Страница:
- Поднять перископ! Пеленг... Дистанция... Я нахожусь от цели справа по носу... Курсовой 10 градусов...
Данные о пеленге и дистанции сообщал старшина, стоявший за спиной капитана. Я должен был ввести исходные данные в машину и получить от нее ответ, который поможет капитану выйти на атакующую позицию и нажать кнопку, чтобы выпустить торпеду, в нужный момент.
Некоторые из полученных мной цифр передавались Джоку, который наносил их на карту. Перед ним стояла задача первостепенной важности - оценить скорость противника.
Атака развивалась медленно. Если верить нашим расчетам, вражеские суда двигались со скоростью 6-8 узлов. Согласно моим вычислениям, момент атаки приближался. Теперь я должен был получить от машины угол наведения. Иными словами, торпеда должна выйти в тот момент и под таким углом, чтобы, учитывая скорости и направления движения цели и самой торпеды, они обязательно встретились. К счастью, это была несложная атака, и, когда капитан спросил: "Угол наведения?" - "Пять, красный, сэр", - с готовностью ответил я.
(Следует отметить, что пеленги и углы атаки "привязываются" к борту: красный - левый, зеленый - правый.)
- Первую и вторую трубу к выстрелу! Поднять перископ! Убрать перископ! Поднять перископ! Пять, красный! Приготовиться! Первая пошла, вторая пошла... Убрать перископ!
Когда из носовых труб вышли торпеды, я почувствовал увеличение давления на барабанные перепонки. Лодка содрогнулась, словно внезапно налетела на что-то очень большое и мягкое. В напряженном молчании мы ждали взрывов, мысленно представляя, как торпеды на скорости сорок узлов направляются к жертве. А тем временем лодка отвернула вправо и капитан несколько раз взглянул в перископ. Секунды казались часами.
Увы, взрывов не последовало.
- Извините, парни, боюсь, мы промазали, - сказал явно раздосадованный капитан.
Мы были так разочарованы, что об этом даже не хочется писать. К тому же теперь следовало ожидать ответного удара. В очередной раз приникнув к окулярам перископа, капитан увидел, что оба минных тральщика изменили курс и идут к нам. Очевидно, они заметили следы торпед в воде, и это им не понравилось.
- Погружаемся на 100 футов, номер один. Приготовиться к бомбежке. Соблюдать полную тишину в отсеках.
Стрелка глубиномера вздрогнула и поползла по шкале: 40 футов, 50, 90... Здесь операторы горизонтальных рулей уменьшили угол погружения и на глубине 100 футов выровняли лодку. Мы снова ждали взрывов, но теперь с несколько другим чувством.
Акустик сообщил, что слышит шум винтов за кормой, и почти сразу лодка резко вздрогнула, как от удара гигантского молотка; послышался пугающий громкий реверберирующий звук, который, по моему мнению, должен был разнестись по океанским просторам всей нашей планеты. К моему немалому удивлению, освещение даже не мигнуло.
- Не слишком близко, - заметил капитан.
И это называется не близко?! Он еще не успел договорить, как лодку потряс еще один удар, сопровождавшийся грохотом, потревожившим обитателей морского дна на много миль вокруг. Но у нас не было никаких повреждений.
- Слабый контакт, 160 градусов, красный, - доложил акустик. - Ведет поиск гидролокаторами.
- Кажется, я слышу его гидролокатор, - сказал капитан.
Прислушавшись, я тоже уловил слабый звук, словно снаружи кто-то постукивал по корпусу лодки. Почему-то мне пришло в голову, что так же постукивала палка Пью из "Острова сокровищ" по дорожке. Было такое чувство, что ты заперт в темной комнате, а рядом находится слепой маньяк, который ищет тебя, протягивая свои скрюченные пальцы. Возможно, враг уже услышал наше эхо и теперь приближается, чтобы убить.
Однако взрывов больше не было, и мое боевое крещение прошло достаточно легко. Еще час мы провели в напряженном ожидании, но ничего не произошло. Волны гидролокаторов больше не ударяли по корпусу лодки, акустик доложил, что шум винтов быстро удаляется. В конце концов капитан принял решение всплыть на перископную глубину и посмотреть, что происходит наверху. С большим облегчением мы услышали, что вражеские корабли находятся далеко за кормой и, судя по всему, уходят.
До окончания похода мы их больше не видели. А через три дня мы получили приказ возвращаться на базу. Нас предупредили, что на обратном пути мы можем встретить "Н-49", которая пойдет нам на смену, но мы никого не увидели. При возвращении домой нам довелось еще раз встретиться с врагом. Мы подходили к побережью Суффолка, когда неожиданно над нашими головами из низко плывущих облаков вынырнул немецкий истребитель. Я скомандовал срочное погружение, впередсмотрящие быстро скатились вниз по трапу, но стало ясно, что немец нас заметил. Самолет сделал разворот и пошел прямо на нас. Я уже закрывал крышку люка, когда по палубе застучали пули: немец открыл огонь из пулеметов. Я задраил люк и так торопился в пост управления, что не удержался на трапе и мешком шлепнулся на пол, изрядно поцарапавшись. Пулеметные очереди не могут повредить прочный корпус лодки, поэтому мы выждали некоторое время и продолжили путь домой.
В условиях плохой видимости нам потребовалось некоторое время, чтобы обнаружить ожидающий нас корабль сопровождения. Мы благополучно прибыли в Харвик, получив возможность вдоволь помокнуть в горячей ванне, отведать свежей пищи и насладиться приятным чувством того, что мы благополучно вернулись из своего первого боевого похода и приобрели серьезный опыт. Половина команды получила краткосрочные отпуска. Я был в числе счастливчиков. Съездив на четыре дня в Лондон, я вернулся в Харвик и начал готовиться к следующему походу.
Мы должны были выйти в море на следующий день после возвращения "Н-49". В день, когда ожидался подход "Н-49", я пришел в штаб за таблицами опознавательных сигналов. В комнате, кроме меня, находился штабной офицер, который вел себя как-то странно. Несколько раз я пытался с ним заговорить, но получал невразумительные ответы и понял, что произошло нечто серьезное. Судя по его внешнему виду, предыдущую ночь он даже не ложился спать. Я невинно поинтересовался, когда ожидается подход "Н-49". После продолжительной паузы он вздохнул и, не глядя мне в глаза, пробормотал, что "Н-49" не пришла в точку встречи с сопровождающим кораблем и не отвечает на вызовы по радио. Конечно, нельзя исключить возможность того, что лодка получила повреждения и ее радиоаппаратура вышла из строя, но... В завершение он сказал, что надежда еще есть, и предупредил, чтобы я до поры до времени не болтал.
К вечеру стало ясно, что случилось непоправимое. Всем служащим базы и подводникам с "Н-28" было приказано собраться в помещении одной из береговых служб. К нам обратился капитан Филлипс, кавалер ордена "За боевые заслуги". Этот кадровый моряк отличился еще в 1939 году, когда, будучи командиром субмарины "Урсула", потопил крейсер класса "Кельн", прорвав охранение из шести эсминцев. А было это на мелководье в районе эстуария{6} Эльбы. Капитан Филлипс сказал, что субмарина "Н-49" пропала без вести и считается погибшей. Эта информация из уст человека, недавно активно действовавшего и покрывшего себя славой в тех же водах, звучала особенно значительно. Еще он попросил не упоминать о гибели лодки за пределами базы и сказал, что сам сообщит печальную новость семьям подводников, живущим в Харвике и окрестностях. Затем капитан, к всеобщему удивлению, сообщил, что выход в море "Н-28" откладывается на неопределенное время, поскольку ожидается получение приказа из адмиралтейства, который решит нашу судьбу. В заключение он поблагодарил нас за службу и предложил разойтись. Мне было искренне жаль этого большого и мужественного человека. Теперь перед ним стояла тяжелая и неблагодарная задача. К тому же командир "Н-49" был его близким другом.
Мы с Джеком отправились на прогулку. Нам обоим было холодно и страшно. Мысли о Дердене, с которым мы вместе учились, не давали нам покоя. Теперь он был от нас так далеко, что об этом не хотелось даже думать. Я вспомнил его усталую улыбку, которой он нас приветствовал, вернувшись из прошлого похода. Он первым из нас отправился в свое последнее плавание. Немного позже за ним последовал Джок, а меньше чем через год я тоже был близок к тому, чтобы присоединиться к ним{7}.
Следующие несколько дней прошли в атмосфере всеобщей расслабленности, но затем пришел приказ, по которому все субмарины класса Н должны были прекратить боевые выходы в море и войти в состав 7-й подводной флотилии, укомплектованной только учебными субмаринами и базировавшейся в Ротси - в эстуарии реки Клайд. База подводного флота в Харвике ликвидировалась. Мы довольно быстро собрались и вышли в море. Наш путь лежал вдоль восточного побережья вокруг северной части Шотландии к Клайду. В начале декабря мы прибыли в Ротси и пришвартовались к борту корабля его величества "Циклоп".
В мирное время Ротси был популярным летним курортом. А сейчас в прекрасной бухте, откуда открывалась замечательная панорама на Лох-Страйвн и голубые холмы Арджилла, отчаянно дымил старый грязный пароход, наспех переоборудованный в очень неудобную плавбазу подводных лодок. Только нехватка судов, остро ощущавшаяся в военное время, спасла старину "Циклопа" от судьбы металлолома. Правда, подводники относились к старому пароходику с приязнью и называли "нашей малолитражкой". Один раз в год "Циклоп" выходил в море, главным образом для того, чтобы опровергнуть слухи о том, что его днище уже давно покоится на дне, вернее, на искусственном рифе из пустых консервных банок. Но в промежутках между этими ежегодными испытаниями корабль спокойно покачивался на якоре с пришвартованными у обоих бортов субмаринами, как наседка с малыми цыплятами. Этот покой нарушали частые шквальные ветра, которые часто налетали с холмов и превращали спокойную бухту в бурлящий котел. Тогда субмаринам приходилось отходить, чтобы не нанести повреждения маме-курице.
7-я флотилия была создана для выполнения следующих функций: во-первых, для обучения офицеров и нижних чинов, готовящихся к службе на подводном флоте, во-вторых, для тренировки эсминцев и других кораблей эскорта. Поэтому многие лодки этой флотилии были рассеяны по разным базам, где тренировались морские охотники. Зимние месяцы мы провели, курсируя взад-вперед вдоль западного побережья Шотландии. Мы проводили время в Ротси, Кемпбелтауне, Ардришаге и Тобермори, работая "заводной мышкой" для экипажей эсминцев и корветов, которые учились пользоваться гидролокаторами. Каждое утро мы выходили в район учений вместе с надводными кораблями, затем ныряли на глубину 80 футов и начинали двигаться по заранее обусловленному курсу, а корабельные акустики должны были нас обнаружить и провести учебную атаку.
Это было ужасно скучно. Все время, свободное от вахты, мы главным образом спали, но так привыкли к субмарине, что операции погружения и всплытия выполняли автоматически.
Команда постоянно менялась, как обычно бывает в учебных флотилиях. К началу февраля я остался один из четырех офицеров, которые вели "Н-28" в последний боевой поход. Джок очень скоро был переведен на действующую подлодку, после этого наши пути пересекались лишь один или два раза, а потом я услышал, что его субмарина не вернулась из боевого похода. Теперь я выполнял функции штурмана. Наш старший помощник тоже сменился довольно быстро, а вслед за ним и Вингфилд принял командование новой лодкой класса U под названием "Посредник". На его место пришел лейтенант Л. Беннингтон.
Беннингтон к тому времени успел заработать крест "За выдающиеся заслуги", долгое время был старшим помощником на подлодке "Триумф". Однажды Беннингтон стоял на вахте, когда лодка, как обычно, ночью всплыла на поверхность для подзарядки батарей. Дело происходило в Скагерраке. Стоя на мостике, он неожиданно увидел на гребне набегавшей волны рогатую мину. Было слишком поздно, чтобы что-то предпринять, оставалось только защитить лицо. Раздался чудовищный взрыв, и в первый момент Беннингтон решил, что с лодкой все кончено. Но к его удивлению, субмарина осталась на поверхности моря. Осмотр повреждений показал, что носовая часть прочного корпуса разворочена на протяжении 18 футов, а носовая переборка каким-то чудом держалась, хотя в ней появились трещины. Торпеды не сдетонировали (на лодках класса Т в носовых трубах находится восемь подготовленных к пуску торпед), но одну взрывом снесло вместе с трубой, от другой осталась только хвостовая часть, а у третьей была повреждена боеголовка. В средней части судна появилась десятифутовая вертикальная трещина в прочном корпусе. А в десяти ярдах от эпицентра взрыва обнаружили матроса, продолжавшего спокойно спать в своем гамаке. В целом состояние лодки было весьма плачевным. Погрузиться она не могла, а постоянно работавшие насосы едва справлялись с откачкой воды, поступавшей через многочисленные трещины и пробоины. Капитан "Триумфа" Дж. Маккой передал по радио просьбу о помощи, после чего покалеченная субмарина двинулась домой по Северному морю. На следующее утро лодку заметил немецкий самолет, но атаковать не успел, поскольку на помощь подоспели эсминцы и воздушный эскорт. Поздно ночью "Триумф" вошел в Ферт-оф-Форт.
Бешгангтон был коренастым парнем небольшого роста, обладал светлой шевелюрой, румяной физиономией и неистребимой верой в превосходство подводного флота над всеми другими родами войск. О подводных лодках он мог говорить часами, они были его религией. Он всегда уважительно называл подводные корабли субмаринами. Казалось, его не интересовали даже женщины. Сходя на берег, он обосновывался в ближайшей забегаловке, долго пил пиво и продолжал говорить о субмаринах. Особенно тяжело с ним было общаться по утрам. Когда мы выходили в море, он всегда лежал на койке, курил одну за другой сигареты и пил чай - чашку за чашкой. Но когда берег оставался позади, он неизменно появлялся на мостике и начинал четко отдавать приказы. Я ни разу не видел, чтобы этот человек завтракал.
Он был прекрасным учителем. От него я узнал очень много полезного, что сослужило мне отличную службу, когда я получил под командование собственную субмарину. Мы отлично ладили. Но в апреле, ровно через шесть месяцев после моего первого появления на борту "Н-28", я получил приказ явиться в Чатем. Вингфилд предложил мне должность третьего помощника на "Посреднике".
Глава 3.
Катастрофа
Доковые испытания на "Посреднике" были успешно завершены, в их числе было выполнено погружение для проверки водонепроницаемости прочного корпуса. И вот из помещений убрали все, что свидетельствовало о строительных работах, установили новенькие койки, столы, рундуки, в кают-компании и столовой команды повесили новые занавески. В лодке остро пахло свежей краской: внутри она была окрашена в белый цвет, снаружи - в темно-серый.
Мервин Вингфилд был очень доволен новой командой, хотя старался это скрыть под маской невозмутимости и строгости. Старшим помощником был Питер Баннистер, раньше мне не доводилось с ним встречаться. Это был высокий и очень энергичный человек, обладавший чувством юмора, что делало его легким в общении. Штурман Тони Годден учился вместе со мной в форте Блокхауз. Я был очень рад, что мы попали на одну лодку, потому что он был очень милый и приятный человек. Во время пребывания в Чатеме мы часто проводили вместе время на берегу.
В конце июля "Посредник" наконец вышел в реку Медуэй и взял курс на север к Клайду, где должны были пройти ходовые испытания, а также учебные маневры совместно с 3-й флотилией, базировавшейся в Дануне. После этого нам предстоял пробный выход в Северное море, а затем мы должны были отправиться в Средиземноморье.
На ночь мы остановились в Ширнессе, чтобы дождаться конвоя торговых судов, на следующий день уходившего с Темзы. Утром мы обнаружили сформированный конвой с эскортом из катеров и адмиралтейских траулеров и заняли свое место замыкающего.
Весь день мы двигались вдоль восточного побережья, в районе Олдебурга в небе появился немецкий бомбардировщик и начал атаковать головные суда конвоя. Я был в это время на вахте и, в соответствии с инструкциями, приказал погружаться.
Мы еще ни разу не ныряли в море на ходу. Обычно новая субмарина выполняет многочисленные учебные погружения при небольшой скорости, прежде чем приступить к погружениям на полной скорости. Нам пришлось выполнять наше первое погружение по сигналу ревуна, и оно прошло успешно! Это произошло благодаря чатемским кораблестроителям, капитану Вингфилду, который хорошо обучил своих офицеров, старшему помощнику Баннистеру, сумевшему добиться того, чтобы каждый член команды знал свои обязанности. В течение двух минут Баннистер выровнял лодку, и капитан смог сосредоточиться на наблюдении. Для нас было очень важно не оставаться под водой дольше, чем необходимо, потому что конвой мог уйти далеко вперед. Через пять минут "хейнкель" исчез, мы всплыли на поверхность и увеличили скорость, чтобы догнать конвой, который не пострадал от атаки.
Мы были очень довольны и по-мальчишески гордились лодкой, которая вела себя безукоризненно и не подвела в ответственный момент. Однако к ночи обнаружились неполадки в одном из дизелей, и его пришлось остановить. Сначала это не влияло на нашу скорость, поскольку наша силовая установка была дизель-электрической, и мы занимали свое место в конвойном ордере. К вечеру выяснилось, что механики не могут устранить поломку и запустить двигатель. Один дизель производил недостаточно энергии, чтобы вращать оба винта и компенсировать потерю мощности батарей, поэтому нам пришлось снизить скорость. Мы доложили о случившемся коммодору конвоя. Был выделен специальный катер, который должен был нас сопровождать. Нам было приказано принять все меры, чтобы присоединиться к конвою как можно быстрее.
Из радиосообщений мы знали, что в двадцати милях к северу находится еще один конвой, двигающийся нам навстречу к огражденному буями судоходному каналу. Около полуночи два конвоя должны были встретиться.
В соответствии с действующими международными правилами в узких местах суда должны придерживаться правой стороны и расходиться левыми бортами. Позже было установлено, что, когда конвои встретились, мы находились в нескольких милях позади, а они разошлись правыми бортами. Поэтому, когда вахтенный офицер Тони Годден сообщил, что встречный конвой приближается, капитан Вингфилд, поднявшись на мостик, с удивлением обнаружил, что он находится не слева по курсу, как ожидалось, а прямо перед нами, причем некоторые суда даже оказались с правой стороны. Ночь была тихой и очень темной, но видимость была вполне удовлетворительной, так что судовые огни можно было бы разглядеть с достаточно большого расстояния. Но было хорошо известно, что в этих местах частенько появляются вражеские подлодки, поэтому суда шли без огней. Сопровождающий нас катер потерялся, мы остались одни и были почти невидимы для проходящих судов, даже если они находились на небольшом расстоянии.
В нормальной ситуации мы поступили бы просто: изменили курс и резко ушли вправо. Но справа к нам приближались идущие встречным курсом торговые суда, и вероятность того, что мы не успеем с ними разминуться, была весьма велика. Вингфилд изменил курс, и мы отвернули на несколько градусов влево. Первые шесть судов конвоя благополучно прошли мимо нас примерно в двухстах ярдах справа по борту. Тогда мы не знали, что наш конвой, находившийся в нескольких милях впереди, выполнил такой же маневр.
Неожиданно перед нами появился темный силуэт, отделившийся от ближайшей колонны конвоя. Ни на минуту не опускавший бинокль Вингфилд увидел, что это траулер, являвшийся, скорее всего, частью эскорта, а мы находимся у него на курсе. В следующую секунду капитан осознал, что траулер совсем рядом и, судя по всему, впередсмотрящие на нем не видят лодку. Ему пришлось очень быстро решать, что делать, поскольку траулер должен был пройти в опасной близости. В соответствии с действующими правилами мы были обязаны уступить дорогу. Эти же правила предписывали Вингфилду отвернуть вправо, но всего лишь в двухстах ярдах справа от нас тянулась бесконечная колонна торговых судов встречного конвоя, представляя для нас непреодолимый барьер. Авторы правил предупреждения столкновения судов в море как-то не предусмотрели возможности передвижения судов ночью без огней. Вингфилд наконец принял решение и приказал:
- Клади руль налево!
Но едва мы начали поворот, на траулере нас заметили. Увидев перед собой в воде нечто большое, низкое и темное, капитан траулера, очевидно, инстинктивно повернул направо. В результате столкновение стало неизбежным. Последнее, что успел крикнуть в переговорное устройство Вингфилд, был приказ "Полный назад!", но, прежде чем он был выполнен, форштевень траулера врезался в правый борт нашей лодки. Раздался страшный удар, сопровождаемый отвратительным треском сминаемого металла. На несколько секунд два корабля словно сцепились в смертельном объятии. Едва устоявший на ногах Вингфилд в отчаянии стукнул кулаком по нависшему над ним борту траулера и заорал:
- Ублюдок! Ты потопил британскую подлодку!
Потом траулер отпрянул назад, и Вингфилд почувствовал, что палуба уходит из-под ног. Прошло едва ли больше тридцати секунд, и капитан, Тони Годден и два впередсмотрящих уже барахтались в воде. Сначала все четверо старались держаться вместе. Первыми сдались один за другим впередсмотрящие; через какое-то время Тони Годден сказал, что никак не может избавиться от высоких сапог, которые тянут его ко дну. Капитан, сколько мог, помогал ему держаться на плаву, но его силы были не безграничны. Когда появилась спасательная шлюпка с траулера, матросы обнаружили на воде только капитана Вингфилда, который был без сознания. Его подняли на борт. Не надо обладать слишком развитым воображением, чтобы представить, какие он испытал чувства, когда очнулся и понял, что, скорее всего, остался в живых один из всего экипажа.
Когда капитан, получив сообщение Тони о приближающемся конвое, поднялся на мостик, Питер Баннистер и я сидели в кают-компании за столом и расшифровывали переданное нам радистом сообщение.
Кают-компанию отделяла от поста управления тонкая стальная перегородка, а от прохода - обычная занавеска. В море занавески никогда не задергивали, поэтому мы отлично слышали, как рулевой повторяет команды, полученные с мостика от капитана.
Услышав приказ "Клади руль налево!", мы вскочили и с тревогой взглянули друг на друга. Выбежав в проход, Питер сразу же приказал закрыть водонепроницаемые двери. Почти тут же мы услышали из переговорного устройства последнюю команду капитана, и, прежде чем ее успел повторить рулевой, раздался удар, который пришелся в носовой части лодки по отсеку резервных торпед. Он сопровождался бело-голубой вспышкой и глухим звуком взрыва. Лодка резко завалилась на левый борт и, помедлив несколько секунд, начала тонуть. Мы хорошо понимали, что, если здесь большие глубины, то скоро корпус лодки будет раздавлен многотонными массами воды, как яичная скорлупа. Свет погас, мимо нас бежали люди из соседнего отсека.
- Закрой дверь! - заорал мне Питер.
Хотя моя рука лежала на двери, я не сразу подчинился, пропуская людей. Разве можно было отказать им в шансе на спасение? Тем более, что дверь в поврежденный отсек оказалась закрытой. То ли ее захлопнуло взрывом, то ли кто-то из моряков пожертвовал жизнью и закрыл ее изнутри, правду мы так никогда и не узнали.
- Да закрой же ты эту чертову дверь! - взревел Питер.
К этому времени люди из соседнего отсека уже прошли, и я с трудом, поскольку лодка получила большой крен, закрыл дверь.
Затем я поспешил по сильно накренившейся палубе в пост управления. Лодка получила дифферент и теперь опускалась на дно под углом примерно десять градусов. Вода, казалось, поступала отовсюду. Питер пытался закрыть клапан вентиляции батарей, одновременно стараясь выяснить, откуда поступает вода, и отчетливо понимая, что, если вода попадет на батареи под палубой, помещения лодки заполнятся едким газом и все будет кончено. Я ринулся ему на помощь, обрадовавшись, что могу сделать что-то полезное, но все уже было сделано. Мы огляделись по сторонам, стараясь разглядеть возможную брешь в нашей обороне. Мой мозг, казалось, был парализован страхом. Мне представлялось, что в результате удара корпус лодки разворочен по всей длине, и было удивительно, что сверху не льется вода. Очевидно, верхний люк при ударе захлопнулся.
В темноте я слышал голос Питера, требовавший, чтобы наладили освещение. Все были заняты поисками фонарей. Я вспомнил, что у меня тоже где-то был фонарик, и пошел по мокрой и покатой палубе, по пути стараясь сообразить, где он лежит. В проходе воды было уже по колено. Я с трудом пробрался в кают-компанию. Там все было залито водой. Ледяные струи текли откуда-то сверху, превращая в тряпки новые красивые занавески, ломая мебель. К сожалению, тогда мне не хватало знаний, и я даже примерно не представлял, откуда этот водопад, а значит, ничего не мог предпринять. И только когда все кончилось, я понял, что вода поступала через вентиляционную шахту, которая оказалась затопленной из-за повреждения отсека резервных торпед. Я мог просто протянуть руку к вентилю, расположенному на переборке над местом капитана, и закрыть его, тем самым перекрыв водопад. Но катастрофа привела меня в состояние ступора, и я был неспособен ясно мыслить и принимать конструктивные решения.
Данные о пеленге и дистанции сообщал старшина, стоявший за спиной капитана. Я должен был ввести исходные данные в машину и получить от нее ответ, который поможет капитану выйти на атакующую позицию и нажать кнопку, чтобы выпустить торпеду, в нужный момент.
Некоторые из полученных мной цифр передавались Джоку, который наносил их на карту. Перед ним стояла задача первостепенной важности - оценить скорость противника.
Атака развивалась медленно. Если верить нашим расчетам, вражеские суда двигались со скоростью 6-8 узлов. Согласно моим вычислениям, момент атаки приближался. Теперь я должен был получить от машины угол наведения. Иными словами, торпеда должна выйти в тот момент и под таким углом, чтобы, учитывая скорости и направления движения цели и самой торпеды, они обязательно встретились. К счастью, это была несложная атака, и, когда капитан спросил: "Угол наведения?" - "Пять, красный, сэр", - с готовностью ответил я.
(Следует отметить, что пеленги и углы атаки "привязываются" к борту: красный - левый, зеленый - правый.)
- Первую и вторую трубу к выстрелу! Поднять перископ! Убрать перископ! Поднять перископ! Пять, красный! Приготовиться! Первая пошла, вторая пошла... Убрать перископ!
Когда из носовых труб вышли торпеды, я почувствовал увеличение давления на барабанные перепонки. Лодка содрогнулась, словно внезапно налетела на что-то очень большое и мягкое. В напряженном молчании мы ждали взрывов, мысленно представляя, как торпеды на скорости сорок узлов направляются к жертве. А тем временем лодка отвернула вправо и капитан несколько раз взглянул в перископ. Секунды казались часами.
Увы, взрывов не последовало.
- Извините, парни, боюсь, мы промазали, - сказал явно раздосадованный капитан.
Мы были так разочарованы, что об этом даже не хочется писать. К тому же теперь следовало ожидать ответного удара. В очередной раз приникнув к окулярам перископа, капитан увидел, что оба минных тральщика изменили курс и идут к нам. Очевидно, они заметили следы торпед в воде, и это им не понравилось.
- Погружаемся на 100 футов, номер один. Приготовиться к бомбежке. Соблюдать полную тишину в отсеках.
Стрелка глубиномера вздрогнула и поползла по шкале: 40 футов, 50, 90... Здесь операторы горизонтальных рулей уменьшили угол погружения и на глубине 100 футов выровняли лодку. Мы снова ждали взрывов, но теперь с несколько другим чувством.
Акустик сообщил, что слышит шум винтов за кормой, и почти сразу лодка резко вздрогнула, как от удара гигантского молотка; послышался пугающий громкий реверберирующий звук, который, по моему мнению, должен был разнестись по океанским просторам всей нашей планеты. К моему немалому удивлению, освещение даже не мигнуло.
- Не слишком близко, - заметил капитан.
И это называется не близко?! Он еще не успел договорить, как лодку потряс еще один удар, сопровождавшийся грохотом, потревожившим обитателей морского дна на много миль вокруг. Но у нас не было никаких повреждений.
- Слабый контакт, 160 градусов, красный, - доложил акустик. - Ведет поиск гидролокаторами.
- Кажется, я слышу его гидролокатор, - сказал капитан.
Прислушавшись, я тоже уловил слабый звук, словно снаружи кто-то постукивал по корпусу лодки. Почему-то мне пришло в голову, что так же постукивала палка Пью из "Острова сокровищ" по дорожке. Было такое чувство, что ты заперт в темной комнате, а рядом находится слепой маньяк, который ищет тебя, протягивая свои скрюченные пальцы. Возможно, враг уже услышал наше эхо и теперь приближается, чтобы убить.
Однако взрывов больше не было, и мое боевое крещение прошло достаточно легко. Еще час мы провели в напряженном ожидании, но ничего не произошло. Волны гидролокаторов больше не ударяли по корпусу лодки, акустик доложил, что шум винтов быстро удаляется. В конце концов капитан принял решение всплыть на перископную глубину и посмотреть, что происходит наверху. С большим облегчением мы услышали, что вражеские корабли находятся далеко за кормой и, судя по всему, уходят.
До окончания похода мы их больше не видели. А через три дня мы получили приказ возвращаться на базу. Нас предупредили, что на обратном пути мы можем встретить "Н-49", которая пойдет нам на смену, но мы никого не увидели. При возвращении домой нам довелось еще раз встретиться с врагом. Мы подходили к побережью Суффолка, когда неожиданно над нашими головами из низко плывущих облаков вынырнул немецкий истребитель. Я скомандовал срочное погружение, впередсмотрящие быстро скатились вниз по трапу, но стало ясно, что немец нас заметил. Самолет сделал разворот и пошел прямо на нас. Я уже закрывал крышку люка, когда по палубе застучали пули: немец открыл огонь из пулеметов. Я задраил люк и так торопился в пост управления, что не удержался на трапе и мешком шлепнулся на пол, изрядно поцарапавшись. Пулеметные очереди не могут повредить прочный корпус лодки, поэтому мы выждали некоторое время и продолжили путь домой.
В условиях плохой видимости нам потребовалось некоторое время, чтобы обнаружить ожидающий нас корабль сопровождения. Мы благополучно прибыли в Харвик, получив возможность вдоволь помокнуть в горячей ванне, отведать свежей пищи и насладиться приятным чувством того, что мы благополучно вернулись из своего первого боевого похода и приобрели серьезный опыт. Половина команды получила краткосрочные отпуска. Я был в числе счастливчиков. Съездив на четыре дня в Лондон, я вернулся в Харвик и начал готовиться к следующему походу.
Мы должны были выйти в море на следующий день после возвращения "Н-49". В день, когда ожидался подход "Н-49", я пришел в штаб за таблицами опознавательных сигналов. В комнате, кроме меня, находился штабной офицер, который вел себя как-то странно. Несколько раз я пытался с ним заговорить, но получал невразумительные ответы и понял, что произошло нечто серьезное. Судя по его внешнему виду, предыдущую ночь он даже не ложился спать. Я невинно поинтересовался, когда ожидается подход "Н-49". После продолжительной паузы он вздохнул и, не глядя мне в глаза, пробормотал, что "Н-49" не пришла в точку встречи с сопровождающим кораблем и не отвечает на вызовы по радио. Конечно, нельзя исключить возможность того, что лодка получила повреждения и ее радиоаппаратура вышла из строя, но... В завершение он сказал, что надежда еще есть, и предупредил, чтобы я до поры до времени не болтал.
К вечеру стало ясно, что случилось непоправимое. Всем служащим базы и подводникам с "Н-28" было приказано собраться в помещении одной из береговых служб. К нам обратился капитан Филлипс, кавалер ордена "За боевые заслуги". Этот кадровый моряк отличился еще в 1939 году, когда, будучи командиром субмарины "Урсула", потопил крейсер класса "Кельн", прорвав охранение из шести эсминцев. А было это на мелководье в районе эстуария{6} Эльбы. Капитан Филлипс сказал, что субмарина "Н-49" пропала без вести и считается погибшей. Эта информация из уст человека, недавно активно действовавшего и покрывшего себя славой в тех же водах, звучала особенно значительно. Еще он попросил не упоминать о гибели лодки за пределами базы и сказал, что сам сообщит печальную новость семьям подводников, живущим в Харвике и окрестностях. Затем капитан, к всеобщему удивлению, сообщил, что выход в море "Н-28" откладывается на неопределенное время, поскольку ожидается получение приказа из адмиралтейства, который решит нашу судьбу. В заключение он поблагодарил нас за службу и предложил разойтись. Мне было искренне жаль этого большого и мужественного человека. Теперь перед ним стояла тяжелая и неблагодарная задача. К тому же командир "Н-49" был его близким другом.
Мы с Джеком отправились на прогулку. Нам обоим было холодно и страшно. Мысли о Дердене, с которым мы вместе учились, не давали нам покоя. Теперь он был от нас так далеко, что об этом не хотелось даже думать. Я вспомнил его усталую улыбку, которой он нас приветствовал, вернувшись из прошлого похода. Он первым из нас отправился в свое последнее плавание. Немного позже за ним последовал Джок, а меньше чем через год я тоже был близок к тому, чтобы присоединиться к ним{7}.
Следующие несколько дней прошли в атмосфере всеобщей расслабленности, но затем пришел приказ, по которому все субмарины класса Н должны были прекратить боевые выходы в море и войти в состав 7-й подводной флотилии, укомплектованной только учебными субмаринами и базировавшейся в Ротси - в эстуарии реки Клайд. База подводного флота в Харвике ликвидировалась. Мы довольно быстро собрались и вышли в море. Наш путь лежал вдоль восточного побережья вокруг северной части Шотландии к Клайду. В начале декабря мы прибыли в Ротси и пришвартовались к борту корабля его величества "Циклоп".
В мирное время Ротси был популярным летним курортом. А сейчас в прекрасной бухте, откуда открывалась замечательная панорама на Лох-Страйвн и голубые холмы Арджилла, отчаянно дымил старый грязный пароход, наспех переоборудованный в очень неудобную плавбазу подводных лодок. Только нехватка судов, остро ощущавшаяся в военное время, спасла старину "Циклопа" от судьбы металлолома. Правда, подводники относились к старому пароходику с приязнью и называли "нашей малолитражкой". Один раз в год "Циклоп" выходил в море, главным образом для того, чтобы опровергнуть слухи о том, что его днище уже давно покоится на дне, вернее, на искусственном рифе из пустых консервных банок. Но в промежутках между этими ежегодными испытаниями корабль спокойно покачивался на якоре с пришвартованными у обоих бортов субмаринами, как наседка с малыми цыплятами. Этот покой нарушали частые шквальные ветра, которые часто налетали с холмов и превращали спокойную бухту в бурлящий котел. Тогда субмаринам приходилось отходить, чтобы не нанести повреждения маме-курице.
7-я флотилия была создана для выполнения следующих функций: во-первых, для обучения офицеров и нижних чинов, готовящихся к службе на подводном флоте, во-вторых, для тренировки эсминцев и других кораблей эскорта. Поэтому многие лодки этой флотилии были рассеяны по разным базам, где тренировались морские охотники. Зимние месяцы мы провели, курсируя взад-вперед вдоль западного побережья Шотландии. Мы проводили время в Ротси, Кемпбелтауне, Ардришаге и Тобермори, работая "заводной мышкой" для экипажей эсминцев и корветов, которые учились пользоваться гидролокаторами. Каждое утро мы выходили в район учений вместе с надводными кораблями, затем ныряли на глубину 80 футов и начинали двигаться по заранее обусловленному курсу, а корабельные акустики должны были нас обнаружить и провести учебную атаку.
Это было ужасно скучно. Все время, свободное от вахты, мы главным образом спали, но так привыкли к субмарине, что операции погружения и всплытия выполняли автоматически.
Команда постоянно менялась, как обычно бывает в учебных флотилиях. К началу февраля я остался один из четырех офицеров, которые вели "Н-28" в последний боевой поход. Джок очень скоро был переведен на действующую подлодку, после этого наши пути пересекались лишь один или два раза, а потом я услышал, что его субмарина не вернулась из боевого похода. Теперь я выполнял функции штурмана. Наш старший помощник тоже сменился довольно быстро, а вслед за ним и Вингфилд принял командование новой лодкой класса U под названием "Посредник". На его место пришел лейтенант Л. Беннингтон.
Беннингтон к тому времени успел заработать крест "За выдающиеся заслуги", долгое время был старшим помощником на подлодке "Триумф". Однажды Беннингтон стоял на вахте, когда лодка, как обычно, ночью всплыла на поверхность для подзарядки батарей. Дело происходило в Скагерраке. Стоя на мостике, он неожиданно увидел на гребне набегавшей волны рогатую мину. Было слишком поздно, чтобы что-то предпринять, оставалось только защитить лицо. Раздался чудовищный взрыв, и в первый момент Беннингтон решил, что с лодкой все кончено. Но к его удивлению, субмарина осталась на поверхности моря. Осмотр повреждений показал, что носовая часть прочного корпуса разворочена на протяжении 18 футов, а носовая переборка каким-то чудом держалась, хотя в ней появились трещины. Торпеды не сдетонировали (на лодках класса Т в носовых трубах находится восемь подготовленных к пуску торпед), но одну взрывом снесло вместе с трубой, от другой осталась только хвостовая часть, а у третьей была повреждена боеголовка. В средней части судна появилась десятифутовая вертикальная трещина в прочном корпусе. А в десяти ярдах от эпицентра взрыва обнаружили матроса, продолжавшего спокойно спать в своем гамаке. В целом состояние лодки было весьма плачевным. Погрузиться она не могла, а постоянно работавшие насосы едва справлялись с откачкой воды, поступавшей через многочисленные трещины и пробоины. Капитан "Триумфа" Дж. Маккой передал по радио просьбу о помощи, после чего покалеченная субмарина двинулась домой по Северному морю. На следующее утро лодку заметил немецкий самолет, но атаковать не успел, поскольку на помощь подоспели эсминцы и воздушный эскорт. Поздно ночью "Триумф" вошел в Ферт-оф-Форт.
Бешгангтон был коренастым парнем небольшого роста, обладал светлой шевелюрой, румяной физиономией и неистребимой верой в превосходство подводного флота над всеми другими родами войск. О подводных лодках он мог говорить часами, они были его религией. Он всегда уважительно называл подводные корабли субмаринами. Казалось, его не интересовали даже женщины. Сходя на берег, он обосновывался в ближайшей забегаловке, долго пил пиво и продолжал говорить о субмаринах. Особенно тяжело с ним было общаться по утрам. Когда мы выходили в море, он всегда лежал на койке, курил одну за другой сигареты и пил чай - чашку за чашкой. Но когда берег оставался позади, он неизменно появлялся на мостике и начинал четко отдавать приказы. Я ни разу не видел, чтобы этот человек завтракал.
Он был прекрасным учителем. От него я узнал очень много полезного, что сослужило мне отличную службу, когда я получил под командование собственную субмарину. Мы отлично ладили. Но в апреле, ровно через шесть месяцев после моего первого появления на борту "Н-28", я получил приказ явиться в Чатем. Вингфилд предложил мне должность третьего помощника на "Посреднике".
Глава 3.
Катастрофа
Доковые испытания на "Посреднике" были успешно завершены, в их числе было выполнено погружение для проверки водонепроницаемости прочного корпуса. И вот из помещений убрали все, что свидетельствовало о строительных работах, установили новенькие койки, столы, рундуки, в кают-компании и столовой команды повесили новые занавески. В лодке остро пахло свежей краской: внутри она была окрашена в белый цвет, снаружи - в темно-серый.
Мервин Вингфилд был очень доволен новой командой, хотя старался это скрыть под маской невозмутимости и строгости. Старшим помощником был Питер Баннистер, раньше мне не доводилось с ним встречаться. Это был высокий и очень энергичный человек, обладавший чувством юмора, что делало его легким в общении. Штурман Тони Годден учился вместе со мной в форте Блокхауз. Я был очень рад, что мы попали на одну лодку, потому что он был очень милый и приятный человек. Во время пребывания в Чатеме мы часто проводили вместе время на берегу.
В конце июля "Посредник" наконец вышел в реку Медуэй и взял курс на север к Клайду, где должны были пройти ходовые испытания, а также учебные маневры совместно с 3-й флотилией, базировавшейся в Дануне. После этого нам предстоял пробный выход в Северное море, а затем мы должны были отправиться в Средиземноморье.
На ночь мы остановились в Ширнессе, чтобы дождаться конвоя торговых судов, на следующий день уходившего с Темзы. Утром мы обнаружили сформированный конвой с эскортом из катеров и адмиралтейских траулеров и заняли свое место замыкающего.
Весь день мы двигались вдоль восточного побережья, в районе Олдебурга в небе появился немецкий бомбардировщик и начал атаковать головные суда конвоя. Я был в это время на вахте и, в соответствии с инструкциями, приказал погружаться.
Мы еще ни разу не ныряли в море на ходу. Обычно новая субмарина выполняет многочисленные учебные погружения при небольшой скорости, прежде чем приступить к погружениям на полной скорости. Нам пришлось выполнять наше первое погружение по сигналу ревуна, и оно прошло успешно! Это произошло благодаря чатемским кораблестроителям, капитану Вингфилду, который хорошо обучил своих офицеров, старшему помощнику Баннистеру, сумевшему добиться того, чтобы каждый член команды знал свои обязанности. В течение двух минут Баннистер выровнял лодку, и капитан смог сосредоточиться на наблюдении. Для нас было очень важно не оставаться под водой дольше, чем необходимо, потому что конвой мог уйти далеко вперед. Через пять минут "хейнкель" исчез, мы всплыли на поверхность и увеличили скорость, чтобы догнать конвой, который не пострадал от атаки.
Мы были очень довольны и по-мальчишески гордились лодкой, которая вела себя безукоризненно и не подвела в ответственный момент. Однако к ночи обнаружились неполадки в одном из дизелей, и его пришлось остановить. Сначала это не влияло на нашу скорость, поскольку наша силовая установка была дизель-электрической, и мы занимали свое место в конвойном ордере. К вечеру выяснилось, что механики не могут устранить поломку и запустить двигатель. Один дизель производил недостаточно энергии, чтобы вращать оба винта и компенсировать потерю мощности батарей, поэтому нам пришлось снизить скорость. Мы доложили о случившемся коммодору конвоя. Был выделен специальный катер, который должен был нас сопровождать. Нам было приказано принять все меры, чтобы присоединиться к конвою как можно быстрее.
Из радиосообщений мы знали, что в двадцати милях к северу находится еще один конвой, двигающийся нам навстречу к огражденному буями судоходному каналу. Около полуночи два конвоя должны были встретиться.
В соответствии с действующими международными правилами в узких местах суда должны придерживаться правой стороны и расходиться левыми бортами. Позже было установлено, что, когда конвои встретились, мы находились в нескольких милях позади, а они разошлись правыми бортами. Поэтому, когда вахтенный офицер Тони Годден сообщил, что встречный конвой приближается, капитан Вингфилд, поднявшись на мостик, с удивлением обнаружил, что он находится не слева по курсу, как ожидалось, а прямо перед нами, причем некоторые суда даже оказались с правой стороны. Ночь была тихой и очень темной, но видимость была вполне удовлетворительной, так что судовые огни можно было бы разглядеть с достаточно большого расстояния. Но было хорошо известно, что в этих местах частенько появляются вражеские подлодки, поэтому суда шли без огней. Сопровождающий нас катер потерялся, мы остались одни и были почти невидимы для проходящих судов, даже если они находились на небольшом расстоянии.
В нормальной ситуации мы поступили бы просто: изменили курс и резко ушли вправо. Но справа к нам приближались идущие встречным курсом торговые суда, и вероятность того, что мы не успеем с ними разминуться, была весьма велика. Вингфилд изменил курс, и мы отвернули на несколько градусов влево. Первые шесть судов конвоя благополучно прошли мимо нас примерно в двухстах ярдах справа по борту. Тогда мы не знали, что наш конвой, находившийся в нескольких милях впереди, выполнил такой же маневр.
Неожиданно перед нами появился темный силуэт, отделившийся от ближайшей колонны конвоя. Ни на минуту не опускавший бинокль Вингфилд увидел, что это траулер, являвшийся, скорее всего, частью эскорта, а мы находимся у него на курсе. В следующую секунду капитан осознал, что траулер совсем рядом и, судя по всему, впередсмотрящие на нем не видят лодку. Ему пришлось очень быстро решать, что делать, поскольку траулер должен был пройти в опасной близости. В соответствии с действующими правилами мы были обязаны уступить дорогу. Эти же правила предписывали Вингфилду отвернуть вправо, но всего лишь в двухстах ярдах справа от нас тянулась бесконечная колонна торговых судов встречного конвоя, представляя для нас непреодолимый барьер. Авторы правил предупреждения столкновения судов в море как-то не предусмотрели возможности передвижения судов ночью без огней. Вингфилд наконец принял решение и приказал:
- Клади руль налево!
Но едва мы начали поворот, на траулере нас заметили. Увидев перед собой в воде нечто большое, низкое и темное, капитан траулера, очевидно, инстинктивно повернул направо. В результате столкновение стало неизбежным. Последнее, что успел крикнуть в переговорное устройство Вингфилд, был приказ "Полный назад!", но, прежде чем он был выполнен, форштевень траулера врезался в правый борт нашей лодки. Раздался страшный удар, сопровождаемый отвратительным треском сминаемого металла. На несколько секунд два корабля словно сцепились в смертельном объятии. Едва устоявший на ногах Вингфилд в отчаянии стукнул кулаком по нависшему над ним борту траулера и заорал:
- Ублюдок! Ты потопил британскую подлодку!
Потом траулер отпрянул назад, и Вингфилд почувствовал, что палуба уходит из-под ног. Прошло едва ли больше тридцати секунд, и капитан, Тони Годден и два впередсмотрящих уже барахтались в воде. Сначала все четверо старались держаться вместе. Первыми сдались один за другим впередсмотрящие; через какое-то время Тони Годден сказал, что никак не может избавиться от высоких сапог, которые тянут его ко дну. Капитан, сколько мог, помогал ему держаться на плаву, но его силы были не безграничны. Когда появилась спасательная шлюпка с траулера, матросы обнаружили на воде только капитана Вингфилда, который был без сознания. Его подняли на борт. Не надо обладать слишком развитым воображением, чтобы представить, какие он испытал чувства, когда очнулся и понял, что, скорее всего, остался в живых один из всего экипажа.
Когда капитан, получив сообщение Тони о приближающемся конвое, поднялся на мостик, Питер Баннистер и я сидели в кают-компании за столом и расшифровывали переданное нам радистом сообщение.
Кают-компанию отделяла от поста управления тонкая стальная перегородка, а от прохода - обычная занавеска. В море занавески никогда не задергивали, поэтому мы отлично слышали, как рулевой повторяет команды, полученные с мостика от капитана.
Услышав приказ "Клади руль налево!", мы вскочили и с тревогой взглянули друг на друга. Выбежав в проход, Питер сразу же приказал закрыть водонепроницаемые двери. Почти тут же мы услышали из переговорного устройства последнюю команду капитана, и, прежде чем ее успел повторить рулевой, раздался удар, который пришелся в носовой части лодки по отсеку резервных торпед. Он сопровождался бело-голубой вспышкой и глухим звуком взрыва. Лодка резко завалилась на левый борт и, помедлив несколько секунд, начала тонуть. Мы хорошо понимали, что, если здесь большие глубины, то скоро корпус лодки будет раздавлен многотонными массами воды, как яичная скорлупа. Свет погас, мимо нас бежали люди из соседнего отсека.
- Закрой дверь! - заорал мне Питер.
Хотя моя рука лежала на двери, я не сразу подчинился, пропуская людей. Разве можно было отказать им в шансе на спасение? Тем более, что дверь в поврежденный отсек оказалась закрытой. То ли ее захлопнуло взрывом, то ли кто-то из моряков пожертвовал жизнью и закрыл ее изнутри, правду мы так никогда и не узнали.
- Да закрой же ты эту чертову дверь! - взревел Питер.
К этому времени люди из соседнего отсека уже прошли, и я с трудом, поскольку лодка получила большой крен, закрыл дверь.
Затем я поспешил по сильно накренившейся палубе в пост управления. Лодка получила дифферент и теперь опускалась на дно под углом примерно десять градусов. Вода, казалось, поступала отовсюду. Питер пытался закрыть клапан вентиляции батарей, одновременно стараясь выяснить, откуда поступает вода, и отчетливо понимая, что, если вода попадет на батареи под палубой, помещения лодки заполнятся едким газом и все будет кончено. Я ринулся ему на помощь, обрадовавшись, что могу сделать что-то полезное, но все уже было сделано. Мы огляделись по сторонам, стараясь разглядеть возможную брешь в нашей обороне. Мой мозг, казалось, был парализован страхом. Мне представлялось, что в результате удара корпус лодки разворочен по всей длине, и было удивительно, что сверху не льется вода. Очевидно, верхний люк при ударе захлопнулся.
В темноте я слышал голос Питера, требовавший, чтобы наладили освещение. Все были заняты поисками фонарей. Я вспомнил, что у меня тоже где-то был фонарик, и пошел по мокрой и покатой палубе, по пути стараясь сообразить, где он лежит. В проходе воды было уже по колено. Я с трудом пробрался в кают-компанию. Там все было залито водой. Ледяные струи текли откуда-то сверху, превращая в тряпки новые красивые занавески, ломая мебель. К сожалению, тогда мне не хватало знаний, и я даже примерно не представлял, откуда этот водопад, а значит, ничего не мог предпринять. И только когда все кончилось, я понял, что вода поступала через вентиляционную шахту, которая оказалась затопленной из-за повреждения отсека резервных торпед. Я мог просто протянуть руку к вентилю, расположенному на переборке над местом капитана, и закрыть его, тем самым перекрыв водопад. Но катастрофа привела меня в состояние ступора, и я был неспособен ясно мыслить и принимать конструктивные решения.