Юлия Арапова. Будни ГКБ. Разрез по Пфанненштилю

   – Прекрати оправдываться, – буркнула Лада, – будто я тебя не знаю. Ты скорее свое отдашь, чем чужое возьмешь, малахольная, одним словом… Так документов в кошельке не оказалось, только деньги, верно?
   – Верно! – прошептала Ксения. – Много денег, целая пачка! И как назло, вокруг ни души, видимо, автобус недавно ушел, а следующий только через полчаса…
   – Значит, на остановке тебя никто не видел? – уточнила Лада.
   – Нет, точно никто, я ведь как кошелек нашла, тут же бросилась бежать. Хотела сразу в милицию, но потом передумала, решила сначала с тобой посоветоваться.
   – И правильно сделала! – Лада старалась говорить спокойно и убедительно. – Ты, Ксюх, пойми, владельца этих денег все равно не найти, а для тебя это шанс, может быть, единственный в жизни. Езжай в Москву, поступай в свой университет, учись и становись великим ученым, а маме с Марусей ты и из Москвы сможешь помогать, уж там возможностей побольше, чем в нашем захолустье…
   Всю следующую ночь Ксения не спала. Ее терзали муки совести, одолевали сомнения, а деньги, спрятанные под матрасом, жгли спину. С трудом дождавшись утра, она помчалась в храм Всех Святых за стадионом на улице Суворова в надежде успеть до утренней службы поговорить с батюшкой, уж он-то точно вправит ей мозги и научит, как правильно распорядиться найденным богатством. Отец Владимир хорошо знал всю семью Астаховых. Когда семь лет назад брошенная мужем и обиженная на весь белый свет мать Ксении Надежда пришла в этот храм (не по зову сердца, а просто потому, что идти больше было некуда), именно отец Владимир помог ей обрести веру, веру в Бога, в людей, в собственные силы. С тех пор церковь стала для Надежды вторым домом, только здесь она чувствовала себя спокойно и защищенно, здесь у нее были друзья, сюда же она привела своих дочерей – девятилетнюю Ксению и трехлетнюю Марусю – в надежде, что Господь будет щедр и милостив хотя бы к ним. Отец Владимир сразу приметил умненькую, не по годам развитую Ксюшу и старался уделять ей как можно больше внимания, ведь девочка росла без отца, а мать целыми днями пропадала на работе. В свободные часы он вел с ней долгие серьезные беседы обо всем на свете: о Боге, о Вере, о любви и справедливости, и именно к его мнению Ксения прислушивалась и считала истинно верным.
   – Ксюша?! – Отец Владимир очень удивился, увидев девушку в столь ранний час перед Тихвинской иконой Божьей Матери. – Что-то случилось? С Марусей или с мамой?
   – Нет, с ними все в порядке, просто… – Она замялась, пальцы нервно теребили край наспех повязанного платка, – видите ли, отец Владимир, мне очень нужно поговорить с вами. Вы могли бы уделить мне немного времени? Я понимаю, служба…
   – Давай-ка мы с тобой, Ксюшенька, для начала присядем, в ногах правды нет. – Отец Владимир видел, насколько расстроена и встревожена девушка, он взял ее за руку и подвел к укромной скамейке в дальнем уголке храма. – Тут нас никто не потревожит, рассказывай…
   Слушая сумбурный и сбивчивый рассказ Ксении, отец Владимир думал о том, какая судьба ждет эту умненькую и одаренную девушку дома, в Архангельске. Измученная вечным безденежьем Надежда наверняка не даст ей поступить в университет, попросит поработать годик-другой, чтобы хоть как-то свести концы с концами, она по доброте душевной согласится и взвалит на себя заботы о младшей сестренке и маме. Бытовая рутина затянет ее с головой, лучшие годы будут упущены, а Богом данный талант пойдет прахом…
   – В общем, вот они, эти деньги, заберите! – Ксения расстегнула простенький дерматиновый рюкзачок, висевший у нее на плече, и достала оттуда злополучное портмоне. – Пусть они пойдут на благое дело, и умоляю… – она подняла на батюшку полные слез глаза, – не судите меня строго, но был момент, когда я чуть не присвоила их себе, а ведь воровство – великий грех!
   – Все верно, воровство – это грех, – после небольшой паузы неторопливо проговорил отец Владимир, – но разве ты воровала? – Он будто не замечал протянутой руки с кошельком. Он смотрел девушке прямо в глаза и видел в них удивление, испуг и смятение. – Ты хочешь, чтобы деньги пошли на благое дело?
   – Да, – неуверенно кивнула Ксения, все еще не понимая, к чему ведет батюшка.
   – Тогда бери их, езжай в Москву и поступай в университет. Господь дает тебе шанс, не упусти его!
   – Я не могу! – От изумления она чуть не выронила кошелек из рук. – Не имею права…
   – Ты не имеешь права зарывать в землю свой талант, – назидательно произнес отец Владимир, – поэтому спрячь деньги и делай, что я говорю.
   – А как же мама, Маруся? Как они без меня?
   – За них не волнуйся, о твоей семье мы позаботимся…
   Так Ксения Астахова, совершенно неожиданно для самой себя, оказалась в поезде Архангельск – Москва, который увез ее из родного дома в светлое будущее…
   Приемная комиссия экономического факультета МГУ встретила Ксению гомоном и суетой. По широким коридорам третьего учебного корпуса на Воробьевых горах с озабоченными лицами сновали толпы абитуриентов, чьи мысли были заняты только одним – любой ценой взять эту неприступную цитадель и стать своим в старейшем храме науки.
   При виде такого количества поступающих Ксюша застыла в недоумении. «Батюшки святы, неужели они все на экономический? – с ужасом думала она, стоя в самом центре оживленной, весело гудящей толпы. – Может, пока не поздно – домой? Если потороплюсь, еще успею на вечерний поезд, но ведь тогда придется навсегда распрощаться с мечтой об учебе в Москве, второго шанса мне никто не даст…»
   – Эй, ты чего, заснула? – Худенькая темноволосая девушка вернула Ксюшу к реальности, больно ткнув ее локтем в бок. – Освободи дорогу, дома спать будешь!
   – Простите, пожалуйста, задумалась, – извиняющимся тоном пробормотала Ксения, отступая назад, – такое количество народу просто ввело меня в ступор.
   – Не местная, что ли? – уже более дружелюбно поинтересовалась девушка.
   – Ага, из Архангельска, а что – так заметно?
   – Свояк свояка видит издалека. Тебе документы подать?
   – Да, на экономический.
   – О, коллеги! Тогда марш за мной. Кстати, я Ира, а тебя как звать?
   – Ксения… Ксения Астахова.
   – Не дрейфь, Ксюха, прорвемся! Ты, главное, держись поувереннее и не тушуйся, тут на одного москвича трое приезжих приходится, так что мы их численностью возьмем, – и, подхватив Ксению под руку, девушка решительно направилась в сторону приемной комиссии экономического факультета МГУ.
   – Ну вот и все, а ты боялась, – убирая папку с документами в рюкзак, Ира бросила быстрый взгляд на часы, – о черт, опять опаздываю, ладно, Ксюх, пока, скоро увидимся.
   – Погоди, Ир, я тебе очень благодарна. Знаешь, ведь от всей этой суеты у меня уже появилась подленькая мыслишка сбежать домой, и если бы не ты…
   – Ладно тебе, – отмахнулась Ирина, – оставь при себе свои благодарности, это я теперь такая шустрая, а в прошлом году после провала сама чуть не рванула обратно в Воронеж. Спасибо тетке, быстро мозги вправила. Слушай, а тебе сейчас куда? Давай по дороге поговорим?
   – Мне… – Ксения растерялась. – Да вроде некуда…
   – Погоди, ты где остановилась? У тебя родственники в Москве есть?
   – Неа.
   – Во дела! Где ж ты ночевать собираешься?
   – Еще не решила. Может, на вокзале…
   – Ага, до первого мента, – саркастически заметила Ирина и, тяжело вздохнув, пробормотала: – Свалилась же ты на мою голову, ума не приложу, что с тобой делать. К тетке нельзя, у нее всего одна комната, да и сама я живу там на птичьих правах…
   – Ты за меня не волнуйся, беги, я как-нибудь устроюсь, – пролепетала Ксения, которой было очень неудобно нагружать своими проблемами эту совершенно незнакомую, но такую отзывчивую и чуткую девушку. – У меня деньги есть, пойду поищу недорогую гостиницу…
   Но Ирина словно не слышала робких возражений новоиспеченной подруги, она была погружена в свои мысли. Неожиданно ее лицо расплылось в широкой улыбке.
   – Придумала! – завопила она. – Я все придумала! Мы устроим тебя на работу. Так, быстро хватай сумку, и рвем в агентство, да пошевеливайся, копуша, они через полтора часа закрываются.
   – На какую работу? Кем? – Ничего не понимающая Ксюша все же поддалась напору Ирины и, перебросив через плечо сумку с нехитрыми пожитками, рванула к метро, пытаясь на ходу выяснить подробности.
   – Да какая разница кем – няней, домработницей, кухаркой… Кстати, ты готовить умеешь? Хотя это неважно!
   – А что же, по-твоему, важно?
   – Важно, – Ирина притормозила и подняла вверх указательный палец, – чтобы хозяева искали обслугу с проживанием…
   Из агентства по подбору персонала, где вот уже почти год Ира Морозова трудилась почасовой няней, девушки вышли только вечером, усталые, но очень довольные. В кармане у Ксении лежала заветная бумажка с адресом и телефоном Маргариты Владимировны Колосовой, которая за существенную скидку согласилась взять будущую студентку к себе в домработницы и даже пообещала выделить ей отдельную комнату.
   Поздно вечером, засыпая в чужой кровати, в доме совершенно незнакомых людей, в огромном, не щадящем провинциальных простушек городе, Ксения пыталась осознать произошедшее. Неужели она все-таки сделала это, добралась до Москвы, сдала документы в университет и даже нашла работу и крышу над головой? Ей с трудом верилось, что она, домашняя девочка из далекого Архангельска, вскоре станет студенткой лучшего вуза страны и у нее начнется новая, полная событий, взрослая жизнь. «А ведь я, как Михайло Ломоносов в юбке, – практически проваливаясь в сон, с улыбкой подумала Ксюша, – приехала покорять Москву с маленьким чемоданчиком и кучей амбиций. Хорошо хоть, в отличие от моего великого земляка, мне не пришлось добираться до столицы пешком. Все-таки что ни говори, спустя почти три столетия человеку стало куда проще идти к заветной мечте…»

Глава 5
Дела больничные

   В дверях восьмой палаты Ульяна столкнулась с Надеждой Ласточкиной, молоденькой медсестрой, всего год назад окончившей училище. Больше всего на свете Наденька боялась показать свою некомпетентность, поэтому часто совершала глупые промахи и ошибки, которых легко можно было бы избежать, посоветуйся она со старшими товарищами.
   – Ульяна Михайловна! Я думала, вы уже ушли, время-то шестой час, – голос Надежды звучал испуганно, – знай я, что вы в больнице… Это мне Абрам Семенович велел…
   – Все потом. Что случилось?
   – Тут Астахова сцену устроила, плакала, рыдала…
   – Ясно. Вколола что?
   – Как обычно, диазепам внутривенно. Что, зря? Ульяна Михайловна, не надо было? Ну так она орала на весь этаж…
   Молча отодвинув в сторону растерянную медсестру, Караваева шагнула в палату.
   – Посторонние, освободите помещение, пожалуйста! – строго скомандовала она, окидывая быстрым взглядом притихших посетителей. Неожиданно одно лицо показалось ей до боли знакомым.
   – Леля! – не удержалась она от возгласа. – Ты что здесь делаешь?
   – А я боялась, не узнаешь. К тебе сегодня подругу мою положили, Варвару Воронцову, вот пришла навестить.
   – Как тесен мир! Посиди в коридорчике, освобожусь – поболтаем.
   Дождавшись, когда все родственники выйдут и в палате останутся только пациентки, Ульяна присела на краешек кровати Ксении. Девушка лежала лицом к стене, она уже не плакала, но дыхание ее было тяжелым, плечи изредка подрагивали, а из груди время от времени вырывались сдавленные всхлипы.
   – Ксения! – Ульяна коснулась ее плеча. – Вы меня слышите?
   Ответа не последовало.
   – Да без толку все это, Ульяна Михайловна, – не удержалась Катерина, – спит она. Ей как Надька укол вкатила, она почти сразу отключилась.
   – Понятно. Ну тогда, может, вы мне расскажете, что тут произошло? – Уля обвела подозрительным взглядом троих соседок Ксении по палате. – Кто довел Астахову до такого состояния?
   – Это все та тетка! – тут же выпалила Катерина. – Она уже навещала Ксюшу в первый день, как только ее к нам положили. Пришла вся расфуфыренная, будто не в больницу, а на прием к английской королеве, так Ксюха с ней разговаривать отказалась, отвернулась к стенке и молчок. А сегодня, смотрю, она снова пожаловала, села на кровать, наклонилась и давай что-то на ухо Астаховой нашептывать. Та слушала, слушала, а потом как вскочит, да как начнет рыдать. Тетка струхнула, с кровати прыг и к дверям, стоит, с Ксюхи глаз не сводит и все твердит: «Одумайся, пока не поздно, это же в твоих интересах». Ну а как Ксюша в истерике биться начала, она тут же ходу из палаты, и правильно сделала, наша-то тихоня ей вслед стаканом запустила. На шум Амбрам Семенович прибежал, он, кстати, с той дамой в дверях столкнулся, и по-моему, они даже о чем-то поговорили в коридоре, хотя… – Катерина задумалась, – может, мне это и померещилось, гул в палате стоял страшный – Ксюша рыдает, родственники охают, мы с девочками в полном шоке…
   – Спасибо, Катя, все понятно, – устало прервала словесный поток Ульяна Михайловна, а про себя подумала: «Будь на то моя воля, запретила бы все посещения родственников, от них никакой пользы, один только вред и сплошная антисанитария».
   Она снова повернулась к Астаховой. Дыхание девушки выровнялось, пульс замедлился, всхлипы прекратились, пациентка крепко спала. «Зря успокоительное вкатили, – поморщилась Ульяна, – не люблю я эти транквилизаторы, достаточно было просто удалить из палаты источник раздражения. Однако странно: Ксения показалась мне вполне уравновешенной особой, с чего вдруг такие выходки?» Ульяна Михайловна отлично помнила, как несколько дней назад по «скорой» с подозрением на апоплексию яичников к ним поступила восемнадцатилетняя Астахова. В тот вечер Ульяна как раз дежурила и потому лично осматривала девушку. Караваева обладала практически фотографической памятью, и сейчас, стоило ей прикрыть глаза, она словно видела перед собой медицинскую карту пациентки. Ультразвуковое исследование подтвердило наличие небольшого количества жидкости в животе, а самое главное, у Астаховой обнаружилась редкая аномалия – отсутствие одного яичника, о таком Ульяна читала только в учебниках, на практике же столкнулась впервые. «При гинекологическом осмотре – слизистые оболочки нормальной окраски, матка обычных размеров, на стороне апоплексии пальпируется болезненный, слегка увеличенный яичник. Своды влагалища нависают, тракции за шейку матки резко болезненны. В клиническом анализе крови отмечается снижение уровня гемоглобина и незначительное увеличение лейкоцитов. Диагноз: апоплексия яичника, средняя форма. Показано консервативное лечение и наблюдение». Ульяна собственноручно сделала эту запись в медицинской карте пациентки, но сейчас, глядя на девушку, ее почему-то стали терзать сомнения. Эти сомнения не имели каких-либо оснований и логического объяснения, просто странное чувство, которое кто-то называет интуицией, а кто-то – профессиональным чутьем, вдруг заставило Ульяну усомниться в собственном решении. «У нас она третий день, – размышляла Караваева, не спуская глаз с мирно спящей девушки, – консервативное лечение идет полным ходом, а боли не прекращаются. Правда, курс еще не закончен… – Пальцы доктора нервно барабанили по столу. – В любом другом случае ни за что не стала бы тянуть, с такими показаниями только резать, но тогда своих детей у нее уже не будет… Ладно, – наконец решилась Ульяна, – за ночь ничего не случится, а утром во время обхода покажу ее Нейману…»
   – Ну-с, а как ваши дела? – Ульяна повернулась к Валерии: – Температуру измерили?