Кстати, некоторые исследователи полагают, что пунийцы действительно отличались совершенно особым религиозным исступлением, в частности, самоуродованием и самооскоплением жрецов, а в жрицы допускались лишь… прожженные шлюхи. А во время особо почитаемого празднества Воскресения пунийские женщины в храме Астарты Эрцинской за деньги занимались священной проституцией, преимущественно с иностранцами. Плата за их «бесстыдство», наглядно-красочно отображенное на стенах храма, шла в копилку храмовых сокровищниц…
   …Фанатичные карфагеняне строго соблюдали этот кровожадный обычай, а потому, когда Ганнибал только родился, ему грозила столь ужасная смерть. Но случалось, что особо смышленые родители порой стремились обмануть богов. Они тайком покупали детей, выращивали и откармливали их, потом сжигали под видом собственных. Видимо, так же поступил и Гамилькар, которому удалось спасти своего первенца. Он тайно отправил Ганнибала подальше из Карфагена, заменив на жертвенном алтаре новорожденным сыном раба. Впрочем, по другой версии, на месте Ганнибала мог оказаться и кто-то из его младших братьев. Сегодня трудно судить, где здесь – правда, а где – вымысел и каковы в действительности были масштабы этой необычной традиции!? Впрочем, это всего лишь предположение, в котором, вероятно, есть какая-то доля истины.
   Ганнибал провел свое детство у моря. До пяти лет он не покидал гору Эйркте, где его отец со своими воинами защищался от римлян. Поэтому его самым ранним воспоминанием был вооруженный лагерь и тяжелая поступь покрытых шрамами людей в шлемах и со щитами, то спускавшихся вниз с горы по тропам, то поднимавшихся обратно назад. Нередко домой их возвращалось меньше, чем уходило, и многие были перевязаны окровавленными тряпками либо и вовсе с открытыми кровоточащими ранами. Так мальчик рано узнал, что такое война, несущая смерть и увечья. Постоянно наблюдая их уходы и приходы, он видел также, что все они разговаривали на разных языках – они были наемниками из различных стран. Общаясь с ними, он осваивал их речь и потом с легкостью мог разговаривать со своими солдатами, навербованными из разных краев. Именно эти люди, всю жизнь занимавшиеся смертельно опасной работой – войной – оказались его первыми учителями в окружающем мире со всеми его радостями и горестями. Так от них он узнал, что люди служат его отцу чаще всего за серебряные монеты, реже – за трофеи и лишь иногда – из преданности.
   Но потом приплыло очень много больших лодок с парусами – кораблей, его отец, громко и энергично командуя, погрузил всех своих оставшихся в живых наемников и отплыл в открытое море. Не забыл он, естественно, взять с собой и Ганнибала. От отца пятилетний мальчик узнал, что война закончилась, наступил мир и теперь он будет жить на родине – в большом городе Карфагене. Ганнибал рос в атмосфере рассказов о подвигах отца, плоды которых оказались вырваны у Гамилькара хищным врагом (Римом!) и бездарностью карфагенских аристократов, возглавляемых Ганноном.
   Потом в памяти уже семилетнего мальчика отложились все ужасы страшного восстания наемников, подавленного благодаря воле и военному дарованию его отца, и сотни, тысячи придорожных крестов с распятыми телами умиравших от жары и жажды наемников, среди которых маленький Ганнибал иногда узнавал своих старых «сослуживцев» по горе Эйркте. Так мальчик все больше и глубже познавал жизнь.
   Через год отец, повинуясь внезапному душевному порыву, заставил его дать ту самую страшную клятву в темном и мрачном святилище, держа руку на окровавленной тушке жертвенного ягненка, что он никогда не станет другом римлян. С того момента детство для Ганнибала закончилось, и вся его жизнь отныне оказалась посвящена выполнению этой мальчишеской клятвы. Так решил его суровый отец-воин, полностью посвятивший себя этому изнурительному противостоянию. Воспитывая сына в строгости и лишениях, он не позволял ему проявлять эмоции. Ганнибалу надлежало стать настоящим воином, лишенным страха и сострадания, ведь ему предстояла смертельная борьба с Римом. В суровых условиях воинских лагерей, в тяжелых походах против коварных и свирепых врагов получал закалку сын Гамилькара Барки – сподвижник отца и наследник его великих замыслов.
   Суммируя все доступные нам римские описания и характеристики, порой весьма неоднозначные, современные исследователи предполагают следующую портретную характеристику Ганнибала, так сказать в… 3D – весьма модном ныне формате!
   …Ганнибал отличался весьма высоким ростом, скрадывавшимся присущей всем, кто очень много времени проводит в седле, некоторой сутулостью. У него были коротко остриженные кудрявые волосы и столь же опрятная бородка по всему подбородку. Светло-серые глаза на тонком, загорелом и обветренном лице всегда смотрели очень пристально, почти не мигая. Над плотно сжатыми тонкими губами – прямой нос. Его выделяла необычная манера поведения: то он был подвижным как ртуть, то словно застывал в скульптурной позе, но по всему было видно, что из одного состояния он мог мгновенно перейти в другое. Унаследовавший от отца бескомпромиссное отношение к Риму, Ганнибал скоро добился того, что не внешнее сходство с отцом, а собственные черты характера и качества полководца расположили к нему воинов.
   Еще служа под началом Гасдрубала, он с величайшим рвением исполнял все поручения, присматривался ко всему, что могло помочь ему стать настоящим полководцем. Именно у него он мог пройти «науку» тактических построений, известную карфагенским полководцам от их античных учителей, в частности, от спартанских кондотьеров, как полагают некоторые исследователи. Так один из них – некий Сосилос – мог стать «дядькой» – наставником будущего гениального полководца. Ганнибал был смел, бросаясь навстречу опасности, но и осмотрителен в минуты опасности. Не было такого труда, от которого бы он уставал телом или падал духом. И зной, и мороз он переносил с равным терпением. Ел и пил ровно столько, сколько требовала природа, а не ради удовольствия. Вина почти не употреблял. Выбирал время для бодрствования и сна, не обращая внимания на день и ночь. Он не пользовался мягкой постелью и не требовал тишины, чтобы заснуть. Часто видели, как, завернувшись в военный плащ из шкуры льва, он спит на голой земле среди караульных или часовых. Зато очень любил охоту. Одеждой Ганнибал ничуть не отличался от ровесников. Зато прекрасное вооружение и великолепный скакун – пуниец был превосходным поединщиком и блестящим наездником – выдавали его высокое положение. Как верхом, так и в пешем строю он превосходил всех прочих бойцов: первым устремлялся в бой, последним оставлял поле сражения. Железная воля и необычайная целеустремленность отличали его от соратников и современников…
   Римская традиция рисует его – своего врага № 1– не только корыстолюбцем и честолюбцем, но и жестокосердым и невероятно вероломным, обвиняя его в полном отсутствии добродетели, богохульничестве, клятвоотступничестве и прочих земных грехах, вплоть до каннибализма. Даже если это и было, то, не исключено, что, питаясь человеческим мясом, Ганнибал хотел приучиться на всякий случай есть человечину, если это пригодится ему для выживания в самом трудном походе. Впрочем, к вопросу, «питался ли Ганнибал человечиной или нет», мы еще вернемся…
   Ганнибал начал с главного: на командные посты в армии поставил своих людей – преданных ему лично братьев Гасдрубала и Магона, племянника Ганнона, Махарбала, Магона Самнита и Ганнибала Мономаха (Единоборца). Будучи военным до мозга костей, несмотря на возраст, Ганнибал прекрасно отдавал себе отчет в том, что стоявшая за него горой армия не могла долго «стоять» без дела: иначе «военная машина» начинает ржаветь и разлагаться! Ее следовало начать использовать по назначению: воевать, воевать и еще раз воевать! Более того, побеждать, захватывать добычу, рабов и земли!
   И еще два года после убийства Гасдрубала он покорял иберийские племена. Уже тогда он поражал своих современников четкостью и расчетом своих военных кампаний. С весны по осень он активно воевал и, захватив богатую добычу, возвращался на зимние квартиры в Новый Карфаген, где неизменно щедро делился награбленным со своими наемниками. Весной 220 г. до н. э., когда он оказался в краю воинственных кельтиберов, на него с тыла напали конные орды разбитых им было ваккеев и нарушивших мирный с ним договор олькадов (по другим данным, это были карпетаны, чья численность вызывает большие сомнения – 100 тыс. человек!?). Карфагенянам пришлось нелегко, но их молодой предводитель решил не ввязываться в полномасштабное сражение в невыгодных для себя условиях. Ловко прикрывшись арьергардом, он ушел от прямого столкновения и перебрался на противоположный берег реки Тахо (Таг). Немного отойдя от реки, он встал лагерем, но сделал это так искусно, что враг и не понял, куда же исчез неприятель. Как только пехота и конница (по некоторым сведениям, ее не было вовсе) ваккеев и олькадов, не соблюдая порядка, форсировала реку, на них из засады обрушились кавалеристы Ганнибала, отбрасывая их назад в воду. А сорок боевых слонов, выпущенных в нужный момент, перепугав своим устрашающим ревом и резким запахом лошадей варваров, загнали их на речную стремнину, где без помех растоптали остатки варварского войска. Довершая разгром неприятеля, Ганнибал переправил всю свою пехоту через Тахо и в назидание другим бунтарям вырезал всех оставшихся в живых.
   …Между прочим, именно блестящая победа на берегах Тахо не только показала незаурядный тактический дар молодого Баркида (не сумей он вовремя переправиться через Тахо и устроить ловушку беспечному врагу, превосходящие силы противника загнали бы его самого в воду и раздавили бы), но и вселила в него уверенность, что, усмирив иберов, он может бросить вызов самому Риму! Так оно и случится: на смертный бой с Римом он выйдет, но вот только покоренная Иберия в решающий момент поведет себя не так, как рассчитывал Ганнибал! Но все это будет потом, а пока…
   А пока, максимально расширив к концу 220 г. до н. э. карфагенские владения на северо-западе Испании, Ганнибал приготовился осуществить замыслы отца. Владея богатой на серебряные рудники Испанией (только один рудник ежедневно давал ему 300 фунтов серебра!), он имел средства для войны с ненавистным ему Римом, который, по получаемым Ганнибалом сведениям от его вездесущих шпионов, планомерно расширял сферу своего влияния как на восток, так и на запад. Очень скоро Рим постарается прибрать к своим рукам и Иберийский полуостров. Ганнибал тоже «не дремал», постоянно рассылал своих разведчиков далеко за Пиренеи, через Альпы к галльским племенам в Северную Италию. В их обязанности входило наблюдать за всем по пути своего нелегкого пути, а потом сообщать о размере урожаев и времени их сбора в проходимых ими краях, о людях, воинственны ли они, враждебны ли они к Риму, и многое другое, что называется стратегической разведкой о будущем противнике. Когда его шпионы вернулись из Северной Италии, то они привели с собой вождей двух галльских племен – бойев и инсубров. Эти галлы из долины реки По уже взялись за оружие, чтобы прогнать с своих земель римлян, и не собирались вкладывать свои мечи в ножны, пока не вернут последнее из своих полей. Это было как нельзя кстати Ганнибалу. Заключив союз с бойями и инсубрами, он мог рассчитывать на их помощь в Северной Италии воинами и продовольствием. Благоприятствовало и то, что война римлян с Македонией казалась неизбежной. Торопился Ганнибал и потому, что опасался инициативы со стороны римлян – они могли первыми начать войну в Африке и Иберии, т. е. как раз там, где это было более всего удобно Риму и менее всего желательно Карфагену. Вторгнувшись в Италию, он избавит Карфаген от войны на его территории. Впервые все затраты и бедствия военного времени падут на римлян и их земли. Но ждать легкой победы над римлянами не приходилось. Слишком хорошо Ганнибал помнил высокомерные слова римского консула Марка Аттилия Регула, пересказанные ему покойным отцом: «Побеждай или смирись с судьбой побежденного!» Задачу решать предстояло грандиозную: поднять в Италии на борьбу с Римом всех недовольных (господство Рима над всей Италией еще не упрочилось, покоренные племена не примирились со своим подчинением) и уничтожить его. Рассчитывал Ганнибал и на помощь Македонии. Но сначала надо было преодолеть чрезвычайно сложный путь через высокие альпийские перевалы!
   …Между прочим, задумывая войну с Римом, Ганнибал наверняка мог просчитывать все варианты возможного нападения на Апеннинский полуостров. Путь через море не выглядел оптимальным, поскольку римский флот господствовал над карфагенским (200–220 квинкверем против 32 карфагенских квинкверем, 5 трирем, 18 недоукомплектованных экипажами квинкверем и нескольких недостроенных квадрирем – галер с четырьмя рядами весел – у Ганнибала). Он в любом случае успевал бы перехватить корабли пунов еще на подходе к Италии и потопить всю пунийскую армию со всеми ее слонами, лошадьми и припасами. Тем более что Сицилия и Сардиния прикрывали ее с юга, а скрытно подготовить снаряжение гигантской флотилии транспортных судов с надлежащим конвоем вряд ли было возможно. Более того, вероятность гибельного шторма тоже не следовало исключать, так в прошлую войну именно они нанесли немалый урон флотам враждующих сторон. Оставался сухопутный вариант вторжения на Апеннины – долгий и тяжелый, но все же посильный. Не исключено, что его наметки принадлежали энергичному отцу Ганнибала, покойному удалому вояке Гамилькару, но тому «Капризная Девка» по имени Судьба не предоставила шанса воплотить задуманное в жизнь. И вот сын взялся за реализацию отцовского замысла, тем более что когда-то поклялся отцу посвятить всю жизнь борьбе с ненавистным Вечным городом…

Глава 4. Страсти по Сагунту

   Разжигая ссору с заклятым врагом, Ганнибал собрался захватить союзный Риму испанский город Сагунт (Заканф или Закинф; ныне – Мурвиедро) – настоящую «занозу» в теле пунийской Испании, тем более что формально он имел на это полное право: город находился на территории, подвластной Карфагену! Только овладев Сагунтом, он мог двинуться на север через Пиренеи в Италию. Ганнибал долгое время не трогал Сагунт, чтобы не спровоцировать столкновение с Римом раньше времени.
   Принято считать, что ловко спровоцировав военное столкновение между подвластным ему иберийским племенем турдитанов (торболетов) и сагунтинцами, Ганнибал тут же объявил о своей готовности выступить в защиту «обиженных» Сагунтом турдитанов, «ибо карфагеняне искони соблюдают правило защищать всех угнетенных». И в то же время, решив соблюсти все правила крупной политической интриги, он отправил послов турдитанов в Карфаген, чтобы они весомо изложили Большому Совету 104-х все свои претензии к Сагунту. Одновременно он послал от себя письмо членам этого Совета, в котором в крайне мрачных красках обрисовал «истинное» положение дел вокруг Сагунта.
   …Кстати, одно то, как ловко Ганнибал разжег конфликт вокруг проримски настроенного Сагунта, говорит, что уже в молодые годы он был не только незаурядным воином, но и хитроумным дипломатом, много чему научившимся у своего зятя Гасдрубала Красивого – прирожденного мастера политической интриги…
   Тем временем, напуганные военными приготовлениями молодого и победоносного пунийца жители Сагунта спешно направили посольство в Рим, даже не одно! Но Рим не торопился по трем причинам: во-первых, от Карфагена исправно поступала военная контрибуция, с объявлением войны ее уплата прекратилась бы, во-вторых, необходимо было сначала покончить с собственной «занозой» – галлами на севере Италии и, в-третьих, разобраться с иллирийскими пиратами на Балканском полуострове, поддерживаемыми агрессивным царем Филиппом V Македонским. И все же то ли в конце лета 220 г. до н. э., то ли зимой 219 г. до н. э., но посланцы римского сената Публий Валерий Флакк и Квинт Бебий Тамфил явились в резиденцию Ганнибала – Новый Карфаген для встречи с «ястребом войны», как его уже зловеще-эффектно окрестили в римском сенате. Они решительно потребовали от пунийца воздержаться от нападения на Сагунт, находившийся под их защитой еще со времен Гасдрубала Красивого, гарантировавшего в какой-то мере его безопасность римлянам. Прекрасно понимая, что Сагунт может послужить римлянам опорной базой на Пиренейском полуострове в грядущей войне, Ганнибал разговаривал с ними надменно и ни на какие-либо уступки идти не соглашался. Так, в частности, в конце беседы послам было заявлено, что их безопасность в карфагенском лагере не гарантируется, а самому Ганнибалу далее их слушать… некогда. Получив от Ганнибала резкий «от ворот поворот», римские дипломаты двинулись в Африку в Карфаген, надеясь, что там приструнят зарвавшегося молодого льва, которому не терпелось «пустить в ход клыки и когти» – развязать войну. Уже в пути их догнало сообщение: весной Ганнибал осадил Сагунт, и казалось, что теперь, когда «заговорили пушки», дальнейшие мирные «маневры» уже бесполезны.
   Между прочим, по другим сведениям, Ганнибал вовсе отказался принимать римлян, сославшись на занятость: осада города в тот момент уже шла полным ходом и сагунтинцы удачно противостояли всем попыткам пунов овладеть крепостными стенами…
   Несмотря на личное участие Ганнибала в осаде Сагунта, захватить город никак не удавалось. Принято считать, что это происходило якобы из-за отсутствия метательных орудий, штурмовых башен, да и не была его армия готова штурмовать города! По этой причине пришлось пунам уповать на блокаду и осаду. Отлично укрепленный, Сагунт доблестно защищался. Уже тогда стало ясно, что осада или штурм города не самая сильная сторона полководческого дарования Ганнибала. (Парадоксально, но до конца жизни он так и не освоил эту военную премудрость в рамках необходимого для первоклассного полководца: не все даруют Боги даже своим любимцам!) Он крайне неудачно выбрал место для разрушения городской стены – как раз у того ее угла, который выходил на более ровную и открытую долину, чем остальные участки. Однако он не учел, что именно здесь находилась огромная башня, именно здесь стена была выше, чем в других местах и что охрана велась здесь самым надежным и боеспособным отрядом сагунтинцев. Их лучники постоянной стрельбой из луков под прикрытием крепостных парапетов держали карфагенян на почтительном расстоянии от стен, не позволяя им подвести к стенам свои инженерные сооружения. Настоящую панику среди пунийцев вызвало применение сагунтинцами страшного оружия – фаларики – большого копья, с очень длинным железным наконечником и древком, обернутым льняной тканью, пропитанной смолой и серой. Перед тем как метнуть копье из большой катапульты с крепостной стены, его древко поджигали, так что в полете оно превращалось в своего рода «баллистическую ракету», несшую огненную смерть.
   
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента