Чески улыбнулся и сказал отцу:
– Хвалебная ода тишине и покою на улице Тенистой в уютной гостинице класса люкс привела меня сюда. Простите, что разговор приходится вести на фоне эмоционального экстаза. Стоит перейти в другую комнату?
– Если только это отнимает часть вашего внимания, – ответил отец. – Я служил до недавнего времени на флоте, и к присутствию посторонних шумов привык, как к звуку машин за окном. Правда, слышать такие шумы на подлодке мне ни разу не приходилось.
– В таком случае не стоит беспокоиться. То, что я слышу, не отвлекает меня от дела. Так перейдем же к нему.
Отец провел пальцами по идеально выбритому подбородку. Удивительное дело – Питер всего два или три раза видел отца с отросшей щетиной. Впрочем, давно ли отец появился в доме постоянно, и давно ли Питер стал обращать на это внимание?..
– Пан Чески, после долгих наблюдений я обратил внимание на то, что Питер ощущает приближение только тех событий, которые каким-то образом связаны с ним лично.
– Как это понять?
– Именно так, как я сказал, – спокойно ответил отец. – Он видит грядущие события, если они связаны с его прошлым, настоящим и будущим. Так или иначе, прямо или косвенно.
Доктор улыбнулся и посмотрел на сидящего с отсутствующим взглядом Питера.
– Почему – Питер? Откуда это имя? Как Питер Пэн, он любит чудеса и даже готов убедить в этом взрослых?
Начинался обычный разговор. Обычно, когда разговор доходил до этого уровня, отец включал «гэйм овер», брал Питера за руку и уходил. Но сейчас его отчаяние забрело так далеко, что Чески казался единственным из тех, кто может помочь.
– Питер… – сказал он и осекся. Боль о жене рвала его сердце. На какое-то время она замирала, но, когда по вечерам он оставался один перед фальшивым камином или когда возникала нужда говорить о ней, он чувствовал, как седеет еще одна ниточка, из которых соткано его сердце. – Мы с женой… мы мечтали о том, как переедем в Питер. Служба моя была в разгаре, мы познакомились здесь, но оба родом были из Ленинграда. И в какой-то момент довели себя до сладострастных экзальтаций, мечтая о переезде. И когда появился Питер, мы не долго выбирали ему имя. Он был поздний ребенок, все лучшее было связано с ним, поэтому мы не листали святочный календарь, чтобы подобрать нужное имя.
Покачав головой, Чески прижал спину к спинке кресла.
– Вы упомянули в своем рассказе жену, и упомянули так, как если бы она просто не пришла с вами за отсутствием свободного времени. Между тем мне кажется…
– Вам не кажется, так оно и есть.
– Когда?
– Год назад.
Чески сложил ладони вместе:
– Простите.
– Ничего.
Питер не слышал и части того, о чем говорил отец со странным человеком. Он уже встал и разгуливал по номеру. Больше всего мальчика занимала огромная фотография гостиницы «Анна», висевшая на западной стене.
– Папа, нам нужно уехать отсюда, – сказал он, немигающим взглядом глядя на фото.
Но отец был слишком занят разговором, сулящим некоторые надежды.
– Мы можем проверить ваши предположения, – проговорил Чески. – Но я должен поговорить с мальчиком… Питер! Питер, дорогой, подойди ко мне, – взяв его за руку, Чески потрепал мальчишку за щеку и назвал его по имени в третий раз: – Питер, скажи, ты чувствовал что-нибудь этой ночью?
Питер кивнул.
– Расскажи, – попросил Чески, мягко улыбнувшись.
Питер поежился – ему было неприятно смотреть в колючие глаза доктора, и пересказал все, что случилось этой ночью у окна.
Когда доктор отпустил руку мальчика, он казался удовлетворенным. Отправив Питера исследовать номер, Чески посмотрел на отца.
– Вы утверждаете, что мальчик чувствует только то, что касается непосредственно его. То есть предполагаете существование неких волн, исходящих от ситуации, которые, добираясь до ребенка, активизируют его аномальные способности, – Чески поднялся, обошел кресло и оперся на его спинку. – Ваша версия заключается в особой чувствительности ребенка на события, могущие стать катализатором его сверхъестественных способностей… Но только что услышанная история позволяет мне сделать вывод о категорическом несоответствии происходящего на улице с судьбой ребенка. Питер говорит, что ощутил некую фабулу об убийстве ребенка. Из его пояснений следует, что он ошибся, предчувствия обманули его. Однако мы с вами понимаем, что это не так. Мальчик не ошибся. Все дело в его еще недостаточном знании этого мира, не так ли?.. – не дожидаясь ответа, доктор поджал губы и развел руки в стороны. – Я могу поверить в особенности вашего сына. Но тогда к черту летит ваша версия о подневольной избирательности им происходящих событий! Каким образом разговор мужчины и женщины на улице мог относиться к нему прямо или косвенно?
Прежде чем ответить, отец попросил разрешения закурить. И только когда после трех его выдохов кабинет наполнился сизым, пахнущим вишнями туманом, Чески услышал:
– Когда жена была беременна Питером третий месяц, меж нами произошел разлад. И тогда она приняла решение сделать аборт. Я должен был уезжать, стоял на вокзале с чемоданом, а она в этот момент уже лежала в гинекологическом кресле. Но в последний момент что-то случилось, и я бросился к телефону…
Сделав еще одну глубокую затяжку, отец рукой развеял дым перед лицом.
– Меня долго не соединяли, потом медсестра отказывалась идти в операционную… потом она все-таки позвала доктора… В это время жена уже чувствовала, как анестезия овладевает ею… А потом вошел доктор и сказал ей, что звоню я. И что я прошу ее спасти жизнь нашему ребенку. И что я люблю ее…
Отец поднял влажные глаза и увидел, что Чески смотрит в спину Питера, и что взгляд этот пристален, и что не понять уже, в какой момент его рассказа Питер стал объектом такого сосредоточенного внимания.
– Малыш! – позвал доктор. – Подойди ко мне еще разок.
Питер послушно подошел к креслу и вяло моргнул.
– Ты сейчас говорил о необходимости вам с отцом уехать отсюда. Почему ты это сказал?
– Потому что скоро этой гостиницы не будет.
– Вот так… – Отец заметил, что доктор растерялся. – Как это понять, Питер?
– Так как вы только что сказали: вот так.
– И ты хочешь поскорее отсюда уехать, потому что тебе кажется, что гостиницы «Анна» скоро не будет?
– Именно так.
Чески взял Питера за локоть.
– Землетрясение, Питер? Наводнение? Или, быть может, метеорит?
– Последнее больше похоже на правду, – помедлив, ответил Питер.
Он устал. Он хотел высвободить локоть из цепкой руки этого старика, но боялся огорчить этим отца. Впрочем, Чески разжал пальцы по собственному желанию.
– Ладно, Питер, посмотри, что еще есть в этом номере. На столе в соседней комнате есть минералка. Ты хочешь пить?
Сообразив, что его уши лишают возможности слышать то, что для них не предназначено, мальчик кивнул и направился в другую комнату. На столе он нашел бутылку «Перье». Свинтил крышку и сделал глоток. Кресло стояло рядом. Он опустился в него и стал ждать. Он привык к ожиданию.
– Я предстал бы перед самим собой шарлатаном, если бы затянул алгоритм нашего разговора с целью оправдать обусловленный гонорар, – донеслись до Питера непонятные слова доктора. – Мой диагноз будет краток. Ваш мальчик при всей своей малоподвижности относится к категории гиперактивных детей. Разница лишь в том, что у тех это проявляется в непоседливости, таких называют – «егоза», а Питер живет внутри себя. Его защищает от внешних проблем сотворенный им мир иллюзий.
– Вы хотите сказать, что он лжет? – уточнил отец. – То есть вы увидели во мне человека, которого могут провести детские сказки? Но разве я не говорил вам, что эти сказки удивительным образом сбываются?
Питер слышал, как мягко скрипнуло кожаное кресло – отец встал из него.
– Пан Чески, я приехал к вам не для того, чтобы вы выяснили, притворяется мой сын видящим будущее, или же он на самом деле владеет этим даром. Я надеялся услышать от вас рекомендации по устранению этой проблемы.
– Если ваш сын видит будущее, господин Макаров, то это чудо, лишать которого Питера не стоит. Но я чуда не вижу. Скажите, вам известно что-нибудь о существовании понятия «совпадение»?
– А вам известно что-нибудь о чуде, благодаря которому мой ребенок вот уже несколько лет не спит?
– Это как раз не чудо, – вежливо заметил доктор. – Это болезнь. И ваш ребенок не уникален в этом отношении. Югославский крестьянин Дражкович не спал пятьдесят лет и умер в семьдесят четыре года, не чувствуя никаких проблем со здоровьем. Он был адекватен и жизнерадостен. Сейчас на Тибете здравствует монах Дава, который не спит вот уже девяносто лет. Он не проспал ни одного события на земле.
– В чем причина?
– Бессонница является одним из проявлений невроза, заболевания, в основе которого лежит изменение центральной нервной системы, возникающее в ответ на психотравмирующие жизненные ситуации. Изменения могут быть обратимыми, а могут навсегда оставаться особенностями человека. Вы спросили, в чем причина… – Питер услышал мягкие шаги доктора, но и они затихли быстрее, чем мальчик успел об этом подумать. Стало вдруг тихо, лишь возобновившийся непонятный стук о стенку и женские крики тревожили покой номера. Питер уже всерьез раздумывал над этим шумом и решил, что женщина в номере тренируется. И он решил развлечь себя поиском вида спорта, которым была так увлечена та женщина.
А Чески между тем вышел из-за кресла и встал напротив отца.
– Я не исключаю, что причиной бессонницы Питера может быть стресс, который он перенес внутри матери вместе с нею. Ваша жена после вашего звонка могла испытать сильнейшее потрясение. Ведь она уже видела орудие убийства своего дитя, когда вы позвонили в больницу… – Чески поправил очки. – Но я не могу позволить себе предположить, что Питер ясновидящий. Простите, господин Макаров, простите…
Питер немного послушал тишину, а потом – отца:
– Ванга предсказала, что в двухтысячном году «Курск» уйдет под воду. Многие ученые считали ее шарлатанкой. А он ушел. Путин так и сказал на пресс-конференции – «Он утонул».
«Я думаю, она на тренажере», – пронеслось в голове мальчика.
Тренажер издал несколько звуков – самых резких, громких, потом несколько медленных, и наступила тишина. «Пошла в душ», – подумал Питер. Он видел женщину, которая, сияя влажной от пота спиной, смахнула со спинки стула полотенце и направилась к двери, ведущей из комнаты…
Тяжелый вздох доктора – и Питер отрешился от видения и воспрянул духом. Отец говорил – «Питер, пойдем» – через мгновение после такого вздоха.
– Господин Макаров, все родители схожи в своем желании видеть своих детей поцелованных Богом. Расходятся они лишь в выборе места поцелуя. Одним нужно, чтобы их сын стал Эйнштейном, другим – Бобби Фишером. Третьим – Нострадамусом. Вашему малышу не повредила бы морская прогулка. Где-нибудь в аномальной зоне. Ей-богу. Отправьтесь в район Бермудского треугольника, острова Пасхи… Вступив в противоречия с силой природы, возбуждение мальчика утихнет. Он не провидец, он всего лишь перевозбужден. Вы знаете, что есть на то причины…
Питер удивился, что отец не звал его. Напротив, он услышал:
– Доктор, у вас есть серый костюм?
– Немного странный вопрос… Вы не собираетесь разыграть меня после ответа?
– Лучше скажите, есть ли у вас серый костюм?
– Он был на мне за полчаса до вашего прибытия, – донеслось до мальчика, – но в ресторане неловкая официантка опрокинула чашку с кофе, и несколько капель упали на брюки. После этого позавтракал я за счет заведения, но… почему вы спросили?
– Не обращайте внимания, – ответил отец. Очередная родительская уловка для продвижения своего несовершенного чада. Питер, мы уходим!
Усевшись в машине рядом с отцом, мальчик словно невзначай посмотрел на него.
– Что, снова никакого просвета?
Отец не ответил. После каждой такой поездки он страдал так, словно у него забрали Питера. И мальчик решил больше не расспрашивать. Отец наверняка придумает сегодня какое-нибудь развлечение.
Как только они выехали с территории гостиницы, Питер услышал этот шум. Сначала он был похож на раскат грома. Потом выровнялся в своем звучании и превратился в сплошной рев.
– Что за черт? – проронил отец, опуская стекло и прислушиваясь.
Рев превратился в невыносимый вой.
Встревоженный отец машинально нажал на педаль подачи топлива, и «Лексус» послушно устремился вперед, вдавив Питера в сиденье.
Когда слушать стало уже невыносимо и стрелки на приборной панели зашлись в треморе, отец остановил машину и быстро вышел из нее, оставив дверь открытой.
Питер отстегнул ремень и развернулся, встав на сиденье коленями.
Истребитель-перехватчик «МиГ-29» с раздирающим уши свистом пролетел последний километр пути и вошел в гостиницу «Анна», как в вагон с тринитротолуолом.
Питер видел, как отца подняло в воздух и он, кувыркаясь в воздухе, словно брошенная нервной девочкой кукла, беспомощно упал в двадцати метрах впереди «Лексуса». Сама машина подпрыгнула на месте и тут же осела, грохоча разбитыми стойками.
Падая на сиденье отца, Питер успел увидеть, как из-под машины в разных направлениях прыснуло что-то блестящее, коричневое…
Выбитое из стоек масло забрызгало дорогу и машину. То место, в пятистах метрах от Питера, где находилась гостиница «Анна», превратилось в оранжевый шар. Приподнявшись на руках, капитан второго ранга Макаров наблюдал за тем, как жирные клубы, пузырясь гигантскими волдырями, расходятся в стороны, накрывают, пожирая и обесцвечивая, деревья, строения и стоящие ровными рядами автомобили…
Из ступора его вывел странный стук. По асфальту прыгал, треща пластмассой, странный мяч. Теряя скорость, он совершил последний прыжок и покатился.
Макаров, немигающим взглядом смотрел, как к его ногам подкатывается окровавленный изнутри шлем пилота ВВС, на боковой части которого черной краской сияли лаком три цифры: 703.
– Морская прогулка… – прохрипел он. – Это – хорошая идея…
– И как теперь понять, что убийство нашего гида в представлении твоего сына для нас неважно, а погнутая сережка в ухе девушки непосредственно относится к нам?.. Старик, сколько я тебе должен?
– Сто два доллара, сэр.
Выбросив на стойку сотню и десятку, Левша сполз со стула. Он увидел, что бармен берет в первую очередь десятку и пробует ее на разрыв, и усмехнулся.
– Смотри, Макаров, до чего может довести бармена один сумасшедший филиппинец. Тот запугал его червонцами.
– Каким образом?
– Этот филиппинец явился в бар, выжрал половину запаса водки и расплачивался ветхими десятками. И бубнил при этом, что нужно спать, если хочешь увидеть вот это, – и Левша показал пальцем на купюру, которую бармен разглядывал теперь на свет.
Раздраженно выхватив ее из рук негра, он выложил ему из портмоне купюру в двадцать долларов.
Некоторое время Макаров стоял молча, а потом, нахмурившись, словно отбиваясь от какой-то мысли, направился вслед за Левшой.
– Это немыслимо! – Сергей тряс телефоном, а его жена, уже отвернувшись от окутанного туманом океана, равнодушно взирала на его муки. – Здесь не работает связь! Двадцать первый век!.. Черт знает что!
– Радиоволны не могут пробиться сквозь туман, – объяснил, проходя мимо, Левша. Он пригладил волосы, не удержался, и посмотрел на Машу. Та отрешенно смотрела мимо него.
– Да! – зловеще каркнул в ответ ее муж. – А дождь теперь идет чаще, потому что спутниками все небо продырявили.
– Нам всем нужно выспаться, наверное. – Макаров привалился к стенке коридора.
– Да, иначе мы не увидим денег.
– Иначе мы не прибудем в конечную точку нашего путешествия.
Рука Левши остановилась, он едва прикоснулся ключом к замочной скважине.
– Что ты сказал?..
– Кто изображен на купюре в десять долларов, приятель?
Левша вставил ключ в скважину, разжал пальцы и выпрямился. Брелок стукнул по двери и стал раскачиваться, как маятник.
– Какой-то президент.
– Нет, старик. На этой купюре изображен первый министр финансов США Александр Гамильтон.
– Гамильтон?
– Вот именно. Я иду спать. Адью.
Проводив Макарова взглядом, Левша вошел в каюту, тяжело оперся о столик и постоял у иллюминатора. Он вспомнил Париж. Точнее, не Париж даже, а то кафе, которое стало отправной точкой его поездки в Центральную Америку.
Он бежал от себя. Из Булонского леса, от убитой пятью часами до этого леса девушки, от любви, которую хотел теперь забыть, но не мог…
До сегодняшнего дня он побывал в баре трижды. Предпочитал всегда виски и никогда – много виски. Немногословный, этим вечером он и вовсе не издал ни звука. Даже налить просил кивками. И пил сокрушенно, как яд, вяло и безжизненно. Третью за последние семьдесят минут порцию осторожно, словно опасаясь глотнуть лишнего, чуть трогал губами, – и бармен чувствовал, что делает это он потому только, что сидеть просто так за стойкой и гладить взглядом бутылки считает невозможным. По его лицу бегали разноцветные тени, в зале было довольно шумно, гремела музыка и крутились под потолком шары, оклеенные сотнями осколков битого зеркала. Иногда приходили в движение разноцветные лампы под потолком, и тогда черный пиджак мужчины окрашивался в фиолетовый, розовый, зеленый цвета. Дважды к нему приближались девушки и удалялись, не получив в ответ ни слова.
Два чувства: терпение, граничащее с равнодушием, и еще стоическое безразличие появлялись на его лице, когда музыка стихала и зал больно для глаз вспыхивал своим обычным освещением. Еще ни разу резкая вспышка не застала мужчину наедине с его обнаженными чувствами. Он жил внутри себя, и только внимательный наблюдатель мог разглядеть в глазах его, как сцепились в страшной схватке живущие в нем ангелы и демоны. Бой начался давно, и бармену казалось, что если отвлечься от музыки и прислушаться к звукам в глазах этого человека, то различить можно и стон, и со свистом режущие воздух удары мечами. Обесчещенные ангелы со срубленными крыльями, стоящие на коленях в груде малиновых перьев и молящие добить их, – хохочущие, истекающие кровью и сами едва не отдающие сатане душу демоны над их склоненными головами, – хруст тел под мечами и последние вздохи отходящих на небо душ, – если прислушаться и отвлечься от музыки, все это можно было услышать в глазах мужчины.
Но потом вдруг его глаза оживали, и в них появлялась открытая детскость. Эта невинная глупость, осчастливленная простым и однозначным пониманием сложно устроенных вещей. Колесо катится, потому что круглое. И жила эта детскость в сияющих восторгом карих глазах его до той поры, пока не сменяла ее наглая непринужденность. И тогда слегка изогнутым взглядом его можно было резать стаканы вдоль и поперек. И вдруг все исчезало. Влажнели веки – на мгновение, неожиданно для него самого, верно, едва уловимо, словно давая толчок не пережитому ранее чувству, – и тогда дрожала на ресницах мужчины вызывающая порядочность. И подходили проститутки, когда чувствовали скрип стаканов под издевательским взглядом его, и уходили без сомнений, когда приходило на смену взгляду этому новое.
Поиграв браслетом, он посмотрел на часы и, обнаружив, что стакан пуст, предложил бармену его наполнить. И еще раз потребовалось ему показать пальцем на стакан, чтобы бармен сообразил – до краев. В четвертый раз он выпил разом и, внимательно посмотрев по сторонам, вынул из кармана деньги. Бармен посмотрел ему в глаза и не обнаружил в них ничего. То же равнодушие, что и прежде. Соскользнув с высокого стула, мужчина покинул бар. Париж принял его и растворил среди своих улиц.
Его место тотчас занял один из посетителей.
– Что он хотел? – спросил он.
Бармен удивленно посмотрел на спрашивавшего и пожал плечами.
– Выпить и переждать, я полагаю.
– Вы знакомы?
Бармен огорченно покачал головой.
– Это страшный человек, – сообщил посетитель. – Он как черная метка. Туда, откуда он уходит, приходит беда.
– За последние три дня он был здесь четырежды, – прозвучал спокойный голос бармена.
– Он присматривается. – Подумав, что убедительного можно добавить к сообщению, вылетевшему из его пахнущего виски рта, посетитель добавил: – Он здесь кого-то выслеживает. В городе говорят, что он не щадит ни стариков, ни женщин. За деньги он запросто делает то, на что обычный человек не решится даже под угрозой гильотины. Ему неведом страх, он жаден до денег, как и всякое лишенное чувств существо. Ничего не слышал о любви, детский смех его раздражает как вой дрели в соседней квартире. Так говорят…
Бармен молчал, протирая сияющую зеркальным блеском стойку. Он взмахивал тряпкой, и стойка сверкала фиолетовым огнем. Потом еще – и стойка становилась розовой, снова взмах – и она уже сияет изумрудными искрами. В отсутствие четырежды побывавшего у него за три дня клиента лучи ламп били прямо в него, и переливающийся всеми цветами радуги бармен за стойкой напоминал уличного электронного прорицателя.
Посетитель мог бы еще добавить к сказанному, что своими глазами видел, как этот мужчина выстрелил в Булонском лесу в голову какому-то человеку. Но остатки соображения вовремя подсказали ему, что жив он до сих пор только потому, что у него хватило ума хранить молчание. Расплатившись за пару коктейлей и получив тяжелые стаканы, он сполз со стула и растворился в пахнущей духами и кишащей силуэтами тьме. Безразлично посмотрев ему вслед и желая убедиться в том, что день сегодня удачен, разноцветный бармен со звоном открыл кассу, чтобы подсчитать выручку.
Выйдя из бара, немногословный мужчина надел темные очки и прошелся по тротуару. Остановился у стойки с газетами, наугад взял и раскрыл какую-то. Не поворачивая головы, сказал тихо и твердо:
– Дайте мне одну.
– Какую именно, мсье?
– Я ничего в них не понимаю, – газета дрогнула в его руках. – Дайте самую свежую.
– Они все свежие, мсье.
– Тогда самую красивую.
Свернув и положив газету на место, он протянул сидящей в двух шагах от газетной стойки старушке сотню евро, бережно взял лилию, пересек улицу, сел за руль и отрезал себя от мира черной дверью.
Через полчаса он подъехал к дворцу Шайо. Огляделся, прежде чем выйти из машины, и только тогда вышел. Темные очки, аккуратно уложенные волосы, четко очерченные губы – портрет человека, приехавшего скорбеть. Он удачно вписался в пейзаж кладбища для аристократов – высокий мужчина, в дорогом костюме, при появлении которого женщины принимают выгодные позы. Он прошел в ворота кладбища Пасси и направился по центральной дорожке. Миновав несколько рядов аккуратных могил, мужчина нашел то, что искал, – белоснежный камень, окруженный невысокой, похожей на ограждение детской кроватки, оградкой. Он присел у могилы и положил к белому камню белый цветок. А потом Левша поднялся и вернулся к машине. Чтобы уже никогда не бывать здесь…
Глава 6
– Хвалебная ода тишине и покою на улице Тенистой в уютной гостинице класса люкс привела меня сюда. Простите, что разговор приходится вести на фоне эмоционального экстаза. Стоит перейти в другую комнату?
– Если только это отнимает часть вашего внимания, – ответил отец. – Я служил до недавнего времени на флоте, и к присутствию посторонних шумов привык, как к звуку машин за окном. Правда, слышать такие шумы на подлодке мне ни разу не приходилось.
– В таком случае не стоит беспокоиться. То, что я слышу, не отвлекает меня от дела. Так перейдем же к нему.
Отец провел пальцами по идеально выбритому подбородку. Удивительное дело – Питер всего два или три раза видел отца с отросшей щетиной. Впрочем, давно ли отец появился в доме постоянно, и давно ли Питер стал обращать на это внимание?..
– Пан Чески, после долгих наблюдений я обратил внимание на то, что Питер ощущает приближение только тех событий, которые каким-то образом связаны с ним лично.
– Как это понять?
– Именно так, как я сказал, – спокойно ответил отец. – Он видит грядущие события, если они связаны с его прошлым, настоящим и будущим. Так или иначе, прямо или косвенно.
Доктор улыбнулся и посмотрел на сидящего с отсутствующим взглядом Питера.
– Почему – Питер? Откуда это имя? Как Питер Пэн, он любит чудеса и даже готов убедить в этом взрослых?
Начинался обычный разговор. Обычно, когда разговор доходил до этого уровня, отец включал «гэйм овер», брал Питера за руку и уходил. Но сейчас его отчаяние забрело так далеко, что Чески казался единственным из тех, кто может помочь.
– Питер… – сказал он и осекся. Боль о жене рвала его сердце. На какое-то время она замирала, но, когда по вечерам он оставался один перед фальшивым камином или когда возникала нужда говорить о ней, он чувствовал, как седеет еще одна ниточка, из которых соткано его сердце. – Мы с женой… мы мечтали о том, как переедем в Питер. Служба моя была в разгаре, мы познакомились здесь, но оба родом были из Ленинграда. И в какой-то момент довели себя до сладострастных экзальтаций, мечтая о переезде. И когда появился Питер, мы не долго выбирали ему имя. Он был поздний ребенок, все лучшее было связано с ним, поэтому мы не листали святочный календарь, чтобы подобрать нужное имя.
Покачав головой, Чески прижал спину к спинке кресла.
– Вы упомянули в своем рассказе жену, и упомянули так, как если бы она просто не пришла с вами за отсутствием свободного времени. Между тем мне кажется…
– Вам не кажется, так оно и есть.
– Когда?
– Год назад.
Чески сложил ладони вместе:
– Простите.
– Ничего.
Питер не слышал и части того, о чем говорил отец со странным человеком. Он уже встал и разгуливал по номеру. Больше всего мальчика занимала огромная фотография гостиницы «Анна», висевшая на западной стене.
– Папа, нам нужно уехать отсюда, – сказал он, немигающим взглядом глядя на фото.
Но отец был слишком занят разговором, сулящим некоторые надежды.
– Мы можем проверить ваши предположения, – проговорил Чески. – Но я должен поговорить с мальчиком… Питер! Питер, дорогой, подойди ко мне, – взяв его за руку, Чески потрепал мальчишку за щеку и назвал его по имени в третий раз: – Питер, скажи, ты чувствовал что-нибудь этой ночью?
Питер кивнул.
– Расскажи, – попросил Чески, мягко улыбнувшись.
Питер поежился – ему было неприятно смотреть в колючие глаза доктора, и пересказал все, что случилось этой ночью у окна.
Когда доктор отпустил руку мальчика, он казался удовлетворенным. Отправив Питера исследовать номер, Чески посмотрел на отца.
– Вы утверждаете, что мальчик чувствует только то, что касается непосредственно его. То есть предполагаете существование неких волн, исходящих от ситуации, которые, добираясь до ребенка, активизируют его аномальные способности, – Чески поднялся, обошел кресло и оперся на его спинку. – Ваша версия заключается в особой чувствительности ребенка на события, могущие стать катализатором его сверхъестественных способностей… Но только что услышанная история позволяет мне сделать вывод о категорическом несоответствии происходящего на улице с судьбой ребенка. Питер говорит, что ощутил некую фабулу об убийстве ребенка. Из его пояснений следует, что он ошибся, предчувствия обманули его. Однако мы с вами понимаем, что это не так. Мальчик не ошибся. Все дело в его еще недостаточном знании этого мира, не так ли?.. – не дожидаясь ответа, доктор поджал губы и развел руки в стороны. – Я могу поверить в особенности вашего сына. Но тогда к черту летит ваша версия о подневольной избирательности им происходящих событий! Каким образом разговор мужчины и женщины на улице мог относиться к нему прямо или косвенно?
Прежде чем ответить, отец попросил разрешения закурить. И только когда после трех его выдохов кабинет наполнился сизым, пахнущим вишнями туманом, Чески услышал:
– Когда жена была беременна Питером третий месяц, меж нами произошел разлад. И тогда она приняла решение сделать аборт. Я должен был уезжать, стоял на вокзале с чемоданом, а она в этот момент уже лежала в гинекологическом кресле. Но в последний момент что-то случилось, и я бросился к телефону…
Сделав еще одну глубокую затяжку, отец рукой развеял дым перед лицом.
– Меня долго не соединяли, потом медсестра отказывалась идти в операционную… потом она все-таки позвала доктора… В это время жена уже чувствовала, как анестезия овладевает ею… А потом вошел доктор и сказал ей, что звоню я. И что я прошу ее спасти жизнь нашему ребенку. И что я люблю ее…
Отец поднял влажные глаза и увидел, что Чески смотрит в спину Питера, и что взгляд этот пристален, и что не понять уже, в какой момент его рассказа Питер стал объектом такого сосредоточенного внимания.
– Малыш! – позвал доктор. – Подойди ко мне еще разок.
Питер послушно подошел к креслу и вяло моргнул.
– Ты сейчас говорил о необходимости вам с отцом уехать отсюда. Почему ты это сказал?
– Потому что скоро этой гостиницы не будет.
– Вот так… – Отец заметил, что доктор растерялся. – Как это понять, Питер?
– Так как вы только что сказали: вот так.
– И ты хочешь поскорее отсюда уехать, потому что тебе кажется, что гостиницы «Анна» скоро не будет?
– Именно так.
Чески взял Питера за локоть.
– Землетрясение, Питер? Наводнение? Или, быть может, метеорит?
– Последнее больше похоже на правду, – помедлив, ответил Питер.
Он устал. Он хотел высвободить локоть из цепкой руки этого старика, но боялся огорчить этим отца. Впрочем, Чески разжал пальцы по собственному желанию.
– Ладно, Питер, посмотри, что еще есть в этом номере. На столе в соседней комнате есть минералка. Ты хочешь пить?
Сообразив, что его уши лишают возможности слышать то, что для них не предназначено, мальчик кивнул и направился в другую комнату. На столе он нашел бутылку «Перье». Свинтил крышку и сделал глоток. Кресло стояло рядом. Он опустился в него и стал ждать. Он привык к ожиданию.
– Я предстал бы перед самим собой шарлатаном, если бы затянул алгоритм нашего разговора с целью оправдать обусловленный гонорар, – донеслись до Питера непонятные слова доктора. – Мой диагноз будет краток. Ваш мальчик при всей своей малоподвижности относится к категории гиперактивных детей. Разница лишь в том, что у тех это проявляется в непоседливости, таких называют – «егоза», а Питер живет внутри себя. Его защищает от внешних проблем сотворенный им мир иллюзий.
– Вы хотите сказать, что он лжет? – уточнил отец. – То есть вы увидели во мне человека, которого могут провести детские сказки? Но разве я не говорил вам, что эти сказки удивительным образом сбываются?
Питер слышал, как мягко скрипнуло кожаное кресло – отец встал из него.
– Пан Чески, я приехал к вам не для того, чтобы вы выяснили, притворяется мой сын видящим будущее, или же он на самом деле владеет этим даром. Я надеялся услышать от вас рекомендации по устранению этой проблемы.
– Если ваш сын видит будущее, господин Макаров, то это чудо, лишать которого Питера не стоит. Но я чуда не вижу. Скажите, вам известно что-нибудь о существовании понятия «совпадение»?
– А вам известно что-нибудь о чуде, благодаря которому мой ребенок вот уже несколько лет не спит?
– Это как раз не чудо, – вежливо заметил доктор. – Это болезнь. И ваш ребенок не уникален в этом отношении. Югославский крестьянин Дражкович не спал пятьдесят лет и умер в семьдесят четыре года, не чувствуя никаких проблем со здоровьем. Он был адекватен и жизнерадостен. Сейчас на Тибете здравствует монах Дава, который не спит вот уже девяносто лет. Он не проспал ни одного события на земле.
– В чем причина?
– Бессонница является одним из проявлений невроза, заболевания, в основе которого лежит изменение центральной нервной системы, возникающее в ответ на психотравмирующие жизненные ситуации. Изменения могут быть обратимыми, а могут навсегда оставаться особенностями человека. Вы спросили, в чем причина… – Питер услышал мягкие шаги доктора, но и они затихли быстрее, чем мальчик успел об этом подумать. Стало вдруг тихо, лишь возобновившийся непонятный стук о стенку и женские крики тревожили покой номера. Питер уже всерьез раздумывал над этим шумом и решил, что женщина в номере тренируется. И он решил развлечь себя поиском вида спорта, которым была так увлечена та женщина.
А Чески между тем вышел из-за кресла и встал напротив отца.
– Я не исключаю, что причиной бессонницы Питера может быть стресс, который он перенес внутри матери вместе с нею. Ваша жена после вашего звонка могла испытать сильнейшее потрясение. Ведь она уже видела орудие убийства своего дитя, когда вы позвонили в больницу… – Чески поправил очки. – Но я не могу позволить себе предположить, что Питер ясновидящий. Простите, господин Макаров, простите…
Питер немного послушал тишину, а потом – отца:
– Ванга предсказала, что в двухтысячном году «Курск» уйдет под воду. Многие ученые считали ее шарлатанкой. А он ушел. Путин так и сказал на пресс-конференции – «Он утонул».
«Я думаю, она на тренажере», – пронеслось в голове мальчика.
Тренажер издал несколько звуков – самых резких, громких, потом несколько медленных, и наступила тишина. «Пошла в душ», – подумал Питер. Он видел женщину, которая, сияя влажной от пота спиной, смахнула со спинки стула полотенце и направилась к двери, ведущей из комнаты…
Тяжелый вздох доктора – и Питер отрешился от видения и воспрянул духом. Отец говорил – «Питер, пойдем» – через мгновение после такого вздоха.
– Господин Макаров, все родители схожи в своем желании видеть своих детей поцелованных Богом. Расходятся они лишь в выборе места поцелуя. Одним нужно, чтобы их сын стал Эйнштейном, другим – Бобби Фишером. Третьим – Нострадамусом. Вашему малышу не повредила бы морская прогулка. Где-нибудь в аномальной зоне. Ей-богу. Отправьтесь в район Бермудского треугольника, острова Пасхи… Вступив в противоречия с силой природы, возбуждение мальчика утихнет. Он не провидец, он всего лишь перевозбужден. Вы знаете, что есть на то причины…
Питер удивился, что отец не звал его. Напротив, он услышал:
– Доктор, у вас есть серый костюм?
– Немного странный вопрос… Вы не собираетесь разыграть меня после ответа?
– Лучше скажите, есть ли у вас серый костюм?
– Он был на мне за полчаса до вашего прибытия, – донеслось до мальчика, – но в ресторане неловкая официантка опрокинула чашку с кофе, и несколько капель упали на брюки. После этого позавтракал я за счет заведения, но… почему вы спросили?
– Не обращайте внимания, – ответил отец. Очередная родительская уловка для продвижения своего несовершенного чада. Питер, мы уходим!
Усевшись в машине рядом с отцом, мальчик словно невзначай посмотрел на него.
– Что, снова никакого просвета?
Отец не ответил. После каждой такой поездки он страдал так, словно у него забрали Питера. И мальчик решил больше не расспрашивать. Отец наверняка придумает сегодня какое-нибудь развлечение.
Как только они выехали с территории гостиницы, Питер услышал этот шум. Сначала он был похож на раскат грома. Потом выровнялся в своем звучании и превратился в сплошной рев.
– Что за черт? – проронил отец, опуская стекло и прислушиваясь.
Рев превратился в невыносимый вой.
Встревоженный отец машинально нажал на педаль подачи топлива, и «Лексус» послушно устремился вперед, вдавив Питера в сиденье.
Когда слушать стало уже невыносимо и стрелки на приборной панели зашлись в треморе, отец остановил машину и быстро вышел из нее, оставив дверь открытой.
Питер отстегнул ремень и развернулся, встав на сиденье коленями.
Истребитель-перехватчик «МиГ-29» с раздирающим уши свистом пролетел последний километр пути и вошел в гостиницу «Анна», как в вагон с тринитротолуолом.
Питер видел, как отца подняло в воздух и он, кувыркаясь в воздухе, словно брошенная нервной девочкой кукла, беспомощно упал в двадцати метрах впереди «Лексуса». Сама машина подпрыгнула на месте и тут же осела, грохоча разбитыми стойками.
Падая на сиденье отца, Питер успел увидеть, как из-под машины в разных направлениях прыснуло что-то блестящее, коричневое…
Выбитое из стоек масло забрызгало дорогу и машину. То место, в пятистах метрах от Питера, где находилась гостиница «Анна», превратилось в оранжевый шар. Приподнявшись на руках, капитан второго ранга Макаров наблюдал за тем, как жирные клубы, пузырясь гигантскими волдырями, расходятся в стороны, накрывают, пожирая и обесцвечивая, деревья, строения и стоящие ровными рядами автомобили…
Из ступора его вывел странный стук. По асфальту прыгал, треща пластмассой, странный мяч. Теряя скорость, он совершил последний прыжок и покатился.
Макаров, немигающим взглядом смотрел, как к его ногам подкатывается окровавленный изнутри шлем пилота ВВС, на боковой части которого черной краской сияли лаком три цифры: 703.
– Морская прогулка… – прохрипел он. – Это – хорошая идея…
* * *
Глядя в бутылку, в которой виски оставалось еще на три пальца, Левша пробормотал:– И как теперь понять, что убийство нашего гида в представлении твоего сына для нас неважно, а погнутая сережка в ухе девушки непосредственно относится к нам?.. Старик, сколько я тебе должен?
– Сто два доллара, сэр.
Выбросив на стойку сотню и десятку, Левша сполз со стула. Он увидел, что бармен берет в первую очередь десятку и пробует ее на разрыв, и усмехнулся.
– Смотри, Макаров, до чего может довести бармена один сумасшедший филиппинец. Тот запугал его червонцами.
– Каким образом?
– Этот филиппинец явился в бар, выжрал половину запаса водки и расплачивался ветхими десятками. И бубнил при этом, что нужно спать, если хочешь увидеть вот это, – и Левша показал пальцем на купюру, которую бармен разглядывал теперь на свет.
Раздраженно выхватив ее из рук негра, он выложил ему из портмоне купюру в двадцать долларов.
Некоторое время Макаров стоял молча, а потом, нахмурившись, словно отбиваясь от какой-то мысли, направился вслед за Левшой.
– Это немыслимо! – Сергей тряс телефоном, а его жена, уже отвернувшись от окутанного туманом океана, равнодушно взирала на его муки. – Здесь не работает связь! Двадцать первый век!.. Черт знает что!
– Радиоволны не могут пробиться сквозь туман, – объяснил, проходя мимо, Левша. Он пригладил волосы, не удержался, и посмотрел на Машу. Та отрешенно смотрела мимо него.
– Да! – зловеще каркнул в ответ ее муж. – А дождь теперь идет чаще, потому что спутниками все небо продырявили.
– Нам всем нужно выспаться, наверное. – Макаров привалился к стенке коридора.
– Да, иначе мы не увидим денег.
– Иначе мы не прибудем в конечную точку нашего путешествия.
Рука Левши остановилась, он едва прикоснулся ключом к замочной скважине.
– Что ты сказал?..
– Кто изображен на купюре в десять долларов, приятель?
Левша вставил ключ в скважину, разжал пальцы и выпрямился. Брелок стукнул по двери и стал раскачиваться, как маятник.
– Какой-то президент.
– Нет, старик. На этой купюре изображен первый министр финансов США Александр Гамильтон.
– Гамильтон?
– Вот именно. Я иду спать. Адью.
Проводив Макарова взглядом, Левша вошел в каюту, тяжело оперся о столик и постоял у иллюминатора. Он вспомнил Париж. Точнее, не Париж даже, а то кафе, которое стало отправной точкой его поездки в Центральную Америку.
Он бежал от себя. Из Булонского леса, от убитой пятью часами до этого леса девушки, от любви, которую хотел теперь забыть, но не мог…
* * *
Бармен этого парижского бара наливал ему со спокойной душой, не тревожась сомнениями. Он понимал, что за каждую порцию оплачено будет как за три. Тот, что сидел напротив него уже больше часа, нем и безлик из-за своих черных очков. Он был никакой, – можно было бы сказать, – если бы это подходило для определения. Просто мужчина в хорошем темном костюме, подошедший к экватору жизни. Положив на стойку руки, он играл браслетом на запястье и чертил взглядом иероглифы на зеркальной витрине с напитками.До сегодняшнего дня он побывал в баре трижды. Предпочитал всегда виски и никогда – много виски. Немногословный, этим вечером он и вовсе не издал ни звука. Даже налить просил кивками. И пил сокрушенно, как яд, вяло и безжизненно. Третью за последние семьдесят минут порцию осторожно, словно опасаясь глотнуть лишнего, чуть трогал губами, – и бармен чувствовал, что делает это он потому только, что сидеть просто так за стойкой и гладить взглядом бутылки считает невозможным. По его лицу бегали разноцветные тени, в зале было довольно шумно, гремела музыка и крутились под потолком шары, оклеенные сотнями осколков битого зеркала. Иногда приходили в движение разноцветные лампы под потолком, и тогда черный пиджак мужчины окрашивался в фиолетовый, розовый, зеленый цвета. Дважды к нему приближались девушки и удалялись, не получив в ответ ни слова.
Два чувства: терпение, граничащее с равнодушием, и еще стоическое безразличие появлялись на его лице, когда музыка стихала и зал больно для глаз вспыхивал своим обычным освещением. Еще ни разу резкая вспышка не застала мужчину наедине с его обнаженными чувствами. Он жил внутри себя, и только внимательный наблюдатель мог разглядеть в глазах его, как сцепились в страшной схватке живущие в нем ангелы и демоны. Бой начался давно, и бармену казалось, что если отвлечься от музыки и прислушаться к звукам в глазах этого человека, то различить можно и стон, и со свистом режущие воздух удары мечами. Обесчещенные ангелы со срубленными крыльями, стоящие на коленях в груде малиновых перьев и молящие добить их, – хохочущие, истекающие кровью и сами едва не отдающие сатане душу демоны над их склоненными головами, – хруст тел под мечами и последние вздохи отходящих на небо душ, – если прислушаться и отвлечься от музыки, все это можно было услышать в глазах мужчины.
Но потом вдруг его глаза оживали, и в них появлялась открытая детскость. Эта невинная глупость, осчастливленная простым и однозначным пониманием сложно устроенных вещей. Колесо катится, потому что круглое. И жила эта детскость в сияющих восторгом карих глазах его до той поры, пока не сменяла ее наглая непринужденность. И тогда слегка изогнутым взглядом его можно было резать стаканы вдоль и поперек. И вдруг все исчезало. Влажнели веки – на мгновение, неожиданно для него самого, верно, едва уловимо, словно давая толчок не пережитому ранее чувству, – и тогда дрожала на ресницах мужчины вызывающая порядочность. И подходили проститутки, когда чувствовали скрип стаканов под издевательским взглядом его, и уходили без сомнений, когда приходило на смену взгляду этому новое.
Поиграв браслетом, он посмотрел на часы и, обнаружив, что стакан пуст, предложил бармену его наполнить. И еще раз потребовалось ему показать пальцем на стакан, чтобы бармен сообразил – до краев. В четвертый раз он выпил разом и, внимательно посмотрев по сторонам, вынул из кармана деньги. Бармен посмотрел ему в глаза и не обнаружил в них ничего. То же равнодушие, что и прежде. Соскользнув с высокого стула, мужчина покинул бар. Париж принял его и растворил среди своих улиц.
Его место тотчас занял один из посетителей.
– Что он хотел? – спросил он.
Бармен удивленно посмотрел на спрашивавшего и пожал плечами.
– Выпить и переждать, я полагаю.
– Вы знакомы?
Бармен огорченно покачал головой.
– Это страшный человек, – сообщил посетитель. – Он как черная метка. Туда, откуда он уходит, приходит беда.
– За последние три дня он был здесь четырежды, – прозвучал спокойный голос бармена.
– Он присматривается. – Подумав, что убедительного можно добавить к сообщению, вылетевшему из его пахнущего виски рта, посетитель добавил: – Он здесь кого-то выслеживает. В городе говорят, что он не щадит ни стариков, ни женщин. За деньги он запросто делает то, на что обычный человек не решится даже под угрозой гильотины. Ему неведом страх, он жаден до денег, как и всякое лишенное чувств существо. Ничего не слышал о любви, детский смех его раздражает как вой дрели в соседней квартире. Так говорят…
Бармен молчал, протирая сияющую зеркальным блеском стойку. Он взмахивал тряпкой, и стойка сверкала фиолетовым огнем. Потом еще – и стойка становилась розовой, снова взмах – и она уже сияет изумрудными искрами. В отсутствие четырежды побывавшего у него за три дня клиента лучи ламп били прямо в него, и переливающийся всеми цветами радуги бармен за стойкой напоминал уличного электронного прорицателя.
Посетитель мог бы еще добавить к сказанному, что своими глазами видел, как этот мужчина выстрелил в Булонском лесу в голову какому-то человеку. Но остатки соображения вовремя подсказали ему, что жив он до сих пор только потому, что у него хватило ума хранить молчание. Расплатившись за пару коктейлей и получив тяжелые стаканы, он сполз со стула и растворился в пахнущей духами и кишащей силуэтами тьме. Безразлично посмотрев ему вслед и желая убедиться в том, что день сегодня удачен, разноцветный бармен со звоном открыл кассу, чтобы подсчитать выручку.
Выйдя из бара, немногословный мужчина надел темные очки и прошелся по тротуару. Остановился у стойки с газетами, наугад взял и раскрыл какую-то. Не поворачивая головы, сказал тихо и твердо:
– Дайте мне одну.
– Какую именно, мсье?
– Я ничего в них не понимаю, – газета дрогнула в его руках. – Дайте самую свежую.
– Они все свежие, мсье.
– Тогда самую красивую.
Свернув и положив газету на место, он протянул сидящей в двух шагах от газетной стойки старушке сотню евро, бережно взял лилию, пересек улицу, сел за руль и отрезал себя от мира черной дверью.
Через полчаса он подъехал к дворцу Шайо. Огляделся, прежде чем выйти из машины, и только тогда вышел. Темные очки, аккуратно уложенные волосы, четко очерченные губы – портрет человека, приехавшего скорбеть. Он удачно вписался в пейзаж кладбища для аристократов – высокий мужчина, в дорогом костюме, при появлении которого женщины принимают выгодные позы. Он прошел в ворота кладбища Пасси и направился по центральной дорожке. Миновав несколько рядов аккуратных могил, мужчина нашел то, что искал, – белоснежный камень, окруженный невысокой, похожей на ограждение детской кроватки, оградкой. Он присел у могилы и положил к белому камню белый цветок. А потом Левша поднялся и вернулся к машине. Чтобы уже никогда не бывать здесь…
Глава 6
Отца разбудил не шум голосов на палубе. Питер понял это, потому что сам очнулся от духоты в каюте. Ему стало трудно дышать, и он беспокойно заворочался, но отец еще спал. В полузабытьи к Питеру привязалась собака. Он никак не мог понять, как мексиканец, этот старик с медальоном на шее, вдруг обрел собаку. Ведь раньше ее не было. Была молодая женщина, кажется, внучка старика. Но во сне внучка куда-то делась, зато появился этот бежевый лабрадор. Сначала он ластился, и Питеру это нравилось. Но потом шершавый язык и тугие бока, которыми лабрадор прижимался, Питеру надоели. Он решил уйти, но собака упрямо преследовала его своими ласками. Отца не было, он куда-то ушел. А старик не обращал на назойливость своего пса внимания, словно так и должно было быть. Питер уже не знал куда девать себя, потому что ласки лабрадора стали чересчур агрессивны. Он вышел из себя и прикрикнул на собаку. Та удивленно посмотрела на него и принялась за свое. Питер занервничал, занервничала и собака. Она словно специально выводила его из равновесия. И в конце концов в глазах ее – странное дело, эти глаза были человечьи – появилось раздражение. Собака чувствовала, что сильнее и может расправиться с Питером в два счета. Ее забавляла беспомощность, в которой пребывал Питер. И все закончилось тем, что он замахнулся на лабрадора, и тот, словно дождавшись этого, бросился на него своей зловонной пастью…
Питер очнулся и схватился за шею.
В каюте было душно. От отца исходил сильный запах алкоголя. Дышать было нечем. А на палубе, которая в отличие от предыдущего дня была залита светом, раздавались голоса.
«Скажите, а мы можем отправиться туда? – говорила какая-то женщина. – Я просто не могу пропустить это волшебное приключение!»
«Увы, миссис Арчер, все места уже заняты».
И в этот момент, тяжело задышав и тоже схватившись за шею, проснулся отец. Открыв глаза, он окинул каюту растерянным взглядом, но уже через секунду пришел в себя, встал и направился к окну.
Питер очнулся и схватился за шею.
В каюте было душно. От отца исходил сильный запах алкоголя. Дышать было нечем. А на палубе, которая в отличие от предыдущего дня была залита светом, раздавались голоса.
«Скажите, а мы можем отправиться туда? – говорила какая-то женщина. – Я просто не могу пропустить это волшебное приключение!»
«Увы, миссис Арчер, все места уже заняты».
И в этот момент, тяжело задышав и тоже схватившись за шею, проснулся отец. Открыв глаза, он окинул каюту растерянным взглядом, но уже через секунду пришел в себя, встал и направился к окну.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента