Страница:
Щукина многозначительно подняла глаза к потолку и сказала, что нам пора. Это не означало помолиться или что-то высокое. Просто на самом верху нашей Конторы находился спасительный бар, в котором круглые сутки стряхивали с себя будничные проблемы наши коллеги. Мы молча вышли из комнаты, бросив секретаршам, чтоб ничего не передавали Гадюкиной и вознеслись на лифте к небесам, то бишь к алкоголю. Приткнувшись за стеной аквариума, мы черпали откровение в бокале коньяка и делились своими безвыходными любовными ситуациями. Щукина не могла развести своего гения, так как он женился на жене умершего друга и усыновил всех их детей, а теперь вот впервые влюбился. И как теперь? Но на фоне моих проблем, весь ее питерский клубок казался детскими шалостями новорожденного Амура. Повторив Хеннесси, мы пришли к выводу: девичье счастье мимолетно, пора думать о себе, а не о Конторе и решили рвануть – была, не была – буквально сейчас к своим родным мужчинам. Щукина готова забрать свего гения в Анапу, а мне придется выкручиваться – ведь путевка была одна!
Я никогда не брала левый больничный. Мне всегда нравилось работать. Но сейчас ситуация требовала нейтрализовать чуткую Гадюкину, и я пошла в поликлинику.
Пришло время познакомиться с участковым. Отсидев дикую очередь (неужели так много сачков в столице нашей родины?) я внимательно рассмотрела врачиху. Пегие волосы с каре (истинная москвичка!), аккуратно подрезанные, не знающие укладки волосы, цепкие глаза и наивная розовая помада на пергаментном лице старухи. Трудно, ох как трудно, будет сказать ей всю правду. Особенно в присутствии толстухи-медсестры. Имя у моей врачихи – не забалуешь – Карелия Эрнестовна. Сто раз перепутав имя, я все же дрожащим голосом сообщаю ей о своих мнимых болячках. Воодушевленная новым пациентом, Эрнестовна с энтузиазмом Пржевальского, нашедшего новую кобылку, щупает пульс, заставляет делать приседания и колотит по коленям молоточком. Дойдя до исступления, повелевает толстухе рядом выяснить, можно ли сейчас сделать мне кардиограмму. Наконец, дверь надежно захлопнулась, и мы остались одни.
– Валерия Кареловна, любили ли вы так, что начинали болеть? – выпалила я.
– Поймите, Эрнестина Валерьевна, что все мои болячки из-за сломленной психики. Я люблю темнокожего островитянина, который хочет на мне жениться. Мне срочно надо улететь к нему. Через два дня свадьба.
На стол к заинтересовавшейся врачихе ложится портретик Вашингтона. И коробка «Рафаэлло». И Мадемуазель Коко. И еще тысяча рублей, свернутая трубочкой в календарике нашей Конторы.
– Венедикция Карповна, умоляю, спасите Любовь! Вы будете тем ангелом, что соединит сердца двух любящих, дайте мне ради всего святого, больничный на две недели!
Врачиха зарумянилась и неожиданно вспомнила свой роман со студентом универститета Дружбы народов, случившийся полвека назад. Судя по эмоциональности воспоминаний, школяр из детища Лулумбы был неотразим, и мне старожилка отечественной медицины одним росчерком выписала больничный, на прощание прошептав, что кто-то, очень похожий на меня, должен приходить раз в четыре дня отмечаться в поликлинике.
Храни Бог всех наших участковых врачей – сколько тайн они скрывают, припасая только для Всевышнего, сколько судеб им удалось спасти от унижения, позора, скольких они сделали счастливыми…
Глава 6
Глава 7
Глава 8
Глава 9
Я никогда не брала левый больничный. Мне всегда нравилось работать. Но сейчас ситуация требовала нейтрализовать чуткую Гадюкину, и я пошла в поликлинику.
Пришло время познакомиться с участковым. Отсидев дикую очередь (неужели так много сачков в столице нашей родины?) я внимательно рассмотрела врачиху. Пегие волосы с каре (истинная москвичка!), аккуратно подрезанные, не знающие укладки волосы, цепкие глаза и наивная розовая помада на пергаментном лице старухи. Трудно, ох как трудно, будет сказать ей всю правду. Особенно в присутствии толстухи-медсестры. Имя у моей врачихи – не забалуешь – Карелия Эрнестовна. Сто раз перепутав имя, я все же дрожащим голосом сообщаю ей о своих мнимых болячках. Воодушевленная новым пациентом, Эрнестовна с энтузиазмом Пржевальского, нашедшего новую кобылку, щупает пульс, заставляет делать приседания и колотит по коленям молоточком. Дойдя до исступления, повелевает толстухе рядом выяснить, можно ли сейчас сделать мне кардиограмму. Наконец, дверь надежно захлопнулась, и мы остались одни.
– Валерия Кареловна, любили ли вы так, что начинали болеть? – выпалила я.
– Поймите, Эрнестина Валерьевна, что все мои болячки из-за сломленной психики. Я люблю темнокожего островитянина, который хочет на мне жениться. Мне срочно надо улететь к нему. Через два дня свадьба.
На стол к заинтересовавшейся врачихе ложится портретик Вашингтона. И коробка «Рафаэлло». И Мадемуазель Коко. И еще тысяча рублей, свернутая трубочкой в календарике нашей Конторы.
– Венедикция Карповна, умоляю, спасите Любовь! Вы будете тем ангелом, что соединит сердца двух любящих, дайте мне ради всего святого, больничный на две недели!
Врачиха зарумянилась и неожиданно вспомнила свой роман со студентом универститета Дружбы народов, случившийся полвека назад. Судя по эмоциональности воспоминаний, школяр из детища Лулумбы был неотразим, и мне старожилка отечественной медицины одним росчерком выписала больничный, на прощание прошептав, что кто-то, очень похожий на меня, должен приходить раз в четыре дня отмечаться в поликлинике.
Храни Бог всех наших участковых врачей – сколько тайн они скрывают, припасая только для Всевышнего, сколько судеб им удалось спасти от унижения, позора, скольких они сделали счастливыми…
Глава 6
Моей любви не место в нашем мире
Он целовал стекло багажного отеления, пока я ждала своей очереди выйти из московской зимы на Солнце. Наплевав на туземные приличия, мы обнялись и, поймав рикшу, поехали в съемную студию. По правде говоря, снимать такую неженатым было запрещено местным законом, но Ваэлька чудесным образом подружился с привратником одного роскошного дома для богатых иностранцев. Тот за символическую плату сдал нам на свой страх и риск вполне европейское жилье. Что в нем было сделано очень удобно – так это то, что кровать практически утыкалась в стенку душа. Помылся – в постель, порадовался любви – под брызги воды, немой свидетельницы нашей любви… Мы потеряли счет часам, отрываясь друг от друга на несколько минут и весело прыгая под тонкими колючими струйками теплого душа. За ставнями раздался свист:
– Эй, Учитель, я принес Вам перекусить…
– Давай, Маркус, поднимайся!
Перекличку привратника с мужчиной слышали все. А на Востоке никогда не бывает так, чтобы событие происходило без свидетелей. Пукнул – и тут же найдутся те, кто это заметил, так как все слуховые окна в туалетах выходят у них в один колодец. То есть спрятаться, уединиться здесь практически невозможно. Отсюда, наверное, крайне низкая преступность и быстрая раскрываемость любого криминала. Маркус намеренно назвал моего любовника Учителем, чтобы окружающие отложили себе в памяти: приехал кто-то из знакомых поплексаться пару выходных в море.
После стука в дверь, на пороге появился наш спаситель. Маркус оказался крохотным улыбчивым египтянином в полосатой галабее и вязаной шапочке на курчавых волосах. На шее болтался кичливый пластмассовый крестик – красный с желтыми, как у карамельки, полосками.
– Я христианин, копт. А ты? – Его веселые серые глаза ласково изучали авантюристку, завернутую в покрывало.
– А я русская. Из Москвы.
– Так вы же наши, ортодоксы-христиане, как и мы! И календарь наш совпадает. Вот Рождество у вас какого числа? 7 января. Как и у нас! – обрадовался парень.
На столике появилась зажаренная гигантская рыбина, тигровые креветки, неизменная кола и арбуз. Боже, какое это блаженство – солить сахарный, хрустящий от спелости сочный ломтик арбуза и заедать его креветками и хорошо прожаренной в мириаде восточных пряностей рыбой!
Шеф-повара Первопрестольной! Никогда вам не подняться до такого совершенства, которым владеют старик и его внученька в рыбацкой харчевне, готовя свежую рыбу для тех, кто вернулся ранним утром с уловом…
Пройдет время, и я сама частенько буду бродить по берегу, ужасаясь морским чудищам, которые шевелятся в лодочках, и выбирать сиреневую или лимонную с розовым рыбину, которую через минуту начнет чистить мудрый старец, получивший рецепт еще от апостола Петра и его братьев-рыбаков…
Мне было так хорошо, что я ревела, понимая: моей любви не место в нашем мире. Пора заканчивать быть счастливой и возвращаться в Москву.
– Эй, Учитель, я принес Вам перекусить…
– Давай, Маркус, поднимайся!
Перекличку привратника с мужчиной слышали все. А на Востоке никогда не бывает так, чтобы событие происходило без свидетелей. Пукнул – и тут же найдутся те, кто это заметил, так как все слуховые окна в туалетах выходят у них в один колодец. То есть спрятаться, уединиться здесь практически невозможно. Отсюда, наверное, крайне низкая преступность и быстрая раскрываемость любого криминала. Маркус намеренно назвал моего любовника Учителем, чтобы окружающие отложили себе в памяти: приехал кто-то из знакомых поплексаться пару выходных в море.
После стука в дверь, на пороге появился наш спаситель. Маркус оказался крохотным улыбчивым египтянином в полосатой галабее и вязаной шапочке на курчавых волосах. На шее болтался кичливый пластмассовый крестик – красный с желтыми, как у карамельки, полосками.
– Я христианин, копт. А ты? – Его веселые серые глаза ласково изучали авантюристку, завернутую в покрывало.
– А я русская. Из Москвы.
– Так вы же наши, ортодоксы-христиане, как и мы! И календарь наш совпадает. Вот Рождество у вас какого числа? 7 января. Как и у нас! – обрадовался парень.
На столике появилась зажаренная гигантская рыбина, тигровые креветки, неизменная кола и арбуз. Боже, какое это блаженство – солить сахарный, хрустящий от спелости сочный ломтик арбуза и заедать его креветками и хорошо прожаренной в мириаде восточных пряностей рыбой!
Шеф-повара Первопрестольной! Никогда вам не подняться до такого совершенства, которым владеют старик и его внученька в рыбацкой харчевне, готовя свежую рыбу для тех, кто вернулся ранним утром с уловом…
Пройдет время, и я сама частенько буду бродить по берегу, ужасаясь морским чудищам, которые шевелятся в лодочках, и выбирать сиреневую или лимонную с розовым рыбину, которую через минуту начнет чистить мудрый старец, получивший рецепт еще от апостола Петра и его братьев-рыбаков…
Мне было так хорошо, что я ревела, понимая: моей любви не место в нашем мире. Пора заканчивать быть счастливой и возвращаться в Москву.
Глава 7
Дежурства, деньги и любофф
– Заразная штука – эта твоя любовь! – Щукина закатила глаза и томно выдохнула дымок сигареты. – Нынче в Конторе все крутят любофф, плотские утехи уступают место психическим сдвигам. Тут даже наша Пчелка Майя потерпела провал! Незачот!
Пчелка Майя – это сокращенно имя-фамилия нашей секретарши у заместителя Главного. В отличие от Снежной Королевы, Пчелка была такая пухленькая и сладенькая, что если бы не фамилия и одноименный мультик, звали бы ее Карамелькой, не иначе. Особенно учитывая ее страсть ко всему ярко-розовому и лимонному, оттеняющим черные густые локоны. «Билайн» ее попутал али сама додумалась, но Пчелка наша вдруг решила, что платят ей мало и что давненько Главный не оставлял ее на вечерние дежурства…
Ах, эта тишина! И редкие звонки! И шаги посвященных! Инициации в дежурные добивались или любимчики, или одиночки-карьеристы, семейным выдержать такой график было не под силу. Как и запойным, к которым жизнь и работа прибила почти весь руководящий состав. Исключая Главного, который рад бы, но не мог – в Кремле бы не одобрили.
Главный вообще всегда шел в ногу со временем, а времен на его веку было хоть отбавляй! Хилый коротышка-школьник, выбившийся в комсорги непонятно какими усилиями, он понял главное – нужно стать непросто незаменимым для Начальника, но и успевать предвосхищать желания руководства. Выходит Указ о борьбе с прогулами и наш комиссарик лично возглавляет рейды по кинотеатрам в рабочее время, страна перестала пить, и паренек предлагает на горкоме не останавливаться на вырубке виноградных лоз в Грузии, но и уничтожить местные плодовые кустарники, «чтоб неповадно было наливочками баловаться». Если Первый президент был не против рюмочки, так и наш орел гулял в ресторанах с «нужниками» (то есть нужными делу людьми), а стал Второй президент приезжать на работу в Кремль раненько поутру да еще и в выходные – глядь, и у нас эта зараза завелась в Конторе.
Конечно, сначала народ сопротивлялся – кому охота дорогие выходные тратить на сидение в пустом кабинете? Ведь наш контингент любил провести субботний вечер в Венской опере или пройтись под парусом по загаженному ныне арабскими беженцами Лазурному побережью… А тут сиди и зевай тебе. Но некоторые, особенно озабоченные сексом и карьерой товарищи, осознали – именно в коридорной тиши и со скуки зреют великие авантюры, то бишь приключения. Карьеристы власть играли в дружбу с перетягиванием каната, стареющие импотенты тискали хихикающих молоденьких секретарш. Только на этаже Главного было практически всегда скучно – ни траха тебе, ни выпивки – а вдруг фельдъегерь пожалует, а у вас на столе – б… (…лка или …дь – решайте сами) – крохотный, но минус в вашей зачетке отличника! В общем, позволял себе Главный пощипать девок лишь в дальней, скрытой от глаз непосвященных за книжным шкафом крохотной саунке, соединенной с туалетом и отдельным выходом к лифту мимо охраны.
Пчелка была самой сладкой его добычей лет пять назад, в развеселые времена Первого президента. Сейчас вынужденный трезвенник и отчаянный спартанец – Главный – страдал от того, что никак уже не заполучит ни черный, ни красный пояс, да тут еще и сотрудники вместо обычных пьянок начали вдруг любовные романы крутить. Даже очередной Капустник, который ставили традиционно и со вкусом ежегодно лет двадцать уже в первый день весны, всегда посвящали работе и бабкам – то есть деньгам. А тут вдруг бабки реальные – грудастые и длинноволосые – скакали по сцене и завывали про любовь под Ляписа Трубецкого. Страшно – аж жуть…
Почуял ветер перемен Главный, сидевший в своем лакомом желанном креслице столько лет, знавший что надо и Кремлю, и тете Мане, мывшей полы у нас всю сознательную жизнь. Зато и уважали, и не пытались свалить с креслица подчиненные. А Пчелка грудастая наша Майя, что значит «жизнь», на каком-то древнем (а на арабском так и просто «вода»), так вот Пчелке приходилось вперед двигаться передком. Иначе хрен такую зарплату секретарше бы платили, да домой на служебном авто отвозили. Но жадность Пчелку обуяла – думает она свои карамельным умишком про инфляцию, с ужасом открыла для себя Форекс и первые морщинки (и то, и другое не давало ей спать ночами). Открыв максимально для дресс-кода грудь, втискивается наша трудовая пчела в очередь на дежурства.
А там – как ходоков к Ильичу в двадцатые: у кого жена рожает, кому новую дачку строить пора, кто руководителя отдела поймал на фальсификациях, а кто придумал, как улучшить показатели производства при сокращении штатов. За всем стоит одно: «Главный, заметь меня, приласкай, я твоя верная сучка или кобель, не забудь, когда премию выписывать будешь или квартирку распределять городскую, столичную!»… Пчелка уже тогда поняла, как отстала от жизни – нынче лязгающая голодными челюстями мелюзга насмерть стояла в дежурствах и никак не хотела отдохнуть в выходные. Пришлось отдать новую упаковку CREED, которые до Москвы вряд ли еще дойдут полгодика в обмен на то, чтоб укокошить прекрасную июньскую субботу в загаженном, почерневшем от усердия и запоров-заторов, городе.
Щукина азартно хохотнула и баском прошлась по рюмочной:
– Говорят все блондинки – дуры, а у нас – наоборот, негативчик получается! Пчелка-то дурища из всех дур получается: продирается в субботу в кабинет с каким-то факсиком, а сама-то титьками трясет из тесного лифчика от Шанталь. Соски помадой подвела, они через шантальское кружево просвечивают, белая блузочка больше похожа на кусочек бинта, чем на официальную одежду, да черная юбка имела странный для Армани, необработанный и обсыпающийся разрез спереди до пояса – его Пчелка Майя канцелярскими ножницами аккурат за минуту до входа подрезала вверх, чтоб Снежная Королева не усекла ее интрижку. И так она ходит вокруг стола Главного, и эдак. А стол-то у него – как Титаник или Королева Мэри – гигант! Тут щуплячок – то наш как заревет бычьим гласом: «Что это ты, Пчела такая Ивановна, титькой то-выменем мне трясещь! Не слыхала, у нас в Конторе люди работают возвышенные, на край света за любовью ездют, про сексы не думают, духовным маются! Пошла вон, корова!».
Я удивленно посмотрела на веселые глаза разрумянившейся Щукиной – она хохотала громко, без удержу и… как свободный человек! Да и соседи по столикам по-доброму оглядывались и головы никто не собирался в пиджаки втягивать, как было заведено… Такого в Конторе я отродясь не видывала – и впрямь перемены!
Пчелка Майя – это сокращенно имя-фамилия нашей секретарши у заместителя Главного. В отличие от Снежной Королевы, Пчелка была такая пухленькая и сладенькая, что если бы не фамилия и одноименный мультик, звали бы ее Карамелькой, не иначе. Особенно учитывая ее страсть ко всему ярко-розовому и лимонному, оттеняющим черные густые локоны. «Билайн» ее попутал али сама додумалась, но Пчелка наша вдруг решила, что платят ей мало и что давненько Главный не оставлял ее на вечерние дежурства…
Ах, эта тишина! И редкие звонки! И шаги посвященных! Инициации в дежурные добивались или любимчики, или одиночки-карьеристы, семейным выдержать такой график было не под силу. Как и запойным, к которым жизнь и работа прибила почти весь руководящий состав. Исключая Главного, который рад бы, но не мог – в Кремле бы не одобрили.
Главный вообще всегда шел в ногу со временем, а времен на его веку было хоть отбавляй! Хилый коротышка-школьник, выбившийся в комсорги непонятно какими усилиями, он понял главное – нужно стать непросто незаменимым для Начальника, но и успевать предвосхищать желания руководства. Выходит Указ о борьбе с прогулами и наш комиссарик лично возглавляет рейды по кинотеатрам в рабочее время, страна перестала пить, и паренек предлагает на горкоме не останавливаться на вырубке виноградных лоз в Грузии, но и уничтожить местные плодовые кустарники, «чтоб неповадно было наливочками баловаться». Если Первый президент был не против рюмочки, так и наш орел гулял в ресторанах с «нужниками» (то есть нужными делу людьми), а стал Второй президент приезжать на работу в Кремль раненько поутру да еще и в выходные – глядь, и у нас эта зараза завелась в Конторе.
Конечно, сначала народ сопротивлялся – кому охота дорогие выходные тратить на сидение в пустом кабинете? Ведь наш контингент любил провести субботний вечер в Венской опере или пройтись под парусом по загаженному ныне арабскими беженцами Лазурному побережью… А тут сиди и зевай тебе. Но некоторые, особенно озабоченные сексом и карьерой товарищи, осознали – именно в коридорной тиши и со скуки зреют великие авантюры, то бишь приключения. Карьеристы власть играли в дружбу с перетягиванием каната, стареющие импотенты тискали хихикающих молоденьких секретарш. Только на этаже Главного было практически всегда скучно – ни траха тебе, ни выпивки – а вдруг фельдъегерь пожалует, а у вас на столе – б… (…лка или …дь – решайте сами) – крохотный, но минус в вашей зачетке отличника! В общем, позволял себе Главный пощипать девок лишь в дальней, скрытой от глаз непосвященных за книжным шкафом крохотной саунке, соединенной с туалетом и отдельным выходом к лифту мимо охраны.
Пчелка была самой сладкой его добычей лет пять назад, в развеселые времена Первого президента. Сейчас вынужденный трезвенник и отчаянный спартанец – Главный – страдал от того, что никак уже не заполучит ни черный, ни красный пояс, да тут еще и сотрудники вместо обычных пьянок начали вдруг любовные романы крутить. Даже очередной Капустник, который ставили традиционно и со вкусом ежегодно лет двадцать уже в первый день весны, всегда посвящали работе и бабкам – то есть деньгам. А тут вдруг бабки реальные – грудастые и длинноволосые – скакали по сцене и завывали про любовь под Ляписа Трубецкого. Страшно – аж жуть…
Почуял ветер перемен Главный, сидевший в своем лакомом желанном креслице столько лет, знавший что надо и Кремлю, и тете Мане, мывшей полы у нас всю сознательную жизнь. Зато и уважали, и не пытались свалить с креслица подчиненные. А Пчелка грудастая наша Майя, что значит «жизнь», на каком-то древнем (а на арабском так и просто «вода»), так вот Пчелке приходилось вперед двигаться передком. Иначе хрен такую зарплату секретарше бы платили, да домой на служебном авто отвозили. Но жадность Пчелку обуяла – думает она свои карамельным умишком про инфляцию, с ужасом открыла для себя Форекс и первые морщинки (и то, и другое не давало ей спать ночами). Открыв максимально для дресс-кода грудь, втискивается наша трудовая пчела в очередь на дежурства.
А там – как ходоков к Ильичу в двадцатые: у кого жена рожает, кому новую дачку строить пора, кто руководителя отдела поймал на фальсификациях, а кто придумал, как улучшить показатели производства при сокращении штатов. За всем стоит одно: «Главный, заметь меня, приласкай, я твоя верная сучка или кобель, не забудь, когда премию выписывать будешь или квартирку распределять городскую, столичную!»… Пчелка уже тогда поняла, как отстала от жизни – нынче лязгающая голодными челюстями мелюзга насмерть стояла в дежурствах и никак не хотела отдохнуть в выходные. Пришлось отдать новую упаковку CREED, которые до Москвы вряд ли еще дойдут полгодика в обмен на то, чтоб укокошить прекрасную июньскую субботу в загаженном, почерневшем от усердия и запоров-заторов, городе.
Щукина азартно хохотнула и баском прошлась по рюмочной:
– Говорят все блондинки – дуры, а у нас – наоборот, негативчик получается! Пчелка-то дурища из всех дур получается: продирается в субботу в кабинет с каким-то факсиком, а сама-то титьками трясет из тесного лифчика от Шанталь. Соски помадой подвела, они через шантальское кружево просвечивают, белая блузочка больше похожа на кусочек бинта, чем на официальную одежду, да черная юбка имела странный для Армани, необработанный и обсыпающийся разрез спереди до пояса – его Пчелка Майя канцелярскими ножницами аккурат за минуту до входа подрезала вверх, чтоб Снежная Королева не усекла ее интрижку. И так она ходит вокруг стола Главного, и эдак. А стол-то у него – как Титаник или Королева Мэри – гигант! Тут щуплячок – то наш как заревет бычьим гласом: «Что это ты, Пчела такая Ивановна, титькой то-выменем мне трясещь! Не слыхала, у нас в Конторе люди работают возвышенные, на край света за любовью ездют, про сексы не думают, духовным маются! Пошла вон, корова!».
Я удивленно посмотрела на веселые глаза разрумянившейся Щукиной – она хохотала громко, без удержу и… как свободный человек! Да и соседи по столикам по-доброму оглядывались и головы никто не собирался в пиджаки втягивать, как было заведено… Такого в Конторе я отродясь не видывала – и впрямь перемены!
Глава 8
Секретное оружие Пчелки Майи
Опрокинув мерзавчик, Щукина объяснилась:
– Пчелка-то тебя вызывает на их этаж, и это после работы! Поэтому тебе рассказала, что было в твое отсутствие, чтоб не ляпнула ты, простофиля, ей лишнего…
По приемной у Пчелки можно было судить о взлете и поражениях в ее карьере. Начнем с того, что не у каждой секретарши в нашей стране есть свой кабинет с предбанничком – приемной. Там сидела стажерка и тупо записывала всех входящих в амбарную книгу. Видимо, стажерку пристроил заботливый родственник или любовник, чтоб набиралась деваха канцелярской мудрости. А ведь и впрямь, куда нынче податься юной москвичке после Университета – не в клуб же танцовщицей?.. Посидит эдак годик, а потом и должность сыщется для родимой кровиночки. Даст ей Конторка заем и обрастет юное создание дачками, загранкомандировками, квартирками и машинками с крепышами-водителями из Владимира или Орла…
Амбарная книга утыкалась в колючий искусственный бонсай с одной стороны и в кокетливую золотую вазочку с другой. Весь диван занимал огромный розовый заяц, подаренный Пчелке на какой-то праздник. Вверху на шкафчике пылилась ваза эпохи модерн марки «Ройял Кроун Дерби», ценная. Пчелка в таких делах не разбиралась и вазу украсили старыми елочными гирляндами и китайскими палочками для еды. Бутылки коллекционных вин в бархатных синих и алых чехлах рядом с толстопузым пластмассовым человечком и надписью «Киндерсюрприз» могли бы намекать на контроский загул во времена августовского дефолта 1998 года, но Пчелка была не так умна и вышла такая у нее актуальная экспозиция случайно. Приняла она меня сидя в своем гигантском и узком кресле с подлокотниками, подголовником и подножниками – видимо, заказанным в порыве страсти Главным для нее, много лет назад.
Пчелка попросила принести нам конфет и, жеманно вытягивая губы, почти шепотом затянула:
– Дорогая, про вас ходят настоящие токку и хоккайдо по нашим коридорам! Расскажите мне все! Я сгораю от нетерпения! Где вы его нашли, милочка?
Разубеждать Пчелку и объяснять ей, чем японские трехстишия хокку и пятистишия танку отличаются от японского же острова Хоккайдо, было не к чему, и я начала поедать все сладости на вазочке передо мной. После того, как я оторвалась от теплых губ моего возлюбленного, пахнувших морем и фруктами, пошли вторые сутки и недостаток секса я подавляла алкоголем и шоколадом. Опустошив вазочку, я, слипшимися от сладкого губами, потребовала взамен информации о личной жизни карточку сотового оператора с нелимитированными международными звонками. Такие карточки-симочки со служебными номерами выдавала Пчелка ближнему кругу Главного, но я, нагло икая от переедания сладкого, требовала «симочку». Майя вздохнула и вынула из ящичка заветный целлофановый пакетик. На нем красовалась заветная надпись V.I.P. Ура, теперь я могу звонить любимому за счет Конторы! Спасибо Господу и Кремлю за разведение в стране ФГУПов!!
– Знаете, Майя Ивановна, я ведь мужиков почти ненавидела всех! Презирала – это точно. Слабые, капризные, медленные, эгоистичные, самовлюбленные, нудные, вялые, думающие только о себе, с ограниченным кругозором и жадные – вот что такое современный мужик в нашей Конторе и по соседству! – громко заявила я.
Пчелка отпрянула от такой откровенности и стукнулась о подголовник, который забыла отогнуть.
– Шипы и розы любви, Майя Ивановна, в нынешней жизни рабочей бабы – это исключительно шипы 364 дня и букетик непахнущих голландских роз на корпоратив 8 марта!
Поэтому я от такой прелести, казалось, была привита всей нашей действительностью. И вдруг – там, где уж я и не ожидала, на глубине 25 метров под водой, эта сука-любовь меня и хватает! А что вы скажете после проведенных нескольких суток в постели? Причем, в постели не с алкоголиком-карьеристом, у которого стоят только волосы на заплешине и то при мысли о понижении бонусных? Представьте себе юное, идеальное тело Аполлона с искренней улыбкой, пахнущее чем-то совсем не нашим, и пряным, и сладким, дурманящим и ласкающим вас под зефирный ветерок?
При слове о зефире Пчелка достала упаковку и поставила передо мной.
– Да нет же, зефир – это ласковый южный ветерок на морском побережье, дорогая Пчелка Ивановна, – загнусавила я, пряча слезу. – У меня уже живот распух от сладкого. Не берет: секса восемь раз подряд за три часа это не заменит! Нет уж!
Майя с калькулятором пыталась выяснить сколько же времени длилось все мое физическое счастье, включая побеги в душ и перекуры – но итоги, ошеломившие ее секретарский опыт, старалась не афишировать и тихо записала их в блокнотик у компьютера. Пчела встрепенулась:
– У меня как-то на юге тоже был романчик, с юным турком. Я еще подумала – а послать все подальше и расписаться! Мне так здорово и весело ни с кем не было и не будет! Только и поднимаю вялые вермишелины и сосу их, сосу… И все без толку…
Крупные слезы размазали у Майи тушь и подводку, отчего она стала милее и еще больше похожа на свою мультяшную тезку. Секретарша собралась, одернула тесную кофточку и вышла в предбанник с указом: «Никого не впускать, все записывать и ей потом передать», затем закрыла нашу дверь на ключ и достала из-за портретика вождя в тайничке стопарики и белую.
– Эх, счастливица, как говорят нынче, юг с ними, нашими мужиками! Давай за заморских пить!
Я поправила: не «юг», а «йух», но абланского Пчелка не знала и свободно говорить на языке падонкафф в нашей Конторе могла только продвинутая Щукина. Обсудив все детали заморских мужиков и сравнив их с нашими (что-что, а мониторинг мы проводить умели), опорожнив поллитровку и еще по стопарику, мы тихонько запели про рябину и дуб, и как бы нам, рябинам, к дубам перебраться. Выводя припев, мы залились бабьими слезами и, обнявшись, тихо стояли и качались, как два кавказца в ритуальном танце.
– Выходи, деваха, замуж, ты сильная – выдержишь! Пусть все наши несбыточные мечты воплотятся в твоем бабьем счастье, – вдруг умилилась своей доброте Майя и залилась слезами. – Знала бы ты, девонька, что это значит – ложиться десять лет подряд в кровать к ненавистному мужику, за которого по дурости в девичестве выскочила!
Сколько нас таких – вышли, раз пора, а теперь маемся! Что за страна такая – все на бабах везется, а посмотри – наши мужики все в начальниках, а даже если и ровня тебе, то зарплата все равно выше! Ты посмотри в табель-то, девонька! И по службе их, плешивых дураков, вверх тянут. А домой придешь: все на тебе, и дом, и варка, и стирка – а ночью будь добра, не отличайся от бездельницы из Плейбоя, будь свеженькой и радостно попискивай во время сношения! А радость – то есть? Булькнут в тебя полкапли и храпят. Где страсть? Нет ее! Так что, замуж и точка! Утри всем нашим козликам носы – они знаешь, как на тебя пялятся!
– Пицот минут, – икнула я в ответ, что на албанском означало – поздно, пора отваливать.
Стажерка деликатно пискнула в замочную скважину, что Семен завел мотор и ждет нас внизу. Развозка несчастных пьяных женских тел по временным ночным приютам началась. Временным – потому что настоящая жизнь предполагалась только в Конторе.
– Пчелка-то тебя вызывает на их этаж, и это после работы! Поэтому тебе рассказала, что было в твое отсутствие, чтоб не ляпнула ты, простофиля, ей лишнего…
По приемной у Пчелки можно было судить о взлете и поражениях в ее карьере. Начнем с того, что не у каждой секретарши в нашей стране есть свой кабинет с предбанничком – приемной. Там сидела стажерка и тупо записывала всех входящих в амбарную книгу. Видимо, стажерку пристроил заботливый родственник или любовник, чтоб набиралась деваха канцелярской мудрости. А ведь и впрямь, куда нынче податься юной москвичке после Университета – не в клуб же танцовщицей?.. Посидит эдак годик, а потом и должность сыщется для родимой кровиночки. Даст ей Конторка заем и обрастет юное создание дачками, загранкомандировками, квартирками и машинками с крепышами-водителями из Владимира или Орла…
Амбарная книга утыкалась в колючий искусственный бонсай с одной стороны и в кокетливую золотую вазочку с другой. Весь диван занимал огромный розовый заяц, подаренный Пчелке на какой-то праздник. Вверху на шкафчике пылилась ваза эпохи модерн марки «Ройял Кроун Дерби», ценная. Пчелка в таких делах не разбиралась и вазу украсили старыми елочными гирляндами и китайскими палочками для еды. Бутылки коллекционных вин в бархатных синих и алых чехлах рядом с толстопузым пластмассовым человечком и надписью «Киндерсюрприз» могли бы намекать на контроский загул во времена августовского дефолта 1998 года, но Пчелка была не так умна и вышла такая у нее актуальная экспозиция случайно. Приняла она меня сидя в своем гигантском и узком кресле с подлокотниками, подголовником и подножниками – видимо, заказанным в порыве страсти Главным для нее, много лет назад.
Пчелка попросила принести нам конфет и, жеманно вытягивая губы, почти шепотом затянула:
– Дорогая, про вас ходят настоящие токку и хоккайдо по нашим коридорам! Расскажите мне все! Я сгораю от нетерпения! Где вы его нашли, милочка?
Разубеждать Пчелку и объяснять ей, чем японские трехстишия хокку и пятистишия танку отличаются от японского же острова Хоккайдо, было не к чему, и я начала поедать все сладости на вазочке передо мной. После того, как я оторвалась от теплых губ моего возлюбленного, пахнувших морем и фруктами, пошли вторые сутки и недостаток секса я подавляла алкоголем и шоколадом. Опустошив вазочку, я, слипшимися от сладкого губами, потребовала взамен информации о личной жизни карточку сотового оператора с нелимитированными международными звонками. Такие карточки-симочки со служебными номерами выдавала Пчелка ближнему кругу Главного, но я, нагло икая от переедания сладкого, требовала «симочку». Майя вздохнула и вынула из ящичка заветный целлофановый пакетик. На нем красовалась заветная надпись V.I.P. Ура, теперь я могу звонить любимому за счет Конторы! Спасибо Господу и Кремлю за разведение в стране ФГУПов!!
– Знаете, Майя Ивановна, я ведь мужиков почти ненавидела всех! Презирала – это точно. Слабые, капризные, медленные, эгоистичные, самовлюбленные, нудные, вялые, думающие только о себе, с ограниченным кругозором и жадные – вот что такое современный мужик в нашей Конторе и по соседству! – громко заявила я.
Пчелка отпрянула от такой откровенности и стукнулась о подголовник, который забыла отогнуть.
– Шипы и розы любви, Майя Ивановна, в нынешней жизни рабочей бабы – это исключительно шипы 364 дня и букетик непахнущих голландских роз на корпоратив 8 марта!
Поэтому я от такой прелести, казалось, была привита всей нашей действительностью. И вдруг – там, где уж я и не ожидала, на глубине 25 метров под водой, эта сука-любовь меня и хватает! А что вы скажете после проведенных нескольких суток в постели? Причем, в постели не с алкоголиком-карьеристом, у которого стоят только волосы на заплешине и то при мысли о понижении бонусных? Представьте себе юное, идеальное тело Аполлона с искренней улыбкой, пахнущее чем-то совсем не нашим, и пряным, и сладким, дурманящим и ласкающим вас под зефирный ветерок?
При слове о зефире Пчелка достала упаковку и поставила передо мной.
– Да нет же, зефир – это ласковый южный ветерок на морском побережье, дорогая Пчелка Ивановна, – загнусавила я, пряча слезу. – У меня уже живот распух от сладкого. Не берет: секса восемь раз подряд за три часа это не заменит! Нет уж!
Майя с калькулятором пыталась выяснить сколько же времени длилось все мое физическое счастье, включая побеги в душ и перекуры – но итоги, ошеломившие ее секретарский опыт, старалась не афишировать и тихо записала их в блокнотик у компьютера. Пчела встрепенулась:
– У меня как-то на юге тоже был романчик, с юным турком. Я еще подумала – а послать все подальше и расписаться! Мне так здорово и весело ни с кем не было и не будет! Только и поднимаю вялые вермишелины и сосу их, сосу… И все без толку…
Крупные слезы размазали у Майи тушь и подводку, отчего она стала милее и еще больше похожа на свою мультяшную тезку. Секретарша собралась, одернула тесную кофточку и вышла в предбанник с указом: «Никого не впускать, все записывать и ей потом передать», затем закрыла нашу дверь на ключ и достала из-за портретика вождя в тайничке стопарики и белую.
– Эх, счастливица, как говорят нынче, юг с ними, нашими мужиками! Давай за заморских пить!
Я поправила: не «юг», а «йух», но абланского Пчелка не знала и свободно говорить на языке падонкафф в нашей Конторе могла только продвинутая Щукина. Обсудив все детали заморских мужиков и сравнив их с нашими (что-что, а мониторинг мы проводить умели), опорожнив поллитровку и еще по стопарику, мы тихонько запели про рябину и дуб, и как бы нам, рябинам, к дубам перебраться. Выводя припев, мы залились бабьими слезами и, обнявшись, тихо стояли и качались, как два кавказца в ритуальном танце.
– Выходи, деваха, замуж, ты сильная – выдержишь! Пусть все наши несбыточные мечты воплотятся в твоем бабьем счастье, – вдруг умилилась своей доброте Майя и залилась слезами. – Знала бы ты, девонька, что это значит – ложиться десять лет подряд в кровать к ненавистному мужику, за которого по дурости в девичестве выскочила!
Сколько нас таких – вышли, раз пора, а теперь маемся! Что за страна такая – все на бабах везется, а посмотри – наши мужики все в начальниках, а даже если и ровня тебе, то зарплата все равно выше! Ты посмотри в табель-то, девонька! И по службе их, плешивых дураков, вверх тянут. А домой придешь: все на тебе, и дом, и варка, и стирка – а ночью будь добра, не отличайся от бездельницы из Плейбоя, будь свеженькой и радостно попискивай во время сношения! А радость – то есть? Булькнут в тебя полкапли и храпят. Где страсть? Нет ее! Так что, замуж и точка! Утри всем нашим козликам носы – они знаешь, как на тебя пялятся!
– Пицот минут, – икнула я в ответ, что на албанском означало – поздно, пора отваливать.
Стажерка деликатно пискнула в замочную скважину, что Семен завел мотор и ждет нас внизу. Развозка несчастных пьяных женских тел по временным ночным приютам началась. Временным – потому что настоящая жизнь предполагалась только в Конторе.
Глава 9
ОтПИВАние перед свадьбой
На Кузнецком мосту мостовая из древних булыжников не давала спокойно моим подружкам прогарцевать на их невыносимой высоты шпильках от Прада и Джимми Чу. Я предпочитала кроссовки, правда, шанелевские – но все же кроссовки – черные с лаковым лого, похожим на обезноженного паучка. Зато в них было удобно бегать, а ходить я последние пятнадцать лет не могла себе позволить – непозволительная роскошь!
Застрявший алый каблук у Люськиных нагло-праздных туфель не давал ей гордо войти в наш любимый бутик нижнего белья. Щукина тихо радовалась и скромно цокала в своих лабутеновских туфельках с более широким каблучком – алая подошва игриво мелькала но не подводила хозяйку. Люська выматерилась, резко нагнулась, чтоб вытащить туфельку и уткнулась попой в стремительно выходящего из стеклянной дверцы мужчины. Он был в очень шикарных драных джинсах и шелковом платке вместо галстука, с кучей пакетов, китайской хохлатой под мышкой и ведомой сзади юной нахалкой-дыдлой с ярким макияжем эмо. Мужик остолбенел, дыдла и собачка тявкали от нетерпения, Люська явно не могла выпрямиться, хотя туфель почти был спасен. Щукина, спокойно фиксирующая взглядом происходящее, не спешила заступиться за коллегу. Помогла Светка, чуточку задыхавшись от перебранки по мобильному с мужем, она левой подхватила за талию Люсю, правой отделила ее от мужчины с хохлатой, ногой попридержала дыдлу, а глазом испепелила Щукину. Вот что значит профессиональный следователь! Майор, между прочим, наша Светка!
Я тем временем томилась нагишом в примерочной, так как начинать выбирать свадебное неглиже без подруг было преступлением, на которое никто из нашей шайки никогда бы не пошел. Продавщицы – все как одна в черном и похожие на Одри Хепберн, с «бабеттами» на голове, – кокетливо хихикали в ладошки и не решались вмешаться в кучу малу у них на пороге. Важный охранник в лаковых туфлях и шикарном костюме вежливо спросил толкущихся на пороге, нужна ли помощь. Все гаркнули «нет!» кроме Люськи – она причитала, звала мамочку и не могла разогнуться – девушку, как оказалось, хватил жестокий радикулит. Она так и держалась за каблук, вися на Светке и пытаясь найти опору задницей в мужике, тот краснел и бледнел поочередно, но очень хотел помочь. В конце концов верещавшую красавицу, с алыми туфлями в кулаках и разъехавшейся по шву узкой юбке, внесли внутрь бутика два героя – охранник и покупатель в джинсах. Людка, оценив ситуацию, пыталась изобразить обморок, но Щукина ущипнула подругу и напомнила, что невеста в наряде Евы ждет на втором этаже. Продавщицы предложили всей компании кофе, шоколад и шампанское, а поврежденная Люська была нежно укрыта белоснежным пледом и гордо возлежала посередине бутика на круглом диване. Не расставаясь с алыми туфлями, мужчина переложил пакеты и собаку на охранника, а сам внимательно изучал больную, нервно покусывая губу. Поняв, что одного бойца мы потеряли, мои девочки поднялись наверх, и мы стали долго и с хохотом примерять все подряд. Хулиганские секси-наряды с хоботами, крылышками и прочей ерундой мы отмели сразу, посомневались в тесмочках из бус – порвется все на фиг! Жалко, а собирать в порыве страсти, ползая за бусинками – мужик не поймет. Просмотрели яркие шелка с ручной росписью – хорошо для брюнеток, а я же блондинка. В общем, нежное кружевное секси, похожее на нижнее белье куклы или пятилетней девочки викторианской эпохи – вот каким был наш выбор. С изумлением выяснили, что существуют и особые неколющиеся брошечки и длинные бусы для постели. Их любили содержанки начала 20 века, эффектно и почти неубиваемо, хоть лупи ими мужика! А в брошечках сзади были отверстия, куда вставляли искусительницы тряпочки с феромонами или духами, чтобы всю ночь ароматы сводили с ума мужчину. Этих драгоценностей мы набрали для всей честной компании – свадебная ночь одной из нас не мешала подругам еженощно тестировать новинки секси-моды у себя дома.
Застрявший алый каблук у Люськиных нагло-праздных туфель не давал ей гордо войти в наш любимый бутик нижнего белья. Щукина тихо радовалась и скромно цокала в своих лабутеновских туфельках с более широким каблучком – алая подошва игриво мелькала но не подводила хозяйку. Люська выматерилась, резко нагнулась, чтоб вытащить туфельку и уткнулась попой в стремительно выходящего из стеклянной дверцы мужчины. Он был в очень шикарных драных джинсах и шелковом платке вместо галстука, с кучей пакетов, китайской хохлатой под мышкой и ведомой сзади юной нахалкой-дыдлой с ярким макияжем эмо. Мужик остолбенел, дыдла и собачка тявкали от нетерпения, Люська явно не могла выпрямиться, хотя туфель почти был спасен. Щукина, спокойно фиксирующая взглядом происходящее, не спешила заступиться за коллегу. Помогла Светка, чуточку задыхавшись от перебранки по мобильному с мужем, она левой подхватила за талию Люсю, правой отделила ее от мужчины с хохлатой, ногой попридержала дыдлу, а глазом испепелила Щукину. Вот что значит профессиональный следователь! Майор, между прочим, наша Светка!
Я тем временем томилась нагишом в примерочной, так как начинать выбирать свадебное неглиже без подруг было преступлением, на которое никто из нашей шайки никогда бы не пошел. Продавщицы – все как одна в черном и похожие на Одри Хепберн, с «бабеттами» на голове, – кокетливо хихикали в ладошки и не решались вмешаться в кучу малу у них на пороге. Важный охранник в лаковых туфлях и шикарном костюме вежливо спросил толкущихся на пороге, нужна ли помощь. Все гаркнули «нет!» кроме Люськи – она причитала, звала мамочку и не могла разогнуться – девушку, как оказалось, хватил жестокий радикулит. Она так и держалась за каблук, вися на Светке и пытаясь найти опору задницей в мужике, тот краснел и бледнел поочередно, но очень хотел помочь. В конце концов верещавшую красавицу, с алыми туфлями в кулаках и разъехавшейся по шву узкой юбке, внесли внутрь бутика два героя – охранник и покупатель в джинсах. Людка, оценив ситуацию, пыталась изобразить обморок, но Щукина ущипнула подругу и напомнила, что невеста в наряде Евы ждет на втором этаже. Продавщицы предложили всей компании кофе, шоколад и шампанское, а поврежденная Люська была нежно укрыта белоснежным пледом и гордо возлежала посередине бутика на круглом диване. Не расставаясь с алыми туфлями, мужчина переложил пакеты и собаку на охранника, а сам внимательно изучал больную, нервно покусывая губу. Поняв, что одного бойца мы потеряли, мои девочки поднялись наверх, и мы стали долго и с хохотом примерять все подряд. Хулиганские секси-наряды с хоботами, крылышками и прочей ерундой мы отмели сразу, посомневались в тесмочках из бус – порвется все на фиг! Жалко, а собирать в порыве страсти, ползая за бусинками – мужик не поймет. Просмотрели яркие шелка с ручной росписью – хорошо для брюнеток, а я же блондинка. В общем, нежное кружевное секси, похожее на нижнее белье куклы или пятилетней девочки викторианской эпохи – вот каким был наш выбор. С изумлением выяснили, что существуют и особые неколющиеся брошечки и длинные бусы для постели. Их любили содержанки начала 20 века, эффектно и почти неубиваемо, хоть лупи ими мужика! А в брошечках сзади были отверстия, куда вставляли искусительницы тряпочки с феромонами или духами, чтобы всю ночь ароматы сводили с ума мужчину. Этих драгоценностей мы набрали для всей честной компании – свадебная ночь одной из нас не мешала подругам еженощно тестировать новинки секси-моды у себя дома.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента