Мощный удар в грудь отшвырнул его к стене. Будь Гюрята потяжелее раза в два, этот удар проломил бы ему грудную клетку, а так лишь кинул на стену. В груди, после каждого вздоха что-то захлюпало. Не в силах двинуться, ловя широко открытым ртом воздух, Гюрята сползал по стене.
Сквозь туман в глазах он видел надвигающегося как гора, монстра. Вывернуться уже не было возможности. И тогда Гюрята вспомнил, что ему когда-то говорил отец: "Удиви противника, и у тебя будет ценный миг его замешательства". Огромные лапы были уже рядом. Приняв комичную до абсурда позу, Гюрята скорчил смешную гримасу. Калина опешила и на секунду остановилась. Этой секунды было достаточно, указательные пальцы Гюряты вонзились ей в глаза. Бешеный визг наполнил церковь. Руки Калины хватали пустоту. Гюрята, отбежавший на безопасное расстояние, с ужасом взирал на дело рук своих. Обезумевшая от боли Калина вихрем понеслась по церкви. Один из людоедов, не успевший увернуться, одним махом ее мощных рук был разорван надвое.
- Опомнись, Калина! - крикнул Ярополк, но это лишь привлекло к нему ее внимание. Развернувшись, он попытался бежать, но, наступив на полу собственного плаща, упал.
Он еще стоял на одном колене, когда огромная фигура Калины нависла над ним. Ярополк был не из тех, кто при виде опасности закрывает глаза. Он хладнокровно ударил мечом в сердце и, отпустив рукоять меча, прокатился у нее меж ног. Пронзенная насквозь, Калина сделала еще несколько шагов и, крутанувшись на месте, рухнула на спину.
Первый пришел в себя Гюрята. В два прыжка покрыл он расстояние, отделявшее его от Калины. Наступив ей на грудь, он вырвал меч. Теперь в его руках было оружие. После гибели Калины и разорванного ее руками упыря, перед Гюрятой осталось четверо противников: Ярополк и трое его подручных. Эти трое уже двигались к нему, подняв топоры.
- Лапотники,- презрительно процедил Гюрята, прислоняясь спиной к стене.
- Стоять! - Резкий окрик заставил всех замереть. - Он мой!
Сбросив плащ, широко расставив ноги, Ярополк стоял посреди церкви. Он раскрутил перед собой меч Гюряты, с которым тот пришел в церковь, и уверенно пошел вперед.
Его слова были законом, и мрачные фигуры отступили в стороны.
- Ты не боишься, что я убью тебя? - Гюрята усмехнулся.
- О да, ты всегда лучше меня владел мечом. Но, брат мой любимый, за то время, что мы не виделись, я очень сильно прибавил.
Крутя мечами, они медленно сходились. Лязг первых пробных ударов огласил своды. Тяжелые двуручные мечи в руках братьев казались невесомыми перышками. Молча, все более распаляясь, они наносили и отражали удары. Гюрята сразу почувствовал опытную руку, руку большого мастера.
Все его хитрости разбивались о мастерство Ярополка, как вода о камень. Кружась вокруг Гюряты, Ярополк забавлялся, будто кот с мышью. Обходя защиту, его меч уже несколько раз бил Гюряту плашмя. Это могло продолжаться до бесконечности, как вдруг с улицы в церковь вбежал стоявший там на страже.
- Владыка! В деревне какая-то суета! - Ничего не отвечая, Ярополк сделал прыжок в сторону. Его меч, чиркнув по полу, зацепил лежавший плащ и бросил в лицо Гюряте. Ослепленный Гюрята почувствовал, как обожгло ноги. Выпустив меч, он грохнулся на пол. Попытался вскочить и снова упал, застонав от дикой боли. Вместо ног были культи, обрубленные ступни ног так и стались стоять на полу.
- Несите солому! - Ярополк распоряжался, уже не обращая на Гюряту внимания. Все засуетились, забегали, внося и укладывая у стен охапки соломы. Меч Гюряты еще дрожал, воткнувшись в пол в метре от него. Широкая спина Ярополка, такая ненавистная, была рядом. Неимоверным усилием воли Гюрята бросил тело к мечу. Его пальцы уже обвили рукоять, когда Ярополк стремительно развернулся. Нечеловечески взвыв, Гюрята покатился по полу. Кисти же его так и продолжали висеть, впившись в рукоять меча.
- Ну добей же меня!!! - невыносимо страдал Гюрята, корчась на полу весь в собственной крови.
- Зачем? Ты и так погибнешь в огне. Ну а если тебя спасут, то ты будешь весь остаток своей жалкой жизни страдать неполноценным. Ты уже не опасен ни для кого, ты теперь лишь жалкое насекомое, - и, швырнув факел в кучу соломы, Ярополк вышел из церкви.
- Проклинаю!!! Не я тебя, так потомки мои все поганые всходы твои из земли вырвут! Проклинаю!!!
* * *
Тимофей с отцом уже были порядком окосевшие от всего выпитого.
- Ну?
- Что?
- Сгорел он? - Тимофей пьяными глазами посмотрел сквозь отца.
- Нет. Его вытащили сбежавшиеся на пожар. Между прочим, твоя мать и, стало быть, ты в каком-то колене, черт его знает в каком колене, его потомки. А то распятье, что у матери в комнате, рукоять его меча.
- Ну?
- Что?
- Ну, аАнфиска-то тут причем?
- А... Анфиска в каком-то, черт знает в каком колене, потомок Ярополка.
- А откуда ты знаешь?
- А вот здесь уже нужно вспомнить те события, которые случились тут, когда ты учился. - Отец сделал неопределенный мах рукой в сторону потолка.
- Ну?
- Что?
- Ну, дальше рассказывай!
- Сейчас, - и отец извлек полный пузырь самогона.
- Хоттабыч, - пробормотал Тимофей.
Ненависть, испытываемая матерью Тимофея к семье Анфисы, для всех была необъяснима. Да и она сама, пожалуй, не смогла бы ее объяснить. Повода вроде бы и не было, тем более, что Анфиса, всегда приветливая и обходительная, была всем в деревне по сердцу. Но вот не могла ничего с собой поделать мать Тимофея, и все тут. Вся ее сухонькая фигурка наливалась черной ненавистью при малейшем упоминании об Анфисе или о ее родителях.
- Бог с тобой, Авдотья, чего ты на них взъелась? - пытался угомонить жену Егорыч.- Ну, чем они тебе досадили?
- Не знаю, Степа. Разумом не могу этого понять, но уж больно душа моя их ненавидит. Чувствую всем нутром зло в них. Бесово они отродье, Степан, и никто меня не переубедит.
Сердце матери сразу почуяло зарождение чувства между Тимофеем и Анфисой. Это был удар. Все внутри нее восстало против этого. Всеми возможными и невозможными средствами пыталась она разлучить их, оградить Тимофея от Анфисы. Будучи женщиной умной, она придумала довольно хитрую затею.
По соседству с ними жила семья Трифоновых. Сын их, ровесник Тимофея Григорий был влюблен в Анфису. Вот и решила Авдотья использовать в своих целях этого ограниченного парня. Дело закончилось печально. Доведенный до исступления бесплодностью своих попыток завоевать сердце Анфисы и ее насмешками, Григорий решился на насилие. Но на его беду поблизости оказался Тимофеи. Дрались стиснув зубы. Обладавший от природы завидной физической силой, Тимофей жестоко избил его. Получи это дело огласку, дорого бы стоили Тимофею сломанные ребра и сотрясение мозга, полученные Григорием. Но, по вполне понятным причинам, родители Григория шума поднимать не стали. Григорий же затаил в сердце своем злобу и, подловя момент, стрелял в Тимофея из охотничьего ружья. Убить он его не убил, но две картечины застряли у Тимофея в плече.^ Григорий был изобличен и после суда, как в песне поется, поехал из Сибири в Сибирь.
Наученная горьким уроком, мать больше не пыталась как-то воздействовать. Она решила просто удалить Тимофея от Анфисы.
Отъезд Тимофея на учебу в институт принес ей облегчение. Было убито сразу два зайца: он был далеко от Анфисы и получал образование, то есть путь к легкой жизни, которой не смогли добиться ни мать, ни отец. Оставалась еще одна проблема - переписка. Но, пораскинув мозгами, Авдотья и из этой ситуации нашла выход. Письма Тимофея к Анфисе и Анфисы к Тимофею прямиком от почтальона попадали к ней в руки. Этому способствовала страсть того к горячительным напиткам. Ради такого дела Авдотья не жалела самогона. И могло бы это все длиться очень долго, пока Анфиса и Тимофей не плюнули бы друг на друга, да опять вмешался случай.
Как-то, будучи "под мухой", проболтался почтальон.
Правильно говорят: "Что у трезвого на уме, то у пьяного на языке". Короче, дошла вся эта история с письмами до Анфисы. Скандал разразился посреди деревни. И у Авдотьи, и у Анфисы языки неплохо были подвешены. Ни та, ни другая за словом в карман не лазили. Кто уж из них на кого больше грязи вылил - трудно судить, но обиженной себя посчитала мать Тимофея. До вечера она распалялась, а потом двинулась в дом семьи Анфисы требовать извинений, как в запале крикнула, мужу. Отсутствовала она недолго.
Вернулась в каком-то -нервозном возбуждении. Пропустив вопросы мужа мимо ушей, заперлась в своей комнате и чтото долго писала.
Уже потом, после всех событий, перебирая лежавшие в шкатулке Авдотьи бумаги, Степан Егорыч более-менее смог понять, что было к чему.
Мать Тимофея была в секте "Защита Храма Божьего".
Переживя множественные гонения, секта лишь укрепилась и держалась на жесточайших законах дисциплины и повиновения. Проклятье Гюряты, брошенное вслед Ярополку, передавалось из уст в уста и стало чуть ли не девизом секты.
Судя по всему, в тот вечер Авдотья узнала, что Анфиса одна из потомков Ярополка. Писала же она, очевидно, насчет этого патриарху секты. Что она писала - неизвестно.
Сохранился лишь ответ патриарха, бережно запрятанный в шкатулку:
"Да возлюбит тебя Бог, сестра наша во Христе, Авдотья!
С великой радостью получил от тебя благостную весточку. Сведения, сообщенные тобой, наполнили душу мою умиротворением. Еще одним змеенышем яропелковым скоро станет меньше и еще одной оескорыстной заслугой перед Господом нашим Иисусом Христом у тебя станет больше. Для вырывания сорного всхода этого из земли посылаю тебе в помощь семерых псов Господних. Их предназначение охранять плоды дел Господних на этом Свете.
Да Возлюбит нас Бог!
С любовью к сестре своей
патриарх Тихон".
Целую неделю Авдотья не выходила из дому. С утра до вечера молилась и, соблюдая пост, не брала в рот ни крошки, только стакан воды выпивала утром и вечером. До разговоров с мужем не снисходила, и он, поначалу пытавшийся с ней заговаривать, отстал.
Через неделю вечером, уже укладываясь спать, Степан Егорыч услышал шум подъехавшей к дому телеги. "Кто бы это мог быть?" - подумал он. В дверь повелительно постучали. Чертыхаясь, хозяин спустился в сени.
- Кого нелегкая занесла? - не очень гостеприимно спросил он.
- К Вашей супруге, Авдотье. - Ответ, глухо раздавшийся из-за двери, большого удовольствия ему не доставил.
- К моей супруге в такой час не приходят.
- Открой! - вдруг раздалось за спиной.
Степан Егорыч обернулся. Жена, одетая в какое-то монашеское рубище, со свечой в руке, спускалась по лестнице.
- Открой, я давно их жду.
"Так их еще и несколько..." - про себя подумал Степан Егорыч, но дверь открыл. Через порог шагнули трое. Все как на подбор, рослые, широкие в плечах. Черные плащи-дождевики облегали могучие фигуры.
-Да возлюбит тебя Бог, сестра! Патриарх шлет тебе свой поклон.
- Я ждала вас. Откладывать незачем, идем.
- То есть как это идем? - вмешался Степан Егорыч. - В такой час я тебя никуда не пушу.
Первый из троих удивленно на него посмотрел, а потом перевел взгляд на Авдотью.
- Вы можете сделать, чтобы он нам не мешал? - в свою очередь взглянула на того Авдотья и, увидев, как кривая усмешка переломила тому губы, поспешно добавила:
- Только не причиняйте ему вреда.
От таких слов пальцы Степана Егорыча крепко вцепились в рукоять топора, а по спине пробежал неприятный холодок. В это время его глаза встретились с глазами незнакомца. Все окружающее куда-то исчезло, были только эти глаза, и он в них тонул. Откуда-то со стороны, вернее, со всех сторон, обволакивая сознание, послышался голос:
- Ты безволен!
Он стоял и смотрел, как выходили жена и незнакомцы.
Ему было все равно. Лишь под действием какого-то инстинкта стадности он двинулся следом. Во дворе стояла телега, на которй сидели еще четверо в таких же черных дождевиках. Обменявшись приветствиями с сидевшими на телеге, Авдотья вдруг увидела мужа.
- Почему он здесь?
- Не знаю, но нам он не будет мешать.
- Ну ладно. Я думаю, телега нам не понадобится. Идти недалеко. Идите за мной.- Авдотья зашагала к деревне, следом гуськом двинулись приехавшие. Теперь у каждого в руках были ружья и еще какие-то тюки. Чуть приотстав, с безумным взглядом шел, пошатываясь, Степан Егорыч.
Деревня как вымерла, даже собаки молчали. Зловещая группа, черная и ощетинившаяся стволами ружей, наконец достигла нужного дома. Дом семьи Анфисы стоял у самой околицы. Метрах в двадцати уже темнела стена деревьев.
- Птички спят в своем гнездышке, - прошептал один, похожий в своем черном плаще на ворона.
Быстро разбежавшись, "псы Господни" достали из тюков канистры, обливали стены дома бензином. Один из них закурил. Взяв прислоненные к стене грабли, подпер входную дверь. Несколько раз глубоко затянулся дымом и швырнул папиросу в лужу бензина под стеной. Взметнувшееся пламя быстро охватило дом.
- Полезут из окон, стреляйте.
Внутри дома раздались крики. Кто-то налег изнутри на дверь, но это было бесполезно. В окне мелькнуло чье-то лицо, но, увидев стоящих в свете пламени "псов Господних", поспешно отшатнулось.
- Посмотрим, что они выберут, смерть от пламени или от пуль, повернулся к Авдотье один из стоявших рядом.
Он посмотрел вдоль улицы.
- Люди на пожар сбегаются.- Взведя курки на двустволке, выстрелил в воздух. Бежавший к горевшему дому с ведрами народ, повернувшись, бросился обратно.
- Смотрите, они там! - вдруг закричала Авдотья, тыча пальцем в сторону леса. За околицей откуда-то из-под земли показались одна за другой две женские фигуры. Одна, девичья, быстро достигла леса и скрылась среди деревьев.
- Там подземный лаз из дома, - процедил один из "псов Господних", ловя на мушку фигуру, тяжело бежавшую к лесу. Из-под земли в это время выбирался мужчина. Грянул выстрел. Женщина, почти добежавшая до спасительных деревьев, упала. Мужчина пригнулся и, повернувшись, прыгнул обратно в лаз. Первой к лазу подбежала Авдотья.
Ненависть придавала ей силы.
- Там один остался. Отец Анфиски! - указывая на нору в земле, крикнула она.
- Ничего страшного, там и похороним. - Толовая шашка полетела под землю. Глухо прозвучал взрыв. Земля просела. Подземного лаза больше не существовало. Пока все занимались лазом, Авдотья подбежала к убитой и перевернула ее. Это была мать Анфисы. Вопль бешенства вырвался у матери Тимофея.
- Быстрее! - крикнула она, устремляясь в лес. - Анфиска сбежит!
- От нас не убежит. - "Псы Господни" рванулись следом.
- После этого никого из них больше никогда не видели.
Сгинули они, - заплетающимся языком закончил отец и посмотрел на Тимофея. Уронив голову на стол, сло-мленный крепкой самогонкой, Тимофей спал.
- Э... брат, да ты слабоват, - скорее сам с собой, чем с Тимофеем, заговорил Степан Егорьгч. - Коли ты сегодня не боец, то все дела придется делать мне самому. А что мы сделать были должны? - посмотрел он на спящего Тимофея и сам же ответил: - Мы должны были разобраться с покойницей.
Опрокинув стул, Егорыч вылез из-за стола. Зигзагообразно добрался до двери, на удивление точно попав в проем.
Трудно сказать, чем ему казался пол, возможно палубой корабля, попавшего в шторм. Взяв в комнате Тимофея мешок с кистями Анфисы, двинулся к лестнице, размахивая мешком, как канатоходец веером. С горем пополам спустившись по лестнице, долго и мучительно вспоминал, что же еще нужно сделать? Наконец вспомнил, нужно взять топор. На крыльце упал. Скатившись по ступенькам, он вставать не спешил. Лежал на земле и напряженно соображал, зачем нужен топор? Все-таки до него дошло, что топором нужно вырубить осиновый кол. Идти в лес за осиной было лень, и Егорыч направился к сараю. Из горы дров вытащил подходящую жердину. Тут он замешкался. Он не мог решить, осина это или береза.
"Плевать", - подумал он и принялся заострять кол. А ведь ему действительно попалась березовая жердь.
Погода бьша замечательная. Солнце припекало, но свежий ветерок разгонял духоту. Егорычу до прелестной погоды дела не было. Держа в охапке лопату, мешок, кол и топор он шагал к "нечистому кладбищу". Чтобы снова не пришлось сводить разъезжавшиеся в разные стороны глаза, он старался не смотреть по сторонам. Сконцентрировав все свое мутное внимание на тропе, он шагал как в туннеле.
Как всегда неожиданно, за поворотом открылось кладбище. Егорыч знал от Тимофея^где находится могила Анфисы, поэтому найти ее не составляло для него большого труда. Тем более, что и земля на ней бьша рыхлая, а не слежавшаяся. Эта могила среди остальных сразу бросалась в глаза, как бросается в глаза среди новеньких томов засаленная, часто читаемая книжка.
Деловито разложив все свое хозяйство на соседней могилке, Егорыч поплевал на руки и взялся за лопату.
Копать было легко, штык без усилий полностью уходил в землю.
"Раз она часто вылезает, то глубоко не забирается",- размышлял Егорыч, копая. Он выкопал уже с метр, как вдруг лопата ткнулась во что-то. Тут же ее выдернув, Егорыч посмотрел на штык, на нем бьша свежая кровь. Перекрестив себя, а заодно и могилу, Егорыч уже осторожнее продолжал вынимать землю. Наконец он увидел чёрное полотно, сквозь которое проступали очертания тела.
Утерев пот со лба, Егорыч бросил лопату. Ему вдруг ужасно захотелось посмотреть на Анфису. Взяв за край, он приподнял полотно.
- Свят, Свят.., - вырвалось у него. Он ожидал увидеть что-либо отвратительное, близкое к разложившемуся трупу.
Под покрывалом же в могиле лежало божественное создание. Пожалуй единственное, что покоробило его взгляд, это отсутствие у этого прекрасного тела кистей рук. Степан Егорыч знал, что Анфиса мертва уже несколько лет, но при взгляде на нее он усомнился в собственном рассудке. Казалось кощунством ставить слово Смерть рядом с ее именем.
Она будто спала. Ее ярко-алые губы изгибались в замечательной улыбке. Яркий румянец покрывал пленительно красивое лицо. Не в силах смотреть, чувствуя, что еще минута, и он не сможет выполнить то, ради чего пришел, Егорыч отпустил полотно. Трясущимися руками он развязал мешок и вытряхнул отрубленные кисти в могилу. Упав на дно, они закатились под полотно.
Холодная испарина покрыла лоб Егорыча, когда с колом в руках он встал на краю могилы. Предвкушение чего-то страшного навалилось на него. Его всего затрясло.
- А, гори все синим пламенем! - крикнул он и, широко размахнувшись, вонзил остро отточенный кол в тело Анфисы, проступавшее под полотном.
* * *
Поздно вечером Тимофей проснулся. Первым побуждением было опохмелиться. Спустившись в кухню, он извлек из шкафчика бутыль и налил полный стакан. Крякнул, осушил его и смачно захрустел, вытащив из кадушки горсть кислой капусты. Оклемавшись, вспомнил об отце.
- Батя! - помолчал, прислушиваясь. - Бать!
Не дождавшись ответа, Тимофей пошел наверх. Он обошел весь дом, не был только в своей комнате, а отца так и не нашел. С последней надеждой он заглянул в свою комнату.
Нет, отца здесь не было, но не хватало и еще чего-то. Он напрягся, вспоминая. Точно, не было мешка с кистями Анфисы. Сразу Тимофей не понял, зачем понадобился отцу мешок. Вдруг в его памяти всплыли слова отца: "Бросим ее поганые лапы в могилу и вобьем в нее, стерву, кол осиновый...
Да, сегодня и вобьем..."
Тимофей заметался. Ему было ясно, что отец ушел на кладбище, но он не знал, что делать. Тимофей вышел из своей комнаты и плотно закрыл дверь. Вернувшись в комнату отца, он бросился на кровать. Что-то острое уперлось в живот. Удивленный Тимофей откинул одеяло. Там лежало оплавленное и закопченое распятье. То распятье, что еще вчера Тимофей видел на стене в комнате матери,
- Что за чертовщина? - Тимофей не верил своим глазам. Он метнулся в комнату матери и, распахнув дверь, вообще опешил. Точно такое же распятье, что и у него в руках, целое и невредимое спокойно висело на стене. Поразмыслив, он понял:
- Вот, значит, что мать у Анфисы в доме увидела, рукоять меча Ярополка.
Тимофей швырнул распятье под кровать и вышел. Ни с того ни с сего в нем почему-то утвердилось решение идти за отцом на кладбище. Появилась какая-то уверенность, а может бесшабашность. Но стоило выйти из дому, углубиться в чащу, как уверенность улетучилась. Закусив губу, озираясь, Тимофей крался меж деревьев. Внезапно он замер и, затаив дыхание, прислушался. Впереди на тропе слышались приближающиеся шаги. Страх плеснулся в груди. Не разбирая дороги .Тимофей с тропы вломился в чащу. Но далеко убежать не удалось, в двух шагах от тропы он споткнулся. Уткнувшись лицом в мох, он лежал, боясь пошевелиться. Пульс бился в висках в такт шагам, звучавшим все ближе и ближе.
Шаги замерли напротив Тимофея. Казалось, остановившийся вглядывается в темноту, что-то почувствовав. Зарывшись в мох, Тимофей не то что посмотреть на тропу - глаза открыть и то боялся. "Лишь бы не привлечь внимание", - билось в мозгу. Шаги вновь зазвучали, удаляясь в ту сторону, откуда пришел Тимофей. Подождав, пока они затихнут вдали, Тимофей сел. Он сидея, уставившись в одну точку и беззвучно плакал. Он ненавидел себя за трусость, презирал, но ничего не мог с собой поделать. Желание идти вперед пропало. Все вокруг дышало угрозой, и лишь у себя дома было относительно безопасно.
Поминутно останавливаясь и прислушиваясь, Тимофей двинулся обратно. Он ни на секунду не забывал, что в ту сторону прошел "некто" и поэтому был настороже. Но ничего страшного не случилось, и до дому Тимофей добрался без приключений.
Закрыв за собой дверь и задвинув засов, Тимофей облегченно вздохнул. Опасность осталась за стенами, и он мог позволить себе расслабиться.
В полной темноте он поднялся на второй этаж. Коридор был слабо-слабо освещен свечой, которую он не потушил в комнате отца. Решив спать в комнате матери, Тимофей двинулся туда, предварительно захватив из комнаты отца свечу.
Проходя мимо своей комнаты, машинально закрыл полуоткрытую дверь. Он пошел дальше, а дверь за его спиной снова медленно открылась.
Раздевшись, Тимофей задул свечу и забрался на кровать.
Он лежал задумавшись и уже начал засыпать, как вдруг его размышление было прервано. По скрипу он пенял, что дверь в комнату открылась. Кто-то вошел, но больше Тимофей ничего не слышал.
- Кто здесь? - дрожащей рукой он нащупал спички и чиркал, но они ломались у него в руках. Наконец, спичка все-таки загорелась. Волосы зашевелились на голвве у Тимофея. Вытянув перед собой руки, весь в засохшей крови^к нему двигался бесшумно как воздух, безголовый труи.
- Где ты? - загробный голос раздался из самогв нутра чудовища.
Чтобы хоть что-то иметь в руках, Тимофей сорвал со стены распятье. Чудовище было уже рядом и его руки уже тянулись к Тимофею. Стремясь хоть на секунду отдалить весь ужас, Тимофей вжался в стену и ткнул перед собой распятьем. Пальцы трупа сомкнулись на распятье. Эффект был потрясающий. Казалось, в мертвеца ударила молния. Он грохнулся на пол и из него посыпались искры. Забившись в угол, ошарашенный Тимофей с ужасом взирал на происходящее. Нестерпимый визг резал уши. Мертвец катался по полу и из него шел дым. Казалось, это будет продолжаться вечность, но вдруг все прекратилось. Сжимая в руках распятье, мертвец неподвижно лежал на полу. Дым медленно вытягивался в открытую дверь. Только Тимофей собрался встать, как вдруг труп зашевелился и заговорил голосом отца:
- Я был послан, чтобы убить тебя, но в распятье страшная сила. Она вывела меня из-под власти дьявола. Теперь я могу защитить тебя. Но без головы я незряч. Ты должен принести мою голову. Иди и принеси. Она на "нечистом кладбище" возле могилы Анфисы.
Быстро одевшись, Тимофей бросился к двери.
- Быстрее! Пока не проснулись демоны! - неслись ему вслед слова отца. Сейчас тебе еще ничего не грозит!
Тимофей бежал к "нечистому кладбищу". Он беззаветно верил отцу и поэтому ничего не опасался. Беспорядочные мысли теснились в голове. Вихрем промчавшись меж могил, Тимофей подбежал к могиле Анфисы. Сразу увидев голову отца, он остановился, чтобы отдышаться.
- Тима! - раздался из могилы голос Анфисы.
Побледнев, Тимофей схватил голову отца и бросился прочь. Земля на могиле зашевелилась. Комья полетели в разные стороны. Хрипя, из могилы вылезла ведьма. Выбравшись на край, она пыталась выдернуть из своего тела березовый кол. Наконец, буквально с мясом, ей удалось его вырвать. Не выпуская кол из рук, она помчалась по тропе.
Ведьма настигла Тимофея уже в самых дверях. Он пытался захлопнуть дверь, но Анфиса успела всунуть между дверью и косяком кол. Все решали секунды. Спасти Тимофея мог только отец. Отпустив дверь, Тимофей ринулся по лестнице наверх, перепрыгивая через несколько ступенек.
Он ворвлся на второй этаж и бросился к комнате матери.
Уже на пороге комнаты, упав, ведьма схватила Тимофея за Hofy. Оставив в руках Анфисы ботинок, споткнувшись, Тимофей вкатился в комнату. Голова отца, выскользнув из рук, отлетела в дальний угол. Безголовый труп отца, сжав обеими руками распятье, стоял посреди комнаты. Вскочив, Тимофей забежал ему за спину. Ворвавшаяся Анфиса, увидев Егорыча с распятьем в руках, отшатнулась. Безголовое туловище бестолково топталось на одном месте, а Тимофей и ведьма метались вокруг него.
- Ну, приставь же меня к телу! - сказала из угла голова. - Я вижу, но не могу, а оно может, но не видит.
Используя момент, когда находился между туловищем отца и головой, Тимофей кинулся в угол. Он не успел лишь самую малость. Анфиса сбила его с ног и попыталась впиться зубами в горло. Он успел подставить руку, и челюсти ведьмы сомкнулись на его предплечье. От страшной боли у Тимофея в глазах потемнело. Затуманенным взором он увидел туловище отца с занесенным распятьем, выросшее за спиной Анфисы.
- Бей! - крикнула голова отца, и распятье с хрустом вонзилось Анфисе в спину.
Медленно Тимофей приходил в себя. Рядом, уставившись стеклянным взглядом в одну точку, лежала ведьма.
Туловище отца лежало метром дальше.
- Тимофей! - голова отца умоляюще смотрела на него. - Приставь меня к телу.
Медленно поднявшись, Тимофей взял голову отца и приставил к шее. На его глазах шрамы на шее отца стянулись. Через мгновенье на шее не осталось ничего, что бы говорило о том, что она была разорвана.
- Вот и все, - прошептал отец синеющими губами. - Помни, Тима, ты должен похоронить нас до завтрашнего полудня и вбить в могилы осиновые колья. Иначе мы будем выходить из могил. Помни, Тима, до полудня!
Уйдя в комнату отца, Тимофей уснул мертвым сном.
Разлепив глаза на следующий день, он взглянул на часы.
Семь утра. Можно было поспать еще часик. Проснувшись через некоторое время, он снова взглянул на часы. Семь часов. Уже понимая, но еще отказываясь верить, он поднес часы к уху, они стояли. Сорвавшись, Тимофей подбежал к окну и распахнул ставни. Солнце клонилось к западу. Полдень давно прошел. Через час Тимофей был уже далеко от деревни. То шагом, то бегом он стремился подальше от этого проклятого места.
Сквозь туман в глазах он видел надвигающегося как гора, монстра. Вывернуться уже не было возможности. И тогда Гюрята вспомнил, что ему когда-то говорил отец: "Удиви противника, и у тебя будет ценный миг его замешательства". Огромные лапы были уже рядом. Приняв комичную до абсурда позу, Гюрята скорчил смешную гримасу. Калина опешила и на секунду остановилась. Этой секунды было достаточно, указательные пальцы Гюряты вонзились ей в глаза. Бешеный визг наполнил церковь. Руки Калины хватали пустоту. Гюрята, отбежавший на безопасное расстояние, с ужасом взирал на дело рук своих. Обезумевшая от боли Калина вихрем понеслась по церкви. Один из людоедов, не успевший увернуться, одним махом ее мощных рук был разорван надвое.
- Опомнись, Калина! - крикнул Ярополк, но это лишь привлекло к нему ее внимание. Развернувшись, он попытался бежать, но, наступив на полу собственного плаща, упал.
Он еще стоял на одном колене, когда огромная фигура Калины нависла над ним. Ярополк был не из тех, кто при виде опасности закрывает глаза. Он хладнокровно ударил мечом в сердце и, отпустив рукоять меча, прокатился у нее меж ног. Пронзенная насквозь, Калина сделала еще несколько шагов и, крутанувшись на месте, рухнула на спину.
Первый пришел в себя Гюрята. В два прыжка покрыл он расстояние, отделявшее его от Калины. Наступив ей на грудь, он вырвал меч. Теперь в его руках было оружие. После гибели Калины и разорванного ее руками упыря, перед Гюрятой осталось четверо противников: Ярополк и трое его подручных. Эти трое уже двигались к нему, подняв топоры.
- Лапотники,- презрительно процедил Гюрята, прислоняясь спиной к стене.
- Стоять! - Резкий окрик заставил всех замереть. - Он мой!
Сбросив плащ, широко расставив ноги, Ярополк стоял посреди церкви. Он раскрутил перед собой меч Гюряты, с которым тот пришел в церковь, и уверенно пошел вперед.
Его слова были законом, и мрачные фигуры отступили в стороны.
- Ты не боишься, что я убью тебя? - Гюрята усмехнулся.
- О да, ты всегда лучше меня владел мечом. Но, брат мой любимый, за то время, что мы не виделись, я очень сильно прибавил.
Крутя мечами, они медленно сходились. Лязг первых пробных ударов огласил своды. Тяжелые двуручные мечи в руках братьев казались невесомыми перышками. Молча, все более распаляясь, они наносили и отражали удары. Гюрята сразу почувствовал опытную руку, руку большого мастера.
Все его хитрости разбивались о мастерство Ярополка, как вода о камень. Кружась вокруг Гюряты, Ярополк забавлялся, будто кот с мышью. Обходя защиту, его меч уже несколько раз бил Гюряту плашмя. Это могло продолжаться до бесконечности, как вдруг с улицы в церковь вбежал стоявший там на страже.
- Владыка! В деревне какая-то суета! - Ничего не отвечая, Ярополк сделал прыжок в сторону. Его меч, чиркнув по полу, зацепил лежавший плащ и бросил в лицо Гюряте. Ослепленный Гюрята почувствовал, как обожгло ноги. Выпустив меч, он грохнулся на пол. Попытался вскочить и снова упал, застонав от дикой боли. Вместо ног были культи, обрубленные ступни ног так и стались стоять на полу.
- Несите солому! - Ярополк распоряжался, уже не обращая на Гюряту внимания. Все засуетились, забегали, внося и укладывая у стен охапки соломы. Меч Гюряты еще дрожал, воткнувшись в пол в метре от него. Широкая спина Ярополка, такая ненавистная, была рядом. Неимоверным усилием воли Гюрята бросил тело к мечу. Его пальцы уже обвили рукоять, когда Ярополк стремительно развернулся. Нечеловечески взвыв, Гюрята покатился по полу. Кисти же его так и продолжали висеть, впившись в рукоять меча.
- Ну добей же меня!!! - невыносимо страдал Гюрята, корчась на полу весь в собственной крови.
- Зачем? Ты и так погибнешь в огне. Ну а если тебя спасут, то ты будешь весь остаток своей жалкой жизни страдать неполноценным. Ты уже не опасен ни для кого, ты теперь лишь жалкое насекомое, - и, швырнув факел в кучу соломы, Ярополк вышел из церкви.
- Проклинаю!!! Не я тебя, так потомки мои все поганые всходы твои из земли вырвут! Проклинаю!!!
* * *
Тимофей с отцом уже были порядком окосевшие от всего выпитого.
- Ну?
- Что?
- Сгорел он? - Тимофей пьяными глазами посмотрел сквозь отца.
- Нет. Его вытащили сбежавшиеся на пожар. Между прочим, твоя мать и, стало быть, ты в каком-то колене, черт его знает в каком колене, его потомки. А то распятье, что у матери в комнате, рукоять его меча.
- Ну?
- Что?
- Ну, аАнфиска-то тут причем?
- А... Анфиска в каком-то, черт знает в каком колене, потомок Ярополка.
- А откуда ты знаешь?
- А вот здесь уже нужно вспомнить те события, которые случились тут, когда ты учился. - Отец сделал неопределенный мах рукой в сторону потолка.
- Ну?
- Что?
- Ну, дальше рассказывай!
- Сейчас, - и отец извлек полный пузырь самогона.
- Хоттабыч, - пробормотал Тимофей.
Ненависть, испытываемая матерью Тимофея к семье Анфисы, для всех была необъяснима. Да и она сама, пожалуй, не смогла бы ее объяснить. Повода вроде бы и не было, тем более, что Анфиса, всегда приветливая и обходительная, была всем в деревне по сердцу. Но вот не могла ничего с собой поделать мать Тимофея, и все тут. Вся ее сухонькая фигурка наливалась черной ненавистью при малейшем упоминании об Анфисе или о ее родителях.
- Бог с тобой, Авдотья, чего ты на них взъелась? - пытался угомонить жену Егорыч.- Ну, чем они тебе досадили?
- Не знаю, Степа. Разумом не могу этого понять, но уж больно душа моя их ненавидит. Чувствую всем нутром зло в них. Бесово они отродье, Степан, и никто меня не переубедит.
Сердце матери сразу почуяло зарождение чувства между Тимофеем и Анфисой. Это был удар. Все внутри нее восстало против этого. Всеми возможными и невозможными средствами пыталась она разлучить их, оградить Тимофея от Анфисы. Будучи женщиной умной, она придумала довольно хитрую затею.
По соседству с ними жила семья Трифоновых. Сын их, ровесник Тимофея Григорий был влюблен в Анфису. Вот и решила Авдотья использовать в своих целях этого ограниченного парня. Дело закончилось печально. Доведенный до исступления бесплодностью своих попыток завоевать сердце Анфисы и ее насмешками, Григорий решился на насилие. Но на его беду поблизости оказался Тимофеи. Дрались стиснув зубы. Обладавший от природы завидной физической силой, Тимофей жестоко избил его. Получи это дело огласку, дорого бы стоили Тимофею сломанные ребра и сотрясение мозга, полученные Григорием. Но, по вполне понятным причинам, родители Григория шума поднимать не стали. Григорий же затаил в сердце своем злобу и, подловя момент, стрелял в Тимофея из охотничьего ружья. Убить он его не убил, но две картечины застряли у Тимофея в плече.^ Григорий был изобличен и после суда, как в песне поется, поехал из Сибири в Сибирь.
Наученная горьким уроком, мать больше не пыталась как-то воздействовать. Она решила просто удалить Тимофея от Анфисы.
Отъезд Тимофея на учебу в институт принес ей облегчение. Было убито сразу два зайца: он был далеко от Анфисы и получал образование, то есть путь к легкой жизни, которой не смогли добиться ни мать, ни отец. Оставалась еще одна проблема - переписка. Но, пораскинув мозгами, Авдотья и из этой ситуации нашла выход. Письма Тимофея к Анфисе и Анфисы к Тимофею прямиком от почтальона попадали к ней в руки. Этому способствовала страсть того к горячительным напиткам. Ради такого дела Авдотья не жалела самогона. И могло бы это все длиться очень долго, пока Анфиса и Тимофей не плюнули бы друг на друга, да опять вмешался случай.
Как-то, будучи "под мухой", проболтался почтальон.
Правильно говорят: "Что у трезвого на уме, то у пьяного на языке". Короче, дошла вся эта история с письмами до Анфисы. Скандал разразился посреди деревни. И у Авдотьи, и у Анфисы языки неплохо были подвешены. Ни та, ни другая за словом в карман не лазили. Кто уж из них на кого больше грязи вылил - трудно судить, но обиженной себя посчитала мать Тимофея. До вечера она распалялась, а потом двинулась в дом семьи Анфисы требовать извинений, как в запале крикнула, мужу. Отсутствовала она недолго.
Вернулась в каком-то -нервозном возбуждении. Пропустив вопросы мужа мимо ушей, заперлась в своей комнате и чтото долго писала.
Уже потом, после всех событий, перебирая лежавшие в шкатулке Авдотьи бумаги, Степан Егорыч более-менее смог понять, что было к чему.
Мать Тимофея была в секте "Защита Храма Божьего".
Переживя множественные гонения, секта лишь укрепилась и держалась на жесточайших законах дисциплины и повиновения. Проклятье Гюряты, брошенное вслед Ярополку, передавалось из уст в уста и стало чуть ли не девизом секты.
Судя по всему, в тот вечер Авдотья узнала, что Анфиса одна из потомков Ярополка. Писала же она, очевидно, насчет этого патриарху секты. Что она писала - неизвестно.
Сохранился лишь ответ патриарха, бережно запрятанный в шкатулку:
"Да возлюбит тебя Бог, сестра наша во Христе, Авдотья!
С великой радостью получил от тебя благостную весточку. Сведения, сообщенные тобой, наполнили душу мою умиротворением. Еще одним змеенышем яропелковым скоро станет меньше и еще одной оескорыстной заслугой перед Господом нашим Иисусом Христом у тебя станет больше. Для вырывания сорного всхода этого из земли посылаю тебе в помощь семерых псов Господних. Их предназначение охранять плоды дел Господних на этом Свете.
Да Возлюбит нас Бог!
С любовью к сестре своей
патриарх Тихон".
Целую неделю Авдотья не выходила из дому. С утра до вечера молилась и, соблюдая пост, не брала в рот ни крошки, только стакан воды выпивала утром и вечером. До разговоров с мужем не снисходила, и он, поначалу пытавшийся с ней заговаривать, отстал.
Через неделю вечером, уже укладываясь спать, Степан Егорыч услышал шум подъехавшей к дому телеги. "Кто бы это мог быть?" - подумал он. В дверь повелительно постучали. Чертыхаясь, хозяин спустился в сени.
- Кого нелегкая занесла? - не очень гостеприимно спросил он.
- К Вашей супруге, Авдотье. - Ответ, глухо раздавшийся из-за двери, большого удовольствия ему не доставил.
- К моей супруге в такой час не приходят.
- Открой! - вдруг раздалось за спиной.
Степан Егорыч обернулся. Жена, одетая в какое-то монашеское рубище, со свечой в руке, спускалась по лестнице.
- Открой, я давно их жду.
"Так их еще и несколько..." - про себя подумал Степан Егорыч, но дверь открыл. Через порог шагнули трое. Все как на подбор, рослые, широкие в плечах. Черные плащи-дождевики облегали могучие фигуры.
-Да возлюбит тебя Бог, сестра! Патриарх шлет тебе свой поклон.
- Я ждала вас. Откладывать незачем, идем.
- То есть как это идем? - вмешался Степан Егорыч. - В такой час я тебя никуда не пушу.
Первый из троих удивленно на него посмотрел, а потом перевел взгляд на Авдотью.
- Вы можете сделать, чтобы он нам не мешал? - в свою очередь взглянула на того Авдотья и, увидев, как кривая усмешка переломила тому губы, поспешно добавила:
- Только не причиняйте ему вреда.
От таких слов пальцы Степана Егорыча крепко вцепились в рукоять топора, а по спине пробежал неприятный холодок. В это время его глаза встретились с глазами незнакомца. Все окружающее куда-то исчезло, были только эти глаза, и он в них тонул. Откуда-то со стороны, вернее, со всех сторон, обволакивая сознание, послышался голос:
- Ты безволен!
Он стоял и смотрел, как выходили жена и незнакомцы.
Ему было все равно. Лишь под действием какого-то инстинкта стадности он двинулся следом. Во дворе стояла телега, на которй сидели еще четверо в таких же черных дождевиках. Обменявшись приветствиями с сидевшими на телеге, Авдотья вдруг увидела мужа.
- Почему он здесь?
- Не знаю, но нам он не будет мешать.
- Ну ладно. Я думаю, телега нам не понадобится. Идти недалеко. Идите за мной.- Авдотья зашагала к деревне, следом гуськом двинулись приехавшие. Теперь у каждого в руках были ружья и еще какие-то тюки. Чуть приотстав, с безумным взглядом шел, пошатываясь, Степан Егорыч.
Деревня как вымерла, даже собаки молчали. Зловещая группа, черная и ощетинившаяся стволами ружей, наконец достигла нужного дома. Дом семьи Анфисы стоял у самой околицы. Метрах в двадцати уже темнела стена деревьев.
- Птички спят в своем гнездышке, - прошептал один, похожий в своем черном плаще на ворона.
Быстро разбежавшись, "псы Господни" достали из тюков канистры, обливали стены дома бензином. Один из них закурил. Взяв прислоненные к стене грабли, подпер входную дверь. Несколько раз глубоко затянулся дымом и швырнул папиросу в лужу бензина под стеной. Взметнувшееся пламя быстро охватило дом.
- Полезут из окон, стреляйте.
Внутри дома раздались крики. Кто-то налег изнутри на дверь, но это было бесполезно. В окне мелькнуло чье-то лицо, но, увидев стоящих в свете пламени "псов Господних", поспешно отшатнулось.
- Посмотрим, что они выберут, смерть от пламени или от пуль, повернулся к Авдотье один из стоявших рядом.
Он посмотрел вдоль улицы.
- Люди на пожар сбегаются.- Взведя курки на двустволке, выстрелил в воздух. Бежавший к горевшему дому с ведрами народ, повернувшись, бросился обратно.
- Смотрите, они там! - вдруг закричала Авдотья, тыча пальцем в сторону леса. За околицей откуда-то из-под земли показались одна за другой две женские фигуры. Одна, девичья, быстро достигла леса и скрылась среди деревьев.
- Там подземный лаз из дома, - процедил один из "псов Господних", ловя на мушку фигуру, тяжело бежавшую к лесу. Из-под земли в это время выбирался мужчина. Грянул выстрел. Женщина, почти добежавшая до спасительных деревьев, упала. Мужчина пригнулся и, повернувшись, прыгнул обратно в лаз. Первой к лазу подбежала Авдотья.
Ненависть придавала ей силы.
- Там один остался. Отец Анфиски! - указывая на нору в земле, крикнула она.
- Ничего страшного, там и похороним. - Толовая шашка полетела под землю. Глухо прозвучал взрыв. Земля просела. Подземного лаза больше не существовало. Пока все занимались лазом, Авдотья подбежала к убитой и перевернула ее. Это была мать Анфисы. Вопль бешенства вырвался у матери Тимофея.
- Быстрее! - крикнула она, устремляясь в лес. - Анфиска сбежит!
- От нас не убежит. - "Псы Господни" рванулись следом.
- После этого никого из них больше никогда не видели.
Сгинули они, - заплетающимся языком закончил отец и посмотрел на Тимофея. Уронив голову на стол, сло-мленный крепкой самогонкой, Тимофей спал.
- Э... брат, да ты слабоват, - скорее сам с собой, чем с Тимофеем, заговорил Степан Егорьгч. - Коли ты сегодня не боец, то все дела придется делать мне самому. А что мы сделать были должны? - посмотрел он на спящего Тимофея и сам же ответил: - Мы должны были разобраться с покойницей.
Опрокинув стул, Егорыч вылез из-за стола. Зигзагообразно добрался до двери, на удивление точно попав в проем.
Трудно сказать, чем ему казался пол, возможно палубой корабля, попавшего в шторм. Взяв в комнате Тимофея мешок с кистями Анфисы, двинулся к лестнице, размахивая мешком, как канатоходец веером. С горем пополам спустившись по лестнице, долго и мучительно вспоминал, что же еще нужно сделать? Наконец вспомнил, нужно взять топор. На крыльце упал. Скатившись по ступенькам, он вставать не спешил. Лежал на земле и напряженно соображал, зачем нужен топор? Все-таки до него дошло, что топором нужно вырубить осиновый кол. Идти в лес за осиной было лень, и Егорыч направился к сараю. Из горы дров вытащил подходящую жердину. Тут он замешкался. Он не мог решить, осина это или береза.
"Плевать", - подумал он и принялся заострять кол. А ведь ему действительно попалась березовая жердь.
Погода бьша замечательная. Солнце припекало, но свежий ветерок разгонял духоту. Егорычу до прелестной погоды дела не было. Держа в охапке лопату, мешок, кол и топор он шагал к "нечистому кладбищу". Чтобы снова не пришлось сводить разъезжавшиеся в разные стороны глаза, он старался не смотреть по сторонам. Сконцентрировав все свое мутное внимание на тропе, он шагал как в туннеле.
Как всегда неожиданно, за поворотом открылось кладбище. Егорыч знал от Тимофея^где находится могила Анфисы, поэтому найти ее не составляло для него большого труда. Тем более, что и земля на ней бьша рыхлая, а не слежавшаяся. Эта могила среди остальных сразу бросалась в глаза, как бросается в глаза среди новеньких томов засаленная, часто читаемая книжка.
Деловито разложив все свое хозяйство на соседней могилке, Егорыч поплевал на руки и взялся за лопату.
Копать было легко, штык без усилий полностью уходил в землю.
"Раз она часто вылезает, то глубоко не забирается",- размышлял Егорыч, копая. Он выкопал уже с метр, как вдруг лопата ткнулась во что-то. Тут же ее выдернув, Егорыч посмотрел на штык, на нем бьша свежая кровь. Перекрестив себя, а заодно и могилу, Егорыч уже осторожнее продолжал вынимать землю. Наконец он увидел чёрное полотно, сквозь которое проступали очертания тела.
Утерев пот со лба, Егорыч бросил лопату. Ему вдруг ужасно захотелось посмотреть на Анфису. Взяв за край, он приподнял полотно.
- Свят, Свят.., - вырвалось у него. Он ожидал увидеть что-либо отвратительное, близкое к разложившемуся трупу.
Под покрывалом же в могиле лежало божественное создание. Пожалуй единственное, что покоробило его взгляд, это отсутствие у этого прекрасного тела кистей рук. Степан Егорыч знал, что Анфиса мертва уже несколько лет, но при взгляде на нее он усомнился в собственном рассудке. Казалось кощунством ставить слово Смерть рядом с ее именем.
Она будто спала. Ее ярко-алые губы изгибались в замечательной улыбке. Яркий румянец покрывал пленительно красивое лицо. Не в силах смотреть, чувствуя, что еще минута, и он не сможет выполнить то, ради чего пришел, Егорыч отпустил полотно. Трясущимися руками он развязал мешок и вытряхнул отрубленные кисти в могилу. Упав на дно, они закатились под полотно.
Холодная испарина покрыла лоб Егорыча, когда с колом в руках он встал на краю могилы. Предвкушение чего-то страшного навалилось на него. Его всего затрясло.
- А, гори все синим пламенем! - крикнул он и, широко размахнувшись, вонзил остро отточенный кол в тело Анфисы, проступавшее под полотном.
* * *
Поздно вечером Тимофей проснулся. Первым побуждением было опохмелиться. Спустившись в кухню, он извлек из шкафчика бутыль и налил полный стакан. Крякнул, осушил его и смачно захрустел, вытащив из кадушки горсть кислой капусты. Оклемавшись, вспомнил об отце.
- Батя! - помолчал, прислушиваясь. - Бать!
Не дождавшись ответа, Тимофей пошел наверх. Он обошел весь дом, не был только в своей комнате, а отца так и не нашел. С последней надеждой он заглянул в свою комнату.
Нет, отца здесь не было, но не хватало и еще чего-то. Он напрягся, вспоминая. Точно, не было мешка с кистями Анфисы. Сразу Тимофей не понял, зачем понадобился отцу мешок. Вдруг в его памяти всплыли слова отца: "Бросим ее поганые лапы в могилу и вобьем в нее, стерву, кол осиновый...
Да, сегодня и вобьем..."
Тимофей заметался. Ему было ясно, что отец ушел на кладбище, но он не знал, что делать. Тимофей вышел из своей комнаты и плотно закрыл дверь. Вернувшись в комнату отца, он бросился на кровать. Что-то острое уперлось в живот. Удивленный Тимофей откинул одеяло. Там лежало оплавленное и закопченое распятье. То распятье, что еще вчера Тимофей видел на стене в комнате матери,
- Что за чертовщина? - Тимофей не верил своим глазам. Он метнулся в комнату матери и, распахнув дверь, вообще опешил. Точно такое же распятье, что и у него в руках, целое и невредимое спокойно висело на стене. Поразмыслив, он понял:
- Вот, значит, что мать у Анфисы в доме увидела, рукоять меча Ярополка.
Тимофей швырнул распятье под кровать и вышел. Ни с того ни с сего в нем почему-то утвердилось решение идти за отцом на кладбище. Появилась какая-то уверенность, а может бесшабашность. Но стоило выйти из дому, углубиться в чащу, как уверенность улетучилась. Закусив губу, озираясь, Тимофей крался меж деревьев. Внезапно он замер и, затаив дыхание, прислушался. Впереди на тропе слышались приближающиеся шаги. Страх плеснулся в груди. Не разбирая дороги .Тимофей с тропы вломился в чащу. Но далеко убежать не удалось, в двух шагах от тропы он споткнулся. Уткнувшись лицом в мох, он лежал, боясь пошевелиться. Пульс бился в висках в такт шагам, звучавшим все ближе и ближе.
Шаги замерли напротив Тимофея. Казалось, остановившийся вглядывается в темноту, что-то почувствовав. Зарывшись в мох, Тимофей не то что посмотреть на тропу - глаза открыть и то боялся. "Лишь бы не привлечь внимание", - билось в мозгу. Шаги вновь зазвучали, удаляясь в ту сторону, откуда пришел Тимофей. Подождав, пока они затихнут вдали, Тимофей сел. Он сидея, уставившись в одну точку и беззвучно плакал. Он ненавидел себя за трусость, презирал, но ничего не мог с собой поделать. Желание идти вперед пропало. Все вокруг дышало угрозой, и лишь у себя дома было относительно безопасно.
Поминутно останавливаясь и прислушиваясь, Тимофей двинулся обратно. Он ни на секунду не забывал, что в ту сторону прошел "некто" и поэтому был настороже. Но ничего страшного не случилось, и до дому Тимофей добрался без приключений.
Закрыв за собой дверь и задвинув засов, Тимофей облегченно вздохнул. Опасность осталась за стенами, и он мог позволить себе расслабиться.
В полной темноте он поднялся на второй этаж. Коридор был слабо-слабо освещен свечой, которую он не потушил в комнате отца. Решив спать в комнате матери, Тимофей двинулся туда, предварительно захватив из комнаты отца свечу.
Проходя мимо своей комнаты, машинально закрыл полуоткрытую дверь. Он пошел дальше, а дверь за его спиной снова медленно открылась.
Раздевшись, Тимофей задул свечу и забрался на кровать.
Он лежал задумавшись и уже начал засыпать, как вдруг его размышление было прервано. По скрипу он пенял, что дверь в комнату открылась. Кто-то вошел, но больше Тимофей ничего не слышал.
- Кто здесь? - дрожащей рукой он нащупал спички и чиркал, но они ломались у него в руках. Наконец, спичка все-таки загорелась. Волосы зашевелились на голвве у Тимофея. Вытянув перед собой руки, весь в засохшей крови^к нему двигался бесшумно как воздух, безголовый труи.
- Где ты? - загробный голос раздался из самогв нутра чудовища.
Чтобы хоть что-то иметь в руках, Тимофей сорвал со стены распятье. Чудовище было уже рядом и его руки уже тянулись к Тимофею. Стремясь хоть на секунду отдалить весь ужас, Тимофей вжался в стену и ткнул перед собой распятьем. Пальцы трупа сомкнулись на распятье. Эффект был потрясающий. Казалось, в мертвеца ударила молния. Он грохнулся на пол и из него посыпались искры. Забившись в угол, ошарашенный Тимофей с ужасом взирал на происходящее. Нестерпимый визг резал уши. Мертвец катался по полу и из него шел дым. Казалось, это будет продолжаться вечность, но вдруг все прекратилось. Сжимая в руках распятье, мертвец неподвижно лежал на полу. Дым медленно вытягивался в открытую дверь. Только Тимофей собрался встать, как вдруг труп зашевелился и заговорил голосом отца:
- Я был послан, чтобы убить тебя, но в распятье страшная сила. Она вывела меня из-под власти дьявола. Теперь я могу защитить тебя. Но без головы я незряч. Ты должен принести мою голову. Иди и принеси. Она на "нечистом кладбище" возле могилы Анфисы.
Быстро одевшись, Тимофей бросился к двери.
- Быстрее! Пока не проснулись демоны! - неслись ему вслед слова отца. Сейчас тебе еще ничего не грозит!
Тимофей бежал к "нечистому кладбищу". Он беззаветно верил отцу и поэтому ничего не опасался. Беспорядочные мысли теснились в голове. Вихрем промчавшись меж могил, Тимофей подбежал к могиле Анфисы. Сразу увидев голову отца, он остановился, чтобы отдышаться.
- Тима! - раздался из могилы голос Анфисы.
Побледнев, Тимофей схватил голову отца и бросился прочь. Земля на могиле зашевелилась. Комья полетели в разные стороны. Хрипя, из могилы вылезла ведьма. Выбравшись на край, она пыталась выдернуть из своего тела березовый кол. Наконец, буквально с мясом, ей удалось его вырвать. Не выпуская кол из рук, она помчалась по тропе.
Ведьма настигла Тимофея уже в самых дверях. Он пытался захлопнуть дверь, но Анфиса успела всунуть между дверью и косяком кол. Все решали секунды. Спасти Тимофея мог только отец. Отпустив дверь, Тимофей ринулся по лестнице наверх, перепрыгивая через несколько ступенек.
Он ворвлся на второй этаж и бросился к комнате матери.
Уже на пороге комнаты, упав, ведьма схватила Тимофея за Hofy. Оставив в руках Анфисы ботинок, споткнувшись, Тимофей вкатился в комнату. Голова отца, выскользнув из рук, отлетела в дальний угол. Безголовый труп отца, сжав обеими руками распятье, стоял посреди комнаты. Вскочив, Тимофей забежал ему за спину. Ворвавшаяся Анфиса, увидев Егорыча с распятьем в руках, отшатнулась. Безголовое туловище бестолково топталось на одном месте, а Тимофей и ведьма метались вокруг него.
- Ну, приставь же меня к телу! - сказала из угла голова. - Я вижу, но не могу, а оно может, но не видит.
Используя момент, когда находился между туловищем отца и головой, Тимофей кинулся в угол. Он не успел лишь самую малость. Анфиса сбила его с ног и попыталась впиться зубами в горло. Он успел подставить руку, и челюсти ведьмы сомкнулись на его предплечье. От страшной боли у Тимофея в глазах потемнело. Затуманенным взором он увидел туловище отца с занесенным распятьем, выросшее за спиной Анфисы.
- Бей! - крикнула голова отца, и распятье с хрустом вонзилось Анфисе в спину.
Медленно Тимофей приходил в себя. Рядом, уставившись стеклянным взглядом в одну точку, лежала ведьма.
Туловище отца лежало метром дальше.
- Тимофей! - голова отца умоляюще смотрела на него. - Приставь меня к телу.
Медленно поднявшись, Тимофей взял голову отца и приставил к шее. На его глазах шрамы на шее отца стянулись. Через мгновенье на шее не осталось ничего, что бы говорило о том, что она была разорвана.
- Вот и все, - прошептал отец синеющими губами. - Помни, Тима, ты должен похоронить нас до завтрашнего полудня и вбить в могилы осиновые колья. Иначе мы будем выходить из могил. Помни, Тима, до полудня!
Уйдя в комнату отца, Тимофей уснул мертвым сном.
Разлепив глаза на следующий день, он взглянул на часы.
Семь утра. Можно было поспать еще часик. Проснувшись через некоторое время, он снова взглянул на часы. Семь часов. Уже понимая, но еще отказываясь верить, он поднес часы к уху, они стояли. Сорвавшись, Тимофей подбежал к окну и распахнул ставни. Солнце клонилось к западу. Полдень давно прошел. Через час Тимофей был уже далеко от деревни. То шагом, то бегом он стремился подальше от этого проклятого места.