Я обожаю танцевать, когда в зале сидит Глеб. О своем визите он сообщает заранее, поэтому я тщательно готовлюсь к выходу. Чтобы поразить его, я беру у оркестрантов саксофон и вытворяю с ним такое! Зал пыхтит и взрывается аплодисментами, а я извиваюсь, сбрасывая с себя чисто символические предметы одежды.
Все свои танцы я придумываю сама. У нас нет хореографа. В стриптиз-барах такая должность не предусмотрена. Все держится на интуиции. Стриптизерша не сможет работать, если она не умеет фантазировать. Я сама себе и костюмер, и модельер, и швея, и гример, и хореограф. Нужно просто танцевать не для зала, а для себя. Тогда все получится.
Я выхожу из бара в пять утра. Уставшая, выжатая как лимон, но все же довольная. Хотя бывает и так, что нервы сдают. В такие минуты я закрываюсь в гримерной и громко реву.
Мое настроение зависит от публики. Я не люблю выступать перед молокососами. У них красные глаза, садистский взгляд и проколотые вены. Их карманы набиты кокаином и таблетками «экстази». Если бы в наш бар впускали с оружием, то они бы перестреляли всех посетителей. Люди среднего возраста, даже крутые паханы, ведут себя прилично, но эти же напоминают настоящих скотов. Они заказывают дорогие коктейли и требуют секса. Понимая, что я всего лишь танцовщица, ругаются матом и обещают после работы открутить мне голову. Нередко дело доходит до скандала. Охрана удаляет молокососов из зала, а я боюсь потом встретиться с этими отморозками в темном переулке. Да, меня защищают, но только в рабочее время, а за вредность нам никто не платит…
…Неожиданно в двери щелкнул замок, и на пороге появилась Каролина. Она была ужасно бледна и расстроена. Не обращая на меня никакого внимания, Каролина, не разуваясь, прошла на кухню и открыла холодильник. Достав бутылку бренди, налила себе полный стакан, тут же осушила его и закурила длинную сигарету с ментолом. Опустившись на стул, она тупо уставилась в окно, стряхивая пепел прямо на пол. Я захлопнула входную дверь и села напротив.
– Каролина, привет. Ты что, не видишь, что ли, что я приехала?
– Вижу, не слепая, – безразлично ответила она, не отрывая взгляда от окна.
– К черту отпуск! Сил моих нет сидеть в этой деревне! Я решила приехать раньше времени и выйти на работу.
– Правильно сделала. Хозяин собирался позвонить тебе, чтобы ты немедленно вышла на работу. Иначе тебя уволят.
– Как это уволят?! – возмутилась я. – Я была в законном отпуске! Я три года пахала без отдыха. Сама знаешь!
– Еще столько же пахать будешь! На нашей работе отпуска не положены. А таких, как ты, полная Тверская тусуется, и каждая мечтает устроиться в какой-нибудь захолустный бар на окраине за жалкие гроши, а мы все-таки танцуем в центре и за приличные деньги. Тоже мне, профессионалка нашлась! Таких профессионалок хоть жопой ешь. Просто нам повезло немного больше, чем другим. Не забывай, что могут уволить в любой момент за малейшее опоздание, прогул или непослушание. В нашей профессии не бывает отпусков, болезней, плохого настроения и месячных. Даже в критические дни, когда низ живота ломит от боли, ты обязана вставить тампакс, надеть на лицо улыбку и выплясывать как ни в чем не бывало.
– Каролина, что за настрой? Раньше я от тебя таких высказываний не слышала… И вообще, какого черта ты сбрасываешь пепел на пол? Сегодня чья очередь убирать квартиру? Если моя, то я к твоему пеплу даже не притронусь! Что за свинство? Где Тамарка?
– В больнице.
– В больнице? Аборт?
– Нет. Она в реанимации. Ночью ей сделали две операции. Я только что от нее приехала.
– Что случилось? – Я нервно достала сигарету и закурила.
– Вечером, когда она исполняла свой номер, какой-то придурок плеснул на нее серной кислотой. Попал прямо в лицо. У нее больше нет лица, понимаешь?
– Не понимаю, – испуганно произнесла я.
– Серная кислота разъела ей лицо, шею, уши до мяса. Она потеряла зрение.
– Она будет жить?
– Будет. Только кому нужна такая жизнь?! Она будет слепой уродиной, понимаешь, уродиной?! Люди будут шарахаться в сторону при виде ее. Она теперь инвалид, Дашка, жалкий, никому не нужный инвалид.
– Неужели нельзя сделать что-либо с внешностью? – произнесла я со слезами на глазах. – Ведь за границей делают прекрасные пластические операции. Если там из негра делают белого, то, значит, лицо можно восстановить, а повезет – так и зрение тоже.
– Зрение не восстановишь. У нее полностью сожжена сетчатка. Глаз больше нет, словно никогда не было. Там нечего восстанавливать. А насчет лица… Ты знаешь, сколько стоят такие операции? Не сотни долларов, а десятки тысяч. Это сумасшедшие деньги! Тем более что ей потребуется не одна операция, а несколько. Где она возьмет такие бабки? Не найдет!
– Это же производственная травма, полученная на рабочем месте! Пусть за лечение платит хозяин, ведь это он виноват в том, что какой-то недоумок смог пронести в бар кислоту.
– Ага, жди, заплатит он! Не дождешься! Знаешь, что он сделал после того, как это случилось?
– Что?
– Он вызвал «скорую» и тут же уволил Тамарку. В связи с тем, что она потеряла товарный вид. Он не дал ни копейки на ее лечение! Ни больничного, ни пособия, ничего! Просто взял и уволил. А потом он объявил конкурс на Тамаркино место, чтобы оно не пустовало. Ты бы видела, сколько девчонок пришло! Им до лампочки, что случилось с их предшественницей, потому что им нужны деньги. Претендентка уже отобрана. Сегодня вечером нам придется с ней познакомиться. А наша Тамарка, которая честно отработала на хозяина три года, лежит в реанимации, и ее даже никто не проведал! Она, конечно, выкарабкается и вернется на свою Украину, но уже слепой уродиной.
– Каролина, но это же бесчеловечно! По моим понятиям, если в баре произошел такой жуткий инцидент, то как минимум бар нужно временно закрыть, найти этого ненормального, обеспечить достойную охрану, ужесточить контроль при входе и заплатить за лечение нашей подруги.
– Ненормального и так нашли. Он обычный пациент психиатрической больницы, которого выписали домой. Этот сумасшедший чуть ли не ночевал в приемном покое в надежде попасть обратно, но его послали куда подальше, мол, он не буйный и может лечиться амбулаторно. А для него больница была как дом родной, ведь там друзья, койка и миска с супом, вот он и решил доказать медперсоналу, что он не такой спокойный, как они считают. Сел в метро, доехал до центра, зашел в первый попавшийся стриптиз-бар и плеснул в Тамарку кислотой. Был ее номер, а ведь перед этим выступала я, даже страшно подумать! Лучше бы он этому чертову педику-стриптизеру внешность испортил. В тюрьму этого чокнутого нельзя, потому что он состоит на учете, – только больница. Он туда с радостью отправился – добился того, что хотел, а у Тамарки трагедия на всю жизнь.
– Значит, нужно посадить тех, кто выпустил этого сумасшедшего на волю! Виновата администрация, больница, медперсонал, в конце концов!
– Они тоже ни при чем. Больница не резиновая. Сумасшедших много, коек мало, кормить их нечем, дотаций никаких нет. С них взятки гладки. Если копать глубже, то, сама понимаешь, в какое дерьмо вляпаешься. С государством разбираться глупо, оно само разберется с тобой, и намного быстрее, чем ты думаешь. Ты только представь, сколько таких сумасшедших бродит по улицам Москвы, страшно подумать! Я теперь танцевать боюсь – вдруг зайдет какой-нибудь ненормальный и плеснет в лицо чем-нибудь ядовитым. Тамарку жалко, красивая баба была. Самое главное, хваткая. За жизнь обеими руками цеплялась. За жизнь да за Москву.
Я встала, разлила бренди по рюмкам и посмотрела на Каролину. Та вытерла слезы и тяжело вздохнула:
– Много пить нельзя. Через пару часов нужно ехать на работу. Если хозяин учует запах спиртного, то выгонит к чертовой матери на улицу.
– Ты хочешь сказать, что мы сможем выступать в таком состоянии?
– Конечно, сможем, а куда деваться! По-моему, за три года хозяин ни разу не поинтересовался нашим состоянием. Ему наплевать, о чем мы думаем, что чувствуем, за что переживаем. Хорошо, что ты вернулась. Хозяин сказал, мол, если ты в течение двух дней не выйдешь на работу, то будешь уволена.
– Но ведь он сам разрешил мне взять небольшой отпуск.
– Вчерашний инцидент вывел хозяина из себя. Он сейчас непредсказуем, боится, что в бар ходить перестанут. Ты сама неважно выглядишь. Что-то с мужем?
– Мы поссорились, и он ушел из дома.
– Замечательно. Теперь ты сможешь встречаться со своим Глебом без нервотрепки и ненужной суеты.
– Глеб приходил в мое отсутствие?
Каролина опустила глаза и заерзала на стуле.
Я почувствовала неладное.
– Глеб находился в баре, когда меня не было?
– Да. Всего один раз. – Каролина вновь наполнила рюмки и потянулась за новой сигаретой.
Я выпила и почувствовала, как учащенно забилось мое сердце.
– Ты что-то скрываешь. Говори. Ты же знаешь, что это для меня очень важно.
– Хорошо. Скажу. На хрена бы я этого придурка выгораживала! Лучше знать правду. Я всегда его рожу на дух не переносила. Он с тобой за столиком сидел, а меня глазами ел. Он всегда меня клеил, хорек раскормленный.
– Тебе это показалось. Так что случилось?
– Он приезжал с новой бабой. Я ее никогда раньше не видела.
– Ничего страшного. Может, это кто-то из знакомых. Ты же сама знаешь, что у него не только много денег, но и знакомых.
– Только он этой бабе коктейль за коктейлем заказывал. Стол накрыл по полной программе, за грудь ее лапал, коленки гладил. Короче, сама понимаешь. Когда они созрели для любовных утех – стали лизаться тут же, за столиком и уехали. Думаю, что они отправились на его хату.
Я побагровела и вытерла выступивший на лбу пот.
– Ладно, я с этим разберусь. А эта девица красивая?
– Нормальная. В дорогом прикиде.
– Мужика нельзя оставлять одного!
– Тогда купи ему поводок, если его нельзя оставлять без присмотра. Получается, что он и не мужик вовсе, а самый что ни на есть настоящий кобель.
Я постаралась отвлечься и перевела разговор на другую тему:
– Послушай, но ведь можно дать объявление в газету, открыть счет для Тамарки на лечение.
– Глупенькая, неужели ты веришь в такие счета?! Да кто ей вышлет? «Профессиональная стриптизерша получила производственную травму и нуждается в длительном лечении. Господа бизнесмены, помогите деньгами, ведь вы же любите проводить время в ночных клубах и любоваться красивыми женскими телами…» Хрен кто поможет! Общество нас презирает и приравнивает к проституткам. Мы девушки второго сорта. Даже моя собственная мать отказалась со мной поддерживать отношения, потому что я, по ее словам, покрыла нашу семью позором. Она считает, что у меня постыдная специальность. Мол, растила дочь, а вырастила проститутку! А я не хочу жить на тысячу рублей в месяц! Я не могу сидеть в какой-нибудь конторе и пить чай.
– Каролина, но ведь можно придумать другой текст. Не обязательно писать именно так, как ты сказала.
– Да какой, к черту, текст! Халявы нет и не будет. Никто ничего не вышлет.
– Ну а как же сострадание, помощь?
– Да кому мы нужны, чтобы нам сострадать и оказывать помощь?! Мы же не виноваты, что мы не москвички и у нас нет крутых родителей. Знаешь, как это здорово – иметь нормальных родителей, которые сумели устроиться в жизни. Их детям проще. Их дочерям не нужно завоевывать Москву, выступая в стриптиз-барах. Они в этой жизни не гости. Они хозяева, им все дозволено, а наше место на галерке, да и то в последних рядах.
– Ты как хочешь, а я дам объявление в газету. Может, повезет и кто-нибудь поможет.
– Делай что хочешь, – безразлично пожала плечами Каролина и снова выпила.
– Ты много пьешь. Скоро на работу.
– Я всегда столько пью. В нашей работе тяжело без алкоголя. Очень трудно танцевать на трезвую голову.
– Хозяину это может не понравиться.
– Я умею держаться так, что он даже не догадается, сколько рюмок я выпила. Ведь в перерывах между танцами нам разрешается пить. Я недавно в кабаре на Садовом ходила. Если там место освободится, то я туда перейду.
– Но ведь там меньше получают!
– Зато это престижнее, чем стриптиз. Правда, вряд ли у меня что получится. Это я так, просто болтаю. Ни одна дура не согласится оттуда уйти. Я ведь тоже свое место хрен кому отдам. Оно мне потом, кровью и постелью досталось. Этот жирный боров, который называется нашим хозяином, отымел меня пару раз, прежде чем взять на работу. Странно, но больше он никогда ко мне не приставал. У него бабья и так хватает. С подчиненными спать не положено. Да и было это три года назад. Я уже все забыла.
– Странно, а мне он ничего не предлагал. Я просто прошла конкурс, и все.
– Наверное, у него на тебя не встал, – засмеялась Каролина. – Пойду ванну приму, и будем собираться. Скорее бы ночь прошла и наступило утро. У меня есть одно-единственное желание – завалиться в постель и уснуть. Я сегодня еще не ложилась. В больнице сидела, пока Тамарку оперировали. Ее родителям на Украину сообщила. Мать разревелась. Хорошо, Тамарка ей деньги посылала, так она на днях прилетит. Капусты хватит, чтобы квартиру снять. Вещи Тамаркины мы ей отвезем. У нее заначка лежит. Там ровно три тысячи долларов. Нам чужого не надо. Все до копейки Тамаркиной матери отдадим. Как Тамарку выпишут, она ее на Украину в деревню обратно увезет. Может, скинемся по пятьсот баксов? Это все, что мы сможем дать ее матери… От нас на лечение. Я больше не могу. Мне самой как-то жить надо и из этого дерьма вылезать.
– Давай скинемся. Ничего страшного, ремешки затянем и немного потерпим. Правда, нам теперь за квартиру придется больше платить. Тамарка из игры выбывает.
– Что ж, разложим на двоих. – Каролина вздохнула и пошла в ванную. Приоткрыв дверь, она устало произнесла: – Я тебе сегодня утром звонила. Сказать, чтобы ты срочно все бросала и на работу возвращалась, но трубку никто не взял. Наверное, ты в это время как раз к Москве подъезжала. Я еще удивилась, что твоего лоха дома нет. Он же у тебя задницу от дивана никогда не отрывает, тем более в такое время. А вы, оказывается, поссорились…
Каролина ушла мыться, а я налила себе бренди и закурила очередную сигарету. В голове все перемешалось. Мысли путались. Я вообще никогда не хотела, чтобы Каролина и Тамарка знали про Макса, вернее, про то, что я замужем. Я хотела казаться свободной, но этот придурок потребовал, чтобы я дала ему свой московский телефон. Сначала я наврала ему, что телефона нет, а потом раскололась. Тогда Макс стал названивать почти каждый день, проверяя, во сколько я прихожу домой. Мне ничего не оставалось, как признаться девчонкам, что я замужем и ужасно несчастна в браке. Правда, я уговорила их не распространяться об этом. Поэтому про мое замужество никто не знал – ни Глеб, ни администрация бара. Подумав о Глебе, я почувствовала легкий укол ревности и постаралась прогнать дурацкие мысли. Сегодня позвоню ему с работы. Пока я еще не готова к разговору.
Перед глазами опять возник Макс, считающий мои деньги. Когда я приезжала из Москвы, он первым делом требовал денег, не уставая повторять при этом, что он-де сидит на воде и картошке. Мол, скоро вообще загнется с голоду. Он мучил меня вопросами, сколько я получаю, сколько трачу на себя, на шмотки, сколько плачу за квартиру. Требовал показать чеки из магазинов, бил за каждую новую вещь. Я старалась приезжать домой в старых вещах и выглядеть как можно хуже.
Неожиданно закололо в правой груди. Я приоткрыла полы халатика и осторожно погладила порез. Подумав о незнакомце, тяжело вздохнула – ведь он может прийти в наш бар и шлепнуть меня из автомата Калашникова. Правда, с оружием его не пропустит охрана, но где гарантия, что он не заколет меня пикой точно так же, как когда-то закололи моего отца? Нужно быть повнимательней. Когда танцуют девчонки, буду стоять за кулисами и разглядывать зал. Если замечу «боксера» – сразу забью тревогу.
Тамарка… Господи, как мне ее жаль! Живая, красивая и энергичная… Она покинула Украину сразу после распада СССР. Прочитав в газете объявление, что некая фирма проводит набор девушек-танцовщиц для работы в Греции, она не раздумывая и без особых осложнений прошла конкурс. Фирма гарантировала жилье, высокую зарплату, медицинское обслуживание и сулила хорошие перспективы…
Тамарка не стала танцовщицей, а попала в самый настоящий притон, где ее жестоко избивали и платили сущие гроши. Она осталась без документов и средств к существованию. Греки любят русских проституток потому, что они доступные и красивые. Это только в фильмах показывают гречанок с изящным профилем и точеными фигурками. На самом деле они похожи на толстозадых коров с грудями, отвисшими чуть ли не до самых колен.
Тамарка быстро поняла, что она попала в хитро расставленные сети. Ни о каких заработках тут не могло быть и речи. Через три месяца такой скотской жизни крутые ребята – «представители российской фирмы» – продали ее старому толстому греку, так сказать, для пожизненного пользования.
Тамаркина мать, почуяв неладное, приехала в Москву. Там она всех поставила на уши и добилась, чтобы ее дочку нашли. Это большая редкость. Один случай на тысячу. Тамарке необычайно повезло. Когда она прилетела в Шереметьево, мать упала в обморок. У нее были сломаны переносица и пара ребер, на теле – следы от розг и ножевые ранения. От венерических болезней Тамарка лечилась больше года, благо не было СПИДА. Мать увезла ее на Украину и долгое время возилась с ней, как с маленьким ребенком.
Тамарка не любит рассказывать о времени, проведенном в Греции. У нее сразу начинается истерика. Бо́льшую часть заработанных в нашем баре денег она тратила на походы к психоаналитику. Очень часто она бредила во сне. Все говорила про какую-то шестнадцатилетнюю девочку из России, которой пьяный клиент вырезал лобок, после чего она умерла у нее на руках. Если Тамарке на глаза попадалось объявление о перспективной работе за границей, она в клочья рвала газету, ругаясь при этом так, что впору было затыкать уши.
Тамарка не смогла жить на Украине и, немного оклемавшись, вернулась в Москву. Мы работали вместе три года. Хозяин млел от ее стройных ног и роскошных волос. Если бы он только знал, сколько пудры и тонального крема ей приходилось изводить, чтобы скрыть зарубцевавшиеся раны! У Тамарки была мечта: купить импортную машину. Она копила деньги на «форд». Она умела держаться в обществе и была прекрасной подругой. Она никогда не жаловалась на жизнь, так как знала, что бывает намного хуже. У нее есть две сестры-школьницы, которые нуждаются в ее поддержке, и она из кожи вон лезла, чтобы хоть как-то помочь им, а Каролина… Я не очень доверяю Каролине. Она не отличалась искренностью и запросто могла сделать какую-нибудь пакость исподтишка. Впрочем, я ее не осуждаю. Каролина осталась какой-то невостребованной. У нее никогда не было мужчины для души, который дарил бы цветы и говорил красивые слова. В Каролине словно уживались два человека. Один ужасно завистливый и злобный: «Нет в жизни счастья и справедливости. Уродины и гадины с толстыми задницами вышли замуж, а я, умная, красивая и стройная, страдаю в одиночестве. Каракатицам всегда везет на нормальных мужиков». Другой – добрый, сентиментальный: «Если бы я встретила достойного, богатого мужчину, я бы вдребезги разбилась для того, чтобы сделать его счастливым. Бросила бы стриптиз, родила ребенка и пекла бы ему вкусные пироги». На Каролину западали только всякие отбросы, да и то не любили, а просто пользовались ее деньгами и телом. Она не ждала от жизни ничего хорошего, а Тамарка совсем другая. У нее есть друг, который безумно ее любит и обещает жениться. Он не бизнесмен, не чиновник. Он представитель одной из московских криминальных группировок. Он приезжает за ней после работы и увозит к себе. Он знает о Тамарке все, но ему и в голову не приходит попрекать ее прошлым. Он как-то сказал, что они оба вылезли из дерьма, очистились и теперь имеют право на достойную жизнь. Просто у них не решен квартирный вопрос. Тамаркин жених живет с родителями и младшим братом, естественно, что для Тамарки там места нет. Скорее всего, они снимут жилье…
Господи! Как же они снимут жилье, если теперь Тамарка слепая и без лица?!
Я подошла к двери ванной комнаты и тихонько постучала:
– Каролина, я хочу тебя кое о чем спросить.
– Открывай. Стучишь, как девочка, ей-богу. Ты меня каждый день голяком видишь, а зайти боишься. Давай заходи, не стесняйся.
Я открыла дверь и увидела Каролину, лежащую в ванне, наполненной до самых краев водой с душистой пеной.
– Каролина, а ты Тамаркиному жениху о случившемся сказала?
– Сразу же, как только это произошло. Я ему на мобильный позвонила.
– Ну и как?
– Что – как?
– Как он на это отреагировал?
– А как может отреагировать мужчина, если узнает, что его женщина стала калекой? Саня, как и все особи мужского пола, оказался порядочным скотом.
– В смысле?
– В смысле, что сегодня утром он приехал в больницу, увидел слепую Тамарку с изуродованным лицом, поговорил с лечащим врачом, узнал, что ей ничего не светит, сунул мне тысячу баксов и сказал, что он умывает руки. Мол, его это не касается, Тамарку он не знал и знать не хочет, поэтому больше его беспокоить не стоит. Я эту тысячу Тамаркиной матери отдам. Теперь груз на нее ложится. Пусть распоряжается по собственному усмотрению.
– Надо было эти баксы в его наглую рожу кинуть! Зачем ты их взяла?
– Ты что, дура? Как я могу деньги не взять?!
– Но ведь это унижение!
– Деньги не пахнут. Они просто бумажки, и все. Если с твоей физиономией полный порядок, то ты можешь смело отказаться от денег. А у Тамарки лица нет – сплошное месиво, да и шеи тоже нет. Ей обезболивающие нужны, лекарства разные. Врачам на лапу тоже давать нужно, чтобы относились по-человечески. Сама знаешь, не подмажешь – не получишь. Для нее сейчас каждый рубль погоду делает. А Саня отскочил, и пошел он на хрен. Он не гордый, швырни ему деньги – обратно заберет, только Тамарке от этого легче не станет. Ему-то что! Он сегодня вечером новую бабу зацепит и в кабаке эти баксы прогудит, а так хоть от них польза какая-то будет.
– Тогда почему он больше не дал?
– Потому что жалко. Для калеки всегда денег жалко. Мол, ей уже все равно на мир не смотреть, а он молодой, ему еще жить да жить, себя радовать.
– Это же так чудовищно!
– По-другому просто не бывает. Твой Глеб при такой красотке, как ты, и то на чужих баб прыгает. А представь, что бы было, если бы такое с тобой случилось? Мужики не ценят женщин здоровых, полных сил, а больные тем более никому не нужны…
Я перевела дыхание и вышла из ванной. Взглянув на Тамаркины вещи, тяжело вздохнула и посмотрела на часы…
Глава 5
Все свои танцы я придумываю сама. У нас нет хореографа. В стриптиз-барах такая должность не предусмотрена. Все держится на интуиции. Стриптизерша не сможет работать, если она не умеет фантазировать. Я сама себе и костюмер, и модельер, и швея, и гример, и хореограф. Нужно просто танцевать не для зала, а для себя. Тогда все получится.
Я выхожу из бара в пять утра. Уставшая, выжатая как лимон, но все же довольная. Хотя бывает и так, что нервы сдают. В такие минуты я закрываюсь в гримерной и громко реву.
Мое настроение зависит от публики. Я не люблю выступать перед молокососами. У них красные глаза, садистский взгляд и проколотые вены. Их карманы набиты кокаином и таблетками «экстази». Если бы в наш бар впускали с оружием, то они бы перестреляли всех посетителей. Люди среднего возраста, даже крутые паханы, ведут себя прилично, но эти же напоминают настоящих скотов. Они заказывают дорогие коктейли и требуют секса. Понимая, что я всего лишь танцовщица, ругаются матом и обещают после работы открутить мне голову. Нередко дело доходит до скандала. Охрана удаляет молокососов из зала, а я боюсь потом встретиться с этими отморозками в темном переулке. Да, меня защищают, но только в рабочее время, а за вредность нам никто не платит…
…Неожиданно в двери щелкнул замок, и на пороге появилась Каролина. Она была ужасно бледна и расстроена. Не обращая на меня никакого внимания, Каролина, не разуваясь, прошла на кухню и открыла холодильник. Достав бутылку бренди, налила себе полный стакан, тут же осушила его и закурила длинную сигарету с ментолом. Опустившись на стул, она тупо уставилась в окно, стряхивая пепел прямо на пол. Я захлопнула входную дверь и села напротив.
– Каролина, привет. Ты что, не видишь, что ли, что я приехала?
– Вижу, не слепая, – безразлично ответила она, не отрывая взгляда от окна.
– К черту отпуск! Сил моих нет сидеть в этой деревне! Я решила приехать раньше времени и выйти на работу.
– Правильно сделала. Хозяин собирался позвонить тебе, чтобы ты немедленно вышла на работу. Иначе тебя уволят.
– Как это уволят?! – возмутилась я. – Я была в законном отпуске! Я три года пахала без отдыха. Сама знаешь!
– Еще столько же пахать будешь! На нашей работе отпуска не положены. А таких, как ты, полная Тверская тусуется, и каждая мечтает устроиться в какой-нибудь захолустный бар на окраине за жалкие гроши, а мы все-таки танцуем в центре и за приличные деньги. Тоже мне, профессионалка нашлась! Таких профессионалок хоть жопой ешь. Просто нам повезло немного больше, чем другим. Не забывай, что могут уволить в любой момент за малейшее опоздание, прогул или непослушание. В нашей профессии не бывает отпусков, болезней, плохого настроения и месячных. Даже в критические дни, когда низ живота ломит от боли, ты обязана вставить тампакс, надеть на лицо улыбку и выплясывать как ни в чем не бывало.
– Каролина, что за настрой? Раньше я от тебя таких высказываний не слышала… И вообще, какого черта ты сбрасываешь пепел на пол? Сегодня чья очередь убирать квартиру? Если моя, то я к твоему пеплу даже не притронусь! Что за свинство? Где Тамарка?
– В больнице.
– В больнице? Аборт?
– Нет. Она в реанимации. Ночью ей сделали две операции. Я только что от нее приехала.
– Что случилось? – Я нервно достала сигарету и закурила.
– Вечером, когда она исполняла свой номер, какой-то придурок плеснул на нее серной кислотой. Попал прямо в лицо. У нее больше нет лица, понимаешь?
– Не понимаю, – испуганно произнесла я.
– Серная кислота разъела ей лицо, шею, уши до мяса. Она потеряла зрение.
– Она будет жить?
– Будет. Только кому нужна такая жизнь?! Она будет слепой уродиной, понимаешь, уродиной?! Люди будут шарахаться в сторону при виде ее. Она теперь инвалид, Дашка, жалкий, никому не нужный инвалид.
– Неужели нельзя сделать что-либо с внешностью? – произнесла я со слезами на глазах. – Ведь за границей делают прекрасные пластические операции. Если там из негра делают белого, то, значит, лицо можно восстановить, а повезет – так и зрение тоже.
– Зрение не восстановишь. У нее полностью сожжена сетчатка. Глаз больше нет, словно никогда не было. Там нечего восстанавливать. А насчет лица… Ты знаешь, сколько стоят такие операции? Не сотни долларов, а десятки тысяч. Это сумасшедшие деньги! Тем более что ей потребуется не одна операция, а несколько. Где она возьмет такие бабки? Не найдет!
– Это же производственная травма, полученная на рабочем месте! Пусть за лечение платит хозяин, ведь это он виноват в том, что какой-то недоумок смог пронести в бар кислоту.
– Ага, жди, заплатит он! Не дождешься! Знаешь, что он сделал после того, как это случилось?
– Что?
– Он вызвал «скорую» и тут же уволил Тамарку. В связи с тем, что она потеряла товарный вид. Он не дал ни копейки на ее лечение! Ни больничного, ни пособия, ничего! Просто взял и уволил. А потом он объявил конкурс на Тамаркино место, чтобы оно не пустовало. Ты бы видела, сколько девчонок пришло! Им до лампочки, что случилось с их предшественницей, потому что им нужны деньги. Претендентка уже отобрана. Сегодня вечером нам придется с ней познакомиться. А наша Тамарка, которая честно отработала на хозяина три года, лежит в реанимации, и ее даже никто не проведал! Она, конечно, выкарабкается и вернется на свою Украину, но уже слепой уродиной.
– Каролина, но это же бесчеловечно! По моим понятиям, если в баре произошел такой жуткий инцидент, то как минимум бар нужно временно закрыть, найти этого ненормального, обеспечить достойную охрану, ужесточить контроль при входе и заплатить за лечение нашей подруги.
– Ненормального и так нашли. Он обычный пациент психиатрической больницы, которого выписали домой. Этот сумасшедший чуть ли не ночевал в приемном покое в надежде попасть обратно, но его послали куда подальше, мол, он не буйный и может лечиться амбулаторно. А для него больница была как дом родной, ведь там друзья, койка и миска с супом, вот он и решил доказать медперсоналу, что он не такой спокойный, как они считают. Сел в метро, доехал до центра, зашел в первый попавшийся стриптиз-бар и плеснул в Тамарку кислотой. Был ее номер, а ведь перед этим выступала я, даже страшно подумать! Лучше бы он этому чертову педику-стриптизеру внешность испортил. В тюрьму этого чокнутого нельзя, потому что он состоит на учете, – только больница. Он туда с радостью отправился – добился того, что хотел, а у Тамарки трагедия на всю жизнь.
– Значит, нужно посадить тех, кто выпустил этого сумасшедшего на волю! Виновата администрация, больница, медперсонал, в конце концов!
– Они тоже ни при чем. Больница не резиновая. Сумасшедших много, коек мало, кормить их нечем, дотаций никаких нет. С них взятки гладки. Если копать глубже, то, сама понимаешь, в какое дерьмо вляпаешься. С государством разбираться глупо, оно само разберется с тобой, и намного быстрее, чем ты думаешь. Ты только представь, сколько таких сумасшедших бродит по улицам Москвы, страшно подумать! Я теперь танцевать боюсь – вдруг зайдет какой-нибудь ненормальный и плеснет в лицо чем-нибудь ядовитым. Тамарку жалко, красивая баба была. Самое главное, хваткая. За жизнь обеими руками цеплялась. За жизнь да за Москву.
Я встала, разлила бренди по рюмкам и посмотрела на Каролину. Та вытерла слезы и тяжело вздохнула:
– Много пить нельзя. Через пару часов нужно ехать на работу. Если хозяин учует запах спиртного, то выгонит к чертовой матери на улицу.
– Ты хочешь сказать, что мы сможем выступать в таком состоянии?
– Конечно, сможем, а куда деваться! По-моему, за три года хозяин ни разу не поинтересовался нашим состоянием. Ему наплевать, о чем мы думаем, что чувствуем, за что переживаем. Хорошо, что ты вернулась. Хозяин сказал, мол, если ты в течение двух дней не выйдешь на работу, то будешь уволена.
– Но ведь он сам разрешил мне взять небольшой отпуск.
– Вчерашний инцидент вывел хозяина из себя. Он сейчас непредсказуем, боится, что в бар ходить перестанут. Ты сама неважно выглядишь. Что-то с мужем?
– Мы поссорились, и он ушел из дома.
– Замечательно. Теперь ты сможешь встречаться со своим Глебом без нервотрепки и ненужной суеты.
– Глеб приходил в мое отсутствие?
Каролина опустила глаза и заерзала на стуле.
Я почувствовала неладное.
– Глеб находился в баре, когда меня не было?
– Да. Всего один раз. – Каролина вновь наполнила рюмки и потянулась за новой сигаретой.
Я выпила и почувствовала, как учащенно забилось мое сердце.
– Ты что-то скрываешь. Говори. Ты же знаешь, что это для меня очень важно.
– Хорошо. Скажу. На хрена бы я этого придурка выгораживала! Лучше знать правду. Я всегда его рожу на дух не переносила. Он с тобой за столиком сидел, а меня глазами ел. Он всегда меня клеил, хорек раскормленный.
– Тебе это показалось. Так что случилось?
– Он приезжал с новой бабой. Я ее никогда раньше не видела.
– Ничего страшного. Может, это кто-то из знакомых. Ты же сама знаешь, что у него не только много денег, но и знакомых.
– Только он этой бабе коктейль за коктейлем заказывал. Стол накрыл по полной программе, за грудь ее лапал, коленки гладил. Короче, сама понимаешь. Когда они созрели для любовных утех – стали лизаться тут же, за столиком и уехали. Думаю, что они отправились на его хату.
Я побагровела и вытерла выступивший на лбу пот.
– Ладно, я с этим разберусь. А эта девица красивая?
– Нормальная. В дорогом прикиде.
– Мужика нельзя оставлять одного!
– Тогда купи ему поводок, если его нельзя оставлять без присмотра. Получается, что он и не мужик вовсе, а самый что ни на есть настоящий кобель.
Я постаралась отвлечься и перевела разговор на другую тему:
– Послушай, но ведь можно дать объявление в газету, открыть счет для Тамарки на лечение.
– Глупенькая, неужели ты веришь в такие счета?! Да кто ей вышлет? «Профессиональная стриптизерша получила производственную травму и нуждается в длительном лечении. Господа бизнесмены, помогите деньгами, ведь вы же любите проводить время в ночных клубах и любоваться красивыми женскими телами…» Хрен кто поможет! Общество нас презирает и приравнивает к проституткам. Мы девушки второго сорта. Даже моя собственная мать отказалась со мной поддерживать отношения, потому что я, по ее словам, покрыла нашу семью позором. Она считает, что у меня постыдная специальность. Мол, растила дочь, а вырастила проститутку! А я не хочу жить на тысячу рублей в месяц! Я не могу сидеть в какой-нибудь конторе и пить чай.
– Каролина, но ведь можно придумать другой текст. Не обязательно писать именно так, как ты сказала.
– Да какой, к черту, текст! Халявы нет и не будет. Никто ничего не вышлет.
– Ну а как же сострадание, помощь?
– Да кому мы нужны, чтобы нам сострадать и оказывать помощь?! Мы же не виноваты, что мы не москвички и у нас нет крутых родителей. Знаешь, как это здорово – иметь нормальных родителей, которые сумели устроиться в жизни. Их детям проще. Их дочерям не нужно завоевывать Москву, выступая в стриптиз-барах. Они в этой жизни не гости. Они хозяева, им все дозволено, а наше место на галерке, да и то в последних рядах.
– Ты как хочешь, а я дам объявление в газету. Может, повезет и кто-нибудь поможет.
– Делай что хочешь, – безразлично пожала плечами Каролина и снова выпила.
– Ты много пьешь. Скоро на работу.
– Я всегда столько пью. В нашей работе тяжело без алкоголя. Очень трудно танцевать на трезвую голову.
– Хозяину это может не понравиться.
– Я умею держаться так, что он даже не догадается, сколько рюмок я выпила. Ведь в перерывах между танцами нам разрешается пить. Я недавно в кабаре на Садовом ходила. Если там место освободится, то я туда перейду.
– Но ведь там меньше получают!
– Зато это престижнее, чем стриптиз. Правда, вряд ли у меня что получится. Это я так, просто болтаю. Ни одна дура не согласится оттуда уйти. Я ведь тоже свое место хрен кому отдам. Оно мне потом, кровью и постелью досталось. Этот жирный боров, который называется нашим хозяином, отымел меня пару раз, прежде чем взять на работу. Странно, но больше он никогда ко мне не приставал. У него бабья и так хватает. С подчиненными спать не положено. Да и было это три года назад. Я уже все забыла.
– Странно, а мне он ничего не предлагал. Я просто прошла конкурс, и все.
– Наверное, у него на тебя не встал, – засмеялась Каролина. – Пойду ванну приму, и будем собираться. Скорее бы ночь прошла и наступило утро. У меня есть одно-единственное желание – завалиться в постель и уснуть. Я сегодня еще не ложилась. В больнице сидела, пока Тамарку оперировали. Ее родителям на Украину сообщила. Мать разревелась. Хорошо, Тамарка ей деньги посылала, так она на днях прилетит. Капусты хватит, чтобы квартиру снять. Вещи Тамаркины мы ей отвезем. У нее заначка лежит. Там ровно три тысячи долларов. Нам чужого не надо. Все до копейки Тамаркиной матери отдадим. Как Тамарку выпишут, она ее на Украину в деревню обратно увезет. Может, скинемся по пятьсот баксов? Это все, что мы сможем дать ее матери… От нас на лечение. Я больше не могу. Мне самой как-то жить надо и из этого дерьма вылезать.
– Давай скинемся. Ничего страшного, ремешки затянем и немного потерпим. Правда, нам теперь за квартиру придется больше платить. Тамарка из игры выбывает.
– Что ж, разложим на двоих. – Каролина вздохнула и пошла в ванную. Приоткрыв дверь, она устало произнесла: – Я тебе сегодня утром звонила. Сказать, чтобы ты срочно все бросала и на работу возвращалась, но трубку никто не взял. Наверное, ты в это время как раз к Москве подъезжала. Я еще удивилась, что твоего лоха дома нет. Он же у тебя задницу от дивана никогда не отрывает, тем более в такое время. А вы, оказывается, поссорились…
Каролина ушла мыться, а я налила себе бренди и закурила очередную сигарету. В голове все перемешалось. Мысли путались. Я вообще никогда не хотела, чтобы Каролина и Тамарка знали про Макса, вернее, про то, что я замужем. Я хотела казаться свободной, но этот придурок потребовал, чтобы я дала ему свой московский телефон. Сначала я наврала ему, что телефона нет, а потом раскололась. Тогда Макс стал названивать почти каждый день, проверяя, во сколько я прихожу домой. Мне ничего не оставалось, как признаться девчонкам, что я замужем и ужасно несчастна в браке. Правда, я уговорила их не распространяться об этом. Поэтому про мое замужество никто не знал – ни Глеб, ни администрация бара. Подумав о Глебе, я почувствовала легкий укол ревности и постаралась прогнать дурацкие мысли. Сегодня позвоню ему с работы. Пока я еще не готова к разговору.
Перед глазами опять возник Макс, считающий мои деньги. Когда я приезжала из Москвы, он первым делом требовал денег, не уставая повторять при этом, что он-де сидит на воде и картошке. Мол, скоро вообще загнется с голоду. Он мучил меня вопросами, сколько я получаю, сколько трачу на себя, на шмотки, сколько плачу за квартиру. Требовал показать чеки из магазинов, бил за каждую новую вещь. Я старалась приезжать домой в старых вещах и выглядеть как можно хуже.
Неожиданно закололо в правой груди. Я приоткрыла полы халатика и осторожно погладила порез. Подумав о незнакомце, тяжело вздохнула – ведь он может прийти в наш бар и шлепнуть меня из автомата Калашникова. Правда, с оружием его не пропустит охрана, но где гарантия, что он не заколет меня пикой точно так же, как когда-то закололи моего отца? Нужно быть повнимательней. Когда танцуют девчонки, буду стоять за кулисами и разглядывать зал. Если замечу «боксера» – сразу забью тревогу.
Тамарка… Господи, как мне ее жаль! Живая, красивая и энергичная… Она покинула Украину сразу после распада СССР. Прочитав в газете объявление, что некая фирма проводит набор девушек-танцовщиц для работы в Греции, она не раздумывая и без особых осложнений прошла конкурс. Фирма гарантировала жилье, высокую зарплату, медицинское обслуживание и сулила хорошие перспективы…
Тамарка не стала танцовщицей, а попала в самый настоящий притон, где ее жестоко избивали и платили сущие гроши. Она осталась без документов и средств к существованию. Греки любят русских проституток потому, что они доступные и красивые. Это только в фильмах показывают гречанок с изящным профилем и точеными фигурками. На самом деле они похожи на толстозадых коров с грудями, отвисшими чуть ли не до самых колен.
Тамарка быстро поняла, что она попала в хитро расставленные сети. Ни о каких заработках тут не могло быть и речи. Через три месяца такой скотской жизни крутые ребята – «представители российской фирмы» – продали ее старому толстому греку, так сказать, для пожизненного пользования.
Тамаркина мать, почуяв неладное, приехала в Москву. Там она всех поставила на уши и добилась, чтобы ее дочку нашли. Это большая редкость. Один случай на тысячу. Тамарке необычайно повезло. Когда она прилетела в Шереметьево, мать упала в обморок. У нее были сломаны переносица и пара ребер, на теле – следы от розг и ножевые ранения. От венерических болезней Тамарка лечилась больше года, благо не было СПИДА. Мать увезла ее на Украину и долгое время возилась с ней, как с маленьким ребенком.
Тамарка не любит рассказывать о времени, проведенном в Греции. У нее сразу начинается истерика. Бо́льшую часть заработанных в нашем баре денег она тратила на походы к психоаналитику. Очень часто она бредила во сне. Все говорила про какую-то шестнадцатилетнюю девочку из России, которой пьяный клиент вырезал лобок, после чего она умерла у нее на руках. Если Тамарке на глаза попадалось объявление о перспективной работе за границей, она в клочья рвала газету, ругаясь при этом так, что впору было затыкать уши.
Тамарка не смогла жить на Украине и, немного оклемавшись, вернулась в Москву. Мы работали вместе три года. Хозяин млел от ее стройных ног и роскошных волос. Если бы он только знал, сколько пудры и тонального крема ей приходилось изводить, чтобы скрыть зарубцевавшиеся раны! У Тамарки была мечта: купить импортную машину. Она копила деньги на «форд». Она умела держаться в обществе и была прекрасной подругой. Она никогда не жаловалась на жизнь, так как знала, что бывает намного хуже. У нее есть две сестры-школьницы, которые нуждаются в ее поддержке, и она из кожи вон лезла, чтобы хоть как-то помочь им, а Каролина… Я не очень доверяю Каролине. Она не отличалась искренностью и запросто могла сделать какую-нибудь пакость исподтишка. Впрочем, я ее не осуждаю. Каролина осталась какой-то невостребованной. У нее никогда не было мужчины для души, который дарил бы цветы и говорил красивые слова. В Каролине словно уживались два человека. Один ужасно завистливый и злобный: «Нет в жизни счастья и справедливости. Уродины и гадины с толстыми задницами вышли замуж, а я, умная, красивая и стройная, страдаю в одиночестве. Каракатицам всегда везет на нормальных мужиков». Другой – добрый, сентиментальный: «Если бы я встретила достойного, богатого мужчину, я бы вдребезги разбилась для того, чтобы сделать его счастливым. Бросила бы стриптиз, родила ребенка и пекла бы ему вкусные пироги». На Каролину западали только всякие отбросы, да и то не любили, а просто пользовались ее деньгами и телом. Она не ждала от жизни ничего хорошего, а Тамарка совсем другая. У нее есть друг, который безумно ее любит и обещает жениться. Он не бизнесмен, не чиновник. Он представитель одной из московских криминальных группировок. Он приезжает за ней после работы и увозит к себе. Он знает о Тамарке все, но ему и в голову не приходит попрекать ее прошлым. Он как-то сказал, что они оба вылезли из дерьма, очистились и теперь имеют право на достойную жизнь. Просто у них не решен квартирный вопрос. Тамаркин жених живет с родителями и младшим братом, естественно, что для Тамарки там места нет. Скорее всего, они снимут жилье…
Господи! Как же они снимут жилье, если теперь Тамарка слепая и без лица?!
Я подошла к двери ванной комнаты и тихонько постучала:
– Каролина, я хочу тебя кое о чем спросить.
– Открывай. Стучишь, как девочка, ей-богу. Ты меня каждый день голяком видишь, а зайти боишься. Давай заходи, не стесняйся.
Я открыла дверь и увидела Каролину, лежащую в ванне, наполненной до самых краев водой с душистой пеной.
– Каролина, а ты Тамаркиному жениху о случившемся сказала?
– Сразу же, как только это произошло. Я ему на мобильный позвонила.
– Ну и как?
– Что – как?
– Как он на это отреагировал?
– А как может отреагировать мужчина, если узнает, что его женщина стала калекой? Саня, как и все особи мужского пола, оказался порядочным скотом.
– В смысле?
– В смысле, что сегодня утром он приехал в больницу, увидел слепую Тамарку с изуродованным лицом, поговорил с лечащим врачом, узнал, что ей ничего не светит, сунул мне тысячу баксов и сказал, что он умывает руки. Мол, его это не касается, Тамарку он не знал и знать не хочет, поэтому больше его беспокоить не стоит. Я эту тысячу Тамаркиной матери отдам. Теперь груз на нее ложится. Пусть распоряжается по собственному усмотрению.
– Надо было эти баксы в его наглую рожу кинуть! Зачем ты их взяла?
– Ты что, дура? Как я могу деньги не взять?!
– Но ведь это унижение!
– Деньги не пахнут. Они просто бумажки, и все. Если с твоей физиономией полный порядок, то ты можешь смело отказаться от денег. А у Тамарки лица нет – сплошное месиво, да и шеи тоже нет. Ей обезболивающие нужны, лекарства разные. Врачам на лапу тоже давать нужно, чтобы относились по-человечески. Сама знаешь, не подмажешь – не получишь. Для нее сейчас каждый рубль погоду делает. А Саня отскочил, и пошел он на хрен. Он не гордый, швырни ему деньги – обратно заберет, только Тамарке от этого легче не станет. Ему-то что! Он сегодня вечером новую бабу зацепит и в кабаке эти баксы прогудит, а так хоть от них польза какая-то будет.
– Тогда почему он больше не дал?
– Потому что жалко. Для калеки всегда денег жалко. Мол, ей уже все равно на мир не смотреть, а он молодой, ему еще жить да жить, себя радовать.
– Это же так чудовищно!
– По-другому просто не бывает. Твой Глеб при такой красотке, как ты, и то на чужих баб прыгает. А представь, что бы было, если бы такое с тобой случилось? Мужики не ценят женщин здоровых, полных сил, а больные тем более никому не нужны…
Я перевела дыхание и вышла из ванной. Взглянув на Тамаркины вещи, тяжело вздохнула и посмотрела на часы…
Глава 5
Через полчаса мы уже ехали в такси на работу. Каролина заметно нервничала и курила одну сигарету за другой, игнорируя замечания таксиста.
– В моей машине не курят, – в который раз сказал он.
– Давай крути баранку и считай километры. – Каролина пустила ему дым прямо в затылок.
– Ну и народ пошел! Сейчас высажу, и разговор на этом закончим.
– Да пошел ты! Замучаешься высаживать! – Каролина толкнула меня в бок и нервно вздохнула: – Скорее бы накопить деньги на собственное авто, чтобы на таких колымагах не ездить. Я мечтаю только об американской машине. Пусть она будет старенькая, изрядно подержанная, но главное, чтобы американская. Это стильная машина, созданная специально для стильных женщин. Только накопить не получается. Расходы превышают доходы. Теперь еще за квартиру придется больше выкладывать.
– Каролина, а может, возьмем в долю Тамаркину мать? Ей все равно придется квартиру в Москве подыскивать. И нам меньше платить, да и она не чужая, как-никак.
– Упаси, господи! Я люблю ходить голая, пить бренди и много курить. Я люблю болтать по телефону и спать до обеда. У нас другой образ жизни и разные взгляды на то, что хорошо, а что никуда не годится. Лучше уж в полтора раза больше платить, чем жить в одной квартире с чужой матерью! Я со своей-то больше двух дней не выдержу, а уж с чужой и подавно.
Мы подъехали к бару, прошли в гримерную и бросили сумочки на кожаный диван. Я с грустью посмотрела на трюмо, принадлежавшее Тамарке. Рядом с ним на небольшом кожаном пуфике лежал Тамаркин сценический костюм.
– В моей машине не курят, – в который раз сказал он.
– Давай крути баранку и считай километры. – Каролина пустила ему дым прямо в затылок.
– Ну и народ пошел! Сейчас высажу, и разговор на этом закончим.
– Да пошел ты! Замучаешься высаживать! – Каролина толкнула меня в бок и нервно вздохнула: – Скорее бы накопить деньги на собственное авто, чтобы на таких колымагах не ездить. Я мечтаю только об американской машине. Пусть она будет старенькая, изрядно подержанная, но главное, чтобы американская. Это стильная машина, созданная специально для стильных женщин. Только накопить не получается. Расходы превышают доходы. Теперь еще за квартиру придется больше выкладывать.
– Каролина, а может, возьмем в долю Тамаркину мать? Ей все равно придется квартиру в Москве подыскивать. И нам меньше платить, да и она не чужая, как-никак.
– Упаси, господи! Я люблю ходить голая, пить бренди и много курить. Я люблю болтать по телефону и спать до обеда. У нас другой образ жизни и разные взгляды на то, что хорошо, а что никуда не годится. Лучше уж в полтора раза больше платить, чем жить в одной квартире с чужой матерью! Я со своей-то больше двух дней не выдержу, а уж с чужой и подавно.
Мы подъехали к бару, прошли в гримерную и бросили сумочки на кожаный диван. Я с грустью посмотрела на трюмо, принадлежавшее Тамарке. Рядом с ним на небольшом кожаном пуфике лежал Тамаркин сценический костюм.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента