Янковский Дмитрий Валентинович. Правила подводной охоты

   Он был прав. Я долго не раздумывал:
   – Я поеду в Атлантику.
   Жаб довольно прижмурился и занял в кресле прежнее положение – откинулся на спинку и расслабил плечи. Мерцание монитора отсвечивало на его голых надбровных дугах.
   Пух от тополя влетел в окно и медленно закружился по кабинету. В детстве мы верили, что, кто поймает такую пушинку, на следующий день получит письмо. Но мне это не грозило. Не от кого.
   – Теперь осталось выяснить, чью еще судьбу ты сейчас решил, – командир потер ладони и положил пальцы на клавиатуру. – Есть предложения?
   – В смысле? – не понял я.
   – База «С-34» не входит в список распределения, – пояснил Жаб. – Туда никого не собирались отправлять. Но я сам оттуда, поэтому имею право привезти с собой пополнение.
   Мне стало ясно, в чем заключалась проблема.
   – Вы не можете взять меня одного? – спросил я.
   – Да, есть такой закон. Понимаешь, база «С-34» не из лучших. Скучно там, а молодые охотники стремятся совершать подвиги. С тобой все ясно, ты свой выбор сделал, а вот загнать ни в чем не повинного курсанта в океанскую глухомань мне представляется не совсем этичным.
   – Сергей Постригань был бы рад попасть в спокойное место! – сразу произнес я.
   – Ты думаешь?
   – Так точно!
   – Расслабься, – насмешливо фыркнул Жаб.
   – Да, я уверен, – мне пришлось чуть понизить голос.
   – Почему?
   – Он сам сказал, когда подбривал мне шею.
   Я спохватился, что сболтнул лишнего, но слово не воробей, вылетит – не поймаешь.
   – Вот как? – кожа на лбу Жаба сморщилась от удивления. – Тоже мне, Постригань! Не то что постричь, кантик подровнять не может... Похоже, ты решил с ним поквитаться?
   – Нет, – ответил я, с трудом поборов въевшийся рефлекс говорить с начальством исключительно уставными фразами. В данной ситуации человеческий ответ показался мне намного уместнее. – Он просто рохля. Да еще и чистюля в придачу. Ему будет трудно на боевой базе.
   Витающая по комнате тополиная пушинка зацепилась за край рисунка с ракетной платформой.
   – Ладно, – взводный на секунду задумался. – На жаждущего мести ты действительно не очень похож. – Он нажал кнопку селектора и пророкотал в микрофон: – Дежурный!
   – Я! – донеслось из динамика.
   – Немедленно доставьте мне в кабинет вещи старшего курсанта Савельева из первого отделения и прикажите явиться с вещами старшему курсанту Постриганю.
   Я не знал, как себя вести. То ли вернуться к двери и принять стойку «вольно», то ли остаться рядом с командирским креслом. Второй вариант казался мне теперь неуместным, а первый подразумевал передвижение в кабинете начальника без команды.
   – Разрешите вернуться на место? – помучившись, спросил я.
   – Да, если хочешь, – безразлично ответил Жаб и снова нажал кнопку селектора. – Дежурный!
   – Я!
   – Через десять минут мою машину к воротам.
   – Есть!
   Сердце у меня забилось так, что жилки запульсировали на шее. Буря чувств нарастала во мне – смешанных, противоречивых. Я понял, что вот-вот навсегда уеду отсюда. Это походило на отпущение грехов, ведь все, что здесь случилось со мной, все мои ошибки, неточности, неловкие ситуации, покинут меня за дверью этого кабинета. Но в то же время неизвестность, ожидающая за тем же порогом, все сильнее начинала меня пугать. Наверное, Пас попросту был более чутким, он ощутил то же самое раньше.
   Жаб потер лоб ладонью, взглянул на меня и снова вдавил кнопку селектора. С удивлением я понял, что он тоже нервничает перед отъездом.
   – Дежурный! – произнес он в микрофон.
   – Я! – По интонации курсанта явственно слышалось, что именно он думает о столь частых вызовах.
   – Свяжитесь со старшиной взвода. Пусть он доставит мне новую рубашку размера «четыре-шесть». Немедленно!
   – Есть!
   Уже через пару минут старшина принес рубашку в кабинет. На его лице читалось вполне объяснимое удивление.
   – Доставлено по вашему приказанию, – доложил он, положив сверток на край стола.
   – Спасибо, свободны, – коротко кивнул Жаб. Старшина развернулся кругом и покинул кабинет.
   Я переоделся, ощущая себя змеей, меняющей кожу. Казалось, грязное пятно вобрало в себя все неприятности, случившиеся со мной за два года. Включая и горечь расставания с Лесей. В кармане грязной рубашки осталась фотография, на которой мы с ребятами сгрудились в парке, – я, Леська, Вовик Лукич, Милка и Рита с Вадиком. Я хотел вытащить снимок, но не решался проявлять телячью нежность при командире.
   – В утилизатор, – рявкнул Жаб, заметив мое замешательство.
   «В утилизатор так в утилизатор», – подумал я.
   Сердце на миг защемило, но тут же отпустило – я окончательно осознал, что с прошлым меня не связывает более ничего. Скомкав рубашку вместе со снимком, я швырнул ее в контейнер возле стены. В одну реку нельзя войти дважды. Захотелось наголо выбрить всю голову.
   – Разрешите пройти в уборную! – мне показалось уместным вновь перейти на язык уставных фраз. Слезы подступали к глазам.
   – Ступай. Бритва есть?
   – Так точно! – я хлопнул себя по карману.
   – Тогда вперед, охотник!
   – Есть!

За черту горизонта

   Когда я смывал остатки мыла со своей гладко выбритой головы, кто-то с шорохом протиснулся в приоткрытую дверь туалета. Отфыркавшись, я разглядел рядом Паса.
   – Извини, – он неуверенно пожал плечами и потер переносицу. – Жаб меня вызвал и сообщил, что забирает нас с тобой на свою базу в качестве пополнения.
   – Знаю. – Я закрыл кран.
   – Он сказал, что база очень спокойная.
   Мне было трудно понять, какие эмоции вызвало у него это известие.
   – Это правда, – ответил я.
   – Почему ты попросил именно меня? – Пас остановил на мне изучающий взгляд.
   – Ты что, откажешься отправиться в спокойное место без Влада?
   – Нет. Спасибо. – Он снова опустил взгляд. – Но я был уверен, что ты возненавидишь меня после того, что случилось.
   – Сделанного не вернешь, – миролюбиво отмахнулся я. – Это мелочи по сравнению с глубиной океана.
   – Да, – ответил Пас, поднимая взгляд.
   В его глазах я заметил огонек решимости.
   – Хочешь, я тоже побрею голову? – внезапно предложил он.
   – Зачем? – удивился я.
   – Тогда над тобой никто не будет смеяться. Как будто в учебке был карантин, и весь выпуск заставили выбриться наголо.
   – Как хочешь, – я не знал, что еще можно на это ответить.
   – Тогда подожди в коридоре, ладно? – Он вынул из кармана футляр с бритвой.
   Я пожал плечами и вышел.
   Неподалеку, за пультом дежурного, сидел на телефоне младший курсант. Судя по двум желтым нашивкам на рукаве, до выпуска ему оставался еще год. Он украдкой бросил на меня взгляд, в котором не было и тени насмешки, и я отвернулся, сделав вид, будто разглядываю плакаты со схемой кровообращения в жаберных полостях сверхглубинных скафандров. Неуверенность в моей душе сменилась жаждой перемен и восторгом ожидающей впереди стихии.
   «Барракуда меня дери! – подумалось под нарастающие удары сердца. – Скоро я буду стоять на палубе посреди океана!»
   В коридор вышел Пас. Уши на его выбритой голове забавно оттопыривались, но у меня это вызвало не насмешку, а чувство почти братской солидарности лысого к лысому. Я не удержался и хлопнул его по плечу.
   – Вперед, охотник!
   – Вперед! – Пас расплылся в улыбке. – Мы теперь с тобой два лысых хрена.
   – Точно! – подхватил я. – Может, создадим братство хреноголовых?
   – Давай, – согласился Пас. – Только ты председателем.
   Мы двинулись по коридору в кабинет Жаба. Дойдя до двери, я нажал кнопку звонка.
   – Где вас носит так долго? – пророкотал в ответ динамик.
   Дверь с шипением сдвинулась, и мы увидели командира, собирающего в сверкающий кейс личные вещи со стола. Он показался мне более устрашающим, чем обычно. И хотя росту в нем было меньше, чем во мне, зато он был грузным и широкоплечим – я бы не рискнул сразиться с ним в рукопашную.
   – Готовы? – он окинул нас оценивающим взглядом.
   – Так точно! – отрапортовал я, заметив у стены два походных рюкзака с нашими фамилиями.
   Мне показалось, что перед отъездом Жаб волнуется не меньше меня. Он захлопнул кейс, и щелчок замков повис в воздухе, как красная ракета сигнала к атаке.
   – Вперед, охотники! – рявкнул Жаб своим клокочущим голосом и покинул кабинет в несколько широких шагов.
   Мы подхватили рюкзаки и бросились по коридору следом за ним. Раньше наш взводный передвигался по училищу чинно, с достоинством, а сейчас бежал, не оглядываясь, словно, как и мы, старался поскорее отделаться от двух прожитых в учебке лет. Мы вырвались наружу, в теплый ветер, наполненный шелестом тополей. Тени стрижей метались под ногами, расчерчивая плац быстрыми, словно торпеды, следами. '
   Я разглядел машину, поджидавшую нас у ворот. Боги морские, что это была за машина! Настоящая бронированная амфибия океанского класса «KS-8». Штурмовой вариант. Направляясь к ней, я впервые ощутил себя не курсантом, а настоящим охотником. Это было исполнением мечты, ее воплощением в самом прямом смысле слова.
   Возле входа, ожидая построения, глазели на броневик наши сокурсники. Я скосил глаза, читая в их взглядах плохо скрытую зависть. Лишь кто-то из прихвостней Влада выкрикнул нам вслед:
   – Куда драпаете, сыкуны?
   Влад тут же отвесил ему подзатыльник.
   – Они уходят за горизонт, идиот... – Это было последнее, что я услышал.
   Взревел силовой агрегат амфибии, выпуская из выхлопных труб тугие струи белоснежного пара. Подвеска напряглась, чуть приподняв машину над дорожным покрытием, сухо зашипели тормозные колодки, отпуская огромные колеса из литой рифленой резины.
   – В отсек для десанта! – скомандовал Жаб.
   Сам он направился к кабине водителя, где располагалось командирское кресло.
   На учениях нам приходилось взаимодействовать лишь со старичками морского класса «S-3», «Симочками», как мы их называли, а эта амфибия в сравнении с ними выглядела как кашалот рядом с катраном – броневой утес в тумане выхлопного пара. Я сбросил рюкзак на землю, нащупал руками шершавую скобу лестницы и влез в распахнутый боковой люк. Пас подал мне рюкзаки и неуклюже забрался следом. Люк с завыванием встал на место. Внутри пахло горячим металлом, амортизаторной жидкостью и застоявшимся воздухом – так может пахнуть только боевая машина. Свет исходил из зарешеченного плафона на потолке, сверху свисали брезентовые петли – за них удобно держаться во время качки. В нише на стене был устроен чемодан автономного медицинского модуля.
   – Готовы? – прохрипел динамик внутренней связи голосом Жаба.
   Мы уселись на длинную скамью вдоль борта и поставили ноги на рюкзаки.
   – Так точно! – рявкнул я, по умолчанию взяв на себя обязанности старшего группы.
   Мотор взревел громче, и машина тронулась с места.
   У меня замерло сердце. Я зажмурился, не в силах справиться с нахлынувшими чувствами. Броневик медленно двигался по дорожке училищного городка, иногда притормаживал, иногда разгонялся, раскачивая нас на скамье.
   У меня над ухом лязгнул металл. Это Пас додумался открыть герметичные шторы стрелковой амбразуры. Порыв свежего ветра ворвался в отсек, я открыл глаза и развернулся, прильнув к бронированной щели. За ней уплывали назад тополя, волейбольная площадка и буфет, в котором мы, вечно голодные, отъедались печеньем и сметаной. Рокочущий двигатель вспугнул воробьиную стаю, и через минуту мы набрали крейсерскую скорость, покидая оазис училищного городка. За бортом потянулась бесконечная крымская степь, и вскоре нам надоело пялиться в амбразуру. Броневик мягко покачивало, как на волнах.
   – По-моему, имеет смысл подремать. – Я поставил ноги на рюкзак и уперся в переборку голым затылком. – А то барракуда его знает, что будет дальше.
   До умопомрачения приятно было сидеть с закрытыми глазами и представлять, будто не едешь по земле, а летишь по небу или плывешь по волнам. Иногда вдоль дороги попадались длинные ряды тополей, от которых солнечный свет на опущенных веках мелькал алыми сполохами, как на тренировках по ночной стрельбе в симуляторе.
   Так мы ехали до самого вечера. Порой мне надоедало сидеть с закрытыми глазами, и я устремлял взор в амбразуру, при этом набегающий поток воздуха врывался в нее, непривычно щекоча кожу на голове. Местность вокруг почти не менялась, однако становилась все более дикой. С трудом верилось, что сто лет назад здесь жили люди. Я попытался представить себе население Земли в шесть миллиардов человек, но в сравнении с оставшимся после войны миллиардом цифра казалась нереальной. Наверное, люди на улицах друг другу на ноги наступали.
   Амфибия свернула с шоссе и запылила по давно неезженому проселку.
   – Как ты думаешь, куда мы едем? – открыв глаза, спросил Пас.
   – Мне почем знать? – Я неохотно пожал плечами. – Может, на точку, с которой будем грузиться, может, в обычный порт. В Одессу, к примеру.
   – На прибрежной точке наверняка будут «старики» – в его голосе послышалось напряжение.
   – Боишься?
   – Боюсь, – признался Пас. – Говорят, они бьют молодых по поводу и без повода.
   – Здесь не будут. Мы чужаки, какое им до нас дело?
   – А там, на базе?
   – Там нужно держаться вместе, – пожал плечами я.
   – Это не поможет. Их больше, – Пас вздохнул.
   – Главное – не унижаться. Пусть лучше бьют.
   – Для кого лучше?
   Мне было сложно на это ответить, и я промолчал. Разговор сошел на нет, и мы с Пасом задремали под мерное взревывание мотора. Брезентовая петля покачивалась над моей головой, иногда задевая макушку. От неутихающей жары и пыльного воздуха нестерпимо хотелось пить.
   Вскоре за бортом показались тонкие мачты антенн, какие обычно торчат на прибрежных точках слежения. Водитель свернул с проселка и погнал амфибию прямиком к базе, через целинную степь.
   – Приехали, – глухо произнес Пас.
   – Держаться вместе! – напомнил я, чувствуя, как от волнения у меня в груди чаще забилось сердце. – И не показывать страха, если что.
   – Плохо, что мы лысые, как коленки, – вздохнул Пас.
   – Прорвемся! – без особой уверенности пообещал я.
   База была окружена редкими бетонными столбиками с натянутой между ними ржавой колючей проволокой. От кого понадобилось огораживать территорию посреди безлюдной степи, я не понял, поэтому логично было предположить, что точка слежения переоборудована из старинного военно-морского объекта. Их всегда обносили легкими укреплениями, скорее следуя букве устава, чем требованиям необходимости. Возле сторожки из белого камня в ограждении виднелись выкрашенные серой краской ворота. Амфибия остановилась перед ними, и воздух вздрогнул от мощного трехголосого воя – водитель, видимо, по приказу Жаба, включил боевую сирену, использующую давление выхлопного пара.
   Едва она стихла, из сторожки лениво выбрался охотник. Его темно-синяя рубашка была выправлена вопреки уставным нормам, а вместо штурмовых ботинок на нем оказались обычные пляжные шлепанцы, неуместно яркие в кажущемся запустении базы. Но самым броским в его внешности была безупречно гладкая лысина.
   – «Старик», – шепотом произнес Пас.
   – Не дрейфь! – я тихонько толкнул его локтем. – По крайней мере, он тоже лысый.
   – Вот за это нам и достанется! – хмуро предрек мой товарищ. – Может, это у них основные так помечаются.
   Я с трудом сдержал неуместный смешок, вспомнив салаг на плацу учебки.
   Ворота с грохотом уползли в сторону, и амфибия въехала на базу, обдав «старика» клубами пара. Двигатель заглох, наступила удивительная тишина, ощутимая лишь в таких вот диких местах. Она не была абсолютной, но все-таки это была именно тишина, наполненная утихающим к вечеру звоном цикад, едва слышным шипением воздуха в уснувших амортизаторах и мерным щелканьем остывающего мотора.
   Люк нашего отсека открылся. Жаб загрохотал ботинками, спускаясь из командирской кабины.
   – Эй, охотники! – послышался его голос. – На службе не спать!
   Я высунул голову из отсека. Стоящий у колеса Жаб показался мне не таким, каким я привык видеть его в учебке – там он выглядел хоть и страшным, но скучным, а здесь лучился весельем, силой и готовностью к самым неожиданным ситуациям. Передо мной был боец, а не преподаватель – рубашка выправлена, одна рука в кармане, другая вертит блестящий брелок на цепочке. Из-под рубашки торчат ножны глубинного кинжала.
   Я вдохнул пряный воздух и спустился по лестнице на плотный войлок степной травы. За мной выбрался Пас. Возле колес пахло перегретой броней и горячей резиной.
   – Смир-на! – негромко скомандовал Жаб, и мы с Пасом вытянулись по струнке, образовав шеренгу из двух человек. – Вольно.
   «Старик» осмотрел нас, задержавшись взглядом на заправленных по уставу рубашках, и ленивым шагом скрылся в сторожке. Жаб коротко глянул на наручный хронометр.
   – У вас есть час личного времени. С местными в конфликты не вступать. Если что, сразу ко мне. Я буду в штабе. Это вон там. – Он показал на большой холм, заросший травой, оттуда торчали трубы вентиляции, выкрашенные в защитный цвет. – Доступно?
   – Так точно! – ответил я.
   Жаб развернулся и направился к штабу. Когда он шел по сухой траве, из-под его ног во все стороны прыгали кузнечики с ярко-красными крыльями.
   – Пить охота, – сказал я.
   Пас тоже облизнул губы, но никто из нас не пожелал заходить в сторожку, где сидит «старик», чтобы спросить у него про воду.
   – Смотри, похоже, там колодец, – мой товарищ показал на металлическое корыто возле ограждения, рядом с которым виднелся решетчатый кожух водяного насоса.
   – Точно! – Я обрадовался не столько возможности напиться, сколько тому, что не придется встречаться со «стариком».
   По пути к колодцу меня здорово развеселило, как затравленно и робко озирается Пас. Зачем такого взяли в охотники – непонятно. Издали, со стороны моря, доносилось еле слышное стрекотание небольшого мотора. Я невольно прислушался и различил за холмом ближайшего подземного строения два мужских голоса. Один звучал возмущенно, владелец другого спокойно оправдывался, только я не мог разобрать слов. Во втором голосе хорошо различался клокочущий присвист, свойственный Жабу.
   «За что-то уже получил», – без всяких эмоций подумал я, нажимая кнопку насоса.
   Мотор загудел, заглушив прочие звуки. Когда мы с Пасом утолили жажду и вдоволь набрызгались, я остановил насос и тут же услышал из-за холма отчетливое слово «щенки», произнесенное возмущенным голосом. Жаб продолжал оправдываться. Пас делал вид, что не слышит, но я понял, что разговор о нас. Вообще-то не очень приятно, когда о тебе отзываются подобным образом, но мной овладела не столько обида, сколько банальное любопытство.
   «Не включай насос, – попросил я жестами Языка Охотников, которыми говорят в глубине. – Надо узнать, о чем они треплются».
   «Не вздумай! – показал Пас и схватил меня за рукав. – Поймают!»
   Я отдернул руку и изобразил жест, которого не найти в таблице пальцевых знаков. Это была одна из новаций, передававшихся в учебке из поколения в поколение – знак-иероглиф, обозначающий понятие «Иди на...».
   На вид до холма было метров тридцать, но мне пришлось двигаться осторожно, стараясь не шуршать травой, так что на преодоление этого расстояния понадобилось больше минуты. Достигнув подножия насыпи, я сел на корточки и прислушался, хотя можно было особенно не напрягаться – теперь слова звучали отчетливо.
   – ...И меня, и базу! – доносился незнакомый голос. – И сам спалишься, как салага! Ты окончательно двинулся на своей Поганке!
   – Но я еще ни разу тебя не подставил! – голос Жаба клокотал сильнее обычного. – И долгов за мной больше нет.
   – Ну, спасибо!
   – Зря ты так трясешься, – несмотря на ощутимое волнение, Жаб не позволял себе даже немного повысить голос. – Ни один эксперт не дознается, откуда концы.
   – А твои щенки? Они точно заметят ящики.
   – Они так напутаны перспективами дальнейшей службы, что думают пока только о собственных задницах.
   – Ладно, – примирительным тоном сказал незнакомец. – Может, ты и прав. Только будь осторожнее и не упирайся рогом, а то так и не доберешься до Индийского океана. О том, чтобы концов не нашли или нашли их в другом месте, я сам позабочусь. Ладно...
   Я понял, что подоспел к самому концу разговора, и поспешил ретироваться к колодцу, чтобы меня не застали врасплох.
   – Сейчас я подгоню своих на погрузку, – донеслось до меня окончание фразы, – а эти...
   Дальше я разобрать не смог.
   «Что там?» – жестами спросил Пас.
   «Похоже, Жаб замешан в каких-то темных делах, – показал я на пальцах. – Да еще и нас собрался в них втянуть».
   Затем я догадался включить насос и под прикрытием его шума вслух пересказал товарищу подслушанную часть разговора.
   – А что они будут грузить, ты понял? – спросил он мне в ухо.
   – Нет.
   – Жаль. Не хотелось бы с самого начала влипнуть в сомнительную историю.
   Мы выключили насос и вернулись к амфибии. Солнце только что село, отчего горизонт полыхал, как заросли тростника после массированного обстрела. Я уже собрался подняться по лесенке в отсек, но услышал, как из сторожки выходит посыльный. Пас схватил меня за рукав и потянул в тень между колесами.
   «Не хочется с ним встречаться», – показал он на Языке Охотников.
   «Думаешь, лучше прятаться, как пескарь в норе? »
   «Давай подождем, пока он зайдет обратно».
   По здравому размышлению я не стал возражать. От волнения мне дико захотелось есть, тем более что обед мы пропустили, а завтрак под насмешки не полез в глотку. Между тем посыльный достал из кармана черный мешочек, расшитый зелеными пятипалыми листьями, вынул из него небольшой прямоугольник бумаги и высыпал на него щепотку зеленого порошка. Затем убрал мешочек и ловким движением ладоней скрутил бумагу в рулон. В его руке я заметил обычный батарейный элемент от торпеды, но, несмотря на сгустившуюся тьму, можно было разглядеть приделанную сбоку кнопку, от которой к контактам элемента тянулась тонкая проволока. Больше всего это походило на самодельный походный примус сверхмалых размеров, но даже наперсток воды вскипятить на нем было бы затруднительно. Охотник щелкнул кнопкой. Тонкая проволочка между контактом и кнопкой моментально разогрелась до малинового свечения, посыльный сунул бумажный цилиндрик в рот и поднес к кончику раскаленную нить. Бумага тут же начала тлеть, а зеленый порошок образовал нечто вроде рыхлого уголька. Охотник зажмурился и втянул в себя дым, затем задержал дыхание. В свете лампы над крыльцом я видел две сизые струйки, сочащиеся из его ноздрей. Это выглядело так неестественно, что я испугался.
   Секунды через три посыльный резко выдохнул, выгнав дым из легких. Взгляд его выражал удовольствие. «Курит, – показал Пас. – Скорее всего коноплю». Я испугался. Еще в школе нам говорили, что вирус, породивший Десятилетнюю эпидемию, в первую очередь убивал курящих. Именно поэтому арабы, индусы и остальные народы, массово курившие табак или другие наркотики, вымерли почти полностью. Для многих людей слова «курение» и «смерть» стали синонимами. «Как он не боится? Вдруг вирус еще где-то остался?»
   «Вряд ли. Уже сто лет никто не болел». Но я не мог справиться со своими эмоциями. «Если мы отползем к холму, он нас не заметит», – родилось у меня предложение.
   «Давай», – Пас обрадовался возможности оказаться подальше от «старика».
   Не думая об испачканной форме, мы на карачках заползли за холм и только после этого перешли со знаков на шепот.
   – Что будем делать? – спросил я.
   – Надо найти Жаба. Иначе нарвемся на кого-то из «стариков» и нам вломят как следует. Штаб в двух холмах отсюда. К тому же жрать сильно хочется, а у взводного должен быть положенный нам сухой паек.
   Я не был против. Мы поднялись и почти обогнули первый холм, но резкий окрик из-за спины заставил нас обоих подпрыгнуть на месте:
   – Стоять!
   У меня чуть сердце не выскочило. Я резко обернулся и разглядел перед собой широкоплечего охотника с погонами без скобок. Взгляд у него был, как у глубоководной рыбы – глаза мутные, выпученные и налитые кровью. Между пальцами он сжимал такую же, как у посыльного, тлеющую самокрутку. У нас с Пасом тоже не было скобок, но выправленная по-стариковски рубашка незнакомца сразу определила нам место на иерархической лестнице.
   – Деньги есть? – тихо, но грозно прорычал охотник.
   – Есть, – выдохнул я, ощущая, как потоки адреналина разгоняются по моим жилам.
   В ушах зашумело от частого пульса.
   – Сколько? – уже более мирно спросил охотник.
   – А сколько надо?
   – Все.
   Такой подход меня несколько озадачил, но препираться я не стал и вынул из кармана несколько мятых купюр, оставшихся после вчерашнего посещения курсантского буфета.
   – А ты? – обратился охотник к Пасу, забрав у меня деньги.
   – Ничего не осталось, – ответил Пас.
   – Ладно. – Незнакомец спрятал мои деньги в карман и скрылся за склоном холма.