Услышав про волшебное лекарство, Кракс облокотился о руль и задумался. Он представил себе, что было бы, если б он обладал волшебным лекарством. Он брал бы за визит не десять рублей, а двадцать, и даже не двадцать, а…
Кракс выскочил из машины и погнался за Лилей. Она пищала и отбивалась, но он её схватил, бросил в машину на сиденье и повёз к себе домой.
Всю дорогу Лиля громко ревела.
– Пётр Петрович пожертвовал собой! И Алла Павловна… А я – дура… Что, я не могла спрятаться за водосточную трубу?.. И кто меня дёргал за язык – говорить про волшебное лекарство?! Неужели я не могла сказать, что это корм для рыбок?! Теперь Тата умрёт, и я буду виновата…
Но Кракс не обращал на её рёв никакого внимания. Спешить ему было некуда, Лиля была в его руках. Поэтому, придя домой, он не торопясь надел халат и привычно включил телевизор. Шла утренняя детская передача из Дворца пионеров.
Посадив Лилю на стол, Кракс потёр руки и жадно начал копаться в её пакетиках.
– Ну, аспирин – это каждый знает, это понятно, это – слабительное, – бормотал он. – Конфетти и серпантин – тоже ясно, этим мусорят на ёлках. А где же волшебное лекарство?
– Зачем вам волшебное лекарство? Разве вы заболели? – спросила Лиля. Её слезы уже высохли.
Кракс презрительно поглядел белёсыми глазами навыкате и вдруг узнал её:
– Погоди, погоди! Это ты тогда барабанила на рояле?
Лиля гордо молчала.
– Вот и доигралась! А теперь: или ты мне немедленно отдашь волшебное лекарство, или… – он подумал и прорычал: – Или я тебе оторву голову!
– Отрывайте! – гордо сказала Лиля. – Но я ничего не скажу!
И поглядев на детей, качавшихся в телевизоре на качелях, крикнула им:
– Прощайте, братцы!
Схватив ножницы, Кракс кинулся на Лилю. Она храбро укусила его за палец. «Ай!» – замахал он рукой. А Лиля схватила пакетики с волшебным лекарством и побежала во весь дух по столу. Она давно заметила висевшие под потолком шарики – те самые, зелёный и красный, на которых они вечером прилетели. Ниточки от шариков свисали над столом.
Лиля подпрыгнула высоко, как только могла, но ниточку не достала.
У Кракса во рту показался золотой мостик – он захохотал, не спеша поднялся, прошёлся вокруг стола, протянул руку, чтобы схватить Лилю, и – надо же! – поскользнулся и на ровном месте упал. Мало того, на свой знаменитый стол рококо он опрокинул графин, в котором плавал чайный гриб, скользкий и отвратительный.
Это окончательно вывело Кракса из равновесия. Вскочив, он с проклятием бросился к Лиле. В отчаянии она заметалась и вдруг услышала:
– Лиля!.. Сюда!..
Откуда это?! Ах, вот что! В телевизоре рядом с качелями стоял Могэс и делал ей знаки, а дети с качелей кричали:
– Лиля!.. К нам!..
Раздумывать было некогда. Увернувшись из-под руки Кракса, Лиля прыгнула прямо в телевизор. Правда, Кракс схватил её на лету за ногу, но в его руках осталась только красная туфелька с помпоном. А Лиля уже уносилась на качелях в глубь изображения.
Кракс остолбенел. Он тупо глядел на маленького Могэса, который любезно поклонился ему и исчез. Над профессором элоквенции смеялись в телевизоре дети. Качаясь на качелях, Лиля показывала ему язык и дразнила пакетиком с волшебным лекарством.
– Сейчас я вам покажу! – прохрипел Кракс.
Дьявольски улыбаясь, он зашёл за телевизор и вырвал вилку из штепселя. Изображение стало меркнуть. Кракс торжествующе захохотал. В то же мгновение качели вынесли из гаснущего телевизора Лилю вперёд, она взлетела к потолку.
Не успел Кракс опомниться, как Лиля схватила ниточки обоих шариков и на двух шарах – зелёном и красном – вылетела в окно.
Хрюкнув от ярости, Кракс устремился к окну, высунулся; куда там! Лиля взлетала всё выше, к ломаной линии крыш.
Тогда Кракс размахнулся и злобно швырнул ей вслед красную кукольную туфлю с помпоном; туфля упала на тротуар и осталась лежать под водосточной трубой.
18
19
20
21
Кракс выскочил из машины и погнался за Лилей. Она пищала и отбивалась, но он её схватил, бросил в машину на сиденье и повёз к себе домой.
Всю дорогу Лиля громко ревела.
– Пётр Петрович пожертвовал собой! И Алла Павловна… А я – дура… Что, я не могла спрятаться за водосточную трубу?.. И кто меня дёргал за язык – говорить про волшебное лекарство?! Неужели я не могла сказать, что это корм для рыбок?! Теперь Тата умрёт, и я буду виновата…
Но Кракс не обращал на её рёв никакого внимания. Спешить ему было некуда, Лиля была в его руках. Поэтому, придя домой, он не торопясь надел халат и привычно включил телевизор. Шла утренняя детская передача из Дворца пионеров.
Посадив Лилю на стол, Кракс потёр руки и жадно начал копаться в её пакетиках.
– Ну, аспирин – это каждый знает, это понятно, это – слабительное, – бормотал он. – Конфетти и серпантин – тоже ясно, этим мусорят на ёлках. А где же волшебное лекарство?
– Зачем вам волшебное лекарство? Разве вы заболели? – спросила Лиля. Её слезы уже высохли.
Кракс презрительно поглядел белёсыми глазами навыкате и вдруг узнал её:
– Погоди, погоди! Это ты тогда барабанила на рояле?
Лиля гордо молчала.
– Вот и доигралась! А теперь: или ты мне немедленно отдашь волшебное лекарство, или… – он подумал и прорычал: – Или я тебе оторву голову!
И поглядев на детей, качавшихся в телевизоре на качелях, крикнула им:
– Прощайте, братцы!
Схватив ножницы, Кракс кинулся на Лилю. Она храбро укусила его за палец. «Ай!» – замахал он рукой. А Лиля схватила пакетики с волшебным лекарством и побежала во весь дух по столу. Она давно заметила висевшие под потолком шарики – те самые, зелёный и красный, на которых они вечером прилетели. Ниточки от шариков свисали над столом.
Лиля подпрыгнула высоко, как только могла, но ниточку не достала.
У Кракса во рту показался золотой мостик – он захохотал, не спеша поднялся, прошёлся вокруг стола, протянул руку, чтобы схватить Лилю, и – надо же! – поскользнулся и на ровном месте упал. Мало того, на свой знаменитый стол рококо он опрокинул графин, в котором плавал чайный гриб, скользкий и отвратительный.
Это окончательно вывело Кракса из равновесия. Вскочив, он с проклятием бросился к Лиле. В отчаянии она заметалась и вдруг услышала:
– Лиля!.. Сюда!..
Откуда это?! Ах, вот что! В телевизоре рядом с качелями стоял Могэс и делал ей знаки, а дети с качелей кричали:
– Лиля!.. К нам!..
Раздумывать было некогда. Увернувшись из-под руки Кракса, Лиля прыгнула прямо в телевизор. Правда, Кракс схватил её на лету за ногу, но в его руках осталась только красная туфелька с помпоном. А Лиля уже уносилась на качелях в глубь изображения.
Кракс остолбенел. Он тупо глядел на маленького Могэса, который любезно поклонился ему и исчез. Над профессором элоквенции смеялись в телевизоре дети. Качаясь на качелях, Лиля показывала ему язык и дразнила пакетиком с волшебным лекарством.
– Сейчас я вам покажу! – прохрипел Кракс.
Дьявольски улыбаясь, он зашёл за телевизор и вырвал вилку из штепселя. Изображение стало меркнуть. Кракс торжествующе захохотал. В то же мгновение качели вынесли из гаснущего телевизора Лилю вперёд, она взлетела к потолку.
Не успел Кракс опомниться, как Лиля схватила ниточки обоих шариков и на двух шарах – зелёном и красном – вылетела в окно.
Хрюкнув от ярости, Кракс устремился к окну, высунулся; куда там! Лиля взлетала всё выше, к ломаной линии крыш.
Тогда Кракс размахнулся и злобно швырнул ей вслед красную кукольную туфлю с помпоном; туфля упала на тротуар и осталась лежать под водосточной трубой.
18
Тата всё так же металась по кровати. Глаза её были открыты, но она ничего не видела. «Что делать?» – думала мама, которая тоже не видела ничего, кроме дочки. Она не замечала ни хмурого утра, ни даже того, что куда-то исчезли куклы и воздушные шарики.
У неё всё падало из рук. Чтоб немножко успокоиться, она принялась стирать, налила воду в таз, бросила туда Татино платье и так и оставила. Взялась шить; сначала никак не могла попасть ниткой в иголку. Потом Тата сказала что-то неразборчивое, и Галина Ивановна бросилась к ней, куда-то воткнув иголку. Она не могла заняться ничем.
«Подожду ещё час…» – тоскливо подумала она. Но не выдержала, накинула платок, чтоб бежать за доктором Краксом.
– Подожду до восьми, – сказала она вслух. Постояла, поколебалась, посмотрела на тяжело дышавшую Тату и всё-таки помчалась за доктором. Хлопнула парадная дверь.
– Пить… – прошептала Тата.
Ей никто не ответил. В комнате было так тихо, что даже маленькие часики, лежавшие на комоде, стали слышны. Было так тихо, как только может быть тихо. Так тихо, что даже не объяснить.
Внезапно со звоном распахнулась форточка и влетела Лиля на двух воздушных шарах; одной рукой она держалась за ниточки, а другой прижимала к сердцу лекарства.
– Вставай! – весело кричала она. – Я принесла волшебное лекарство!
Тата улыбнулась самыми уголками губ и сказала: «Мамочка» – из чего видно, что она Лилю не узнала. Ничего, скоро узнает, лечение-то ещё не началось!
Опустившись на кровать, Лиля разложила пакетики.
Самое трудное было притащить чайник, хотя он и стоял рядом на столике. Обняв его и прижав к животу, Лиля спрыгнула на подгибающихся ножках со столика, всунула Тате в рот таблетку аспирина и дала запить из носика чайника.
А потом… Потом началось лечение! Лиля взлетела на шарах к потолку, поболтала в воздухе ногами (заметьте, на одной из них не было красной туфельки) и горстями начала расшвыривать конфетти. Голубые, синие, розовые, зелёные кружочки осыпали Тату, и всю постель, и все лекарства, и всю комнату… Как будто здесь начинается бал!
Но это не всё. Лиля привязала к ниточкам воздушных шаров ленты серпантина. Шары взвились под потолок, и по всей комнате разлетелся, развернулся, раскинулся пёстрый шатёр разноцветных нитей. И всё стало совсем похоже на бал.
В это мгновение солнце прорвалось сквозь тучи и засверкало среди нитей серпантина.
Тата открыла глаза и увидала, или ей показалось, что перед нею, словно в блестящем тумане, закачались, поплыли и ожили на столике лекарства. Они высоко подняли сигнатурки и прозвенели стеклянными голосами:
– Да здравствует волшебное лекарство!
Профессор Ипеккакуана сказал дрогнувшим голосом:
– Коллеги! Мы больше не нужны! Тата здорова!
И все лекарства выстроились по ранжиру и сделали по столику прощальный круг. Профессор Ипеккакуана шествовал впереди. Он подошёл к краю столика, мгновенье помедлил и бросился вниз головой, то есть вниз пробкой, в таз с водой, стоявший на полу. Раздалось мелодичное «блям!». И все лекарства – одно за другим – последовали за профессором. Раздалось тринадцать «блям», и всё стихло. Столик возле кровати был пуст, как у здоровой девочки.
– Как весело! – прошептала Лиля и засмеялась.
Тата села на кровати, потянулась, потом зевнула, потом улыбнулась и сказала:
– Спасибо, Лиля!
– Ах, – сказала Лиля. – Что это со мной? Мне кажется, что у меня вот такое сердце! – И развела кукольными руками так широко, как могла.
В то же мгновенье её ноги и подбородок стали отдаляться друг от друга с непостижимой быстротой. И она превратилась в обыкновенную девочку, сидевшую на кровати и смотревшую на Тату сияющими глазами.
– Лиля! – крикнула Тата.
И девочки бросились друг другу в объятия.
У неё всё падало из рук. Чтоб немножко успокоиться, она принялась стирать, налила воду в таз, бросила туда Татино платье и так и оставила. Взялась шить; сначала никак не могла попасть ниткой в иголку. Потом Тата сказала что-то неразборчивое, и Галина Ивановна бросилась к ней, куда-то воткнув иголку. Она не могла заняться ничем.
«Подожду ещё час…» – тоскливо подумала она. Но не выдержала, накинула платок, чтоб бежать за доктором Краксом.
– Подожду до восьми, – сказала она вслух. Постояла, поколебалась, посмотрела на тяжело дышавшую Тату и всё-таки помчалась за доктором. Хлопнула парадная дверь.
– Пить… – прошептала Тата.
Ей никто не ответил. В комнате было так тихо, что даже маленькие часики, лежавшие на комоде, стали слышны. Было так тихо, как только может быть тихо. Так тихо, что даже не объяснить.
Внезапно со звоном распахнулась форточка и влетела Лиля на двух воздушных шарах; одной рукой она держалась за ниточки, а другой прижимала к сердцу лекарства.
– Вставай! – весело кричала она. – Я принесла волшебное лекарство!
Тата улыбнулась самыми уголками губ и сказала: «Мамочка» – из чего видно, что она Лилю не узнала. Ничего, скоро узнает, лечение-то ещё не началось!
Опустившись на кровать, Лиля разложила пакетики.
Самое трудное было притащить чайник, хотя он и стоял рядом на столике. Обняв его и прижав к животу, Лиля спрыгнула на подгибающихся ножках со столика, всунула Тате в рот таблетку аспирина и дала запить из носика чайника.
А потом… Потом началось лечение! Лиля взлетела на шарах к потолку, поболтала в воздухе ногами (заметьте, на одной из них не было красной туфельки) и горстями начала расшвыривать конфетти. Голубые, синие, розовые, зелёные кружочки осыпали Тату, и всю постель, и все лекарства, и всю комнату… Как будто здесь начинается бал!
Но это не всё. Лиля привязала к ниточкам воздушных шаров ленты серпантина. Шары взвились под потолок, и по всей комнате разлетелся, развернулся, раскинулся пёстрый шатёр разноцветных нитей. И всё стало совсем похоже на бал.
В это мгновение солнце прорвалось сквозь тучи и засверкало среди нитей серпантина.
Тата открыла глаза и увидала, или ей показалось, что перед нею, словно в блестящем тумане, закачались, поплыли и ожили на столике лекарства. Они высоко подняли сигнатурки и прозвенели стеклянными голосами:
– Да здравствует волшебное лекарство!
Профессор Ипеккакуана сказал дрогнувшим голосом:
– Коллеги! Мы больше не нужны! Тата здорова!
И все лекарства выстроились по ранжиру и сделали по столику прощальный круг. Профессор Ипеккакуана шествовал впереди. Он подошёл к краю столика, мгновенье помедлил и бросился вниз головой, то есть вниз пробкой, в таз с водой, стоявший на полу. Раздалось мелодичное «блям!». И все лекарства – одно за другим – последовали за профессором. Раздалось тринадцать «блям», и всё стихло. Столик возле кровати был пуст, как у здоровой девочки.
– Как весело! – прошептала Лиля и засмеялась.
– Спасибо, Лиля!
– Ах, – сказала Лиля. – Что это со мной? Мне кажется, что у меня вот такое сердце! – И развела кукольными руками так широко, как могла.
В то же мгновенье её ноги и подбородок стали отдаляться друг от друга с непостижимой быстротой. И она превратилась в обыкновенную девочку, сидевшую на кровати и смотревшую на Тату сияющими глазами.
– Лиля! – крикнула Тата.
И девочки бросились друг другу в объятия.
19
На этим можно было бы кончить наш рассказ об удивительных событиях, которые произошли в доме № 7 по Воротниковскому переулку.
– Как?! – воскликнете вы. – Тата выздоровела – и всё?! А что же её товарищи?! Неужели они так и остались куклами?! А доктор Кракс! Неужели он всё ещё разъезжает по городу и берёт по десять рублей за визит?
Нет и нет, конечно же нет! Сейчас всё узнаете.
Аллу Павловну, как вы помните, мы оставили в аптеке. Сперва она сидела на столе возле аптечных весов, мирно беседуя с провизором. Поставив перед ней коробку с витаминным драже, Бахтерев-Разумовский говорил:
– Почему же вы сразу не сказали мне, в чём дело? Я бы вам тут же дал аспирин! Я ведь достаточно старый человек, чтобы не верить в сказки.
Кушайте драже!
Потом Бахтерев-Разумовский сдал дежурство и, бережно держа Аллу Павловну, пошёл в кафе «Красный мак».
Это кафе было теперь не узнать: всюду стояли вазы с цветами и сверкал мрамор. Три гипсовые танцовщицы танцевали на красной стене.
В кафе на стульях болтали ногами несколько ребят с мамами и папами. Ну, мамы и папы, те, конечно, ногами не болтали. Посадив Аллу Павловну на свободное место, провизор сел рядом и протёр очки.
– Что для вас? – вежливо осведомилась официантка.
– Для меня – кофе чёрное, с лимоном… И сосиски! – сказал Бахтерев-Разумовский. – А для неё, – показал пальцем на куклу, – глазунью из трех яиц.
– Для кого?!
– Для неё. А что?
– Нет, ничего, – сказала официантка, покосилась на провизора и смахнула салфеткой пыль с чистого столика.
Она ещё раз выглянула из кухни и поглядела на странную пару.
Старый провизор, перегнувшись через столик, тихо говорил кукле:
– При ангине самое лучшее средство – кукарекуин. Собирают на заре крики петухов и потом полощут этим горло…
Из кухни выплыла официантка с подносом. Она поставила перед чудаковатым стариком кофе и сосиски, а перед куклой, хихикнув, – шипящую глазунью.
Вот тут-то всё и произошло: из рук официантки с грохотом упал пустой поднос, папы и мамы, потрясённые, поднялись со своих мест, а на стуле сидела увеличившаяся в десять раз управдомша..
– Значит, Тата выздоровела! – воскликнула она и весело принялась за яичницу из трёх яиц.
– Как?! – воскликнете вы. – Тата выздоровела – и всё?! А что же её товарищи?! Неужели они так и остались куклами?! А доктор Кракс! Неужели он всё ещё разъезжает по городу и берёт по десять рублей за визит?
Нет и нет, конечно же нет! Сейчас всё узнаете.
Аллу Павловну, как вы помните, мы оставили в аптеке. Сперва она сидела на столе возле аптечных весов, мирно беседуя с провизором. Поставив перед ней коробку с витаминным драже, Бахтерев-Разумовский говорил:
– Почему же вы сразу не сказали мне, в чём дело? Я бы вам тут же дал аспирин! Я ведь достаточно старый человек, чтобы не верить в сказки.
Кушайте драже!
Потом Бахтерев-Разумовский сдал дежурство и, бережно держа Аллу Павловну, пошёл в кафе «Красный мак».
Это кафе было теперь не узнать: всюду стояли вазы с цветами и сверкал мрамор. Три гипсовые танцовщицы танцевали на красной стене.
– Что для вас? – вежливо осведомилась официантка.
– Для меня – кофе чёрное, с лимоном… И сосиски! – сказал Бахтерев-Разумовский. – А для неё, – показал пальцем на куклу, – глазунью из трех яиц.
– Для кого?!
– Для неё. А что?
– Нет, ничего, – сказала официантка, покосилась на провизора и смахнула салфеткой пыль с чистого столика.
Она ещё раз выглянула из кухни и поглядела на странную пару.
Старый провизор, перегнувшись через столик, тихо говорил кукле:
– При ангине самое лучшее средство – кукарекуин. Собирают на заре крики петухов и потом полощут этим горло…
Из кухни выплыла официантка с подносом. Она поставила перед чудаковатым стариком кофе и сосиски, а перед куклой, хихикнув, – шипящую глазунью.
Вот тут-то всё и произошло: из рук официантки с грохотом упал пустой поднос, папы и мамы, потрясённые, поднялись со своих мест, а на стуле сидела увеличившаяся в десять раз управдомша..
– Значит, Тата выздоровела! – воскликнула она и весело принялась за яичницу из трёх яиц.
20
С Петром Петровичем было так. Он лежал в коробке, когда в игрушечный магазин впорхнула какая-то толстенькая покупательница.
– Покажите мне вон те «фокусы»! – сказала она.
Продавщица положила на прилавок коробку с надписью «Фокусы» и открыла крышку. Сверху лежало объяснение. Толстушка недоверчиво прочла вслух: «При производстве фокусов, предусмотренных настоящей игрой, следует большим и безымянным пальцами взять волшебную палочку и сказать: “Тоби-Лоби-Кукунор”».
Снисходительно улыбнувшись, покупательница взяла волшебную палочку, взмахнула ею и сказала:
– Тоби-Лоби-Кукунор!
В то же мгновенье на полке с игрушками раздался страшный треск. Лопнула какая-то коробка, с одной стороны показались ноги, с другой – колпак…
Продавщица кинулась в сторону, рыжая кассирша подскочила, как ужаленная, а толстушка попятилась к двери. Перед ними слезал с полки какой-то повар в колпаке, в полный человеческий рост.
– Виноват! – сказал он и, степенно откашлявшись, выбежал из магазина.
Толстушка проводила его глазами, помолчала и сказала:
– Довольно удачная игрушка! Заверните, пожалуйста! – и вытащила из сумочки деньги.
Что касается Валентины, – она долго валялась на столе начальника милиции. Он показывал её всем, и все смеялись. Потом она пошла по другим столам, и там тоже смеялись. Но Валентина стойко держалась куклой, молчала и ни разу не сказала «неправда», хотя про неё выдумывали чепуху. В результате всей этой истории старшина Карасёв получил путёвку в дом отдыха на две недели – подлечить нервы. А куклу ему приказали вернуть владельцу.
Когда мотоцикл с бравым старшиной подлетел к подъезду Кракса, там, томясь в ожидании, ходила Татина мама. Подозрительно покосившись на неё, старшина с куклой в руке позвонил в дверь.
– Профессора нет, – нервно сказала Галина Ивановна. – Я сама его жду.
Карасёв ничего не ответил, мрачно отодвинул сапогом валявшуюся у водосточной трубы кукольную красную туфельку и постучал кулаком в дверь. Из деликатности Татина мама отошла и отвернулась. И хорошо, что отвернулась! А то бы она решила, что сошла с ума.
Старшина отступил на тротуар и посмотрел на окно Кракса. Убедившись, что форточка не закрыта, он подошёл поближе и подкинул куклу, желая забросить её в форточку. Но тотчас же испуганно пригнулся: на него сверху падала Валентина в натуральную величину. Подхватив её на руки, милиционер сёл на тротуар.
Как раз в это время Татина мама повернулась и увидела, что на тротуаре сидят милиционер и какая-то девушка, уставившись друг на друга. Старшина открыл рот, чтобы сказать неизвестно что, а девушка весело спросила:
– Будете на меня составлять протокол? Или как?
Старшина Карасёв встал, пробормотал что-то нечленораздельное, всхлипнул, сел на мотоцикл и уехал. Девушка поднялась и весело помахала ему вслед.
Ничего не понимая, Татина мама смотрела склонив голову набок. Странности продолжались: заметив у водосточной трубы какую-то красную туфлю с помпоном (кстати, она тоже увеличилась в десять раз), девушка радостно вскрикнула, прижала туфлю к сердцу и убежала.
– Покажите мне вон те «фокусы»! – сказала она.
Продавщица положила на прилавок коробку с надписью «Фокусы» и открыла крышку. Сверху лежало объяснение. Толстушка недоверчиво прочла вслух: «При производстве фокусов, предусмотренных настоящей игрой, следует большим и безымянным пальцами взять волшебную палочку и сказать: “Тоби-Лоби-Кукунор”».
– Тоби-Лоби-Кукунор!
В то же мгновенье на полке с игрушками раздался страшный треск. Лопнула какая-то коробка, с одной стороны показались ноги, с другой – колпак…
Продавщица кинулась в сторону, рыжая кассирша подскочила, как ужаленная, а толстушка попятилась к двери. Перед ними слезал с полки какой-то повар в колпаке, в полный человеческий рост.
– Виноват! – сказал он и, степенно откашлявшись, выбежал из магазина.
Толстушка проводила его глазами, помолчала и сказала:
– Довольно удачная игрушка! Заверните, пожалуйста! – и вытащила из сумочки деньги.
Что касается Валентины, – она долго валялась на столе начальника милиции. Он показывал её всем, и все смеялись. Потом она пошла по другим столам, и там тоже смеялись. Но Валентина стойко держалась куклой, молчала и ни разу не сказала «неправда», хотя про неё выдумывали чепуху. В результате всей этой истории старшина Карасёв получил путёвку в дом отдыха на две недели – подлечить нервы. А куклу ему приказали вернуть владельцу.
Когда мотоцикл с бравым старшиной подлетел к подъезду Кракса, там, томясь в ожидании, ходила Татина мама. Подозрительно покосившись на неё, старшина с куклой в руке позвонил в дверь.
– Профессора нет, – нервно сказала Галина Ивановна. – Я сама его жду.
Карасёв ничего не ответил, мрачно отодвинул сапогом валявшуюся у водосточной трубы кукольную красную туфельку и постучал кулаком в дверь. Из деликатности Татина мама отошла и отвернулась. И хорошо, что отвернулась! А то бы она решила, что сошла с ума.
Старшина отступил на тротуар и посмотрел на окно Кракса. Убедившись, что форточка не закрыта, он подошёл поближе и подкинул куклу, желая забросить её в форточку. Но тотчас же испуганно пригнулся: на него сверху падала Валентина в натуральную величину. Подхватив её на руки, милиционер сёл на тротуар.
– Будете на меня составлять протокол? Или как?
Старшина Карасёв встал, пробормотал что-то нечленораздельное, всхлипнул, сел на мотоцикл и уехал. Девушка поднялась и весело помахала ему вслед.
Ничего не понимая, Татина мама смотрела склонив голову набок. Странности продолжались: заметив у водосточной трубы какую-то красную туфлю с помпоном (кстати, она тоже увеличилась в десять раз), девушка радостно вскрикнула, прижала туфлю к сердцу и убежала.
21
Время шло. Солнце сверкало среди нитей серпантина. А Тата и Лиля отчаянно спорили: кого спасать раньше и куда раньше бежать? Тата говорила – сначала в милицию, а потом в игрушечный магазин; Лиля говорила – сначала в игрушечный, а потом в милицию. Наконец они помирились на том, что начнут с аптеки.
Но едва они бросились к двери и открыли её, как увидели на пороге повара Петра Петровича, в белом хрустящем, накрахмаленном колпаке, и Аллу Павловну, в платье с цветочками. У обоих в руках были подарки.
Повар вынул из пакета пирог с яблоками, пахнущий миндалём, тмином и шафран-ранетом.
– Это тебе, Тата! Теперь я буду печь такие пироги! И в десять раз вкусней!
А управдомша дала ей расшитого петуха.
– На, Тата, – сказала она. – А то у вас теперь некому сидеть на чайнике!
Они степенно вошли в комнату, засыпанную конфетти и запутанную серпантином.
– Ах, мои милые, без вас бы я умерла! – сказала Тата, чихнув в последний раз.
– Ну, чего там… – сказала управдомша и напялила на чайник петуха.
Но и это было ещё не всё. Пришли Татина. мама с доктором Краксом.
Галина Ивановна открыла дверь и остолбенела.
В комнате, разноцветной от дрожащих нитей серпантина, солнечных зайчиков и конфетти, она увидела весёлую, счастливую дочку. И около неё – Лилю, какого-то повара в колпаке и прошлогоднюю управдомшу.
– Тата здорова! – воскликнула Лиля, увидев Татину маму. – У неё тридцать шесть и шесть!
Галина Ивановна не находила слов. Кракс выпустил облако дыма и сказал ей:
– В таких случаях я получаю удвоенный гонорар.
Табачный дым тёк, разбиваясь о нити серпантина, тая в солнечных лучах. Кракс расстегнул пиджак и – как когда-то – от металлической защёлки его подтяжки на потолке опять заиграл зайчик.
– Доктор Кракс! – крикнула Лиля с пылающими щеками. – Вы плохой человек! У вас нет сердца!
– Когда Тате было плохо, – сказала управдомша Галине Ивановне, – он нас выбросил из окна!
– Шантаж… – невозмутимо сказал Кракс.
– Мама! – сказала Тата. – Это не доктор меня вылечил! Это они меня спасли!
Кракс повернулся к Татиной маме, которая как будто начинала что-то понимать.
– В общем, мне некогда! Платите деньги!..
В передней задребезжал звонок, Лиля кинулась открывать, и Галина Ивановна увидела, как в комнату вошли та самая девушка, что сидела на тротуаре, и с нею худощавый, человек с серыми проницательными глазами. Заметив, как все обрадовались, мама тихо спросила Тату:
– Кто это?..
– Добрый волшебник Могэс, – прошептала Тата.
А девушка, которую мама видела на тротуаре, сказала:
– Лиля! Ты потеряла… – И протянула ей красную туфлю с помпоном.
В комнате на мгновенье стало тихо. В окне забилась вчерашняя оса. Где-то в стороне пролетел самолёт. И чей-то голос во дворе крикнул: «Федя! Иди завтракать!»
Могэс вынул волшебные очки. Краксу стало не по себе, он весь съёжился. А Могэс негромко сказал ему:
– Вы плохой человек. Вы бросили тень на добрую корпорацию врачей. Вам было всё всё равно…
– Не имеете права… – забормотал Кракс, пытаясь закрыться локтем и пятясь к дверям.
Но волшебник уже надел очки; в них вспыхнули синие огоньки, они заплясали, перепутавшись с конфетти и солнечными зайчиками. И голос Кракса – такой грубый – стал тоненьким. А сам Кракс уменьшился в десять раз, и трубка его уменьшилась в десять раз, и дым уменьшился в десять раз.
– Это нахальство! – крикнул он петрушечьим голосом.
Могэс двумя пальцами взял его за шиворот, спрятал в чемоданчик и сказал:
– Тата и Лиля, девочки, не бойтесь Кракса! И скажите другим девочкам и мальчикам: я превратил его в куклу раз и навсегда. Теперь, если кто-нибудь из вас заболеет, к вам придёт добрый, хороший, настоящий доктор!
Могэс оглядел всех весёлыми серыми глазами, любезно поклонился и ушёл.
Так окончилась эта удивительная история, о которой слышали многие, и которую официально подтвердил дворник дома № 7 по Воротниковскому переулку.
Но едва они бросились к двери и открыли её, как увидели на пороге повара Петра Петровича, в белом хрустящем, накрахмаленном колпаке, и Аллу Павловну, в платье с цветочками. У обоих в руках были подарки.
Повар вынул из пакета пирог с яблоками, пахнущий миндалём, тмином и шафран-ранетом.
– Это тебе, Тата! Теперь я буду печь такие пироги! И в десять раз вкусней!
А управдомша дала ей расшитого петуха.
– На, Тата, – сказала она. – А то у вас теперь некому сидеть на чайнике!
Они степенно вошли в комнату, засыпанную конфетти и запутанную серпантином.
– Ах, мои милые, без вас бы я умерла! – сказала Тата, чихнув в последний раз.
– Ну, чего там… – сказала управдомша и напялила на чайник петуха.
Но и это было ещё не всё. Пришли Татина. мама с доктором Краксом.
Галина Ивановна открыла дверь и остолбенела.
В комнате, разноцветной от дрожащих нитей серпантина, солнечных зайчиков и конфетти, она увидела весёлую, счастливую дочку. И около неё – Лилю, какого-то повара в колпаке и прошлогоднюю управдомшу.
– Тата здорова! – воскликнула Лиля, увидев Татину маму. – У неё тридцать шесть и шесть!
Галина Ивановна не находила слов. Кракс выпустил облако дыма и сказал ей:
– В таких случаях я получаю удвоенный гонорар.
Табачный дым тёк, разбиваясь о нити серпантина, тая в солнечных лучах. Кракс расстегнул пиджак и – как когда-то – от металлической защёлки его подтяжки на потолке опять заиграл зайчик.
– Доктор Кракс! – крикнула Лиля с пылающими щеками. – Вы плохой человек! У вас нет сердца!
– Когда Тате было плохо, – сказала управдомша Галине Ивановне, – он нас выбросил из окна!
– Шантаж… – невозмутимо сказал Кракс.
– Мама! – сказала Тата. – Это не доктор меня вылечил! Это они меня спасли!
Кракс повернулся к Татиной маме, которая как будто начинала что-то понимать.
– В общем, мне некогда! Платите деньги!..
В передней задребезжал звонок, Лиля кинулась открывать, и Галина Ивановна увидела, как в комнату вошли та самая девушка, что сидела на тротуаре, и с нею худощавый, человек с серыми проницательными глазами. Заметив, как все обрадовались, мама тихо спросила Тату:
– Кто это?..
– Добрый волшебник Могэс, – прошептала Тата.
А девушка, которую мама видела на тротуаре, сказала:
В комнате на мгновенье стало тихо. В окне забилась вчерашняя оса. Где-то в стороне пролетел самолёт. И чей-то голос во дворе крикнул: «Федя! Иди завтракать!»
Могэс вынул волшебные очки. Краксу стало не по себе, он весь съёжился. А Могэс негромко сказал ему:
– Вы плохой человек. Вы бросили тень на добрую корпорацию врачей. Вам было всё всё равно…
– Не имеете права… – забормотал Кракс, пытаясь закрыться локтем и пятясь к дверям.
Но волшебник уже надел очки; в них вспыхнули синие огоньки, они заплясали, перепутавшись с конфетти и солнечными зайчиками. И голос Кракса – такой грубый – стал тоненьким. А сам Кракс уменьшился в десять раз, и трубка его уменьшилась в десять раз, и дым уменьшился в десять раз.
– Это нахальство! – крикнул он петрушечьим голосом.
Могэс двумя пальцами взял его за шиворот, спрятал в чемоданчик и сказал:
– Тата и Лиля, девочки, не бойтесь Кракса! И скажите другим девочкам и мальчикам: я превратил его в куклу раз и навсегда. Теперь, если кто-нибудь из вас заболеет, к вам придёт добрый, хороший, настоящий доктор!
Могэс оглядел всех весёлыми серыми глазами, любезно поклонился и ушёл.
Так окончилась эта удивительная история, о которой слышали многие, и которую официально подтвердил дворник дома № 7 по Воротниковскому переулку.