Яковлева Анна. Besame mucho, клуша!

   Крутов осторожно, боясь разочароваться, принюхался: несмелые запахи чистоты и нежности стали отчетливыми. Ни о каком разочаровании речи не могло идти – речь могла идти об опасности и бегстве по пересеченной местности куда глаза глядят.
   В машине было сухо, тепло, ароматизатор на панели источал запах леса, а поскольку Лера сидела за спиной у Крутова, его сокрушительная красота не действовала ей на нервы, и Лера расслабилась. Оказалось, преждевременно.
   – Так что будем делать? – не оборачиваясь, спросил Василий Васильевич.
   Лера не поняла, кому был адресован вопрос – ей или молчаливому, остриженному под ноль парню за рулем, и сочла за лучшее про молчать, и так уже успела наговорить лишнее.
   – Девушка, что молчите? – Скульптурной лепки голова повернулась вполоборота, и Лера с мстительной радостью лицезрела негероический профиль. Должно быть, записной красавец не знал, что в этом ракурсе он теряет очки.
   – Василий Васильевич, – как могла, надменно произнесла Ковалева, протягивая удостоверение, – хочу напомнить: я журналист, собственный корреспондент газеты «Губернские ведомости» Валерия Ковалева.
   Крутов даже не взглянул на удостоверение:
   – Вы не ответили. – Доморощенный политик то ли не жаловал журналистов вообще, то ли за что-то недолюбливал собкора Ковалеву персонально. Знать бы за что.
   – Будем работать, – с напускным оптимизмом сообщила Ковалева, наслаждаясь изъяном в облике Крутова – незначительным искривлением носа, который обнаруживался, если смотреть сбоку и немного снизу, с той позиции, в которой находилась Лера.
   – А поконкретней можно?
   – Вы будете заниматься своими обычными делами, а я буду рядом, как ваш биограф.
   – И в результате сочините слезоточивую историю для домохозяек о трудовых буднях депутата Крутова?
   – Почему же слезоточивую?
   – А разве это не ваш стиль: писать мартирологи по поводу вырубленных лесов, загрязнения рек, атмосферы и почвы? На самом деле, – упредил Крутов Лерин возмущенный вопль в защиту природы, – вы неверно информированы, мне от вас такая жертва не нужна, вам не придется проводить со мной много времени. Я вам вообще не нужен. А на пустыре мы встретились, чтобы вы убедились своими глазами, что ситуация аварийная, грунтовые воды топят военный городок. Но если вам это все неинтересно, то не стоит и браться за статью. Насильно мил не будешь, так ведь? – Крутов обернулся к Лере и одарил игривым взглядом. «Что, птичка, попалась?» – читалось в этих лукавых, не знающих отказа глазах.
   От этого взгляда Лера задохнулась, как на шквальном ветру. Хозяин «фольксвагена» уже отвернулся, а Лера все не могла восстановить дыхание.
   Внутренний голос подсказал, что это провокация, но Лера повелась:
   – Василий Васильевич, а хотите, потрясем ваших избирателей? Представим вас спасителем и перечислим все ваши подвиги. Могу изложить события в духе эпических сказаний. Такую, знаете, наваяю оду: «Слово о Крутове». Как у Ломоносова, «На день восшествия Елизаветы Петровны…» – в смысле, на всероссийский престол.
   Кожаное сиденье под Крутовым заскрипело, он положил локоть на спинку и с интересом воззрился на собственного корреспондента «Ведомостей». Еще упругая щека образовала складку и нависла над белоснежным воротником рубашки – куда смотрит личный имиджмейкер?
   А Лере точно вожжа под хвост попала.
   – Царей и царств земных отрада, – декламировала она, возведя глаза к обтянутому перфорированной кожей потолку «фольксвагена» и помогая себе рукой, – возлюбленная тишина, блаженство сел, градов ограда… Так пойдет? Или классицизм не уважаете? Хотите ближе к сегодняшнему дню? Может, тогда сатира? Кого предпочитаете?
   Крутов отвернулся, удобно расположился в кресле, поправил пиджак и галстук, стряхнул несуществующую пылинку с колена и бросил водителю:
   – Влад, в «Утку».
   – Как прикажете, – тихо отозвался водитель, мягко грассируя.
   – Фонвизина, Гоголя, Салтыкова-Щедрина, Ильфа и Петрова? – несло Леру. – Выбирайте, я подстроюсь. Фельетон или памфлет?
   – Талант, – веско протянул Крутов и показал головой на заднее сиденье.
   Влад хмыкнул.
   – Спасибо, – кокетливо отозвалась Ковалева и поняла, что выдохлась. Обида на самовлюбленного хлюста схлынула так же внезапно, как поднялась, но теперь на смену ей пришла досада. Идеальные пропорции спутника, умный взгляд, красивый своевольный рот и все, о чем Лера не знала, но догадывалась, никакого отношения не имели к ней, неудачнице и клуше.
   – Остановите машину, пожалуйста, – устало попросила Валерия, увидев в окне крытую остановку. Галкина идея отправить ее к народному избраннику не понравилась Лере с самого начала.
   – Ну уж нет, – неожиданно резко ответил Крутов, – теперь вы со мной обязаны отобедать.
   – Это что, месть?
   – Если хотите – да. Боитесь?
   – Конечно, боюсь – закормите разговорами.
   – А вы язва, уважаемая.
   – Приходится, – извиняющимся тоном признала Лера.
   – Лучше подумайте над планом работы. Я вам письма передам, вы отберете самые отчаянные, и потом решим, что и как написать.
   Лере показалось, что она ослышалась.
   – Как написать что?
   – Статью.
   – Вы будете меня учить?!
   – А вы, конечно, уже все давно знаете, и учить вас – только портить, как я понял.
   – Ну раз поняли, остановите машину.
   – Успеете. Сначала обед.
   Вот. И этот тоже что-то прочитал на ее лице и не церемонится.
   «Фольксваген» нырнул в проулок, Лера закрутила головой, стараясь понять, куда ее привезли.
   Они подъехали к угловому одноэтажному зданию с остекленным фасадом, водитель остановил машину перед обнесенной якорной цепью парковкой, вышел и открыл Лере дверь.
   Лера взглянула на парня – широкое славянское лицо со смешливыми глазами выдавало добряка, и даже устрашающе лысый череп был не в состоянии что-то изменить. Лера сразу почувствовала расположение к водителю, в отличие от его шефа, и улыбнулась открытой улыбкой.
   – Спасибо, – ставя ноги на асфальт, любезно поблагодарила она.
   О пафосном ресторанчике, куда привез ее Крутов, Ковалева была наслышана. «Жирная утка». Европейский уровень, средиземноморская кухня и строгий запрет на джинсы. Лера не соответствовала установкам ресторана, а костюм Крутова только подчеркивал это несоответствие.
   Крутов уже вышел из машины и как-то странно посмотрел на Ковалеву.
   – Прошу, – направляясь к двустворчатым дверям, пригласил он свою гостью.
   Похоже, мужчина знал, что делал, и Леру отпустило.
   Но пока она семенила за высокой фигурой, снова почувствовала сомнение, а когда они проходили мимо зеркальной стены перед входом в зал, Валерия увидела свое отражение и пожалела, что не умерла в младенчестве. Понятно, почему Крутов так странно смотрел на нее.
   От дождя волосы прижались к голове, из пучка на затылке, наоборот, свисали намокшие пряди, но самое ужасное – тушь отпечаталась венчиком вокруг глаз, и вид у Валерии был клоунский.
   – Я сейчас, – мрачно бросила Лера и умчалась на поиски дамской комнаты.
   И там, стоя перед зеркальной рамой, на полу из черно-белой, уложенной в шахматном порядке плитки, Лера с отвращением признала:
   – Клуша.
   Зачем накрасилась? Чтобы ощутить себя женщиной? Поздно. Казимир уже спутался с Чижевской. Раньше надо было думать.
   И снова в голове замелькали обрывки из статеек психологов из серии «не так летишь, не так свистишь», прививающие комплекс неполноценности. Шейпинг, шопинг – все, что призвано омолаживать и украшать, – это все не для нее. Она несовременная – вот в чем главная проблема. И ей уже никогда не будет двадцать. Будет тридцать шесть, тридцать семь, тридцать восемь…
   Лера стерла отпечатки туши над и под глазами, припудрилась, расправила плечи, как советовала Бочарникова, и вышла в зал. Какая есть, такая есть. Что выросло, то выросло. Обмену и возврату не подлежит.
   Но, подходя к столику, за которым восседал этот седеющий жеребец Крутов, запаниковала и взмолилась: «Господи, мне бы только поскорее все закончить с ним и уехать домой». При мысли о доме сердце заныло так сильно, что Лера не заметила выгнутую ножку стула под Крутовым, споткнулась и с шумом приземлилась на свободное место. Дом ее там, где Казимир!
   – Осторожно! – придержал ее под руку народный избранник и принюхался. И уловил отчетливый пряный аромат разогретой под солнцем степи: божественной травы тимьяна, полыни, пижмы. Головокружительный дух исходил от мокрой журналистки. Запах – это визитная карточка женщины, ее лицо. Кстати, о лице: на журналистке лица не было.
   – Что с вами? Вам плохо? – забеспокоился Василий.
   – Нет-нет, – вымученно улыбнулась Лера, – банальный кинетоз.
   – Что за кинетоз?
   – Транспортная болезнь.
   – Выпейте. – Крутов наполнил коньячные рюмки себе и Лере.
   – Я на работе не пью.
   – Да бросьте вы, пейте, – нежно, но настойчиво потребовал Крутов.
   Очевидно, именно с этими интонациями депутат Заксобрания продавливал любую лабуду, вроде программы поддержки малого бизнеса, когда все понимают бесперспективность затеи в холодном налоговом климате.
   Лера сдалась, опрокинула рюмку и прислушалась к себе. Голодный желудок согрелся, узел, в который был завязан организм с юбилея «Ведомостей», ослабел. Вот чем надо было лечить депрессию – коньяком. Как она могла забыть о таком простом и эффективном средстве? Травила себя валерьянкой, а валерьянка, по последним данным, снижает память.
   Еще от стресса помогает мужчина. Желательно такой.
   Лера взглянула на Крутова. Тот изучал ее внимательным взглядом доктора на приеме.
   Лера смущенно попросила:
   – Не смотрите на меня так, пожалуйста.
   – Вам лучше?
   – Лучше.
   – Я заказал рыбу, – сообщил депутат и объяснил, увидев удивление на Лерином лице. – Женщины в основном предпочитают рыбу.
   – А мужчины блондинок, – усмехнулась Лера.
   – Ну, вам-то беспокоиться не о чем.
   Лера выпрямилась на стуле – красивый мужчина и коньяк оказались ловушкой.
   – В каком смысле?
   – В том смысле, что вы не блондинка. Я в этом разбираюсь.
   – Еще бы, – пробормотала Лера и с вызовом посмотрела на Крутова: – Что еще вы можете сказать обо мне?
   Определенно коньяк и красивый мужчина втягивали Леру в интригу.
   Депутата игра тоже увлекла.
   – Что вижу перед собой привлекательную молодую женщину, умную и талантливую, но закрытую на все замки и неуверенную в себе. – Василий наполнил стопки, будто собирался выпить за сказанное. Звучало на самом деле как тост.
   – Наверное, поэтому от меня муж и ушел? – под действием коньяка вырвалось у Леры.
   – Да бросьте, – заявил Василий Васильевич и откинулся на спинку стула. Выглядел он озадаченным.
   Под умным сочувствующим взглядом Лера испытала прилив жалости к себе и единым махом осушила вторую стопку.
   Депутат творил чудеса. За неделю затворничества у Леры ни разу не возникло желания найти уши, а здесь, в полумраке заведения, под коньячные звезды обманутая жена только и делала, что пресекала тягу к откровенности.
   – Ушел. – Крутов не спрашивал, Крутов утверждал.
   – Ну, не совсем ушел. Но изменил.
   – И вы узнали об этом.
   – Я… Да, я узнала.
   Крутов скрестил руки и откинулся на спинку стула:
   – Либо вы чего-то недоговариваете, либо ваш супруг – идиот.
   – Я недоговариваю, – легко согласилась Ковалева, чувствуя усиливающееся желание обнажить душу. И не только душу, что характерно. – На самом деле я застала мужа с любовницей, так что он идиот.
   – С юмором у вас полный порядок, значит, все образуется.
   Взгляд Крутова потеплел, и Лера пожалела, что этот взгляд принадлежит Крутову, а не любому другому мужчине. С любым другим у нее был бы шанс, а рядом с Крутовым она нажила бы себе комплекс Василисы Премудрой: вроде всем хороша, но… лягушка. Клуша – в ее случае.
   Голова слегка кружилась то ли от коньяка, то ли от этого записного обольстителя, по совместительству политика. Неужели они там, в Заксобрании, все такие? Лере показалось, что она пропустила что-то важное…
   Наконец им принесли заказ, и Лера вспомнила:
   – Так о каких письмах вы говорили, Василь Василич?
   – О письмах жителей военного городка.
   Не забывая подливать Лере коньяк и не скупясь на критические замечания в адрес администрации и военных, Крутов изложил ситуацию с затоплением домов. К концу программного выступления стало ясно: речь идет об апокалипсисе.
   – Так я вам и поверила, – пьяненько хихикнула Ковалева, когда Крутов обрисовал свой план по спасению городка. – Устройство ливневой канализации придумано наверняка для спасения вашего спортивного комплекса.
   – И комплекса тоже, – Крутов недовольно поморщился, – но не только. И вообще, Валерия, мне не нравится ваш ангажированный тон. Вы почему-то настроены против меня.
   – Пока я еще никак не настроена, а вот вы явно чего-то недоговариваете.
   – Перед вами я как младенец – чист и наг.
   – Не стоит устраивать стриптиз. Младенцу есть чем прикрыть наготу, у него солидный послужной список. Всех ваших шалостей я не помню, на слуху только некоторые. Но они производят впечатление. – Язык слегка заплетался, но мысли были ясными.
   – Валерия Константиновна, вы меня разочаровываете. Это всего лишь сплетни, на которые так падки мои бывшие коллеги. Мне рекомендовали вас как беспристрастного журналиста. Не вынуждайте меня обращаться к вашему руководству и отменять наши договоренности.
   – Флаг вам в руки, Василь Василич. – Коньяк придал Лере смелости и добавил такого дефицитного в ее организме легкомыслия.
   – Не повторяйте банальности, вам это не к лицу, – холодно предупредил Крутов и забросил ногу на ногу.
   – А вы не говорите со мной как с идиоткой.
   – А вы не смейте со мной обращаться как с каким-то гопником! – повысил голос Крутов.
   Ковалева опомнилась первой и уже хотела элегантно отыграть назад (в конце концов, она профессионал, а мужчина напротив – это ее гонорар), но Крутов, не меняя позы, хищно ощерился:
   – Вы даже не представляете, как мне жаль, что мы не нашли общий язык.
   Лера вспыхнула:
   – Нашли! Василь Василич, я даже откровенничала с вами.
   – Я не буду использовать эти сведения против вас, – жестко произнес Крутов. – Я вас не задерживаю.
   В сравнении с этим чудовищем-депутатом даже Казимир выглядел душкой.
   Хмель выветрился из головы Леры. Трясущимися руками она открыла сумку, достала кошелек и поднялась:
   – Спасибо за обед, за коньяк, за экскурсию на болото. Надеюсь, это покроет ваши расходы. – Лера вытянула руку над столом и разжала пальцы. Пятитысячная купюра сделала сальто и мягко легла в плетенку с хлебом.
   Ковалева успела заметить, как изменился в лице Крутов, и, не дожидаясь, пока поднаторевший в боях политик применит тяжелую артиллерию, резво выскочила из заведения.

* * *

   – Ты, мать, совсем спятила? – Бочарникова положила трубку и с вопросом в глазах уставилась на Ковалеву. – Я жду объяснений. Что там у вас произошло?
   Ковалева с самым несчастным видом сидела на том же диване, что и утром.
   – Не знаю, что на меня нашло. Я напомнила Крутову о махинациях, сказала, что не верю в его желание помочь гражданам…
   – Тьфу ты черт. – Галина нервным движением вставила с рот сигарету, прикурила, сделала затяжку и постучала по столу латунной зажигалкой. – А он?
   – А он заявил, что не задерживает меня.
   – И все?
   – Ну, я оставила на столике пять тысяч и удрала.
   – Круто. Теперь придется эту дуру Маньку-практикантку посылать к нему.
   – Галь, ты поняла, что сказала?
   – А ты поняла, что сделала?
   – Я думала, ты мне подруга, – упавшим голосом произнесла Лера.
   – А я еще, знаешь ли, зам главного редактора. И кроме дружеских, у меня есть служебные обязанности.
   – Ты можешь отправить к Крутову Мананку. Или кого-то из обозревателей. Или из социально-бытового отдела, – сама не веря в то, что говорит, заскулила Лера.
   – К такому фактурному мужику, нашему партнеру – и грузинскую княжну? Шутишь?
   – Ладно, проехали. Пока. – Предметы расплылись перед глазами.
   Лера поднялась, на негнущихся ногах вышла от заместителя, ничего не видя вокруг, до плелась до своего кабинета. Почему все навалилось сразу: муж, машина, а теперь подруга?
   – Валерия Константиновна, – на пороге стоял ответственный редактор Тихон Завьялов, – привет.
   – Привет. – Лера тяжело вздохнула и спрятала в сумочку носовой платок.
   – Мессалина говорила, что у тебя срочный материал?
   В редакции Галку за резкость не любили и называли Мессалиной. Лера была категорически не согласна с оскорбительным ярлыком, прилепившимся к подруге.
   – Галина, ты хотел сказать. Материал, Тихон Валерьевич, не состоялся.
   – А что состоялось? – Завьялов присел на стул для посетителей.
   – Есть черновик о всплывшей рыбе в нашем озере, и есть расследование об аварийных сбросах топлива с самолетов.
   Тема аварийных сбросов топлива была горячей, но совершенно закрытой. Летуны футболили Ковалеву к начальству, начальство кивало на высокое руководство, руководство выражалось обтекаемыми фразами, факты приходилось вылавливать по крупицам. В курилке управления, куда Лера проникла под видом новой секретарши, она узнала, что за месяц топливо в верхние слои атмосферы распылили два «боинга» и один Ил. Верхние-то верхние, но в зоне сброса, оказавшейся над дачными участками, на огородах одномоментно погиб будущий урожай. Еще бы. Шестьдесят две тонны керосина – не комар чихнул.
   – Давай про авиацию, так даже лучше, – подумав, разрешил Тихон. – У меня там неплохая подборка получается. Только давай в темпе.
   Хрустнув суставами, Тихон поднялся со стула и неслышно прикрыл за собой дверь.
   Лера уже принялась за расследование с выбросами, но вспомнила, что кандидат биологических наук Володя Душков в мае должен был закончить какие-то уникальные наблюдения за городскими птицами, и быстро набрала лабораторию академического института. Ей повезло, Душков был на месте и даже сам подошел к телефону – еще одно маленькое, но приятное совпадение.
   – Здравствуйте, Владимир. Это Ковалева.
   – Здравствуйте, Валерия Константиновна.
   – Что так официально? – Лера была знакома с Душковым лет десять.
   – Нет, что вы. Рад слышать.
   – Как ваша работа?
   – Систематизирую.
   – Не поделитесь выводами?
   – Конечно, приезжайте.
   Они договорились о встрече, и Лера хотела вернуться к авиации, но сразу как-то не вышло, мыслительный процесс вновь споткнулся о разрыв с Казимиром, размолвку с Бочарниковой и стычку с депутатом. Сосредоточиться удалось с трудом, и то после убойной дозы кофе.
   Поставив точку в расследовании, Лера посмотрела на часы. Девятый час! Гори все синим пламенем, сейчас она получит от Тихона нагоняй. Не желая подвергать свою психику новым испытаниям, Лера скопировала файл и отправила Тихону по электронной почте.
   Выключила компьютер, испытывая то редкое чувство удовлетворения, которое наступает после отлично выполненной работы, быстро собрала сумку, набросила курточку и высунулась в коридор – никого. Повезло в третий раз, а три маленькие удачи компенсируют один большой провал, значит, сказала себе Лера, самовлюбленного раскрасавца Крутова в расчет можно не принимать.

* * *

   Выполняя мамины поручения и заказы, утро Лера провела в бегах, на дачу ехала на такси и всю дорогу в деревню подсчитывала, во что ей обошлась экспедиция. То, о чем раньше Лера не задумывалась, сегодня вызвало шок: поездка пробила в бюджете серьезную брешь.
   Нора Максимовна выражала протест старости обтягивающими майками всех оттенков фуксии и джинсами в духе хиппи. Лоб Норы Максимовны украшала скрученная жгутом, освежающая цвет лица яркая косынка кораллово-лилового цвета, кокетливо повязанный узел располагался над ухом. В облике матушки было что-то от корсара.
   Соперничество, которое она вела с единственной дочерью всю сознательную жизнь, не прекратилось даже с уходом на пенсию.
   – Привет. – Лера привычно ткнулась в провисшую щечку. – Ма, ты прекрасно выглядишь. – Дочерний долг был выполнен: продукты привезены, комплименты произнесены.
   – Откуда ты? Ты не на работе? Что-то случилось? – Нора Максимовна изучала лицо дочери.
   – Ма, я ушла от Казимира и пока перебралась к тебе.
   Нора Максимовна выдержала паузу и сняла очки:
   – Лера, в семье всякое бывает. Может, еще все утрясется?
   – Это вряд ли.
   – Дело твое. Только…
   – Что, ма?
   Нора Максимовна вернула очки на место и сделала рукой неопределенный жест:
   – Да так. До октября еще куча времени.
   Понятно. Матушка не испытывает восторга от перспективы жить под одной крышей со взрослой дочерью и надеется, что вопрос с жил площадью за лето решится.
   – Где твоя машина? – заглядывая в пакеты, поинтересовалась Нора Максимовна.
   – Машину я разбила, – сообщила Лера и тут же обозвала себя дважды дурой: за то, что разбила машину, и за то, что сказала об этом маме.
   – Как?! – Развод дочери произвел меньший эффект, чем новость о машине. Нора Максимовна потеряла интерес к пакетам. – И как же ты теперь?
   Вопрос был далеко не праздным: дачный участок был отдан на откуп цветам, и всеми продуктами Нору Максимовну снабжали дочь с мужем.
   – Как сегодня. – Лера неопределенно пожала плечами.
   – Скажи, какие перспективы у тебя с работой?
   – Не знаю, – искренне сказала Лера.
   – Я не удивлена, – заявила Нора Максимовна, – что ты осталась у разбитого корыта. Ни работы, ни денег, ни детей в тридцать пять лет. Долго думала, дорогая моя. Раньше надо было с ним рвать или терпеть уже до конца.
   Норе Максимовне казалось, что, если испортить дочери настроение, она изменится и возьмет судьбу в свои руки.
   Ничего, кроме раздражения, эти псевдопсихологические экзерсисы не вызывали. Лера рассердилась:
   – Ну откуда ты знаешь?
   – Поживи с мое. – В тоне Норы Максимовны Лере слышались отголоски их давних ссор.
   Неспособность дочери к действию, привычку прятаться от жизни Нора Максимовна называла инфантильностью и винила в этом Лериного отца – своего мужа, после смерти которого перестала критиковать дочь, хотя дух соперничества не утратила.
   – Откуда у тебя эта вещица? – отвлеклась на длинную льняную Лерину юбку мама.
   – Это с прошлого года. Не помнишь?
   – Не помню. По-моему, мне пойдет такая.
   – Хочешь, забирай себе.
   Эта традиционная фраза сопровождала почти все набеги на гардероб дочери, заканчивающиеся актом дарения. Как обычно, Лера почти сразу выбросила белый флаг, только на этот раз мама почему-то оскорбилась:
   – Ну, у тебя не та ситуация, чтобы раздаривать одежду.
   После мятного чая Леру сморило, обратный путь в электричке пугал сложностью: тащиться неизвестно сколько, потом добираться с вокзала на маршрутке или на троллейбусе. Раньше двенадцати домой она не попадет. Бр-р.
   – Ма, я, пожалуй, переночую здесь.
   – А как же работа?
   – У меня отгулы. – Хоть здесь хватило ума соврать.
   – Господи, конечно, оставайся, – захлопотала Нора Максимовна. – Сейчас дам тебе постель.
   Лера усилием заставила себя подняться, собрала на поднос посуду и понесла на кухню.
   Деревенские звуки, так отличающиеся от городских, действовали умиротворяюще, примиряли с жизнью. Ногастая Манька Чижевская, рукастый Казимир и глазастые коллеги стали казаться призраками.
   Лера умылась, переоделась в старенький халат, включила «Раптор» и вытянулась на постели. Ее тут же затянуло в сон, хотя она слышала, как стучит посуда, хлопает дверь в спальню и шуршат привезенные пакеты.
   Проснулась Лера от маминого голоса:
   – Казимир, как бы я к тебе ни относилась, я молчала и никогда тебя не выдавала. Теперь у меня руки развязаны, и я скажу тебе то, что хотела сказать давно: ты дерьмо. Если ты добровольно не согласен делить все поровну, я найму лучшего адвоката, и ты все отдашь. И все твои заходы налево я тебе припомню в суде.
   До конца ночи Лера ворочалась с боку на бок и заснула только под утро, когда серый рассвет потревожил ворчливый воробей.
 
   В тот же день Крутов призвал Леночку к ответу за пассаж с корреспондентом.
   – Объясни, почему именно Ковалева? – потребовал отчета Василий Васильевич.
   Леночка не боялась шефа, ибо шеф был:
   а) старинным другом отца, а также ее крестным, и она помнила дядю Васю сколько себя;
   б) вспыльчив, но отходчив. Это Леночка усвоила с первых же дней работы. Задание с собкором она выполнила на «отлично», в этом Леночка не сомневалась.
   – Потому что Ковалева завотделом экономики, и тема природы – ее тема, – отрапортовала она.
   Крутов молча ждал продолжения и приглядывался к помощнице.
   К Леночке нужно было привыкнуть – девушка пугала новичка несуразностью и отсутствием пропорций. Высокая, с большой головой на короткой шее, с неразвитыми плечами и тяжелым низом. Во всем ее облике было много «но». Только высокий, упрямый лоб был в полном согласии с содержимым черепной коробки.
   – Василь Василич, вы меня не слушаете, – обиделась Леночка.
   Пойманный на месте преступления, Крутов покачал головой:
   – Ты меня не перестаешь пугать. Зачем девушке столько мозгов?
   – Чтобы держать окружающих в тонусе.
   – Выскочила бы замуж, как все приличные барышни, внуков Диме нарожала бы, а ты все растешь над собой, – на правах друга семьи Крутов иногда позволял себе сентенции в духе домостроя, – и все умнее и умнее делаешься. Не знаю, кому это понравится.