Страница:
Теперь шах станет дервишем — искателем правды. Он сам будет о себе заботиться и варить для себя ежедневную пищу.
Шорох и шепот заставили шаха очнуться. Он оглянулся. На бугре среди кустов седой травы несколько человек в отрепьях, ужасного вида, с красными, раздутыми, в волдырях лицами, подползали к нему.
«Откуда эти морды? Что это за люди, потерявшие подобие человека? Распухшие, красные, львиные морды с огромными нарывами и язвами?..»
— Кто ты? — закричал один из звероподобных. — И зачем ты прибыл на наш остров?
— А кто вы?
— Мы проклятые аллахом прокаженные; еще живыми мы разваливаемся как мертвецы. Смотри, вот у этого отвалились все пальцы, а у этого отпали ступни ног и руки до локтей, и он ходит на четвереньках, как медведь, а у этого отпал язык, и он стал немой!
Мухаммед молчал и уже только думал о лодке, которая черной точкой удалялась к голубому иранскому берегу. Он повернулся и, задыхаясь, побежал к песчаной косе. Там собрал сухих листьев, веток и щепок, выброшенных морем, сложил костер и зажег огонь. Столб густого дыма, клубясь, потянулся к небу.
«Этот дым увидят с берега, сюда приплывет лодка и увезет меня обратно на землю, — бормотал Мухаммед. — Пусть там война, пусть рыщут татарские всадники, но там живые, здоровые люди, — они враждуют, плачут, смеются и жить среди них будет радостью после этого острова страданий живых мертвецов. Здесь я теперь понял, что моя жизнь больше никому не нужна».
Несколько дней Мухаммед провел около горящего костра, не выпуская из рук копья, так как прокаженные приползали со всех сторон, желая утащить его одежды и мешок с едой.
Тяжелые мысли одолевали его: «Ужасный год, он налетел со своими бедами, как буря, и сбросил меня со скалы величия… Я все имел и все потерял».
А из-за бугра прокаженные вопили, бросая камни.
— Умри скорее! — кричали они. — Нам надоело ждать: мы хотим разделить твои вещи и твою еду! Мы голодаем!..
Хорезм-шах встал. Вглядываясь в даль, в сторону иранского берега, он все еще надеялся увидеть лодку с высоким парусом. Мысли, тяжелые и мучительные, продолжали волновать его:
«Имел я свой великий, сильный, покорный мне народ. Имел я славу „победителя царей“ — и что же? Я как безумный бросил счастье, которое было в моих руках. Теперь я стою перед ужасным концом… Я имел много сыновей, но один был необычайный. Он уже стал моим советником во всех делах. Я же подчинился злобным советам моей безумной матери, обидел сына и потерял в нем преданного друга. Джелаль-эд-Дин сюда не приедет, нет! Я знаю: он теперь бьется с монголами, защищая родную землю. Даже если он погибнет в бою, народ сложит о нем такие песни, что имя его прославится в веках! Я, кажется, схожу с ума… Эти песни мне уже слышатся, они доносятся, точно слетая с облаков… О милый сын! Если бы мне тебя хоть раз еще увидеть, я бы тогда мог спокойно умереть!..»
Из туманной морской дали тихо стала доноситься боевая песня джигитов. Хорезм-шах вздрогнул, выбежал на конец песчаной косы и увидел лодку, которая с каждым взмахом длинных весел приближалась к берегу. Из лодки выпрыгнул Джелаль-эд-Дин и бросился к отцу:
— Отец, отец! Какое счастье, что я нашел тебя живым! Я приехал, чтобы спасти тебя и увезти обратно на родину!
Мухаммед обнял сына, и они сели рядом на обрывистом берегу.
— Я счастлив, что перед концом аллах оказал мне великую милость, дав возможность еще раз повидать тебя. Мой конец близок. Силы меня оставляют. Я уже выкопал себе могилу, в которую ты положишь мое тело и зажжешь над ней большой костер. Но перед смертью я хочу услышать от тебя о судьбе Великого Хорезма.
Джелаль-эд-Дин посмотрел с тревогой на отца, не понимая, почему тот говорит только о смерти, и стал рассказывать:
— Война губительным пожаром разлилась по всему Великому Хорезму. Везде носятся и злобствуют дикие монголы. Они безжалостно избивают наших мирных поселян. Лучших ремесленников они собирают в отряды и угоняют в далекую Монголию. Проклятые кяфиры не жалеют ни женщин, ни детей. Вся земля Хорезма напиталась кровью и взывает с мольбой о защите и мщении.
Хорезм-шах Мухаммед последним усилием воли поднялся, отстегнул свой пояс с кривым мечом с алмазной рукоятью и надел его на Джелаль-эд-Дина. Все джигиты подошли.
— Мой любимый сын! Я передаю тебе священный боевой меч твоих предков Хорезм-шахов. Я знаю, что теперь только ты один сумеешь спасти несчастный народ Великого Хорезма. Джигиты, перед вами стоит новый Хорезм-шах, султан Джелаль-эд-Дин. Он смел и молод, с ним к вам придет желанная победа!
— Живи и царствуй, Джелаль-эд-Дин! — воскликнули джигиты. — И разгроми скорее всех наших врагов!..
Силы Хорезм-шаха оставляли: он зашатался и упал.
Джелаль-эд-Дин бросился к нему, пытаясь поддержать и посадить.
— Не старайся, сын мой. Я принял яд. Прощай, мой любимый! Кто родину в опасности покинул, тот не имеет права жить!..
Джелаль-эд-Дин, сложив руки на груди, долго стоял в глубокой задумчивости. Джигиты сидели в стороне, ожидая распоряжений. Наконец он очнулся, поднял свою старую саблю и положил на грудь отца. Затем, как будто беседуя сам с собою, громко сказал:
— Я получаю в управление царство Хорезма, когда его захватили и терзают монголы. Я вступаю в начальствование над войсками, от которых осталось только имя, — они рассеяны, как листья после бури. Но в эту темную ночь, спустившуюся над мусульманскими странами, я зажгу в горах боевые огни, созывая смелых. Клянусь, что полученным от отца мечом я буду биться до конца моих дней, чтобы освободить родную землю и уничтожить диких, злобных наших врагов!..
Вместе с джигитами Джелаль-эд-Дин осторожно опустил тело отца в могилу. Оно было закутано в белый саван, для чего один из джигитов отдал свой пышный кисейный тюрбан.
Они нанесли много сучьев и сложили над могилой Хорезм-шаха. Высокое красное пламя взвилось к небу, казалось, лизнув облака. Джелаль-эд-Дин долго не мог покинуть могилу. Один из джигитов подошел и коснулся его плеча.
Прокаженные из-за соседнего холма стали кричать:
— Султан Джелаль-эд-Дин! Пожертвуй что-либо несчастным! Мы будем молиться за твоего отца.
— Эй вы, проклятые аллахом! Слушайте: все, что я привез на этой лодке, я оставляю вам, а вы мне обещайте беречь и чтить могилу шах-ин-шаха. За это я и впредь не оставлю вас своей милостью.
Поднялся ветер. Он стал раздувать костер и наполнил парус лодки.
Джелаль-эд-Дин с джигитами медленно отплывали от острова, и долго еще из туманной дали доносилась их песня:
Часть II. ДЖЕЛАЛЬ-ЭД-ДИН НЕУКРОТИМЫЙ
XIII. ПОМНИ УРГЕНЧ!
XIV. ОРЕЛ РАСПРАВЛЯЕТ КРЫЛЬЯ
XV. ГОРОД БЕССМЕРТНЫХ [29]
Для осады такого большого города, как Ургенч, Чингисхану пришлось отправить более значительные силы, чем против других городов. На эту древнюю богатую столицу Великого Хорезма монгольский владыка двинул сразу войска всех трех своих сыновей — Джучи, Джагатая и Угедея.
Первоначально монголы не показывались возле города, и жители его даже не представляли себе, какого вида вторгшиеся орды кочевников пустыни. Монголы окружили Ургенч широким кольцом отрядов, а сами занимались грабежом ханских усадеб и окрестных рустаков (селений), захватом скота, продовольствия и всякого имущества. Ургенч долго сперва не чувствовал близости войны. Можно было свободно въезжать и выезжать через главные городские ворота — «Ворота мира», где был только поставлен небольшой конный сторожевой отряд.
Однажды среди дня на главной дороге показалось стадо скота, в облаке пыли направлявшееся в город. Вдруг из этого облака послышались отчаянные крики, и откуда-то, как шайтаны, вылетели странные, дикого вида всадники в меховых шубах, скакавшие во весь дух на небольших лохматых конях с длинными гривами и хвостами. Они стали рубить мечами пастухов и старались угнать скот обратно.
Из ворот Ургенча сейчас же выехал отряд всадников и, обманутый малочисленностью врагов, напал на монголов. Те обратились в притворное бегство, завлекая преследовавших, и ургенчские всадники вскоре попали в засаду, где их окружило множество монголов. Произошла отчаянная схватка. Не многим хорезмским воинам удалось вырваться из кольца и прискакать обратно в Ургенч.
Тут жители столицы поняли, что началась настоящая война. Вскоре монголы начали свое упорное неуклонное наступление на город. Они захватили в рустаках много юношей и погнали их перед собой к стенам города. По приставным лестницам они заставляли юношей взбираться на стены и ударами мечей избивали сопротивлявшихся. А наверху между бойницами уже стояли защитники с топорами, дубинами и копьями и сбрасывали вниз нападающих.
— Не бейте нас! — кричали влезавшие юноши. — Мы тоже хорезмийцы!
— Зачем же вы идете против нас! Оборачивайтесь назад! Бросайтесь на монголов, сбивайте их с лестниц!
И защитники беспощадно избивали каждого, кто появлялся на стене, так что никому не удавалось проникнуть внутрь города. Всюду показывались силачи Берхуш-Пехлеван, Мухаммед-Пулад-Уста и другие их товарищи, воодушевляя защитников, разбивая черепа монголов топорами и молотами на длинных рукоятках.
Но монгольские военачальники продолжали гнать своих воинов и пленных на приступ стен. Те снова карабкались по лестницам и падали вниз.
Летописец того времени говорит, что при штурме и обороне города погибло монголов больше, чем жителей. Кости убитых образовали целые холмы, которые еще полвека спустя были видны возле развалин старого Ургенча.
В то время как весь город кипел беспокойством и тревогой, только один старый дворец Хорезм-шаха стоял мрачный, опустелый и безмолвный, еще недавно бывший «средоточием вселенной», откуда летели во все концы Хорезма молнии приказов сурового бадавлета.
Стройный, тонкий юноша прошел легкой походкой мимо старых слуг, которые с копьями в руках по привычке дремали при входе во дворец. Он с удивлением осматривал залы, недавно полные народа, ожидавшего милости или гнева шах-ин-шаха. Гулко звучали шаги. Бронзовые подсвечники, серебряные кубки и кувшины в беспорядке громоздились на мраморных столах, точно приготовленные для отправки. В одной зале юноша встретил шахского приближенного полководца сердара Огул-Хаджиба. Он шел в сопровождении джигитов, нагруженных мечами, копьями и другим оружием.
— Прости, великий сердар, что я тебя останавливаю, — сказал, скромно сложив руки на груди, юноша. — У меня к тебе большая просьба.
— Я слушаю тебя, мой юный друг.
— Я прошу указать мне путь, чтобы разыскать султана Джелаль-эд-Дина. Он так внезапно уехал из Ургенча, что я не успела его увидать. Он обещал взять меня с собой.
— Теперь такое время, что нельзя ждать и медлить: опасность может внезапно запереть ворота спасения и открыть ворота бедствия. Я слышал, что наш смелый орел Джелаль-эд-Дин направился к верховьям Джейхуна. Там около Герата он надеялся встретиться с вождями племен, чтобы приготовиться к битвам с монголами. А кто ты, смелый юноша? Может быть, я тебе помогу.
— Я Бент-Занкиджа, переписчица, секретарь и чтица шахского летописца Шахира-Сулеймана Аль-Хорезми. Он до сих пор каждый день записывал важные события в книгу подвигов и речей шах-ин-шаха Мухаммеда. Но теперь он стал так слаб, что, взяв с собой «Книгу событий», ушел из дворца к внучатам, которые обещали кормить и поддерживать его. Я ему уже не нужна и хочу найти Джелаль-эд-Дина. Я научилась писать книгу подвигов, а от кого же теперь их можно ждать, как не от нашего хорезмского орла?
Шорох и шепот заставили шаха очнуться. Он оглянулся. На бугре среди кустов седой травы несколько человек в отрепьях, ужасного вида, с красными, раздутыми, в волдырях лицами, подползали к нему.
«Откуда эти морды? Что это за люди, потерявшие подобие человека? Распухшие, красные, львиные морды с огромными нарывами и язвами?..»
— Кто ты? — закричал один из звероподобных. — И зачем ты прибыл на наш остров?
— А кто вы?
— Мы проклятые аллахом прокаженные; еще живыми мы разваливаемся как мертвецы. Смотри, вот у этого отвалились все пальцы, а у этого отпали ступни ног и руки до локтей, и он ходит на четвереньках, как медведь, а у этого отпал язык, и он стал немой!
Мухаммед молчал и уже только думал о лодке, которая черной точкой удалялась к голубому иранскому берегу. Он повернулся и, задыхаясь, побежал к песчаной косе. Там собрал сухих листьев, веток и щепок, выброшенных морем, сложил костер и зажег огонь. Столб густого дыма, клубясь, потянулся к небу.
«Этот дым увидят с берега, сюда приплывет лодка и увезет меня обратно на землю, — бормотал Мухаммед. — Пусть там война, пусть рыщут татарские всадники, но там живые, здоровые люди, — они враждуют, плачут, смеются и жить среди них будет радостью после этого острова страданий живых мертвецов. Здесь я теперь понял, что моя жизнь больше никому не нужна».
Несколько дней Мухаммед провел около горящего костра, не выпуская из рук копья, так как прокаженные приползали со всех сторон, желая утащить его одежды и мешок с едой.
Тяжелые мысли одолевали его: «Ужасный год, он налетел со своими бедами, как буря, и сбросил меня со скалы величия… Я все имел и все потерял».
А из-за бугра прокаженные вопили, бросая камни.
— Умри скорее! — кричали они. — Нам надоело ждать: мы хотим разделить твои вещи и твою еду! Мы голодаем!..
Хорезм-шах встал. Вглядываясь в даль, в сторону иранского берега, он все еще надеялся увидеть лодку с высоким парусом. Мысли, тяжелые и мучительные, продолжали волновать его:
«Имел я свой великий, сильный, покорный мне народ. Имел я славу „победителя царей“ — и что же? Я как безумный бросил счастье, которое было в моих руках. Теперь я стою перед ужасным концом… Я имел много сыновей, но один был необычайный. Он уже стал моим советником во всех делах. Я же подчинился злобным советам моей безумной матери, обидел сына и потерял в нем преданного друга. Джелаль-эд-Дин сюда не приедет, нет! Я знаю: он теперь бьется с монголами, защищая родную землю. Даже если он погибнет в бою, народ сложит о нем такие песни, что имя его прославится в веках! Я, кажется, схожу с ума… Эти песни мне уже слышатся, они доносятся, точно слетая с облаков… О милый сын! Если бы мне тебя хоть раз еще увидеть, я бы тогда мог спокойно умереть!..»
Из туманной морской дали тихо стала доноситься боевая песня джигитов. Хорезм-шах вздрогнул, выбежал на конец песчаной косы и увидел лодку, которая с каждым взмахом длинных весел приближалась к берегу. Из лодки выпрыгнул Джелаль-эд-Дин и бросился к отцу:
— Отец, отец! Какое счастье, что я нашел тебя живым! Я приехал, чтобы спасти тебя и увезти обратно на родину!
Мухаммед обнял сына, и они сели рядом на обрывистом берегу.
— Я счастлив, что перед концом аллах оказал мне великую милость, дав возможность еще раз повидать тебя. Мой конец близок. Силы меня оставляют. Я уже выкопал себе могилу, в которую ты положишь мое тело и зажжешь над ней большой костер. Но перед смертью я хочу услышать от тебя о судьбе Великого Хорезма.
Джелаль-эд-Дин посмотрел с тревогой на отца, не понимая, почему тот говорит только о смерти, и стал рассказывать:
— Война губительным пожаром разлилась по всему Великому Хорезму. Везде носятся и злобствуют дикие монголы. Они безжалостно избивают наших мирных поселян. Лучших ремесленников они собирают в отряды и угоняют в далекую Монголию. Проклятые кяфиры не жалеют ни женщин, ни детей. Вся земля Хорезма напиталась кровью и взывает с мольбой о защите и мщении.
Хорезм-шах Мухаммед последним усилием воли поднялся, отстегнул свой пояс с кривым мечом с алмазной рукоятью и надел его на Джелаль-эд-Дина. Все джигиты подошли.
— Мой любимый сын! Я передаю тебе священный боевой меч твоих предков Хорезм-шахов. Я знаю, что теперь только ты один сумеешь спасти несчастный народ Великого Хорезма. Джигиты, перед вами стоит новый Хорезм-шах, султан Джелаль-эд-Дин. Он смел и молод, с ним к вам придет желанная победа!
— Живи и царствуй, Джелаль-эд-Дин! — воскликнули джигиты. — И разгроми скорее всех наших врагов!..
Силы Хорезм-шаха оставляли: он зашатался и упал.
Джелаль-эд-Дин бросился к нему, пытаясь поддержать и посадить.
— Не старайся, сын мой. Я принял яд. Прощай, мой любимый! Кто родину в опасности покинул, тот не имеет права жить!..
Джелаль-эд-Дин, сложив руки на груди, долго стоял в глубокой задумчивости. Джигиты сидели в стороне, ожидая распоряжений. Наконец он очнулся, поднял свою старую саблю и положил на грудь отца. Затем, как будто беседуя сам с собою, громко сказал:
— Я получаю в управление царство Хорезма, когда его захватили и терзают монголы. Я вступаю в начальствование над войсками, от которых осталось только имя, — они рассеяны, как листья после бури. Но в эту темную ночь, спустившуюся над мусульманскими странами, я зажгу в горах боевые огни, созывая смелых. Клянусь, что полученным от отца мечом я буду биться до конца моих дней, чтобы освободить родную землю и уничтожить диких, злобных наших врагов!..
Вместе с джигитами Джелаль-эд-Дин осторожно опустил тело отца в могилу. Оно было закутано в белый саван, для чего один из джигитов отдал свой пышный кисейный тюрбан.
Они нанесли много сучьев и сложили над могилой Хорезм-шаха. Высокое красное пламя взвилось к небу, казалось, лизнув облака. Джелаль-эд-Дин долго не мог покинуть могилу. Один из джигитов подошел и коснулся его плеча.
Прокаженные из-за соседнего холма стали кричать:
— Султан Джелаль-эд-Дин! Пожертвуй что-либо несчастным! Мы будем молиться за твоего отца.
— Эй вы, проклятые аллахом! Слушайте: все, что я привез на этой лодке, я оставляю вам, а вы мне обещайте беречь и чтить могилу шах-ин-шаха. За это я и впредь не оставлю вас своей милостью.
Поднялся ветер. Он стал раздувать костер и наполнил парус лодки.
Джелаль-эд-Дин с джигитами медленно отплывали от острова, и долго еще из туманной дали доносилась их песня:
Когда джигиты-молодцы
Идут на смертный бой,
Враги бегут во все концы
От песни боевой!
Неотразимы, точно рок,
Могучи, словно львы,
И каждый отточил клинок
Для вражьей головы!
Вперед джигиты, смерть врагу!
Аллага!.. Аллагу!..
Часть II. ДЖЕЛАЛЬ-ЭД-ДИН НЕУКРОТИМЫЙ
Вместе с Хорезм-шахом Мухаммедом блеск его дома скрылся в тумане. Но честь его была спасена, и этим он обязан султану Джелаль-эд-Дину.
Мухаммед Несави
XIII. ПОМНИ УРГЕНЧ!
Где найти достойные слова, чтобы описать героическую, необычайно тяжелую защиту в течение семи месяцев города Ургенча от свирепых полчищ безжалостных монголов?! Все защитники оказались шахидами, героями, батырами, а защитниками-то были и мужчины, и женщины, и маленькие дети, подносившие родителям, бившимся на стенах, кирпичи и камни. Сам Аллах — величие ему! — в один, самый тяжелый, день пожалел защитников и разом забрал все их души в блистающий звездами подол и унес их в небесные райские сады! А напиравших на город жестоких, диких монголов он поразил своим гневом, обрушив на них разбушевавшуюся великую реку Джейхун, которая смыла город, разметала ворвавшихся монголов и обратила богатейшую столицу Великого Хорезма в молчаливые развалины среди песчаной пустыни…
Случайный путник, проезжающий вдоль левого берега многоводной реки Джейхун, уже в низовьях может увидеть среди пустынной равнины ряд развалин. Там выделяются высокая, круглая башня, и красивый могильный памятник, и груды камней на месте домов, и холмы каменных обломков на большом протяжении… Все говорит о далеком прошлом огромного города, богатого, с красивыми пышными зданиями дворцов, мечетей, караван-сараев. Теперь все это покоится в глубоком молчании под ярким солнцем, и там можно заметить только старого чабана с длинной палкой, пасущего стадо овец. На вопрос: «Что это за развалины?» — он охотно начнет рассказывать о далеком прошлом, семьсот лет назад, когда на месте этих развалин пышно раскинулась столица Великого Хорезма, к которой тянулись богатые караваны с семи поясов земли…
— Это был город бессмертных, наших великих предков! О них можно петь песни и рассказывать сказки, — скажет, покачивая головой, старый чабан. — Узбеки должны гордиться этим героическим городом.
…Когда лодка под косым парусом отплыла от острова прокаженных, султан Джелаль-эд-Дин ее направил не обратно на юг, к Иранским горам, где уже свирепствовали и рыскали в поисках Хорезм-шаха монгольские отряды Субудай-Багатура… Лодка поплыла к северу, к полуострову Мангишлак. Там Джелаль-эд-Дин сошел на песчаный берег и долго беседовал с кочевниками-киргизами, сбежавшимися со всех сторон. Султан объяснял им, в каком тяжелом положении оказалась вся родина, какие теперь нужны чрезвычайные усилия, чтобы выступить на борьбу с иноземными проклятыми кяфирами…
— Если же мы не станем бороться, то весь народ Великого Хорезма будет обречен на ужасную гибель и пропадет в равнинах вселенной!
Киргизы дали Джелаль-эд-Дину и его спутникам верховых коней и достаточно продовольствия для тяжелого пути. Некоторые кочевники сами присоединились к отряду смелого султана, заявив, что и они хотят сражаться за родину, хотя бы пришлось погибнуть, сложив головы, как верные шахиды.
Отряд быстрыми переходами добрался до стен Ургенча, столицы Великого Хорезма. Кругом города все находилось в крайнем волнении. Некоторые жители с вьюками на верблюдах и ослах спешили из города в глубину каракумских кочевий; другие, владельцы расположенных вокруг Ургенча поместий, торопились проникнуть в город, чтобы со своим имуществом укрыться за его прочными стенами.
В Ургенче много лет жила, как полновластная правительница Хорезма, кипчакская царица Туркан-Хатун. Держа в своих маленьких когтистых ручках управление страной, она могла бы в этот грозный час объединить весь народ в борьбе с наступающими страшными монголами.
Но злобная мать шаха прежде всего решила спасать себя и бежать из города. Однако перед отъездом она еще раз удивила небеса своей жестокостью. При ее дворе жили и воспитывались двадцать восемь малолетних сыновей эмиров и беков отдельных провинций, подвластных Хорезм-шаху. Это были юные заложники, которых шах-ин-шах держал при себе в столице, желая предупредить возможность восстания неустойчивых ханов.
Туркан-Хатун заявила приближенным:
— Везти с собой этих мальчишек доставит нам лишние хлопоты. Однако и оставить их здесь опасно. Они могут, когда подрастут, захватить власть и стать правителями Хорезма, отняв трон у прямых потомков нашего рода Хорезм-шахов.
Поэтому Туркан-Хатун приказала палачам вывезти всех двадцать восемь принцев в лодке на середину реки Джейхун и, привязав к ногам мальчиков тяжелые камни, сбросить в воду.
Затем властная шахиня, забрав гарем Хорезм-шаха Мухаммеда, спешно направилась большим караваном через пески Каракумов в северную провинцию Ирана. Там весь караван был захвачен монголами, разграблен, женщины розданы воинам, а вся свита перебита. Сама Туркан-Хатун была отослана к Чингисхану. Монгольский владыка ей обрадовался и приказал, чтобы бывшая царица Хорезма во время его обедов сидела возле входной двери, пела песни о гибели своей родины, а сам он изредка бросал царице обглоданные кости…
Кипчакские ханы в Ургенче после отъезда своей царицы Туркан-Хатун заметались, не зная, что предпринять. Они усилили строгости по отношению к населению, приказали раисам избивать всех тех, кто недостаточно усердно посещал мечети, и ввели новые налоги, якобы для усиления защиты города.
Главную власть в городе захватил султан Хумар-Тегин. На военном совете начальников отрядов он показал подметные письма монголов. В них население приглашалось безбоязненно открыть ворота и довериться монголам, которые не сделают никакого вреда.
— Почему нам не договориться с ними? — говорил султан Хумар-Тегин, — Лучше поднести им большую дань и покончить дело миром, чем подвергать всех жителей ужасам вторжения, резни и пожаров.
Участвовавшие в военном совете другие военачальники возражали:
— Ты, падишах, вероятно, забыл, какие ужасы монголы заставили испытать жителей Бухары, Самарканда, Мерва и других городов? Там осажденные тоже просили пощады и бросали оружие. Монголы отобрали лучших ремесленников и послали их к себе на родину, а остальных перебили палками с железными шарами.
— Все-таки надо узнать, чего хотят монголы.
Ночью султан Хумар-Тегин с небольшой свитой тайно выехал из Ургенча и прибыл в загородный дворец, где пьянствовали три сына Чингисхана — Джучи, Джагатай и Угедей. Он предстал перед ними, сложив руки на животе, как проситель.
Монголы встретили его насмешками:
— Что ты нам привез? Где золотые ключи от ворот? Что тебе надобно?
— Я давно хотел поцеловать землю перед владыкой Востока. И я прошу принять меня в монгольское войско, где я докажу мою преданность великому кагану.
— На что ты нам, неудачный защитник Ургенча! И можно ли поверить тебе, если ты, главный правитель города, первый же предал и его, и родную землю? Ты получишь от нас в благодарность то, чего заслуживаешь.
Султан Хумар-Тегин и вся его свита были выведены в поле, за границу лагеря, и там монголы содрали с них одежды и переломили им хребты.
Они долго еще лежали живые, брошенные, как падаль. Ночью их раскрытые глаза видели звездное небо, и они не могли пошевелить рукой, когда к ним подползали шакалы и начинали терзать их тела.
Случайный путник, проезжающий вдоль левого берега многоводной реки Джейхун, уже в низовьях может увидеть среди пустынной равнины ряд развалин. Там выделяются высокая, круглая башня, и красивый могильный памятник, и груды камней на месте домов, и холмы каменных обломков на большом протяжении… Все говорит о далеком прошлом огромного города, богатого, с красивыми пышными зданиями дворцов, мечетей, караван-сараев. Теперь все это покоится в глубоком молчании под ярким солнцем, и там можно заметить только старого чабана с длинной палкой, пасущего стадо овец. На вопрос: «Что это за развалины?» — он охотно начнет рассказывать о далеком прошлом, семьсот лет назад, когда на месте этих развалин пышно раскинулась столица Великого Хорезма, к которой тянулись богатые караваны с семи поясов земли…
— Это был город бессмертных, наших великих предков! О них можно петь песни и рассказывать сказки, — скажет, покачивая головой, старый чабан. — Узбеки должны гордиться этим героическим городом.
…Когда лодка под косым парусом отплыла от острова прокаженных, султан Джелаль-эд-Дин ее направил не обратно на юг, к Иранским горам, где уже свирепствовали и рыскали в поисках Хорезм-шаха монгольские отряды Субудай-Багатура… Лодка поплыла к северу, к полуострову Мангишлак. Там Джелаль-эд-Дин сошел на песчаный берег и долго беседовал с кочевниками-киргизами, сбежавшимися со всех сторон. Султан объяснял им, в каком тяжелом положении оказалась вся родина, какие теперь нужны чрезвычайные усилия, чтобы выступить на борьбу с иноземными проклятыми кяфирами…
— Если же мы не станем бороться, то весь народ Великого Хорезма будет обречен на ужасную гибель и пропадет в равнинах вселенной!
Киргизы дали Джелаль-эд-Дину и его спутникам верховых коней и достаточно продовольствия для тяжелого пути. Некоторые кочевники сами присоединились к отряду смелого султана, заявив, что и они хотят сражаться за родину, хотя бы пришлось погибнуть, сложив головы, как верные шахиды.
Отряд быстрыми переходами добрался до стен Ургенча, столицы Великого Хорезма. Кругом города все находилось в крайнем волнении. Некоторые жители с вьюками на верблюдах и ослах спешили из города в глубину каракумских кочевий; другие, владельцы расположенных вокруг Ургенча поместий, торопились проникнуть в город, чтобы со своим имуществом укрыться за его прочными стенами.
В Ургенче много лет жила, как полновластная правительница Хорезма, кипчакская царица Туркан-Хатун. Держа в своих маленьких когтистых ручках управление страной, она могла бы в этот грозный час объединить весь народ в борьбе с наступающими страшными монголами.
Но злобная мать шаха прежде всего решила спасать себя и бежать из города. Однако перед отъездом она еще раз удивила небеса своей жестокостью. При ее дворе жили и воспитывались двадцать восемь малолетних сыновей эмиров и беков отдельных провинций, подвластных Хорезм-шаху. Это были юные заложники, которых шах-ин-шах держал при себе в столице, желая предупредить возможность восстания неустойчивых ханов.
Туркан-Хатун заявила приближенным:
— Везти с собой этих мальчишек доставит нам лишние хлопоты. Однако и оставить их здесь опасно. Они могут, когда подрастут, захватить власть и стать правителями Хорезма, отняв трон у прямых потомков нашего рода Хорезм-шахов.
Поэтому Туркан-Хатун приказала палачам вывезти всех двадцать восемь принцев в лодке на середину реки Джейхун и, привязав к ногам мальчиков тяжелые камни, сбросить в воду.
Затем властная шахиня, забрав гарем Хорезм-шаха Мухаммеда, спешно направилась большим караваном через пески Каракумов в северную провинцию Ирана. Там весь караван был захвачен монголами, разграблен, женщины розданы воинам, а вся свита перебита. Сама Туркан-Хатун была отослана к Чингисхану. Монгольский владыка ей обрадовался и приказал, чтобы бывшая царица Хорезма во время его обедов сидела возле входной двери, пела песни о гибели своей родины, а сам он изредка бросал царице обглоданные кости…
Кипчакские ханы в Ургенче после отъезда своей царицы Туркан-Хатун заметались, не зная, что предпринять. Они усилили строгости по отношению к населению, приказали раисам избивать всех тех, кто недостаточно усердно посещал мечети, и ввели новые налоги, якобы для усиления защиты города.
Главную власть в городе захватил султан Хумар-Тегин. На военном совете начальников отрядов он показал подметные письма монголов. В них население приглашалось безбоязненно открыть ворота и довериться монголам, которые не сделают никакого вреда.
— Почему нам не договориться с ними? — говорил султан Хумар-Тегин, — Лучше поднести им большую дань и покончить дело миром, чем подвергать всех жителей ужасам вторжения, резни и пожаров.
Участвовавшие в военном совете другие военачальники возражали:
— Ты, падишах, вероятно, забыл, какие ужасы монголы заставили испытать жителей Бухары, Самарканда, Мерва и других городов? Там осажденные тоже просили пощады и бросали оружие. Монголы отобрали лучших ремесленников и послали их к себе на родину, а остальных перебили палками с железными шарами.
— Все-таки надо узнать, чего хотят монголы.
Ночью султан Хумар-Тегин с небольшой свитой тайно выехал из Ургенча и прибыл в загородный дворец, где пьянствовали три сына Чингисхана — Джучи, Джагатай и Угедей. Он предстал перед ними, сложив руки на животе, как проситель.
Монголы встретили его насмешками:
— Что ты нам привез? Где золотые ключи от ворот? Что тебе надобно?
— Я давно хотел поцеловать землю перед владыкой Востока. И я прошу принять меня в монгольское войско, где я докажу мою преданность великому кагану.
— На что ты нам, неудачный защитник Ургенча! И можно ли поверить тебе, если ты, главный правитель города, первый же предал и его, и родную землю? Ты получишь от нас в благодарность то, чего заслуживаешь.
Султан Хумар-Тегин и вся его свита были выведены в поле, за границу лагеря, и там монголы содрали с них одежды и переломили им хребты.
Они долго еще лежали живые, брошенные, как падаль. Ночью их раскрытые глаза видели звездное небо, и они не могли пошевелить рукой, когда к ним подползали шакалы и начинали терзать их тела.
XIV. ОРЕЛ РАСПРАВЛЯЕТ КРЫЛЬЯ
Джелаль-эд-Дин со своим небольшим отрядом благополучно прибыл из Мангишлака в Ургенч, где сейчас же направился в военный совет столицы. Там он нашел заседавших напыщенных и надменных кипчакских ханов, обсуждавших план войны. Там же он застал трех своих братьев. Они встретили его враждебно. Джелаль-эд-Дин рассказал о смерти Хорезм-шаха Мухаммеда, о том, что тот назначил его своим преемником, правителем всего Хорезма, и показал алмазный меч, врученный ему отцом для того, чтобы он встал во главе всех войск, поднявшихся на священную войну с монгольскими полчищами. Военный совет отнесся не только с недоверием, но и с открытой враждебностью к Джелаль-эд-Дину.
— Мы знаем только одного наследника — Озлаг-шаха, и мы сами встали во главе войск для борьбы с монголами. Никакого другого начальника мы не допустим. Скорее уезжай отсюда и помни, что если ты будешь добиваться власти, то тебе и всем твоим сторонникам грозит суд и позорная смерть.
Джелаль-эд-Дин свистнул и засмеялся:
— Время покажет, какие страницы, славные или позорные, вы напишете в книге судеб Великого Хорезма!
— Прочь, прочь отсюда! — ревели, потрясая мечами, разъяренные кипчакские ханы.
Тогда Джелаль-эд-Дин сделал то, что было им давно намечено, он отправился на главный базар столицы. Там кругом площади были расположены мастерские кузнецов, медников, оружейников и других ремесленников. Он повидал главных старшин ремесленных общин: Беркуша-Пехлевана, Мухаммеда-Пулад-Уста, Сурхад-Хаким-Ака и других. Они стали вместе обсуждать, как устроить наиболее успешной защиту города. Все они были опытные мастера, прославленные своими изделиями: непробиваемыми кольчугами, прочными, светлыми мечами, легкими щитами и другим оружием, и среди многочисленных ремесленников города они пользовались особым уважением.
— Мы уже не раз обсуждали между собой, что нам делать. Во-первых, мы решили не обращаться за помощью и советом к кипчакским ханам. Султан Хумар-Тегин уже показал, насколько можно им доверять. Ургенч, этот крупнейший город Великого Хорезма, благодаря своим древним, прочным стенам может оказаться неприступным для монголов. Однако, пока кипчакские ханы спорили и рассуждали, что делать и кому начальствовать, три монгольских царевича уже постепенно обложили столицу, чтобы лишить ее всякой связи с внешним миром.
— Что же вы сделали? — спросил Джелаль-эд-Дин.
— Мы разделили город на участки, в каждом во главе поставлен наш человек. Если не будет предательства — а его в рядах наших тружеников быть не должно, — то город продержится долго и монголам его не одолеть. Все изготовленное нами оружие мы раздадим защитникам, а сами будем продолжать изготовлять новое. Вода у нас есть, продовольствием мы обеспечены надолго. Ты можешь быть спокоен, султан Джелаль-эд-Дин, что мы с честью будем держать в руках свое оружие… А ты, наш молодой шах-ин-шах, как намерен бороться с врагами?
— Я покидаю Ургенч для того, чтобы проехать через горы и повидать владетелей Гура, Гарата, Газни, Кандагара и других вождей родственных нам племен и постараться объединить их в одно могучее грозное войско. Нелегко будет это сделать, потому что все эти племена искони привыкли враждовать между собой. Но разве можно враждовать тем, кому грозит общий страшный враг и в дни, когда потрясается вселенная?..
Разговор продолжался недолго. Все встали, прочли молитву и обнялись, пожелав друг другу удачи, после чего Джелаль-эд-Дин отправился к своему отряду, который во главе с Тимур-Меликом ожидал его у подножья стен Ургенча.
В эту же ночь Джелаль-эд-Дин со своим отрядом направился через Каракумские пески к крепости Неса, у подножья гор Копетдага. Путь был очень труден, всадники прибыли полуживые, на истощенных до крайности конях.
В Несе стоял монгольский гарнизон в семьсот воинов. Не ожидая опасности, они отдыхали, имея хороших, сытых коней. На склоне горы паслось стадо баранов.
Джелаль-эд-Дин, укрываясь среди песчаных барханов Каракумов, собрал своих воинов и устроил совещание.
— Смотрите: там пасутся свежие, бодрые кони. У монголов имеется мясо и хорошее оружие, а у нас почти ничего. На наших конях двигаться дальше невозможно.
— Так что же нам делать? — спросили джигиты. — Мы измучены, а монголы в два раза сильнее нас.
— Но разве в нас не кипит огненная кровь героев? сказал горячо Джелаль-эд-Дин. — У нас сохранились наши длинные ножи и зазубренные в боях мечи. Мы должны подкрасться к монголам, как злобные волки, и их разгромить. Или мы это сделаем и спасемся, или нам грозит неминуемая гибель. За смелым летит удача. Нападение мы сделаем сейчас, пока монголы еще нас не заметили…
Джигиты Джелаль-эд-Дина обрушились на монголов, как град среди летнего дня. Привыкшие к легким победам, монголы никак не ожидали такого яростного, внезапного нападения. Они бежали во все стороны и всюду натыкались на отчаянно рубившихся, смелых воинов. Большая часть монголов была рассеяна и перебита, остатки спаслись, спрятавшись в подземных каналах — кяризах. Все их оружие, продовольствие и кони достались отряду Джелаль-эд-Дина.
Он сказал своим товарищам:
— Мы не можем здесь оставаться ни одного лишнего дня, так как другие отряды врагов рыщут поблизости. Выбирайте коней и оружие. Мы сейчас же едем дальше.
Это была первая победа хорезмийских войск над монголами, развеявшая сказку о их непобедимости и создавшая славу Джелаль-эд-Дину. Он немедленно двинулся дальше и горными тропами благополучно пробрался к Афганистану. Там он стал собирать войско для разгрома монголов. В Несе к Джелаль-эд-Дину присоединился уроженец этого города, ученый историк Мухаммед Несави, сопровождавший затем его в походах и написавший замечательную книгу о его жизни и всех его войнах.
— Мы знаем только одного наследника — Озлаг-шаха, и мы сами встали во главе войск для борьбы с монголами. Никакого другого начальника мы не допустим. Скорее уезжай отсюда и помни, что если ты будешь добиваться власти, то тебе и всем твоим сторонникам грозит суд и позорная смерть.
Джелаль-эд-Дин свистнул и засмеялся:
— Время покажет, какие страницы, славные или позорные, вы напишете в книге судеб Великого Хорезма!
— Прочь, прочь отсюда! — ревели, потрясая мечами, разъяренные кипчакские ханы.
Тогда Джелаль-эд-Дин сделал то, что было им давно намечено, он отправился на главный базар столицы. Там кругом площади были расположены мастерские кузнецов, медников, оружейников и других ремесленников. Он повидал главных старшин ремесленных общин: Беркуша-Пехлевана, Мухаммеда-Пулад-Уста, Сурхад-Хаким-Ака и других. Они стали вместе обсуждать, как устроить наиболее успешной защиту города. Все они были опытные мастера, прославленные своими изделиями: непробиваемыми кольчугами, прочными, светлыми мечами, легкими щитами и другим оружием, и среди многочисленных ремесленников города они пользовались особым уважением.
— Мы уже не раз обсуждали между собой, что нам делать. Во-первых, мы решили не обращаться за помощью и советом к кипчакским ханам. Султан Хумар-Тегин уже показал, насколько можно им доверять. Ургенч, этот крупнейший город Великого Хорезма, благодаря своим древним, прочным стенам может оказаться неприступным для монголов. Однако, пока кипчакские ханы спорили и рассуждали, что делать и кому начальствовать, три монгольских царевича уже постепенно обложили столицу, чтобы лишить ее всякой связи с внешним миром.
— Что же вы сделали? — спросил Джелаль-эд-Дин.
— Мы разделили город на участки, в каждом во главе поставлен наш человек. Если не будет предательства — а его в рядах наших тружеников быть не должно, — то город продержится долго и монголам его не одолеть. Все изготовленное нами оружие мы раздадим защитникам, а сами будем продолжать изготовлять новое. Вода у нас есть, продовольствием мы обеспечены надолго. Ты можешь быть спокоен, султан Джелаль-эд-Дин, что мы с честью будем держать в руках свое оружие… А ты, наш молодой шах-ин-шах, как намерен бороться с врагами?
— Я покидаю Ургенч для того, чтобы проехать через горы и повидать владетелей Гура, Гарата, Газни, Кандагара и других вождей родственных нам племен и постараться объединить их в одно могучее грозное войско. Нелегко будет это сделать, потому что все эти племена искони привыкли враждовать между собой. Но разве можно враждовать тем, кому грозит общий страшный враг и в дни, когда потрясается вселенная?..
Разговор продолжался недолго. Все встали, прочли молитву и обнялись, пожелав друг другу удачи, после чего Джелаль-эд-Дин отправился к своему отряду, который во главе с Тимур-Меликом ожидал его у подножья стен Ургенча.
В эту же ночь Джелаль-эд-Дин со своим отрядом направился через Каракумские пески к крепости Неса, у подножья гор Копетдага. Путь был очень труден, всадники прибыли полуживые, на истощенных до крайности конях.
В Несе стоял монгольский гарнизон в семьсот воинов. Не ожидая опасности, они отдыхали, имея хороших, сытых коней. На склоне горы паслось стадо баранов.
Джелаль-эд-Дин, укрываясь среди песчаных барханов Каракумов, собрал своих воинов и устроил совещание.
— Смотрите: там пасутся свежие, бодрые кони. У монголов имеется мясо и хорошее оружие, а у нас почти ничего. На наших конях двигаться дальше невозможно.
— Так что же нам делать? — спросили джигиты. — Мы измучены, а монголы в два раза сильнее нас.
— Но разве в нас не кипит огненная кровь героев? сказал горячо Джелаль-эд-Дин. — У нас сохранились наши длинные ножи и зазубренные в боях мечи. Мы должны подкрасться к монголам, как злобные волки, и их разгромить. Или мы это сделаем и спасемся, или нам грозит неминуемая гибель. За смелым летит удача. Нападение мы сделаем сейчас, пока монголы еще нас не заметили…
Джигиты Джелаль-эд-Дина обрушились на монголов, как град среди летнего дня. Привыкшие к легким победам, монголы никак не ожидали такого яростного, внезапного нападения. Они бежали во все стороны и всюду натыкались на отчаянно рубившихся, смелых воинов. Большая часть монголов была рассеяна и перебита, остатки спаслись, спрятавшись в подземных каналах — кяризах. Все их оружие, продовольствие и кони достались отряду Джелаль-эд-Дина.
Он сказал своим товарищам:
— Мы не можем здесь оставаться ни одного лишнего дня, так как другие отряды врагов рыщут поблизости. Выбирайте коней и оружие. Мы сейчас же едем дальше.
Это была первая победа хорезмийских войск над монголами, развеявшая сказку о их непобедимости и создавшая славу Джелаль-эд-Дину. Он немедленно двинулся дальше и горными тропами благополучно пробрался к Афганистану. Там он стал собирать войско для разгрома монголов. В Несе к Джелаль-эд-Дину присоединился уроженец этого города, ученый историк Мухаммед Несави, сопровождавший затем его в походах и написавший замечательную книгу о его жизни и всех его войнах.
XV. ГОРОД БЕССМЕРТНЫХ [29]
Народ там непреклонный. Это такие люди, которые в ярости принимают смерть, бросаясь на собственные мечи.
Из восточной сказки.
Для осады такого большого города, как Ургенч, Чингисхану пришлось отправить более значительные силы, чем против других городов. На эту древнюю богатую столицу Великого Хорезма монгольский владыка двинул сразу войска всех трех своих сыновей — Джучи, Джагатая и Угедея.
Первоначально монголы не показывались возле города, и жители его даже не представляли себе, какого вида вторгшиеся орды кочевников пустыни. Монголы окружили Ургенч широким кольцом отрядов, а сами занимались грабежом ханских усадеб и окрестных рустаков (селений), захватом скота, продовольствия и всякого имущества. Ургенч долго сперва не чувствовал близости войны. Можно было свободно въезжать и выезжать через главные городские ворота — «Ворота мира», где был только поставлен небольшой конный сторожевой отряд.
Однажды среди дня на главной дороге показалось стадо скота, в облаке пыли направлявшееся в город. Вдруг из этого облака послышались отчаянные крики, и откуда-то, как шайтаны, вылетели странные, дикого вида всадники в меховых шубах, скакавшие во весь дух на небольших лохматых конях с длинными гривами и хвостами. Они стали рубить мечами пастухов и старались угнать скот обратно.
Из ворот Ургенча сейчас же выехал отряд всадников и, обманутый малочисленностью врагов, напал на монголов. Те обратились в притворное бегство, завлекая преследовавших, и ургенчские всадники вскоре попали в засаду, где их окружило множество монголов. Произошла отчаянная схватка. Не многим хорезмским воинам удалось вырваться из кольца и прискакать обратно в Ургенч.
Тут жители столицы поняли, что началась настоящая война. Вскоре монголы начали свое упорное неуклонное наступление на город. Они захватили в рустаках много юношей и погнали их перед собой к стенам города. По приставным лестницам они заставляли юношей взбираться на стены и ударами мечей избивали сопротивлявшихся. А наверху между бойницами уже стояли защитники с топорами, дубинами и копьями и сбрасывали вниз нападающих.
— Не бейте нас! — кричали влезавшие юноши. — Мы тоже хорезмийцы!
— Зачем же вы идете против нас! Оборачивайтесь назад! Бросайтесь на монголов, сбивайте их с лестниц!
И защитники беспощадно избивали каждого, кто появлялся на стене, так что никому не удавалось проникнуть внутрь города. Всюду показывались силачи Берхуш-Пехлеван, Мухаммед-Пулад-Уста и другие их товарищи, воодушевляя защитников, разбивая черепа монголов топорами и молотами на длинных рукоятках.
Но монгольские военачальники продолжали гнать своих воинов и пленных на приступ стен. Те снова карабкались по лестницам и падали вниз.
Летописец того времени говорит, что при штурме и обороне города погибло монголов больше, чем жителей. Кости убитых образовали целые холмы, которые еще полвека спустя были видны возле развалин старого Ургенча.
В то время как весь город кипел беспокойством и тревогой, только один старый дворец Хорезм-шаха стоял мрачный, опустелый и безмолвный, еще недавно бывший «средоточием вселенной», откуда летели во все концы Хорезма молнии приказов сурового бадавлета.
Стройный, тонкий юноша прошел легкой походкой мимо старых слуг, которые с копьями в руках по привычке дремали при входе во дворец. Он с удивлением осматривал залы, недавно полные народа, ожидавшего милости или гнева шах-ин-шаха. Гулко звучали шаги. Бронзовые подсвечники, серебряные кубки и кувшины в беспорядке громоздились на мраморных столах, точно приготовленные для отправки. В одной зале юноша встретил шахского приближенного полководца сердара Огул-Хаджиба. Он шел в сопровождении джигитов, нагруженных мечами, копьями и другим оружием.
— Прости, великий сердар, что я тебя останавливаю, — сказал, скромно сложив руки на груди, юноша. — У меня к тебе большая просьба.
— Я слушаю тебя, мой юный друг.
— Я прошу указать мне путь, чтобы разыскать султана Джелаль-эд-Дина. Он так внезапно уехал из Ургенча, что я не успела его увидать. Он обещал взять меня с собой.
— Теперь такое время, что нельзя ждать и медлить: опасность может внезапно запереть ворота спасения и открыть ворота бедствия. Я слышал, что наш смелый орел Джелаль-эд-Дин направился к верховьям Джейхуна. Там около Герата он надеялся встретиться с вождями племен, чтобы приготовиться к битвам с монголами. А кто ты, смелый юноша? Может быть, я тебе помогу.
— Я Бент-Занкиджа, переписчица, секретарь и чтица шахского летописца Шахира-Сулеймана Аль-Хорезми. Он до сих пор каждый день записывал важные события в книгу подвигов и речей шах-ин-шаха Мухаммеда. Но теперь он стал так слаб, что, взяв с собой «Книгу событий», ушел из дворца к внучатам, которые обещали кормить и поддерживать его. Я ему уже не нужна и хочу найти Джелаль-эд-Дина. Я научилась писать книгу подвигов, а от кого же теперь их можно ждать, как не от нашего хорезмского орла?