Высоцкий Сергей. Наводнение

   Игорь Васильевич молчал, внимательно наблюдая за Казаковым.
   - Может быть. Может быть... Я так волновался. - Он снова бросил взгляд на часы, а потом посмотрел на них через зеркало.
   - Я сказал "без двадцати двенадцать", а было двенадцать двадцать. Ну конечно.
   - Нападение на кассира совершено в двенадцать пять. Падая, девушка ударилась рукой о камень, и часы стали... Ваш внук пришел домой через пятнадцать минут.
   Старик кивнул. На лице у него было написано огорчение.
   - Григорий Иванович, теперь о вашем внуке. Ведь одних совпадений мало, чтобы заподозрить близкого человека в преступлении. Вы думаете, что он способен на такое?
   Старик молчал, склонив голову и не глядя на подполковника. Корнилову показалось, что Григорий Иванович не понял его.
   - Игнатий Борисович способен совершить преступление?
   - Способен, - тихо пробормотал Казаков. - Если он способен отложить трояк из моей пенсии, он преступник.
   "Ну вот, - вздохнул Корнилов. - Опять семейные дрязги".
   - Он жадный. А прочности в нем нет! Дочь с покойником мужем виноваты в этом. Я плавал, годами не бывал дома. Поздно заметил... С пяти лет Игнашка складывал гривенники в копилку. Ему хотелось накопить сто рублей. Спросите зачем? Да ни за чем... Просто так. Ведь у него все было! Чтобы поскорее накопить, он говорил матери: "Хорошо бы Дед Мороз принес не игрушки, а десять рублей!" И Дед Мороз приносил! Вырос - книжки мои тайком стал букинистам сплавлять. Игнашка завистливый. Ему всего хочется. А вы спрашиваете - способен ли... Жадный да завистливый на все способен.
   "Ну нет, здесь ты, старик, через край хватил, - подумал Корнилов. Если бы все жадные воровать стали - конец света!"
   Он поднялся и протянул старику руку:
   - Желаю вам, Григорий Иванович, поскорее поправиться. Спасибо за помощь.
   - А вам - шесть футов под килем! - пробормотал старик.
   Анна Григорьевна поджидала Корнилова. Как только он вышел от старика, она поднялась и спросила:
   - Отец вас не очень утомил?
   - Это я его утомил. Второй день допекаю своими вопросами.
   - Ну что вы, отцу приход нового человека - как подарок. Все время один, один.
   Анна Григорьевна стояла перед Корниловым, маленькая, ссутулившаяся.
   - Может, вы присядете на минутку? - вдруг сказала она просительно.
   Корнилов кивнул.
   Они уселись друг против друга.
   - Отец серьезно болен, - начала Анна Григорьевна и тяжело вздохнула. - Инсульт его доконал. Слава богу, теперь действует рука...
   Она внимательно посмотрела на Корнилова, словно искала сочувствия.
   - Со стариком нелегко. Он стал совсем как ребенок. Постоянно обижается, и без всякого повода. Иногда неделями не разговаривает. Не напишет ни строчки... С ним нелегко, - повторила Анна Григорьевна, покачав головой. - Посудите сами - потребовал поменять квартиру. Чтобы из его комнаты был вид на Неву. Попробуй найти такой обмен! Легко сказать - с окнами на Неву! - В голосе женщины чувствовалась обида. - Нам только и переезжать с нашим неподъемным хламом. - Она обвела глазами комнату.
   Мебель действительно была старомодной и громоздкой.
   Корнилов сочувственно кивнул головой и представил себе старика, сидящего в своем кресле-каталке перед окном, распахнутым на реку. Свежий невский ветерок несет запах водорослей и рыбы, идут по Неве нескончаемым потоком закопченные буксиры с баржами. Мальчишки прямо перед окнами удят рыбу.
   - Анна Григорьевна, вы за последнее время не замечали ничего странного в поведении сына? Может быть, он стал более нервным?
   Женщина насторожилась.
   - Вас интересует Игнатий?
   - Да нет... - замялся Корнилов. - Меня, собственно, интересует не он. Но когда я был у вас в прошлый раз, мне показалось, что он чем-то очень взволнован. Что-нибудь случилось?
   - Нет, сын всегда был нервным. Даже в раннем детстве - соразмерял свои запросы с возможностями. Вы не подумайте, что Игнатий скаред. Нет, нет! Он разумный мальчик. Когда они задумали пожениться, Игнатий начал откладывать деньги на кооператив. И вдруг я вижу, что он снял со сберкнижки пятьсот рублей! Зачем? Оказывается, кутил с кем-то. С каким-то старым другом. Купил себе золотой перстень! Вы себе только представьте золотой перстень! Что он, девица, что ли? И это делает Игнатий, который никогда лишней копейки не истратил. А может быть, он считает, что золото подорожает? Вы должны знать! Подорожает?
   - Не знаю, - улыбнулся Корнилов. - Наверное, не подорожает.
   - Вот видите! Значит, не подорожает. К чему тогда этот шик? А это уж совсем семейное дело. - Анна Григорьевна перешла на шепот. - Но вам я скажу, у вас глаза честные. Как он всегда воюет с дедом из-за того, что тот половину своей пенсии на сигары тратит! Это ведь правда блажь! У деда большая пенсия - сто двадцать рублей. Мог бы помочь Игнатию с кооперативом...
   "Ну и семейка! - подумал Корнилов, когда Анна Григорьевна затворила за ним дверь и на лестнице, как и в прошлый раз, гулко лязгнул наброшенный на петлю крюк запора. - Как только они уживаются под одной крышей? Попробуй разберись, где ложь, а где правда".
   Игорь Васильевич торопился и в подъезде чуть не сшиб с ног молодую женщину. Извинившись, он посторонился и придержал дверь. Пропуская ее в дом, он успел заметить, что глаза у женщины заплаканные.
   На улице порывистый ветер пытался сорвать у него с головы шляпу. Растрепанные облака стремительно неслись по небу, приоткрывая иногда на момент полоску яркой холодной сини и выпуская на волю бледный трепетный лучик осеннего солнца. Лучик пересекал мостовую и, тускло блеснув в лужах, снова исчезал.
   - Товарищ! - услышал Корнилов за спиной женский голос.
   Игорь Васильевич оглянулся. Женщина, с которой он только что столкнулся в подъезде, догоняла его.
   - Товарищ! Мне нужно поговорить с вами. - Она остановилась, слегка запыхавшись, и глядела на Корнилова решительно и даже с вызовом. Но подполковник заметил, что ее руки, сцепленные на груди, нервно сжимают платочек.
   Он ласково улыбнулся, зная, чего стоит эти вызов и решительность, готовые через секунду обернуться слезами.
   - Что случилось?
   - Мне нужно поговорить с вами, - повторила женщина. Ей было лет двадцать пять, не больше. Полное, милое лицо, большие испуганные голубые глаза.
   - Вы ведь из милиции? Мне дед сказал.
   - Какой еще дед? - спросил Игорь Васильевич, уже догадываясь.
   - Казаков. Дедушка Игнатия.
   - Там, на проспекте, у меня машина, - не замедляя шага, сказал подполковник, - поговорим в дороге.
   Она чуть ли не вприпрыжку семенила за Корниловым, гулка цокая каблуками по плитам тротуара.
   В машине она растерянно посмотрела на шофера.
   - Рассказывайте. Это наш сотрудник. И назовите себя. Не люблю беседовать с незнакомыми.
   - Документы не надо предъявлять? - с вызовом бросила женщина и, смутившись, покраснела.
   - Алексей, поехали, - попросил Корнилов шофера.
   - Я преподаю вместе с Игнатием Казаковым. Он черчение, а я литературу. Ах да, все-таки надо представиться. Наталья Сергеевна Истомина...
   "Симпатичная женщина, - подумал Корнилов. - Какие глаза хорошие. Добрые".
   - А вы правда из милиции? - вдруг насторожилась она. - Товарищ Корнилов?
   Игорь Васильевич кивнул.
   - Я с Игнатием знакома очень давно. Мы еще в школе вместе учились. Должны были пожениться. Этой осенью. - Она неожиданно всхлипнула, но справилась с собой. - С Игнатием случилась беда. Мы с дедом в этом уверены.
   - Вы знаете, что дед говорит и стал лучше слышать?
   - Знаю. Это все знают.
   - Как это все? - удивился Корнилов. - Он же скрывает от внука и от дочери.
   Наталья Сергеевна досадливо махнула рукой:
   - Старик скрывает, а они давно обо всем догадались, только виду не подают.
   - Что за чертовщина? Зачем это им надо?
   - Так проще... Они считают, что так проще, - поправилась Истомина и болезненно сморщилась. - Ой, да не в этом дело! Вы понимаете, понимаете... - Что-то мешало ей говорить. - Мы с дедом думаем, что Игнатий замешан в ограблении кассира, - наконец выпалила она. - Это ужасно. Вы не подумайте, что он способен ударить ножом и ограбить. Но он замешан в этом деле. Я чувствую... - Она заплакала, судорожно сцепив тонкие пальцы, не стесняясь ни Корнилова, ни шофера.
   Наконец она справилась с собой и только тихонько всхлипывала.
   - Мне старший Казаков говорил о своих подозрениях. О том, что внук пришел домой сразу после ограбления, что был очень взволнован... Но ведь этого мало, чтобы подозревать человека. Особенно человека, с которым долго знаком.
   - Вот-вот. - Она горестно покивала головой. - Я его очень давно знаю, а таким никогда не видела...
   - А вы, Наталья Сергеевна, говорили с Игнатием? Напрямую?
   - Говорила. - Голос Истоминой был полон горечи. - Я ему прямо сказала о своих подозрениях. Сами понимаете, что деда здесь нечего впутывать.
   - Ну а он?
   - Кричал, что это не мое дело, что я мешаю ему жить! Дошел до того, что грозился повеситься, если не перестану приставать. - Она снова всхлипнула. - А потом разревелся, как баба, и просил прощения. "Как тебе в голову могла прийти эта чертовщина!"
   - Ну а действительно, как? - не унимался Игорь Васильевич. - Ведь того, что вы мне рассказали, совсем недостаточно... Слишком тяжелое обвинение.
   - Это не сейчас началось. Почти год назад. В ноябрьские праздники мы заказали столик в "Бригантине". Несколько преподавателей. Танцевали, веселились. А потом к нашему столику подсел один старый приятель Игнатия. Они когда-то жили в одном доме. Виктор. Я фамилию его не знаю. Игнатий его Виктором называл. Это, наверное, неинтересно?
   - Мне все интересно, - сказал Корнилов. - Такая служба.
   - Ну вот. Виктор этот уже изрядно пьян был. Обнимались они с Игнатием, целовались. Зазаказывал Виктор еще коньяку, закусок. Всех поил. - Она на минуту задумалась, потом сказала: - Официант его тоже Виктором называл. Платил за все он. А потом потащил нас в бар. Цыган там пел под гитару. Виктора и здесь знали. Не знаю, как он расплачивался, но только когда мы из бара уходили, барменша нас до дверей проводила, а Виктор ее в щеку поцеловал.
   Машина свернула с Литейного и притормозила на площадке перед зданием Главного управления внутренних дел.
   - Приехали, - прервал Корнилов Наталью Сергеевну. - Сейчас поднимемся ко мне в кабинет и там продолжим. - Он уже понимал, что расплывчатые подозрения по поводу Игнатия Казакова начинали приобретать конкретные очертания.
   Они поднялись на четвертый этаж. Варвара проводила Истомину заинтересованным взглядом и вопросительно посмотрела на Корнилова.
   - Ничего срочного, Варя?
   - Белянчиков спрашивал.
   - Пусть зайдет через пятнадцать минут.
   Он усадил Истомину в кресло и сам уселся напротив в такое же старенькое облезлое кресло, а не за стол, как обычно.
   - С этим Виктором Казаков встречался еще? - спросил он, приглашая Истомину продолжить рассказ.
   - Наверное, - вяло отозвалась она, словно собиралась с мыслями или думала о чем-то совершенно другом. - Наверное, встречался. Они договорились. Но дело не в этом. Этот Виктор очень плохо повлиял на Игнатия. Его будто подменили. Когда мы сидели в баре, Виктор расспрашивал Игнатия о жизни. Мы рассказали, что скоро женимся. Игнатий ему с гордостью сказал о том, что пишет диссертацию. "И сколько ты будешь огребать, Казак, когда тебя увенчают лаврами?" Игнатий ему сказал, что если получит доцента, то двести восемьдесят. "И будешь со своей милашкой плодить нищих?" Он все время употреблял жаргон! - с возмущением сказала Истомина. - И ругался при мне матом. А Игнатий его не останавливал. "А я могу эти двести восемьдесят здесь за вечер оставить", - сказал Виктор.
   Потом мы поехали на такси к нему домой, куда-то за кинотеатр "Гигант". С ним молодая девчонка, лет восемнадцати. Смазливая. Квартира у этого прощелыги... Я никогда еще не видела такой чудовищной смеси роскоши и мещанства... Старинная мебель, какие-то стереофонические системы, пластинки и книжки с голыми женщинами. И всюду, где только можно, хрусталь - вазы, вазы, вазы... Десятками, словно на выставке. А одна стена завешана старинными иконами. Опять они пили, вспоминая детство. Игнатий все спрашивал Виктора, откуда у него это богатство, где он работает. А тот знай похохатывал да подливал Игнатию коньяк. Мне стало страшно. Я Игнатия никогда таким не видела, он как больной сделался. Глаза горели, руки тряслись, когда он эти журнальчики похабные листал. А хозяин хоть и пьян, а все видит. И подкладывает Игнатию разные красивые вещи. А где работает, не говорит. Смеется: "Мы с тобой еще все обсудим". Тут пришла эта девчонка. В халатике. Она в ванной мылась, что ли. Виктор спрашивает: "Игнатий, как киска, нравится? А какие формы? Киска, покажись моему другу!" И представляете, она распахивает халатик и крутится перед нами голая! Тут я не выдержала, схватила Игнатия за руку и сказала: "Хватит, уходим". И Игнатий словно протрезвел. Встал вслед за мной. Виктор совсем пьяный. Кричал вдогонку: "А я хотел тебе киску подарить". Мы ушли, но Виктор дал Игнатию свой телефон. Я видела, бумажку сунул. Они наверняка встречаются. - Истомина замолчала и вопросительно посмотрела на Корнилова, ожидая, что он скажет.
   Корнилов молчал.
   - Эта роскошь, эти деньги - откуда?! Ведь это все украдено! Такое не приобретешь честно. Виктор нигде не работает... Я уверена. Он вор! А Игнатия с тех пор не узнать. Забросил свою диссертацию, стал нервным, злым. И деньги у него появились. Он ни о чем другом не хотел говорить, кроме как о деньгах, о материальном благополучии. То предлагал продать все старинные гравюры, что висят у деда, то дедовы книги, то собирался с кем-то поехать в Архангельскую область скупать у колхозников старинные иконы. Деньги, деньги, деньги... Это же наводнение какое-то! Он стал избегать меня, и с дедом начались контры. - Она безнадежно махнула рукой. - Ну, что вы молчите? Это все несерьезно?! Женские бредни?
   - Очень серьезно, Наталья Сергеевна. Очень. Мы во всем тщательно разберемся. Но какое отношение ко всему, что вы рассказали, имеет ограбление в Тучковом переулке?
   - Как? Вам непонятно? - искренне удивилась Истомина. - Виктор наверняка ограбил кассиршу, а этот хлюпик Игнатий помог ему. Товарищ Корнилов, ну как же это вышло? Он вырос в культурной семье, получил высшее образование... И стал преступником? Так же не бывает - был хорошим, стал плохим! Вы должны ему помочь!
   - Должны, должны, - пробормотал Корнилов, а сам подумал: "Ты, девочка, задаешь мне вопрос, на который трудно ответить. Был хорошим, стал плохим. Почему? Я вот столько лет в уголовном розыске проработал, а как часто становлюсь в тупик, когда мне такой вопрос задают. Мы обратную сторону Луны лучше знаем, чем душу человека..."
   - На образование вы зря уповаете, Наталья Сергеевна. У нас ведь, когда говорят "образование", как правило, имеют в виду сумму знаний, которые человек в институте получил. А сумма знаний - это еще не мировоззрение!
   Теперь молчала Истомина.
   - Я читал где-то - образование нужно понимать как образование человека. И задача стоит перед школой не просто научить человека чему-то, а образовать, создать его. Создать человека! А мы вот просвещением больше занимаемся. Министерство так и называется - Министерство просвещения.
   Корнилов поднялся с кресла и достал из стола несколько фотографий, среди которых была фотография Самарцева. Подал пачку Истоминой:
   - Наталья Сергеевна, среди этих людей вы никого не узнаете?
   Она смотрела очень внимательно, медленно откладывая снимки на стол. Положив последний, подняла на Корнилова глаза и покачала головой:
   - Нет. Я никого из этих людей не видела.
   - А Виктора здесь нет?
   - Нет, это очень приметный хлюст. С небольшими усиками...
   - Да ведь усы можно и сбрить.
   - Нет, Виктора здесь нет, - сказала Истомина твердо.
   - Вы не помните его адрес? Той квартиры, куда вы ездили в прошлом году?
   - Точно не помню, но могу отыскать этот дом.
   - Вы не откажетесь написать то, что рассказали?
   - Нет, конечно. Время у меня есть. Я перенесла свои лекции.
   - Прекрасно. Вы сядете за стол в приемной и все спокойно напишете. Сочинение на вольную тему, - улыбнулся Игорь Васильевич. - Вы же преподаватель литературы!
   Истомина не поддержала его шутку, нахмурилась.
   Корнилов вздохнул и повел ее в приемную, к Варваре. Но прежде чем открыть дверь из кабинета, остановился и спросил:
   - Вы что же, Наталья Сергеевна, верите в такое мгновенное перерождение человека?
   Истомина опустила глаза.
   6
   Отпустив Истомину, подполковник позвонил в Василеостровский райотдел Алабину. Справился, нет ли чего нового.
   - Все тихо, товарищ подполковник, - доложил Василий. - Мне товарищи из Тучкова переулка каждый час докладывают.
   - Смотри, Василий! У Самарцева мало времени осталось. Он до отхода поезда обязательно там побывать должен. К вечеру надо усилить засаду.
   - Вы, товарищ подполковник, не приедете?
   - Приеду. - Корнилов еще вчера решил участвовать в операции. Слишком серьезное было преступление. - Я сейчас еще побываю на месте. Пройдусь засветло... Ты приезжай, согласуем все окончательно. Машину я у Тучкова моста оставлю...
   Игорь Васильевич не спеша прошел по переулку, по двору, стараясь запомнить поточнее расположение подъездов, дверей в подвалы, сарайчиков. Двор выглядел мирно.
   Алабин ждал Игоря Васильевича в машине на набережной. Смотрел задумчиво на мальчишек, удивших рыбу. Шофер дремал, свернувшись калачиком, положив под голову волосатый кулак.
   Корнилов постоял немного у парапета рядом с мальчишками. Поплавки нервно мотались в самом центре огромного, маслянисто поблескивающего пятна мазута. Воды было много, она уже подобралась к чугунной ограде набережной. Напротив, на другом берегу, рядом с освещенным солнцем нарядным зданием Тучкова буяна, нескладно громоздились постройки научно-исследовательского института.
   - Ни чешуи, ни рыбы! - пожелал мальчишкам рыбацкого счастья Корнилов, садясь в машину.
   Младший посмотрел на него исподлобья, сердито, а старший улыбнулся, сказал:
   - К черту!
   Около Военно-морского музея Корнилов попросил шофера остановиться.
   - Давай, Василий, заглянем в "Бригантину". Наведем справки об одном деятеле по имени Виктор да заодно пройдемся пешочком...
   Они отпустили машину и, перейдя улицу, не спеша двинулись по мосту Строителей.
   Игорь Васильевич опять вспомнил о Мавродине и, в который уже раз, пожалел, что не был у него на похоронах. "Да что похороны, просто последний долг, - подумал он. - А вот за то, что я его при жизни забыл, нету мне прощения".
   - Мавродин-то от чего умер?
   - Сердечник, говорили, - как-то безразлично, как показалось Корнилову, ответил Алабин. - Да ведь он совсем старый был...
   - Старый? Это в шестьдесят пять - совсем старый? - недовольно сказал Корнилов.
   - Я его не знал, товарищ подполковник. - В голосе Алабина чувствовались нотки оправдания. - Только на похоронах и увидел. Он же пять лет как в отставку вышел.
   Да, пять лет уже прошло, как проводили майора Мавродина на пенсию. Корнилов долго хлопотал тогда, чтобы Мавродину дали однокомнатную квартиру. На новоселье у него побывал, да и потом заезжал чуть не каждый месяц. Но вот за последние полгода не навестил ни разу. Сначала не позволяли дела - приходилось допоздна задерживаться в управлении, а майор жил далеко, на Средней Рогатке. Потом Корнилов около месяца проболел... Потом нахлынули новые заботы. Он все откладывал и откладывал поездку к Мавродину. Вспоминая о нем, ругал себя, обзывал бесчувственным сухарем, но все никак не мог выбраться. И начал как-то непроизвольно, вроде бы даже незаметно для самого себя придумывать отговорки и оправдания. Ему казалось, что он будет испытывать неловкость от того, что здоровый, в расцвете сил появится у больного, немощного Мавродина. Придется, напустив на себя беззаботный вид, болтать о всяких пустяках, чтобы, не дай бог, не показать жалости и сострадания. А майор - мужик умный, он все поймет, и ему будет неловко. И вот Мавродина нет, и какими же глупыми и смешными кажутся теперь Корнилову попытки оправдать собственную черствость...
   - А вы, товарищ подполковник, его хорошо знали?
   - Хорошо. Майор моим крестным отцом был.
   - Крестным отцом?
   - Ну да... Я когда в угрозыске начинал, он меня, салажонка, однажды от пули грудью защитил. Когда Горького Эдика брали в Рыбацком. Слышал про такого?
   - Слышал. Нам про этого Эдика еще в университете рассказывали.
   Они свернули с моста направо, пошли по набережной к стройному белому паруснику, стоявшему между Петропавловской крепостью и Мытнинской набережной. На этом паруснике уже года три как был открыт ресторан "Бригантина". Корнилов много слышал о нем, но никогда там не бывал. Вечером попасть в "Бригантину" было невозможно, - ресторан считался самым модным в городе. Корнилов вдруг подумал о паруснике с сожалением: когда-то вольной белой птицей бороздил моря и океаны, а теперь пришвартовали намертво, продымили жареным мясом, чесночным соусом к цыплятам-табака, и прожигают теперь на паруснике жизнь развязные, благополучные, не первой молодости "мальчики" вроде Виктора со своими слишком смелыми подружками...
   ...На "Бригантине" они пошли в бар. Сели на высокие стулья перед стойкой. В баре было пусто. Барменша, чуть-чуть полноватая крашеная блондинка, подняла голову и снова склонилась над своими бумагами. Лицо у нее было миленькое, но какое-то бесцветное и сонное. Про таких обычно говорят: женщина неопределенного возраста. Ей можно было бы дать и тридцать, и сорок... Она не подходила минут пять. Корнилов не выдержал и слегка постучал зажигалкой по черной стойке.
   - Что будете пить? - спросила барменша, не поднимая головы.
   - Не очень радушно вы встречаете гостей.
   Наконец-то она встала из-за стола и подошла. Положила перед ними карту.
   - Нам апельсиновый сок со льдом, - попросил Корнилов.
   - Сок ходят пить в мороженицу. - В ее голосе чувствовались безразличие и лень. - Могу налить сок с водкой.
   - А одного соку нельзя? - сердито спросил Алабин, но Корнилов положил ему руку на плечо и сказал покорно:
   - Налейте. Только, может, у вас есть джин?
   - Нету джина.
   - Ну, хорошо, давайте водку. Только налейте ее отдельно. А в сок побольше льда.
   Она налила соку в высокие стаканы, не торопясь заполнила их льдом. Когда барменша брала стакан, он звякал о большой золотой перстень, красовавшийся у нее на руке. Поставив перед Корниловым и Алабиным стаканы с соком и рюмки с водкой, барменша снова села.
   - А мы вас еще хотим побеспокоить, - сказал Корнилов.
   Барменша молча подняла голову.
   - У нас к вам короткий служебный разговор.
   - На службе я веду только служебные разговоры, - сказала она строго, но из-за стола все-таки встала и подошла к ним. Что-то в словах Корнилова ее насторожило.
   - Вас как зовут?
   - Алиса.
   - Алиса?
   Она покраснела и сказала подчеркнуто строго:
   - Алиса Петровна.
   - Алиса Петровна, мы работники уголовного розыска, - Игорь Васильевич вынул удостоверение, - хотели бы поговорить с вами.
   - Пожалуйста... - растерянно отозвалась барменша.
   - Нас интересует один молодой человек... Он ваш частый гость.
   - Мой?
   Корнилов улыбнулся:
   - Не ваш личный... Он в баре часто бывает и в ресторане.
   - Аа-а, - выдохнула Алиса Петровна. - Ко мне лично никто не ходит.
   - Мы не знаем его фамилии, только имя. Друзья его Виктором зовут.
   - Виктор? Ах, Виктор! - Барменша как-то суетливо покрутила головой. Виктор. Да вот он в зале, напротив дверей сидит...
   Корнилов не спеша обернулся. За маленьким столиком, откинувшись на низкую спинку мягкого кресла, полулежал молодой человек. "Человечек" именно это слово первым пришло на ум подполковнику, когда он увидел Виктора. Пшеничные волосы непокорной копной торчали вверх, а личико... Какое-то приплюснутое, с двумя глубокими морщинами у рта. И странные губы - толстые, чуть-чуть собранные в мелкую складочку, они придавали лицу выражение беспредельного равнодушия, даже не равнодушия, а равнодушной презрительности ко всему на свете. Маленький курносый нос и усы еще больше подчеркивали это. Это был не Самарцев.
   - Он официант? - тихо спросил Игорь Васильевич.
   Такое кричаще презрительное выражение могло быть лишь у недалекого человека, который, будучи о себе весьма высокого мнения, вынужден каждый день кому-то услуживать. А сейчас, как ему казалось, услуживали ему.
   - Да, да, - шепнула барменша. - Виктор работает в "Метрополе".
   - А как вы думаете, чего он один сидит? Ждет кого-нибудь?
   - Ждет. Девочку свою ждет. Он сегодня от смены свободный.
   - А девочка?
   - Что девочка?
   - Она у него постоянная? И тоже от смены свободная?
   - Разные с ним приходят. Но чаще других одна. Только она не официантка. Он ее киской зовет. Ой, вы знаете, он так на нас смотрит, наверное, догадался, что мы о нем говорим.
   - Ничего, ему полезно поволноваться. А с дружками он здесь встречается?
   - И мальчики с ним бывают. - Алиса Петровна отвечала тихо и старалась не смотреть в сторону Виктора.
   - Виктор - человек с деньгами?
   - Он же в хорошем ресторане служит. Они там все при деньгах.
   Корнилов спрашивал, но сам не очень верил в то, что эта женщина отвечает откровенно. Ее недомолвки говорили подполковнику значительно больше. Правда, и к самому Виктору жгучего интереса он теперь не испытывал.
   "Нет, этот человек не способен в открытую напасть на кассира, - думал подполковник. - Если он и обогащается, то каким-нибудь другим способом. Заставить свою квартиру хрустальными вазами - вот в это я могу поверить... Неужели этот Виктор мог хоть как-то повлиять на Игнатия Казакова?"
   - Он часто здесь бывает?