Страница:
– Ты считаешь, что так можно жить?
– Как видишь, живу, и при том неплохо себя чувствую.
– Но ведь твоя любовь фальшивая. Она искусственная.
– Можно подумать, в реальной жизни мало фальши. Моя любовь не причиняет мне боль, а это самое главное.
– Да уж, с тобой трудно на эту тему спорить. У тебя своё видение мира.
– Ты обещал послать разговоры о любви к чёрту.
– Извини. Именно так и сделаю.
Сделав несколько глотков из наполненного до самых краев бокала, я приняла приглашение Александра и закружилась с ним в медленном танце.
– Саша, ты посмотри, какая за окном Москва-то красивая!
– Красивая, – согласился Александр. – Я это сразу заметил, как только впервые приехал сюда. После того как я увидел Москву, то понял, что такое любовь с первого взгляда.
Я положила голову на плечо друга, закрыла глаза и мысленно перенеслась на несколько лет назад. Меня не покидало ощущение нереальности произошедшего со мной.
23 октября… Бог мой, я всегда боюсь 23 октября. Несмотря на то что это день моего второго рождения, для меня эта дата навсегда останется самым страшным днём в моей жизни. А ведь через пару месяцев наступит это жуткое 23 октября. Ненавижу эту дату! Было бы лучше, если бы её вычеркнули из календаря. Ох, лучше об этом не думать… Вот перед глазами в танце проплывает за окном вечерняя Москва. Такая пленительная и манящая. Даже не верится, что теперь здесь так страшно жить. «Каждый вечер на сцену садится настоящий бомбардировщик!» – именно так гласила реклама, из любопытства я и поехала на тот злосчастный спектакль. Будь он проклят, этот бомбардировщик в натуральную величину! Тогда, 23 октября, всё происходило, будто во сне. Чечня – так далеко. Где-то идёт бесконечная война, уже давно превратившаяся в настоящий бизнес. На этой войне гибнут наши мальчишки, так и не познавшие, что такое любовь. Стреляют боевики, взрываются снаряды, падают вертолёты и взлетают на воздух машины. А в Москве течёт размеренная и в меру спокойная жизнь. Милиция на страже порядка, патрульные машины прочёсывают тёмные улицы, тотальная проверка документов у приезжих. Тут ФСБ, МВД, ГИБДД, кругом частная охрана. В Москве не должно быть страшно: здесь все мы защищены. Но 23 октября я вдруг отчётливо поняла, что от террора нас защитить некому. Я и подумать не могла, что у меня так громко и быстро может стучать сердце, что моя речь может быть настолько бессвязна, что я могу плакать и не чувствовать слёз. «Взрывчатки хватит на всех» – эти слова до сих пор звучат у меня в ушах как приговор. Перед глазами стоит перепуганная, но ещё живая подруга Ольга. На тот спектакль я пришла вместе с ней, а вернулась уже без неё. Когда разрешили звонить по мобильным и передавать требования террористов родственникам и знакомым, первым, кому я позвонила, – был Александр. Я прижимала трубку к уху и пыталась услышать его слова, потому что рядом плакала Ольга. Она слышала в трубке голос своего ребёнка. Александр сказал, что я везучая, что у меня есть ангел-хранитель и что я могла бы погибнуть уже десятки раз, но не погибла. Поэтому я должна жить долго и счастливо. Он говорил, что мысленно он со мной, просил, чтобы я успокоилась, сидела как можно тише и не смотрела боевикам в глаза. Саша сказал, что боевики – как собаки. Они не выдерживают пристального, открытого взгляда, могут сорваться. Я обзванивала всех, кого знала, пока не села батарейка у телефона, но с Александром я говорила чаще всего. По возможности я перечисляла ему количество боеприпасов, находящихся рядом со мной, считала передвигающихся по залу боевиков, а также пыталась определить их часто меняющееся настроение. Они то молились, то начинали петь, и от этих песен нам всем становилось ещё хуже. Сидя в зале, я боялась поверить, что всё это не театральный спектакль и что за окнами этого здания ночная Москва, расцвеченная огнями, гуляющие весёлые люди, ночные клубы, с рвущейся наружу музыкой. Мне не верилось, что кто-то, спокойно посмотрев новости по телевизору и выпив чайку, ложится спать, чтобы хорошенько выспаться и встретить завтрашний день со свежими силами. Только мы, сидящие в зале, не могли уснуть, потому что потеряли счёт времени, и не было никакой разницы – начался новый день или ещё не закончился старый. Тогда я обратилась к Богу. Я просила его о том, чтобы все мы выбрались живыми из этого ада. Я дала клятву, что если выживу, то полюблю свою жизнь, буду каждый новый день воспринимать как великое благо, никогда никого не обижу, всегда подам нищему, никого не предам, не скажу ни одного обидного слова и стану каждый день совершать только хорошие и добрые поступки. Тогда я впервые в жизни поняла, как же долго может тянуться время. Казалось, оно застыло на месте, а ты по-прежнему не можешь встать и размять затёкшие ноги. До сих пор перед глазами оркестровая яма, используемая как туалет. Боже мой, если бы когда-нибудь кто-нибудь сказал мне, что такое возможно, я бы никогда не поверила! Люди, сидящие в первых рядах, купившие самые дорогие билеты на спектакль, находились в полуобморочном состоянии из-за жуткого зловонья. В памяти всплыл образ доктора Рошаля (по его просьбе поднявшийся на балкон Бараев объявил о том, что отпускают детей). Помню наши аплодисменты, они были точно такие, как в мирной жизни. В зале малышей было мало. В основном двенадцати – четырнадцатилетние мальчишки, но боевики их не отпустили, потому что не посчитали за детей.
Моя подруга Ольга сказала, что мы зря хлопали террористам. А я, увидев Рошаля, поняла, что всё будет хорошо. Он был родной, близкий, а его глаза вселяли в нас надежду на спасение. Увидев доктора на балконе, я крикнула, что мне необходим валидол. Чуть позже это лекарство оказалось в зале. Сидящая позади меня пожилая женщина доставала из сумочки пузырёк с шариками валерьянки и принимала её время от времени, рассказывая мне о том, что дома её ждут дети и внуки, что в этот день вся её семья отправилась в гости, а ей уж очень сильно захотелось посмотреть, как это на сцену садится бомбардировщик в натуральную величину. Теперь всё это далеко. Это страшный и далеко не забытый сон для тех, кто там был и потерял своих близких. Для всех остальных «Норд-Ост» почти уже забыт.
Александр словно прочитал мои мысли и бережно коснулся моего плеча.
– Света, о чём думаешь? Тебе плохо?
– Я просто вспомнила, что неминуемо наступит двадцать третье октября. Ненавижу эту дату.
– Постарайся не думать об этом. Мы обязательно исчезнем в этот день из Москвы.
– Я хотела поехать на улицу Мельникова и возложить цветы.
– Не стоит: у тебя опять начнутся проблемы с психикой. Всё в прошлом. Жизнь продолжается! Ты должна понять, что всё только начинается!
Я посмотрела на официантов, разносящих шампанское, на повара, который жарил тушку барана, на женщин в дорогих вечерних платьях, на их галантных спутников, на держащего меня за руку преданного Александра. Я поняла, что не имею права показывать свои слёзы, потому что ЖИЗНЬ ПРОДОЛЖАЕТСЯ! Александр прав: я осталась жива, а это значит, что жизнь дала мне шанс. Я должна жить дальше!
В этот момент за окнами засверкали всполохи фейерверка. Обрадованные гости восторженно захлопали в ладоши и поспешили на большую веранду, украшенную шарами, высыпали на балконы. Саша схватил меня за руку и подвёл к распахнутому окну.
– Света, это в твою честь! Я же тебе говорил, что жизнь прекрасна! Говорил, а ты мне не верила! – Прижав к себе, Саша поцеловал меня в шею на правах старого друга и радостно прокричал: – Светка, а ведь мы с тобой всё-таки счастливые! Согласись, что это так! Потому что мы вместе, потому что знаем, что такое настоящая дружба, потому что есть Я и есть ТЫ, потому что на этом свете есть ЖЕНЩИНА, которая достойна неподдельного восхищения, и эта женщина – ТЫ!
– Мы вместе! – согласилась я с Александром и мысленно поблагодарила судьбу за подарок, который она преподнесла в один из нелёгких периодов моей жизни. За человека, который мне бесконечно дорог и по-настоящему близок.
Неожиданно я словно почувствовала на себе чей-то взгляд. Я невольно обернулась и вздрогнула.
– Света, ты только посмотри, какая красота! Ты только посмотри! – восторженно радовался Александр, не сводя глаз с полыхающего всеми цветами неба.
Но я уже ничего не видела и не слышала громких, восторженных криков гостей. Я не понимала, о чём говорит мне Саша. Я смотрела на человека, стоящего на некотором отдалении от меня, и ощущала, как бьётся моё сердце.
Вошедший мужчина был одет во всё черное, он не сводил с меня пронзительных глаз. Это был человек из моего прошлого, которое я так хотела забыть… Я его не ожидала увидеть. Думала, что время убивает в нас жажду мщения, но, видимо, ошиблась.
Он меня нашёл… Появился в тот момент, когда я думала, что мне уже больше ничто не угрожает. Боже мой, кто же его пустил, как он мог пройти на закрытую вечеринку, вход на которую строго по приглашениям?! Мне захотелось наказать тех, кто допустил подобное… Но я знала, что уже слишком поздно, потому что его теперь ничто не остановит. Он явился сюда для того, чтобы меня убить. От прошлого невозможно убежать, в любой момент память вернётся и напомнит, что рано или поздно наступит час расплаты.
Я этого не ожидала. Я это не предусмотрела. Я не знала, как вести себя в подобной ситуации. Что делать, когда ты понимаешь – ещё немного и тебя больше не будет? Лицо мужчины оставалось в тени, но я бы узнала его в любом случае – настолько прочно память запечатлела его черты. Я сказала себе: «Ты расслабилась… Хотя взяла за правило никогда не расслабляться, но потеряла контроль…»
Я знала, что должна что-то сделать, что-то предпринять, но одновременно понимала, что у меня на это нет времени. И я УЛЫБНУЛАСЬ. Человек в чёрном опешил, но мои губы тронула УЛЫБКА…
Глава 1
– Как видишь, живу, и при том неплохо себя чувствую.
– Но ведь твоя любовь фальшивая. Она искусственная.
– Можно подумать, в реальной жизни мало фальши. Моя любовь не причиняет мне боль, а это самое главное.
– Да уж, с тобой трудно на эту тему спорить. У тебя своё видение мира.
– Ты обещал послать разговоры о любви к чёрту.
– Извини. Именно так и сделаю.
Сделав несколько глотков из наполненного до самых краев бокала, я приняла приглашение Александра и закружилась с ним в медленном танце.
– Саша, ты посмотри, какая за окном Москва-то красивая!
– Красивая, – согласился Александр. – Я это сразу заметил, как только впервые приехал сюда. После того как я увидел Москву, то понял, что такое любовь с первого взгляда.
Я положила голову на плечо друга, закрыла глаза и мысленно перенеслась на несколько лет назад. Меня не покидало ощущение нереальности произошедшего со мной.
23 октября… Бог мой, я всегда боюсь 23 октября. Несмотря на то что это день моего второго рождения, для меня эта дата навсегда останется самым страшным днём в моей жизни. А ведь через пару месяцев наступит это жуткое 23 октября. Ненавижу эту дату! Было бы лучше, если бы её вычеркнули из календаря. Ох, лучше об этом не думать… Вот перед глазами в танце проплывает за окном вечерняя Москва. Такая пленительная и манящая. Даже не верится, что теперь здесь так страшно жить. «Каждый вечер на сцену садится настоящий бомбардировщик!» – именно так гласила реклама, из любопытства я и поехала на тот злосчастный спектакль. Будь он проклят, этот бомбардировщик в натуральную величину! Тогда, 23 октября, всё происходило, будто во сне. Чечня – так далеко. Где-то идёт бесконечная война, уже давно превратившаяся в настоящий бизнес. На этой войне гибнут наши мальчишки, так и не познавшие, что такое любовь. Стреляют боевики, взрываются снаряды, падают вертолёты и взлетают на воздух машины. А в Москве течёт размеренная и в меру спокойная жизнь. Милиция на страже порядка, патрульные машины прочёсывают тёмные улицы, тотальная проверка документов у приезжих. Тут ФСБ, МВД, ГИБДД, кругом частная охрана. В Москве не должно быть страшно: здесь все мы защищены. Но 23 октября я вдруг отчётливо поняла, что от террора нас защитить некому. Я и подумать не могла, что у меня так громко и быстро может стучать сердце, что моя речь может быть настолько бессвязна, что я могу плакать и не чувствовать слёз. «Взрывчатки хватит на всех» – эти слова до сих пор звучат у меня в ушах как приговор. Перед глазами стоит перепуганная, но ещё живая подруга Ольга. На тот спектакль я пришла вместе с ней, а вернулась уже без неё. Когда разрешили звонить по мобильным и передавать требования террористов родственникам и знакомым, первым, кому я позвонила, – был Александр. Я прижимала трубку к уху и пыталась услышать его слова, потому что рядом плакала Ольга. Она слышала в трубке голос своего ребёнка. Александр сказал, что я везучая, что у меня есть ангел-хранитель и что я могла бы погибнуть уже десятки раз, но не погибла. Поэтому я должна жить долго и счастливо. Он говорил, что мысленно он со мной, просил, чтобы я успокоилась, сидела как можно тише и не смотрела боевикам в глаза. Саша сказал, что боевики – как собаки. Они не выдерживают пристального, открытого взгляда, могут сорваться. Я обзванивала всех, кого знала, пока не села батарейка у телефона, но с Александром я говорила чаще всего. По возможности я перечисляла ему количество боеприпасов, находящихся рядом со мной, считала передвигающихся по залу боевиков, а также пыталась определить их часто меняющееся настроение. Они то молились, то начинали петь, и от этих песен нам всем становилось ещё хуже. Сидя в зале, я боялась поверить, что всё это не театральный спектакль и что за окнами этого здания ночная Москва, расцвеченная огнями, гуляющие весёлые люди, ночные клубы, с рвущейся наружу музыкой. Мне не верилось, что кто-то, спокойно посмотрев новости по телевизору и выпив чайку, ложится спать, чтобы хорошенько выспаться и встретить завтрашний день со свежими силами. Только мы, сидящие в зале, не могли уснуть, потому что потеряли счёт времени, и не было никакой разницы – начался новый день или ещё не закончился старый. Тогда я обратилась к Богу. Я просила его о том, чтобы все мы выбрались живыми из этого ада. Я дала клятву, что если выживу, то полюблю свою жизнь, буду каждый новый день воспринимать как великое благо, никогда никого не обижу, всегда подам нищему, никого не предам, не скажу ни одного обидного слова и стану каждый день совершать только хорошие и добрые поступки. Тогда я впервые в жизни поняла, как же долго может тянуться время. Казалось, оно застыло на месте, а ты по-прежнему не можешь встать и размять затёкшие ноги. До сих пор перед глазами оркестровая яма, используемая как туалет. Боже мой, если бы когда-нибудь кто-нибудь сказал мне, что такое возможно, я бы никогда не поверила! Люди, сидящие в первых рядах, купившие самые дорогие билеты на спектакль, находились в полуобморочном состоянии из-за жуткого зловонья. В памяти всплыл образ доктора Рошаля (по его просьбе поднявшийся на балкон Бараев объявил о том, что отпускают детей). Помню наши аплодисменты, они были точно такие, как в мирной жизни. В зале малышей было мало. В основном двенадцати – четырнадцатилетние мальчишки, но боевики их не отпустили, потому что не посчитали за детей.
Моя подруга Ольга сказала, что мы зря хлопали террористам. А я, увидев Рошаля, поняла, что всё будет хорошо. Он был родной, близкий, а его глаза вселяли в нас надежду на спасение. Увидев доктора на балконе, я крикнула, что мне необходим валидол. Чуть позже это лекарство оказалось в зале. Сидящая позади меня пожилая женщина доставала из сумочки пузырёк с шариками валерьянки и принимала её время от времени, рассказывая мне о том, что дома её ждут дети и внуки, что в этот день вся её семья отправилась в гости, а ей уж очень сильно захотелось посмотреть, как это на сцену садится бомбардировщик в натуральную величину. Теперь всё это далеко. Это страшный и далеко не забытый сон для тех, кто там был и потерял своих близких. Для всех остальных «Норд-Ост» почти уже забыт.
Александр словно прочитал мои мысли и бережно коснулся моего плеча.
– Света, о чём думаешь? Тебе плохо?
– Я просто вспомнила, что неминуемо наступит двадцать третье октября. Ненавижу эту дату.
– Постарайся не думать об этом. Мы обязательно исчезнем в этот день из Москвы.
– Я хотела поехать на улицу Мельникова и возложить цветы.
– Не стоит: у тебя опять начнутся проблемы с психикой. Всё в прошлом. Жизнь продолжается! Ты должна понять, что всё только начинается!
Я посмотрела на официантов, разносящих шампанское, на повара, который жарил тушку барана, на женщин в дорогих вечерних платьях, на их галантных спутников, на держащего меня за руку преданного Александра. Я поняла, что не имею права показывать свои слёзы, потому что ЖИЗНЬ ПРОДОЛЖАЕТСЯ! Александр прав: я осталась жива, а это значит, что жизнь дала мне шанс. Я должна жить дальше!
В этот момент за окнами засверкали всполохи фейерверка. Обрадованные гости восторженно захлопали в ладоши и поспешили на большую веранду, украшенную шарами, высыпали на балконы. Саша схватил меня за руку и подвёл к распахнутому окну.
– Света, это в твою честь! Я же тебе говорил, что жизнь прекрасна! Говорил, а ты мне не верила! – Прижав к себе, Саша поцеловал меня в шею на правах старого друга и радостно прокричал: – Светка, а ведь мы с тобой всё-таки счастливые! Согласись, что это так! Потому что мы вместе, потому что знаем, что такое настоящая дружба, потому что есть Я и есть ТЫ, потому что на этом свете есть ЖЕНЩИНА, которая достойна неподдельного восхищения, и эта женщина – ТЫ!
– Мы вместе! – согласилась я с Александром и мысленно поблагодарила судьбу за подарок, который она преподнесла в один из нелёгких периодов моей жизни. За человека, который мне бесконечно дорог и по-настоящему близок.
Неожиданно я словно почувствовала на себе чей-то взгляд. Я невольно обернулась и вздрогнула.
– Света, ты только посмотри, какая красота! Ты только посмотри! – восторженно радовался Александр, не сводя глаз с полыхающего всеми цветами неба.
Но я уже ничего не видела и не слышала громких, восторженных криков гостей. Я не понимала, о чём говорит мне Саша. Я смотрела на человека, стоящего на некотором отдалении от меня, и ощущала, как бьётся моё сердце.
Вошедший мужчина был одет во всё черное, он не сводил с меня пронзительных глаз. Это был человек из моего прошлого, которое я так хотела забыть… Я его не ожидала увидеть. Думала, что время убивает в нас жажду мщения, но, видимо, ошиблась.
Он меня нашёл… Появился в тот момент, когда я думала, что мне уже больше ничто не угрожает. Боже мой, кто же его пустил, как он мог пройти на закрытую вечеринку, вход на которую строго по приглашениям?! Мне захотелось наказать тех, кто допустил подобное… Но я знала, что уже слишком поздно, потому что его теперь ничто не остановит. Он явился сюда для того, чтобы меня убить. От прошлого невозможно убежать, в любой момент память вернётся и напомнит, что рано или поздно наступит час расплаты.
Я этого не ожидала. Я это не предусмотрела. Я не знала, как вести себя в подобной ситуации. Что делать, когда ты понимаешь – ещё немного и тебя больше не будет? Лицо мужчины оставалось в тени, но я бы узнала его в любом случае – настолько прочно память запечатлела его черты. Я сказала себе: «Ты расслабилась… Хотя взяла за правило никогда не расслабляться, но потеряла контроль…»
Я знала, что должна что-то сделать, что-то предпринять, но одновременно понимала, что у меня на это нет времени. И я УЛЫБНУЛАСЬ. Человек в чёрном опешил, но мои губы тронула УЛЫБКА…
Глава 1
Как только администратор отдала мне паспорт, я тут же взяла протянутый мне ключ и пошла искать свой номер. Зайдя в комнату, я бросила сумку на пол и первым делом вышла на балкон, чтобы осмотреться. Несмотря на то что я сняла гостиницу подешевле, на самой окраине, из окон на меня смотрела МОСКВА. Тот самый город, которым я всегда бредила, о котором мечтала с самого детства. Мне всегда казалось, что Москва – это город приезжих и что приезжие нужны ей, как свежая кровь.
Перед глазами почему-то возник образ матери, для которой мой отъезд обернулся настоящей трагедией, бессонными ночами и горькими слезами. Я вспомнила, как противился моему отъезду отец. Он посадил меня перед собой и пытался доказать, что я еду туда, где никому не нужна, и что в этом большом и бездушном городе меня никто не ждёт.
– Что ты скажешь, дочка, когда приедешь в Москву?! – гневался мой родитель. – Здрасте, я приехала?!
– Так и скажу, – дерзко сказала я. – Выйду на перрон и скажу: «Здрасте, я приехала!»
– А тебе тут же объяснят, что ты тут никому не нужна, что Москва не резиновая: все в ней не поместятся.
– Москва резиновая, – стояла я на своём и мысленно сопоставляла свои размеры и размеры мегаполиса. – Я худенькая и не займу в ней много места. На крайний случай она немного раздвинет свои границы.
– Как раздвинет? – непонимающе смотрел на меня мой родитель и крутил пальцем у виска, давая мне понять, что я сумасшедшая.
– Очень просто, – как ни в чём не бывало отвечала я и делала всё возможное, чтобы прекратить разговор на данную тему, но разгневанный родитель был непреклонен.
– Ну ты, дочка, даёшь. Москву решила раздвинуть?
– Но я же не сильно, а самую малость. И то, только в том случае, если она не захочет меня принять.
– Если все в Москву поедут, то кто тогда будет жить в провинции?
– Ты и мама. – Я не смогла выдержать пристального родительского взгляда и опустила глаза. – Многим нравится жить в провинции. Все в Москву всё равно никогда не поедут: многие её на дух не переносят.
– А ты, значит, любишь Москву?
– Ещё как! – честно призналась я.
– И в кого ты такая пошла, непонятно. У всех дети как дети…
– А какие у всех дети?
– Звёзд с неба не хватают, потому что у них с головой всё в порядке. Они живут в реальности и рассуждают здраво.
– Значит, я живу не так, как все, и с головой у меня не в порядке. Но я всё равно хочу в Москву и мечтаю достать звезду с неба.
Отец попытался убедить меня, что все провинциальные девчонки едут в Москву для того, чтобы поступить в театральный, а когда понимают, что слишком переоценили свои возможности, то сразу же идут на панель. Отец кричал, что он растил меня не для того, чтобы я торговала собой, что про таких покорительниц столицы, как я, обычно говорят: «Танки грязи не боятся»! Папа нервничал и винил мать, потому что она неправильно меня воспитала, мол, я не от мира сего. Мама плакала и просила меня остаться… Она утверждала, что Москва сделает меня несчастной, выжмет все соки и даст мне хорошего пинка под зад.
Я почувствовала, что от этих воспоминаний у меня защемило сердце, а на душе стало скверно. Мне было жалко мать, которая всячески пыталась меня остановить, но так и не смогла этого сделать. Отец вообще перед отъездом назвал меня шлюхой и, проведя несколько часов в обществе бутылки с самогонкой, даже не вышел в коридор для того, чтобы со мной попрощаться.
– Вот видишь, до чего ты отца довела, – укорила меня мать, провожая в дальний путь. – Ведь сопьётся же совсем.
– Я здесь ни при чём. Вспомни хотя бы один день, когда он не пил.
– Значит, ещё больше пить будет.
– Больше уже некуда.
Я родилась в обыкновенной рабочей семье, отец довольно часто прикладывался к бутылке и мог запросто поколотить мать. Всё моё детство и юные годы прошли в российской глубинке, где местные жители не хватают звёзд с неба, довольствуются тем, что есть, и живут тихо, спокойно и размеренно, даже не задумываясь, что где-то есть лучшая и более достойная жизнь. Именно поэтому мне всегда хотелось уехать из родных мест, подняться на новый социальный уровень, зажить другой, более интересной, насыщенной жизнью, доказав своим землякам, что я чего-то стою.
…Не удержавшись, я быстро достала из сумки бутылку шампанского, откупорила её, громко выстрелив пробкой, взяла со стола стакан и наполнила его до самых краев. Вышла на балкон и торжественно подняла стакан.
– Здравствуй, златоглавая! Ты не ждала, а я приехала. Примешь?
Заранее зная, что Москва мне ничего не ответит, я улыбнулась и принялась за свой любимый напиток.
– Значит, не примешь? – начала я размышлять вслух. – А я и не рассчитывала на твоё гостеприимство. Я знала, что мне придётся брать тебя измором. Как бы ты ни хотела, но от меня вряд ли отвертишься. Я обладаю особым духом авантюризма. Я не из тех, кто проводит свою жизнь в ожидании. Я сразу ставлю тебя в известность: у меня слишком большой аппетит к жизни. Да и вообще я многого хочу добиться. Быть может, ты надо мной посмеёшься, но я хочу всё сразу. Смейся, смейся, но придёт время и настанет день, когда ты перестанешь смеяться. Тебе захочется меня поближе узнать и подружиться со мной.
Этой ночью я не спала. Я размышляла и мысленно перебирала всевозможные варианты, каким образом мне можно остаться в Москве. Самое главное – поступить в театральный институт, о котором я так долго мечтала, и найти работу. В моей голове, прямо по пунктам, созревал стратегический план по захвату столицы. Диплом ещё никому не мешал, впрочем, как и профессия актёра кино и театра. Если я поступлю в институт, то мне будет предоставлено общежитие, а это значит, не нужно снимать квартиру, что в общем-то недешево. Я знала, что придёт время и у меня обязательно будет московская прописка. И прописка, и нужное количество денег. Всё это обязательно появиться, но не мгновенно: ещё слишком рано. Ведь и Москва не сразу строилась. Первым делом – институт, работа и знакомство с нужными людьми. Я неправильно выразилась: не знакомство с нужными людьми, а дружба. Я представляла то время, когда стану леди до кончиков ногтей. Буду сражать всех эпатажным поведением, роскошно одеваться и иметь кучу денег. Для этого мне просто необходимо пройти курсы светского этикета. Без руки профессионала у меня это вряд ли получится. Я себя сделаю, перекрою и сотворю тот образ, который будет великолепно вписываться в рамки моей будущей жизни. Единственное, что я никогда в себе не изменю, – так это провинциальную непосредственность. Это – моя изюминка, и я не собираюсь от неё избавляться. Помимо прочих задач мне не мешало бы найти постоянного молодого человека. Как-никак, а я одна в незнакомом и чужом городе. Сильное мужское плечо ещё никому не мешало, особенно если бы у этого плеча была московская прописка.
Я уснула только к утру и проспала всего несколько часов. Вскочив с кровати, я подошла к зеркалу и принялась приводить себя в порядок. Затем улыбнулась своему отражению и попыталась войти в придуманный мною образ. Мне хотелось стать кокетливой, сексапильной девушкой с загадочным блеском в глазах. Скроив хитрую мину, я подмигнула своему отражению и произнесла с особым вызовом в голосе:
– У меня всё получится!
Но, увы, не получилось.
В этот день мне пришлось столкнуться с суровой реальностью и понять, что одни амбиции ещё ничего не стоят. Я вылетела на первом же туре при поступлении в театральный институт. Мне было больно осознать то, что я не прошла даже один-единственный тур и срезалась на чтении стихов и басен. Я изучала вывешенные списки тех, кто прошёл первый тур, и, не находя своей фамилии, нервно кусала нижнюю губу и чувствовала, как из глаз текут слёзы. Мне хотелось кричать, что комиссия была ко мне просто несправедлива, что я растерялась, что прошли только те, кто шёл по блату. Я была уверена, что комиссия была настроена против меня потому, что я приезжая и хочу занять место в студенческом общежитии, которое и без того переполнено. Когда я читала стихи, на меня мало кто обращал внимание. Преподаватели почему-то шептались, говорили на отвлеченные темы, смотрели на часы и обсуждали тех, кто уже прошёл.
– Не сдала?
Подняв глаза, я посмотрела на стоящего рядом со мной пожилого мужчину и всхлипнула, словно маленькая девочка, которой не купили понравившуюся ей игрушку.
– Не прошла.
– А слёзы почему?
– Потому что засудили.
– Что значит «засудили»? Ты хочешь сказать, что у тебя необыкновенный талант, который никто не оценил?
– У меня есть способности, – я вытерла платком слёзы. – Просто их никто не заметил.
– Странно, а мне кажется, что в комиссии сидят профессионалы.
– Если бы тут сидели профессионалы, я бы уже готовилась ко второму туру.
Мужчина улыбнулся и посмотрел на меня заинтересованно.
– А у тебя с чувством юмора всё в порядке. Мне нравятся люди, которые умеют достойно принимать поражение и шутить даже тогда, когда им приходится тяжело.
– А я и не шучу, я говорю правду. Если бы я только знала, что в таком приличном институте сидит целая комиссия бездарей, которая мой талант рассмотреть не может, я бы ни за что сюда не пришла. Зачем терять попусту время и нервы?! Я-то смогу без этого проклятого института, а вот каково будет этому институту без меня, даже страшно подумать! Кого он выпустит из своих стен? А ведь я смогла бы сыграть что-нибудь стоящее. Я смогла бы проснуться знаменитой.
Мужчина засмеялся и поправил очки.
– Правильный подход к жизни. Деточка, да тебе повезло.
– В чём?
– В том, что бог миловал тебя от этой профессии. Ты думаешь, у всех актрис завидная жизнь?
– А что плохого в их жизни? Слава, признание, поклонники.
– Тебе это только кажется. Быть актрисой – очень утомительная работа. Все хотят быть звёздами, но далеко не каждая актриса становится знаменитой. Большинство до самой пенсии играют в массовках и влачат нищенское существование. Плюс уязвленное самолюбие. Легко ли переживать чужой успех? Ты сама сейчас это почувствовала. Видишь, как расстроилась. Одна моя знакомая десять лет играет берёзку.
– Какую берёзку?
– Обыкновенную берёзу. Дерево такое.
– Понимаю, что не кактус, – натянуто улыбнулась я.
– А ты, оказывается, улыбаться умеешь. Так вот, насчёт берёзки…
– Это я поняла, играет десять лет…
– Да ничего ты не поняла. Десять лет она выходит на сцену в жутком костюме с тяжёлыми ветками на голове и стоит столбом около двух часов. Ты только представь, стоять столбом десять лет…
– И что, вообще ничего не говорит?
– У неё есть всего одна фраза, и то в самом конце спектакля.
– Я бы тоже сейчас на первых порах берёзой где-нибудь постояла. – Странно, но от моих слёз не осталось даже следа.
– Деточка, можно изображать берёзу не только на первых порах, но и всю оставшуюся жизнь. Тот, кто играет годами дерево, вряд ли когда-нибудь сыграет в «Чайке».
– А с этим не согласна.
– Почему?
– Курочка клюет по зёрнышку.
– Согласен, только зёрнышки разными бывают. И не забывай, что на роль той же берёзы претендуют другие девушки, которые будут злобно шипеть за твоей спиной и постараются подставить подножку. Ты выбрала не самую лучшую профессию. Добиваются славы лишь единицы, а все остальные бьются попусту – находясь в массовке, трудно раскрыть свои творческие способности.
– Быть может, вы и правы, но мне тяжело расстаться с мечтой. Я не отступлюсь – не умею проигрывать.
Незнакомец окинул меня с ног до головы весёлым взглядом и рассмеялся:
– Деточка, я как тебя увидел, то сразу понял, что ты не местная. Ты молоденькая, провинциальная амбициозная акулка, которая в первый же день сломала свои зубки о московскую действительность. Откуда ты, лапушка?
– Издалека.
– И все же, откуда?
– Название вам всё равно ничего не скажет.
– А может, и скажет. Я неплохо знаю русскую провинцию.
– Посёлок Широкая речка, слышали про такой?
– Ни про широкую речку, ни про узкую не слышал.
– Вот и я про то же. Кстати, а как вы узнали, что я не москвичка? У меня что, на лбу написано? Или вы сказали это так, наобум? В основном в артистки разве только приезжие поступают.
– На лбу у тебя ничего не написано, а в артистки лезут все, кому не лень. Я провинциалок сразу вижу. У меня это профессиональное.
Внимательно посмотрев незнакомцу в глаза, я чуть отступила в сторону и осторожно поинтересовалась:
– Простите, а вы кто?
– Я тут работаю, – спокойно ответил мужчина.
– Кем?
– Преподавателем.
– Вы это серьёзно?
– А разве похоже, что я шучу?
– А почему вас не было в комиссии? Я вас там не видела.
– Потому что не все преподаватели принимают экзамены. У многих есть дела поважнее. Если все будут сидеть в приёмной комиссии, то совершенно непонятно, кто же станет заниматься текущими делами института.
– Тоже верно.
Сознание того, что незнакомец работает в институте, в который я только что не поступила, подействовало на меня должным образом. Я растерянно посмотрела на него, пытаясь сообразить, как мне вести себя дальше. Передо мной стоял человек, который при желании мог бы оказать мне посильную помощь, но мне было трудно представить, чем бы я могла его заинтересовать? Как мне убедить его в том, что я не так бездарна, как оценила меня комиссия?
– Детка, а ты мне нравишься, – неожиданно обронил незнакомец. – Странно, почему тебя не заметили. Хотя это часто бывает. Редко кто поступает с первого раза. Но всё можно исправить.
Мне показалось, что он прочитал мои мысли, и от этого я растерялась ещё больше.
– Что тут можно исправить? Вы хотите мне помочь?
– Я готов тебе посодействовать. Мы можем обсудить твои проблемы, но только не в стенах этого института.
– А где?
– Я приглашаю тебя к себе в гости.
– В гости?!
– Да, а почему в твоих глазах такое удивление?
– Я даже не знаю, что и сказать…
– Я тут живу недалеко. Мне показалось, что нам есть о чём поговорить.
– Вы приглашаете меня к себе домой?
– А у тебя есть возражения по этому поводу?
– Я к этому как-то не готова… Мне кажется, что подобные вопросы не должны обсуждаться дома у преподавателя. Где угодно, но только не дома – это не совсем прилично.
– Ты меня боишься, что ли? – В глазах мужчины зажёгся насмешливый огонёк.
– Вот ещё!
– Тогда в чём дело? Заметь, я культурно пригласил тебя в гости. Что в этом неприличного? Я же говорил не о постели, а предложил по-дружески попить чайку на моей кухне, поговорить о театральной жизни и о моём друге режиссёре, который сейчас снимает один интересный фильм. Он как раз ищет девушку, похожую на тебя.
– Вы хотите сказать, что я могла бы сняться в кино? – От сильного волнения я ощутила, как пол закачался под ногами.
– Если это заинтересует тебя и ты понравишься режиссёру, то почему бы и нет? Большинство известных актрис начинали свой творческий путь подобным образом. На улице к ним подходила какая-нибудь серьёзная тётенька и задавала один и тот же вопрос: «Девушка, а вы бы не хотели сняться в кино?»
– Но ведь вы же не серьёзная тётенька?
– Я серьёзный дяденька. В серьёзности моих намерений ты скоро сможешь убедиться. А что касается института, то ты поступишь на следующий год. Я протолкну тебя на подготовительное отделение и договорюсь со своими коллегами: они могли бы давать тебе уроки актёрского мастерства. Я могу многое для тебя сделать. Намного больше, чем ты можешь себе представить.
– Это было бы замечательно… – Я не могла понять, где нахожусь – в реальности или во сне, полном пустых надежд и обещаний.
Москва решила надо мной сжалиться и подкинула мне этого старикашку, готового бросить к моим ногам целый мир? Правда, пока только на словах. По крайней мере, он производит впечатление интеллигентного человека. Хотя, если быть откровенной, мне кажется, что интеллигентные люди не приглашают к себе домой незнакомую девушку под предлогом попить чай. Странно всё это.
Перед глазами почему-то возник образ матери, для которой мой отъезд обернулся настоящей трагедией, бессонными ночами и горькими слезами. Я вспомнила, как противился моему отъезду отец. Он посадил меня перед собой и пытался доказать, что я еду туда, где никому не нужна, и что в этом большом и бездушном городе меня никто не ждёт.
– Что ты скажешь, дочка, когда приедешь в Москву?! – гневался мой родитель. – Здрасте, я приехала?!
– Так и скажу, – дерзко сказала я. – Выйду на перрон и скажу: «Здрасте, я приехала!»
– А тебе тут же объяснят, что ты тут никому не нужна, что Москва не резиновая: все в ней не поместятся.
– Москва резиновая, – стояла я на своём и мысленно сопоставляла свои размеры и размеры мегаполиса. – Я худенькая и не займу в ней много места. На крайний случай она немного раздвинет свои границы.
– Как раздвинет? – непонимающе смотрел на меня мой родитель и крутил пальцем у виска, давая мне понять, что я сумасшедшая.
– Очень просто, – как ни в чём не бывало отвечала я и делала всё возможное, чтобы прекратить разговор на данную тему, но разгневанный родитель был непреклонен.
– Ну ты, дочка, даёшь. Москву решила раздвинуть?
– Но я же не сильно, а самую малость. И то, только в том случае, если она не захочет меня принять.
– Если все в Москву поедут, то кто тогда будет жить в провинции?
– Ты и мама. – Я не смогла выдержать пристального родительского взгляда и опустила глаза. – Многим нравится жить в провинции. Все в Москву всё равно никогда не поедут: многие её на дух не переносят.
– А ты, значит, любишь Москву?
– Ещё как! – честно призналась я.
– И в кого ты такая пошла, непонятно. У всех дети как дети…
– А какие у всех дети?
– Звёзд с неба не хватают, потому что у них с головой всё в порядке. Они живут в реальности и рассуждают здраво.
– Значит, я живу не так, как все, и с головой у меня не в порядке. Но я всё равно хочу в Москву и мечтаю достать звезду с неба.
Отец попытался убедить меня, что все провинциальные девчонки едут в Москву для того, чтобы поступить в театральный, а когда понимают, что слишком переоценили свои возможности, то сразу же идут на панель. Отец кричал, что он растил меня не для того, чтобы я торговала собой, что про таких покорительниц столицы, как я, обычно говорят: «Танки грязи не боятся»! Папа нервничал и винил мать, потому что она неправильно меня воспитала, мол, я не от мира сего. Мама плакала и просила меня остаться… Она утверждала, что Москва сделает меня несчастной, выжмет все соки и даст мне хорошего пинка под зад.
Я почувствовала, что от этих воспоминаний у меня защемило сердце, а на душе стало скверно. Мне было жалко мать, которая всячески пыталась меня остановить, но так и не смогла этого сделать. Отец вообще перед отъездом назвал меня шлюхой и, проведя несколько часов в обществе бутылки с самогонкой, даже не вышел в коридор для того, чтобы со мной попрощаться.
– Вот видишь, до чего ты отца довела, – укорила меня мать, провожая в дальний путь. – Ведь сопьётся же совсем.
– Я здесь ни при чём. Вспомни хотя бы один день, когда он не пил.
– Значит, ещё больше пить будет.
– Больше уже некуда.
Я родилась в обыкновенной рабочей семье, отец довольно часто прикладывался к бутылке и мог запросто поколотить мать. Всё моё детство и юные годы прошли в российской глубинке, где местные жители не хватают звёзд с неба, довольствуются тем, что есть, и живут тихо, спокойно и размеренно, даже не задумываясь, что где-то есть лучшая и более достойная жизнь. Именно поэтому мне всегда хотелось уехать из родных мест, подняться на новый социальный уровень, зажить другой, более интересной, насыщенной жизнью, доказав своим землякам, что я чего-то стою.
…Не удержавшись, я быстро достала из сумки бутылку шампанского, откупорила её, громко выстрелив пробкой, взяла со стола стакан и наполнила его до самых краев. Вышла на балкон и торжественно подняла стакан.
– Здравствуй, златоглавая! Ты не ждала, а я приехала. Примешь?
Заранее зная, что Москва мне ничего не ответит, я улыбнулась и принялась за свой любимый напиток.
– Значит, не примешь? – начала я размышлять вслух. – А я и не рассчитывала на твоё гостеприимство. Я знала, что мне придётся брать тебя измором. Как бы ты ни хотела, но от меня вряд ли отвертишься. Я обладаю особым духом авантюризма. Я не из тех, кто проводит свою жизнь в ожидании. Я сразу ставлю тебя в известность: у меня слишком большой аппетит к жизни. Да и вообще я многого хочу добиться. Быть может, ты надо мной посмеёшься, но я хочу всё сразу. Смейся, смейся, но придёт время и настанет день, когда ты перестанешь смеяться. Тебе захочется меня поближе узнать и подружиться со мной.
Этой ночью я не спала. Я размышляла и мысленно перебирала всевозможные варианты, каким образом мне можно остаться в Москве. Самое главное – поступить в театральный институт, о котором я так долго мечтала, и найти работу. В моей голове, прямо по пунктам, созревал стратегический план по захвату столицы. Диплом ещё никому не мешал, впрочем, как и профессия актёра кино и театра. Если я поступлю в институт, то мне будет предоставлено общежитие, а это значит, не нужно снимать квартиру, что в общем-то недешево. Я знала, что придёт время и у меня обязательно будет московская прописка. И прописка, и нужное количество денег. Всё это обязательно появиться, но не мгновенно: ещё слишком рано. Ведь и Москва не сразу строилась. Первым делом – институт, работа и знакомство с нужными людьми. Я неправильно выразилась: не знакомство с нужными людьми, а дружба. Я представляла то время, когда стану леди до кончиков ногтей. Буду сражать всех эпатажным поведением, роскошно одеваться и иметь кучу денег. Для этого мне просто необходимо пройти курсы светского этикета. Без руки профессионала у меня это вряд ли получится. Я себя сделаю, перекрою и сотворю тот образ, который будет великолепно вписываться в рамки моей будущей жизни. Единственное, что я никогда в себе не изменю, – так это провинциальную непосредственность. Это – моя изюминка, и я не собираюсь от неё избавляться. Помимо прочих задач мне не мешало бы найти постоянного молодого человека. Как-никак, а я одна в незнакомом и чужом городе. Сильное мужское плечо ещё никому не мешало, особенно если бы у этого плеча была московская прописка.
Я уснула только к утру и проспала всего несколько часов. Вскочив с кровати, я подошла к зеркалу и принялась приводить себя в порядок. Затем улыбнулась своему отражению и попыталась войти в придуманный мною образ. Мне хотелось стать кокетливой, сексапильной девушкой с загадочным блеском в глазах. Скроив хитрую мину, я подмигнула своему отражению и произнесла с особым вызовом в голосе:
– У меня всё получится!
Но, увы, не получилось.
В этот день мне пришлось столкнуться с суровой реальностью и понять, что одни амбиции ещё ничего не стоят. Я вылетела на первом же туре при поступлении в театральный институт. Мне было больно осознать то, что я не прошла даже один-единственный тур и срезалась на чтении стихов и басен. Я изучала вывешенные списки тех, кто прошёл первый тур, и, не находя своей фамилии, нервно кусала нижнюю губу и чувствовала, как из глаз текут слёзы. Мне хотелось кричать, что комиссия была ко мне просто несправедлива, что я растерялась, что прошли только те, кто шёл по блату. Я была уверена, что комиссия была настроена против меня потому, что я приезжая и хочу занять место в студенческом общежитии, которое и без того переполнено. Когда я читала стихи, на меня мало кто обращал внимание. Преподаватели почему-то шептались, говорили на отвлеченные темы, смотрели на часы и обсуждали тех, кто уже прошёл.
– Не сдала?
Подняв глаза, я посмотрела на стоящего рядом со мной пожилого мужчину и всхлипнула, словно маленькая девочка, которой не купили понравившуюся ей игрушку.
– Не прошла.
– А слёзы почему?
– Потому что засудили.
– Что значит «засудили»? Ты хочешь сказать, что у тебя необыкновенный талант, который никто не оценил?
– У меня есть способности, – я вытерла платком слёзы. – Просто их никто не заметил.
– Странно, а мне кажется, что в комиссии сидят профессионалы.
– Если бы тут сидели профессионалы, я бы уже готовилась ко второму туру.
Мужчина улыбнулся и посмотрел на меня заинтересованно.
– А у тебя с чувством юмора всё в порядке. Мне нравятся люди, которые умеют достойно принимать поражение и шутить даже тогда, когда им приходится тяжело.
– А я и не шучу, я говорю правду. Если бы я только знала, что в таком приличном институте сидит целая комиссия бездарей, которая мой талант рассмотреть не может, я бы ни за что сюда не пришла. Зачем терять попусту время и нервы?! Я-то смогу без этого проклятого института, а вот каково будет этому институту без меня, даже страшно подумать! Кого он выпустит из своих стен? А ведь я смогла бы сыграть что-нибудь стоящее. Я смогла бы проснуться знаменитой.
Мужчина засмеялся и поправил очки.
– Правильный подход к жизни. Деточка, да тебе повезло.
– В чём?
– В том, что бог миловал тебя от этой профессии. Ты думаешь, у всех актрис завидная жизнь?
– А что плохого в их жизни? Слава, признание, поклонники.
– Тебе это только кажется. Быть актрисой – очень утомительная работа. Все хотят быть звёздами, но далеко не каждая актриса становится знаменитой. Большинство до самой пенсии играют в массовках и влачат нищенское существование. Плюс уязвленное самолюбие. Легко ли переживать чужой успех? Ты сама сейчас это почувствовала. Видишь, как расстроилась. Одна моя знакомая десять лет играет берёзку.
– Какую берёзку?
– Обыкновенную берёзу. Дерево такое.
– Понимаю, что не кактус, – натянуто улыбнулась я.
– А ты, оказывается, улыбаться умеешь. Так вот, насчёт берёзки…
– Это я поняла, играет десять лет…
– Да ничего ты не поняла. Десять лет она выходит на сцену в жутком костюме с тяжёлыми ветками на голове и стоит столбом около двух часов. Ты только представь, стоять столбом десять лет…
– И что, вообще ничего не говорит?
– У неё есть всего одна фраза, и то в самом конце спектакля.
– Я бы тоже сейчас на первых порах берёзой где-нибудь постояла. – Странно, но от моих слёз не осталось даже следа.
– Деточка, можно изображать берёзу не только на первых порах, но и всю оставшуюся жизнь. Тот, кто играет годами дерево, вряд ли когда-нибудь сыграет в «Чайке».
– А с этим не согласна.
– Почему?
– Курочка клюет по зёрнышку.
– Согласен, только зёрнышки разными бывают. И не забывай, что на роль той же берёзы претендуют другие девушки, которые будут злобно шипеть за твоей спиной и постараются подставить подножку. Ты выбрала не самую лучшую профессию. Добиваются славы лишь единицы, а все остальные бьются попусту – находясь в массовке, трудно раскрыть свои творческие способности.
– Быть может, вы и правы, но мне тяжело расстаться с мечтой. Я не отступлюсь – не умею проигрывать.
Незнакомец окинул меня с ног до головы весёлым взглядом и рассмеялся:
– Деточка, я как тебя увидел, то сразу понял, что ты не местная. Ты молоденькая, провинциальная амбициозная акулка, которая в первый же день сломала свои зубки о московскую действительность. Откуда ты, лапушка?
– Издалека.
– И все же, откуда?
– Название вам всё равно ничего не скажет.
– А может, и скажет. Я неплохо знаю русскую провинцию.
– Посёлок Широкая речка, слышали про такой?
– Ни про широкую речку, ни про узкую не слышал.
– Вот и я про то же. Кстати, а как вы узнали, что я не москвичка? У меня что, на лбу написано? Или вы сказали это так, наобум? В основном в артистки разве только приезжие поступают.
– На лбу у тебя ничего не написано, а в артистки лезут все, кому не лень. Я провинциалок сразу вижу. У меня это профессиональное.
Внимательно посмотрев незнакомцу в глаза, я чуть отступила в сторону и осторожно поинтересовалась:
– Простите, а вы кто?
– Я тут работаю, – спокойно ответил мужчина.
– Кем?
– Преподавателем.
– Вы это серьёзно?
– А разве похоже, что я шучу?
– А почему вас не было в комиссии? Я вас там не видела.
– Потому что не все преподаватели принимают экзамены. У многих есть дела поважнее. Если все будут сидеть в приёмной комиссии, то совершенно непонятно, кто же станет заниматься текущими делами института.
– Тоже верно.
Сознание того, что незнакомец работает в институте, в который я только что не поступила, подействовало на меня должным образом. Я растерянно посмотрела на него, пытаясь сообразить, как мне вести себя дальше. Передо мной стоял человек, который при желании мог бы оказать мне посильную помощь, но мне было трудно представить, чем бы я могла его заинтересовать? Как мне убедить его в том, что я не так бездарна, как оценила меня комиссия?
– Детка, а ты мне нравишься, – неожиданно обронил незнакомец. – Странно, почему тебя не заметили. Хотя это часто бывает. Редко кто поступает с первого раза. Но всё можно исправить.
Мне показалось, что он прочитал мои мысли, и от этого я растерялась ещё больше.
– Что тут можно исправить? Вы хотите мне помочь?
– Я готов тебе посодействовать. Мы можем обсудить твои проблемы, но только не в стенах этого института.
– А где?
– Я приглашаю тебя к себе в гости.
– В гости?!
– Да, а почему в твоих глазах такое удивление?
– Я даже не знаю, что и сказать…
– Я тут живу недалеко. Мне показалось, что нам есть о чём поговорить.
– Вы приглашаете меня к себе домой?
– А у тебя есть возражения по этому поводу?
– Я к этому как-то не готова… Мне кажется, что подобные вопросы не должны обсуждаться дома у преподавателя. Где угодно, но только не дома – это не совсем прилично.
– Ты меня боишься, что ли? – В глазах мужчины зажёгся насмешливый огонёк.
– Вот ещё!
– Тогда в чём дело? Заметь, я культурно пригласил тебя в гости. Что в этом неприличного? Я же говорил не о постели, а предложил по-дружески попить чайку на моей кухне, поговорить о театральной жизни и о моём друге режиссёре, который сейчас снимает один интересный фильм. Он как раз ищет девушку, похожую на тебя.
– Вы хотите сказать, что я могла бы сняться в кино? – От сильного волнения я ощутила, как пол закачался под ногами.
– Если это заинтересует тебя и ты понравишься режиссёру, то почему бы и нет? Большинство известных актрис начинали свой творческий путь подобным образом. На улице к ним подходила какая-нибудь серьёзная тётенька и задавала один и тот же вопрос: «Девушка, а вы бы не хотели сняться в кино?»
– Но ведь вы же не серьёзная тётенька?
– Я серьёзный дяденька. В серьёзности моих намерений ты скоро сможешь убедиться. А что касается института, то ты поступишь на следующий год. Я протолкну тебя на подготовительное отделение и договорюсь со своими коллегами: они могли бы давать тебе уроки актёрского мастерства. Я могу многое для тебя сделать. Намного больше, чем ты можешь себе представить.
– Это было бы замечательно… – Я не могла понять, где нахожусь – в реальности или во сне, полном пустых надежд и обещаний.
Москва решила надо мной сжалиться и подкинула мне этого старикашку, готового бросить к моим ногам целый мир? Правда, пока только на словах. По крайней мере, он производит впечатление интеллигентного человека. Хотя, если быть откровенной, мне кажется, что интеллигентные люди не приглашают к себе домой незнакомую девушку под предлогом попить чай. Странно всё это.