Ямвлих Халкидский. О Пифагоровой жизни

   (9) Возвратившись из Сирии на Самос с огромной прибылью и многим богатством, Мнемарх воздвиг святилище Аполлону, назвав святилище Пифийским, а сына учил разнообразным и достойным предметам, отдавая его в обучение то к Креофилу, то к Ферекиду с Сироса¹¹, то почти ко всем сведущим в божественных делах, чтобы он, в меру своих сил, достаточно обучился и божественным предметам. Он рос красивейшим из всех известных в истории людей и подобным богу (10), после смерти отца он стал самым почтенным и благоразумным, и, будучи еще юным, он удостаивался всяческого почтения и уважения со стороны старших. При встрече и беседе он располагал к себе всех. Кто бы ни взглянул на него, он всем казался удивительным, так что многие естественно утвердились во мнении, что он – сын бога. Он же, ободряемый такой репутацией, начатым с младенчества воспитанием и богоподобной внешностью, все больше стремился проявлять себя достойным этих преимуществ и держал себя в дисциплине религиозными обрядами, учеными занятиями и особым образом жизни. Благодаря спокойствию души и сдержанности в поведении все, что он говорил и делал, было полно спокойствия и неподражаемой безмятежности. Не поддаваясь ни гневу, ни смеху, ни зависти, ни соперничеству, ни какому-либо другому волнению или торопливости, он жил на Самосе как добрый демон¹². (11) Поэтому еще в бытность его эфебом великая слава о нем достигла мудрецов Фалеса в Милете и Бианта в Приене¹³, распространилась по окрестным с ними городам, и многие, повсюду передавая рассказы о длинноволосом самосском юноше, ставшем притчей во языцех¹⁴, обоготворяли и прославляли его. Когда стала утверждаться тирания Поликрата¹⁵, Пифагор, которому тогда было около восемнадцати лет, предвидя, к чему она приведет и насколько она будет препятствовать его цели и стремлению к знаниям, которое он ставил превыше всего, ночью тайно от всех бежал. Вместе с Гермодамантом, прозвище которого было Креофилей, потому что он, как говорили, был потомком Креофила, гостеприимца поэта Гомера (Пифагор стал, как представляется, другом и учителем Гермодаманта во всех вещах), он переправился к Ферекиду, физику Анаксимандру¹⁶ и Фалесу в Милет. (12) Он пробыл у каждого из них некоторое время, и в результате общения все они его полюбили, удивлялись его одаренности и сделали соучастником своих бесед. И более того, Фалес радушно его принял и, удивившись его отличию от других юношей, которое оказалось больше и превосходило молву о нем, передал ему все знания, какие смог, и, ссылаясь на свою старость и слабость, побудил его плыть в Египет и самое главное – общаться в Мемфисе и Диосполе¹⁷ со жрецами, ибо у них он сам получил то, за что большинство людей считало его мудрым. Фалес сказал, что он не получил ни от природы, ни в результате выучки стольких достоинств, сколькими обладает Пифагор, так что он предвещает ему только хорошее: если Пифагор сблизится со жрецами, он станет самым близким к богу и мудрейшим из людей.

Глава III

   (13) Итак, он получил от Фалеса и другие советы, в том числе совет дорожить временем, и ради этого он стал воздерживаться от питья вина, употребления в пищу мяса и в особенности избегал переедания. Он ограничил себя легкой и хорошо усваиваемой пищей, обрел в результате этого малую потребность в сне, бодрость, душевное здоровье и устойчивое и прочное телесное здоровье и отплыл в Сидон, узнав, что этот город – его родина по рождению,¹⁸ и справедливо полагая, что оттуда легче будет путь в Египет. (14) В Сидоне он встретился с потомками натурфилософа и прорицателя Моха¹⁹ и другими финикийскими жрецами и был посвящен во все мистерии, совершаемые главным образом в Библе и Тире и во многих местах Сирии²⁰, подвергая себя этому не из-за суеверия, как может показаться неосведомленному человеку, но в большей степени из страсти и стремления к умозрительному знанию и из опасения упустить что-либо достойное изучения в божественных таинствах и обрядах. Он узнал также, что сирийские мистерии в некотором роде происходили от священных обрядов Египта, и поэтому обрел надежду стать участником более благородных, более божественных и чистых мистерий в Египте. Восхищенный ими, как и говорил ему Фалес, Пифагор без промедления переправился туда с помощью каких-то египетских моряков, кстати причаливших к берегу близ финикийской горы Кармел²¹, где он подолгу уединялся для религиозных целей. Они охотно взяли его, надеясь продать юношу в рабство за большую цену. (15) Но в пути, видя его сдержанность и достоинство, как это было обычно ему свойственно, они стали относиться к нему лучше и увидели в его совершенных манерах нечто большее человеческой природы. Они вспомнили, как, когда они причалили, он появился перед ними, сойдя с вершины горы Кармел (а они знали, что эта гора считается самой священной и недоступной для обычных людей), и он шествовал спокойно и безмятежно, и никакой обрыв и никакая скала не преграждали ему путь. Подойдя к кораблю, он спросил только: «Вы плывете в Египет?» Когда они ответили утвердительно, он взошел на корабль и молча сел там, где не мог мешать морякам, (16) и в продолжение всего плавания оставался в одной и той же позе две ночи и три дня, без пищи, питья и сна (по крайней мере, никто не заметил, чтобы он, сидя в этом безмятежном бездействии, заснул хоть на короткое время), и при этом плавание было беспрепятственным и быстрым, корабль двигался, вопреки ожиданию, прямым курсом, словно на нем был некий бог. Сопоставив все эти обстоятельства и сделав выводы, они пришли к убеждению, что с ними из Сирии в Египет действительно плывет божественный демон, и проделали оставшуюся часть пути в величайшем благоговении, причем их слова и поступки как в отношении друг друга, так и в отношении Пифагора стали более почтительными, чем обычно, вплоть до исключительно благополучного окончания плавания и успешного прибытия судна на египетский берег. (17) Там при сходе на берег все с благоговением поддерживали его, поочередно помогали ему и усадили его на чистейший песок. Соорудив на скорую руку перед ним алтарь, моряки собрали все плоды, какие у них были, положили их перед ним как некое подношение и затем отплыли и направились по своему назначению. Он же, ослабев телом от такого длительного отсутствия пищи, не противился ни тогда, когда моряки сводили его с корабля, ни тогда, когда они, поддерживая, вели его под руки, и, когда они отплыли, не стал долго отказываться от разложенных перед ним плодов. Отведав их и подкрепив силы, он благополучно пришел в ближайшее поселение, оставаясь в том же расположении духа – спокойным и благоразумным.

Глава IV

   (18) Оттуда он обошел все святилища с большим усердием и желанием все тщательно осмотреть, вызывая удивление и симпатию у жрецов и прорицателей, с которыми он общался, и ревностно всему учился, не пропуская ни наставлений, рекомендуемых для обучения в это время, ни мужей, известных своим знанием, ни обрядов, где-либо и когда-либо почитаемых. Он не оставил без внимания ни одно место, где, по его мнению, он мог узнать что-нибудь новое. Поэтому он посетил всех жрецов и пообщался с ними с пользой соответственно мудрости каждого из них.²² (19) Двадцать два года он провел в святынях Египта, изучая астрономию и геометрию и приняв посвящение во все мистерии, занимаясь этим глубоко и вдумчиво, пока, попав в плен к Камбису²³, не был уведен в Вавилон. Там он общался с магами²⁴, и их общение было взаимовыгодным, и, изучив детально их священные обряды, он узнал от них совершенное почитание богов и овладел в совершенстве наукой о числах, музыкой и другими предметами и, проведя таким образом еще двенадцать лет, вернулся на Самос в возрасте приблизительно пятидесяти шести лет.

Глава V

   (20) Узнанный некоторыми людьми старшего поколения, он вызвал не меньшее, чем прежде, удивление, ибо он показался им еще более прекрасным, мудрым и еще более подобным богу. Когда отечество всенародно призвало его приносить пользу всем согражданам и поделиться своими знаниями, он не отказался и постарался представить свой способ обучения с помощью символов, подобный тому способу, которым обучали в Египте его самого, хотя самосцам была не по душе такая манера обучения и они не усвоили ее с пониманием и так, как должно.²⁵ (21) Поскольку никто не пришел к нему и не проявил стремления к наукам, которые он всячески пытался насадить среди эллинов, и поскольку он не испытывал презрения или пренебрежения к Самосу – ведь это была его родина – и всей душой желал, чтобы соотечественники почувствовали вкус к его учению если не по доброй воле, то хотя бы хитростью, он придумал план: он стал наблюдать в гимнасии за одним юношей, который ловко и умело играл в мяч. Юноша был из числа тех, кто любит физические упражнения и тренировки, но, с другой стороны, был бедным и нуждающимся. Пифагор решил, что его легко удастся привлечь к учению, если предоставить ему в изобилии содержание и избавить от заботы о заработке. После того как юноша совершил омовение, Пифагор подозвал его и пообещал ему достаточное содержание и постоянную поддержку, если тот воспримет от него постепенно, без напряжения и не торопясь, чтобы сразу не перенапрячься, некоторые знания, приобретенные им у варваров еще в молодости, а теперь утрачиваемые из-за старости и забывчивости. (22) Когда юноша согласился в надежде на содержание, он попытался обучить его числам и геометрии, все рисуя на доске, и после объяснения каждой геометрической фигуры, то есть после каждого чертежа, он выплачивал юноше каждый раз вознаграждение по три обола. (23) Он продолжал делать это длительное время, ревностно и наилучшим методом вводя в науку усердного ученика, и давал ему три обола за изучение каждой геометрической фигуры. Когда же юноша, ведомый мудрым путем, уже начал ощущать и пользу, и удовольствие от этих занятий, мудрец, понимая происходящее и то, что ученик его теперь самовольно не уйдет и в любом случае не прекратит учение, стал притворно ссылаться на свою бедность и недостаток денег. (24) Когда же тот сказал: «Я могу и без этого учиться и усваивать уроки», Пифагор добавил: «Но я даже для себя самого не имею необходимых средств. Поскольку нужно сделать перерыв, чтобы обеспечить нас ежедневным пропитанием, то нехорошо отвлекаться на задачи за счетной доской и на бесполезные занятия». Юноша, не желая прерывать занятия, сказал: «Я тебе в будущем все это доставлю и отплачу заботой: за каждую геометрическую фигуру теперь я тебе буду платить по три обола». (25) И с той поры он так увлекся занятиями, что единственный из всех самосцев уехал с Пифагором. Он назывался тем же именем, но был сыном Эратокла. Ему приписывают сочинения по умащению и предписания атлетам того времени есть мясо вместо сушеных смокв. Эти предписания неверно относят к Пифагору, сыну Мнемарха.
   Говорят, что в это время Пифагор побывал на Делосе у так называемого бескровного алтаря²⁶ Аполлона-Родителя и совершил там обряды, став предметом удивления. Оттуда он отправился ко всем оракулам. Он также побывал на Крите и в Спарте для изучения их законов²⁷. Изучив их все, он вернулся домой и вновь обратился к прерванным исследованиям. (26) Сначала он оборудовал в городе помещение для бесед, называемое еще и поныне «Пифагоровым полукругом», в котором самосцы до сих пор обсуждают общественные дела, ибо они полагают, что о прекрасном, справедливом и полезном следует совещаться именно в этом месте, которое обустроил человек, проявивший себя в этих отношениях. (27) За городом Пифагор устроил себе жилище для философствования в пещере и проводил в нем большую часть дня и ночи. Он исследовал то, что было полезным в науках, будучи одного мнения в этом с Миносом, сыном Зевса. И он значительно превосходил тех, кто позже занимался его учением: они гордились незначительными исследованиями, Пифагор же постиг целиком все небесные явления и усвоил это посредством совокупности арифметических и геометрических доказательств.

Глава VI

   (28) Однако деяния, совершенные Пифагором впоследствии, вызывают еще большее удивление. Его философия распространилась, вся Эллада стала восхищаться им, и лучшие и мудрейшие мужи приезжали к нему на Самос, желая слушать его учение. Сограждане, однако, принуждали его участвовать во всех посольствах и общественных делах. Пифагор чувствовал, как тяжело, подчиняясь законам отечества, одновременно заниматься философией, и видел, что все прежние философы прожили жизнь на чужбине. Обдумав все это, отойдя от общественных дел и, как говорят некоторые, считая недостаточной невысокую оценку самосцами его учения, он уехал в Италию, считая своим отечеством страну, где больше способных к обучению людей. (29) Поначалу он поселился в прославленном городе Кротоне, где нашел много последователей. (Рассказывают, что их было шестьсот человек, их привлекала не только философия, которую он излагал, но и предписываемый им совместный образ жизни, (30) они были философами, а прочие слушателями – их называют акусматиками²⁸.) На одной только самой первой беседе, которую, как говорят, он провел перед широкой аудиторией сразу после приезда в Италию, он настолько увлек своим учением более двух тысяч человек, что они уже не ушли домой, но вместе с женами и детьми построили огромный дом для совместного слушания и организовали общину в той земле, которую все называют Великой Грецией²⁹. Приняв от Пифагора законы и предписания, словно божественные установления, они неукоснительно им следовали и сохраняли этот образ мыслей вместе с множеством учеников. Все сообщество, прославляемое и считавшееся в глазах окружающих счастливым, имело, как уже было сказано, общую собственность и причисляло Пифагора к богам как благого и человеколюбивого демона. Одни считали его Пифийцем, другие – Аполлоном из страны гиперборейцев³⁰, третьи – Пеаном³¹, четвертые – одним из демонов, населяющих Луну³², пятые – одним из Олимпийских богов, говоря, что он явился людям в человеческом облике для пользы и исправления смертного рода, чтобы одарить смертную природу спасительной искрой счастья и философии. Никогда не было и не будет большего блага, чем то, которое было даровано богами через Пифагора. Поэтому до сих пор в поговорке с большим уважением говорится о длинноволосом самосце³³. (31) И Аристотель в своем сочинении о пифагорейской философии³⁴ сообщает, что в глубокой тайне его ученики соблюдали такое разделение разумных живых существ – бог, человек и такое существо, как Пифагор. И совершенно понятно, что они его воспринимали именно так, ибо он предложил верное, соответствующее существу и не противоречащее ни явлениям, ни умственным понятиям представление о богах, демонах и героях³⁵, о космосе и всевозможных видах движения небесных сфер и светил, о заграждениях одних небесных тел другими, о затмениях, об отклонениях от правильного движения, об эксцентриситетах и эпициклах³⁶, обо всем в космосе, о небе и земле и о находящихся между ними видимых и невидимых творениях. Он положил у эллинов начало математике, философскому умозрению и наукам, которые делают душу истинно зрячей и исцеляют ум от слепоты, являющейся следствием других занятий³⁷. И он дал эллинам возможность понять истинные начала и причины всего. (32) Наилучшее гражданское устройство общины, совместное проживание, принцип «у друзей все общее», служение богам и почитание умерших, законодательство и воспитание, обет молчания и непричинение вреда другим живым существам, сдержанность и благоразумие, проницательность, религиозность и другие добродетели, – одним словом, все это благодаря Пифагору стало желанным и достойным стремления для жаждущих учения. Поэтому справедливо за все то, о чем я сейчас говорил, они почитали Пифагора столь высоко.

Глава VII

   (33) Теперь следует рассказать о том, как он приехал, у кого он сначала остановился, что за речи были им произнесены, на какие темы и к кому он с ними обращался. Так нам проще будет понять содержание его занятий и его образ жизни. Итак, говорят, что по прибытии в Италию он увидел, какие города подчиняются другим городам, в течение многих лет или недавно. Он привил им свободомыслие через своих учеников, уроженцев этих городов, избавил от зависимости и сделал свободными. Это Кротон, Сибарис, Катана, Регий, Гимера, Акрагант, Тавромений³⁸ и некоторые другие. Он дал им законы через Харонда из Катаны и Залевка-локрийца³⁹, благодаря чему эти города надолго обрели прекраснейшее законодательство и стали предметом зависти для соседей. (34) Как рассказывают, он совершенно устранил смуту, разногласия и даже просто различие мнений не только среди своих учеников и их потомков на много поколений, но и вообще во всех городах Италии и Сицилии, как внутри них самих, так и в их отношениях друг с другом. Он часто произносил повсюду одно изречение, обращался ли он ко многим или к немногим слушателям, подобное наставляющему оракулу бога, своего рода квинтэссенцию его мыслей: «Любым способом следует избегать и отсекать огнем, железом и всеми другими средствами от тела болезнь, от души – невежество, от желудка – излишество, от города – смуту, от дома – раздор, от всего в целом – неумеренность». Этим изречением он напоминал всем о самом ценном в своем учении. (35) Таковы были в то время общие черты его жизни в словах и в поступках.

Глава VIII

   Если же мы беремся излагать детально, что делал и говорил Пифагор, то следует сказать, что прибыл он в Италию в шестьдесят вторую Олимпиаду, когда победителем в беге был Эриксий из Халкиды⁴⁰. Пифагор сразу стал вызывать восхищение и привлекать к себе людей как и раньше, когда плавал на Делос, где он, помолившись у одного только алтаря Аполлона-Родителя – единственного, на который приносили бескровные жертвы, – вызвал удивление у жителей острова. (36) В это время, направляясь из Сибариды в Кротон, он остановился на берегу около рыбаков и, пока они тянули из глубины тяжелую сеть, сказал им, какой будет улов, и назвал число рыб. Когда рыбаки решили делать то, что он им скажет, если так и окажется, он приказал пересчитать рыб и отпустить живыми. И еще более удивительно то, что, пока он был рядом, ни одна рыба, находясь вне воды, пока велся подсчет, не задохнулась. Заплатив за рыбу рыбакам, он отправился в Кротон. Рыбаки повсюду рассказали о происшествии и, узнав его имя от слуг, поведали всем. Услышавшие пожелали видеть чужеземца, который с готовностью явился. Его внешность поражала каждого и позволяла понять, что это за человек.
   Через несколько дней он пришел в гимнасий. (37) Когда юноши обступили его, рассказывают, что он обратился к ним с речью, в которой призывал их почитать старших, показывая, что в мире и в жизни, в городах и в природе вызывает большее почтение то, что предшествует по времени: восход почитают больше, чем закат, утро – больше, чем вечер, начало – больше, чем конец, рождение – больше, чем смерть, и точно так же исконные жители предпочтительнее пришельцев, и то же касается основателей поселений и вождей колоний. В целом боги почитаются больше демонов, демоны – больше героев, герои – больше людей, а среди людей больше почитают прародителей, чем потомков. (38) Так говорил он для того, чтобы убедить юношей почитать родителей больше, чем самих себя. Как он сказал, они обязаны им так же, как был бы обязан умерший тому, кто смог бы опять вернуть его на свет. Далее, справедливо было бы любить и ничем не огорчать предков и тех, кто сделал нам множество добрых дел. Родители предшествуют рождению своего потомства добрыми делами, и предки являются причиной всех хороших дел своих потомков, и нельзя грешить против богов, признавая, что потомки в благих делах не обязаны никому. И поэтому справедливо, что боги прощают тех, кто ничуть не меньше, чем богов, чтит отцов, ибо почитанию богов мы научились от отцов. (39) Поэтому и Гомер величает этим именем царя богов, называя его «отцом богов и смертных», и многие сочинители мифов говорят, что верховные боги честолюбиво стремились к тому, чтобы любовь, которую дети делят между двумя родителями, они переносили на одного родителя, и поэтому брали на себя функции и отца, и матери и родили Зевс – Афину, Гера – Гефеста, каждый обладая природой противоположного пола, чтобы рассчитывать на большую любовь своего отпрыска. (40) Когда все присутствующие согласились, что приговор бессмертных самый твердый, Пифагор на примере Геракла, который был покровителем колонии⁴¹, объяснил кротонцам, почему нужно с готовностью подчиняться родительской воле, ибо у них было предание, что он, сам будучи богом, подчинялся старшему богу, претерпел труды и учредил в память о своих деяниях игры, назвав их в честь отца Олимпийскими. Пифагор показал также, что в общении друг с другом нужно вести себя так, чтобы никогда не становиться врагами друзей и как можно скорее становиться друзьями врагов. Они должны стараться проявлять доброжелательство в отношении отцов, в качестве благопристойности в отношении старших, и участие в отношении братьев, в качестве человеколюбия по отношению к остальным.
   (41) Затем он говорил о благоразумии, отметив, что молодой возраст испытывает природу юношей, ибо именно в это время их страсти достигают высшей степени. Вслед за этим он предложил им рассмотреть ту добродетель, к которой следует стремиться и юноше, и девушке, и женщине, и всем людям старшего возраста, но особенно молодым. Кроме того, он заявил, что только эта добродетель включает и телесные, и душевные качества, ибо она сохраняет здоровое стремление к лучшему образу жизни. (42) Это ясно и из противоположного примера: как с варварами, так и с эллинами, воевавшими друг с другом под Троей, величайшие несчастья приключились из-за несдержанности одного человека, с одними – во время войны, с другими – во время возвращения домой. И лишь за одну эту обиду бог назначил возмездие на десять и на тысячу лет и предрек и взятие Трои, и отправление локрийцами девушек в храм Афины Илионской⁴². Пифагор также напутствовал юношей в отношении образования, показав, что глупо признавать главным разум и с этим мнением принимать решения о прочих предметах, а на его развитие не тратить ни времени, ни усилий. Так, забота о теле подобна худшим друзьям и быстро нас оставляет, в то время как образование, подобно прекрасным и благородным людям, остается нам верным до нашей смерти, а некоторых одаривает бессмертной славой после смерти. (43) И он привел другие примеры: одни – из истории, другие – из философских учений, показав, что образование есть общий плод одаренности тех людей, которые первенствовали в каждом отдельном поколении, ибо их открытия стали образованием для других. Ценность этого такова: одни похвальные качества, например силу, красоту, здоровье, храбрость, невозможно разделить с другим человеком, другие же, такие как богатство, власть и многое другое, чего мы не перечисляем, расточающий утрачивает сам, но образование можно и разделить с другим человеком, и, дав его другому, самому не утратить его. (44) Точно так же не во власти человека приобрести определенные вещи, но можно получить образование по собственному выбору, чтобы, приступая к государственным делам, проявлять не бесстыдство, но образованность. Вообще именно образованием отличаются люди от животных, эллины – от варваров, свободнорожденные – от рабов, философы – от простых людей. Вообще мера этого превосходства такова, что самых быстрых бегунов на Олимпийских играх оказалось семь из одного города, и людей, выдающихся мудростью, насчитывается на всей населенной части земли тоже семь⁴³. В последнее же время, когда жил он сам, только один человек превзошел всех в философии, и он называл себя именем «философ» вместо имени «мудрец»⁴⁴. Вот что он сказал в гимнасии юношам.⁴⁵

Глава IX

   (45) Когда юноши рассказали своим отцам о том, что он говорил, совет тысячи пригласил Пифагора на заседание. Сначала они похвалили его за то, что он сказал их сыновьям, и попросили его, если он хотел сказать что-нибудь полезное для кротонцев, сделать это перед высшими должностными лицами города. Он сначала посоветовал им воздвигнуть храм Музам, дабы они охраняли царящее гражданское согласие, ведь эти богини одинаково называются музами, предание всегда говорит о них вместе, и они особенно радуются общим для всех них почестям. Вообще хоровод Муз всегда один и тот же, охватывающий звук, гармонию, ритм – все, что ведет к согласию. Он показал, что власть Муз распространяется не только на прекраснейшие учения, но также и на созвучие и гармонию существующих вещей. (46) Затем он сказал должностным лицам, что им следует понять, что они владеют своим отечеством как общим достоянием, вверенным им большинством граждан, поэтому управлять им следует так, как будто они собираются передать обязательства потомкам. Так несомненно и будет, если они будут справедливы со всеми гражданами и никому не дадут больше, чем по справедливости. Ведь люди, понимая, что всякое место в мире нуждается в справедливости, создали миф о том, что одно и то же место занимает при Зевсе – Фемида, при Плутоне – Дике⁴⁶, а в городах – закон, чтобы тот, кто поступает несправедливо по отношению к установлениям, оказывался тем самым нарушителем всего миропорядка. (47) Члены совета не должны злоупотреблять именами богов в клятве, но следует употреблять такие слова, которые и без клятвы вызывают доверие⁴⁷. Домашнее хозяйство им следует вести так, чтобы можно было ссылаться на это в их политике. К своим детям им следует относиться благожелательно, ибо это единственное общее качество всех живых существ. И с женой, разделяющей с мужем жизнь, следует общаться исходя из того соображения, что как договоры с другими людьми бывают записаны или высечены на камне, так договоры с женщинами состоят в детях. Следует стараться, чтобы дети любили нас не из-за родства, за которое они не ответственны, а по собственной воле, ведь это благодеяние добровольно. (48) Они должны заботиться также и вот о чем: чтобы жить лишь с законными женами и чтобы женщины не имели внебрачного потомства из-за пренебрежения и порочности своих мужей. А также им следует считать, что жена как просительница перед богами взята с симпатией от очага и введена в новый дом⁴⁸. Дисциплиной и благоразумием они должны стать примером для домочадцев и сограждан и должны заботиться о том, чтобы никто ни в чем не погрешил, так, чтобы не злоумышленники скрывались из страха перед наказанием, но чтобы люди, руководствуясь совестью в достойном образе жизни, сами стремились к справедливости. (49) Он также советовал им оставить нерадивость в делах, ибо нет ничего лучше, чем мера в каждом деле. Самой большой несправедливостью он считал разлучать детей и родителей друг с другом. Самым могущественным он считал того, кто сам может предвидеть, что ему полезно, вторым – того, кто на примере случившегося с другим понял, что полезно ему самому, а самым плохим – того, кто на собственном опыте испытав неудачи, выбирает правильное решение. Он сказал, что не ошибется, если уподобит желающих снискать почести победителям в беге, ведь они не делают зла соперникам, но стремятся добиться победы сами по себе. Участвующим в политической жизни не следует выражать недовольство противниками, но, выслушивая, извлекать пользу. Он призвал всех, кто дорожит добрым именем, быть такими, какими они хотят казаться в глазах других, ведь для городского совета нет ничего столь священного, как похвальная речь, потому что совет нужен только людям, а похвала больше нужна богам. (50) Потом он рассказал всем, что, по преданию, их город основал Геракл, когда гнал стадо быков через Италию и ему нанес обиду Лакиний. Геракл, приняв ночью по ошибке Кротона, помогавшего ему, за одного из врагов, убил его. После этого на его могиле он обещал основать город и назвать его тем же именем, а сам Геракл причастен бессмертию. Пифагор сказал, что они должны вести дела справедливо, воздавая Гераклу благодарностью за благодеяние. Они же, выслушав его, основали храм Муз и отпустили наложниц, держать которых было у них в обычае, а также попросили Пифагора побеседовать отдельно с мальчиками в храме Аполлона, а с женщинами – в храме Геры.