Страница:
Когда отчим упал на стену и стал растирать по обоям собственную кровь, я кинулся к Гольцову. Лешка улыбался, что-то шепча мне окровавленными губами.
– Что? Лешка, потерпи, дорогой!.. Я знаю, что больно…
Я сорвал с его плеч бронежилет и подложил под голову свой свитер. Картечь не тронула его тела. Лешка задыхался от страшного по силе динамического удара. Он продолжал что-то бормотать. Я видел, как от напряжения вздуваются на его лбу вены.
– Что?! Молчи, Лешка!..
Бесполезно. Что знает он, чего сейчас не знаю я?! Я прижался ухом к его окровавленным губам.
– У тебя броник от ножа, Андрюха… От ножа… Фуфло…
Это было четыре года назад. И все повторилось. Он снова принял удар, предназначенный для меня, на себя.
– Почему ты сам не пошел по этому адресу?! – Я даже не понимал, что своим воплем распугиваю суетящихся вокруг палаты людей в зеленых халатах.
Лешка, Лешка…
Ну почему ты пошел туда один? Почему не захватил с собой Мишку Павлюка, участкового? Вы ведь живете в одном подъезде и обедать ходите вместе! Почему ты пошел в адрес один?!
Потому что это ты его послал туда одного! Ты махнул ему так, что он и предположить не мог, что его начнут резать!!! Ты сказал – поди и приведи сюда бабу! Простую бабу в шубе! Ты не сказал ему – Лешка, осторожней там! Почему ты этого не сказал?.. Потому что ты сам знаешь, что осторожным нужно быть всегда! Но это ты знаешь!!! Вот сам бы и шел!
А Гольцов… Гольцов верит в тебя, Горский… Верит, как самоед в истукана! Поэтому и вошел в квартиру, как в гости! Потому что ты его не предупредил!
– Ох, бля-я, плохо-то как… Будь ты проклят, Горский.
Не знаю, сколько еще прошло времени.
Приезжал и Торопов – начальник нашего с Лешкой РОВД, и какие-то дяди из областного ГУВД, и коллеги-опера. Такое впечатление, что наши сыскари сторожили не Алексея, а меня. Кажется, Жмаев уже всем разболтал, что это я отправил Гольцова в одиночку на улицу Стофато одного. Поэтому первый вопрос был всегда – «Как Лешка?», а второй – «Как ты?». Как я?.. Я не хочу находиться в собственном теле! Вот как я… А так – все нормально, мужики.
Алексея резали и шили шесть часов сорок минут. За это время у меня, как и у друга, три раза падало давление и дважды пропадал пульс. Когда его наконец вывезли из операционной, я приклеился к каталке, и никакая сила тогда не могла бы меня от нее оторвать. Его укатили в реанимацию и последнее, что я запомнил, было бледное, почти бесцветное лицо Лешки. Капельницы, катетеры, жгуты, повязка, закрывающая половину головы.
– Разве можно сейчас что-то прогнозировать? – вздохнул хирург в курилке, жадно затягиваясь «Кэмел». – Время покажет. Иди, отдыхай, старина. Если с ним что-нибудь случится, то не в эти сутки…
Я докурил сигарету почти до фильтра, вдавил ее в край проржавевшего ведра с полустертой надписью – «Р-р хлорки» и медленно вышел из курилки. Начало девятого. В это время в больнице остаются лишь дежурные смены в отделениях. В моем отделении осталась Настя – так звали девушку, которая поднесла мне по старой больничной традиции «стопку» с валокордином. Еще был врач-хирург, но он заперся в комнате отдыха и болел за «Спартак». Давление чешской «Спарты» на одноклубников из Москвы волновало его гораздо больше, нежели присутствие в отделении посторонних, поэтому я спокойно уселся на свое место у операционной. Я просто не знал, куда еще идти.
Сидя на кушетке, я лениво вертел в руке свою черную шапочку.
Утром убивают Тена. В пять. В девять я угощаюсь практически у порога квартиры, где проживает возлюбленная корейца. В обед в квартиру приходит Гольцов, и его там режут.
Мистика какая-то. Неужели кто-то после убийства бизнесмена имел наглость задержаться в квартире до обеда? Если так, то на его глазах происходили все события: приезд милиции, опрос конкретных лиц и прочие следственные действия, из которых можно сделать выводы о разрабатываемых версиях. Значит, неизвестный находился в квартире некоей Ольги, до сих пор так и не установленной, в то время, когда проводился поквартирный обход подъезда. Значит, он и меня в окно видел. Видел, как я к Иринке-торгашке с расспросами приставал, как в гости к соседям этажом ниже зашел. И даже после этого наглец продолжал торчать в квартире? Аж до того самого момента, пока его не побеспокоил Гольцов?
Вот тут и неувязка. Если он настолько сдержан и хитер, то вряд ли стал бы открывать дверь кому попало. А в данной ситуации «кем попало» мог оказаться лишь очередной сотрудник милиции. Значит, неизвестный проник в квартиру за несколько минут до прихода Алексея, и тот застал его врасплох. Скорее всего, что так. Иначе как объяснить, что Лешку обнаружили лежащим на пороге между лестничной клеткой и квартирой? Леше не для того открывали дверь, чтобы сразу нанести несколько ножевых ударов и тут же сбежать. Дверь безусловно была открыта, и Алексей в нее вошел. Это оказалось для кого-то настолько неожиданным, что он перешел к немедленной атаке.
Что же искал неизвестный в квартире? Нашел или нет?
На все эти вопросы мог ответить только один человек. Алексей Гольцов. Но он находился в коме, в палате реанимационного отделения.
Резко поднявшись, я вошел в ординаторскую. Настя сидела за столом и заполняла какой-то журнал. Сейчас она была уже без накрахмаленного медицинского колпака, и я с удивлением обнаружил, что у нее на голове не один из тех банальных хвостиков, на которые я столько насмотрелся во время неоднократных приездов по делам службы в больницу. У Насти же была аккуратная, уложенная прическа. Теперь, когда исчезло первое ощущение беспомощности, я имел возможность спокойно рассмотреть девушку. Наверное, я делал это слишком долго и бесцеремонно, так как она оторвалась от недописанного слова и удивленно вскинула брови в мою сторону.
– Настя, позвонить можно?
По тому, как она доброжелательно улыбнулась, я понял, что прощен за прошлую бестактность. Действительно, зачем хватать девушек за рукав форменного халата, если ты не ее пьяный муж?
Дверь не была взломана. Замок открыли «родным» ключом. В квартире номер «двадцать семь» дома номер одиннадцать по улице Стофато царил хаос. Как пояснил дежурный эксперт по РУВД, «такой порядок в комнатах может навести только дед-склеротик после бани в поисках чистых трусов». Итак, я оказался прав. Алексей оказался в нужном месте, но в ненужное время. Его убрали с дороги, даже не стремясь замести следы. Просто оставили умирать на площадке. Может, это человеческое скотство и спасло Лешке жизнь? Успей он зайти в квартиру поглубже, еще неизвестно, когда бы его обнаружили. И, второе – в квартире что-то искали. Нашли или нет – оставалось лишь догадываться. Ясно одно. Мне пора везти ящики с норвежской семгой на склад временного хранения. Я сделаю это утром. А теперь…
Пусть меня простят все.
– Настя, я сейчас уйду. Когда приду, можно, я побуду до утра где-нибудь на кушетке? Я не буду мешаться под ногами, честное слово…
– Приходите.
Не глядя на нее, я устало мотнул головой. «Спасибо». Этот день сделал меня чужим для самого себя…
Бесцеремонно отстранив рукой вышибалу, я прошел к стойке пустующего кафе. Теперь все, на что хватило моих сил, это – расстегнуть куртку, стянуть с головы шапочку и вывалить перед собой пачку сигарет из кармана. Вышибала завис надо мной, как уличный фонарь, и поглядывал на администратора.
– Выкинь этого наглеца на улицу, – строго приказал тот.
Опережая действия портового амбала, я вынул «ПМ» и с грохотом вмазал им плашмя по стойке. Мысли вышибалы, вероятно, забились, как птицы в клетке. Он, словно конь, топтался за моей спиной, не зная, с какого боку подступиться.
Под хохот администратора я прикурил сигарету.
– Иди, иди к дверям, Егор. – Борька-одноклассник хлопнул качка по выпирающему трицепсу. – Это свои… Необкатанный еще. Вчера принял. По протекции.
Последние слова предназначались мне.
Борис работал администратором в этом кафе уже четвертый год. Пару раз я по старой дружбе «снимал крышу» с его бесперспективного на первых порах заведения. Вымогатели душили Борьку, как удавы кролика. В последнее время просьбы прекратились, из чего я сделал единственно правильный вывод – Борька наконец-то нашел тех, кому нужно «платить». И я догадывался, по чьей протекции он нанял такого питекантропа. Впрочем, это его дело. Я в тонкостях работы общепита разбираюсь слабовато. Мне разницы нет, кого раком за преступные деяния ставить – «беспонтовых» или «крутых». Платит – значит, хочет платить. Если бы не хотел, то ко мне обратился. Обычно раз в неделю я забегаю в это уютное кафе испить минералки, выкурить тонкую сигару из Борькиных запасов да поболтать за жизнь.
Когда передо мной появилась запотевшая бутылка настоящего «Боржоми», я отодвинул ее в сторону. Вытирая с ладони холодную влагу, сказал твердо:
– Водки, Борька. Денег не жди. У меня их сейчас нет.
Вот чего бы Борис Карман никогда у меня бы не взял, так это денег. Особенно – за водку в его заведении…
…Я шел темной стороной улиц, стараясь никому не попадаться на глаза. Впрочем, это было излишняя мера предосторожности. В первом часу ночи, в такую пургу даже собаки стараются забиться в какую-нибудь нору. Уверенно ступая, я дошел до больницы. Не знаю почему, но я слегка застопорился на самом входе и вновь спустился с крыльца. Впрочем, я прекрасно знал, что делал. Обойдя здание, прикрывая лицо от снежных иголок, я подошел к окну на первом этаже. Настя уже не писала в журнале, сжав тонкими пальчиками авторучку. Она сидела, откинувшись на спинку стула, и задумчиво рассматривала плакат, висящий на стене. За то время, пока я невольно любовался, она дважды посмотрела на часы. Ждала кого-то?
Наверняка не меня. Так что, Горский, пользуйся обещанием приютить тебя, бездомного, и спи. Завтра тяжелый день. Во всех, кстати, отношениях…
– Вы пришли?
– А куда мне деваться? Дома нет, друг здесь, работа всегда со мной… Пьян, за что прошу прощения… Настя, у вас спирта нет?
Клянусь, у меня даже в мыслях не было задавать подобный вопрос! Тем более пить!.. Если бы она сейчас просто вынула из стеклянного шкафа спирт, я бы еще мог исправить положение. Отказался бы, отшутился. Но она твердо заявила:
– Вы же сейчас упадете.
Горский? Упасть?!
– Вы меня плохо знаете.
Выплеснув в себя треть стакана чистого медицинского спирта и старательно залив очаг водой, я почувствовал, как резко пошел на меня стерильный пол ординаторской. Последнее, что запечатлелось в моей памяти, был грохот деревянного стула…
Глава 5
– Что? Лешка, потерпи, дорогой!.. Я знаю, что больно…
Я сорвал с его плеч бронежилет и подложил под голову свой свитер. Картечь не тронула его тела. Лешка задыхался от страшного по силе динамического удара. Он продолжал что-то бормотать. Я видел, как от напряжения вздуваются на его лбу вены.
– Что?! Молчи, Лешка!..
Бесполезно. Что знает он, чего сейчас не знаю я?! Я прижался ухом к его окровавленным губам.
– У тебя броник от ножа, Андрюха… От ножа… Фуфло…
Это было четыре года назад. И все повторилось. Он снова принял удар, предназначенный для меня, на себя.
– Почему ты сам не пошел по этому адресу?! – Я даже не понимал, что своим воплем распугиваю суетящихся вокруг палаты людей в зеленых халатах.
Лешка, Лешка…
Ну почему ты пошел туда один? Почему не захватил с собой Мишку Павлюка, участкового? Вы ведь живете в одном подъезде и обедать ходите вместе! Почему ты пошел в адрес один?!
Потому что это ты его послал туда одного! Ты махнул ему так, что он и предположить не мог, что его начнут резать!!! Ты сказал – поди и приведи сюда бабу! Простую бабу в шубе! Ты не сказал ему – Лешка, осторожней там! Почему ты этого не сказал?.. Потому что ты сам знаешь, что осторожным нужно быть всегда! Но это ты знаешь!!! Вот сам бы и шел!
А Гольцов… Гольцов верит в тебя, Горский… Верит, как самоед в истукана! Поэтому и вошел в квартиру, как в гости! Потому что ты его не предупредил!
– Ох, бля-я, плохо-то как… Будь ты проклят, Горский.
Не знаю, сколько еще прошло времени.
Приезжал и Торопов – начальник нашего с Лешкой РОВД, и какие-то дяди из областного ГУВД, и коллеги-опера. Такое впечатление, что наши сыскари сторожили не Алексея, а меня. Кажется, Жмаев уже всем разболтал, что это я отправил Гольцова в одиночку на улицу Стофато одного. Поэтому первый вопрос был всегда – «Как Лешка?», а второй – «Как ты?». Как я?.. Я не хочу находиться в собственном теле! Вот как я… А так – все нормально, мужики.
Алексея резали и шили шесть часов сорок минут. За это время у меня, как и у друга, три раза падало давление и дважды пропадал пульс. Когда его наконец вывезли из операционной, я приклеился к каталке, и никакая сила тогда не могла бы меня от нее оторвать. Его укатили в реанимацию и последнее, что я запомнил, было бледное, почти бесцветное лицо Лешки. Капельницы, катетеры, жгуты, повязка, закрывающая половину головы.
– Разве можно сейчас что-то прогнозировать? – вздохнул хирург в курилке, жадно затягиваясь «Кэмел». – Время покажет. Иди, отдыхай, старина. Если с ним что-нибудь случится, то не в эти сутки…
Я докурил сигарету почти до фильтра, вдавил ее в край проржавевшего ведра с полустертой надписью – «Р-р хлорки» и медленно вышел из курилки. Начало девятого. В это время в больнице остаются лишь дежурные смены в отделениях. В моем отделении осталась Настя – так звали девушку, которая поднесла мне по старой больничной традиции «стопку» с валокордином. Еще был врач-хирург, но он заперся в комнате отдыха и болел за «Спартак». Давление чешской «Спарты» на одноклубников из Москвы волновало его гораздо больше, нежели присутствие в отделении посторонних, поэтому я спокойно уселся на свое место у операционной. Я просто не знал, куда еще идти.
Сидя на кушетке, я лениво вертел в руке свою черную шапочку.
Утром убивают Тена. В пять. В девять я угощаюсь практически у порога квартиры, где проживает возлюбленная корейца. В обед в квартиру приходит Гольцов, и его там режут.
Мистика какая-то. Неужели кто-то после убийства бизнесмена имел наглость задержаться в квартире до обеда? Если так, то на его глазах происходили все события: приезд милиции, опрос конкретных лиц и прочие следственные действия, из которых можно сделать выводы о разрабатываемых версиях. Значит, неизвестный находился в квартире некоей Ольги, до сих пор так и не установленной, в то время, когда проводился поквартирный обход подъезда. Значит, он и меня в окно видел. Видел, как я к Иринке-торгашке с расспросами приставал, как в гости к соседям этажом ниже зашел. И даже после этого наглец продолжал торчать в квартире? Аж до того самого момента, пока его не побеспокоил Гольцов?
Вот тут и неувязка. Если он настолько сдержан и хитер, то вряд ли стал бы открывать дверь кому попало. А в данной ситуации «кем попало» мог оказаться лишь очередной сотрудник милиции. Значит, неизвестный проник в квартиру за несколько минут до прихода Алексея, и тот застал его врасплох. Скорее всего, что так. Иначе как объяснить, что Лешку обнаружили лежащим на пороге между лестничной клеткой и квартирой? Леше не для того открывали дверь, чтобы сразу нанести несколько ножевых ударов и тут же сбежать. Дверь безусловно была открыта, и Алексей в нее вошел. Это оказалось для кого-то настолько неожиданным, что он перешел к немедленной атаке.
Что же искал неизвестный в квартире? Нашел или нет?
На все эти вопросы мог ответить только один человек. Алексей Гольцов. Но он находился в коме, в палате реанимационного отделения.
Резко поднявшись, я вошел в ординаторскую. Настя сидела за столом и заполняла какой-то журнал. Сейчас она была уже без накрахмаленного медицинского колпака, и я с удивлением обнаружил, что у нее на голове не один из тех банальных хвостиков, на которые я столько насмотрелся во время неоднократных приездов по делам службы в больницу. У Насти же была аккуратная, уложенная прическа. Теперь, когда исчезло первое ощущение беспомощности, я имел возможность спокойно рассмотреть девушку. Наверное, я делал это слишком долго и бесцеремонно, так как она оторвалась от недописанного слова и удивленно вскинула брови в мою сторону.
– Настя, позвонить можно?
По тому, как она доброжелательно улыбнулась, я понял, что прощен за прошлую бестактность. Действительно, зачем хватать девушек за рукав форменного халата, если ты не ее пьяный муж?
Дверь не была взломана. Замок открыли «родным» ключом. В квартире номер «двадцать семь» дома номер одиннадцать по улице Стофато царил хаос. Как пояснил дежурный эксперт по РУВД, «такой порядок в комнатах может навести только дед-склеротик после бани в поисках чистых трусов». Итак, я оказался прав. Алексей оказался в нужном месте, но в ненужное время. Его убрали с дороги, даже не стремясь замести следы. Просто оставили умирать на площадке. Может, это человеческое скотство и спасло Лешке жизнь? Успей он зайти в квартиру поглубже, еще неизвестно, когда бы его обнаружили. И, второе – в квартире что-то искали. Нашли или нет – оставалось лишь догадываться. Ясно одно. Мне пора везти ящики с норвежской семгой на склад временного хранения. Я сделаю это утром. А теперь…
Пусть меня простят все.
– Настя, я сейчас уйду. Когда приду, можно, я побуду до утра где-нибудь на кушетке? Я не буду мешаться под ногами, честное слово…
– Приходите.
Не глядя на нее, я устало мотнул головой. «Спасибо». Этот день сделал меня чужим для самого себя…
Бесцеремонно отстранив рукой вышибалу, я прошел к стойке пустующего кафе. Теперь все, на что хватило моих сил, это – расстегнуть куртку, стянуть с головы шапочку и вывалить перед собой пачку сигарет из кармана. Вышибала завис надо мной, как уличный фонарь, и поглядывал на администратора.
– Выкинь этого наглеца на улицу, – строго приказал тот.
Опережая действия портового амбала, я вынул «ПМ» и с грохотом вмазал им плашмя по стойке. Мысли вышибалы, вероятно, забились, как птицы в клетке. Он, словно конь, топтался за моей спиной, не зная, с какого боку подступиться.
Под хохот администратора я прикурил сигарету.
– Иди, иди к дверям, Егор. – Борька-одноклассник хлопнул качка по выпирающему трицепсу. – Это свои… Необкатанный еще. Вчера принял. По протекции.
Последние слова предназначались мне.
Борис работал администратором в этом кафе уже четвертый год. Пару раз я по старой дружбе «снимал крышу» с его бесперспективного на первых порах заведения. Вымогатели душили Борьку, как удавы кролика. В последнее время просьбы прекратились, из чего я сделал единственно правильный вывод – Борька наконец-то нашел тех, кому нужно «платить». И я догадывался, по чьей протекции он нанял такого питекантропа. Впрочем, это его дело. Я в тонкостях работы общепита разбираюсь слабовато. Мне разницы нет, кого раком за преступные деяния ставить – «беспонтовых» или «крутых». Платит – значит, хочет платить. Если бы не хотел, то ко мне обратился. Обычно раз в неделю я забегаю в это уютное кафе испить минералки, выкурить тонкую сигару из Борькиных запасов да поболтать за жизнь.
Когда передо мной появилась запотевшая бутылка настоящего «Боржоми», я отодвинул ее в сторону. Вытирая с ладони холодную влагу, сказал твердо:
– Водки, Борька. Денег не жди. У меня их сейчас нет.
Вот чего бы Борис Карман никогда у меня бы не взял, так это денег. Особенно – за водку в его заведении…
…Я шел темной стороной улиц, стараясь никому не попадаться на глаза. Впрочем, это было излишняя мера предосторожности. В первом часу ночи, в такую пургу даже собаки стараются забиться в какую-нибудь нору. Уверенно ступая, я дошел до больницы. Не знаю почему, но я слегка застопорился на самом входе и вновь спустился с крыльца. Впрочем, я прекрасно знал, что делал. Обойдя здание, прикрывая лицо от снежных иголок, я подошел к окну на первом этаже. Настя уже не писала в журнале, сжав тонкими пальчиками авторучку. Она сидела, откинувшись на спинку стула, и задумчиво рассматривала плакат, висящий на стене. За то время, пока я невольно любовался, она дважды посмотрела на часы. Ждала кого-то?
Наверняка не меня. Так что, Горский, пользуйся обещанием приютить тебя, бездомного, и спи. Завтра тяжелый день. Во всех, кстати, отношениях…
– Вы пришли?
– А куда мне деваться? Дома нет, друг здесь, работа всегда со мной… Пьян, за что прошу прощения… Настя, у вас спирта нет?
Клянусь, у меня даже в мыслях не было задавать подобный вопрос! Тем более пить!.. Если бы она сейчас просто вынула из стеклянного шкафа спирт, я бы еще мог исправить положение. Отказался бы, отшутился. Но она твердо заявила:
– Вы же сейчас упадете.
Горский? Упасть?!
– Вы меня плохо знаете.
Выплеснув в себя треть стакана чистого медицинского спирта и старательно залив очаг водой, я почувствовал, как резко пошел на меня стерильный пол ординаторской. Последнее, что запечатлелось в моей памяти, был грохот деревянного стула…
Глава 5
Пробуждение давалось с трудом. Расклеив губы, я понял, что умираю от жажды. Вместе с желанием выпить три литра ледяной воды из-под крана в памяти восстановилась вся хронология последних событий вплоть до того момента, когда я вошел в ординаторскую. Интересно, на какой кушетке я лежу в больнице, если вокруг тьма хоть глаз коли, рядом ни куртки, ни ботинок, а под головой – подушка?
Осторожно опустив ноги на пол, почувствовал не холодный пол, а мягкий ворс ковра. Я, как Садко, провел рукой перед собой. Рука столкнула с какой-то плоской поверхности нечто стеклянное, и это грохнулось на пол. Судя по шуршанию и плеску воды, я сбил со столика вазу с цветами. Если это не мои похороны, то я нахожусь в чьей-то квартире. Обоняние могло бы помочь, запах квартире я определял, что называется, «на раз», но какое останется обоняние после такого количества спиртного? Так, запашки. В основном, от себя.
После приземления вазы на стене в соседней комнате щелкнул выключатель, и в коридоре появилась полоска света. Все-таки Борька уволок меня к себе! Что я ему там говорил о бывшей жене и себе, бездомном? Не помню, хоть убейте! Но, наверное, что-то говорил, раз он притащил меня сюда. Только как он узнал, что я в больнице? Сейчас узнаем…
В комнате зажегся свет, и я, так сказать, надкусил батончик «Шок»…
У стены, смеясь, стояла Настя и запахивала на груди халатик с какими-то японскими драконами. Я закрыл глаза. Потом открыл. Настя не исчезла.
– Я боюсь даже спрашивать, где я.
– Вы у меня дома, Горский.
– Теперь я боюсь спрашивать, как я сюда попал.
Девушка устало улыбнулась.
– Мне удалось погрузить вас на такси и довезти до дома. До квартиры я вас довела вместе с таксистом. Хороший дяденька, он даже вызвался вас подержать, пока я открывала дверь.
Побелев от ужаса, я кинулся к стулу, на котором аккуратно висела моя куртка.
– Не волнуйтесь. Ваш пистолет и удостоверение я положила в сумочку еще перед отъездом из больницы.
Настя подошла к стулу и развернула его ко мне сиденьем. «ПМ» в кобуре. Удостоверение. Все на месте.
Через десять минут, умывшись, почистив пальцем зубы пахучим «Бленд-а-медом», я пил на кухне кофе и слушал историю своих злоключений. Как оказалось, Настя в этот день работала до двенадцати часов ночи, после чего наступала другая смена. Не желая оставлять после себя, при сдаче дежурства, тело полумертвого оперативного работника, лежащее на полу, она прихватила его с собой. Узнав о состоянии Алексея – «состояние стабильно тяжелое», я все-таки задал вопрос, который не мог не задать:
– Настя, а почему вы оставались в больнице до половины первого ночи, если сменились в двенадцать?
Она подняла на меня удивленные глаза, в бирюзе которых я едва не утонул.
– Странно… Вы были в таком состоянии, что сейчас плохо верится в то, что помните время, когда пришли.
«Вы меня плохо знаете», – едва не вырвалось у меня.
Спасибо девушке по имени Настя. Она дала мне в дорогу несколько таблеток цитрамона и взяла обещание прийти вечером в гости. К чаю будет торт. Я шел в темноте улицы, уже не сторонясь прохожих. Их просто не могло быть в семь утра в воскресенье. Пройдя несколько кварталов, я с удовольствием почувствовал, как окончательно прояснилась голова и вернулась способность мыслить. Еще вчера я не мог это сказать в отношении дела Тена, но сейчас… Гады, если мне придется вас теперь всю жизнь искать из-за Лешки, я посвящу ее этому.
Я специально не стал уточнять у эксперта, что произошло с входной дверью двадцать седьмой квартиры. Раз он дает категоричный ответ – замок открыт родным ключом, значит, замок из двери вынули и увезли в экспертно-криминалистическое управление для проведения экспертизы. А на данный момент дверь просто заколочена и опечатана, то есть – открыта. Можно, конечно, дождаться начала рабочего дня, взять у следователя прокуратуры на руки постановление о проведении дополнительного обыска, но… Я был почему-то уверен в том, что днем я не смогу найти того, что искал.
Признаюсь честно, угрызений совести по поводу не совсем законного проникновения в чужое жилище я не испытывал. Поскольку ни разу не имел желания присвоить чужое. С моральной точки зрения не существует разницы, проникаю в квартиру я или, скажем, сотрудники спецслужб. И я, и они роются сначала в помойных ведрах, а в самом окончании поиска – в шкатулках. Воры делают наоборот, ибо их целью является поиск материальных ценностей с последующим их присвоением, а в нашем случае предметом поисков являются ценности духовные. Чем жил человек, с кем поддерживал отношения, направления его деятельности. Так что плевать, что не было у меня постановления.
Последний раз я проникал в квартиру частного предпринимателя, никак не желающего сознаваться в убийстве собственной молодой жены. Когда душегубец отъехал в офис, я от соседей перелез на его лоджию и, сняв у порога ботинки, спокойно перелистал всю документацию в бюро. Тогда это помогло.
Дело осложнялось тем, что мне приходилось в половине шестого утра вскрывать дверь, забитую гвоздями. Если бы бдительные соседи вызвали группу немедленного реагирования РОВД, я потом долго бы объяснял помощнику прокурора по надзору за милицией района, каким ветром меня занесло в это жилище. А жилище принадлежало…
Я развернул бумажку. Если верить эксперту, в квартире проживала Коренева Ольга Михайловна, 1976 года рождения. Пассия убиенного Ли Чен Тена.
Замка, как я и предполагал, не было. Виднелись две шляпки от гвоздей-соток, да четверть листа формата А4, на котором красовалась печать моего родного РОВД поверх надписи от руки: «Без разрешения не вскрывать». Очень тормозящий фактор для таких, как я…
После седьмого или восьмого толчка плечом гвоздики стали жалобно поскрипывать и подались назад. Еще минута, и… Казалось, запах дорогого парфюма из этой квартиры не могли выветрить ни смерть, ни сигаретный дым милиционеров. Судя по грязи на полу и состоянию интерьера, мои собратья по оружию поработали здесь на славу. Я притворил дверь и бесшумно прошел внутрь. Первое правило опытного оперативника, прибывшего на место проишествия для квалифицированного шмона помещения, гласит: «Прежде всего произведи визуальный осмотр». При этом следует мысленно разбить помещение на квадраты и начать с того, который наиболее интересен. Вопреки человеческой логике, самыми перспективными для обыска являются те уголки, которые практически невозможно использовать в качестве тайника. Ну и человеческий фактор играет огромную роль. Зная это, я направился прямиком к помойному ведру. Как известно, мусор – это самый неконтролируемый участок человеческой жизнедеятельности. Для хорошего опера помойка – пещера Али-Бабы.
Сим-Сим, откройся…
На полу выросла кучка хлама. Взяв со стола вилку, я приступил к тому, чем ежедневно занимается бомж – ковырянию в поисках чуда. При слове «бомж» мне стало немного неуютно. Бомж и есть… Нет, нужно срочно решать с Тороповым вопрос о жилье, иначе я превратил бы в жилое помещение свой кабинет. Пару раз сварил бы там суп во время рабочего дня – мало не показалось бы. Сразу бы решили вопрос с главой администрации о предоставлении общежития. Ладно, оставим дела наши личные…
Пустая банка из-под шпрот, сломанная расческа, высохшая картофельная шелуха…
Стоп. Это что? Это конверт. Причем конверт без адреса отправителя и получателя. На нем написано – «Кореневой Ольге». Не «Кореневой О.М.», а просто – «Ольге». Значит, автор из «ближнего круга». Такой конверт можно подбросить в ящик или передать из рук в руки на работе. Его несложно использовать в качестве упаковки для денег. Я приблизил конверт к глазам. Почерк явно мужской, без претензий на излишества. Эх, черт, хорошо бы знать, как Тен подписывал документы!
А вот, судя по всему, и содержимое конверта…
Я аккуратно вытащил из сигаретной пачки кубик разорванного и сложенного вместе листа бумаги. Ольга Михайловна рвала лист до тех пор, пока сил хватало. И после этого поместила уничтоженную информацию в пустую сигаретную пачку. Не выбросила в ведро, а спрятала в ведре. Разница существенная. Вот вам и ответ на вопрос о человеческом факторе при производстве обыска. Раз человек что-то не выбрасывает, а прячет от самого себя в помойном ведре, значит, у него есть все основания предполагать, что и в ведро кто-то может залезть. Это не обосновано логикой, это работает «подкорка».
Кубик бумаги в целлофане от сигаретной пачки поместился в мой карман. Более ничего примечательного я не обнаружил. Мусор вернулся в ведро, ведро – на свое место под мойку.
Теперь – подоконники. Ни один из них при нажатии не поднялся, под ними ничего не было. Приступаем к унитазному бачку. Пусто. Шторные карнизы. Ноль. Линолеум. Прибит намертво.
В видеомагнитофоне, аудиосистеме, телевизоре и компьютере никто и никогда не станет ничего прятать. Опять работает «подкорка» – если квартиру случайно посетят воры, то они унесут все это вместе с тем, что ты прячешь.
И наконец последнее. Как это я сразу не заметил? На подоконнике стояли пять горшков с цветами. Ткнув пальцем в каждый из них, я обнаружил, что четыре из них недавно были политы, а в последнем земля напоминала грунт южных районов Мексики. Я чуть не сломал палец. Тем не менее там, как ни в чем не бывало, цвела и радовалась жизни фиалка, при ближайшем рассмотрении оказавшаяся синтетической. Уже не сомневаясь в правильности своих действий, я вытряхнул искусственный цветок прямо на пол. Вместе с комом земли на линолеум упал небольшой бумажный сверток. Что, еще одно письмо?
Это было не письмо. В клочок бумаги был аккуратно завернут маленький блестящий ключик. Детектив, мать твою… Не хватало только таинственного сейфа, в котором лежат секреты террористической организации, стремящейся уничтожить жизнь на Земле.
Пора сматываться. Больше я бы уже ничего не нашел. Предупреждением о том, что я задержался в этой квартире, стал писк маленького электронного будильника, который поверг меня в ужас. Стрелка звонка показывала семь часов пятьдесят четыре минуты. Что это за странное время? Хлопнув ладонью по кнопке часов, я выбрался на лестничную площадку. Гвозди встали на свои места. А бумажка надорвана, так это дети баловались. Специально ментам навредили. Сейчас каждый подросток в возрасте от десяти до восемнадцати считает своим долгом подгадить милиции. Хоть в чем.
А вы на самом деле симпатичная женщина, Ольга Михайловна. Ваше фото на прикроватной тумбочке завораживает, как наркотик. Только зачем вам собственное изображение? Я вот, к примеру, свою фотокарточку сроду не поставлю рядом с подушкой. Нарциссизмом не страдаю, какого ляда мне на свою рожу смотреть? Я ее каждое утро и так в ванной вижу. И если честно, она мне порядком надоела…
Когда я в половине девятого зашел на утреннее селекторное совещание к Обрезанову, в моем ежедневнике лежал аккуратно склеенный скотчем листок бумаги. Ольга Михайловна, уничтожая письмо, постаралась от души, так что на сбор мозаики я потратил все утро, отказывая себе даже в чае. Зато теперь у меня не было ни тени сомнения в том, что бегство Кореневой – не испуг истеричной женщины и не мимолетная слабость. Трудно было сказать, насколько ее исчезновение связано с убийством Ли Чен Тена, но то, что Ольга Михайловна имела неосторожность предоставлять не только риэлторские услуги, было ясно, как божий день.
«Сука!
Тебе дается еще один день для расчета по долгам. Если к четвергу в кассу не будут возвращены деньги, а мне на стол не лягут известные нам обоим документы, придется взяться за тебя всерьез. Или ты забыла поездку в Бобылево? Ты вся в косяках и перед мусорами, и перед деловыми людьми, так что если хочешь отделаться легким испугом – будь лапочкой».
Вот такое эмоциональное письмо. Любой психолог скажет, что человек, начинающий письмо обращением «сука», а заканчивающий словом «лапочка», не совсем уравновешен. Выражаясь иначе – налицо основной признак психопатии: смена настроения на прямо противоположное в течение одной минуты. И еще я с ходу сделал вывод о том, что автор сего опуса ранее не был судим. Тот, кого били по заднице в СИЗО резиновой палкой, никогда не скажет, что мусора – не деловые люди. А тут, понимаешь, «мусора» и «деловые люди». Надо же, какая градация…
После перечисления по радиосвязи совершенных за истекшие сутки преступлений Обрезанов вывел всех оперативников в свой кабинет. Негласная практика: развод по службам. Первый вопрос, понятно, мне:
– Андрей, как там Алексей?
– В реанимации.
Что я еще могу ответить?
– Ну, там хоть…
– Состояние стабильное, – перебил я, желая побыстрее закончить тяжелый разговор. – Стабильно тяжелое. Хирург сказал, что лезвие прошло в миллиметре от сонной артерии, но крови потерял Лешка слишком много.
Нас в кабинете было семеро. Каждый, конечно, имел свои проблемы, поэтому, несмотря на ранение коллеги, также стремился побыстрее закончить это совещание. Мент за мента, пусть это хоть коллега даже с другого конца страны, любого порвет в клочья, но работа ждать не будет. И потом, все прекрасно понимали, что уже сегодня могут запросто оказаться на месте Гольцова.
Короткий разговор – и оперативники разошлись. Я знал, что Обрезанов попросит остаться, поэтому даже не делал попыток встать после команды «все свободны». Как обычно, ко мне эта команда не относилась. Начиналась новое совещание. Мое, с Максом. Если бы он хоть раз проявил неуважение ко мне или снобизм – есть такое у молодых руководителей, рано оперившихся, – этих утренних встреч бы не было. Но Обрезанов прекрасно понимал и помнил, благодаря кому он обрел оперскую хватку. А благодарным он быть умел.
Он не знал, как спросить, и смущался от понимания того, что я это вижу.
– Максим, не грейся. Ты меня хочешь спросить, как Гольцов оказался в той квартире?
Обрезанов медленно качнул головой.
Можно соврать. Никто и никогда не проверит. Но что-то заставило меня рассказать обо всем, включая и несанкционированный обыск в квартире Кореневой. Бросив через стол отреставрированный документ, я вытянул из пачки Обрезанова сигарету и развалился на стуле. Максим читал недолго.
– Полагаешь, что убийство связано с Кореневой?
– Уверен. Хотя ничем не могу доказать. Знаю одно – у этой истории будет продолжение.
– Хочешь, подключу пару ребят для отработки авторынка? Пусть они знают, что выполняют задачу, отличную от твоей. Цель оперативно-розыскных мероприятий – выявление устойчивых криминальных связей по линии оргпреступности. Они, конечно, ничего не поймут, но землю покопают основательно. По крайней мере, ты не будешь переключаться с одного на другое.
Осторожно опустив ноги на пол, почувствовал не холодный пол, а мягкий ворс ковра. Я, как Садко, провел рукой перед собой. Рука столкнула с какой-то плоской поверхности нечто стеклянное, и это грохнулось на пол. Судя по шуршанию и плеску воды, я сбил со столика вазу с цветами. Если это не мои похороны, то я нахожусь в чьей-то квартире. Обоняние могло бы помочь, запах квартире я определял, что называется, «на раз», но какое останется обоняние после такого количества спиртного? Так, запашки. В основном, от себя.
После приземления вазы на стене в соседней комнате щелкнул выключатель, и в коридоре появилась полоска света. Все-таки Борька уволок меня к себе! Что я ему там говорил о бывшей жене и себе, бездомном? Не помню, хоть убейте! Но, наверное, что-то говорил, раз он притащил меня сюда. Только как он узнал, что я в больнице? Сейчас узнаем…
В комнате зажегся свет, и я, так сказать, надкусил батончик «Шок»…
У стены, смеясь, стояла Настя и запахивала на груди халатик с какими-то японскими драконами. Я закрыл глаза. Потом открыл. Настя не исчезла.
– Я боюсь даже спрашивать, где я.
– Вы у меня дома, Горский.
– Теперь я боюсь спрашивать, как я сюда попал.
Девушка устало улыбнулась.
– Мне удалось погрузить вас на такси и довезти до дома. До квартиры я вас довела вместе с таксистом. Хороший дяденька, он даже вызвался вас подержать, пока я открывала дверь.
Побелев от ужаса, я кинулся к стулу, на котором аккуратно висела моя куртка.
– Не волнуйтесь. Ваш пистолет и удостоверение я положила в сумочку еще перед отъездом из больницы.
Настя подошла к стулу и развернула его ко мне сиденьем. «ПМ» в кобуре. Удостоверение. Все на месте.
Через десять минут, умывшись, почистив пальцем зубы пахучим «Бленд-а-медом», я пил на кухне кофе и слушал историю своих злоключений. Как оказалось, Настя в этот день работала до двенадцати часов ночи, после чего наступала другая смена. Не желая оставлять после себя, при сдаче дежурства, тело полумертвого оперативного работника, лежащее на полу, она прихватила его с собой. Узнав о состоянии Алексея – «состояние стабильно тяжелое», я все-таки задал вопрос, который не мог не задать:
– Настя, а почему вы оставались в больнице до половины первого ночи, если сменились в двенадцать?
Она подняла на меня удивленные глаза, в бирюзе которых я едва не утонул.
– Странно… Вы были в таком состоянии, что сейчас плохо верится в то, что помните время, когда пришли.
«Вы меня плохо знаете», – едва не вырвалось у меня.
Спасибо девушке по имени Настя. Она дала мне в дорогу несколько таблеток цитрамона и взяла обещание прийти вечером в гости. К чаю будет торт. Я шел в темноте улицы, уже не сторонясь прохожих. Их просто не могло быть в семь утра в воскресенье. Пройдя несколько кварталов, я с удовольствием почувствовал, как окончательно прояснилась голова и вернулась способность мыслить. Еще вчера я не мог это сказать в отношении дела Тена, но сейчас… Гады, если мне придется вас теперь всю жизнь искать из-за Лешки, я посвящу ее этому.
Я специально не стал уточнять у эксперта, что произошло с входной дверью двадцать седьмой квартиры. Раз он дает категоричный ответ – замок открыт родным ключом, значит, замок из двери вынули и увезли в экспертно-криминалистическое управление для проведения экспертизы. А на данный момент дверь просто заколочена и опечатана, то есть – открыта. Можно, конечно, дождаться начала рабочего дня, взять у следователя прокуратуры на руки постановление о проведении дополнительного обыска, но… Я был почему-то уверен в том, что днем я не смогу найти того, что искал.
Признаюсь честно, угрызений совести по поводу не совсем законного проникновения в чужое жилище я не испытывал. Поскольку ни разу не имел желания присвоить чужое. С моральной точки зрения не существует разницы, проникаю в квартиру я или, скажем, сотрудники спецслужб. И я, и они роются сначала в помойных ведрах, а в самом окончании поиска – в шкатулках. Воры делают наоборот, ибо их целью является поиск материальных ценностей с последующим их присвоением, а в нашем случае предметом поисков являются ценности духовные. Чем жил человек, с кем поддерживал отношения, направления его деятельности. Так что плевать, что не было у меня постановления.
Последний раз я проникал в квартиру частного предпринимателя, никак не желающего сознаваться в убийстве собственной молодой жены. Когда душегубец отъехал в офис, я от соседей перелез на его лоджию и, сняв у порога ботинки, спокойно перелистал всю документацию в бюро. Тогда это помогло.
Дело осложнялось тем, что мне приходилось в половине шестого утра вскрывать дверь, забитую гвоздями. Если бы бдительные соседи вызвали группу немедленного реагирования РОВД, я потом долго бы объяснял помощнику прокурора по надзору за милицией района, каким ветром меня занесло в это жилище. А жилище принадлежало…
Я развернул бумажку. Если верить эксперту, в квартире проживала Коренева Ольга Михайловна, 1976 года рождения. Пассия убиенного Ли Чен Тена.
Замка, как я и предполагал, не было. Виднелись две шляпки от гвоздей-соток, да четверть листа формата А4, на котором красовалась печать моего родного РОВД поверх надписи от руки: «Без разрешения не вскрывать». Очень тормозящий фактор для таких, как я…
После седьмого или восьмого толчка плечом гвоздики стали жалобно поскрипывать и подались назад. Еще минута, и… Казалось, запах дорогого парфюма из этой квартиры не могли выветрить ни смерть, ни сигаретный дым милиционеров. Судя по грязи на полу и состоянию интерьера, мои собратья по оружию поработали здесь на славу. Я притворил дверь и бесшумно прошел внутрь. Первое правило опытного оперативника, прибывшего на место проишествия для квалифицированного шмона помещения, гласит: «Прежде всего произведи визуальный осмотр». При этом следует мысленно разбить помещение на квадраты и начать с того, который наиболее интересен. Вопреки человеческой логике, самыми перспективными для обыска являются те уголки, которые практически невозможно использовать в качестве тайника. Ну и человеческий фактор играет огромную роль. Зная это, я направился прямиком к помойному ведру. Как известно, мусор – это самый неконтролируемый участок человеческой жизнедеятельности. Для хорошего опера помойка – пещера Али-Бабы.
Сим-Сим, откройся…
На полу выросла кучка хлама. Взяв со стола вилку, я приступил к тому, чем ежедневно занимается бомж – ковырянию в поисках чуда. При слове «бомж» мне стало немного неуютно. Бомж и есть… Нет, нужно срочно решать с Тороповым вопрос о жилье, иначе я превратил бы в жилое помещение свой кабинет. Пару раз сварил бы там суп во время рабочего дня – мало не показалось бы. Сразу бы решили вопрос с главой администрации о предоставлении общежития. Ладно, оставим дела наши личные…
Пустая банка из-под шпрот, сломанная расческа, высохшая картофельная шелуха…
Стоп. Это что? Это конверт. Причем конверт без адреса отправителя и получателя. На нем написано – «Кореневой Ольге». Не «Кореневой О.М.», а просто – «Ольге». Значит, автор из «ближнего круга». Такой конверт можно подбросить в ящик или передать из рук в руки на работе. Его несложно использовать в качестве упаковки для денег. Я приблизил конверт к глазам. Почерк явно мужской, без претензий на излишества. Эх, черт, хорошо бы знать, как Тен подписывал документы!
А вот, судя по всему, и содержимое конверта…
Я аккуратно вытащил из сигаретной пачки кубик разорванного и сложенного вместе листа бумаги. Ольга Михайловна рвала лист до тех пор, пока сил хватало. И после этого поместила уничтоженную информацию в пустую сигаретную пачку. Не выбросила в ведро, а спрятала в ведре. Разница существенная. Вот вам и ответ на вопрос о человеческом факторе при производстве обыска. Раз человек что-то не выбрасывает, а прячет от самого себя в помойном ведре, значит, у него есть все основания предполагать, что и в ведро кто-то может залезть. Это не обосновано логикой, это работает «подкорка».
Кубик бумаги в целлофане от сигаретной пачки поместился в мой карман. Более ничего примечательного я не обнаружил. Мусор вернулся в ведро, ведро – на свое место под мойку.
Теперь – подоконники. Ни один из них при нажатии не поднялся, под ними ничего не было. Приступаем к унитазному бачку. Пусто. Шторные карнизы. Ноль. Линолеум. Прибит намертво.
В видеомагнитофоне, аудиосистеме, телевизоре и компьютере никто и никогда не станет ничего прятать. Опять работает «подкорка» – если квартиру случайно посетят воры, то они унесут все это вместе с тем, что ты прячешь.
И наконец последнее. Как это я сразу не заметил? На подоконнике стояли пять горшков с цветами. Ткнув пальцем в каждый из них, я обнаружил, что четыре из них недавно были политы, а в последнем земля напоминала грунт южных районов Мексики. Я чуть не сломал палец. Тем не менее там, как ни в чем не бывало, цвела и радовалась жизни фиалка, при ближайшем рассмотрении оказавшаяся синтетической. Уже не сомневаясь в правильности своих действий, я вытряхнул искусственный цветок прямо на пол. Вместе с комом земли на линолеум упал небольшой бумажный сверток. Что, еще одно письмо?
Это было не письмо. В клочок бумаги был аккуратно завернут маленький блестящий ключик. Детектив, мать твою… Не хватало только таинственного сейфа, в котором лежат секреты террористической организации, стремящейся уничтожить жизнь на Земле.
Пора сматываться. Больше я бы уже ничего не нашел. Предупреждением о том, что я задержался в этой квартире, стал писк маленького электронного будильника, который поверг меня в ужас. Стрелка звонка показывала семь часов пятьдесят четыре минуты. Что это за странное время? Хлопнув ладонью по кнопке часов, я выбрался на лестничную площадку. Гвозди встали на свои места. А бумажка надорвана, так это дети баловались. Специально ментам навредили. Сейчас каждый подросток в возрасте от десяти до восемнадцати считает своим долгом подгадить милиции. Хоть в чем.
А вы на самом деле симпатичная женщина, Ольга Михайловна. Ваше фото на прикроватной тумбочке завораживает, как наркотик. Только зачем вам собственное изображение? Я вот, к примеру, свою фотокарточку сроду не поставлю рядом с подушкой. Нарциссизмом не страдаю, какого ляда мне на свою рожу смотреть? Я ее каждое утро и так в ванной вижу. И если честно, она мне порядком надоела…
Когда я в половине девятого зашел на утреннее селекторное совещание к Обрезанову, в моем ежедневнике лежал аккуратно склеенный скотчем листок бумаги. Ольга Михайловна, уничтожая письмо, постаралась от души, так что на сбор мозаики я потратил все утро, отказывая себе даже в чае. Зато теперь у меня не было ни тени сомнения в том, что бегство Кореневой – не испуг истеричной женщины и не мимолетная слабость. Трудно было сказать, насколько ее исчезновение связано с убийством Ли Чен Тена, но то, что Ольга Михайловна имела неосторожность предоставлять не только риэлторские услуги, было ясно, как божий день.
«Сука!
Тебе дается еще один день для расчета по долгам. Если к четвергу в кассу не будут возвращены деньги, а мне на стол не лягут известные нам обоим документы, придется взяться за тебя всерьез. Или ты забыла поездку в Бобылево? Ты вся в косяках и перед мусорами, и перед деловыми людьми, так что если хочешь отделаться легким испугом – будь лапочкой».
Вот такое эмоциональное письмо. Любой психолог скажет, что человек, начинающий письмо обращением «сука», а заканчивающий словом «лапочка», не совсем уравновешен. Выражаясь иначе – налицо основной признак психопатии: смена настроения на прямо противоположное в течение одной минуты. И еще я с ходу сделал вывод о том, что автор сего опуса ранее не был судим. Тот, кого били по заднице в СИЗО резиновой палкой, никогда не скажет, что мусора – не деловые люди. А тут, понимаешь, «мусора» и «деловые люди». Надо же, какая градация…
После перечисления по радиосвязи совершенных за истекшие сутки преступлений Обрезанов вывел всех оперативников в свой кабинет. Негласная практика: развод по службам. Первый вопрос, понятно, мне:
– Андрей, как там Алексей?
– В реанимации.
Что я еще могу ответить?
– Ну, там хоть…
– Состояние стабильное, – перебил я, желая побыстрее закончить тяжелый разговор. – Стабильно тяжелое. Хирург сказал, что лезвие прошло в миллиметре от сонной артерии, но крови потерял Лешка слишком много.
Нас в кабинете было семеро. Каждый, конечно, имел свои проблемы, поэтому, несмотря на ранение коллеги, также стремился побыстрее закончить это совещание. Мент за мента, пусть это хоть коллега даже с другого конца страны, любого порвет в клочья, но работа ждать не будет. И потом, все прекрасно понимали, что уже сегодня могут запросто оказаться на месте Гольцова.
Короткий разговор – и оперативники разошлись. Я знал, что Обрезанов попросит остаться, поэтому даже не делал попыток встать после команды «все свободны». Как обычно, ко мне эта команда не относилась. Начиналась новое совещание. Мое, с Максом. Если бы он хоть раз проявил неуважение ко мне или снобизм – есть такое у молодых руководителей, рано оперившихся, – этих утренних встреч бы не было. Но Обрезанов прекрасно понимал и помнил, благодаря кому он обрел оперскую хватку. А благодарным он быть умел.
Он не знал, как спросить, и смущался от понимания того, что я это вижу.
– Максим, не грейся. Ты меня хочешь спросить, как Гольцов оказался в той квартире?
Обрезанов медленно качнул головой.
Можно соврать. Никто и никогда не проверит. Но что-то заставило меня рассказать обо всем, включая и несанкционированный обыск в квартире Кореневой. Бросив через стол отреставрированный документ, я вытянул из пачки Обрезанова сигарету и развалился на стуле. Максим читал недолго.
– Полагаешь, что убийство связано с Кореневой?
– Уверен. Хотя ничем не могу доказать. Знаю одно – у этой истории будет продолжение.
– Хочешь, подключу пару ребят для отработки авторынка? Пусть они знают, что выполняют задачу, отличную от твоей. Цель оперативно-розыскных мероприятий – выявление устойчивых криминальных связей по линии оргпреступности. Они, конечно, ничего не поймут, но землю покопают основательно. По крайней мере, ты не будешь переключаться с одного на другое.