Ирина ЯСИНОВСКАЯ
ГРАНИЦА МИРОВ

   — …Граница — всегда Граница, — произнес старик, степенно оглаживая свою роскошную бородищу. — И не важно, что одна разделяет страны, другая — Миры, а третья — Времена. Главное, что Пограничник всегда защищает Рубеж. И Пограничник всегда прав…
Тир тайх Луира, трактат «Sfallias»
 
   Темный взгляд безумных глаз,
   На бедре клинок-убийца,
   Не вернуть последний шанс,
   И назад не возвратиться.
   Искры, блеск из-под копыт,
   Верный спутник — Черный Ветер,
   Распахнув крыла,летит
   Вслед за мной по белу свету.
   Нет того, кто б встать посмел
   Поперек моей дороги.
   Будь ты даже трижды смел,
   Шансов помешать немного.
   Мне открыты все пути,
   Где не страх, там сталь поможет.
   Не укрыться, не уйти,
   От меча никто не сможет.
   Проклят всеми и везде,
   Мое имя позабыто,
   Нет приюта мне нигде,
   Двери для меня закрыты.
   Кто такого пустит в дом?
   Гость такой нигде не нужен!
   Мрак на сердце черным льдом,
   А в ладонях мертвый ужас.
   И несет меня мой конь
   По дороге в бесконечность.
   Душу черный сжег огонь,
   Стали дни длиною в вечность.
   Ни друзей, ни близких нет
   У меня на белом свете,
   Лишь летит за мною вслед
   Верный спутник — Черный Ветер…
Тэм
 

ПРОЛОГ

   Бабка Стефания сидела на лавочке возле дома и, жмурясь, смотрела на солнце. Закат был бы великолепен, кабы не портила его грязно-серая дымка, затянувшая горизонт. Химкомплекс работал на всю мощность, отравляя воздух ядовитыми выбросами. И все равно даже это не могло полностью скрыть красоту заката — багрово-золотого, невероятного, магического, притягивающего взор старческих слезящихся глаз, бывших некогда изумительного василькового цвета.
   Бабка Стефания вздохнула и провела рукой по седым волосам, автоматически поправляя выбившуюся из строгой прически прядку. Пальцы болели, скрученные артритом, ныли много раз ломанные кости, предвещая скорую перемену погоды. И белел на старческой пергаментного цвета коже узкий и тонкий шрам, пересекающий лоб и левую скулу, разломивший идеальное полукружье седой брови на две уродливые половинки.
   Рука закончила путь по волосам, скользнула по шраму на лице, некогда тонкие и красивые пальцы погладили его, коснулись другого, такого же тонкого шрама на шее, сбегавшего от уха к горлу и ниже, за ворот идеально белой рубашки с кружевным отложным воротником. А потом рука мягко и красиво опустилась на высеребренное навершие трости, покрытое странными узорами. Ниже навершия на полторы ладони трость выгибалась причудливым эфесом с витой гардой и клеймом по центру — свернувшаяся спиралью змея, готовая к атаке и напружинившая тело. А ниже гарды начиналась самая обыкновенная трость, черная, с истертым серебристым узором, разобрать который уже было невозможно.
   Закат закончился. Золото и багрянец сползли с небесного купола, без боя уступая его надвигающейся ночи. На задергивающейся портьере темного неба загорелись первые звезды. Бабка Стефания смотрела на них, как до этого смотрела на закат, и продолжала о чем-то думать.
   — Что-то ты сегодня засиделась, Стефа, — прокаркал рядом старческий голос, и на лавочку опустилась еще одна бабулька. — Эх, Стефа, Стефа… Старые мы уже стали. Старые. Иногда кажется, что и молодыми-то не бывали. Да. Не бывали. Гляжу на нынешних и плачу. То ли дело мы были. Верно, Стефа?
   — Верно, Софьюшка, — тихо и скрипуче ответила бабка Стефания. Говорить ей было трудно, словно голосовые связки были толченым стеклом посыпаны. Она опять коснулась шрама на шее и поморщилась. Морщины, сетью брошенные на ее лицо, углубились, сделав его вообще уродливым.
   — Другие мы были, совсем другие, — тихо продолжила говорить бабка Стефания. — Не похожие ни на кого. И эти тоже ни на кого не похожи.
   — Во-во, — подтвердила бабка Софья. — И я говорю — ни на что не похожи. Надысь вот, иду, а эта молодежь стоит в подъезде и курит. И мало того, что курят, так еще и на пол сплевывают, и гогочут, что твоя лошадь.,.
   — Моя лошадь не гоготала, — тихо вставила в речь бабки Софьи Стефания. — Моя лошадь вообще молчаливая была. Храпела иногда, фыркала. Ржала уж совсем редко. Это первая. Остальные… Разные были…
   — Ой, Стефа, совсем с ума рехнулась! — всплеснула руками бабка Софья, — Ты чего ж несешь-то? Соображаешь? Откуда в городе лошади? Из богатых ты, что ль?
   — Не всю жизнь я в городе жила. — Бабка Стефания встала. Несколько секунд ей понадобилось, чтобы разогнуть скрученную хондрозом спину. Потом она тяжело оперлась на трость и опять взглянула на небо, — Пойду я, — сказала она совсем уж тихо. — Пойду. Сегодня домработница новая прийти должна… А время-то уж к ужину.
   — Ой, Стефа, опять ты со своей девчонкой разругалась? Чего ты их гоняешь-то постоянно? — Бабка Софья засмеялась сухим старческим дребезжащим смехом. — Хотя верно, хотят твою квартиру получить — пусть работают как след, а не как попало.
   — Именно. — Бабка Стефания позволила себе улыбнуться.
   Не прощаясь, бабка Стефания поковыляла к подъезду, мучительно выворачивая больные ноги. Кости и старые шрамы опять ныли, чесались и болели. Стефания оглянулась на провожающую ее странным взглядом бабку Софью и подумала, что надо подниматься на второй этаж, а лифта в их пятиэтажке нет.
   Бабка Стефания знала, что ее не любили в доме и во дворе. Невесть откуда взявшаяся, купившая за бешеные деньги квартиру со всей мебелью у уезжающих на Запад предыдущих владельцев, она жила скромно. Среди мусора соседи никогда не видели ничего особенного, кроме разве что банок из-под икорки красной. Любила, видать, бабка Стефания красную икру.
   И, верно, любила. В остальном же ее рацион был четко ограничен и просчитан. Она ела только то, что могло принести реальную пользу ее организму, а не то, что было вкусно.
   И все равно считали бабку Стефанию странной. Ведьмой ее считали. Могла она и зуб больной заговорить, и безнадежного на ноги поставить, и приворотное, безотказно действующее средство сварить, но редко, ой как редко помогала она людям, по каким-то своим критериям выбирая тех, кому помочь можно и нужно, и отсылая прочь с глаз тех, кому, как она думала, помощь не требовалась.
   Кроме того, знали мальчишки во дворе, как здорово умела бабка Стефания обращаться со своей тростью. Любили они с безопасного расстояния дразнить старуху «ведьмой», а когда доводили ее до белого каления, каким-то неведомым никому способом она оказывалась прямо в центре мальчишечьей стаи и охаживала ребятню по спинам увесистой тростью. Охаживала больно, но бережно — ни синяков, ни ссадин не оставалось никогда, но наука была крепкой.
   Много странностей замечали за бабкой Стефанией соседи, но не трогали сварливую старушку, боясь, что сглазит или порчу напустит. От нее всего ожидать можно было. Все запомнили историю с двумя ее домработницами, работавшими у нее подряд, одна за другой. Они оказались не в меру вороватыми, и сдачу, возвращаясь из магазина, клали себе в карман, а не Стефании в кошелек, и вещички утаскивали, но потом вдруг случилось что-то. На брюхе ползли к сидевшей на лавочке бабке Стефании и шипели, словно змеи, а у ног мирно и ласково улыбающейся старушки свернулись калачиком и застыли в какой-то невероятной позе. Обе девушки в психиатрическую клинику были помещены. Как знали соседи, обе они вообразили себя змеями, и вывести их из этого состояния оказалось невозможно.
   Побаивались бабку Стефанию в доме и во дворе. Знали, что есть у нее в квартире кладовка, куда никому из домработниц заходить было нельзя. Никогда. Но одна как-то раз умудрилась заглянуть и ахнула — стояли там латы рыцарские! Огромные, под потолок! И эта девушка была уволена.
   Домработницы у бабки Стефании были не роскошью, а насущной необходимостью. Была она стара, очень стара. По документам ей было восемьдесят шесть, а сколько на самом деле — не знал никто. Кроме старости у бабки Стефании было множество недугов, иногда укладывающих ее на несколько дней в постель. Это было унизительно и больно, но она терпела и ждала чего-то, не торопясь умирать. Какие-то денежные запасы, а также пенсия, вполне позволяли ей жить, но работать по дому она не могла. Потому и нанимала девушек, жаждущих обрести хорошую квартиру со всей мебелью. Бабка Стефания оформляла в их пользу очередное завещание. У соседа — нотариуса — всегда наготове был бланк со стандартным и давно им уже заученным текстом завещания, где было оставлено пустое поле для имени новой домработницы.
   Бабка Софья часто спрашивала у Стефании, что, мол, не боится ли она? Девушки-то с ней круглосуточно рядом были, могли и во сне придушить или же в еду чего сыпануть. Бабка Стефания улыбалась на эти вопросы, но не как всегда — ласково и добро, а по-иному — жестоко, зло. Улыбалась и отвечала, что не нашлось еще человека, способного ее убить. Мол, многие пытались, да не совладали. Куда уж молодым девкам до двухметровых мужиков!..
   Новая домработница уже пришла и сидела около двери, дожидаясь бабку Стефанию. Девушка сидела на небольшой спортивной сумке и, часто поправляя на переносице очки в тонкой оправе, читала какую-то книгу. Услышав шарканье старческих шагов, девушка вскинула голову и уставилась на тяжело поднимающуюся по лестнице бабку Стефанию. Немедленно она убрала книгу и бросилась помочь старухе подняться.
   — Вам на какой этаж? — спросила девушка, поддерживая бабушку под руку и позволяя опираться на себя всем весом. — Что ж вам внуки-то не помогут?
   — Нет у меня никого, — буркнула бабка Стефания, вырывая руку и подходя к двери своей квартиры. — Чего столбом встала? Вещи бери и заходи!
   Бабка Стефания неожиданно легко и быстро открыла дверь и первой вошла внутрь квартиры, Девушка протиснулась следом.
   Новую домработницу звали Жанной. Она понравилась Стефании с первого взгляда, что случалось крайне редко. Слишком уж не доверяла она людям.
   Жанна была высокой, ладно скроенной, с пышными светлыми волосами и довольно приятным, несколько треугольным лицом. Глаза у нее были бледного зеленого цвета, но от того не менее выразительные. Бабка Стефания сразу обратила внимание на правое плечо Жанны, развитое чуть сильнее левого. «Спортсменка», — определила Стефания и прошаркала на кухню, оставив открытой дверь и Жанну в коридоре.
   — Qi terr xessorra? — проскрипела бабка Стефания уже из кухни. — Дверь закрывай и иди сюда!
   Жанна вздохнула, аккуратно закрыла дверь, подняла с пола сумку и прошла на кухню, очень порадовавшую ее обилием современной техники. Правда, бардак здесь был страшный. Было видно, что никто не убирался на кухне, да и вообще во всей квартире несколько дней, а может, и недель.
   — Завещание завтра подпишу, коли понравишься ты мне, — бабка Стефания тяжело опустилась на табурет, поерзала, устраиваясь поудобнее. — Свари кофе. Поговорим.
   Жанна бросила сумку на пол, даже не пытаясь найти место почище и оглянулась в поисках кофе и кофеварки. Бабка внимательно следила за ней глазами и улыбалась. Жанна поняла, что это своего рода экзамен.
   Банка с кофе стояла на кухонном столе, а кофеварка оказалась спрятана в нише гарнитура изумительного сливового цвета. Жанна нашла чайную ложку, ополоснула ее под краном и спросила у бабки Стефании:
   — У вас есть гипертония?
   — Noen, — опять на непонятном языке ответила Стефания, и глаза ее хитро сверкнули. — Sia ilh paaqwe wes ouillas xoofe, ilh wes oui-ouillass xoofe. Noe hopras.
   — Хорошо, — Жанна пожала плечами. — Сделаю как себе. Все равно я не поняла ни слова. К сожалению, я не лингвист, а всего лишь… — она осеклась и замолчала.
   — Так кто же ты? — негромко поинтересовалась бабка Стефания через некоторое время, когда кофеварка заурчала.
   — Никто, — Жанна опять пожала плечами. — Вышвырнули меня с третьего курса из медакадемии. На педиатра я училась.
   — Ясно. — Глаза бабки Стефании обежали ладную фигуру Жанны. — Ты спортсменка?
   — В прошлом, — Жанна кивнула. — Фехтовальщица. Кандидат в мастера спорта.
   — Qi nomle wes ilh ifnatta saqweeiia? — Бабка Стефания засмеялась, словно сказала какую-то шутку. — А?
   — Все равно не понимаю, — равнодушно отозвалась Жанна. Странная старушка ее раздражала, но если Жанна хотела закрепиться в этом городе, то надо было терпеть. И ждать.
   Ждать она умела, но не любила.
   Жанна вздрогнула и оглянулась. Потом помотала головой, словно отгоняя морок, и принялась разливать по чашкам сварившийся кофе. Настроение было на нуле. И еще эта бабка Стефания… Жанна посмотрела на изрезанное сетью морщин лицо старухи и впервые заметила шрамы на ее лице и шее. Мысленно присвистнув, девушка покачала головой, поставила чашки на стол и сама села напротив бабки Стефании.
   — Поговорим? — миролюбиво предложила старушка. — Sia ilh wes saqwa kopra, Sqwilitto…
   — Поговорим… — Жанна уставилась в чашку, чтобы не видеть перед собой такого нелепого разломанного полукружья брови. Это раздражало и удручало, словно неведомый клинок изуродовал нечто большее, чем лицо совершенно чужой бабульки.
   — Со мной трудно, — на грани слышимости промолвила Стефания. Жанна поняла уже, что так бабка говорила из-за пересекающего горло шрама. Должно быть, были повреждены голосовые связки, и теперь она оказалась вынуждена говорить тихо.
   — Понимаю. — Жанна кивнула, помешивая кофе в чашке серебряной ложечкой, — У меня мама, пока жива была, лежала парализованная. Когда мне было три года, ее сбила машина, и с тех пор она не могла двигаться. Даже говорить не могла. Потом умер отец, и я вместе с теткой ухаживала за мамой. Так что меня трудно чем-то напугать.
   — Я не пугаю. Хотела бы напугать, Sqwilitto, я бы нашла другой способ. Sqwilitto, — опять назвала она Жанну странным именем. Оно было не знакомо девушке, но на интуитивном уровне чувствовалась в нем некая оскорбительность, унизительность даже.
   — Меня Жанна зовут, — напомнила девушка бабке Стефании.
   — Я помню, Sqwilitto. — Старуха криво усмехнулась, от чего стала походить на горгулью. — Не стоит напоминать мне очевидные вещи. Как это ни странно, но у меня хорошая память. Запомни это, пожалуйста.
   Жанна ничего не сказала, рассматривая кофе. Она уже поняла, что зловредная старуха найдет способ ее изводить. Найдет и применит его со всем старанием. Это было любимое развлечение всех больных и немощных. Жанна прекрасно это сознавала и была готова принять любые издевательства спокойно. Но бабка Стефания превзошла все ожидания.
   — Ты, значит, фехтовальщица, Sqwilitto… — проскрипела она презрительно. — Ну-ка, посмотрим, что ты умеешь.
   Бабка Стефания с трудом поднялась и поманила Жанну за собой в комнату. Девушка со вздохом встала и пошла следом. Комната оказалась довольно просторной, с хорошей, но совершенно безликой и невыразительной мебелью. Создавалось ощущение, что здесь не жили, а бывали лишь наездами, как в гостинице. В каждом доме есть своя индивидуальность. Здесь ее не было. Правда, кавардак здесь был еще хуже, чем в кухне.
   Бабка Стефания покопалась в куче сваленного прямо на полу, на дорогом немецком ковролине, пыльного барахла и вытащила металлический стержень длиной почти с обычную спортивную рапиру, привычную Жанне. Стержень, однако, был очень прочный, закаленный и лишенный даже намека на гибкость.
   — Ну-с… Посмотрим, — старушка хихикнула и протянула стержень Жанне. — К бою.
   — Стефания Александровна, — девушка взяла стержень, но пока просто крутила его в руках, не спеша становиться в стойку, — это опасное развлечение. А если я вас покалечу?
   — Меня? — Бабка Стефания тихо расхохоталась, — Попробуй, Sqwilitto!
   Жанне ничего не оставалось, как встать в стойку и надеяться на свое мастерство и медлительность старухи. Однако опять она ошиблась.
   Бабка Стефания перехватила свою трость одной рукой и встала в такую же, как и Жанна, стойку, но, разумеется, в зеркальном ее отражении. После секундной неподвижности старуха атаковала. Сделала она это столь стремительно и быстро, что Жанна даже не успела уйти в защиту. И получила увесистый шлепок по заднему месту. Как это получилось — девушка не заметила.
   Бабка Стефания провела еще две атаки и отступила. Обе атаки закончились шлепками, а сами движения Жанна упорно не успевала заметить.
   — Нападай, — потребовала старуха, и Жанна, уверившись, что с бабкой ничего не случится, атаковала из четвертой позиции. Старуха не отреагировала, как обычный фехтовальщик, а неожиданно прокрутила трость в руке, и металлический стержень со звяканьем ударил в стену, оставив на роскошных обоях внушительную вмятину.
   — Хватит. — Бабка Стефания опустила трость и тяжело на нее оперлась обеими руками, — Давно ты не практиковалась. Да и в реальном бою все равно от тебя толку не было бы. Фехтовальщик. Швейная машинка. С серьезным мечом долго не простоишь. Ладно, тебе-то не воевать… — Она помолчала, глядя в выложенный черно-белой клеткой пол. — Пойду я, посплю, В мои годы такие упражнения утомляют…
* * *
   Локи стоял на вершине Тимериннона и смотрел сквозь мутную дымку, заполняющую Врата Вершины. От мель-кавших всего секундой ранее картин рябило в глазах, а в голове что-то нехорошо позвякивало. Локи устал так, как не уставал давно. Когда-то он считал, что Владыка По-граничья, бог, не может уставать, а оно вон как вышло…
   Локи с шипением втянул воздух сквозь стиснутые зубы. По крайней мере, сегодня что-то изменилось, появилось хоть что-то определенное.
   Мановением руки убрав дымку, Локи шагнул сквозь кольцо Врат и остановился на верхней ступени гигантской лестницы, вырубленной в скале. Ниже на несколько ступеней сидел совершенно седой человек с безумным взглядом.
   — И чего тебе опять надо? — Локи демонстративно зевнул. — Ты же все сам прекрасно знаешь — без дозволения Владыки Тимериннона тебе не пройти Врата Вершины.
   — Да, да, Великий. — Седой человек упал животом на ступени и, извиваясь каким-то невероятным, невозможным образом, пополз к Локи. — Прошу, Великий Господин, позволь мне войти! Я молю тебя!
   Локи наклонился, и безумец замер, уткнувшись лицом в камень скалы Тимериннон. Рыжеволосый бог долго всматривался в затылок седого человека и усмехался.
   — Ты знаешь, почему тебе никогда не будет дозволено пройти Врата. — Локи выпрямился и нахмурился. Казалось, он даже стал выше ростом и шире в плечах, а Врата Вершины отозвались серебристым сиянием. — Вершина Тимериннона превратилась для тебя в цель всей жизни, но ты нарушил мой приказ не приближаться к ней. Ты снова сюда пришел. И с этого дня ты уже не сможешь даже подняться по лестнице. Прочь!
   — Ты заплатишь за это, Огненный Лис! — вдруг прошипел человек, вскакивая на ноги, и его изумрудные глаза загорелись огнем такой ненависти, что Локи едва удержался, чтобы не отступить на шаг, под защиту Врат. — Ты заплатишь за все, Огненный Лис! Ты проклянешь час своего рождения и тот день, когда твоя мать поцеловала твоего отца!..
   Локи не хотелось дальше слушать, и он взмахнул рукой. Седовласый безумец качнулся, словно под порывом сильного ветра, и исчез.
   — Да что ты теперь можешь, идиот? — пробормотал Локи, скидывая с себя маску Владыки Тимериннона. — Что ты теперь можешь?..
   Огненный Лис устало сгорбился и потащился по лестнице вниз, досадливо морщась от головной боли на каждом шагу…
 

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

   Стешка выглянула из-за двери на крыльцо и воровато осмотрелась. Соседских мальчишек не было видно, значит, путь был свободен. Стешка усмехнулась, поправляя за пазухой три припрятанных яблока, и скользнула на крыльцо. Стрелой промчавшись через палисадник, она выскочила на улицу и рванула к берегу близкой реки. Скатившись под обрыв, затаилась под поваленным недавней бурей деревом и прислушалась. Обычных, сопровождающих ее появление на улице дразнилок «Штефка-глефка» слышно не было, следовательно, мальчишки либо сидели по домам, либо работали в поле.
   Стешка поднялась на ноги, достала одно яблоко и неспешно побрела к лесу чуть выше по течению реки Са-рожки. Погода была чудесная — самое время для уборки урожая. Теплое и нежаркое солнце висело высоко, в обрамлении перистых облаков. Уже слегка пожелтевший к осени лес обещал кучу приключений и новых впечатлений, и Стешка радовалась, что удалось отвертеться от работы в поле. Это было просто невероятно трудно сделать, но сегодня ее очень удачно пробрал понос, и мать оставила единственную дочь дома. Правда, вечером, если родители и старший брат вернутся раньше обычного, Стефании грозила большая трепка, но…
   Но это потом. Вечером.
   Лес приближался. Стешка сгрызла первое яблоко и полезла за вторым. Босые ступни шлепали по песку, оставляя на нем ровную стежку следов, помеченную брошенным огрызком. В восемь лет люди редко думают о том, что надо заметать следы.
   Плеснула в реке рыбина. Судя по звуку, это была какая-то большая и, скорее всего, хищная рыба. Стешка швырнула в направлении разошедшихся по воде кругов огрызок и, разумеется, не добросила. Рассмеявшись, девчонка подпрыгнула и бросилась бежать.
   Домчавшись до опушки и ни капли не запыхавшись, она остановилась и оглянулась на деревню, видимую теперь целиком, потому что располагалась несколько ниже леса. Стешка нашла глазами свой дом, крытый цветной черепицей, —дом деревенского старосты. Скривившись, она продемонстрировала свое довольно скупое знание неприличных жестов, нахватанных от заезжих торговцев и волонтеров императорской армии.
   Успокоившись, Стешка пробралась через кусты на опушке и нырнула в лесную тень. В лесу пахло нагретыми сосновыми стволами, прелыми листьями ольх и берез, грибами и травой. Стешка обожала этот запах и сейчас больше всего походила на кошку, набредшую на разбитую хозяйкой крынку сметаны. В васильковых глазах девчонки плясали веселые искры, на лице застыла довольная улыбка. Она, принюхиваясь и стараясь найти новые запахи, почти бесшумно скользила по лесу. Треснула сухая ветка, и Стешка замерла, вглядываясь в пронизанные тонкими солнечными лучами кусты впереди. Неожиданно они раздвинулись, и показалась голова здоровенного лося. Животное принюхалось, фыркнуло и покосилось на девчонку темным глазом. Роскошные рога сохатого качнулись в такт движению, когда он сорвал мягкими губами лист с ближайшего куста. Стефа не шевелилась, зная, сколь редкостная удача ей улыбнулась. Лоси редко подходили к деревне, опасаясь встречи с охотниками, а этот словно вообще ничего не боялся. Он сорвал еще несколько веточек, переступил с ноги на ногу и вышел из кустов. Сохатый был огромен. Он был стар и, должно быть, помнил те времена, когда отец Стефании еще не встретил ее мать. Для девчонки это был предел давности.
   Лось наклонил голову и опять покосился на девчонку, попутно обрывая листья с низко склоненных ветвей березы. Стешка едва слышно вздохнула и пошевелила рукой. Сохатый вскинул голову, фыркнул, взбрыкнул задними ногами и унесся прочь, с хрустом продравшись через кусты.
   Стефа еще раз вздохнула, провела рукой по волосам и отправилась дальше. Белочки на верхних этажах лесного общежития устроили гонки друг за другом и что-то стрекотали. Где-то в стороне дятел долбил дерево. Стешка знала, что дятел не может не долбить, потому что клюв его постоянно перевешивает. Единственное, чего девчонка не понимала, — это как у дятлов голова не болит от постоянной долбежки.
   На ели клест шелушил шишку. Сойки громко ссорились и перелетали с места на место, указывая, где сейчас находится или какой-то крупный зверь, или человек. Поползень скользнул по сосновому стволу и застыл, заметив Стефанию. Девчонка улыбнулась ему и прошла мимо.
   На поваленном дереве замерла ласочка, уставившись на пришелицу черной бусинкой глаза. Стоило Стефании подойти ближе, как зверек исчез, сверкнув на солнце изумительной шубкой.
   Лес жил своей жизнью, и Стешка не собиралась в нее вмешиваться, сознавая, что она не вправе это делать. Она была здесь гостьей, но иногда ей очень хотелось стать своей, остаться здесь, носиться с белочками по сосновым и еловым веткам, порхать с сойками вслед за медведем или волком, с мышью прятаться днем в норе…
   На юге раздраженно затявкала лиса, и Стешка стремительно обернулась на звук. Просто так лисы не тявкали. Но все было тихо. Девчонка еще некоторое время прислушивалась к лесу. Все было спокойно. Однако лиса не унималась. Стефа пожала плечами и двинулась дальше.
   Через несколько минут, как раз, когда стих лай лисы, ока вышла на небольшую полянку, в обрамлении старых елей и ольх. Трава уже пожухла и не была такого сочного зеленого цвета, как месяц назад. Но это ни капли не волновало Стефанию. Она воровато оглянулась и нырнула под ближайшую ель. Через секунду она уже вернулась, держа в руках грубое подобие меча, вырезанного из дерева. Девчонка очень гордилась этим «оружием», потому что изготовила его сама, вечерами прячась от братьев и родителей в овчарне и строгая тупым ножом старую деревяшку.
   Стешка подошла к кусту бузины на краю поляны и встала в некое подобие правосторонней стойки. Она широко расставила ноги, чуть согнув их в коленях, и выставила перед собой совершенно прямую правую руку с мечом. Подобную стойку она как-то раз видела у одного из заезжих волонтеров, когда тот тренировался на улице. Стефания не могла видеть себя со стороны и не подозревала, сколь неуклюже и некрасиво выглядит.
   Закрыв глаза, девчонка некоторое время прислушивалась к своим ощущениям, а потом сделала резкий выпад в сторону куста. «Меч» скользнул между веток и вернулся в прежнее положение. Стешка улыбнулась и, открыв глаза, принялась наносить рубящие удары по ни в чем не повинной бузине. Листья сыпались на землю, хрустели ломающиеся ветки, и только поэтому Стефа не сразу услышала на сей раз злое и явно возвещающее об опасности тявканье лисы. Девчонка замерла и прислушалась: где-то далеко по лесу несся отряд конников. Копыта коней громко стучали по наезженной и утрамбованной земле тракта, ведущего к деревне.