Страница:
И тем не менее Михаил Илларионович, скорее всего, не без облегчения узнал об убийстве российского императора в результате заговора в ночь с 11 на 12 марта 1801 г., предотвратившем новые войны, например абсолютно авантюрный поход в… Индию, куда были брошены донские казаки атамана Платова.
…Кстати, очень любопытный штрих! Михаилу Илларионовичу Кутузову довелось присутствовать на последних вечерах в жизни «государыни-матушки» Екатерины II и ее сына императора Павла I перед их кончинами. Причем в день убийства Павла он сначала побывал у того на обеде, а потом – случай очень редкий – еще и на ужине! Трапеза прошла напряженно: царь был взвинчен, наследник Александр заметно насторожен, Кутузов под благовидным предлогом вернулся домой пораньше. А утром Михаил Илларионович узнал, что государь скоропостижно скончался от «апоплексического удара»! Так бывает, особенно в абсолютных монархиях и тем более в «стране чудес и непуганых медведей»…
Глава 11
Глава 12
…Кстати, очень любопытный штрих! Михаилу Илларионовичу Кутузову довелось присутствовать на последних вечерах в жизни «государыни-матушки» Екатерины II и ее сына императора Павла I перед их кончинами. Причем в день убийства Павла он сначала побывал у того на обеде, а потом – случай очень редкий – еще и на ужине! Трапеза прошла напряженно: царь был взвинчен, наследник Александр заметно насторожен, Кутузов под благовидным предлогом вернулся домой пораньше. А утром Михаил Илларионович узнал, что государь скоропостижно скончался от «апоплексического удара»! Так бывает, особенно в абсолютных монархиях и тем более в «стране чудес и непуганых медведей»…
Глава 11
«Новая метла», новые хлопоты и первая… отставка
Новый российский государь отменил все военные приготовления Павла. При императоре Александре I 17.06.1801 г. Кутузова назначили военным губернатором Петербурга (1801–1802), а заодно он был определен еще и на несколько хлопотных должностей по гражданской части. Теперь в строго определенное время – в 8.00 утра – Кутузов прибывал в присутственное место – казенный дом военного губернатора Санкт-Петербурга. Теперь он ежедневно должен был являться к государю с докладами об обстановке в столице. Загружен Михаил Илларионович новым государем оказался по полной программе так, что в семье иронично шутили над его супругой: «Вот тебе, бабушка, и Юрьев день!» Ясное дело, что до всего у Кутузова вовремя не доходили руки и вскоре у него начались неприятности с… новым государем. Несмотря на то, что он первым в Отечестве ввел правила движения экипажей в черте города, в конечном счете его подстерегла неудача. Недовольный работой столичной полиции (нехватка полицейских будочников, карточные игры среди дворянской молодежи, дуэли среди офицерства, запрещенные высочайшим указом, «дела» Голицына и Давыдова, Влодека и Растворовского, Ушакова и Шубина и т. п.), император Александр I увольняет его в августе/сентябре 1802 г. в отставку с очень интересной формулировкой… «для поправки здоровья… на год».
И все же это было лучше, чем то, что случилось со старыми «приятелями» Михаила Илларионовича – военным губернатором Санкт-Петербурга П. А. фон дер Паленом – «мозговым центром» антипавловского заговора, отправленным в «глубокую» отставку, и ганновер-брауншвейгским бароном-кондотьером Л. Л. Беннигсеном – генералом, который довел заговор до логического конца (не исключено, что Павла I придушили именно его офицерским шарфом?!) и «до лучших времен»… отбыл в Вильно. Сменивший его на посту военного губернатора Северной столицы павловский фельдмаршал, чрезмерно вспыльчивый граф М. Ф. Каменский – «последний меч Екатерины» – так начудил, что вскоре сам государь через своего генерал-адъютанта Е. Ф. Комаровского намекнул не в меру ретивому Михаилу Федоровичу, что старику пора на покой. Старый вояка, несмотря на годы, был сметлив и тут же отбыл к себе в имение: пороть крепостных и… портить сенных девок, в чем он был большой мастак.
Примечательно, что провел отставку «наш ангел» (так звали российского императора Александра I в первые годы его правления в его ближайшем окружении) в весьма интересной манере: если поначалу он отправлял свои рескрипты губернатору с подписью «Пребываю Вам благосклонный Александр», то затем добавилось небольшое, но весомое словечко «впрочем», а когда все стало ограничиваться лишь жестким «Александр», то опытнейший царедворец Михаил Илларионович Голенищев-Кутузов догадался, что часы его генерал-губернаторства сочтены.
…Между прочим, именно Кутузов за свое недолгое генерал-губернаторство в Северной столице Российской империи успел отметиться двумя очень знаменательными решениями. Во-первых, он оказывал всяческую поддержку русскому архитектору Андрею Никифоровичу Воронихину в строительстве Казанского собора. Во-вторых, с его ведома в русской армии появилась серая шинель, «благо для казны это было наиболее выгодным и прочим чисто практичным мотивом». А вот остальные насущные нововведения в армейской одежде и внешнем виде у него не прошли из-за противодействия «большого знатока фрунта» великого князя Константина Павловича…
Следует признать, что Александр по одному ему известным причинам всегда недолюбливал Михаила Илларионовича. И по возможности стремился держать его в стороне, но не очень далеко, поскольку когда «Отечество оказывалось в опасности», он все же прибегал к услугам бабушкиного любимца, сумевшего к тому же остаться на плаву при его неоднозначном отце.
…Кстати сказать, ходили слухи, что одной из весомых причин нелюбви нового императора к Кутузову могло быть знание последним принадлежности Александра к заговору против своего отца Павла I. Хотя, впрочем, доподлинно нам не известно, когда между ними могла пролететь «первая ласточка непонимания», но она так или иначе «пролетела»! Все кому не лень давно и не единожды «потоптались» на этом интересном факте! Всякое рассказывали по этому поводу… (якобы царь называл женолюба Михаила Илларионовича… «одноглазым старым сатиром»?), разное – предполагали… (якобы Александру I могла претить повышенная угодливость Кутузова-«царедворца»?). Оба были людьми очень «непрозрачными». Оба, судя по характеристикам, которые им давали хорошо знавшие их современники, были удивительно схожи характерами. Они должны были видеть друг друга насквозь, читать мысли друг друга. Тем более что один был любимым бабушкиным внуком, другой – любимым генералом…
Три года Кутузов находился не у дел, проживая в своем поместье Горошки Житомирского уезда, занимаясь его благоустройством. Приходит грустное известие о смерти одного из самых близких и дорогих ему людей – адмирала Ивана Логиновича Голенищева-Кутузова. Все его попытки вернуться на военную службу с помощью старых знакомств (П. М. Волконского и Ф. П. Уварова) потерпели неудачу. Михаил Илларионович, подобно тому, как в свое время это делал Суворов в отношении революционного генерала Бонапарта, внимательно следит за обстановкой в Европе, где новоявленному императору французов Наполеону I явно предстояла новая большая война против вековых монархий. Или все же, наоборот, европейские монархи «вострили сабли и штыки» против «корсиканского выскочки»?! Так его непочтительно величали представители монархической Европы-«старушки».
И все же это было лучше, чем то, что случилось со старыми «приятелями» Михаила Илларионовича – военным губернатором Санкт-Петербурга П. А. фон дер Паленом – «мозговым центром» антипавловского заговора, отправленным в «глубокую» отставку, и ганновер-брауншвейгским бароном-кондотьером Л. Л. Беннигсеном – генералом, который довел заговор до логического конца (не исключено, что Павла I придушили именно его офицерским шарфом?!) и «до лучших времен»… отбыл в Вильно. Сменивший его на посту военного губернатора Северной столицы павловский фельдмаршал, чрезмерно вспыльчивый граф М. Ф. Каменский – «последний меч Екатерины» – так начудил, что вскоре сам государь через своего генерал-адъютанта Е. Ф. Комаровского намекнул не в меру ретивому Михаилу Федоровичу, что старику пора на покой. Старый вояка, несмотря на годы, был сметлив и тут же отбыл к себе в имение: пороть крепостных и… портить сенных девок, в чем он был большой мастак.
Примечательно, что провел отставку «наш ангел» (так звали российского императора Александра I в первые годы его правления в его ближайшем окружении) в весьма интересной манере: если поначалу он отправлял свои рескрипты губернатору с подписью «Пребываю Вам благосклонный Александр», то затем добавилось небольшое, но весомое словечко «впрочем», а когда все стало ограничиваться лишь жестким «Александр», то опытнейший царедворец Михаил Илларионович Голенищев-Кутузов догадался, что часы его генерал-губернаторства сочтены.
…Между прочим, именно Кутузов за свое недолгое генерал-губернаторство в Северной столице Российской империи успел отметиться двумя очень знаменательными решениями. Во-первых, он оказывал всяческую поддержку русскому архитектору Андрею Никифоровичу Воронихину в строительстве Казанского собора. Во-вторых, с его ведома в русской армии появилась серая шинель, «благо для казны это было наиболее выгодным и прочим чисто практичным мотивом». А вот остальные насущные нововведения в армейской одежде и внешнем виде у него не прошли из-за противодействия «большого знатока фрунта» великого князя Константина Павловича…
Следует признать, что Александр по одному ему известным причинам всегда недолюбливал Михаила Илларионовича. И по возможности стремился держать его в стороне, но не очень далеко, поскольку когда «Отечество оказывалось в опасности», он все же прибегал к услугам бабушкиного любимца, сумевшего к тому же остаться на плаву при его неоднозначном отце.
…Кстати сказать, ходили слухи, что одной из весомых причин нелюбви нового императора к Кутузову могло быть знание последним принадлежности Александра к заговору против своего отца Павла I. Хотя, впрочем, доподлинно нам не известно, когда между ними могла пролететь «первая ласточка непонимания», но она так или иначе «пролетела»! Все кому не лень давно и не единожды «потоптались» на этом интересном факте! Всякое рассказывали по этому поводу… (якобы царь называл женолюба Михаила Илларионовича… «одноглазым старым сатиром»?), разное – предполагали… (якобы Александру I могла претить повышенная угодливость Кутузова-«царедворца»?). Оба были людьми очень «непрозрачными». Оба, судя по характеристикам, которые им давали хорошо знавшие их современники, были удивительно схожи характерами. Они должны были видеть друг друга насквозь, читать мысли друг друга. Тем более что один был любимым бабушкиным внуком, другой – любимым генералом…
Три года Кутузов находился не у дел, проживая в своем поместье Горошки Житомирского уезда, занимаясь его благоустройством. Приходит грустное известие о смерти одного из самых близких и дорогих ему людей – адмирала Ивана Логиновича Голенищева-Кутузова. Все его попытки вернуться на военную службу с помощью старых знакомств (П. М. Волконского и Ф. П. Уварова) потерпели неудачу. Михаил Илларионович, подобно тому, как в свое время это делал Суворов в отношении революционного генерала Бонапарта, внимательно следит за обстановкой в Европе, где новоявленному императору французов Наполеону I явно предстояла новая большая война против вековых монархий. Или все же, наоборот, европейские монархи «вострили сабли и штыки» против «корсиканского выскочки»?! Так его непочтительно величали представители монархической Европы-«старушки».
Глава 12
Как «наш ангел» большую войну против «корсиканского выскочки» «замутил»!
И вот в 1805 г., когда эта война все-таки громыхнула в самом центре Европы, с марта Кутузов во главе армии (о нем вспомнили, когда отпала кандидатура французского эмигранта на русской службе генерала А. Ф. Ланжерона) и направляется на запад на встречу с непобедимым «корсиканским выскочкой». Это будет их первое очное рандеву, и оно сложится для всегда такого осторожного («лучше быть слишком осторожным, нежели оплошным и обманутым») Михаила Илларионовича крайне неудачно, правда, лишь отчасти по вине его характера. По полководческой репутации Кутузова будет нанесен болезненный удар. Впрочем, обо всем по порядку, тем более что вначале все складывалось не так уж и плохо.
…Кстати сказать, Екатерина Ильинична – супруга Кутузова – была вовсе не в восторге от очередного назначения мужа. Ее – даму весьма практичную – не устроила… материальная сторона дела! Государь назначил Михаилу Илларионовичу всего лишь 10 тысяч рублей подъемных с последующей помесячной выплатой 100 рублей столовых. Для сравнения, когда в 1799 г. Александр Васильевич Суворов уходил в свой легендарный Итальянский поход против французов в союзе с все теми же австрийцами, то ему Павел I отписал 30 тысяч подъемных и 1000 рублей столовых денег ежемесячно. Разница более чем существенная…
Справедливости ради следует признать, что Бонапарт давно и неоднократно делал попытки на сближение с Россией. Первые самые осторожные шаги в этом направлении он проделал еще в самые первые месяцы своего консулата. Первый консул приказал, чтобы все русские, находящиеся в плену во Франции с момента Итальянского похода «русского Марса», а это 6732 человека (в том числе 134 офицера разного ранга, вплоть до генералов), возвратились в Россию без обмена и со всеми военными почестями. Ради этого случая они были обмундированы заново, получили новое оружие и свои знамена.
Русского эмиссара генерала Спренгпортена, отправленного благодарным Павлом I в Париж для подготовки почвы для политического сближения России и Франции, встретили там с распростертыми объятиями. В разговоре с Талейраном русский генерал заявил, что вскоре под руководством русского государя будет создана Лига северных стран для борьбы с владычеством Британии на морях. Бонапарт тут же выразил желание, чтобы во Францию побыстрее прибыл посол, который был бы уполномочен подписать полноценный договор. Более того, он твердо объявляет на заседании Госсовета 2 января 1801 г.: «У Франции может быть только один союзник – это Россия!» Российский император не остается в долгу и принимает ответное решение для установление дружбы и контакта с Францией. По его приказу бежавший из революционной Франции и «гостивший» уже несколько лет в России король Людовик XVIII и его маленький двор должны были покинуть Российскую империю. Со службы были уволены многие французские эмигранты-роялисты. В своем кабинете царь распорядился поставить бюст Бонапарта и публично пил за его здоровье.
Взаимоотношения между Россией и Францией – в лице российского государя и Первого консула – развивались очень стремительно, причем в положительную сторону! Словно гром среди ясного неба громыхнула шокирующая новость… русский монарх скончался от «апоплексического удара» в ночь на 12 марта 1801 г.!
Нельзя не признать, что недовольство русского дворянства Павлом I не могло не закончиться заговором против него, слишком он был ему неудобен. Британские спецслужбы (у Англии, как известно, никогда не бывает постоянных союзников, но всегда имеются постоянные интересы, был свой особый резон в смещении непредсказуемого русского царя) дали деньги на организацию дворцового переворота, а старший сын императора – свое «полумолчаливое» согласие. Российский посол в Великобритании С. М. Воронцов так охарактеризовал случившееся: «Мы на судне… капитан (которого) сошел с ума, избивая экипаж… Я думаю, что судно погибнет; но вы говорите, что есть надежда на спасение, так как первый помощник капитана – молодой человек, рассудительный и мягкий, который пользуется доверием у экипажа». Им был Великий князь Александр Павлович. О том, как и кто убивал сына Екатерины II, прозванной современниками Великой, написано много разного. Ясно, что Павел, по своей воле оказавшийся в изоляции, что-то предчувствовал, был весьма нервозен перед своей смертью, но так и не предпринял никаких шагов для своего спасения. По сути дела он был обречен, и генерал-губернатор Санкт-Петербурга граф П. Л. фон дер Пален с компанией полупьяных гвардейцев и ганноверско-брауншвейгским бароном на русской военной службе Л. Л. Беннигсеном сыграли роль… «мясников», причем весьма непрофессионально. Впрочем, все подробности установить невозможно. Показания участников убийства весьма сбивчивы, что и понятно: все стремились изобразить свои собственные действия в максимально выгодном свете. Точно так же обстояло дело и с убийством отца (?) Павла I, императора Петра III! В зависимости от конъюнктуры момента «соубийца» мог представить себя либо активным участником содеянного, либо… всего лишь безучастным свидетелем происшествия?! Так бывает! Не исключено, что когда императору попытались подсунуть на подпись какую-то бумагу (акт об отречении?), а он, будучи человеком взрывного темперамента, категорически отказался, последовала «жаркая дискуссия», и русского царя не стало. Возможно, сначала ему проломили висок массивной золотой табакеркой, а потом свалившегося императора «додушили» офицерским шарфом – то ли гвардейского офицера Скарятина, то ли генерала Беннигсена. При этом, скорее всего, не обошлось без озверелого избивания полумертвого государя всем чем попало, причем до такого состояния, что его нельзя было показывать народу: настолько Павел был обезображен и поломан. Примечательно, что простые солдаты отнеслись к «смерти» царя-батюшки с угрюмым молчанием. Царские «строгости», предназначаемые в первую очередь генералитету и старшим офицерам, их – рядовых – почти не касались. Дело дошло до того, что один из самых привилегированных гвардейских полков – лейб-гвардии Конный полк – отказался присягать на верность Александру I, не убедившись в смерти Павла I. Куаферы долго колдовали над изувеченным трупом царя, прежде чем Беннигсен решился дать солдатской делегации посмотреть на «работу» рук и ног пьяных заговорщиков. Солдатское резюме было исчерпывающим: «Крепко умер!»
Потом было сделано очень много для «реабилитации» нового императора-«отцеубийцы». Но лучше всего характеризует роль сына в заговоре против отца сцена, в которой один из главных его идеологов и руководителей граф Петер Людвиг фон дер Пален якобы строго прикрикнул на изображавшего судорожные рыдания Александра: «Перестаньте ребячиться! Ступайте царствовать!» «Совет-выкрик» Палена давал всем участникам случившегося намек: новый император вовсе не столь чист, как пытался изобразить, проливая «горькие слезы» по ненароком убиенному отцу-императору. Столь искушенный в интригах и жестокой политической борьбе, каким, несомненно, был Александр Павлович, не мог не понимать, что его твердый, вспыльчивый и своенравный отец не подпишет какую-то бумажку, подсунутую ему пьяным офицерьем, вломившимся в царскую спальню. И тем более что отстраненный папа заживет тихой и мирной жизнью «отставного государя». Сын знал, на что шел, забыв, что «черного кобеля не отмоешь добела».
В Париж известие о гибели российского императора, на выгодный союз с которым так рассчитывал Первый консул, пришло 12 апреля 1801 г. Наполеон все понял: в Михайловском замке зверски убили не только непредсказуемого для его подданных русского самодержца, но и «поставили крест» на русско-французском союзе!
Итак, на российском престоле Павла сменил его сын Александр, грациозный и изысканный красавец, говоривший со всеми любезно и всем улыбавшийся. Новый император говорил одно, думал другое, а делал третье. Все, кто с ним общался, единодушно отмечали его лукавство, неискренность и лицемерие. Причина этого «феномена» лежит в том, что он очень рано познал ложь, обман и грязное закулисье придворной жизни: в окружении его царственной бабки его отца презирали, а когда он оказывался в отцовских Гатчине или Павловске, то же самое он наблюдал по отношению к обожавшей его бабке. И тут и там ему приходилось приспосабливаться к «нормам», царившим при обоих дворах. Приходилось лавировать и изворачиваться, чтобы «выжить» между двумя «жерновами»: бабушка была исключительно властной, а отец с его любимой гатчинской казармой – болезненно неуступчив и вечно подозрителен. Говорили, что шведский посол Лагербьелк выдал исключительно емкую и доходчивую оценку личности Александра I: «В политике Александр тонок, как острие булавки, остер, как лезвие бритвы, и лжив, как пена морская».
Примечательно, что когда Бонапарт прислал в Петербург своего близкого друга и адъютанта генерала Дюрока, чтобы разузнать, что за человек новый молодой русский царь Александр I, тот очаровал его своим разговором так, как если бы он беседовал с лучшим другом. Дюрок купился на фразу лукавого государя: «…Поверьте, я говорю вам от всего сердца». У него не хватало слов, чтобы расписать Первому консулу свое восхищение этим добрым, всегда улыбающимся и любезным монархом. Точно такая же участь постигла и прибывшего осенью 1801 г. временного посланника Первого консула молодого блистательного офицера Армана де Коленкура. На императора России постарались произвести максимально положительное впечатление, направив к нему выходца из древней дворянской семьи, чей предок уже в 1205 г. был одним из знаменитых героев Четвертого крестового похода. Дед и отец Армана были генералами королевской армии. Это уже был не какой-то безродный выскочка, недостойный общения с санкт-петербургским высшим светом. Посланник был высок, красив, галантен и к тому же воин, зарекомендовавший себя в рядах Рейнской армии во главе 2-го карабинерного полка. Правда, ему не хватало дипломатического чутья и циничной изворотливости опытного переговорщика. В результате и его новый русский монарх сумел очаровать на счет «раз, два…».
Многие историки склонны считать, что на самом деле самовлюбленный, завистливый и злопамятный молодой русский император с самого начала своего царствования не просто завидовал, а непримиримо ненавидел популярного и знаменитого «корсиканского выскочку» Наполеона Бонапарта. Именно ему пришло в голову сколачивать новую антифранцузскую коалицию европейских монархов.
…Между прочим, начал он завлекать всеми возможными и невозможными способами в союз против Бонапарта, естественно, тех, кто был ему ближе всего по… крови! Не секрет, что связи российского монарха Александра Павловича Романова по крови были очень конкретными с Германией! Напомним, что дед Александра I, убитый подельниками Екатерины II Петр III, был урожденным герцогом Гольштейн-Готторпским (его мать Анна Петровна была дочерью Петра I), его бабка (Екатерина II) – урожденная княжна Анхальт-Цербстская, мать – урожденная принцесса Вюртемберг-Штутгартская. Получается, что по крови очередной русский царь был всего лишь на 1/16 русским! Добавим также, что все дети в семействе покойного Павла Петровича «Романова» заключали браки только и исключительно с представителями различных германских князей. Сам Александр был женат на Луизе-Марии-Августе, принцессе Баден-Баденской. Его средний брат Константин был женат на принцессе Саксен-Заафельд-Кобургской, следующий по старшинству брат Николай женился на принцессе Прусской, дочери, между прочим, Фридриха-Вильгельма III и, наконец, самый младший из братьев, Михаил, заключил брак с принцессой Вюртембергской. Брачный расклад Александровых сестер столь же однозначен: Александру выдали замуж за Иосифа – эрцгерцога Австрийского, Елену – за Фридриха-Людвига Мекленбург-Шверинского, Марию – за Карла-Фридриха Саксен-Веймарского, Екатерину – первым браком за Георга-Петера Гольштейн-Готторп-Ольденбургского (т. е. за кузена!), а вторым – за Фридриха-Вильгельма Вюртембергского. И лишь Анна вышла замуж за Вильгельма II Нидерландского! Так кто же они – Романовы или все же Гольштейн-Готторпы и «Компания»?! Но не это главное! Главное в том, что Александр постоянно стремился «не забыть» и не задеть своими грациозно-изящными «телодвижениями» всех своих многочисленных германских родственников – дядей и теть, кузенов и кузин…
Первой в ряду агитируемых против бонапартовской Франции оказалась Пруссия и ее король Фридрих-Вильгельм III – своего рода пародия на его знаменитого предка, короля-полководца Фридриха II Великого. Уже в июне 1802 г. Александр I посетил Мемель, где под его мужские чары подпала изысканная и грациозная, неотразимая белокурая 26-летняя красавица-королева Луиза. Рассказывали, что ее венценосный супруг знал толк лишь во «фрунтовой выправке» и не уделял должного внимания своей очаровательной супруге. Мало кто из женщин мог устоять, когда им оказывал внимание такой красавец мужчина, каким, несомненно, был в ту пору российский император, артистично изображавший влюбленность одним лишь томным взглядом. Недаром Александр I поведал одному из своих особо приближенных свитских, что он-де закрывал на ночь свою спальню на два оборота ключа – на всякий случай, чтобы «потерявшая голову» королева не «совершила глупости» при живом муже. Мимолетная мемельская встреча двух коронованых «агнцев» не дала быстрых результатов, но, как покажет ближайшее будущее, и не прошла бесследно. Александр был известным любителем неясных выражений и туманных маневров, но, взяв курс на войну с Францией, он не свернул в сторону, несмотря на то что ведущие европейские монархи не сразу и не окончательно «вступили на тропу войны». Сам же русский самодержец, по уверениям некоторых историков, «вырыл топор войны» с Бонапартом уже в конце 1803 г.
Интересно, что ружейный залп, гулко грохнувший во рву Венсеннского замка под Парижем и унесший жизнь безвинного принца Энгиенского, по-разному отозвался при монархических дворах Европы. Так, соседнее с Францией маркграфство Баден предпочло «не делать из мухи слона». В Вене и Берлине повозмущались лишь для вида. Более всего «возбудился» «наш ангел», который поставил на заседании Госсовета вопрос о немедленном разрыве и войне с Францией.
…Кстати сказать, не все в ближайшем окружении молодого русского царя были согласны с ним в необходимости войны с Францией. Так, весьма влиятельный граф Николай Петрович Румянцев, член Госсовета, весьма дальновидно говорил Александру I, что не видит необходимости немедленно развязывать войну из-за гибели иностранного принца: «…соображения сентиментального порядка никак не могут быть допущены в качестве мотива для действий… Произошедшее трагическое событие никак прямо не касается России, а честь империи никак не задета…»
У российского императора появился долгожданный повод для войны с «корсиканским выскочкой», и он постарался использовать его на все 100 %, выступив перед всей монархической Европой в качестве главного поборника права, вожака нового крестового похода против «богомерзкого» революционного режима. А после того, как Бонапарт недальновидно дал понять через своего министра иностранных дел Талейрана, что «отцеубийце» негоже судить о внутренних делах чужого государства, российский император смыслом своей жизни, мотивом всех своих действий сделал только одно – уничтожение Наполеона. Как констатировали люди, хорошо знавшие своего государя, «…Александр был злопамятен и никогда в душе своей не прощал обид, хотя часто из видов благоразумия и политики скрывал и подавлял в себе это чувство». Несмотря ни на какие геополитические интересы, несмотря на явное нежелание европейских монархов влезать в очередную войну с непобедимым генералом Бонапартом, несмотря на надменность туманного Альбиона, у которого, повторимся, «никогда не бывает постоянных союзников, а только постоянные интересы», русский царь будет заниматься эскалацией войны (Англия уже почти год была в состоянии войны с Францией), делая все возможное и невозможное для этого. Очень долго австрийский и прусский дворы осторожничали, прикидываясь «глухонемыми». Наконец прусский король откровенно заявил, что «…только непосредственные действия Франции против территории Пруссии заставят меня взять в руки оружие». Но российский самодержец не унимался и пошел на все условия прагматичного первого министра Великобритании Уильяма Питта-младшего, только бы затеять большую «войнушку» против ненавистного ему удачливого и популярного генерала Бонапарта. «Помогать какой-нибудь стране – означает самый удобный способ завладеть ею», – съязвил высокомерный Питт и заключил англо-русский союз против Франции. Примечательно, что обещанные субсидии британцы выплатили России не полностью и с опозданием, а свои сухопутные силы не выставили вовсе. Впрочем, мнение о боеспособности британской армии в ту пору в континентальной Европе было весьма низкое.
…Кстати сказать, Екатерина Ильинична – супруга Кутузова – была вовсе не в восторге от очередного назначения мужа. Ее – даму весьма практичную – не устроила… материальная сторона дела! Государь назначил Михаилу Илларионовичу всего лишь 10 тысяч рублей подъемных с последующей помесячной выплатой 100 рублей столовых. Для сравнения, когда в 1799 г. Александр Васильевич Суворов уходил в свой легендарный Итальянский поход против французов в союзе с все теми же австрийцами, то ему Павел I отписал 30 тысяч подъемных и 1000 рублей столовых денег ежемесячно. Разница более чем существенная…
Справедливости ради следует признать, что Бонапарт давно и неоднократно делал попытки на сближение с Россией. Первые самые осторожные шаги в этом направлении он проделал еще в самые первые месяцы своего консулата. Первый консул приказал, чтобы все русские, находящиеся в плену во Франции с момента Итальянского похода «русского Марса», а это 6732 человека (в том числе 134 офицера разного ранга, вплоть до генералов), возвратились в Россию без обмена и со всеми военными почестями. Ради этого случая они были обмундированы заново, получили новое оружие и свои знамена.
Русского эмиссара генерала Спренгпортена, отправленного благодарным Павлом I в Париж для подготовки почвы для политического сближения России и Франции, встретили там с распростертыми объятиями. В разговоре с Талейраном русский генерал заявил, что вскоре под руководством русского государя будет создана Лига северных стран для борьбы с владычеством Британии на морях. Бонапарт тут же выразил желание, чтобы во Францию побыстрее прибыл посол, который был бы уполномочен подписать полноценный договор. Более того, он твердо объявляет на заседании Госсовета 2 января 1801 г.: «У Франции может быть только один союзник – это Россия!» Российский император не остается в долгу и принимает ответное решение для установление дружбы и контакта с Францией. По его приказу бежавший из революционной Франции и «гостивший» уже несколько лет в России король Людовик XVIII и его маленький двор должны были покинуть Российскую империю. Со службы были уволены многие французские эмигранты-роялисты. В своем кабинете царь распорядился поставить бюст Бонапарта и публично пил за его здоровье.
Взаимоотношения между Россией и Францией – в лице российского государя и Первого консула – развивались очень стремительно, причем в положительную сторону! Словно гром среди ясного неба громыхнула шокирующая новость… русский монарх скончался от «апоплексического удара» в ночь на 12 марта 1801 г.!
Нельзя не признать, что недовольство русского дворянства Павлом I не могло не закончиться заговором против него, слишком он был ему неудобен. Британские спецслужбы (у Англии, как известно, никогда не бывает постоянных союзников, но всегда имеются постоянные интересы, был свой особый резон в смещении непредсказуемого русского царя) дали деньги на организацию дворцового переворота, а старший сын императора – свое «полумолчаливое» согласие. Российский посол в Великобритании С. М. Воронцов так охарактеризовал случившееся: «Мы на судне… капитан (которого) сошел с ума, избивая экипаж… Я думаю, что судно погибнет; но вы говорите, что есть надежда на спасение, так как первый помощник капитана – молодой человек, рассудительный и мягкий, который пользуется доверием у экипажа». Им был Великий князь Александр Павлович. О том, как и кто убивал сына Екатерины II, прозванной современниками Великой, написано много разного. Ясно, что Павел, по своей воле оказавшийся в изоляции, что-то предчувствовал, был весьма нервозен перед своей смертью, но так и не предпринял никаких шагов для своего спасения. По сути дела он был обречен, и генерал-губернатор Санкт-Петербурга граф П. Л. фон дер Пален с компанией полупьяных гвардейцев и ганноверско-брауншвейгским бароном на русской военной службе Л. Л. Беннигсеном сыграли роль… «мясников», причем весьма непрофессионально. Впрочем, все подробности установить невозможно. Показания участников убийства весьма сбивчивы, что и понятно: все стремились изобразить свои собственные действия в максимально выгодном свете. Точно так же обстояло дело и с убийством отца (?) Павла I, императора Петра III! В зависимости от конъюнктуры момента «соубийца» мог представить себя либо активным участником содеянного, либо… всего лишь безучастным свидетелем происшествия?! Так бывает! Не исключено, что когда императору попытались подсунуть на подпись какую-то бумагу (акт об отречении?), а он, будучи человеком взрывного темперамента, категорически отказался, последовала «жаркая дискуссия», и русского царя не стало. Возможно, сначала ему проломили висок массивной золотой табакеркой, а потом свалившегося императора «додушили» офицерским шарфом – то ли гвардейского офицера Скарятина, то ли генерала Беннигсена. При этом, скорее всего, не обошлось без озверелого избивания полумертвого государя всем чем попало, причем до такого состояния, что его нельзя было показывать народу: настолько Павел был обезображен и поломан. Примечательно, что простые солдаты отнеслись к «смерти» царя-батюшки с угрюмым молчанием. Царские «строгости», предназначаемые в первую очередь генералитету и старшим офицерам, их – рядовых – почти не касались. Дело дошло до того, что один из самых привилегированных гвардейских полков – лейб-гвардии Конный полк – отказался присягать на верность Александру I, не убедившись в смерти Павла I. Куаферы долго колдовали над изувеченным трупом царя, прежде чем Беннигсен решился дать солдатской делегации посмотреть на «работу» рук и ног пьяных заговорщиков. Солдатское резюме было исчерпывающим: «Крепко умер!»
Потом было сделано очень много для «реабилитации» нового императора-«отцеубийцы». Но лучше всего характеризует роль сына в заговоре против отца сцена, в которой один из главных его идеологов и руководителей граф Петер Людвиг фон дер Пален якобы строго прикрикнул на изображавшего судорожные рыдания Александра: «Перестаньте ребячиться! Ступайте царствовать!» «Совет-выкрик» Палена давал всем участникам случившегося намек: новый император вовсе не столь чист, как пытался изобразить, проливая «горькие слезы» по ненароком убиенному отцу-императору. Столь искушенный в интригах и жестокой политической борьбе, каким, несомненно, был Александр Павлович, не мог не понимать, что его твердый, вспыльчивый и своенравный отец не подпишет какую-то бумажку, подсунутую ему пьяным офицерьем, вломившимся в царскую спальню. И тем более что отстраненный папа заживет тихой и мирной жизнью «отставного государя». Сын знал, на что шел, забыв, что «черного кобеля не отмоешь добела».
В Париж известие о гибели российского императора, на выгодный союз с которым так рассчитывал Первый консул, пришло 12 апреля 1801 г. Наполеон все понял: в Михайловском замке зверски убили не только непредсказуемого для его подданных русского самодержца, но и «поставили крест» на русско-французском союзе!
Итак, на российском престоле Павла сменил его сын Александр, грациозный и изысканный красавец, говоривший со всеми любезно и всем улыбавшийся. Новый император говорил одно, думал другое, а делал третье. Все, кто с ним общался, единодушно отмечали его лукавство, неискренность и лицемерие. Причина этого «феномена» лежит в том, что он очень рано познал ложь, обман и грязное закулисье придворной жизни: в окружении его царственной бабки его отца презирали, а когда он оказывался в отцовских Гатчине или Павловске, то же самое он наблюдал по отношению к обожавшей его бабке. И тут и там ему приходилось приспосабливаться к «нормам», царившим при обоих дворах. Приходилось лавировать и изворачиваться, чтобы «выжить» между двумя «жерновами»: бабушка была исключительно властной, а отец с его любимой гатчинской казармой – болезненно неуступчив и вечно подозрителен. Говорили, что шведский посол Лагербьелк выдал исключительно емкую и доходчивую оценку личности Александра I: «В политике Александр тонок, как острие булавки, остер, как лезвие бритвы, и лжив, как пена морская».
Примечательно, что когда Бонапарт прислал в Петербург своего близкого друга и адъютанта генерала Дюрока, чтобы разузнать, что за человек новый молодой русский царь Александр I, тот очаровал его своим разговором так, как если бы он беседовал с лучшим другом. Дюрок купился на фразу лукавого государя: «…Поверьте, я говорю вам от всего сердца». У него не хватало слов, чтобы расписать Первому консулу свое восхищение этим добрым, всегда улыбающимся и любезным монархом. Точно такая же участь постигла и прибывшего осенью 1801 г. временного посланника Первого консула молодого блистательного офицера Армана де Коленкура. На императора России постарались произвести максимально положительное впечатление, направив к нему выходца из древней дворянской семьи, чей предок уже в 1205 г. был одним из знаменитых героев Четвертого крестового похода. Дед и отец Армана были генералами королевской армии. Это уже был не какой-то безродный выскочка, недостойный общения с санкт-петербургским высшим светом. Посланник был высок, красив, галантен и к тому же воин, зарекомендовавший себя в рядах Рейнской армии во главе 2-го карабинерного полка. Правда, ему не хватало дипломатического чутья и циничной изворотливости опытного переговорщика. В результате и его новый русский монарх сумел очаровать на счет «раз, два…».
Многие историки склонны считать, что на самом деле самовлюбленный, завистливый и злопамятный молодой русский император с самого начала своего царствования не просто завидовал, а непримиримо ненавидел популярного и знаменитого «корсиканского выскочку» Наполеона Бонапарта. Именно ему пришло в голову сколачивать новую антифранцузскую коалицию европейских монархов.
…Между прочим, начал он завлекать всеми возможными и невозможными способами в союз против Бонапарта, естественно, тех, кто был ему ближе всего по… крови! Не секрет, что связи российского монарха Александра Павловича Романова по крови были очень конкретными с Германией! Напомним, что дед Александра I, убитый подельниками Екатерины II Петр III, был урожденным герцогом Гольштейн-Готторпским (его мать Анна Петровна была дочерью Петра I), его бабка (Екатерина II) – урожденная княжна Анхальт-Цербстская, мать – урожденная принцесса Вюртемберг-Штутгартская. Получается, что по крови очередной русский царь был всего лишь на 1/16 русским! Добавим также, что все дети в семействе покойного Павла Петровича «Романова» заключали браки только и исключительно с представителями различных германских князей. Сам Александр был женат на Луизе-Марии-Августе, принцессе Баден-Баденской. Его средний брат Константин был женат на принцессе Саксен-Заафельд-Кобургской, следующий по старшинству брат Николай женился на принцессе Прусской, дочери, между прочим, Фридриха-Вильгельма III и, наконец, самый младший из братьев, Михаил, заключил брак с принцессой Вюртембергской. Брачный расклад Александровых сестер столь же однозначен: Александру выдали замуж за Иосифа – эрцгерцога Австрийского, Елену – за Фридриха-Людвига Мекленбург-Шверинского, Марию – за Карла-Фридриха Саксен-Веймарского, Екатерину – первым браком за Георга-Петера Гольштейн-Готторп-Ольденбургского (т. е. за кузена!), а вторым – за Фридриха-Вильгельма Вюртембергского. И лишь Анна вышла замуж за Вильгельма II Нидерландского! Так кто же они – Романовы или все же Гольштейн-Готторпы и «Компания»?! Но не это главное! Главное в том, что Александр постоянно стремился «не забыть» и не задеть своими грациозно-изящными «телодвижениями» всех своих многочисленных германских родственников – дядей и теть, кузенов и кузин…
Первой в ряду агитируемых против бонапартовской Франции оказалась Пруссия и ее король Фридрих-Вильгельм III – своего рода пародия на его знаменитого предка, короля-полководца Фридриха II Великого. Уже в июне 1802 г. Александр I посетил Мемель, где под его мужские чары подпала изысканная и грациозная, неотразимая белокурая 26-летняя красавица-королева Луиза. Рассказывали, что ее венценосный супруг знал толк лишь во «фрунтовой выправке» и не уделял должного внимания своей очаровательной супруге. Мало кто из женщин мог устоять, когда им оказывал внимание такой красавец мужчина, каким, несомненно, был в ту пору российский император, артистично изображавший влюбленность одним лишь томным взглядом. Недаром Александр I поведал одному из своих особо приближенных свитских, что он-де закрывал на ночь свою спальню на два оборота ключа – на всякий случай, чтобы «потерявшая голову» королева не «совершила глупости» при живом муже. Мимолетная мемельская встреча двух коронованых «агнцев» не дала быстрых результатов, но, как покажет ближайшее будущее, и не прошла бесследно. Александр был известным любителем неясных выражений и туманных маневров, но, взяв курс на войну с Францией, он не свернул в сторону, несмотря на то что ведущие европейские монархи не сразу и не окончательно «вступили на тропу войны». Сам же русский самодержец, по уверениям некоторых историков, «вырыл топор войны» с Бонапартом уже в конце 1803 г.
Интересно, что ружейный залп, гулко грохнувший во рву Венсеннского замка под Парижем и унесший жизнь безвинного принца Энгиенского, по-разному отозвался при монархических дворах Европы. Так, соседнее с Францией маркграфство Баден предпочло «не делать из мухи слона». В Вене и Берлине повозмущались лишь для вида. Более всего «возбудился» «наш ангел», который поставил на заседании Госсовета вопрос о немедленном разрыве и войне с Францией.
…Кстати сказать, не все в ближайшем окружении молодого русского царя были согласны с ним в необходимости войны с Францией. Так, весьма влиятельный граф Николай Петрович Румянцев, член Госсовета, весьма дальновидно говорил Александру I, что не видит необходимости немедленно развязывать войну из-за гибели иностранного принца: «…соображения сентиментального порядка никак не могут быть допущены в качестве мотива для действий… Произошедшее трагическое событие никак прямо не касается России, а честь империи никак не задета…»
У российского императора появился долгожданный повод для войны с «корсиканским выскочкой», и он постарался использовать его на все 100 %, выступив перед всей монархической Европой в качестве главного поборника права, вожака нового крестового похода против «богомерзкого» революционного режима. А после того, как Бонапарт недальновидно дал понять через своего министра иностранных дел Талейрана, что «отцеубийце» негоже судить о внутренних делах чужого государства, российский император смыслом своей жизни, мотивом всех своих действий сделал только одно – уничтожение Наполеона. Как констатировали люди, хорошо знавшие своего государя, «…Александр был злопамятен и никогда в душе своей не прощал обид, хотя часто из видов благоразумия и политики скрывал и подавлял в себе это чувство». Несмотря ни на какие геополитические интересы, несмотря на явное нежелание европейских монархов влезать в очередную войну с непобедимым генералом Бонапартом, несмотря на надменность туманного Альбиона, у которого, повторимся, «никогда не бывает постоянных союзников, а только постоянные интересы», русский царь будет заниматься эскалацией войны (Англия уже почти год была в состоянии войны с Францией), делая все возможное и невозможное для этого. Очень долго австрийский и прусский дворы осторожничали, прикидываясь «глухонемыми». Наконец прусский король откровенно заявил, что «…только непосредственные действия Франции против территории Пруссии заставят меня взять в руки оружие». Но российский самодержец не унимался и пошел на все условия прагматичного первого министра Великобритании Уильяма Питта-младшего, только бы затеять большую «войнушку» против ненавистного ему удачливого и популярного генерала Бонапарта. «Помогать какой-нибудь стране – означает самый удобный способ завладеть ею», – съязвил высокомерный Питт и заключил англо-русский союз против Франции. Примечательно, что обещанные субсидии британцы выплатили России не полностью и с опозданием, а свои сухопутные силы не выставили вовсе. Впрочем, мнение о боеспособности британской армии в ту пору в континентальной Европе было весьма низкое.