Когда Дима развелся с Ларисой и начал подумывать о том, как бы ему поменять место работы, его вдруг озарила гениальная мысль: а не пойти ли ему служить по церковной линии? На эту, прямо скажем, неординарную идею (дело-то было не в наши дни, когда бывшие партработники рьяно осеняют лбы крестным знамением, а в 1984 году) Диму натолкнуло чисто географическое совпадение. Контора, где он трудился вместе с бывшей женой Ларисой, непосредственно соседствовала с храмом Николы в Хамовниках, что на улице Тимура Фрунзе.
Надо сказать, что руководили Димой в тот момент отнюдь не религиозные и даже не духовные соображения, а вполне земные, материальные обстоятельства. Дело в том, что Дима догадывался: в церкви хорошо платят. Он уже пытался устроиться в этот храм по совместительству, когда трудился в ремстройтресте.
Для претворения своей идеи в жизнь Дима решил воспользоваться старым, проверенным способом. Если в прокуратуру он устроился с помощью телефонного справочника, то в данном случае приобрел нечто подобное: толстый церковный календарь.
Там были напечатаны фотографии почти всех архиереев, в том числе пяти членов Священного Синода и священнослужителей рангом пониже. Уяснив для себя, что Священный Синод — это вроде как Политбюро, Дима понял, что с этого и надо начинать.
Поскольку телефона патриарха Пимена (в миру господин Извеков) найти не удалось, Дима стал беспокоить членов Синода. Он позвонил в Новодевичий монастырь, где сидел митрополит Ювеналий. Если продолжать сравнение с партийными органами, то патриарх Московский и всея Руси по уровню как бы являлся секретарем Московского горкома партии и одновременно Генеральным секретарем ЦК КПСС, а митрополит Ювеналий был, в свою очередь, как бы секретарем Московского обкома партии.
Когда Дима позвонил и сказал, что хотел бы устроиться на работу, никто даже не поинтересовался, исповедует ли он христианство и крещен ли. Зато он получил телефон некоего Юрия Алексеевича. Дима представился, рассказал о своем желание трудиться на благо церкви и услышал: «Приезжайте!»
А этот Юрий Алексеевич сидел в том корпусе, где располагалась резиденция Ювеналия. Секретарь епархиального управления доложил о приходе Якубовского. Вышел Юрий Алексеевич, и состоялся следующий разговор:
— Здравствуйте, меня зовут Дмитрий Олегович. Хочу у вас работать.
— К нам все хотят. А что вы можете?
— Я все могу.
— У нас есть одна проблема. У митрополита есть старая «Волга» ГАЗ-24 и ему нужен новый кузов.
— Сделаем, — ответил Дима не моргнув глазом.
А тогда, если кто помнит, кузов было достать очень трудно. «Волга» стоила больших денег, но кузов и двигатель по сравнению с ценой автомобиля стоили совсем немного. Замени то и другое, получишь практически новую машину.
Юрий Алексеевич Диме не поверил, но все равно обещал организовать письмо от имени митрополита. Тогда Дима и познакомился с заместителем директора Мостранскомплекта Виталием Грековым, который сейчас, пятнадцать лет спустя, обратился к нему, как к адвокату.
На всю Москву было всего десять кузовов, и для того, чтобы Мостранскомплект выделил кузов, требовалось, чтобы фондовладелец или, как тогда называли, фондодержатель отдал на этот кузов фонд. Дима позвонил в Мосавтолегтранс, представился, объяснил, что действует по поручению митрополита Ювеналия, и сказал, что последнему так нужен кузов, что он без него Богу служить не сможет.
«Вопрос слишком сложный, — ответили Диме, — и решить его может только начальник». А начальник был человек известный, обсуждать с ним проблему кузова по телефону не имело смысла, он просто послал бы Диму подальше. К нему надо было явиться лично.
Дима записался на прием. Тщетно секретарь начальника пытался добиться, по какому вопросу никому не известный гражданин Якубовский рвется на прием. «Я звоню по просьбе митрополита, — сказал Дима, понимая, что для конторы между митрополитом и патриархом разницы не было, — у меня строго конфиденциальный вопрос».
И стал готовиться к разговору. Он знал одно: если начальник в течение первых десяти произнесенных слов его не полюбит, пиши пропало. Кузов не даст. Значит, к делу следовало подойти творчески.
Дима в школе учился с мальчиком, которого звали Костя Шестера. Костин папа в свое время окончил морское училище, а потом его перевели в ракетчики, и новенькая, с иголочки форма морского офицера осталась ненадеванной. А Дима очень любил форму, и папа Шестера за ненадобностью подарил ему свой морской китель, не то черного, не то темно-синего цвета. Дима обожал этот китель.
Перед визитом к начальнику Мосавтолегтранса Дима поехал домой, в Болшево, отыскал в шкафу свой любимый китель, содрал с него морские пуговицы и пришил обычные. Затем, стоя перед зеркалом, он облачился в китель, черные брюки, черные же ботинки, оставшиеся от папы, правда, с дырявыми подошвами и на два размера меньше, и в таком виде вышел из дома. По дороге он приобрел пластинки с церковными песнопениями и Библию.
То ли оттого, что Дима волновался, то ли оттого, что ботинки жали, то ли оттого, что он входил в образ, но лицо у него при этом было отрешенное. Кабинет был большой, длинный, до стола надо было пройти несколько шагов. Обычно люди, входя в кабинет, здороваются. Но Дима повел себя иначе. В морском кителе со стоячим воротничком и церковными пластинками он чувствовал себя священнослужителем и первым делом устремил взор в угол, как бы отыскивая иконы, при этом истово крестясь, возможно, неправильно, но начальник этих тонкостей явно не знал. Он сразу оторвался от бумаг, разложенных на большом столе, и во все глаза наблюдал за странным посетителем.
Используя церковную лексику и расцвечивая свою речь словами типа «послушание», «благословение» и «с Богом», Дима изложил свою просьбу насчет кузова. И торжественно вручил свои пластинки вместе с Библией, заметив между делом, что все это послано ему, начальнику, лично, дабы душа его, замотанная буднями, обернулась к Богу.
Тронутый сверх всякой меры и ещё более потрясенный, начальник все подписал. И торжествующий Дима направился прямо в Мостранскомплект получать вожделенный кузов. Но там его ждала неудача. Выяснилось, что на десяток имеющихся кузовов приходится 20-30 претендентов. Диме объяснили, что в Москве он ничего не получит. Надо ехать в Горький.
Дима рассказал обо всем Юрию Алексеевичу, который по-прежнему сильно сомневался в успехе мероприятия, и показал подписанный наряд на получение кузова. Тогда ему выделили машину, на которой он и отправился непосредственно на Горьковский автомобильный завод, который в то время возглавлял Пугин, впоследствии ставший министром, а теперь опять директорствующий на ГАЗе.
Ясно было, что к генеральному директору не попадешь, и Дима направился к начальнику управления сбыта. Тот был уже предупрежден сотрудниками Мостранскомплекта. Дима был все в том же наряде, с тем же церковным набором в руках, с отрешенным взглядом и смиренным пожеланием: «Да поможет вам Бог во всех ваших начинаниях».
В общем, кузов был получен, погружен и доставлен адресату. С чувством исполненного долга Дима завалился спать, устав от бессонных ночей и переживаний. И снилось ему письмо с личной подписью митрополита Ювеналия.
А утречком Якубовский явился к Юрию Алексеевичу, рассчитывая, что теперь-то его непременно примут на работу. Ведь он, как сказочный герой, исполнил самое трудное желание.
К тому моменту он знал о Ювеналии все или почти все. Вплоть до домашнего адреса и подробностей биографии. Митрополит Ювеналий проживал в трехкомнатной квартире на Юго-Западе, был уроженцем Тулы, в люди его вывел митрополит Никодим, в доме которого он квартировал, будучи студентом-семинаристом. Потом Никодим был отравлен на приеме у Папы Римского. Возможно, он спас Папу, выпив предназначенное понтифику вино. Дима считает, что Никодим был советским шпионом.
Итак, явившись в резиденцию митрополита Ювеналия, Дима ожидал назначения, но Юрий Алексеевич произнес другое: «Владыка просил подарить вам сервиз в знак благодарности». Сервиз был по тем временам неплохой, стоил 600 рублей, но разве на это рассчитывал Дима? Ни за какой сервиз в мире он не стал бы так бороться. На работу его не взяли.
Дима выбрал другого члена Священного Синода, который, на его взгляд, наиболее подходил для осуществления хозяйственных функций. Это был управляющий делами Московской патриархии митрополит Алексий, нынешний патриарх, гражданин Алексей Михайлович Ридигер. Он очень душевно принял Якубовского, побеседовал с ним любезно, но Дима не просчитал, как следует, ситуацию. В этом была его тактическая ошибка.
Якубовский сломался на женщине. Если б знать заранее…
У митрополита Алексия была секретарша, которая, по мнению Димы, никакой особой роли не играла. И Якубовский, не иначе как бес его попутал, повел себя с этой дамой непочтительно. Оказалось, секретарша все-таки играла роль, и это обстоятельство решило судьбу Димы. На службу его не взяли. Кто знает, может быть, все сложилось бы иначе и среди черных сутан Якубовский занял бы свое место…
Надо сказать, что руководили Димой в тот момент отнюдь не религиозные и даже не духовные соображения, а вполне земные, материальные обстоятельства. Дело в том, что Дима догадывался: в церкви хорошо платят. Он уже пытался устроиться в этот храм по совместительству, когда трудился в ремстройтресте.
Для претворения своей идеи в жизнь Дима решил воспользоваться старым, проверенным способом. Если в прокуратуру он устроился с помощью телефонного справочника, то в данном случае приобрел нечто подобное: толстый церковный календарь.
Там были напечатаны фотографии почти всех архиереев, в том числе пяти членов Священного Синода и священнослужителей рангом пониже. Уяснив для себя, что Священный Синод — это вроде как Политбюро, Дима понял, что с этого и надо начинать.
Поскольку телефона патриарха Пимена (в миру господин Извеков) найти не удалось, Дима стал беспокоить членов Синода. Он позвонил в Новодевичий монастырь, где сидел митрополит Ювеналий. Если продолжать сравнение с партийными органами, то патриарх Московский и всея Руси по уровню как бы являлся секретарем Московского горкома партии и одновременно Генеральным секретарем ЦК КПСС, а митрополит Ювеналий был, в свою очередь, как бы секретарем Московского обкома партии.
Когда Дима позвонил и сказал, что хотел бы устроиться на работу, никто даже не поинтересовался, исповедует ли он христианство и крещен ли. Зато он получил телефон некоего Юрия Алексеевича. Дима представился, рассказал о своем желание трудиться на благо церкви и услышал: «Приезжайте!»
А этот Юрий Алексеевич сидел в том корпусе, где располагалась резиденция Ювеналия. Секретарь епархиального управления доложил о приходе Якубовского. Вышел Юрий Алексеевич, и состоялся следующий разговор:
— Здравствуйте, меня зовут Дмитрий Олегович. Хочу у вас работать.
— К нам все хотят. А что вы можете?
— Я все могу.
— У нас есть одна проблема. У митрополита есть старая «Волга» ГАЗ-24 и ему нужен новый кузов.
— Сделаем, — ответил Дима не моргнув глазом.
А тогда, если кто помнит, кузов было достать очень трудно. «Волга» стоила больших денег, но кузов и двигатель по сравнению с ценой автомобиля стоили совсем немного. Замени то и другое, получишь практически новую машину.
Юрий Алексеевич Диме не поверил, но все равно обещал организовать письмо от имени митрополита. Тогда Дима и познакомился с заместителем директора Мостранскомплекта Виталием Грековым, который сейчас, пятнадцать лет спустя, обратился к нему, как к адвокату.
На всю Москву было всего десять кузовов, и для того, чтобы Мостранскомплект выделил кузов, требовалось, чтобы фондовладелец или, как тогда называли, фондодержатель отдал на этот кузов фонд. Дима позвонил в Мосавтолегтранс, представился, объяснил, что действует по поручению митрополита Ювеналия, и сказал, что последнему так нужен кузов, что он без него Богу служить не сможет.
«Вопрос слишком сложный, — ответили Диме, — и решить его может только начальник». А начальник был человек известный, обсуждать с ним проблему кузова по телефону не имело смысла, он просто послал бы Диму подальше. К нему надо было явиться лично.
Дима записался на прием. Тщетно секретарь начальника пытался добиться, по какому вопросу никому не известный гражданин Якубовский рвется на прием. «Я звоню по просьбе митрополита, — сказал Дима, понимая, что для конторы между митрополитом и патриархом разницы не было, — у меня строго конфиденциальный вопрос».
И стал готовиться к разговору. Он знал одно: если начальник в течение первых десяти произнесенных слов его не полюбит, пиши пропало. Кузов не даст. Значит, к делу следовало подойти творчески.
Дима в школе учился с мальчиком, которого звали Костя Шестера. Костин папа в свое время окончил морское училище, а потом его перевели в ракетчики, и новенькая, с иголочки форма морского офицера осталась ненадеванной. А Дима очень любил форму, и папа Шестера за ненадобностью подарил ему свой морской китель, не то черного, не то темно-синего цвета. Дима обожал этот китель.
Перед визитом к начальнику Мосавтолегтранса Дима поехал домой, в Болшево, отыскал в шкафу свой любимый китель, содрал с него морские пуговицы и пришил обычные. Затем, стоя перед зеркалом, он облачился в китель, черные брюки, черные же ботинки, оставшиеся от папы, правда, с дырявыми подошвами и на два размера меньше, и в таком виде вышел из дома. По дороге он приобрел пластинки с церковными песнопениями и Библию.
То ли оттого, что Дима волновался, то ли оттого, что ботинки жали, то ли оттого, что он входил в образ, но лицо у него при этом было отрешенное. Кабинет был большой, длинный, до стола надо было пройти несколько шагов. Обычно люди, входя в кабинет, здороваются. Но Дима повел себя иначе. В морском кителе со стоячим воротничком и церковными пластинками он чувствовал себя священнослужителем и первым делом устремил взор в угол, как бы отыскивая иконы, при этом истово крестясь, возможно, неправильно, но начальник этих тонкостей явно не знал. Он сразу оторвался от бумаг, разложенных на большом столе, и во все глаза наблюдал за странным посетителем.
Используя церковную лексику и расцвечивая свою речь словами типа «послушание», «благословение» и «с Богом», Дима изложил свою просьбу насчет кузова. И торжественно вручил свои пластинки вместе с Библией, заметив между делом, что все это послано ему, начальнику, лично, дабы душа его, замотанная буднями, обернулась к Богу.
Тронутый сверх всякой меры и ещё более потрясенный, начальник все подписал. И торжествующий Дима направился прямо в Мостранскомплект получать вожделенный кузов. Но там его ждала неудача. Выяснилось, что на десяток имеющихся кузовов приходится 20-30 претендентов. Диме объяснили, что в Москве он ничего не получит. Надо ехать в Горький.
Дима рассказал обо всем Юрию Алексеевичу, который по-прежнему сильно сомневался в успехе мероприятия, и показал подписанный наряд на получение кузова. Тогда ему выделили машину, на которой он и отправился непосредственно на Горьковский автомобильный завод, который в то время возглавлял Пугин, впоследствии ставший министром, а теперь опять директорствующий на ГАЗе.
Ясно было, что к генеральному директору не попадешь, и Дима направился к начальнику управления сбыта. Тот был уже предупрежден сотрудниками Мостранскомплекта. Дима был все в том же наряде, с тем же церковным набором в руках, с отрешенным взглядом и смиренным пожеланием: «Да поможет вам Бог во всех ваших начинаниях».
В общем, кузов был получен, погружен и доставлен адресату. С чувством исполненного долга Дима завалился спать, устав от бессонных ночей и переживаний. И снилось ему письмо с личной подписью митрополита Ювеналия.
А утречком Якубовский явился к Юрию Алексеевичу, рассчитывая, что теперь-то его непременно примут на работу. Ведь он, как сказочный герой, исполнил самое трудное желание.
К тому моменту он знал о Ювеналии все или почти все. Вплоть до домашнего адреса и подробностей биографии. Митрополит Ювеналий проживал в трехкомнатной квартире на Юго-Западе, был уроженцем Тулы, в люди его вывел митрополит Никодим, в доме которого он квартировал, будучи студентом-семинаристом. Потом Никодим был отравлен на приеме у Папы Римского. Возможно, он спас Папу, выпив предназначенное понтифику вино. Дима считает, что Никодим был советским шпионом.
Итак, явившись в резиденцию митрополита Ювеналия, Дима ожидал назначения, но Юрий Алексеевич произнес другое: «Владыка просил подарить вам сервиз в знак благодарности». Сервиз был по тем временам неплохой, стоил 600 рублей, но разве на это рассчитывал Дима? Ни за какой сервиз в мире он не стал бы так бороться. На работу его не взяли.
Дима выбрал другого члена Священного Синода, который, на его взгляд, наиболее подходил для осуществления хозяйственных функций. Это был управляющий делами Московской патриархии митрополит Алексий, нынешний патриарх, гражданин Алексей Михайлович Ридигер. Он очень душевно принял Якубовского, побеседовал с ним любезно, но Дима не просчитал, как следует, ситуацию. В этом была его тактическая ошибка.
Якубовский сломался на женщине. Если б знать заранее…
У митрополита Алексия была секретарша, которая, по мнению Димы, никакой особой роли не играла. И Якубовский, не иначе как бес его попутал, повел себя с этой дамой непочтительно. Оказалось, секретарша все-таки играла роль, и это обстоятельство решило судьбу Димы. На службу его не взяли. Кто знает, может быть, все сложилось бы иначе и среди черных сутан Якубовский занял бы свое место…
А счастье было так возможно…
Диме был двадцать один год, и он в очередной раз искал работу. Поскольку он неуклонно стремился ввысь, останавливаться на достигнутом не хотелось. Напротив, Якубовского манили новые горизонты.
В 1984 году Дима вышел на одну достаточно известную идеологическую организацию, которая работала на зарубеж и в которой, как тогда было принято, главные люди были из Комитета государственной безопасности. Чтобы устроиться на работу в эту идеологическую контору, так прельстившую Диму, недостаточно было заполнить анкету, следовало ещё пройти собеседование.
Якубовский всегда смотрел на вещи реально. При всех своих высоких устремлениях он четко осознавал, что всему свое время. Пока он мог претендовать только на техническую работу. Поэтому на большое рандеву он и не рассчитывал.
В этой организации все решала потрясающе красивая дама, майор КГБ и старший опер из центрального аппарата Лариса Сергеевна. На вид ей было лет тридцать семь-сорок. Правда, Диме в то время такой возраст казался очень солидным.
Эта Лариса Сергеевна и проводила собеседование. Дима занял очередь и не без волнения наблюдал, как автоматически вылетали мальчики и девочки, чем-то не устроившие строгую кагэбистку.
— Вы знаете, сейчас я спешу, — она подарила Диме обольстительную улыбку, — давайте встретимся вечером и обо всем поговорим.
Дима понял это приглашение так: его будут готовить к выполнению какого-то важного задания.
— Я приглашаю вас в ресторан, — молвила Лариса Сергеевна.
При этих словах проницательный Дима, воспитанный на образе Штирлица, просек: его хотят проверить. Ведь где, как не в ресторане, поймешь, как человек относится к спиртному. Впрочем, этой проверки он мог не бояться, поскольку просто не знал вкуса спиртного и узнавать не собирался.
Встретились они в ресторане на Чистых прудах, довольно популярной в то время «стекляшке». И между ними произошел замечательный диалог.
— Много у вас было женщин?
— Ни одной! Я не женат! — выпалил Дима, умирая от ужаса. Ведь он соврал майору КГБ.
— Ну, это напрасно.
Принесли счет. Дима вытащил смятые рубли, собираясь расплатиться.
— Что вы, — мягко отстранила его руку Лариса Сергеевна, — я вас пригласила, позвольте мне заплатить. — А потом добавила, слегка понизив голос: — Я тут живу неподалеку, приходите ко мне через час, и мы продолжим.
Дима, конечно, согласился, думая про себя, что ему предстоит ещё одна проверка перед выполнением важного правительственного задания.
Жила она на другой стороне бульвара, в районе Харитоньевского переулка.
Кое-как убив время, промаявшись на углу дома, без пяти минут десять Дима уже нажимал на кнопку звонка. Дверь открылась, и глазам Якубовского предстала картина из фильма «Бриллиантовая рука». Лариса Сергеевна, с разгоряченным после душа телом и капельками воды на нежной коже, стояла в чем-то легком и соблазнительном — ну, вылитая Светлана Светличная…
— Вы заходите, я сейчас! — бросила она.
Дима, коря себя за то, что явился раньше времени и поставил хозяйку дома в неловкое положение, прошел в комнату.
Она появилась в халатике и предложила:
— Давайте выпьем.
— Я не пью! — в негодовании парировал Дима, словно его только что уличили в чем-то очень постыдном.
— А я выпью, — легко произнесла хозяйка дома.
Часа два они просидели на диване. В комнате был интимный полумрак.
— Сына я отвезла к родителям, — мимоходом сообщила Лариса Сергеевна. И вдруг повернулась к Диме лицом, усевшись по-турецки. Взгляд Якубовского невольно скользнул вниз и наткнулся на обнаженные женские прелести. Лариса Сергеевна была без трусиков.
«Какой же я дурак! — продолжал ругать себя Дима. — Зачем я так рано пришел? В спешке бедняга забыла одеться».
Рядом стоял сервировочный столик на колесиках. Лариса Сергеевна время от времени прикладывалась к бокалу вина и посасывала конфетку. Вдруг что-то соскользнуло на пол, она нагнулась, и — о, Боже! — халатик распахнулся, обнажив полную грудь. Лариса Сергеевна словно не замечала этого, но Дима ей напомнил:
— У вас тут что-то выскользнуло.
Через некоторое время Дима раскланялся. Надо ли говорить, что на работу его не взяли.
Ошибка его была в том, что он в самых смелых фантазиях не мог допустить, что майор КГБ хочет с ним переспать. Он думал, что майор КГБ ложится с кем-то в постель только тогда, когда это необходимо Родине.
Потом уже, спустя годы, Дима хотел найти Ларису Сергеевну, чтобы взять то, от чего он когда-то так глупо отказался. Пытался даже «пробить» её через Комитет госбезопасности. Но фамилии красивой женщины Ларисы Сергеевны он не знал. По-моему, он и сейчас жалеет об упущенной возможности.
Унитаз для опера
Дима недолго сидел без дела. Его приятель работал заместителем начальника ХОЗУ Прокуратуры Союза, он-то и порекомендовал Якубовского московскому прокурору. Прокурором города был Лев Баранов. Назначили его при смешных обстоятельствах. При Гришине, первом секретаре Московского горкома КПСС, прокурором был Михаил Мальков, который ушел одновременно с Гришиным. Назначать было некого, и выбор пал на Скаредова Георгия Ивановича, который, по образному выражению Димы, в слове «х..» делал четыре ошибки.
Шла коллегия Прокуратуры Союза, на которой выступал Скаредов, а следом в повестке дня стоял доклад Баранова, начальника транспортного управления Прокуратуры СССР. На коллегии присутствовал Ельцин, первый секретарь МГК КПСС. Он посмотрел на Баранова, встал и сказал: «Вот новый прокурор города». И ушел. На следующий день Баранов возглавил городскую прокуратуру.
Шел 1987 год, надо было решать социальные вопросы. А здание прокуратуры было в ужасающем состоянии. Прорвало канализацию, из окон дуло так, что прокуроры затыкали форточки уголовными делами.
— Пойдешь к Баранову начальником хозяйственного отдела? — спросил приятель. — Зарплата 180 рублей.
— Конечно. — Дима не раздумывал.
— Нужно наладить социальный уровень, — сказал прокурор на собеседовании. — Что нужно от меня?
— Ничего. Иной раз просто позвонить.
За каких-нибудь два месяца неосновной отдел превратился в основное управление. В прокуратуре было всего два управления — следственное и хозяйственное. Все остальные существовали на правах отделов. Народ до сих пор помнит фантастические распродажи, на которых было все, что угодно.
— Мы действовали по следующему принципу, — вспоминает Дима. — Я говорил: «Лев Петрович, надо звоночек сделать, вот телефончик, номер я сам наберу, зачем вам мучиться?»
Прокурору оставалось только произнести ключевую фразу, которая была подчеркнута и звучала всегда одинаково: «Вот сейчас к вам приедет мой сотрудник Якубовский и все расскажет».
Под Диминым крылом Московская городская прокуратура жила припеваючи. В Мосгорисполкоме выделили целый квартал зданий на Новокузнецкой улице. Такими хоромами мог похвастаться только КГБ СССР. И это ещё было не все. На тысячу сотрудников ежегодно выделялось пять тысяч квадратных метров бесплатного жилья. Дима стал членом городской жилищной комиссии.
Весь смех заключался в том, что, когда у него что-то просили: мясо в столовую, ондатровые шапки или импортные унитазы, вопрос решался мгновенно. У него был заготовлен текст письма на все случаи жизни примерно такого плана: «Для обеспечения оперативной деятельности органов прокуратуры просим выделить…» Далее следовал «унитаз в количестве одной штуки». Все шло прекрасно, пока Дима не поругался с прокурором из-за девушки Светы.
В 1984 году Дима вышел на одну достаточно известную идеологическую организацию, которая работала на зарубеж и в которой, как тогда было принято, главные люди были из Комитета государственной безопасности. Чтобы устроиться на работу в эту идеологическую контору, так прельстившую Диму, недостаточно было заполнить анкету, следовало ещё пройти собеседование.
Якубовский всегда смотрел на вещи реально. При всех своих высоких устремлениях он четко осознавал, что всему свое время. Пока он мог претендовать только на техническую работу. Поэтому на большое рандеву он и не рассчитывал.
В этой организации все решала потрясающе красивая дама, майор КГБ и старший опер из центрального аппарата Лариса Сергеевна. На вид ей было лет тридцать семь-сорок. Правда, Диме в то время такой возраст казался очень солидным.
Эта Лариса Сергеевна и проводила собеседование. Дима занял очередь и не без волнения наблюдал, как автоматически вылетали мальчики и девочки, чем-то не устроившие строгую кагэбистку.
— Вы знаете, сейчас я спешу, — она подарила Диме обольстительную улыбку, — давайте встретимся вечером и обо всем поговорим.
Дима понял это приглашение так: его будут готовить к выполнению какого-то важного задания.
— Я приглашаю вас в ресторан, — молвила Лариса Сергеевна.
При этих словах проницательный Дима, воспитанный на образе Штирлица, просек: его хотят проверить. Ведь где, как не в ресторане, поймешь, как человек относится к спиртному. Впрочем, этой проверки он мог не бояться, поскольку просто не знал вкуса спиртного и узнавать не собирался.
Встретились они в ресторане на Чистых прудах, довольно популярной в то время «стекляшке». И между ними произошел замечательный диалог.
— Много у вас было женщин?
— Ни одной! Я не женат! — выпалил Дима, умирая от ужаса. Ведь он соврал майору КГБ.
— Ну, это напрасно.
Принесли счет. Дима вытащил смятые рубли, собираясь расплатиться.
— Что вы, — мягко отстранила его руку Лариса Сергеевна, — я вас пригласила, позвольте мне заплатить. — А потом добавила, слегка понизив голос: — Я тут живу неподалеку, приходите ко мне через час, и мы продолжим.
Дима, конечно, согласился, думая про себя, что ему предстоит ещё одна проверка перед выполнением важного правительственного задания.
Жила она на другой стороне бульвара, в районе Харитоньевского переулка.
Кое-как убив время, промаявшись на углу дома, без пяти минут десять Дима уже нажимал на кнопку звонка. Дверь открылась, и глазам Якубовского предстала картина из фильма «Бриллиантовая рука». Лариса Сергеевна, с разгоряченным после душа телом и капельками воды на нежной коже, стояла в чем-то легком и соблазнительном — ну, вылитая Светлана Светличная…
— Вы заходите, я сейчас! — бросила она.
Дима, коря себя за то, что явился раньше времени и поставил хозяйку дома в неловкое положение, прошел в комнату.
Она появилась в халатике и предложила:
— Давайте выпьем.
— Я не пью! — в негодовании парировал Дима, словно его только что уличили в чем-то очень постыдном.
— А я выпью, — легко произнесла хозяйка дома.
Часа два они просидели на диване. В комнате был интимный полумрак.
— Сына я отвезла к родителям, — мимоходом сообщила Лариса Сергеевна. И вдруг повернулась к Диме лицом, усевшись по-турецки. Взгляд Якубовского невольно скользнул вниз и наткнулся на обнаженные женские прелести. Лариса Сергеевна была без трусиков.
«Какой же я дурак! — продолжал ругать себя Дима. — Зачем я так рано пришел? В спешке бедняга забыла одеться».
Рядом стоял сервировочный столик на колесиках. Лариса Сергеевна время от времени прикладывалась к бокалу вина и посасывала конфетку. Вдруг что-то соскользнуло на пол, она нагнулась, и — о, Боже! — халатик распахнулся, обнажив полную грудь. Лариса Сергеевна словно не замечала этого, но Дима ей напомнил:
— У вас тут что-то выскользнуло.
Через некоторое время Дима раскланялся. Надо ли говорить, что на работу его не взяли.
Ошибка его была в том, что он в самых смелых фантазиях не мог допустить, что майор КГБ хочет с ним переспать. Он думал, что майор КГБ ложится с кем-то в постель только тогда, когда это необходимо Родине.
Потом уже, спустя годы, Дима хотел найти Ларису Сергеевну, чтобы взять то, от чего он когда-то так глупо отказался. Пытался даже «пробить» её через Комитет госбезопасности. Но фамилии красивой женщины Ларисы Сергеевны он не знал. По-моему, он и сейчас жалеет об упущенной возможности.
Унитаз для опера
Дима недолго сидел без дела. Его приятель работал заместителем начальника ХОЗУ Прокуратуры Союза, он-то и порекомендовал Якубовского московскому прокурору. Прокурором города был Лев Баранов. Назначили его при смешных обстоятельствах. При Гришине, первом секретаре Московского горкома КПСС, прокурором был Михаил Мальков, который ушел одновременно с Гришиным. Назначать было некого, и выбор пал на Скаредова Георгия Ивановича, который, по образному выражению Димы, в слове «х..» делал четыре ошибки.
Шла коллегия Прокуратуры Союза, на которой выступал Скаредов, а следом в повестке дня стоял доклад Баранова, начальника транспортного управления Прокуратуры СССР. На коллегии присутствовал Ельцин, первый секретарь МГК КПСС. Он посмотрел на Баранова, встал и сказал: «Вот новый прокурор города». И ушел. На следующий день Баранов возглавил городскую прокуратуру.
Шел 1987 год, надо было решать социальные вопросы. А здание прокуратуры было в ужасающем состоянии. Прорвало канализацию, из окон дуло так, что прокуроры затыкали форточки уголовными делами.
— Пойдешь к Баранову начальником хозяйственного отдела? — спросил приятель. — Зарплата 180 рублей.
— Конечно. — Дима не раздумывал.
— Нужно наладить социальный уровень, — сказал прокурор на собеседовании. — Что нужно от меня?
— Ничего. Иной раз просто позвонить.
За каких-нибудь два месяца неосновной отдел превратился в основное управление. В прокуратуре было всего два управления — следственное и хозяйственное. Все остальные существовали на правах отделов. Народ до сих пор помнит фантастические распродажи, на которых было все, что угодно.
— Мы действовали по следующему принципу, — вспоминает Дима. — Я говорил: «Лев Петрович, надо звоночек сделать, вот телефончик, номер я сам наберу, зачем вам мучиться?»
Прокурору оставалось только произнести ключевую фразу, которая была подчеркнута и звучала всегда одинаково: «Вот сейчас к вам приедет мой сотрудник Якубовский и все расскажет».
Под Диминым крылом Московская городская прокуратура жила припеваючи. В Мосгорисполкоме выделили целый квартал зданий на Новокузнецкой улице. Такими хоромами мог похвастаться только КГБ СССР. И это ещё было не все. На тысячу сотрудников ежегодно выделялось пять тысяч квадратных метров бесплатного жилья. Дима стал членом городской жилищной комиссии.
Весь смех заключался в том, что, когда у него что-то просили: мясо в столовую, ондатровые шапки или импортные унитазы, вопрос решался мгновенно. У него был заготовлен текст письма на все случаи жизни примерно такого плана: «Для обеспечения оперативной деятельности органов прокуратуры просим выделить…» Далее следовал «унитаз в количестве одной штуки». Все шло прекрасно, пока Дима не поругался с прокурором из-за девушки Светы.
Света
Странно, но эта девушка совсем не подходила под тот женский стандарт, который обычно нравился Диме. Это был совсем не его тип. Темненькая, с короткой стрижкой, худенькая, с очень маленькой грудью — скорее, антипод идеала женской красоты, которому Дима поклоняется. Димин тип — это длинноволосая блондинка с соблазнительным бюстом.
Со Светой Дима познакомился в 1988 году. Это была романтическая история, которая стоила Диме его должности. В Свету он влюбился с первого взгляда, когда она пришла в прокуратуру устраиваться на работу.
У него была секретарша Ира, восемнадцатилетняя девушка. Так вот, у неё были груди, как две головы, такие соблазнительные, что один генерал специально приезжал, чтобы в приемной потискать Иру. А Свету рекомендовал знакомый адвокат. Дима задал ему лишь один вопрос: красива ли девочка? Тот принялся нахваливать её деловые качества. Это Якубовского интересовало меньше всего. Света позвонила, они договорились о встрече, но она не пришла. Дима обиделся и сказал секретарше Ире, чтобы со Светой она его больше не соединяла.
Прошло время, Света позвонила опять. И это был момент, когда Диме вдруг захотелось с кем-нибудь переспать. Ира знала, что у него все может быть очень импульсивно, она своего начальника достаточно изучила. Возникни Света чуть раньше или чуть позже, ничего бы не получилось. Но она проявилась вовремя, и Дима пригласил её приехать.
Дальше произошла история в стиле Якубовского. Света ему понравилась с первого взгляда, и он решил для шика отправить её на машине прокурора города. Но так неудачно совпало, что у прокурора Баранова была примерно такая же вариация — дама в кабинете. И он, естественно, собирался благополучно доставить её домой на своем служебном автомобиле.
— Дима, к тебе сейчас спустится женщина, отправь её, пожалуйста, домой.
Женщина спустилась, но Дима не слишком вежливо объяснил ей, что ему самому нужна машина.
И разъяренная дама бросилась наверх, к прокурору. Тот снял трубку.
— В чем дело? — В прокурорском голосе звенел металл. — Я тебя просил дать машину.
— Не могу, — Дима был непоколебим, — машина занята.
— Так отвези её на своей машине.
— Не выйдет, мне она самому нужна.
Он шел на принцип, отлично зная, что подобные вольности не сойдут с рук. Еще можно было одуматься, дать задний ход, поджать хвост и все исправить. Но это мог кто-то другой, только не Дима. Ударить лицом в грязь перед девушкой — на это Дима не пойдет никогда.
Света уехала домой на прокурорской «Волге», а Диме вскоре уже не надо было спешить на работу. Его уволили.
А со Светой жизнь не получилась, поскольку у Димы все складывается по Пушкину: «Чем меньше женщину мы любим, тем легче нравимся мы ей…» Если он любит женщину, то она кидает его через колено. Не любит — женское обожание ему обеспечено. И, влюбившись безмерно в Свету, Дима потерял её любовь.
Наверное, были и чисто земные мотивы крушения этого брачного союза. Как писал поэт, «любовная лодка разбилась о быт». Света не считала нужным как-то заботиться о муже. Она занималась только собой. Нередко день начинался с того, что Дима по всему дому искал чистые носки. Бывало, что ему приходилось доставать из стиральной машины грязную одежду, быстро стирать и сушить. Потому что надеть было нечего.
У них есть общий ребенок — Юлик. Вопрос о Димином отцовстве все ещё остается открытым. Мальчик родился после развода, а зачат он был, когда Дима находился в Германии со своей особой миссией. Брак со Светой был недолгим, через два года они разошлись.
Со Светой Дима познакомился в 1988 году. Это была романтическая история, которая стоила Диме его должности. В Свету он влюбился с первого взгляда, когда она пришла в прокуратуру устраиваться на работу.
У него была секретарша Ира, восемнадцатилетняя девушка. Так вот, у неё были груди, как две головы, такие соблазнительные, что один генерал специально приезжал, чтобы в приемной потискать Иру. А Свету рекомендовал знакомый адвокат. Дима задал ему лишь один вопрос: красива ли девочка? Тот принялся нахваливать её деловые качества. Это Якубовского интересовало меньше всего. Света позвонила, они договорились о встрече, но она не пришла. Дима обиделся и сказал секретарше Ире, чтобы со Светой она его больше не соединяла.
Прошло время, Света позвонила опять. И это был момент, когда Диме вдруг захотелось с кем-нибудь переспать. Ира знала, что у него все может быть очень импульсивно, она своего начальника достаточно изучила. Возникни Света чуть раньше или чуть позже, ничего бы не получилось. Но она проявилась вовремя, и Дима пригласил её приехать.
Дальше произошла история в стиле Якубовского. Света ему понравилась с первого взгляда, и он решил для шика отправить её на машине прокурора города. Но так неудачно совпало, что у прокурора Баранова была примерно такая же вариация — дама в кабинете. И он, естественно, собирался благополучно доставить её домой на своем служебном автомобиле.
— Дима, к тебе сейчас спустится женщина, отправь её, пожалуйста, домой.
Женщина спустилась, но Дима не слишком вежливо объяснил ей, что ему самому нужна машина.
И разъяренная дама бросилась наверх, к прокурору. Тот снял трубку.
— В чем дело? — В прокурорском голосе звенел металл. — Я тебя просил дать машину.
— Не могу, — Дима был непоколебим, — машина занята.
— Так отвези её на своей машине.
— Не выйдет, мне она самому нужна.
Он шел на принцип, отлично зная, что подобные вольности не сойдут с рук. Еще можно было одуматься, дать задний ход, поджать хвост и все исправить. Но это мог кто-то другой, только не Дима. Ударить лицом в грязь перед девушкой — на это Дима не пойдет никогда.
Света уехала домой на прокурорской «Волге», а Диме вскоре уже не надо было спешить на работу. Его уволили.
А со Светой жизнь не получилась, поскольку у Димы все складывается по Пушкину: «Чем меньше женщину мы любим, тем легче нравимся мы ей…» Если он любит женщину, то она кидает его через колено. Не любит — женское обожание ему обеспечено. И, влюбившись безмерно в Свету, Дима потерял её любовь.
Наверное, были и чисто земные мотивы крушения этого брачного союза. Как писал поэт, «любовная лодка разбилась о быт». Света не считала нужным как-то заботиться о муже. Она занималась только собой. Нередко день начинался с того, что Дима по всему дому искал чистые носки. Бывало, что ему приходилось доставать из стиральной машины грязную одежду, быстро стирать и сушить. Потому что надеть было нечего.
У них есть общий ребенок — Юлик. Вопрос о Димином отцовстве все ещё остается открытым. Мальчик родился после развода, а зачат он был, когда Дима находился в Германии со своей особой миссией. Брак со Светой был недолгим, через два года они разошлись.
Без пяти минут депутат
В конце 1989 года началась кампания по выборам народных депутатов России. И так случилось, что Диму однажды пригласили выступить по архангельскому телевидению.
В каждом крае — свои проблемы. Архангельск — не исключение. И Дима в своем телевыступлении рассказал все, как есть. Он говорил о самом наболевшем — взаимоотношениях с центром, который, как считали местные жители, их просто грабил.
Неделю спустя Диме позвонили ребята из Архангельска. «Знаете, — сказали они, — ваше интервью произвело самый настоящий фурор. Горком комсомола выдвигает вас нашим кандидатом в депутаты».
Потом он долго хранил фотографию, сделанную в Архангельске: у храма стоят старики и старушки с плакатом «Верующие — за Якубовского!».
Правда, во второй тур Дима не прошел. У него была чистая победа в городе и полный ноль в области.
В каждом крае — свои проблемы. Архангельск — не исключение. И Дима в своем телевыступлении рассказал все, как есть. Он говорил о самом наболевшем — взаимоотношениях с центром, который, как считали местные жители, их просто грабил.
Неделю спустя Диме позвонили ребята из Архангельска. «Знаете, — сказали они, — ваше интервью произвело самый настоящий фурор. Горком комсомола выдвигает вас нашим кандидатом в депутаты».
Потом он долго хранил фотографию, сделанную в Архангельске: у храма стоят старики и старушки с плакатом «Верующие — за Якубовского!».
Правда, во второй тур Дима не прошел. У него была чистая победа в городе и полный ноль в области.
На пути к Олимпу
Вылетев из Прокуратуры Москвы, Дима пересидел два-три месяца в Мосгорисполкоме, в управлении гостиниц.
Но в то время уже создавался Союз адвокатов. Диму взял туда Воскресенский, который был в ту пору председателем этого союза. Сейчас он президент Международного Союза адвокатов. С Димой они по-прежнему дружат. Г. А. Воскресенский написал замечательное вступление к нашей книге «Что такое арест и как с ним бороться».
Союз адвокатов тогда занимал три комнаты. В одной сидел Воскресенский, в другой — Якубовский, а в третьей — остальные сотрудники.
Дима четко знал, чего он хочет. Деньги в тот момент для него много не значили. Главным критерием была карьера, власть. И он делал все, чтобы добиться цели. Если полистать его трудовую книжку, видно, что он нигде подолгу не задерживался. Два-три года — и дальше, вверх по служебной лестнице. Где бы Дима ни работал, он всегда ухитрялся сделать так, что его должность становилась главной. Не должность делала человека, а человек — должность. Он обладал поразительным умением сразу становиться незаменимым. Мгновенно обрастал нужными связями и везде становился своим — не по блату, не по звонку.
Впервые Дима попал в адвокатуру за 4 года до этих событий.
— Здравствуйте, здравствуйте! Я работаю начальником отдела стройтреста, учусь в юридическом институте и ищу работу по будущей специальности.
Очередной телефонный звонок был вполне по адресу. 1984 год. Константин Николаевич Апраксин, председатель Московской городской коллегии адвокатов, как раз нуждался в человеке, который занялся бы домом, выделенным президиуму коллегии. Дом — это громко сказано. Сначала требовалось отселить жильцов, произвести капремонт, фактически отстроить заново.
Жильцы капризничали, предлагаемые варианты их не устраивали. А один старичок, участник русско-японской войны, приготовился к длительной осаде, вооружившись трехлинейкой. «Делайте, что хотите, но я никуда не поеду!» — заявлял ветеран. По закону, вариантов должно было быть не менее трех. Затем отселением строптивцев занимался суд. Но до этого требовалось получить так называемые фонды на жилье, превратить эти фонды в квартиры и так далее.
Надо ли говорить, что желающих заниматься этой канителью было не слишком много. По крайней мере, среди членов коллегии таковых не наблюдалось.
Кстати, недавно, когда мы были на концерте Бабкиной, к Диме подошел человек, который помнит его по тому времени. Он долго жал Диме руку и был несказанно рад встрече спустя годы.
— Приходите, поговорим, — сказал Апраксин.
Он выслушал Диму и не поверил, что этот мальчишка, которому нет и 22 лет, сдвинет с места такую махину, как строительство дома.
— Давайте так, — наконец решился председатель Московской коллегии адвокатов, — мы вас возьмем на два месяца и посмотрим, что вы успеете сделать.
— Согласен, — ответил Дима.
— А что вам нужно для работы?
— Вы будете смеяться, но вообще ничего. За исключением городского телефона, чтобы можно было звонить, и права называться вашим помощником по строительству.
Для начала надо было войти в план Главмоспромстроя. Не буду вдаваться во все подробности, скажу лишь, что вопрос был решен на личном обаянии за каких-нибудь полчаса. Дом включили в план, а это значило, что все работы должны выполняться по государственным расценкам. Дом построили, он стоит и сегодня по адресу Пушкинская, дом 9, строение 6. С тех пор там не поменяли ни одного стула.
Но в то время уже создавался Союз адвокатов. Диму взял туда Воскресенский, который был в ту пору председателем этого союза. Сейчас он президент Международного Союза адвокатов. С Димой они по-прежнему дружат. Г. А. Воскресенский написал замечательное вступление к нашей книге «Что такое арест и как с ним бороться».
Союз адвокатов тогда занимал три комнаты. В одной сидел Воскресенский, в другой — Якубовский, а в третьей — остальные сотрудники.
Дима четко знал, чего он хочет. Деньги в тот момент для него много не значили. Главным критерием была карьера, власть. И он делал все, чтобы добиться цели. Если полистать его трудовую книжку, видно, что он нигде подолгу не задерживался. Два-три года — и дальше, вверх по служебной лестнице. Где бы Дима ни работал, он всегда ухитрялся сделать так, что его должность становилась главной. Не должность делала человека, а человек — должность. Он обладал поразительным умением сразу становиться незаменимым. Мгновенно обрастал нужными связями и везде становился своим — не по блату, не по звонку.
Впервые Дима попал в адвокатуру за 4 года до этих событий.
— Здравствуйте, здравствуйте! Я работаю начальником отдела стройтреста, учусь в юридическом институте и ищу работу по будущей специальности.
Очередной телефонный звонок был вполне по адресу. 1984 год. Константин Николаевич Апраксин, председатель Московской городской коллегии адвокатов, как раз нуждался в человеке, который занялся бы домом, выделенным президиуму коллегии. Дом — это громко сказано. Сначала требовалось отселить жильцов, произвести капремонт, фактически отстроить заново.
Жильцы капризничали, предлагаемые варианты их не устраивали. А один старичок, участник русско-японской войны, приготовился к длительной осаде, вооружившись трехлинейкой. «Делайте, что хотите, но я никуда не поеду!» — заявлял ветеран. По закону, вариантов должно было быть не менее трех. Затем отселением строптивцев занимался суд. Но до этого требовалось получить так называемые фонды на жилье, превратить эти фонды в квартиры и так далее.
Надо ли говорить, что желающих заниматься этой канителью было не слишком много. По крайней мере, среди членов коллегии таковых не наблюдалось.
Кстати, недавно, когда мы были на концерте Бабкиной, к Диме подошел человек, который помнит его по тому времени. Он долго жал Диме руку и был несказанно рад встрече спустя годы.
— Приходите, поговорим, — сказал Апраксин.
Он выслушал Диму и не поверил, что этот мальчишка, которому нет и 22 лет, сдвинет с места такую махину, как строительство дома.
— Давайте так, — наконец решился председатель Московской коллегии адвокатов, — мы вас возьмем на два месяца и посмотрим, что вы успеете сделать.
— Согласен, — ответил Дима.
— А что вам нужно для работы?
— Вы будете смеяться, но вообще ничего. За исключением городского телефона, чтобы можно было звонить, и права называться вашим помощником по строительству.
Для начала надо было войти в план Главмоспромстроя. Не буду вдаваться во все подробности, скажу лишь, что вопрос был решен на личном обаянии за каких-нибудь полчаса. Дом включили в план, а это значило, что все работы должны выполняться по государственным расценкам. Дом построили, он стоит и сегодня по адресу Пушкинская, дом 9, строение 6. С тех пор там не поменяли ни одного стула.
Балет на паркете
В 1989 году Председателем Совета Министров СССР был Николай Иванович Рыжков, в то время — второй человек в государстве. А первым заместителем Рыжкова и время от времени исполняющим его обязанности был Лев Александрович Воронин.
Рыжков был в отъезде, и Дима позвонил по «кремлевке» Воронину. Голосом идиота он произнес следующий текст: «Здравствуйте! С вами говорит секретарь правления Союза адвокатов СССР. Вот есть Союз художников СССР, Союз писателей, Союз композиторов… По всем этим организациям приняты соответствующие постановления. А по Союзу адвокатов никакого постановления нет. Надо бы нам это обсудить».
Рыжков был в отъезде, и Дима позвонил по «кремлевке» Воронину. Голосом идиота он произнес следующий текст: «Здравствуйте! С вами говорит секретарь правления Союза адвокатов СССР. Вот есть Союз художников СССР, Союз писателей, Союз композиторов… По всем этим организациям приняты соответствующие постановления. А по Союзу адвокатов никакого постановления нет. Надо бы нам это обсудить».