Страница:
-
Убийство.
Еще поднимаясь на крыльцо и почуяв через незапертую дверь характерный запах, я понял, что что-то случилось. Сердце мое застучало в тревоге, вбежал в комнату и увидел трупы на полу. В воздухе вился дымок. Джо сидел в кресле и спокойно курил. Он окинул меня ленивым взглядом и спросил: - А что, собственно, ты так на меня смотришь? Я, кажется, давно предупреждал, что сделаю это. Сегодня они меня довели. Вот результат. - И тебе не жалко? Просто так оборвать жизнь - раз и все? Бог создал нас равными... - Только без проповедей! Я сам не хуже тебя могу их читать. Но ведь ты знаешь, как я не люблю, когда мне мешают. А они! О боже, куда они только не совались! Они поплатились за свой характер, рано или поздно кто-либо сделал бы это, - он махнул в сторону трупов. - Но позволь! Если уж говорить о характерах, то уж скорее твой характер, Джо, виноват. Ведь я же спокойно уживался с ними, а тебе, видишь ли, они помешали. В конце концов, можно было избавиться от них, не убивая. - Издеваешься? Как будто не знаешь, что я перепробовал все. Я приложил всю свою фантазию... - Фантазию приканчивать... - ..., но не смог избавиться от них. Пришлось пойти на крайние меры. Ну да ладно, что теперь говорить, сейчас нужно заметать следы, - и, взяв веник, Джо стал сметать в кучу скрюченные тельца рыжих муравьев.
-07.01.90
Письмо.
Здравствуй, Наташа! По почерку ты, наверное, догадалась, что пишет опять Виктор. Но вовсе не потому, что у Колька до сих пор не срослась рука. Да и не ломал он ее. Ему все равно, а я счел, что было бы нечестно не написать всего. Слишком долго мы переписывались и остается надеяться, что и для тебя это тоже было игрой, как для нас. Я не ошибся, написав "мы переписывались". Все письма, а не только последние, сочинил я. Колек их просто переписывал, потом ему надоело, и чтобы оправдать свое долгое молчание, мы придумали "сломанную" руку. Что ж, сэкономили время и бумагу, я стал писать напрямую. Сейчас же, право, мы о тебе забыли совсем, лишь твое последнее письмо напомнило нам, что ты есть. Не знаю, что ты делала с нашими письмами. А мы твои - проверяли. Как школьные сочинения. И ставили оценки. Надо отдать тебе должное - последнее время ошибок стало меньше. Осталась главная - ты ошиблась в нас. Извини, я пишу, может быть, жестоко, но так лучше. Меня ты не разу не видела, пусть же я заполнюсь тебе злым и жестоким. А то вдруг все то, что насочинял в прежних письмах, ты примеришь ко мне. Если эти письма сохранились - а ты наверняка хранила их до этого момента - перечитай их. Эти письма с одинаковым успехом можно отправлять кому угодно, заменяя лишь имя и незначительные детали. Вначале я писал, даже не видя твоей фотографии, полагая, что все сойдет. Сошло, и даже слишком далеко зашло. Все эти "чувства" я сочинил, мало того, я "раскусил" и тебя, я заранее вычислял, что ты ответишь, и говорил Кольку, что на этот раз ты напишешь. И ты действительно писала это, и мы смеялись и исправляли ошибки. Потом Кольку надоела эта игра. Я продолжал. Хотя писал я от своего имени, ты продолжала писать только ему так я и задумал. Что ж, пора заканчивать игру. Забудь это все, поплачь и сожги все письма. Извини. Всего хорошего. Не твой Витек. P.S. Согласись все же, мои фантазии были не столь уж бездарны!
-
Мокрый декабрь.
Парень стоял, неумело куря и грустно поглядывая на редких прохожих. Топтавшийся рядом мужчина подмигнул: - Что, не пришла? - А никто и не должен прийти. - Ну-ну. И билетиков лишних нет? - И не лишних тоже нету. "И чего ради все так рвутся на этот концерт? Одно только название новогодний". Он выкинул недокуренную сигарету в лужу и побрел дальше. Несмотря на то, что стоял последний день года, под ногами хлюпало. Погода нисколько не походила на идиллический легкий морозец с пушистым снегом, падающим с голубого неба. Небо было запачкано в серые облака, земля была не лучшего цвета. За витриной закрытого магазина два отливающих нездоровой синевой зайца идиотически улыбались, скача вокруг серебристой елочки. "Елка искусственная, зайцы фальшивые, радость ненатуральная, да и весь праздник с новогодней капелью не настоящий какой-то. А все тщательно делают вид, что веселятся. На лицо - маску, улыбку - на завязочки, в рот - рюмочку, мозги в чуланчик, на душу - глянец. Чего бы не повеселиться? Не важно, что под елкой лужи, а Дед Мороз - поддатый и усталый от детей - даешь праздник! На улицах горят те же звездочки и факела, что и на 1 Мая - ерунда, что не по теме, горит, мигает - и ладно. Пусть лучше не весь мусор вывезем, зато снега навезем, горку на площади слепим - пусть тает. Елок нет - сосны поставим, главное, чтобы иголки были, а там хоть пихта, хоть кактус. Подарков нужно? Возьмем те, что еще есть, завернем похитрее, завяжем, закрутим - поди, догадайся, что там все та же ерунда. Еще не весело? Музыку включим. Не важно что, только погромче. Кому скучно, пойдут в гости и будут с умным, но веселым видом делать грустные и глупые вещи, говорить приторные и пошлые слова. В полночь чокнуться, хлопнут хлопушку, зажгут бенгальский огонь. Поздравят, поцелуют, выпьют, зажуют. Потанцуют, посмотрят, послушают, выпьют, поздравят по-афинскому, по-парижскому, по Гринвичу. Допьют, уснут, кто лицом в салате, кто неизвестно где, с кем и почему. Проснуться, постонут, опохмеляться, очухаются от праздника и смоют лоск, почистят зубы, развязав завязочки, сняв маски и одев другие".
В январе, быть может, ударит мороз.
-15.01.90
Чертова горка.
Колябина Иван Кузьмич не видел лет десять, и сейчас стоял, разглядывая человека в гробу и пытаясь понять, что в том изменилось за это время. Они и детьми в школе не дружили, а после виделись лишь несколько раз за тридцать с лишним лет, да и то мельком. Но Иван Кузьмич счел себя обязанным придти на его похороны. Погода была так себе, серенькая, и Иван Кузьмич не то чтобы обрадовался, но почувствовал удовлетворение, когда все закончилось. Он надел шляпу и, насколько позволяла обстановка, быстрым шагом направился к выходу. Кладбище было тем единственным в городе, что непрерывно росло и расширялось, и поэтому не удивительно, что задумавшийся Иван Кузьмич, думая, что выходит с кладбища, на самом деле шел совсем в другую сторону. Он пытался вспомнить что-нибудь о Колябине, но на ум приходили какие-то дырявые мячи, велосипеды, какие-то сопливые мальчишки, но кто из Колябин Иван Кузьмич уже не помнил. "Э-эх, годы летят! Когда-нибудь и я... тоже...", - вздохнул Иван Кузьмич. Впереди на тропинке стоял мужчина не по погоде легко одетый и смотрел на Ивана Кузьмича. "И чего уставился? Обознался, что ли?" - подумал Иван Кузьмич и вдруг узнал мужчину. "Не может быть!" - Иван Кузьмич силился сглотнуть, "Просто немного похож... очень похож... Он!!!" В другой раз он мог бы ошибиться, но сейчас Иван Кузьмич мог поклясться, что перед ним стоит тот, кого он совсем недавно внимательно рассматривал и чей гроб закопали минут пять назад. "Ты... ты... ты... ты...", - пролепетал Иван Кузьмич, поправляя зашевелившуюся шляпу, - "ты ведь... я сам... но... но... но...". Колябин улыбнулся и шагнул на встречу. Иван Кузьмич издал дикий вопль и, крича что-то бессвязное, спотыкаясь о надгробия и ломая венки, побежал прочь. Он постоянно слышал за собой топот, треск, чье-то тяжелое дыхание, несколько раз его кто-то хватал за полы плаща, но каждый раз это оказывались кусты или ограды. Наконец, обессилевший Иван Кузьмич добежал до шоссе и пробив насквозь ветхую ограду кладбища, вылетел на дорогу. Проезжавший автомобиль только добавил скорость, когда ему навстречу со стороны кладбища кинулся человек в порван ном, грязном плаще, без шляпы и со всклоченными волосами. Иван Кузьмич резко оглянулся. Никого. "Чего это я, с ума сошел, что ли? Да нет, ведь видел же, своими глазами видел", - и Иван Кузьмич, утираясь рукавом и постоянно оглядываясь, прихрамывая побрел по шоссе.
Семеныч несколько раз, чертыхаясь, чиркнул спичкой о коробок и, зажгя огонь, с блаженством затянулся. Тихо (как ему казалось) напевая что-то, он одел очки и сел у окна. На улице серый облезлый кот с достоинством прогуливался между деревьями и делал вид, что клевавшие что-то голуби его ничуть не интересуют. В прихожей загремели ключи. "Принес ее нечистый!" Семеныч выкинул цигарку в форточку и помахал ладонью, разгоняя дым. Но его старуха, вбежавшая (что за ней лет двадцать не наблюдалось) в комнату, даже не заметила табачного запаха. "Ты, дед, только послушай! Сидишь тут, как пень, и не о чем не слыхал!" Не дав Семенычу как следует обидеться на "пня", бабка продолжила: "Мне сейчас Антониха рассказала... Ведь знаешь Антониху из второго подъезда?" - дед не знал, но важно кивнул, - "так вот она вчерась мужа своего покойного видала! Ночью проснулась, а он на стуле сидит! А ведь лет десять, как схоронила! Она бежать, а не может! А он к ней все тянется, сказать что-то хочет. Антониха с перепугу в шкаф залезла, дверь перекрестила, да так до утра и тряслась тама. А утром в щелочку глядь - нет никого. Она вот с утра в церкву сходила, свечку поставила - небось, поможет. А бабки говорят, что это все оттого, что на чертовой горке черти шабаш устраивают, на той неделе там огни какие-то видали!" "Тьфу! Сама дура и бабки твои дуры! Делать нечего, вот чепуху и мелят. И я дурак, уши развесил! Щас вон футбол кажут, а я тебя слушаю!" "Нехристь ты был, нехристь и есть! Все черта поминаешь - вот припекут тебя сам ого рогатые, посмотрю я на тебя!" Семеныч плюнул и, махнув рукой, пошел включать телевизор. - Я понимаю, капитан, что несерьезно это все. Вернее, сейчас кажется несерьезным. А тогда я, признаюсь, струхнул порядком. Понимаете, сын-то у Нины Ивановны уже год как разбился. А тут прибегает она ко мне, бледная вся, слова толком сказать не может. Я ее успокаивать, а она на дверь показывает. Я посмотрел... Двери у наших квартир, значит, напротив, моя-то открыта, а у нее в дверях Игорь стоит, сын ее, значит. Тут я чуть не упал, пошатнулся, значит, гляжу опять - нет никого. Наверное, надо было не к вам, а к врачу, так ведь двое сразу не могут, значит, с ума сойти. Да и не знал я, чего она испугалась, а ведь увидел то же, что и она. - Да нет, Валерий Павлович, правильно вы к нам обратились. Дело в том, что не первый это случай. Только вы это не говорите никому, незачем зря людей пугать. Есть подозрение, что кто-то специально переодевается и пугает. То ли ограбить хотят, то ли просто хулиганят сдуру. И слухи пускает, мол, не Чертовой горке завелся кто-то. В общем, не беспокойтесь, разберемся во всем, обязательно разберемся. А вам спасибо за информацию, пригодится.
Когда штурман вошел, капитал сидел, задумавшись. "Ну что, опять сорвалось?" - "Опять. Не получается что-то, не додумали мы чего-то". "Знаешь, о чем я подумал", - тихо сказал капитан и почесал левый нос, - "Та мысль, что два одинаковых человека не могут существовать на этой планете в одно время, верна. Но раз они никак не хотят вступать в контакт с кем-то конкретным, то, может быть, стоит предложить им что-то бесформенное, размытое, какие-то неясные белые контуры человеческого тела? В конце-то концов, не в нашем же виде им показываться!"
Убийство.
Еще поднимаясь на крыльцо и почуяв через незапертую дверь характерный запах, я понял, что что-то случилось. Сердце мое застучало в тревоге, вбежал в комнату и увидел трупы на полу. В воздухе вился дымок. Джо сидел в кресле и спокойно курил. Он окинул меня ленивым взглядом и спросил: - А что, собственно, ты так на меня смотришь? Я, кажется, давно предупреждал, что сделаю это. Сегодня они меня довели. Вот результат. - И тебе не жалко? Просто так оборвать жизнь - раз и все? Бог создал нас равными... - Только без проповедей! Я сам не хуже тебя могу их читать. Но ведь ты знаешь, как я не люблю, когда мне мешают. А они! О боже, куда они только не совались! Они поплатились за свой характер, рано или поздно кто-либо сделал бы это, - он махнул в сторону трупов. - Но позволь! Если уж говорить о характерах, то уж скорее твой характер, Джо, виноват. Ведь я же спокойно уживался с ними, а тебе, видишь ли, они помешали. В конце концов, можно было избавиться от них, не убивая. - Издеваешься? Как будто не знаешь, что я перепробовал все. Я приложил всю свою фантазию... - Фантазию приканчивать... - ..., но не смог избавиться от них. Пришлось пойти на крайние меры. Ну да ладно, что теперь говорить, сейчас нужно заметать следы, - и, взяв веник, Джо стал сметать в кучу скрюченные тельца рыжих муравьев.
-07.01.90
Письмо.
Здравствуй, Наташа! По почерку ты, наверное, догадалась, что пишет опять Виктор. Но вовсе не потому, что у Колька до сих пор не срослась рука. Да и не ломал он ее. Ему все равно, а я счел, что было бы нечестно не написать всего. Слишком долго мы переписывались и остается надеяться, что и для тебя это тоже было игрой, как для нас. Я не ошибся, написав "мы переписывались". Все письма, а не только последние, сочинил я. Колек их просто переписывал, потом ему надоело, и чтобы оправдать свое долгое молчание, мы придумали "сломанную" руку. Что ж, сэкономили время и бумагу, я стал писать напрямую. Сейчас же, право, мы о тебе забыли совсем, лишь твое последнее письмо напомнило нам, что ты есть. Не знаю, что ты делала с нашими письмами. А мы твои - проверяли. Как школьные сочинения. И ставили оценки. Надо отдать тебе должное - последнее время ошибок стало меньше. Осталась главная - ты ошиблась в нас. Извини, я пишу, может быть, жестоко, но так лучше. Меня ты не разу не видела, пусть же я заполнюсь тебе злым и жестоким. А то вдруг все то, что насочинял в прежних письмах, ты примеришь ко мне. Если эти письма сохранились - а ты наверняка хранила их до этого момента - перечитай их. Эти письма с одинаковым успехом можно отправлять кому угодно, заменяя лишь имя и незначительные детали. Вначале я писал, даже не видя твоей фотографии, полагая, что все сойдет. Сошло, и даже слишком далеко зашло. Все эти "чувства" я сочинил, мало того, я "раскусил" и тебя, я заранее вычислял, что ты ответишь, и говорил Кольку, что на этот раз ты напишешь. И ты действительно писала это, и мы смеялись и исправляли ошибки. Потом Кольку надоела эта игра. Я продолжал. Хотя писал я от своего имени, ты продолжала писать только ему так я и задумал. Что ж, пора заканчивать игру. Забудь это все, поплачь и сожги все письма. Извини. Всего хорошего. Не твой Витек. P.S. Согласись все же, мои фантазии были не столь уж бездарны!
-
Мокрый декабрь.
Парень стоял, неумело куря и грустно поглядывая на редких прохожих. Топтавшийся рядом мужчина подмигнул: - Что, не пришла? - А никто и не должен прийти. - Ну-ну. И билетиков лишних нет? - И не лишних тоже нету. "И чего ради все так рвутся на этот концерт? Одно только название новогодний". Он выкинул недокуренную сигарету в лужу и побрел дальше. Несмотря на то, что стоял последний день года, под ногами хлюпало. Погода нисколько не походила на идиллический легкий морозец с пушистым снегом, падающим с голубого неба. Небо было запачкано в серые облака, земля была не лучшего цвета. За витриной закрытого магазина два отливающих нездоровой синевой зайца идиотически улыбались, скача вокруг серебристой елочки. "Елка искусственная, зайцы фальшивые, радость ненатуральная, да и весь праздник с новогодней капелью не настоящий какой-то. А все тщательно делают вид, что веселятся. На лицо - маску, улыбку - на завязочки, в рот - рюмочку, мозги в чуланчик, на душу - глянец. Чего бы не повеселиться? Не важно, что под елкой лужи, а Дед Мороз - поддатый и усталый от детей - даешь праздник! На улицах горят те же звездочки и факела, что и на 1 Мая - ерунда, что не по теме, горит, мигает - и ладно. Пусть лучше не весь мусор вывезем, зато снега навезем, горку на площади слепим - пусть тает. Елок нет - сосны поставим, главное, чтобы иголки были, а там хоть пихта, хоть кактус. Подарков нужно? Возьмем те, что еще есть, завернем похитрее, завяжем, закрутим - поди, догадайся, что там все та же ерунда. Еще не весело? Музыку включим. Не важно что, только погромче. Кому скучно, пойдут в гости и будут с умным, но веселым видом делать грустные и глупые вещи, говорить приторные и пошлые слова. В полночь чокнуться, хлопнут хлопушку, зажгут бенгальский огонь. Поздравят, поцелуют, выпьют, зажуют. Потанцуют, посмотрят, послушают, выпьют, поздравят по-афинскому, по-парижскому, по Гринвичу. Допьют, уснут, кто лицом в салате, кто неизвестно где, с кем и почему. Проснуться, постонут, опохмеляться, очухаются от праздника и смоют лоск, почистят зубы, развязав завязочки, сняв маски и одев другие".
В январе, быть может, ударит мороз.
-15.01.90
Чертова горка.
Колябина Иван Кузьмич не видел лет десять, и сейчас стоял, разглядывая человека в гробу и пытаясь понять, что в том изменилось за это время. Они и детьми в школе не дружили, а после виделись лишь несколько раз за тридцать с лишним лет, да и то мельком. Но Иван Кузьмич счел себя обязанным придти на его похороны. Погода была так себе, серенькая, и Иван Кузьмич не то чтобы обрадовался, но почувствовал удовлетворение, когда все закончилось. Он надел шляпу и, насколько позволяла обстановка, быстрым шагом направился к выходу. Кладбище было тем единственным в городе, что непрерывно росло и расширялось, и поэтому не удивительно, что задумавшийся Иван Кузьмич, думая, что выходит с кладбища, на самом деле шел совсем в другую сторону. Он пытался вспомнить что-нибудь о Колябине, но на ум приходили какие-то дырявые мячи, велосипеды, какие-то сопливые мальчишки, но кто из Колябин Иван Кузьмич уже не помнил. "Э-эх, годы летят! Когда-нибудь и я... тоже...", - вздохнул Иван Кузьмич. Впереди на тропинке стоял мужчина не по погоде легко одетый и смотрел на Ивана Кузьмича. "И чего уставился? Обознался, что ли?" - подумал Иван Кузьмич и вдруг узнал мужчину. "Не может быть!" - Иван Кузьмич силился сглотнуть, "Просто немного похож... очень похож... Он!!!" В другой раз он мог бы ошибиться, но сейчас Иван Кузьмич мог поклясться, что перед ним стоит тот, кого он совсем недавно внимательно рассматривал и чей гроб закопали минут пять назад. "Ты... ты... ты... ты...", - пролепетал Иван Кузьмич, поправляя зашевелившуюся шляпу, - "ты ведь... я сам... но... но... но...". Колябин улыбнулся и шагнул на встречу. Иван Кузьмич издал дикий вопль и, крича что-то бессвязное, спотыкаясь о надгробия и ломая венки, побежал прочь. Он постоянно слышал за собой топот, треск, чье-то тяжелое дыхание, несколько раз его кто-то хватал за полы плаща, но каждый раз это оказывались кусты или ограды. Наконец, обессилевший Иван Кузьмич добежал до шоссе и пробив насквозь ветхую ограду кладбища, вылетел на дорогу. Проезжавший автомобиль только добавил скорость, когда ему навстречу со стороны кладбища кинулся человек в порван ном, грязном плаще, без шляпы и со всклоченными волосами. Иван Кузьмич резко оглянулся. Никого. "Чего это я, с ума сошел, что ли? Да нет, ведь видел же, своими глазами видел", - и Иван Кузьмич, утираясь рукавом и постоянно оглядываясь, прихрамывая побрел по шоссе.
Семеныч несколько раз, чертыхаясь, чиркнул спичкой о коробок и, зажгя огонь, с блаженством затянулся. Тихо (как ему казалось) напевая что-то, он одел очки и сел у окна. На улице серый облезлый кот с достоинством прогуливался между деревьями и делал вид, что клевавшие что-то голуби его ничуть не интересуют. В прихожей загремели ключи. "Принес ее нечистый!" Семеныч выкинул цигарку в форточку и помахал ладонью, разгоняя дым. Но его старуха, вбежавшая (что за ней лет двадцать не наблюдалось) в комнату, даже не заметила табачного запаха. "Ты, дед, только послушай! Сидишь тут, как пень, и не о чем не слыхал!" Не дав Семенычу как следует обидеться на "пня", бабка продолжила: "Мне сейчас Антониха рассказала... Ведь знаешь Антониху из второго подъезда?" - дед не знал, но важно кивнул, - "так вот она вчерась мужа своего покойного видала! Ночью проснулась, а он на стуле сидит! А ведь лет десять, как схоронила! Она бежать, а не может! А он к ней все тянется, сказать что-то хочет. Антониха с перепугу в шкаф залезла, дверь перекрестила, да так до утра и тряслась тама. А утром в щелочку глядь - нет никого. Она вот с утра в церкву сходила, свечку поставила - небось, поможет. А бабки говорят, что это все оттого, что на чертовой горке черти шабаш устраивают, на той неделе там огни какие-то видали!" "Тьфу! Сама дура и бабки твои дуры! Делать нечего, вот чепуху и мелят. И я дурак, уши развесил! Щас вон футбол кажут, а я тебя слушаю!" "Нехристь ты был, нехристь и есть! Все черта поминаешь - вот припекут тебя сам ого рогатые, посмотрю я на тебя!" Семеныч плюнул и, махнув рукой, пошел включать телевизор. - Я понимаю, капитан, что несерьезно это все. Вернее, сейчас кажется несерьезным. А тогда я, признаюсь, струхнул порядком. Понимаете, сын-то у Нины Ивановны уже год как разбился. А тут прибегает она ко мне, бледная вся, слова толком сказать не может. Я ее успокаивать, а она на дверь показывает. Я посмотрел... Двери у наших квартир, значит, напротив, моя-то открыта, а у нее в дверях Игорь стоит, сын ее, значит. Тут я чуть не упал, пошатнулся, значит, гляжу опять - нет никого. Наверное, надо было не к вам, а к врачу, так ведь двое сразу не могут, значит, с ума сойти. Да и не знал я, чего она испугалась, а ведь увидел то же, что и она. - Да нет, Валерий Павлович, правильно вы к нам обратились. Дело в том, что не первый это случай. Только вы это не говорите никому, незачем зря людей пугать. Есть подозрение, что кто-то специально переодевается и пугает. То ли ограбить хотят, то ли просто хулиганят сдуру. И слухи пускает, мол, не Чертовой горке завелся кто-то. В общем, не беспокойтесь, разберемся во всем, обязательно разберемся. А вам спасибо за информацию, пригодится.
Когда штурман вошел, капитал сидел, задумавшись. "Ну что, опять сорвалось?" - "Опять. Не получается что-то, не додумали мы чего-то". "Знаешь, о чем я подумал", - тихо сказал капитан и почесал левый нос, - "Та мысль, что два одинаковых человека не могут существовать на этой планете в одно время, верна. Но раз они никак не хотят вступать в контакт с кем-то конкретным, то, может быть, стоит предложить им что-то бесформенное, размытое, какие-то неясные белые контуры человеческого тела? В конце-то концов, не в нашем же виде им показываться!"