Страница:
Юлия Алейникова
Дама с горгульей
© Алейникова Ю., 2013
© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2013
Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.
© Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес ()
© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2013
Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.
© Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес ()
Глава 1
Все гудело в доме, как в растревоженном улье. Елена Сергеевна Начинкина с сияющими глазами и раскрасневшимися щечками порхала по дому, сея повсюду хаос и разжигая и без того тлеющее в прислуге раздражение. Сегодня вечером у хозяйки дома намечался большой прием. Феерический, грандиозный, как и все прочие ее начинания. Елена Сергеевна пылала и искрилась от переполнявшего ее предвкушения. Все должно быть идеально, безупречно, восхитительно! Восторженные восклицания то и дело слетали с ее уст, изящные тонкие руки взлетали, словно крылышки колибри, указывая и направляя.
За нею, этим воздушным, восторженным созданием, облаченным в невесомый бледно-розовый пеньюар, украшенный пеной кружев, следовала, будто тень, сухая, плоская фигура, скучно-серая, угловатая, со скрипучим, бесцветным голосом, словно олицетворяя собой антитезу хозяйки дома. Это была ее карающая длань, домоправительница Чеслава Зиновьевна Червякова, которую подчиненные за «приятность» характера и манеру держаться «ласково» прозвали Чесоткой.
Сегодня был знаменательный для семейства олигарха Начинкина день – день рождения самого Вольдемара Сигизмундовича, совмещенный Еленой Сергеевной с новосельем. Конечно, ей не очень-то нравилось объединять два праздника в один, но олигарх Начинкин не выносил толпы посторонних в доме, а праздника ужасно хотелось. Поэтому пришлось напрягать фантазию, выкладываться из последних сил, дабы сделать его незабываемым. И поскольку лист календаря едва закрыл собой надпись «Хэллоуин», Еленой Сергеевной было принято смелое решение превратить торжество в бал-маскарад.
Хозяйка дома была натурой яркой, артистической, утонченной, одаренной изысканной фантазией, страстной и пылкой. Она была бывшей балериной. В молодые годы Елена Сергеевна блистала под сводами Мариинки, тогда еще прозывавшейся театром оперы и балета им. Кирова. Выступала хоть и не в главных партиях, но все же в сольных и, возможно, достигла бы большего, но тут ее заметил и за собой увлек Вольдемар Сигизмундович Начинкин. Юная балерина, будучи натурой цельной, не смогла разрываться между репетициями, спектаклями, уроками классического танца и глубоким, ярким, как пламя Прометея, чувством к супругу, светскими раутами, поездками в Париж, отдыхом на Мальдивах и бурным шопингом, поэтому спустя два года со дня бракосочетания покинула сцену, полностью посвятив себя семье. Об этой жертве она нередко в дальнейшем напоминала Вольдемару Сигизмундовичу в особенно острые моменты их семейной жизни.
В это хлопотливое позднее утро глава семейства отсиживался у себя в кабинете, совершенно безучастный к готовящемуся торжеству. В офис его сегодня не пустили. Елена Сергеевна, зная нелюбовь мужа к подобным торжествам, опасалась, что он вовсе не появится на празднике, а потому предпринимала меры. И в западном крыле дома, где располагался хозяйский кабинет, сейчас царили тишина и покой, все двери туда были плотно прикрыты. Но это был единственный уголок мира и спокойствия в огромном доме.
Госпожа Начинкина смерчем пролетела парадную анфиладу, раздала тысячу противоречивых указаний прислуге и, оставив свою серую тень, своего цербера бдеть недремлющим оком за приготовлениями к маскараду, легко вспорхнула по лестнице на второй этаж. Тут ее хорошенькое, еще не потерявшее естественной прелести личико вытянулось и утратило беззаботное сияние, украшавшее его все утро. Потому что она увидела, что посредине верхней площадки, как изваяние пушкинского Командора, стоит ее свекровь.
Галина Станиславовна Начинкина не любила невестку. В том плане, что не испытывала к ней любви. Но и ненависти к Елене Сергеевне родительница олигарха также не питала. Просто не могла воспринимать ее всерьез. Вот уже четверть века ее сын был женат на этой легкомысленной особе, а Галине Станиславовне, вопреки всякой логике, до сих пор казалось, что у сына мимолетное увлечение. Вот первую свою невестку она не любила по-настоящему, крепко. Так крепко, что до сих пор с трудом держала лицо в ее присутствии. А балерина… Ну как можно всерьез воспринимать женщину размером с чихуа-хуа и с фигурой двенадцатилетней девочки, которая целыми днями машет ногами в своей комнате, по каждому пустяку закатывает истерики, носит нелепые попугайские наряды и устраивает в мужнин день рождения маскарад в стиле графа Дракулы?
Да, да, представьте себе, глупышка составила список возможных масок, среди которых фигурировали такие персонажи, как Генрих Восьмой, Екатерина Медичи, Малюта Скуратов, Дарья Салтыкова, Нерон и Калигула, фея Моргана и прочие в том же духе! Сама собиралась предстать на этом шабаше в образе единственного светлого ангела среди сборища темных сил, а несчастного Вольдемара Сигизмундовича, своего супруга, обрядить не кем иным, как именно графом Дракулой.
Естественно, Галина Станиславовна от участия в таком безобразии отказалась. Ей, как заслуженному российскому педагогу с сорокапятилетним стажем, даже смотреть на подобное не пристало.
Но посмотреть, если честно, хотелось. И Галина Станиславовна, движимая любопытством, решила спуститься вниз, чтобы взглянуть на придумки невестки, неуемной в своем стремлении придать новому особняку Начинкиных соответствующий, по ее мнению, вид. Как будто и так недостаточно! Ведь эта любительница дешевой театральщины при строительстве скопировала знаменитый киевский Дом с химерами архитектора Городецкого, нынешнюю резиденцию украинского президента. Облицованный серым камнем фасад особняка щедро украшали горгульи, химеры, слоны, носороги, жабы, змеи, уродливые карлы, тритоны и прочая фауна. Утешало лишь то, что киевский собрат их нового фамильного монстра считался признанным памятником архитектуры стиля модерн.
Так вот, движимая любопытством Галина Станиславовна самым прозаическим образом столкнулась на лестнице с невесткой. Признавать свои слабости Галина Станиславовна не любила, тем более она, педагог с сорокапятилетним стажем, не привыкла публично терять лицо, а потому тут же недовольно поджала губы и с высокомерным осуждением воззрилась на милое создание в розовом пеньюаре, с завидной легкостью на одном дыхании одолевшее парадную мраморную лестницу.
– Ой! Галина Станиславовна! Вы вниз? – засюсюкала растерявшаяся Елена Сергеевна.
Образ свекрови вызывал в ней если не страх, то определенный трепет. Бывшая балерина считала ее бесчувственной сушеной воблой, а в сердцах, в узком кругу подруг, называла родительницу мужа не иначе как «наша училка». Вообще-то причин для жалоб на Галину Станиславовну у нее было немного, но как приятно, сладко всхлипнув, пожаловаться на тиранию свекрови и встретить ответный хор полных сочувствия и понимания голосов.
– Да. Хотела узнать у тебя, в котором часу ожидаются гости, и предупредить Чеславу, что я ужинаю у себя, – чопорно ответила «королева-мать».
– Она уже в курсе, я ее предупредила. Галиночка Станиславовна, может, все-таки поужинаете с нами? Можете без костюма. Все же у Волика день рождения! – защебетала Елена Сергеевна, в душе надеявшаяся на твердый отказ.
– Елена, я уважаемый человек, педагог с почти пятидесятилетним стажем, среди моих бывших учеников есть профессора и академики. Так неужели ты думаешь, я стану участвовать в твоем балагане? – строго сдвинув седые, выщипанные в ниточку брови, спросила Галина Станиславовна. – Лучше ответь мне, Агриппина приедет?
– Ну, разумеется.
– Как появится, скажи ей, пусть зайдет ко мне. И непременно до праздника.
Агриппина Начинкина стояла в хвосте длинной пробки, вытянувшейся разноцветной гусеницей вдоль всей набережной. Была пятница, часы показывали начало пятого, за окном моросил мелкий серый дождик, впереди ее ожидал мучительный вечер в кругу малознакомых людей, при полной невозможности покинуть вечеринку до самого ее финала. А учитывая размах обычных маменькиных праздников, долгожданный финал наступит часов в пять утра. Агриппина положила подбородок на руль и почувствовала себя невинно осужденной, всходящей на эшафот. Впрочем, те, наверное, меньше страдали, поскольку сами выбирали собственную участь. Ее же судьбу предопределило рождение.
Конечно, многие из нынешних знакомых девушки посчитали бы ее жалобы пустым капризом избалованной особы. Но что они знают об изнанке ее жизни? Ничего! Богатые родители и дом – полная чаша еще никому не гарантировали счастья. Ей вообще часто казалось, что аист, разносивший младенцев в ночь ее рождения, чего-то там напутал и принес Агриппину не по адресу. А иначе как можно объяснить ее духовное сиротство в кругу семьи?
Вы хоть представляете, каково это жить на свете, когда все, даже собственное имя ранит тебя, стоит кому-то из окружающих обратиться к тебе? Вот Агриппина представляла.
Ее экзальтированная мамочка, с восторгом ожидавшая рождения дочери, мечтала вырастить из крошки великую балерину и после долгих раздумий выбрала ей соответствующее будущему имя – Агриппина, в честь великой, непревзойденной Агриппины Вагановой, гениального педагога и хореографа, чье имя с гордостью носит Академия русского балета, храм искусства, в котором Елена Сергеевна Начинкина, в девичестве Воробьева, провела лучшие годы детства и юности. Не учла счастливая мать лишь нелепого сочетания имени, отчества и фамилии, стараниями родственников доставшихся несчастной малютке, – Агриппина Вольдемаровна Начинкина звучало как издевка. Не говоря уже об уменьшительно-ласкательных вариантах имени «Агриппина», из которых «Гриппа» было не худшим вариантом, хотя и звучало скорее как диагноз.
В довершение всего девочка оказалась совершенно бездарной в отношении хореографии и артистической карьеры. Она с детства не любила танцевать, была неуклюжей, немузыкальной, всячески сопротивлялась любым попыткам развить в ней якобы глубоко спрятанные таланты, ненавидела публичность, болезненно стеснялась гостей и, естественно, с треском провалила вступительные экзамены в академию, несмотря на многочисленные занятия с дорогими репетиторами и старания матери. После чего окончательно осознала свою полную несостоятельность и отправилась учиться в обычную гимназию с математическим уклоном.
Итак, ни артистизма, ни тонкости натуры в девочке не просматривалось. Мать была разочарована. Но и другие родственники не находили в малютке никаких особых талантов и дарований. Бабушка Галина Станиславовна, проработавшая всю жизнь учителем словесности в средней школе, страстная почитательница пушкинского таланта, мечтавшая в душе о Пушкинском доме, научных трудах и литературных вечерах, обнаружила во внучке полное равнодушие к поэзии в частности и к литературе вообще. Отец, Вольдемар Сигизмундович, был слишком занят, чтобы уделять дочери много внимания, но все же успел убедиться, что в ней нет задатков лидера, от природы она наделена весьма скромными амбициями, и никаких грандиозных свершений от юной Агриппины больше не ожидал, предоставив ей возможность развиваться естественно.
Хорошая, а скорее даже отличная успеваемость Гриппы в школьных науках впечатления на родственников не производила. Да и на саму девочку тоже. Ибо она, будучи человеком неглупым, вслед за родственниками была вынуждена признать себя личностью заурядной, принять это как данность и жить дальше. Единственное, что ее мучило, это попытки родственников вытащить ее на свет из спасительной уютной тени, а также вызывающая оригинальность собственного имени, совершенно не сочетающаяся с такой серой личностью и, следовательно, вносившая дисгармонию в существование этой самой личности.
Гриппа с отличием окончила гимназию, поступила в университет на математико-механический факультет, окончила его с отличием, поступила в аспирантуру и готовилась в ближайшее время с блеском защитить диссертацию, став кандидатом наук. Название Гриппиного научного труда ни один из ее родственников повторить не смог бы, но, впрочем, никто и не пытался. После защиты Гриппа мечтала остаться работать преподавателем на родной кафедре. Все это воспринималось родными с умеренным равнодушием. Для них девушка была прежней серой мышкой, замкнутым и бесталанным человеком, прячущимся в мире скучных цифр, таких же скучных, как и она сама.
Едва окончив университет, Гриппа сбежала из семьи в купленную отцом однокомнатную квартиру, причем, по ее требованию, в обычном доме. Родители были в шоке от подобного требования и долго сопротивлялись, пытались поселить в роскошные апартаменты в клубном доме на Крестовском острове. Но Гриппа твердо стояла на своем и в итоге въехала в выбранную ею самой квартиру в недавно возведенном здании поблизости от университета, в Петергофе.
Ремонт в квартире делала мама, но это уже было чепухой. Гриппе купили скромный «Опель Астру» рядового серебристого цвета, и девушка зажила новой жизнью, мечтая о собственной зарплате и о полной и окончательной независимости от семьи. И все у нее стало налаживаться. У Гриппы появились друзья, ничего не знавшие о масштабах благосостояния ее родственников, милые, обычные люди, среди которых девушка чувствовала себя уютно и комфортно. Она училась жить как все и была почти счастлива. Огорчали ее лишь регулярные семейные торжества, избежать посещения которых не было никакой возможности.
Одним из таких, в котором никак нельзя не принимать участие, должен стать сегодняшний праздник.
Ладно, уговаривала себя Гриппа, главное – продержаться до полуночи, а там можно тихонько сбежать наверх. К тому же мать говорила о каком-то маскараде. Если повезет, маска будет неброской и полностью ее скроет. О костюме, в который придется облачиться, Гриппа имела весьма смутное представление, ибо выбирала его, конечно, мамочка. И, естественно, с прицелом.
Два года назад родительница Гриппы поставила перед собой нелегкую задачу – выдать любимое, но неказистое чадо замуж. Пристроить, чтоб голова уже не болела. На саму Агриппину мама в этом вопросе не надеялась. И, в общем-то, правильно. Потому что Гриппа близких отношений с противоположным полом отродясь не имела, зато имела массу комплексов на сей счет. Хотя с давних лет у нее был дежурный поклонник, запасной вариант на крайний случай – сын папиного зама Илья Тиховлиз. Тот долгие годы ухаживал за Гриппой важно и обстоятельно, с дальним прицелом. Сама же девушка совершенно не питала по его поводу никаких иллюзий. Илья, как и его папочка, был напрочь лишен сантиментов, зато хорошо считал деньги, то есть просчитывал выгоды. А быть предметом торга или ступенью в чьем-то карьерном росте Агриппина считала для себя унизительным, а потому не выносила Илью, брезговала его ухаживаниями. Да и все семейство Тиховлизов, если честно признаться, не жаловала, поскольку его члены, как близкие семье Начинкиных люди, были свидетелями всех ее мучительных фиаско.
И вот сейчас от мыслей о неизбежной встрече с дежурным женихом и предстоящем унижении остатки хорошего настроения покинули Гриппу, а по ее щекам скатились две крупных соленых слезы.
Нина Андреевна Тиховлиз вела свой «Мерседес» уверенной, не по-женски твердой рукой. Такой же твердой рукой дама вела по жизни свое семейство. Справа от нее на пассажирском сиденье сидел супруг, Пофистал Тарасович, председатель правления одного из крупнейших российских холдингов, основная доля которого принадлежала его старинному другу и благодетелю Вольдемару Сигизмундовичу Начинкину, на чей день рождения Тиховлизы сейчас и следовали.
Гордое имя Пофистал, кое являлось сокращением от слов «победитель фашизма Иосиф Сталин», супруг Нины Андреевны получил от деда, героя войны и горячего поклонника «вождя всех народов», не одобрившего разоблачения культа личности и таким образом выразившего свой протест.
На заднем сиденье «Мерседеса» разместилось младшее поколение Тиховлизов, сын, Илья Пофисталович Тиховлиз, двадцати семи лет отроду, перспективный чиновник городской администрации с большими амбициями, и дочь, Екатерина Пофисталовна, девушка без определенных занятий, но с образованием и хорошими видами на замужество. Оба отпрыска, естественно, имели свой личный транспорт, жили отдельно от родителей, хотя и по соседству, под бдительным оком Нины Андреевны, но на такое важное, почти семейное торжество предпочитали являться дружным коллективом, представляя всем образец крепкой, здоровой семьи.
– Пофик, – обратилась к мужу Нина Андреевна, – Вольдемар знает, в каком костюме ты будешь?
Голос Нины Андреевны звучал веско и холодно, и даже человеку постороннему тут же стало бы ясно: Пофистал Тарасович в чем-то провинился, и расплата еще не настала.
– Нет, – буркнул хмурый супруг, глядя в боковое окно, прикрываясь от своей половины высоко поднятыми плечами.
– Вот и хорошо. Не лезь к нему на глаза, глядишь, все и обойдется. А во время ужина я карточки поменяю, чтобы ты подальше от него сидел.
– Угу. Если только их до тебя не поменяли, – зло проворчал супруг и продолжил нервно грызть ногти.
Эта отвратительная детская привычка просыпалась в нем в стрессовые моменты и жутко раздражала Нину Андреевну, но сегодня она сочла за лучшее сделать вид, будто не заметила занятие мужа, и промолчать, не доставая его пустыми замечаниями.
– Илья, тебе пора на что-то решаться. Агриппина уже взрослая женщина, кто знает, что может случиться. По-моему, ты проявляешь преступное легкомыслие, – переключилась Нина Андреевна на сына. До прибытия на место оставалось не более пятнадцати минут, настало время раздать всем указания.
– Мама, я стараюсь, но она избегает меня. К тому же я уверен, что у нее никого нет.
– Тем не менее поторопись. Пока наш папочка еще чего-нибудь не выкинул… А то останешься без завидной партии.
Неопределенность отношений Ильи с наследницей начинкинских капиталов давно беспокоила достойную мать семейства, а шестое чувство подсказывало ей, что пришло время форсировать события, пока чье-нибудь роковое вмешательство не разрушит альянс, давно ожидаемый обоими семействами.
– Прояви настойчивость, Илья. В конце концов, затащи ее в постель. Такие вещи всегда срабатывают. Это-то ты сделать можешь? – резко, без всяких экивоков, бросила Нина Андреевна сыну, когда колеса джипа уже шуршали по графию подъездной аллеи.
– Мама! – возмущенно воскликнул шокированный молодой чиновник, вогнанный в краску материнской прямотой.
– Не мамкай, а делай что говорят! – отрезала госпожа Тиховлиз, торопясь закончить наставления. – А ты, Екатерина, не вешайся на женатых мужиков. Чем дочурка в клубах занимается, меня не интересует, но здесь чтобы ничего подобного не было. Скандалы нам не нужны. Сейчас мы их себе позволить не можем. Все! – подвела дама черту под разговором и заглушила двигатель. – Чтоб мне без фокусов!
Нина Андреевна напоследок обвела все семейство строгим генеральским взглядом и вышла из машины.
Анжела Коробицкая, в девичестве Начинкина, стояла перед зеркалом в одной из гостевых спален нового отцовского особняка, а рядом пыхтел, облачаясь в костюм, ее муж. Валерию Коробицкому было слегка за тридцать, он был по-прежнему хорош собой, подтянут и, как и прежде, нравился женщинам. Но вот Анжела, увы, остыла к своему супругу, от пылкой страсти не осталось и следа. Его красивое до смазливости лицо и привычка подолгу придирчиво рассматривать собственное отражение в зеркале ужасно раздражали, а казавшиеся некогда галантными манеры теперь представлялись вычурными и наигранными.
Анжела уже оделась, закончила макияж и сейчас с легкой неприязнью наблюдала, как Валерий пытается справиться со шнуровкой на камзоле. Себе и мужу Анжела для маскарада выбрала костюмы Лукреции и Чезаре Борджиа, великих отравителей и злодеев, брата и сестры, ставших любовниками и вызвавших своими развратом и злодеяниями отвращение современников и потомков. Анжеле с ее длинными золотистыми волосами очень подошел образ Лукреции, а черные усики и тонкие черты лица ее мужа в сочетании со стройной фигурой прекрасно подходили к костюму Чезаре. Рядом супруги Коробицкие смотрелись неотразимо.
Своего сына Феликса, любимца дедушки Вольдемара и главного наследника начинкинских миллионов, Анжела хотела представить «голубым мальчиком» с картины Гейнсборо, но восьмилетний Феликс устроил такой скандал, что мать махнула рукой и позволила ему нарядиться вампиром. Тем более что его дедушка, как донесла разведка, должен предстать перед гостями в костюме Дракулы.
Анжела еще раз взглянула на свое роскошное отражение. Бархатное, расшитое золотом платье выглядело восхитительно. Хорошо, что Елена Сергеевна предупредила о маскараде за два месяца, она успела слетать в Италию за аксессуарами.
– Ты уверена, что Вольдемар будет в костюме Дракулы? – вывел ее из задумчивости муж.
– Да. А почему тебя это так волнует? – тут же насторожилась Анжела. – Что, снова деньги? Ты опять прогорел? Не вздумай лезть к отцу в день рождения!
Ярость разгоралась в ней, поднимаясь в горле жгучим потоком, словно лава в жерле вулкана.
– Успокойся. Я просто спросил, – зло оборвал ее Валерий и раздраженно обронил: – Пошли уже. Гости наверняка собрались, пока мы эти попугайские костюмы натягивали. По-моему, я похож на балетного педика.
– Закрой рот! Елена, может, и дура законченная, но праздники устраивать умеет. К тому же кого сейчас удивишь смокингом? – в тон мужу огрызнулась Анжела. – И, кстати, постарайся не напиться. И не пускай слюни на каждый проплывающий мимо силиконовый бюст.
За нею, этим воздушным, восторженным созданием, облаченным в невесомый бледно-розовый пеньюар, украшенный пеной кружев, следовала, будто тень, сухая, плоская фигура, скучно-серая, угловатая, со скрипучим, бесцветным голосом, словно олицетворяя собой антитезу хозяйки дома. Это была ее карающая длань, домоправительница Чеслава Зиновьевна Червякова, которую подчиненные за «приятность» характера и манеру держаться «ласково» прозвали Чесоткой.
Сегодня был знаменательный для семейства олигарха Начинкина день – день рождения самого Вольдемара Сигизмундовича, совмещенный Еленой Сергеевной с новосельем. Конечно, ей не очень-то нравилось объединять два праздника в один, но олигарх Начинкин не выносил толпы посторонних в доме, а праздника ужасно хотелось. Поэтому пришлось напрягать фантазию, выкладываться из последних сил, дабы сделать его незабываемым. И поскольку лист календаря едва закрыл собой надпись «Хэллоуин», Еленой Сергеевной было принято смелое решение превратить торжество в бал-маскарад.
Хозяйка дома была натурой яркой, артистической, утонченной, одаренной изысканной фантазией, страстной и пылкой. Она была бывшей балериной. В молодые годы Елена Сергеевна блистала под сводами Мариинки, тогда еще прозывавшейся театром оперы и балета им. Кирова. Выступала хоть и не в главных партиях, но все же в сольных и, возможно, достигла бы большего, но тут ее заметил и за собой увлек Вольдемар Сигизмундович Начинкин. Юная балерина, будучи натурой цельной, не смогла разрываться между репетициями, спектаклями, уроками классического танца и глубоким, ярким, как пламя Прометея, чувством к супругу, светскими раутами, поездками в Париж, отдыхом на Мальдивах и бурным шопингом, поэтому спустя два года со дня бракосочетания покинула сцену, полностью посвятив себя семье. Об этой жертве она нередко в дальнейшем напоминала Вольдемару Сигизмундовичу в особенно острые моменты их семейной жизни.
В это хлопотливое позднее утро глава семейства отсиживался у себя в кабинете, совершенно безучастный к готовящемуся торжеству. В офис его сегодня не пустили. Елена Сергеевна, зная нелюбовь мужа к подобным торжествам, опасалась, что он вовсе не появится на празднике, а потому предпринимала меры. И в западном крыле дома, где располагался хозяйский кабинет, сейчас царили тишина и покой, все двери туда были плотно прикрыты. Но это был единственный уголок мира и спокойствия в огромном доме.
Госпожа Начинкина смерчем пролетела парадную анфиладу, раздала тысячу противоречивых указаний прислуге и, оставив свою серую тень, своего цербера бдеть недремлющим оком за приготовлениями к маскараду, легко вспорхнула по лестнице на второй этаж. Тут ее хорошенькое, еще не потерявшее естественной прелести личико вытянулось и утратило беззаботное сияние, украшавшее его все утро. Потому что она увидела, что посредине верхней площадки, как изваяние пушкинского Командора, стоит ее свекровь.
Галина Станиславовна Начинкина не любила невестку. В том плане, что не испытывала к ней любви. Но и ненависти к Елене Сергеевне родительница олигарха также не питала. Просто не могла воспринимать ее всерьез. Вот уже четверть века ее сын был женат на этой легкомысленной особе, а Галине Станиславовне, вопреки всякой логике, до сих пор казалось, что у сына мимолетное увлечение. Вот первую свою невестку она не любила по-настоящему, крепко. Так крепко, что до сих пор с трудом держала лицо в ее присутствии. А балерина… Ну как можно всерьез воспринимать женщину размером с чихуа-хуа и с фигурой двенадцатилетней девочки, которая целыми днями машет ногами в своей комнате, по каждому пустяку закатывает истерики, носит нелепые попугайские наряды и устраивает в мужнин день рождения маскарад в стиле графа Дракулы?
Да, да, представьте себе, глупышка составила список возможных масок, среди которых фигурировали такие персонажи, как Генрих Восьмой, Екатерина Медичи, Малюта Скуратов, Дарья Салтыкова, Нерон и Калигула, фея Моргана и прочие в том же духе! Сама собиралась предстать на этом шабаше в образе единственного светлого ангела среди сборища темных сил, а несчастного Вольдемара Сигизмундовича, своего супруга, обрядить не кем иным, как именно графом Дракулой.
Естественно, Галина Станиславовна от участия в таком безобразии отказалась. Ей, как заслуженному российскому педагогу с сорокапятилетним стажем, даже смотреть на подобное не пристало.
Но посмотреть, если честно, хотелось. И Галина Станиславовна, движимая любопытством, решила спуститься вниз, чтобы взглянуть на придумки невестки, неуемной в своем стремлении придать новому особняку Начинкиных соответствующий, по ее мнению, вид. Как будто и так недостаточно! Ведь эта любительница дешевой театральщины при строительстве скопировала знаменитый киевский Дом с химерами архитектора Городецкого, нынешнюю резиденцию украинского президента. Облицованный серым камнем фасад особняка щедро украшали горгульи, химеры, слоны, носороги, жабы, змеи, уродливые карлы, тритоны и прочая фауна. Утешало лишь то, что киевский собрат их нового фамильного монстра считался признанным памятником архитектуры стиля модерн.
Так вот, движимая любопытством Галина Станиславовна самым прозаическим образом столкнулась на лестнице с невесткой. Признавать свои слабости Галина Станиславовна не любила, тем более она, педагог с сорокапятилетним стажем, не привыкла публично терять лицо, а потому тут же недовольно поджала губы и с высокомерным осуждением воззрилась на милое создание в розовом пеньюаре, с завидной легкостью на одном дыхании одолевшее парадную мраморную лестницу.
– Ой! Галина Станиславовна! Вы вниз? – засюсюкала растерявшаяся Елена Сергеевна.
Образ свекрови вызывал в ней если не страх, то определенный трепет. Бывшая балерина считала ее бесчувственной сушеной воблой, а в сердцах, в узком кругу подруг, называла родительницу мужа не иначе как «наша училка». Вообще-то причин для жалоб на Галину Станиславовну у нее было немного, но как приятно, сладко всхлипнув, пожаловаться на тиранию свекрови и встретить ответный хор полных сочувствия и понимания голосов.
– Да. Хотела узнать у тебя, в котором часу ожидаются гости, и предупредить Чеславу, что я ужинаю у себя, – чопорно ответила «королева-мать».
– Она уже в курсе, я ее предупредила. Галиночка Станиславовна, может, все-таки поужинаете с нами? Можете без костюма. Все же у Волика день рождения! – защебетала Елена Сергеевна, в душе надеявшаяся на твердый отказ.
– Елена, я уважаемый человек, педагог с почти пятидесятилетним стажем, среди моих бывших учеников есть профессора и академики. Так неужели ты думаешь, я стану участвовать в твоем балагане? – строго сдвинув седые, выщипанные в ниточку брови, спросила Галина Станиславовна. – Лучше ответь мне, Агриппина приедет?
– Ну, разумеется.
– Как появится, скажи ей, пусть зайдет ко мне. И непременно до праздника.
Агриппина Начинкина стояла в хвосте длинной пробки, вытянувшейся разноцветной гусеницей вдоль всей набережной. Была пятница, часы показывали начало пятого, за окном моросил мелкий серый дождик, впереди ее ожидал мучительный вечер в кругу малознакомых людей, при полной невозможности покинуть вечеринку до самого ее финала. А учитывая размах обычных маменькиных праздников, долгожданный финал наступит часов в пять утра. Агриппина положила подбородок на руль и почувствовала себя невинно осужденной, всходящей на эшафот. Впрочем, те, наверное, меньше страдали, поскольку сами выбирали собственную участь. Ее же судьбу предопределило рождение.
Конечно, многие из нынешних знакомых девушки посчитали бы ее жалобы пустым капризом избалованной особы. Но что они знают об изнанке ее жизни? Ничего! Богатые родители и дом – полная чаша еще никому не гарантировали счастья. Ей вообще часто казалось, что аист, разносивший младенцев в ночь ее рождения, чего-то там напутал и принес Агриппину не по адресу. А иначе как можно объяснить ее духовное сиротство в кругу семьи?
Вы хоть представляете, каково это жить на свете, когда все, даже собственное имя ранит тебя, стоит кому-то из окружающих обратиться к тебе? Вот Агриппина представляла.
Ее экзальтированная мамочка, с восторгом ожидавшая рождения дочери, мечтала вырастить из крошки великую балерину и после долгих раздумий выбрала ей соответствующее будущему имя – Агриппина, в честь великой, непревзойденной Агриппины Вагановой, гениального педагога и хореографа, чье имя с гордостью носит Академия русского балета, храм искусства, в котором Елена Сергеевна Начинкина, в девичестве Воробьева, провела лучшие годы детства и юности. Не учла счастливая мать лишь нелепого сочетания имени, отчества и фамилии, стараниями родственников доставшихся несчастной малютке, – Агриппина Вольдемаровна Начинкина звучало как издевка. Не говоря уже об уменьшительно-ласкательных вариантах имени «Агриппина», из которых «Гриппа» было не худшим вариантом, хотя и звучало скорее как диагноз.
В довершение всего девочка оказалась совершенно бездарной в отношении хореографии и артистической карьеры. Она с детства не любила танцевать, была неуклюжей, немузыкальной, всячески сопротивлялась любым попыткам развить в ней якобы глубоко спрятанные таланты, ненавидела публичность, болезненно стеснялась гостей и, естественно, с треском провалила вступительные экзамены в академию, несмотря на многочисленные занятия с дорогими репетиторами и старания матери. После чего окончательно осознала свою полную несостоятельность и отправилась учиться в обычную гимназию с математическим уклоном.
Итак, ни артистизма, ни тонкости натуры в девочке не просматривалось. Мать была разочарована. Но и другие родственники не находили в малютке никаких особых талантов и дарований. Бабушка Галина Станиславовна, проработавшая всю жизнь учителем словесности в средней школе, страстная почитательница пушкинского таланта, мечтавшая в душе о Пушкинском доме, научных трудах и литературных вечерах, обнаружила во внучке полное равнодушие к поэзии в частности и к литературе вообще. Отец, Вольдемар Сигизмундович, был слишком занят, чтобы уделять дочери много внимания, но все же успел убедиться, что в ней нет задатков лидера, от природы она наделена весьма скромными амбициями, и никаких грандиозных свершений от юной Агриппины больше не ожидал, предоставив ей возможность развиваться естественно.
Хорошая, а скорее даже отличная успеваемость Гриппы в школьных науках впечатления на родственников не производила. Да и на саму девочку тоже. Ибо она, будучи человеком неглупым, вслед за родственниками была вынуждена признать себя личностью заурядной, принять это как данность и жить дальше. Единственное, что ее мучило, это попытки родственников вытащить ее на свет из спасительной уютной тени, а также вызывающая оригинальность собственного имени, совершенно не сочетающаяся с такой серой личностью и, следовательно, вносившая дисгармонию в существование этой самой личности.
Гриппа с отличием окончила гимназию, поступила в университет на математико-механический факультет, окончила его с отличием, поступила в аспирантуру и готовилась в ближайшее время с блеском защитить диссертацию, став кандидатом наук. Название Гриппиного научного труда ни один из ее родственников повторить не смог бы, но, впрочем, никто и не пытался. После защиты Гриппа мечтала остаться работать преподавателем на родной кафедре. Все это воспринималось родными с умеренным равнодушием. Для них девушка была прежней серой мышкой, замкнутым и бесталанным человеком, прячущимся в мире скучных цифр, таких же скучных, как и она сама.
Едва окончив университет, Гриппа сбежала из семьи в купленную отцом однокомнатную квартиру, причем, по ее требованию, в обычном доме. Родители были в шоке от подобного требования и долго сопротивлялись, пытались поселить в роскошные апартаменты в клубном доме на Крестовском острове. Но Гриппа твердо стояла на своем и в итоге въехала в выбранную ею самой квартиру в недавно возведенном здании поблизости от университета, в Петергофе.
Ремонт в квартире делала мама, но это уже было чепухой. Гриппе купили скромный «Опель Астру» рядового серебристого цвета, и девушка зажила новой жизнью, мечтая о собственной зарплате и о полной и окончательной независимости от семьи. И все у нее стало налаживаться. У Гриппы появились друзья, ничего не знавшие о масштабах благосостояния ее родственников, милые, обычные люди, среди которых девушка чувствовала себя уютно и комфортно. Она училась жить как все и была почти счастлива. Огорчали ее лишь регулярные семейные торжества, избежать посещения которых не было никакой возможности.
Одним из таких, в котором никак нельзя не принимать участие, должен стать сегодняшний праздник.
Ладно, уговаривала себя Гриппа, главное – продержаться до полуночи, а там можно тихонько сбежать наверх. К тому же мать говорила о каком-то маскараде. Если повезет, маска будет неброской и полностью ее скроет. О костюме, в который придется облачиться, Гриппа имела весьма смутное представление, ибо выбирала его, конечно, мамочка. И, естественно, с прицелом.
Два года назад родительница Гриппы поставила перед собой нелегкую задачу – выдать любимое, но неказистое чадо замуж. Пристроить, чтоб голова уже не болела. На саму Агриппину мама в этом вопросе не надеялась. И, в общем-то, правильно. Потому что Гриппа близких отношений с противоположным полом отродясь не имела, зато имела массу комплексов на сей счет. Хотя с давних лет у нее был дежурный поклонник, запасной вариант на крайний случай – сын папиного зама Илья Тиховлиз. Тот долгие годы ухаживал за Гриппой важно и обстоятельно, с дальним прицелом. Сама же девушка совершенно не питала по его поводу никаких иллюзий. Илья, как и его папочка, был напрочь лишен сантиментов, зато хорошо считал деньги, то есть просчитывал выгоды. А быть предметом торга или ступенью в чьем-то карьерном росте Агриппина считала для себя унизительным, а потому не выносила Илью, брезговала его ухаживаниями. Да и все семейство Тиховлизов, если честно признаться, не жаловала, поскольку его члены, как близкие семье Начинкиных люди, были свидетелями всех ее мучительных фиаско.
И вот сейчас от мыслей о неизбежной встрече с дежурным женихом и предстоящем унижении остатки хорошего настроения покинули Гриппу, а по ее щекам скатились две крупных соленых слезы.
Нина Андреевна Тиховлиз вела свой «Мерседес» уверенной, не по-женски твердой рукой. Такой же твердой рукой дама вела по жизни свое семейство. Справа от нее на пассажирском сиденье сидел супруг, Пофистал Тарасович, председатель правления одного из крупнейших российских холдингов, основная доля которого принадлежала его старинному другу и благодетелю Вольдемару Сигизмундовичу Начинкину, на чей день рождения Тиховлизы сейчас и следовали.
Гордое имя Пофистал, кое являлось сокращением от слов «победитель фашизма Иосиф Сталин», супруг Нины Андреевны получил от деда, героя войны и горячего поклонника «вождя всех народов», не одобрившего разоблачения культа личности и таким образом выразившего свой протест.
На заднем сиденье «Мерседеса» разместилось младшее поколение Тиховлизов, сын, Илья Пофисталович Тиховлиз, двадцати семи лет отроду, перспективный чиновник городской администрации с большими амбициями, и дочь, Екатерина Пофисталовна, девушка без определенных занятий, но с образованием и хорошими видами на замужество. Оба отпрыска, естественно, имели свой личный транспорт, жили отдельно от родителей, хотя и по соседству, под бдительным оком Нины Андреевны, но на такое важное, почти семейное торжество предпочитали являться дружным коллективом, представляя всем образец крепкой, здоровой семьи.
– Пофик, – обратилась к мужу Нина Андреевна, – Вольдемар знает, в каком костюме ты будешь?
Голос Нины Андреевны звучал веско и холодно, и даже человеку постороннему тут же стало бы ясно: Пофистал Тарасович в чем-то провинился, и расплата еще не настала.
– Нет, – буркнул хмурый супруг, глядя в боковое окно, прикрываясь от своей половины высоко поднятыми плечами.
– Вот и хорошо. Не лезь к нему на глаза, глядишь, все и обойдется. А во время ужина я карточки поменяю, чтобы ты подальше от него сидел.
– Угу. Если только их до тебя не поменяли, – зло проворчал супруг и продолжил нервно грызть ногти.
Эта отвратительная детская привычка просыпалась в нем в стрессовые моменты и жутко раздражала Нину Андреевну, но сегодня она сочла за лучшее сделать вид, будто не заметила занятие мужа, и промолчать, не доставая его пустыми замечаниями.
– Илья, тебе пора на что-то решаться. Агриппина уже взрослая женщина, кто знает, что может случиться. По-моему, ты проявляешь преступное легкомыслие, – переключилась Нина Андреевна на сына. До прибытия на место оставалось не более пятнадцати минут, настало время раздать всем указания.
– Мама, я стараюсь, но она избегает меня. К тому же я уверен, что у нее никого нет.
– Тем не менее поторопись. Пока наш папочка еще чего-нибудь не выкинул… А то останешься без завидной партии.
Неопределенность отношений Ильи с наследницей начинкинских капиталов давно беспокоила достойную мать семейства, а шестое чувство подсказывало ей, что пришло время форсировать события, пока чье-нибудь роковое вмешательство не разрушит альянс, давно ожидаемый обоими семействами.
– Прояви настойчивость, Илья. В конце концов, затащи ее в постель. Такие вещи всегда срабатывают. Это-то ты сделать можешь? – резко, без всяких экивоков, бросила Нина Андреевна сыну, когда колеса джипа уже шуршали по графию подъездной аллеи.
– Мама! – возмущенно воскликнул шокированный молодой чиновник, вогнанный в краску материнской прямотой.
– Не мамкай, а делай что говорят! – отрезала госпожа Тиховлиз, торопясь закончить наставления. – А ты, Екатерина, не вешайся на женатых мужиков. Чем дочурка в клубах занимается, меня не интересует, но здесь чтобы ничего подобного не было. Скандалы нам не нужны. Сейчас мы их себе позволить не можем. Все! – подвела дама черту под разговором и заглушила двигатель. – Чтоб мне без фокусов!
Нина Андреевна напоследок обвела все семейство строгим генеральским взглядом и вышла из машины.
Анжела Коробицкая, в девичестве Начинкина, стояла перед зеркалом в одной из гостевых спален нового отцовского особняка, а рядом пыхтел, облачаясь в костюм, ее муж. Валерию Коробицкому было слегка за тридцать, он был по-прежнему хорош собой, подтянут и, как и прежде, нравился женщинам. Но вот Анжела, увы, остыла к своему супругу, от пылкой страсти не осталось и следа. Его красивое до смазливости лицо и привычка подолгу придирчиво рассматривать собственное отражение в зеркале ужасно раздражали, а казавшиеся некогда галантными манеры теперь представлялись вычурными и наигранными.
Анжела уже оделась, закончила макияж и сейчас с легкой неприязнью наблюдала, как Валерий пытается справиться со шнуровкой на камзоле. Себе и мужу Анжела для маскарада выбрала костюмы Лукреции и Чезаре Борджиа, великих отравителей и злодеев, брата и сестры, ставших любовниками и вызвавших своими развратом и злодеяниями отвращение современников и потомков. Анжеле с ее длинными золотистыми волосами очень подошел образ Лукреции, а черные усики и тонкие черты лица ее мужа в сочетании со стройной фигурой прекрасно подходили к костюму Чезаре. Рядом супруги Коробицкие смотрелись неотразимо.
Своего сына Феликса, любимца дедушки Вольдемара и главного наследника начинкинских миллионов, Анжела хотела представить «голубым мальчиком» с картины Гейнсборо, но восьмилетний Феликс устроил такой скандал, что мать махнула рукой и позволила ему нарядиться вампиром. Тем более что его дедушка, как донесла разведка, должен предстать перед гостями в костюме Дракулы.
Анжела еще раз взглянула на свое роскошное отражение. Бархатное, расшитое золотом платье выглядело восхитительно. Хорошо, что Елена Сергеевна предупредила о маскараде за два месяца, она успела слетать в Италию за аксессуарами.
– Ты уверена, что Вольдемар будет в костюме Дракулы? – вывел ее из задумчивости муж.
– Да. А почему тебя это так волнует? – тут же насторожилась Анжела. – Что, снова деньги? Ты опять прогорел? Не вздумай лезть к отцу в день рождения!
Ярость разгоралась в ней, поднимаясь в горле жгучим потоком, словно лава в жерле вулкана.
– Успокойся. Я просто спросил, – зло оборвал ее Валерий и раздраженно обронил: – Пошли уже. Гости наверняка собрались, пока мы эти попугайские костюмы натягивали. По-моему, я похож на балетного педика.
– Закрой рот! Елена, может, и дура законченная, но праздники устраивать умеет. К тому же кого сейчас удивишь смокингом? – в тон мужу огрызнулась Анжела. – И, кстати, постарайся не напиться. И не пускай слюни на каждый проплывающий мимо силиконовый бюст.
Глава 2
Обширный паркинг был плотно заставлен машинами. Искусно размещенная подсветка выхватывала из темноты оскалы, клыки и бивни украшавших фасад дома чудовищ, по саду тихо разливалась музыка – что-то средневековое, пронзительно печальное, необычайно гармонирующее с освещающими дорожки факелами. Гости, облаченные в костюмы всех эпох и народов, слегка ежась от ноябрьской сырости, собрались возле террасы, спускавшейся пологими ступенями в сад. Высокие прямоугольные окна бального зала – да, да, в особняке, стараниями Елены Сергеевны, имелся и таковой! – были темны.
Но вот раздался протяжный, гулкий, многократно повторенный каменными сводами зловещий удар гонга, и окна зала вспыхнули огненным заревом, словно дом в одночасье вспыхнул, и длинные языки алого пламени тут же взметнулись вдоль стекол. Гости вздрогнули. Огромные двойные двери распахнулись, и на крыльцо вместе с клубами дыма вырвался светлый ангел. Но сразу сжался, как будто от ужаса, сложив огромные белоснежные крылья. И на пороге возникла высокая, облаченная в черный плащ фигура с мистически бледным лицом и огромными клыками. Гул голосов резко смолк. Раздался всплеск аплодисментов. Граф Дракула распахнул свой плащ, раскидывая в стороны руки. Взметнулась пурпурная подкладка – и в следующую секунду огромная, крылатая тень с чудовищным скрежетом обрушилась на легендарного кровопийцу, погребя его под каменными руинами. Аплодисменты разбавились визгом восторга, свистом и криками «браво». Гости рассчитывали повеселиться и, кажется, не ошиблись в своих чаяниях. Все знали, что Елена Сергеевна мастерица устраивать вечеринки с изюминкой.
Бравурная музыка, грохнувшая из осветившегося тысячами огней зала, вероятно, символизировала победу светлых сил над мраком. Но вот светлый ангел почему-то не ликовал, а с диким, оглушающим визгом кинулся к погребенному под рухнувшей сверху горгульей телу. Аплодисменты стали какими-то нерешительными, а из толпы гостей, расталкивая застывшие без движения фигуры, спешила на крыльцо сверкающая черным, алым и золотым императрица Цы Си.
Агриппина стояла в тени, чуть в стороне от пестрой толпы гостей. Тяжелое, неудобное платье, расшитое алым и золотым шелком, и нелепая рогатая прическа, которую больше часа ваял из волос девушки мамочкин стилист, доставляли ей почти физические страдания.
Елена Сергеевна долго подбирала для дочери максимально эффектный и нетривиальный наряд, дабы привлечь к ней внимание мужской части гостей. Все открытое и декольтированное отпадало, так как глупышка никогда бы не вышла к людям в сексапильном наряде, пришлось крутиться. Правда, Гриппа все равно скроила кислую мину, но хотя бы согласилась на предложенный образ без возражений.
И вот теперь бедняжка жалась в сторонке, как бедная родственница, а ведь насколько было бы эффектнее, если бы ангелов было два?
Когда мать с присущим ей изяществом выпорхнула на крыльцо, Агриппина с умеренным любопытством ждала появления отца в костюме трансильванского упыря. Ей было даже интересно, как обычно сдержанный, несколько суровый и лишенный каких-либо художественных талантов Вольдемар Сигизмундович справится с отведенной ему ролью. Отец не подкачал, и дочь оценила его старания на «отлично». В осанке и взмахе откидывающих плащ рук были и величие, и драма.
Но вот раздался протяжный, гулкий, многократно повторенный каменными сводами зловещий удар гонга, и окна зала вспыхнули огненным заревом, словно дом в одночасье вспыхнул, и длинные языки алого пламени тут же взметнулись вдоль стекол. Гости вздрогнули. Огромные двойные двери распахнулись, и на крыльцо вместе с клубами дыма вырвался светлый ангел. Но сразу сжался, как будто от ужаса, сложив огромные белоснежные крылья. И на пороге возникла высокая, облаченная в черный плащ фигура с мистически бледным лицом и огромными клыками. Гул голосов резко смолк. Раздался всплеск аплодисментов. Граф Дракула распахнул свой плащ, раскидывая в стороны руки. Взметнулась пурпурная подкладка – и в следующую секунду огромная, крылатая тень с чудовищным скрежетом обрушилась на легендарного кровопийцу, погребя его под каменными руинами. Аплодисменты разбавились визгом восторга, свистом и криками «браво». Гости рассчитывали повеселиться и, кажется, не ошиблись в своих чаяниях. Все знали, что Елена Сергеевна мастерица устраивать вечеринки с изюминкой.
Бравурная музыка, грохнувшая из осветившегося тысячами огней зала, вероятно, символизировала победу светлых сил над мраком. Но вот светлый ангел почему-то не ликовал, а с диким, оглушающим визгом кинулся к погребенному под рухнувшей сверху горгульей телу. Аплодисменты стали какими-то нерешительными, а из толпы гостей, расталкивая застывшие без движения фигуры, спешила на крыльцо сверкающая черным, алым и золотым императрица Цы Си.
Агриппина стояла в тени, чуть в стороне от пестрой толпы гостей. Тяжелое, неудобное платье, расшитое алым и золотым шелком, и нелепая рогатая прическа, которую больше часа ваял из волос девушки мамочкин стилист, доставляли ей почти физические страдания.
Елена Сергеевна долго подбирала для дочери максимально эффектный и нетривиальный наряд, дабы привлечь к ней внимание мужской части гостей. Все открытое и декольтированное отпадало, так как глупышка никогда бы не вышла к людям в сексапильном наряде, пришлось крутиться. Правда, Гриппа все равно скроила кислую мину, но хотя бы согласилась на предложенный образ без возражений.
И вот теперь бедняжка жалась в сторонке, как бедная родственница, а ведь насколько было бы эффектнее, если бы ангелов было два?
Когда мать с присущим ей изяществом выпорхнула на крыльцо, Агриппина с умеренным любопытством ждала появления отца в костюме трансильванского упыря. Ей было даже интересно, как обычно сдержанный, несколько суровый и лишенный каких-либо художественных талантов Вольдемар Сигизмундович справится с отведенной ему ролью. Отец не подкачал, и дочь оценила его старания на «отлично». В осанке и взмахе откидывающих плащ рук были и величие, и драма.