Страница:
Что-то у соседей давно тихо, последние полсуток только слышен Rammstein, боевики и вестерны (с точки зрения Августы, сосед был примитивен во всем)
От децибелов воздух вибрирует. Глухота дураку гарантирована. И импотенция.
Августа не заметила, как загладила складку на халате. Сбрызнула заутюженное место водой из распылителя, поводила утюгом – порядок.
Руки монотонно двигались, голова постепенно переключилась на вчерашний день, вспоминала эпизод за эпизодом, как слайд-шоу.
Эта нахалка из 22-й квартиры явилась за солью – верх цинизма. Ни стыда ни совести. Хотя откуда у таких совесть и стыд? Бабочка-однодневка. Такие живут инстинктами. Быстро спарились, быстро разбежались. И выглядит соответственно. Злоупотребляет всем, чем можно злоупотреблять: косметикой, сигаретами, спиртным и сексом – лицо порочное, взгляд циничный, улыбка блудливая – без необходимости, в силу привычки.
Тяжелый рок сотрясал стены, ударные били прицельно в мозг.
Хотелось взять топор, выйти в подъезд и садануть по электрощиту, устроить замыкание. Но тогда сосед, не признающий никаких других развлечений, переключится с тяжелого рока на тяжелый секс, и Августа выбрала рок.
Место халата на гладильной доске заняла футболка брата. Размером уже догнал ее, сорванец.
Как раз в этот момент за стеной наступило затишье, и не успела Августа обрадоваться, как заскрипело ложе любви. Августа только мрачно ухмыльнулась от того, насколько точно уже изучила повадки примитивного самца.
Через пять минут затылок Августы взмок, кровь прилила к малому тазу.
Нет, это невозможно. Что такое нужно делать с женщиной, чтобы она так стонала?
Как остановить этих рабов собственных инстинктов? Снова позвонить в дверь или постучать по трубе? Или бросить камень в открытую балконную дверь? А если бы Данька был дома? Ужас!
Августа щелкнула пультом, нашла на каком-то канале боевик, усилила звук и тут же принялась прислушиваться к тому, что делалось за стеной.
За стеной царило безумство плоти, экстаз, разгул.
Бросив утюг, Августа понеслась на кухню, трясущимися руками распахнула шкафчик с аптечкой, сунула в рот таблетку бромида и проглотила не запивая.
Эти двое доведут ее до нервного срыва. Уже довели.
Тут в Августе заговорил скептик: дорогая, отчего ты больше злишься – от оскорбленной нравственности или от неудовлетворенности и зависти? Страдать от всего сразу в двадцать девять лет невозможно. Определись, наконец.
Уж поверь, будь у тебя мужчина, вы с ним шокировали бы соседей не меньше, чем парочка за стеной. После стольких лет воздержания ты вела бы себя ничуть не скромнее.
Августа потянула носом. Утюг! Елки зеленые! Данька остался без любимой футболки, теперь придется покупать новую. Сколько это стоит теперь?
Августа сбегала за солью и газетой. Пока возила днищем утюга по кучке соли, постепенно вбирающей в себя нагар, мыслями снова завладели мужчины.
На прием приходят всякие-разные, но Августа не представляла, как можно влюбиться в пациента с белком в моче или с гельминтозом, с низким гемоглобином или повышенным холестерином, с сердечной недостаточностью, язвой, увеличенными гландами или острым панкреатитом. Интерес к мужчине полностью подменял интерес к его анализам.
Вне зависимости от возраста это были больные дети, нуждающиеся в заботе и опеке. Влюбиться в ребенка – это сексуальная патология, но другие мужчины на прием не приходили. Даже у Ильина, завполиклиникой, единственного в коллективе мужчины (старичок-отоларинголог не в счет), была язва – об этом знал весь персонал.
Ко всему внутренний голос предостерегал, что можно оказаться опекуншей при таком подопечном до конца дней. Августа была готова лечить все человечество, но только не мужчину, с которым предстояло лечь в постель. Мужчина ее мечты был здоров как бык и пятаки мог ломать.
Когда у нее появились подобные воззрения, Августа и сама не заметила. Наверное, в прозекторской, куда их отправили на первом курсе и где в синем свете кварцевых ламп лежало тело совсем молодого мужчины, умершего от инфаркта.
Августа встрепенулась, бросила быстрый взгляд на часы – следовало поторопиться, чтобы не опоздать. Как все-таки хорошо летом – эпидемий нет, вызовов немного.
Выключила телевизор и прислушалась. За стенкой стояла непривычная, почти противоестественная тишина. Язвительно подумала: что-то сегодня парочка подозрительно быстро управилась с оргазмом.
Секс получился вялый, без огонька, Матвей был явно не в форме.
– Все отлично, тебе просто поспать надо, – заверила нудисточка. Она приложила некоторую фантазию, чтобы взбодрить полуживого партнера.
Нимфоманка чертова, беззлобно думал Мотя – мысли тоже были вялыми, как детородный орган, сил шевелиться не было.
– Я позвоню, – промычал он, когда Тоня или Таня отвалилась сытой пиявкой.
– Ага, – согласилась пиявка. Она вообще со всем соглашалась, что вызывало подозрение.
Проводив незваную гостью, Матвей достал из упаковки пузырек с таблетками для нервов и перечитал инструкцию.
Инструкция вселяла оптимизм: «Показания к применению: повышенная раздражительность, бессонница, гипертоническая болезнь. Способ применения: взрослым 3–4 таблетки в день… Противопоказания: депрессия (еще чего), гипотензия (фиг знает, что это такое, но у него точно этого нет), анемия (что-то знакомое, но тоже фиг поймешь), дыхательная недостаточность (не дождутся), выраженный атеросклероз (тьфу-тьфу-тьфу)».
Убедившись, что таблетки ему не противопоказаны, Матвей принял еще одну.
На часах еще не было восьми.
Чертыхаясь, Матвей потащился на кухню, хлопнул таблетку бромида, вернулся в постель и стал вынашивать планы мести.
Задавить фортепьяно легко можно хард-роком или металлом, но подскакивать в восемь утра с постели, находясь в отпуске, – этого они не дождутся, и Матвей дал себе слово не вставать.
Слово Матвей сдержал: время от времени накрывая голову подушкой, прослушал почти весь репертуар первой части «Школы игры на фортепьяно».
Под занавес соседи исполнили (довольно чисто, не вызвав внутреннего содрогания) «А кто у нас ум-ный, кто у нас разум-ный? Ваня у нас умный, он у нас разумный…». Видимо, любимое произведение.
Когда же за стеной установилась тишина, незамысловатый стишок засел в черепной коробке и крутился еще несколько минут: «А кто у нас ум-ный, кто у нас разум-ный…» – верный признак идиотизма. Чтоб тебя!
Затем мысль стала отклоняться от гениальных строчек, вилять, и Матвей снова заснул. И проспал бы весь день, если бы не нагрянула мать, вернувшаяся из Турции.
Матвей любил матушку, единственное, что не выносил, – ее навязчивое желание женить сына на очередном синем чулке.
Желание завладело матерью, еще когда Матюша поступил на первый курс университета. Мотивация у желания была странной.
– Женишься – станешь серьезным человеком, – с фанатичной верой в глазах твердила мать.
Матвей знал с десяток женатых ровесников, у которых в голове гулял ветер и которых жены – такие же безголовые, как и их мужья, – пытались воспитывать на свой лад. К концу второго семестра процент разводов в таких семьях приблизился к ста. Сын пытался возражать и приводил статистику, но мать в цифры не верила, она верила в исключительность сына и еще в мудрость соседа по даче Григория Ивановича Саморукова – ветеринара на пенсии.
Озабоченная холостяцкой жизнью сына, Лидия Родионовна советовалась с соседом, как с самым близким человеком. Кровная родственница – сестра – была далеко и не отличалась умом. А Григорий Иванович всегда так мог объяснить и посоветовать, что Лидия Родионовна сразу понимала: все будет хорошо, главное – не сдаваться.
Уже одно то, что Григорий Иванович принял горячее участие в судьбе единственного сына, говорило в пользу соседа. Волею случая Григорий Иванович поставлял Матюше невест. Внучатая племянница Люся и дочь покойной супруги от первого брака Азалия – это были протеже Григория Ивановича.
Поводом к этому стала измена Жучки (вечной спутницы Григория Ивановича, пегой кривоногой и злобной псины, отдаленно смахивающей на таксу) лысоватому кобельку по кличке Зяма с залетным кобелем.
Залетный был другой весовой категории, на корпус выше, и в процессе все время ронял Жучку, а она валялась между лапами у избранника и не выказывала неудовольствия – совсем наоборот, была на все согласная.
Стоя в сторонке, Зяма заходился беспомощным лаем.
Глядя на это безобразие, Лидия Родионовна в сердцах обозвала Жучку проституткой и плюнула, на что Григорий Иванович мудро заметил:
– Жучка только выбирает сильные гены – таким образом она участвует в эволюции. Точно так же ведут себя женщины и мужчины. Инстинкт.
Под впечатлением от этих слов Лидия Родионовна доверилась старичку полностью.
В своих рекомендациях Григорий Иванович опирался на науку об инстинктах – этологию:
– У мужчины при виде красивой женщины в три раза увеличивается этот… – старичок с задумчивым видом поскреб бровь, – зрачок. Если при виде девушки расширяется зрачок – ее нельзя брать в жены, потому что это будет один геморрой: такая девушка привлечет и других самцов. На какую девушку зрачок не реагирует – ту смело можно брать в жены. Вот так мы и вычислим будущую жену вашему Матвейке.
– По вашим зрачкам? – неумело маскируя ревность под удивление, спросила Лидия.
Видимо, отставной ветеринар Саморуков особой чуткостью не отличался:
– Нет, зачем? По зрачкам Матвея. Вы будете наблюдать, как он реагирует на девушку, и увидите.
Результаты наблюдений ввергли Лидию Родионовну в крайнее сомнение: зрачки Матвея при виде Люси сузились, а при взгляде на Азалию вообще закатились. По теории, апологетом которой был Григорий Иванович, получалось, что из обеих девушек могли получиться отличные жены.
Вот только Матвей об этом слышать ничего не желал.
Стычки сына с матерью носили мирный характер, пока мать не притаскивала в дом очередную синечулковую девицу.
От девицы обычно за версту несло венцом безбрачия, на что указывал матери Матвей по окончании визита.
– А какая тебе нужна? – горячилась матушка. – Красавица? Так на красавицу все будут пялиться. Оторва и шалава? Чтоб задом крутила? Так она ж не только у тебя под носом задом крутить станет, сынок, а при любом удобном случае. А французы говорят: хочешь спокойной жизни – женись на некрасивой.
– Какая же это спокойная жизнь, если муж все время левачит? Так инфаркты мужчины и получают – от переживаний. Ну-ка, поживи с мыслью, как бы не засветиться, не погореть и не проколоться. Отсюда и ранняя смертность среди мужчин, – с серьезным видом стращал матушку Матюша, разбивая наголову Григория Ивановича с его стройной прикладной теорией.
– Свят-свят-свят, – пугалась Лидия Родионовна, но попытки подыскать себе невестку понеказистей не оставляла.
… С трудом разлепив глаза, Матвей принял душ и побрел на кухню. Внутренний голос шептал, что семь месяцев матушка провела в поисках невесты и сейчас начнется артобстрел.
Предчувствие его не обмануло.
Поставив под нос Матюше тарелку с двумя румяными толстобокими котлетами и пюре – желтым, как на картинке в поваренной книге, – мать налила сока в высокий прозрачный стакан для коктейлей, поставила локти на стол и с умильным выражением понаблюдала, как сын все это наворачивает.
– Господи, худющий-то какой, – вздохнула она и смахнула навернувшуюся литровую слезу.
– Нормальный, – прогудел Матвей. Рядом с матерью Мотя вопреки здравому смыслу всегда чувствовал себя ребенком.
Вопрос с невестой мать начала вентилировать после первой порции котлет, причем подобралась к запретной теме, используя обходной маневр:
– Сынок, до какого у тебя отпуск?
– Пять месяцев, – интенсивно работая челюстями, отозвался Матвей, – как обычно.
– Ты деньги-то не транжирь, а то не хватит на пять-то месяцев, – для порядка сварливо напомнила мать. Тема денег была тоже взята на контроль еще в студенчестве, когда Матвей стал бегать на подработки.
– Мам, я хочу купить кабриолет.
– Кабриолет? – Перед мысленным взором Лидии Родионовны возник двухколесный конный экипаж. – Это еще зачем?
– Круто же.
– Да уж. Круче некуда.
– Это машина такая, – поспешил успокоить матушку Мотя, – с откидным верхом. Ну, как в кино.
– Как в кино? – внезапно рассердилась матушка. – Это же какие деньги-то! Или ты собрался всю жизнь на заработки мотаться? Сейчас начнутся дружки-приятели, девки-прилипалы, не успеешь оглянуться, а денег-то и нет! Уже, поди, половина осталась?
– Да я всего несколько дней как дома, – возмутился сын, – ничего еще не потратил.
– Ешь, ешь, сынок. Вот и хорошо, и не трать. Может, на свадьбу понадобятся, – плавно съехала на излюбленную тему мать.
Котлеты, пюре, отвлекающий маневр – удар! – Матвей зазевался и пропустил первый бросок по воротам.
– На чью свадьбу? На твою? – не сразу нашелся он.
– Поговори у меня. – Мать притворно замахнулась полотенцем. Она любила, когда сын заговаривал о ней как о потенциальной невесте. – Мне уже пора внуков нянчить.
– Ма, – промычал с полным ртом Матвей, – а хочешь, привезу тебе в невестки смышленую нанайскую девушку?
– Тьфу на тебя. Вот соседка твоя новая, Ава, – чудо какая девочка. И серьезная.
Матвей едва не подавился:
– Как-как? Ава?
– Ну и что? Ава, – оправдывалась мать. – Что такого? Не Даздраперма же и не Сталина.
Матвей фыркнул:
– И на том спасибо. По-моему, у нее ребенок есть.
– Нет, это они с братом живут. Сироты, – потупив взгляд, проинформировала мать, – я немного соседей поспрашивала. Сама пацана тянет. Очень хорошая, серьезная девочка.
Лидия Родионовна еще что-то говорила, а Матвей явственно слышал командирский голос, с четкостью метронома отсчитывающий ритм: «И-и – раз, и-и…»
– Хорошая, значит, серьезная девочка, – злобно фыркнул он.
Теперь уже Мотя не сомневался: серьезная хорошая девочка – уродина. Мамин выбор другим быть не может.
– Да, – обрадовалась мать, будто Мотя дал согласие на сватовство, – вот и познакомился бы по-соседски. Попросил бы спичек или соли, а еще лучше – за свечкой, если свет отключат, а там, глядишь, разговор бы завязался. Дело-то молодое.
– Мам! Какие свечки? – простонал Мотя. После нескольких бурных ночей к соседке только за свечками соваться. Матвей даже представлять не хотел, какого мнения о нем эта серьезная и страшненькая Ава.
Неожиданно мысль совершила поворот на сто восемьдесят градусов: а если все наоборот? Может, его акции в глазах соседки подскочили после ночных бдений?
Может, бедная дурнушка уже в него по уши втрескалась, а увидит, и будет бегать как собачонка?
В чужом затхлом коридоре стояла непередаваемая смесь запахов: псины, непроветриваемого помещения и квашеной капусты, а из туалета явственно тянуло мочой. Раньше подобное амбре опрокинуло бы Августу в нокаут, а теперь хоть бы хны. За два года работы даже обоняние притупилось. Да что там обоняние – зрение стало хуже: природа позаботилась и об этом.
– Спасибо, дочка, – в руку Августе ткнулась сухая старушечья лапка, – возьми вот.
– Спасибо, – быстро сунула купюру в карман Августа. Больные оценивали ее работу по собственной шкале ценностей.
Не так много старушке нужно для счастья. Ну, выписала она Клавдии Степановне льготные препараты на два месяца вперед, чтобы та не таскалась в поликлинику лишний раз и не вызывала участкового – давление-то у старушки никуда не денется. Давление исчезнет только вместе с Клавдией Степановной.
Купюру Августа вынула из кармана уже на улице – пятьсот рублей.
На пятьсот рублей можно купить… не много можно купить, но тоже деньги. «Конфет Даньке куплю – он любит», – с материнской нежностью вспомнила о брате Августа.
Материнская нежность быстро сменилась детской мстительностью: если подрался с кем-нибудь, конфет не получит. И если снова с балкона водяные бомбы метал – тоже не получит. И если посуду не вымыл – тоже. Выходило, что на конфеты вовсе не стоит тратиться, потому что подраться Данька, может, и не подрался и даже бомбы, возможно, не метал, а вот посуду не вымыл – это к бабке не ходи.
С этими мыслями Августа заскочила в магазин и купила полкилограмма докторской колбасы – дешево и сердито. Белок растущему организму полезней, чем углеводы. Хотя… Тут на Августу нахлынуло раскаяние, твердыня поколебалась, и уже перед кассой она сунула в корзинку пакетик карамели.
Когда Августа вышла из магазина, на улице заметно стемнело, и ей нестерпимо захотелось одного – добраться до дому, проглотить на скорую руку бутерброд, устроиться на постели и посмотреть какой-нибудь душевный кинчик.
Тут она вспомнила, как развлекаются соседи, и приуныла.
Определенно, с этим надо что-то делать. Может, в полицию заявление написать? Прекрасная идея. Вопрос только в том, что писать в заявлении? Что соседи всю ночь трахаются как кролики, мешают спать? Участковый скажет – частная территория, имеют полное право, не на улице же соседи этим занимаются, а у себя дома. Как будто это главное. А если все слышно так, что и видеть не обязательно? Почти что секс по телефону. Это в расчет полиция принимает?
Или надо подать в суд на строителей? Если судья женщина, дело можно выиграть, а если мужчина – индейское жилище «фигвам».
Надо что-то придумать неординарное. Подмешать в соль стрихнина и отнести в подарок? Нет, гуманнее смешать соль со слабительным и успокоительным. А может, обратиться к знакомым хирургам с просьбой кастрировать соседа?
Фантазируя подобным образом, Августа вошла в подъезд и загрузилась в лифт.
Пока лифт поднимался, воображение нарисовало садистскую картинку: соседа – верзилу-олигофрена в ковбойке и шляпе шерифа – похищают и усыпляют люди в масках (медицинских, разумеется, а не в «балаклавах»), сунув под нос тряпку с хлороформом – как в детективах. Августа кровожадно хмыкнула.
На пятом этаже лифт дернулся, Августа изготовилась выйти, двери, лязгая и скрежеща, как крепостные врата, с натугой разъехались.
В этот самый момент навстречу Августе из порноквартиры номер 22 выкатился парень… тот самый – из аптеки…
Едва взглянув на нее, парень шарахнулся, как от привидения, и потерял тапку. Прыгая на одной ноге, подцепил тапку ногой, перестал метаться и замер, как удав, вперив в Августу немигающие глаза.
В голове Августы начался переполох, мысли завертелись, как в центрифуге. Половой гигант, отличник секс-услуг, любитель дури, ковбой-олигофрен – это и есть парень из аптеки? Парень, о котором она несколько дней думала, что он мог быть ее парнем? О котором она думала, что он склонен к опекунству?
Августа почувствовала себя обманутой. Так жестоко она еще не разочаровывалась в людях.
Как только этот отвратительный тип мог ей понравиться?
Взбунтовавшаяся копна нечесаных волос, мятые шорты, припухшая со сна физиономия – как пить дать весь день спал, ночной мотылек.
Августа задержала взгляд на ногах, покрытых темным пухом и обутых в домашние клетчатые тапки без задников, подняла глаза на футболку.
Футболка оказалась не просто так, а с вывертом: всю грудь занимал достаточно натуралистично выполненный виниловый фаллос с романтическими крылышками – ну, естественно, что еще может напялить на себя это одноклеточное, идущее на поводу у инстинктов?
Интуиция говорила, что в скором времени этот идиот будет выскакивать нагишом на лестницу. Спасай потом его еще и от передоза. Ну почему, почему им с Данькой так не повезло с соседом?
Ну, поселился бы в их блочке с вонючим подъездом, изгаженным лифтом и отсутствующей звукоизоляцией авиаконструктор. Или модельер. Или, на худой конец, какой-нибудь генерал или бизнесмен.
– Здрасте, – отвратительный тип вышел из столбняка, – а вы приехали или уезжаете?
Тут до Августы дошло, что она все еще стоит в лифте и пялится на соседа.
– Приехала. – Она с независимым видом шагнула на площадку, обойдя парня, направилась к своей двери. Рука на автопилоте нырнула в боковой кармашек сумки и загремела ключами.
– Вы здесь живете? – Вопрос выстрелил в спину.
Сведя лопатки, Августа воровато оглянулась.
Одноклеточный выглядел потрясенным. Потрясение плавно сменилось растерянностью, растерянность – смущением. Парад эмоций не укрылся от внимательных глаз Августы. Внутренний голос шепнул: «Держись от него подальше», и Августа выдоила из себя:
– Э-э-э… Н-нет, я здесь не живу.
И поняла, что сваляла дурака.
Если Даньки нет, как она попадет домой? А если Данька дома, то моментально с порога забросает вопросами: «Почему звонишь?», «А где ключи?», а то и вовсе брякнет: «Наша мама пришла, молока принесла» (иногда, войдя в раж, братец любил так приколоться на людях), и тогда будет вообще не разгрестись.
– А-а, – с видимым облегчением протянул сосед, – так вы в гости?
– Нет. Да. У меня здесь родственники живут, – не покривила душой Августа.
– Я вот тоже… это самое… приходил в гости… к другу, – пускал радостные пузыри озабоченный идиот.
В Августе проснулся скептик: «Скажи, кто твой друг, и я скажу, кто ты».
Она еще раз выразительно посмотрела на клетчатые тапки.
И все-таки: эта темная личность – сосед или друг соседа?
Перехватив полный невысказанного сомнения взгляд, темная личность пустилась в туманные объяснения:
– Мне только до машины. Не переношу сланцы. Аллергия.
Августа уже потеряла интерес и к тапочкам, и к озабоченному идиоту: ее опасения стали сбываться – за родной дверью явственно слышались шорохи и возня.
– Я Матвей, – не мог угомониться отвратительный тип, – а вас как зовут?
Одна ложь тут же потянула за собой другую:
– Люба.
– Телефончик не дадите? – пошел вразнос Матвей.
Справедливости ради, Августа вынуждена была признать, что на нарка тип не был похож. На долю секунды она даже пожалела об этом, но уже в следующее мгновение профессионал взял верх над оскорбленной женщиной. Расширенные зрачки могут быть результатом волнения или плохого освещения. Да, скорее всего. Речь, движения и реакции у соседа не были заторможенными или лихорадочно-суетливыми – наоборот, они были более чем здоровыми. Более чем… Учитывая этот румянец. И похотливый взгляд. И радостный оскал.
Оба продолжали стоять, уставившись друг на друга: Матвей – на ключи в тонкой руке, Августа – на домашние клетчатые тапки.
Молчание становилось неприличным, Августа лихорадочно искала слова.
– Послушайте! – Смуглое ангельское личико покрылось нежным румянцем. – Этот ваш друг мешает жить соседям. Поговорите с ним, объясните, что нужно хоть немного считаться с окружающими, нельзя же быть таким… примитивным, таким… примитивным животным.
– Да? – промямлил Мотя. – Он это может, он такой.
– Ну, так поговорите с ним!
– Да хоть сейчас!
Скроив зверскую рожу, Матвей вдавил кнопку звонка.
Электронный звук бумерангом облетел пустую квартиру, вернулся назад и приземлился у порога.
– Надо же, – лоб Матвея собрался морщинками, – только что был дома. Вот только что.
Он снова нажал на звонок. С осуждением прослушал очередную трель и выдавил:
– Наверное, в душе. Но вы не волнуйтесь, я все равно его достану, обещаю. Он от меня никуда не денется, вот увидите, я из него эту дурь выбью. Я ему покажу.
– Очень хочется верить.
– Неужели так мешает? – Лицо Матвея выражало неподдельное участие.
– Представьте – да. Пожилая женщина с гипертонией не может спать из-за этого морального урода, – с видимым удовольствием произнесла Августа, – давление сбить невозможно. Однажды дело закончится гипертоническим кризом, и ваш друг станет убийцей. Косвенным.
Такая преданность гипертонической родственнице Матвею показалась странной, если не подозрительной. Такая преданность не может быть естественной, такая преданность попахивает корыстью, замешанной на наследстве.
– Убийцей? – немного рассеянно поинтересовался он. – Я всегда знал, что мой приятель этим закончит. Ну ничего, я ему задам. Он у меня увидит небо в алмазах. Я ему такое устрою… Я ему рожу набью, если не послушается.
– Вот только без рукоприкладства, если можно, – поморщился ангел. На то он и ангел.
Узел затягивался, развязать его мог только его величество Случай.
Случай не замедлил явиться: дверь квартиры номер 21 приоткрылась, из-за нее на площадку выглянул любопытный глаз.
– А ты чё тут?… – начал братец, но Августа, всеми силами стремясь избежать разоблачения, толкнула дверь и беспардонно впихнула Даньку в глубь квартиры.
… Проводив нудистку, Матвей принял еще одну пилюлю бромида и теперь, абсолютно неспособный на подвиги, сонно пялился в открытый зев холодильника.
В меню были пельмени.
При воспоминании о пельменях Матвея всего передернуло: второй день употреблять несоленые – так даже в тайге над ними не измывались. И зачем только соврал матушке, что приготовил мясо по-французски? Интересно, как оно выглядит – это мясо по-французски?
От децибелов воздух вибрирует. Глухота дураку гарантирована. И импотенция.
Августа не заметила, как загладила складку на халате. Сбрызнула заутюженное место водой из распылителя, поводила утюгом – порядок.
Руки монотонно двигались, голова постепенно переключилась на вчерашний день, вспоминала эпизод за эпизодом, как слайд-шоу.
Эта нахалка из 22-й квартиры явилась за солью – верх цинизма. Ни стыда ни совести. Хотя откуда у таких совесть и стыд? Бабочка-однодневка. Такие живут инстинктами. Быстро спарились, быстро разбежались. И выглядит соответственно. Злоупотребляет всем, чем можно злоупотреблять: косметикой, сигаретами, спиртным и сексом – лицо порочное, взгляд циничный, улыбка блудливая – без необходимости, в силу привычки.
Тяжелый рок сотрясал стены, ударные били прицельно в мозг.
Хотелось взять топор, выйти в подъезд и садануть по электрощиту, устроить замыкание. Но тогда сосед, не признающий никаких других развлечений, переключится с тяжелого рока на тяжелый секс, и Августа выбрала рок.
Место халата на гладильной доске заняла футболка брата. Размером уже догнал ее, сорванец.
Как раз в этот момент за стеной наступило затишье, и не успела Августа обрадоваться, как заскрипело ложе любви. Августа только мрачно ухмыльнулась от того, насколько точно уже изучила повадки примитивного самца.
Через пять минут затылок Августы взмок, кровь прилила к малому тазу.
Нет, это невозможно. Что такое нужно делать с женщиной, чтобы она так стонала?
Как остановить этих рабов собственных инстинктов? Снова позвонить в дверь или постучать по трубе? Или бросить камень в открытую балконную дверь? А если бы Данька был дома? Ужас!
Августа щелкнула пультом, нашла на каком-то канале боевик, усилила звук и тут же принялась прислушиваться к тому, что делалось за стеной.
За стеной царило безумство плоти, экстаз, разгул.
Бросив утюг, Августа понеслась на кухню, трясущимися руками распахнула шкафчик с аптечкой, сунула в рот таблетку бромида и проглотила не запивая.
Эти двое доведут ее до нервного срыва. Уже довели.
Тут в Августе заговорил скептик: дорогая, отчего ты больше злишься – от оскорбленной нравственности или от неудовлетворенности и зависти? Страдать от всего сразу в двадцать девять лет невозможно. Определись, наконец.
Уж поверь, будь у тебя мужчина, вы с ним шокировали бы соседей не меньше, чем парочка за стеной. После стольких лет воздержания ты вела бы себя ничуть не скромнее.
Августа потянула носом. Утюг! Елки зеленые! Данька остался без любимой футболки, теперь придется покупать новую. Сколько это стоит теперь?
Августа сбегала за солью и газетой. Пока возила днищем утюга по кучке соли, постепенно вбирающей в себя нагар, мыслями снова завладели мужчины.
На прием приходят всякие-разные, но Августа не представляла, как можно влюбиться в пациента с белком в моче или с гельминтозом, с низким гемоглобином или повышенным холестерином, с сердечной недостаточностью, язвой, увеличенными гландами или острым панкреатитом. Интерес к мужчине полностью подменял интерес к его анализам.
Вне зависимости от возраста это были больные дети, нуждающиеся в заботе и опеке. Влюбиться в ребенка – это сексуальная патология, но другие мужчины на прием не приходили. Даже у Ильина, завполиклиникой, единственного в коллективе мужчины (старичок-отоларинголог не в счет), была язва – об этом знал весь персонал.
Ко всему внутренний голос предостерегал, что можно оказаться опекуншей при таком подопечном до конца дней. Августа была готова лечить все человечество, но только не мужчину, с которым предстояло лечь в постель. Мужчина ее мечты был здоров как бык и пятаки мог ломать.
Когда у нее появились подобные воззрения, Августа и сама не заметила. Наверное, в прозекторской, куда их отправили на первом курсе и где в синем свете кварцевых ламп лежало тело совсем молодого мужчины, умершего от инфаркта.
Августа встрепенулась, бросила быстрый взгляд на часы – следовало поторопиться, чтобы не опоздать. Как все-таки хорошо летом – эпидемий нет, вызовов немного.
Выключила телевизор и прислушалась. За стенкой стояла непривычная, почти противоестественная тишина. Язвительно подумала: что-то сегодня парочка подозрительно быстро управилась с оргазмом.
Секс получился вялый, без огонька, Матвей был явно не в форме.
– Все отлично, тебе просто поспать надо, – заверила нудисточка. Она приложила некоторую фантазию, чтобы взбодрить полуживого партнера.
Нимфоманка чертова, беззлобно думал Мотя – мысли тоже были вялыми, как детородный орган, сил шевелиться не было.
– Я позвоню, – промычал он, когда Тоня или Таня отвалилась сытой пиявкой.
– Ага, – согласилась пиявка. Она вообще со всем соглашалась, что вызывало подозрение.
Проводив незваную гостью, Матвей достал из упаковки пузырек с таблетками для нервов и перечитал инструкцию.
Инструкция вселяла оптимизм: «Показания к применению: повышенная раздражительность, бессонница, гипертоническая болезнь. Способ применения: взрослым 3–4 таблетки в день… Противопоказания: депрессия (еще чего), гипотензия (фиг знает, что это такое, но у него точно этого нет), анемия (что-то знакомое, но тоже фиг поймешь), дыхательная недостаточность (не дождутся), выраженный атеросклероз (тьфу-тьфу-тьфу)».
Убедившись, что таблетки ему не противопоказаны, Матвей принял еще одну.
* * *
… Из сна Мотю вырвала все та же неуверенная рука, терзающая клавиатуру, и все тот же гнусный, рвущий душу голос павлина. Голос отсчитывал музыкальный ритм, выделяя сильную долю.На часах еще не было восьми.
Чертыхаясь, Матвей потащился на кухню, хлопнул таблетку бромида, вернулся в постель и стал вынашивать планы мести.
Задавить фортепьяно легко можно хард-роком или металлом, но подскакивать в восемь утра с постели, находясь в отпуске, – этого они не дождутся, и Матвей дал себе слово не вставать.
Слово Матвей сдержал: время от времени накрывая голову подушкой, прослушал почти весь репертуар первой части «Школы игры на фортепьяно».
Под занавес соседи исполнили (довольно чисто, не вызвав внутреннего содрогания) «А кто у нас ум-ный, кто у нас разум-ный? Ваня у нас умный, он у нас разумный…». Видимо, любимое произведение.
Когда же за стеной установилась тишина, незамысловатый стишок засел в черепной коробке и крутился еще несколько минут: «А кто у нас ум-ный, кто у нас разум-ный…» – верный признак идиотизма. Чтоб тебя!
Затем мысль стала отклоняться от гениальных строчек, вилять, и Матвей снова заснул. И проспал бы весь день, если бы не нагрянула мать, вернувшаяся из Турции.
* * *
… Лидия Родионовна расцеловала чадо, пустила слезу радости и скрылась на кухне, откуда почти сразу понеслись звон посуды и головокружительные мясные запахи.Матвей любил матушку, единственное, что не выносил, – ее навязчивое желание женить сына на очередном синем чулке.
Желание завладело матерью, еще когда Матюша поступил на первый курс университета. Мотивация у желания была странной.
– Женишься – станешь серьезным человеком, – с фанатичной верой в глазах твердила мать.
Матвей знал с десяток женатых ровесников, у которых в голове гулял ветер и которых жены – такие же безголовые, как и их мужья, – пытались воспитывать на свой лад. К концу второго семестра процент разводов в таких семьях приблизился к ста. Сын пытался возражать и приводил статистику, но мать в цифры не верила, она верила в исключительность сына и еще в мудрость соседа по даче Григория Ивановича Саморукова – ветеринара на пенсии.
Озабоченная холостяцкой жизнью сына, Лидия Родионовна советовалась с соседом, как с самым близким человеком. Кровная родственница – сестра – была далеко и не отличалась умом. А Григорий Иванович всегда так мог объяснить и посоветовать, что Лидия Родионовна сразу понимала: все будет хорошо, главное – не сдаваться.
Уже одно то, что Григорий Иванович принял горячее участие в судьбе единственного сына, говорило в пользу соседа. Волею случая Григорий Иванович поставлял Матюше невест. Внучатая племянница Люся и дочь покойной супруги от первого брака Азалия – это были протеже Григория Ивановича.
Поводом к этому стала измена Жучки (вечной спутницы Григория Ивановича, пегой кривоногой и злобной псины, отдаленно смахивающей на таксу) лысоватому кобельку по кличке Зяма с залетным кобелем.
Залетный был другой весовой категории, на корпус выше, и в процессе все время ронял Жучку, а она валялась между лапами у избранника и не выказывала неудовольствия – совсем наоборот, была на все согласная.
Стоя в сторонке, Зяма заходился беспомощным лаем.
Глядя на это безобразие, Лидия Родионовна в сердцах обозвала Жучку проституткой и плюнула, на что Григорий Иванович мудро заметил:
– Жучка только выбирает сильные гены – таким образом она участвует в эволюции. Точно так же ведут себя женщины и мужчины. Инстинкт.
Под впечатлением от этих слов Лидия Родионовна доверилась старичку полностью.
В своих рекомендациях Григорий Иванович опирался на науку об инстинктах – этологию:
– У мужчины при виде красивой женщины в три раза увеличивается этот… – старичок с задумчивым видом поскреб бровь, – зрачок. Если при виде девушки расширяется зрачок – ее нельзя брать в жены, потому что это будет один геморрой: такая девушка привлечет и других самцов. На какую девушку зрачок не реагирует – ту смело можно брать в жены. Вот так мы и вычислим будущую жену вашему Матвейке.
– По вашим зрачкам? – неумело маскируя ревность под удивление, спросила Лидия.
Видимо, отставной ветеринар Саморуков особой чуткостью не отличался:
– Нет, зачем? По зрачкам Матвея. Вы будете наблюдать, как он реагирует на девушку, и увидите.
Результаты наблюдений ввергли Лидию Родионовну в крайнее сомнение: зрачки Матвея при виде Люси сузились, а при взгляде на Азалию вообще закатились. По теории, апологетом которой был Григорий Иванович, получалось, что из обеих девушек могли получиться отличные жены.
Вот только Матвей об этом слышать ничего не желал.
Стычки сына с матерью носили мирный характер, пока мать не притаскивала в дом очередную синечулковую девицу.
От девицы обычно за версту несло венцом безбрачия, на что указывал матери Матвей по окончании визита.
– А какая тебе нужна? – горячилась матушка. – Красавица? Так на красавицу все будут пялиться. Оторва и шалава? Чтоб задом крутила? Так она ж не только у тебя под носом задом крутить станет, сынок, а при любом удобном случае. А французы говорят: хочешь спокойной жизни – женись на некрасивой.
– Какая же это спокойная жизнь, если муж все время левачит? Так инфаркты мужчины и получают – от переживаний. Ну-ка, поживи с мыслью, как бы не засветиться, не погореть и не проколоться. Отсюда и ранняя смертность среди мужчин, – с серьезным видом стращал матушку Матюша, разбивая наголову Григория Ивановича с его стройной прикладной теорией.
– Свят-свят-свят, – пугалась Лидия Родионовна, но попытки подыскать себе невестку понеказистей не оставляла.
… С трудом разлепив глаза, Матвей принял душ и побрел на кухню. Внутренний голос шептал, что семь месяцев матушка провела в поисках невесты и сейчас начнется артобстрел.
Предчувствие его не обмануло.
Поставив под нос Матюше тарелку с двумя румяными толстобокими котлетами и пюре – желтым, как на картинке в поваренной книге, – мать налила сока в высокий прозрачный стакан для коктейлей, поставила локти на стол и с умильным выражением понаблюдала, как сын все это наворачивает.
– Господи, худющий-то какой, – вздохнула она и смахнула навернувшуюся литровую слезу.
– Нормальный, – прогудел Матвей. Рядом с матерью Мотя вопреки здравому смыслу всегда чувствовал себя ребенком.
Вопрос с невестой мать начала вентилировать после первой порции котлет, причем подобралась к запретной теме, используя обходной маневр:
– Сынок, до какого у тебя отпуск?
– Пять месяцев, – интенсивно работая челюстями, отозвался Матвей, – как обычно.
– Ты деньги-то не транжирь, а то не хватит на пять-то месяцев, – для порядка сварливо напомнила мать. Тема денег была тоже взята на контроль еще в студенчестве, когда Матвей стал бегать на подработки.
– Мам, я хочу купить кабриолет.
– Кабриолет? – Перед мысленным взором Лидии Родионовны возник двухколесный конный экипаж. – Это еще зачем?
– Круто же.
– Да уж. Круче некуда.
– Это машина такая, – поспешил успокоить матушку Мотя, – с откидным верхом. Ну, как в кино.
– Как в кино? – внезапно рассердилась матушка. – Это же какие деньги-то! Или ты собрался всю жизнь на заработки мотаться? Сейчас начнутся дружки-приятели, девки-прилипалы, не успеешь оглянуться, а денег-то и нет! Уже, поди, половина осталась?
– Да я всего несколько дней как дома, – возмутился сын, – ничего еще не потратил.
– Ешь, ешь, сынок. Вот и хорошо, и не трать. Может, на свадьбу понадобятся, – плавно съехала на излюбленную тему мать.
Котлеты, пюре, отвлекающий маневр – удар! – Матвей зазевался и пропустил первый бросок по воротам.
– На чью свадьбу? На твою? – не сразу нашелся он.
– Поговори у меня. – Мать притворно замахнулась полотенцем. Она любила, когда сын заговаривал о ней как о потенциальной невесте. – Мне уже пора внуков нянчить.
– Ма, – промычал с полным ртом Матвей, – а хочешь, привезу тебе в невестки смышленую нанайскую девушку?
– Тьфу на тебя. Вот соседка твоя новая, Ава, – чудо какая девочка. И серьезная.
Матвей едва не подавился:
– Как-как? Ава?
– Ну и что? Ава, – оправдывалась мать. – Что такого? Не Даздраперма же и не Сталина.
Матвей фыркнул:
– И на том спасибо. По-моему, у нее ребенок есть.
– Нет, это они с братом живут. Сироты, – потупив взгляд, проинформировала мать, – я немного соседей поспрашивала. Сама пацана тянет. Очень хорошая, серьезная девочка.
Лидия Родионовна еще что-то говорила, а Матвей явственно слышал командирский голос, с четкостью метронома отсчитывающий ритм: «И-и – раз, и-и…»
– Хорошая, значит, серьезная девочка, – злобно фыркнул он.
Теперь уже Мотя не сомневался: серьезная хорошая девочка – уродина. Мамин выбор другим быть не может.
– Да, – обрадовалась мать, будто Мотя дал согласие на сватовство, – вот и познакомился бы по-соседски. Попросил бы спичек или соли, а еще лучше – за свечкой, если свет отключат, а там, глядишь, разговор бы завязался. Дело-то молодое.
– Мам! Какие свечки? – простонал Мотя. После нескольких бурных ночей к соседке только за свечками соваться. Матвей даже представлять не хотел, какого мнения о нем эта серьезная и страшненькая Ава.
Неожиданно мысль совершила поворот на сто восемьдесят градусов: а если все наоборот? Может, его акции в глазах соседки подскочили после ночных бдений?
Может, бедная дурнушка уже в него по уши втрескалась, а увидит, и будет бегать как собачонка?
В чужом затхлом коридоре стояла непередаваемая смесь запахов: псины, непроветриваемого помещения и квашеной капусты, а из туалета явственно тянуло мочой. Раньше подобное амбре опрокинуло бы Августу в нокаут, а теперь хоть бы хны. За два года работы даже обоняние притупилось. Да что там обоняние – зрение стало хуже: природа позаботилась и об этом.
– Спасибо, дочка, – в руку Августе ткнулась сухая старушечья лапка, – возьми вот.
– Спасибо, – быстро сунула купюру в карман Августа. Больные оценивали ее работу по собственной шкале ценностей.
Не так много старушке нужно для счастья. Ну, выписала она Клавдии Степановне льготные препараты на два месяца вперед, чтобы та не таскалась в поликлинику лишний раз и не вызывала участкового – давление-то у старушки никуда не денется. Давление исчезнет только вместе с Клавдией Степановной.
Купюру Августа вынула из кармана уже на улице – пятьсот рублей.
На пятьсот рублей можно купить… не много можно купить, но тоже деньги. «Конфет Даньке куплю – он любит», – с материнской нежностью вспомнила о брате Августа.
Материнская нежность быстро сменилась детской мстительностью: если подрался с кем-нибудь, конфет не получит. И если снова с балкона водяные бомбы метал – тоже не получит. И если посуду не вымыл – тоже. Выходило, что на конфеты вовсе не стоит тратиться, потому что подраться Данька, может, и не подрался и даже бомбы, возможно, не метал, а вот посуду не вымыл – это к бабке не ходи.
С этими мыслями Августа заскочила в магазин и купила полкилограмма докторской колбасы – дешево и сердито. Белок растущему организму полезней, чем углеводы. Хотя… Тут на Августу нахлынуло раскаяние, твердыня поколебалась, и уже перед кассой она сунула в корзинку пакетик карамели.
Когда Августа вышла из магазина, на улице заметно стемнело, и ей нестерпимо захотелось одного – добраться до дому, проглотить на скорую руку бутерброд, устроиться на постели и посмотреть какой-нибудь душевный кинчик.
Тут она вспомнила, как развлекаются соседи, и приуныла.
Определенно, с этим надо что-то делать. Может, в полицию заявление написать? Прекрасная идея. Вопрос только в том, что писать в заявлении? Что соседи всю ночь трахаются как кролики, мешают спать? Участковый скажет – частная территория, имеют полное право, не на улице же соседи этим занимаются, а у себя дома. Как будто это главное. А если все слышно так, что и видеть не обязательно? Почти что секс по телефону. Это в расчет полиция принимает?
Или надо подать в суд на строителей? Если судья женщина, дело можно выиграть, а если мужчина – индейское жилище «фигвам».
Надо что-то придумать неординарное. Подмешать в соль стрихнина и отнести в подарок? Нет, гуманнее смешать соль со слабительным и успокоительным. А может, обратиться к знакомым хирургам с просьбой кастрировать соседа?
Фантазируя подобным образом, Августа вошла в подъезд и загрузилась в лифт.
Пока лифт поднимался, воображение нарисовало садистскую картинку: соседа – верзилу-олигофрена в ковбойке и шляпе шерифа – похищают и усыпляют люди в масках (медицинских, разумеется, а не в «балаклавах»), сунув под нос тряпку с хлороформом – как в детективах. Августа кровожадно хмыкнула.
На пятом этаже лифт дернулся, Августа изготовилась выйти, двери, лязгая и скрежеща, как крепостные врата, с натугой разъехались.
В этот самый момент навстречу Августе из порноквартиры номер 22 выкатился парень… тот самый – из аптеки…
Едва взглянув на нее, парень шарахнулся, как от привидения, и потерял тапку. Прыгая на одной ноге, подцепил тапку ногой, перестал метаться и замер, как удав, вперив в Августу немигающие глаза.
В голове Августы начался переполох, мысли завертелись, как в центрифуге. Половой гигант, отличник секс-услуг, любитель дури, ковбой-олигофрен – это и есть парень из аптеки? Парень, о котором она несколько дней думала, что он мог быть ее парнем? О котором она думала, что он склонен к опекунству?
Августа почувствовала себя обманутой. Так жестоко она еще не разочаровывалась в людях.
Как только этот отвратительный тип мог ей понравиться?
Взбунтовавшаяся копна нечесаных волос, мятые шорты, припухшая со сна физиономия – как пить дать весь день спал, ночной мотылек.
Августа задержала взгляд на ногах, покрытых темным пухом и обутых в домашние клетчатые тапки без задников, подняла глаза на футболку.
Футболка оказалась не просто так, а с вывертом: всю грудь занимал достаточно натуралистично выполненный виниловый фаллос с романтическими крылышками – ну, естественно, что еще может напялить на себя это одноклеточное, идущее на поводу у инстинктов?
Интуиция говорила, что в скором времени этот идиот будет выскакивать нагишом на лестницу. Спасай потом его еще и от передоза. Ну почему, почему им с Данькой так не повезло с соседом?
Ну, поселился бы в их блочке с вонючим подъездом, изгаженным лифтом и отсутствующей звукоизоляцией авиаконструктор. Или модельер. Или, на худой конец, какой-нибудь генерал или бизнесмен.
– Здрасте, – отвратительный тип вышел из столбняка, – а вы приехали или уезжаете?
Тут до Августы дошло, что она все еще стоит в лифте и пялится на соседа.
– Приехала. – Она с независимым видом шагнула на площадку, обойдя парня, направилась к своей двери. Рука на автопилоте нырнула в боковой кармашек сумки и загремела ключами.
– Вы здесь живете? – Вопрос выстрелил в спину.
Сведя лопатки, Августа воровато оглянулась.
Одноклеточный выглядел потрясенным. Потрясение плавно сменилось растерянностью, растерянность – смущением. Парад эмоций не укрылся от внимательных глаз Августы. Внутренний голос шепнул: «Держись от него подальше», и Августа выдоила из себя:
– Э-э-э… Н-нет, я здесь не живу.
И поняла, что сваляла дурака.
Если Даньки нет, как она попадет домой? А если Данька дома, то моментально с порога забросает вопросами: «Почему звонишь?», «А где ключи?», а то и вовсе брякнет: «Наша мама пришла, молока принесла» (иногда, войдя в раж, братец любил так приколоться на людях), и тогда будет вообще не разгрестись.
– А-а, – с видимым облегчением протянул сосед, – так вы в гости?
– Нет. Да. У меня здесь родственники живут, – не покривила душой Августа.
– Я вот тоже… это самое… приходил в гости… к другу, – пускал радостные пузыри озабоченный идиот.
В Августе проснулся скептик: «Скажи, кто твой друг, и я скажу, кто ты».
Она еще раз выразительно посмотрела на клетчатые тапки.
И все-таки: эта темная личность – сосед или друг соседа?
Перехватив полный невысказанного сомнения взгляд, темная личность пустилась в туманные объяснения:
– Мне только до машины. Не переношу сланцы. Аллергия.
Августа уже потеряла интерес и к тапочкам, и к озабоченному идиоту: ее опасения стали сбываться – за родной дверью явственно слышались шорохи и возня.
– Я Матвей, – не мог угомониться отвратительный тип, – а вас как зовут?
Одна ложь тут же потянула за собой другую:
– Люба.
– Телефончик не дадите? – пошел вразнос Матвей.
Справедливости ради, Августа вынуждена была признать, что на нарка тип не был похож. На долю секунды она даже пожалела об этом, но уже в следующее мгновение профессионал взял верх над оскорбленной женщиной. Расширенные зрачки могут быть результатом волнения или плохого освещения. Да, скорее всего. Речь, движения и реакции у соседа не были заторможенными или лихорадочно-суетливыми – наоборот, они были более чем здоровыми. Более чем… Учитывая этот румянец. И похотливый взгляд. И радостный оскал.
Оба продолжали стоять, уставившись друг на друга: Матвей – на ключи в тонкой руке, Августа – на домашние клетчатые тапки.
Молчание становилось неприличным, Августа лихорадочно искала слова.
– Послушайте! – Смуглое ангельское личико покрылось нежным румянцем. – Этот ваш друг мешает жить соседям. Поговорите с ним, объясните, что нужно хоть немного считаться с окружающими, нельзя же быть таким… примитивным, таким… примитивным животным.
– Да? – промямлил Мотя. – Он это может, он такой.
– Ну, так поговорите с ним!
– Да хоть сейчас!
Скроив зверскую рожу, Матвей вдавил кнопку звонка.
Электронный звук бумерангом облетел пустую квартиру, вернулся назад и приземлился у порога.
– Надо же, – лоб Матвея собрался морщинками, – только что был дома. Вот только что.
Он снова нажал на звонок. С осуждением прослушал очередную трель и выдавил:
– Наверное, в душе. Но вы не волнуйтесь, я все равно его достану, обещаю. Он от меня никуда не денется, вот увидите, я из него эту дурь выбью. Я ему покажу.
– Очень хочется верить.
– Неужели так мешает? – Лицо Матвея выражало неподдельное участие.
– Представьте – да. Пожилая женщина с гипертонией не может спать из-за этого морального урода, – с видимым удовольствием произнесла Августа, – давление сбить невозможно. Однажды дело закончится гипертоническим кризом, и ваш друг станет убийцей. Косвенным.
Такая преданность гипертонической родственнице Матвею показалась странной, если не подозрительной. Такая преданность не может быть естественной, такая преданность попахивает корыстью, замешанной на наследстве.
– Убийцей? – немного рассеянно поинтересовался он. – Я всегда знал, что мой приятель этим закончит. Ну ничего, я ему задам. Он у меня увидит небо в алмазах. Я ему такое устрою… Я ему рожу набью, если не послушается.
– Вот только без рукоприкладства, если можно, – поморщился ангел. На то он и ангел.
Узел затягивался, развязать его мог только его величество Случай.
Случай не замедлил явиться: дверь квартиры номер 21 приоткрылась, из-за нее на площадку выглянул любопытный глаз.
– А ты чё тут?… – начал братец, но Августа, всеми силами стремясь избежать разоблачения, толкнула дверь и беспардонно впихнула Даньку в глубь квартиры.
… Проводив нудистку, Матвей принял еще одну пилюлю бромида и теперь, абсолютно неспособный на подвиги, сонно пялился в открытый зев холодильника.
В меню были пельмени.
При воспоминании о пельменях Матвея всего передернуло: второй день употреблять несоленые – так даже в тайге над ними не измывались. И зачем только соврал матушке, что приготовил мясо по-французски? Интересно, как оно выглядит – это мясо по-французски?