Юлия Зонис. Инквизитор и нимфа

   В последнем сне, таком ясном, что происходящее вовсе не казалось сном, ему снова было шесть лет и он с отцом и Миррен шагал по светлой аркаде дублинского супермаркета. Кругом мельтешила толпа, кто-то постоянно оттирал Марка от родителей. Он тянул отца за руку и канючил: «Папа, пойдем». Но отец не обращал внимания, они с Миррен были слишком заняты друг другом, молодые, счастливые, всегда такие полные общим счастьем, – и тогда ладошка Марка выскальзывала из отцовских пальцев и толпа выносила мальчика за крутящуюся дверь. Сон повторялся, и во сне Марк знал, что кто-то большой и взрослый взял его за руку и потащил к выходу, потащил, хотя Марк отчаянно отбивался. Неподалеку расцветал желтенький липкий страх, человек в оранжевой парке служителя исчезал в толпе, в кармане его лежал-полеживал самодельный радиодетонатор, и влажная от пота рука нашаривала кнопку. Марка вышвыривало за дверь, звенели бубенцы, катился клоунский киоск с мороженым. У мороженого был привкус гари. Не оглядываясь, мальчик видел, как стеклянный короб супермаркета оплывает под нестерпимым жаром, проваливается внутрь себя, оставляя неопрятную лужу. Криков не было. Почему не было криков? Марк пытался смотреть вверх, чтобы увидеть того, кто вытащил его из превратившегося в раскаленный ад здания, и встречался с собственным взглядом.
   «Папа, – плакал Марк. – Вернись, папа».
   На лоб ему плюхалась прохладная тряпка, и вновь оживала личинка.
   Косой свет с потолка. Пятна мокрети на циновке. Запах рвоты и пепла. Дрожь в руках и ногах. Марк выкатился на задний порожек и ткнулся лицом в блестящий лист брюквотыквы. Он смутно надеялся, что туземцы его не видят. Блики скользили по привядшей ботве, и Марк неожиданно понял, что косой металлический крест в огороде отмечает могилу.
   – Сколько я провалялся?
   Геодский священник аккуратно устроил его на лежанке и сейчас возился у очага. На вопрос Марка он оглянулся. Интересно, где спал сам геодец, пока гость пачкал его кровать мочой и блевотиной?
   – Больше десяти дней. Я стал уже опасаться, что вы не очухаетесь. Порылся у вас в рюкзаке – надеюсь, вы меня извините. Нашел диагност.
   – Вы умеете им пользоваться? – Вместо голоса из горла вырывался какой-то слабый хрип. Перханье старика.
   – Тоже мне бином Ньютона.
   – И что он показал?
   – Что вы здоровы, как конь, если не считать высокой температуры и легкого системного воспаления.
   Марк усмехнулся:
   – На Геоде есть лошади?
   – Еще какие, – кивнул Ван Драавен. – На Геоде лошади крылатые. – Произнес он это с грустью – но скорее всего, соврал. Снял с огня котелок и перелил темный отвар в чашку. Сунул под нос Марку: – Пейте.
   – Что это?
   – Народное средство. Пейте, вам полегчает.
   Марк отхлебнул. Зелье пахло сеном и сосновой корой, а на вкус оказалось таким горьким, что глаза полезли на лоб. Марк закашлялся и оттолкнул чашку.
   – Вы еще и натуропат вдобавок ко всем своим талантам? – злобно проперхал он.
   – Я много чего, – с неожиданной серьезностью ответил геодец.
   В голове и правда прояснилось. Марк огляделся. Те же пучки трав на стенах. Котлы по углам. Проведя рукой по груди, вместо выданного на корабле комбеза он обнаружил рубашку. Рубашка была чужая и на пару размеров мала. Скосив глаза, он с облегчением убедился, что хотя бы брюки на нем его собственные. Те самые, в которых он направился в Замок памятным днем три недели – или уже пять? – назад.
   – Комбинезон вы изодрали, – известил геодец, с любопытством наблюдавший за его манипуляциями. – Я вытащил рубаху у вас из рюкзака, но и с ней вы быстро расправились. Ни разу не видел, чтобы человек с таким упорством рвался из собственной кожи. Дай я вам волю, вы бы сгрызли себе руки до кости.
   Марк только сейчас понял, почему запястья опухли и покрылись синяками. Похоже, его связывали.
   – Мне чудилось… неприятное.
   – Догадываюсь. Что интересно, Франческо, когда болел, все пытался вцепиться в меня. С хорошим таким каннибальским блеском в очах. А кто такая Миррен?
   – Моя мать, – сумрачно сказал Марк. – Я ее никогда не звал «мама».
   – Ваши родители погибли?
   – Да. В супермаркете. Взорвалась плазменная бомба.
   Интересно, что он еще наболтал?
   – Я думал, на Земле давно нет супермаркетов.
   – Вы путаете нас с атлантами.
   Пустой разговор. Опираясь на все еще дрожащие руки, Марк сел на кровати и прямо посмотрел на геодца:
   – Вы говорили, что отец Франческо тоже болел?
   – Да.
   – Сколько?
   – Меньше, чем вы. Может быть, дней пять. Иммунная система послабее, вот и не было такой аллергической реакции.
   Аллергия. Как же. Марк не сомневался, что отца Франческо тоже накачали на корабле антигистаминными препаратами.
   – И после этого он совершенно оправился? Геодец опустился на циновку, поджав по себя ноги.
   Он уставился в чашку, медленно болтая ее содержимое – как будто гадал на кофейной гуще. А может, и правда гадал. Черт его разберет со всеми этими колдовскими зельями и сизоватым дымом из очага.
   Подняв голову, Ван Драавен уставил на Марка прозрачные глаза. «Рыбьи, – подумал Марк и тут же поправился: – Нет, не рыбьи. Хрустальный взгляд статуи».
   – Давайте не будем юлить, Салливан. Я догадываюсь, зачем вы сюда прибыли. Видимо, отнюдь не затем, чтобы продолжить этнографические труды вашего предшественника – если это можно так назвать. Вам интересно, кто прикончил Паолини.
   – И кто же?
   – Вы удивитесь. Никто. Все обстояло ровно так, как я указал в своем рапорте. С утреца пораньше он отправился в скалы, чтобы пообщаться с утабе. Я работал в огороде. Может быть, часом позже я услышал крики от воды. Присмотрелся и обнаружил отца Франческо, спокойно и отстраненно плывущего к морю. Из реки я его выловил, но он был мертвей мертвого.
   – И это вас ничуть не шокировало?
   – Меня мало что способно шокировать.
   В это Салливан почему-то поверил сразу. Не поверил в другое.
   – Хорошо. Допустим. Вам не приходило в голову, что Паолини не сам поскользнулся на скалах? Что ему помогли? Например, тот же утабе?
   Геодец покачал головой:
   – Вряд ли. Утесники любили Франческо. В нем им виделась хоть какая-то управа на меня.
   – Безосновательно? Ван Драавен улыбнулся:
   – Вы в чем-то меня обвиняете?
   – Упаси меня время. С чего бы?
   Геодец прищурился и неожиданно брякнул:
   – А вы поклоняетесь времени, Салливан?
   – Откуда вы взяли?
   – Так. Интересное выражение.
   – А вы поклоняетесь Разрушителю, Ван Драавен?
   – У вас неверное представление об ионнанитах.
   – Так просветите меня.
   – Вечером я обычно читаю проповедь. Если вы уже достаточно оправились, приходите послушать. Или просто откройте парадную дверь. Я сижу прямо на лестнице.
   – То есть вы не только приучаете аборигенов к полезному труду, но и заботитесь об их духовном благосостоянии?
   – Если вы не заметили, я миссионер. Чем, по-вашему, занимаются миссионеры?
   «Морочат людям голову, к примеру. И убирают с дороги тех, кто этому мешает».
   Марк и сам не понимал, почему его так и тянет обвинить геодца в каких-нибудь непотребствах. Казалось бы, человек ухаживал за ним, блевотину подтирал, тряпье менял. Наверняка не самое приятное дело. Почему же он не испытывает ни малейшей благодарности? Неужели всему виной задание коммодора? Неужели он, Марк, заранее готовится к предательству, а потому не допускает и мысли о дружбе с чужаком?..
   Нет. Марк Салливан умел трезво оценивать себя. Без этого ценного качества жизнь в лицее была бы совсем невыносима. Лучше узнать правду о себе прежде, чем тебя ткнут в нее мордой другие. Так вот, просьба – или, вернее, приказ Висконти – тут ни при чем. Ни при чем грызня в верхушке ордена, дележ лакомого пирога власти. Просто геодец врет. Не во всем, но в чем-то врет несомненно. Марк по-прежнему не мог его прочесть, по-прежнему на месте человека таращилась пустота, и даже электрические искорки куда-то спрятались. Но не надо быть психиком, чтобы понять: миссионер чего-то не договаривает. Чего?
   – Я непременно приду послушать, – пообещал Марк. – В конце концов, наши ордена в чем-то родственны. Ростки из общего корня.
   – Да, и два других ростка ваши братья уже благополучно затоптали.
   – Григорианцы и юлианцы поддерживали враждебные Земле силы.
   – Так вам сказали.
   – А это неправда?
   Священник равнодушно пожал плечами:
   – Давно это было.
   Два неполных века – не такая уж старина, но Марк с охотой сменил тему:
   – Хорошо. Поговорим о том, что было недавно. Перед смертью отец Франческо собирался встретиться с утабе-секен?
   – Да.
   – Что ж. Вполне возможно, туземец больше расскажет о случившемся. Завтра я побеседую с ним.
   В ответ на эту идею геодец весьма паскудно ухмыльнулся:
   – У вас, Салливан, был шанс побеседовать с утабе, но вы его упустили.
   – В смысле?
   – В смысле, на том свете. Утабе мертв.
   Та-ак. Отец Франческо погиб. Единственный свидетель – покойник. Как интересно. Или не единственный?
   – Хорошо. Возможно, кто-нибудь из утесников…
   – Вряд ли они с вами будут разговаривать. Утаме совсем чокнулась, как вы могли заметить… если успели заметить до того, как грохнулись в обморок. Она приказывает убивать всех, кто пересек или даже собирается пересечь черту. Не говоря уже о тех, кто является из-за черты.
   – Как умер утабе?
   Глаза геодца хрустально блеснули.
   – Несчастный случай.
   Ригель А, смутно видимый даже днем, горел в ночном небе, как новенький гвоздь в лакированной крышке гроба. Его младших братцев, близнецов Ригель B и С, вокруг которых вращался таинственный мир Новой Ямато, скрывала сейчас меньшая из двух здешних лун. Вторая и третья планеты системы, газовые гиганты, еще прятались за горизонтом. Марк срезал дерн саперной лопаткой, чувствуя себя, во-первых, осквернителем могил, во-вторых, идиотом.
   Священник убрался лечить кого-то из туземных доходяг и должен был задержаться до утра. Местные постоянно хворали. Похоже, труд на свежем воздухе не шел им на пользу. За крестом, венчающим могилу отца Франческо, виднелся целый ряд свежих холмиков. Умершие весной дети. Их могилы не украшали склепанные из арматуры монстры – там торчали простые ионнанитские кресты, связанные из веток.
   Саперная лопатка оказалась приторочена к рюкзаку с НЗ. Все же военные молодцы. Не будь ее, Салливану пришлось бы разгребать землю руками или украденной у священника тяпкой, и следы замести стало бы гораздо сложнее. Марк аккуратно откладывал срезанные пласты в сторону. Если повезет и он обернется быстро, могилу можно будет накрыть дерном, и геодец ничего не заметит. Пахло разрытой жирной глиной, сонной зеленью от огорода, свежестью от реки. Над водой стояла белесая дымка, поплескивали о берег небольшие волночки. Туманность Голова Ведьмы распростерлась на полнеба, и не будь Марк так занят, он не сумел бы удержаться от восхищенного возгласа. Пылевое облако, подсвеченное Ригелем, горело ярче земной авроры. Сейчас, однако, небесный салют занимал землянина в последнюю очередь. Чтобы отвлечься от мыслей о том, что он увидит под полуметровым слоем грунта, Марк прокручивал в голове сказку, рассказанную геодцем.
   Вечерняя проповедь пользовалась успехом. Напахавшиеся за день туземцы расселись полукругом. Они болтали, перешучивались, пихали друг друга локтями – ни дать ни взять младшеклассники на открытом уроке. У Марка, устроившегося на пороге за спиной священника, наконец-то появилась возможность как следует разглядеть местных. У утан не было никаких украшений – если не считать украшениями неприятного вида шрамы, пятнавшие кожу мужчин. Из одежды – полоски кожи, травяные юбочки. Только у нескольких обнаружилось что-то вроде рубах. Рванина, пожалованная с миссионерского плеча. Здесь собрались и взрослые, и дети. Вид и у тех и у других был нездоровый. Редкие нечистые зубы, воспаленная кожа, ноги, слишком тощие и опухшие в лодыжках. На лица мужчин и женщин свисали нечесаные космы грязно-черных волос. И все же настроение у собравшихся было радостное. Наверное, им было приятно посидеть на мягком закатном солнышке, а не вкалывать в поле. Багровый, слишком насыщенный цвет валящегося за лес светила лишний раз напомнил Марку, что он не на Земле. Перистые облака сулили перемену погоды. Ветер уже начинал поддувать, и самые хилые из туземцев зябко поеживались. Странно. Они должны быть привычны к злым холодам.
   Весь день Марк просидел на пороге. После того как он подкрепился галетами и обещанной праздничной кашей, которая оказалась сладковатым и дымным варевом с вкраплениями чего-то оранжевого, сил у него прибыло. Вообще он выздоравливал с неожиданной быстротой, и это радовало. Черт его знает, что еще предстоит.
   Салливан наблюдал, как возвращающиеся с поля туземцы складывают тяпки. Зерно еще не созрело, но кое-кто нес в руках продолговатые плоды вроде земных огурцов, только синеватые и покрытые нежным пушком. Псевдоогурцы честно сваливали в общий котел – наверное, на хранение. Ни дать ни взять коммуна. Интересно, что они дома едят?
   Недоумение Марка разрешилось чуть позже, когда женщины выстроились у хижины с ковшами и священник принялся оделять их зерном из большого мешка. Зерна теткам доставалось не так чтобы много, кому две лопатки, а кому три – видимо, по числу ртов. Все это Марку не нравилось. Может, оно и лучше, чем подыхать от голода в пещерах, и все же было в молчаливой, напряженно ждущей очереди что-то такое… Они зависели от Ван Драавена. Сильно зависели от своего геодского хрустальноглазого божества. А что случится, если бог рассердится? Если ему попросту надоест? Община не переживет зимы. С этим надо было что-то делать.
   По окончании раздачи геодец окликнул Марка.
   – Поможете мне затащить мешок в дом? Или вам еще не по себе?
   – Вполне по себе, – буркнул Салливан. Удивительно, насколько по себе – особенно если учесть, что еще вчера он выблевывал кишки и звал давно умершую Миррен.
   Легко подхватив мешок, землянин внес его вверх по лестнице. Священник шел сзади. Марк свалил мешок в угол и присел на лежанку.
   – Чаю?
   – Не надо мне чаю, – огрызнулся Марк. – Начаевничался. Скажите лучше, почему вы хоть как-то не облегчите этим беднягам труд?
   – Вы предлагаете выписать им робокомбайны? – невозмутимо осведомился геодец.
   Он уже присел на корточки перед очагом и приступил к чайному священнодействию.
   – Нет, не предлагаю. Но я видел, как они таскают воду от реки в бурдюках, чтобы полить ваш чертов огород. Неужели нельзя организовать хоть какую-нибудь систему ирригации? Поставить колесо, прорыть каналы… Да хоть колодец выкопать.
   Геодец заломил бровь:
   – Вы, как я погляжу, знаток сельского хозяйства? И где же вы предлагаете рыть колодец? Или вы магическим образом чувствуете присутствие артезианских вод?
   – Ничего я не чувствую. Зачем вы заставляете их вкалывать, как рабов на плантации?
   Священник усмехнулся:
   – Затем, что у вкалывающего раба, как правило, нет времени задуматься, насколько печально его положение.
   – Вы о чем?
   Геодец, похоже, не собирался развивать тему, но от Салливана было не так просто отделаться.
   – Хорошо. Вы миссионер. Почему вы не открыли хотя бы школу?
   – Вам хочется – вы и открывайте. Из меня педагог неважный.
   Показалось – или и на сей раз в голосе геодца мелькнула издевка? Он в курсе, чем занимался его гость на Земле? Тут, кстати, Салливан припомнил, что миссионер так и не объяснил, откуда узнал о его прилете. Беседа сама собой увяла, поскольку землянин погрузился в догадки – были или нет у геодца шпионы в ордене? Никто, кроме викторианцев – коммодора и, может быть, его секретаря, – о задании Марка ведать не мог. Ну, еще экипаж «Консорциума». Похоже, Ван Драавен как-то ухитрился связаться с Землей или с кораблем… А что он тогда вообще собой представляет? Откуда у рядового миссионера связи в верхушке ордена и в космофлоте? Или он подключил к ИНКе аппарат наблюдения? Или даже запустил на орбиту свой спутник? Что Марк вообще о нем знает?
   Ионнанит встал, отряхнул сутану и направился к выходу. Уже у двери он обернулся и сказал:
   – Не ломайте голову, Салливан. Меня известили с корабля на случай, если вы потеряетесь в лесу или потерпите аварию. Это обычная практика.
   Марк вздрогнул, но священник уже притворил за собой дверь.
   Ионнанитов не зря прозвали апокалиптиками. Двести лет назад эсхатологические культы расползлись по Земле, и это никого не удивляло.
   Затянувшаяся Вторая Периферийная, «черепашья», война истощила ресурсы Триады. Военный союз Земли, Марса и Венеры трещал по швам. До центра вялотекущего восстания, Юры, вращающейся вокруг эпсилон Эридана, приходилось пилить на субсвете дольше шестнадцати лет. Оккупационный гарнизон на Юре то вымирал от таинственных местных болезней, то целиком переходил на сторону бунтовщиков. Названная в честь первого в мире космонавта планета упрямо выплевывала пиратские галеоны, и отслеживать их было не легче, чем какую-нибудь джонку в Тихом океане. При подлете к планетам корабли уничтожались орбитальной артиллерией, зато пираты весьма ловко грабили транспорты с сырьем, непрерывный поток которых тек с периферийных миров на Землю. Пираты, не строившие крупных баз, образовывали временные скопления, их легкие корабли отстыковывались и мгновенно рассеивались при приближении земных линкоров. Таких Тортуг вдоль больших торговых путей насчитывалось не меньше пяти десятков. Легче было вообще отказаться от поставок, забыть о существовании Периферии и замкнуться в своем треугольнике, однако имперские амбиции земных правительств не иссякли, а к мнению экспертов СОН мало кто прислушивался. Экономике трех планет грозил полный крах. И вот тут-то из Пузыря Уилера, поглотившего двести лет назад ковчеги с переселенцами, вынырнули первые биокорабли лемурийцев.
   В свое время переселенцы ушли в ничто. В звездный туман, в небытие. Нет, конечно, автоматические разведчики успели побывать по ту сторону гипертуннеля и сообщить, что выход находится в Туманности Ориона. Они даже заякорили там, у выхода, первую ИНКу. Второе поколение зондов обнаружило еще двадцать Пузырей Уилера в пределах десятка астрономических единиц от земного канала. Зонды нырнули в гипертуннели. Поступившие от разведчиков на первую ИНКу сообщения взорвали мир. Каждый гипертуннель вел к звездной системе с планетами, пригодными для колонизации. В те годы человечество еще только-только осваивало ближние звездные системы – то, что впоследствии стало Периферией. Десятки новых миров, связанных гиперсетью, восприняли как подарок от неведомого божества. Коммерческие фирмы перехватили инициативу, и прежде чем первый ажиотаж схлынул, сотни ковчегов совместного производства «Арианспейс – Вирджин Галактик – ЮМАК Авионикс» стартовали с европейских, китайских и индийских космодромов. Первопроходцы благополучно добрались до выхода из земного канала, который уже окрестили «трансфер-пойнтом». Передали приветы родным через ИНКу, рассеялись по новым туннелям… и исчезли на двести лет. Если верить позднейшей легенде, собравшиеся в «трансфер-пойнте» колонисты решили создать новый, непохожий на прародину мир. Так или нет, но Великое Переселение обернулось для Земли финансовым крахом, приведшим через тридцать лет к Первой Периферийной войне. В течение последующих двух веков в Пузырь Уилера не совался никто. Через два века выяснилось, что затея пилигримов полностью удалась.
   Когда земляне осознали, насколько потомки переселенцев обогнали метрополию, началось великое брожение умов. Лемурийцы предлагали помощь, обещали снабдить прародину новейшими технологиями, показывали всем желающим карту гиперсети и потчевали байками о совсем уже невозможных атлантах. Они были общительны и дружелюбны, эти существа с печальными глазами лемуров и тонкими бледными пальцами. Они охотно давали интервью и показывались на публике, они посещали концерты и благотворительные вечера. Они вошли в моду. Богачи платили бешеные деньги за право поучаствовать в фуршете с иномирцами. Фирмы по производству игрушек миллионными партиями выпускали плюшевых лемуров.
   Вскоре, однако, обнаружилось, что за дружелюбным фасадом таится трезвый и холодный расчет. Лемурийцы подали в СОН запрос о праве свободной торговли с Триадой и планетами Периферии. Земных инженеров на борт чужаки не допустили, но по прикидкам их биокорабли были чуть ли не в полтора раза быстрее самых скоростных судов Конфедерации. Это означало, что контроль над поставками с периферийных планет очень скоро окажется в руках пришельцев.
   Тогда-то и всплыл «меморандум Пожидаева». Изначально документ предназначался только для чиновников торговой палаты СОН, но очень быстро распространился по сети. В меморандуме утверждалось, что при заявленном уровне лемурийских технологий через десять лет Периферия станет сырьевым придатком Лемурийского протектората, а перенаселенная и истощенная Земля – центром низкотехнологических производств. Приток дешевых и качественных товаров приведет к краху земной экономики. Местные производители не способны конкурировать с лемурийцами. Через тридцать лет Земная конфедерация утратит самостоятельность и в лучшем случае станет одной из административных единиц Лемурийского протектората.
   Случившееся позже было мутно, кратко и кроваво. Для начала выяснилось, что, пока экономисты ломали копья, права на торговлю с лемурийцами приобрел вновь образованный концерн «Атлантико». Выпущенные концерном акции разлетелись в мгновение ока. Золотые рудники девятнадцатого века и урановые двадцать первого не вызывали подобного ажиотажа. Среди держателей акций оказались крупнейшие банки, не говоря уже о миллионах рядовых вкладчиков.
   То, что обещало стать новым Эльдорадо, рухнуло в одночасье, когда боевики из так и не обозначившей себя организации ворвались в лемурийское посольство в Гааге и быстро и эффективно перерезали и послов, и их земную охрану. Вдобавок информация со всех камер наблюдения в здании оказалась стерта, а свидетельские показания лишь окончательно запутали следствие.
   Действия террористов списали на борьбу конкурирующих фирм, но те, кто оплатил резню, явно получили больше, чем рассчитывали. «Кровавая пятница» переросла в «черный понедельник», когда на очередных торгах биржевые котировки «Атлантико» полетели в тартарары. Последовала череда банкротств, арестов и увольнений. Земная экономика, и без того шаткая, зависла над пропастью. Достаточно было одного толчка, и этот толчок был получен. Кто-то из лемурийцев перед смертью успел отослать сообщение на ИНКу, и через две недели после резни в СОН поступила нота о разрыве дипломатических отношений между Конфедерацией и Лемурийским протекторатом. Мир замер в ожидании новой войны. Части поспешно отзывались с Периферии, но должны были пройти годы, прежде чем основная часть космофлота Конфедерации соберется в кулак и сможет защитить Триаду. Этого, впрочем, и не понадобилось. Лемурийцы отомстили по-другому.
   Двадцать маленьких и очень быстрых объектов – настолько быстрых, что ни лазеры, ни ракеты-перехватчики блокпоста, охранявшего Пузырь Уилера, не успели их остановить, – вырвались из гипертуннеля и полетели к Земле. Они почти опередили сообщение командующего блокпостом, генерала Ходжсона. Двадцать маленьких блестящих объектов рассыпались над Землей, и двадцать величайших архитектурных памятников человечества: пирамиды Гизы, комплексы Мачу-Пикчу и Чичен-Ица, а также Лувр, Ватикан, Кремль, Вестминстерское аббатство, Капитолий и больше десятка других – взлетели на воздух. Лемурийцы пощадили лишь Тадж-Махал – как предположили историки, потому, что многие из них были потомками выходцев из Индии.
   Двадцать убитых послов. Двадцать разрушенных памятников. Возможно, главам Протектората такая математика показалась справедливой. То, что при взрывах погибли тысячи землян, в расчет, похоже, не принималось.
   В последующие месяцы безработица росла. Демонстрации переходили в уличные потасовки, потасовки – в грабежи и погромы. В кризисе обвиняли лемурийцев, богачей и продажных политиков. Перепуганные Марс и Венера объявили Земле эмбарго и закрыли порты для земных кораблей.
   Сто лет копилось напряжение, сто лет не прекращались стычки на Периферии, сто лет метрополия держалась из последних сил, из остатков гордости, из упрямства – пришло время платить по накопившимся за сотню лет счетам. Земля подыхала. Земля повторяла тот же путь, который пять веков назад прошли Соединенные Штаты, и крах казался неминуемым. Так умирают империи.
   И вот тогда впервые подняла голову одна из четырех ветвей полузабытого Ordo Tempore, Ордена Времени. Викторианцы, Воины Настоящего. Они ухитрились вытащить мир из кризиса лишь потому, что внушили надежду тем, у кого никакой надежды не оставалось. И не важно, что надежда было иллюзорной, навеянной ридерами ордена. Человечество живо иллюзиями.
   Меньшая и здравомыслящая часть человечества, не склонная верить в чудеса, но знакомая с римской юстицией, высказала сомнение. «Ищите того, кому выгодно». «Кровавая пятница» принесла выгоду лишь ордену. Однако голоса сомневающихся быстро увяли. Викторианцы действовали странно. Пожалуй, не менее странно, чем лемуры. Они начали отстраивать Ватикан – на собственные деньги и на пожертвования, – когда люди тысячами подыхали от голода, заводы закрывались, а флот устарел настолько, что кружащие по околоземным орбитам корабли грозили превратиться в кучи железного мусора. Казалось бы, совершенно бессмысленный жест. Но земляне, как ни странно, поняли и одобрили эту оскорбительную улыбку, направленную в небеса. Подобный стиль характеризовал орден и позже: смесь мистики, пафоса и откровенной насмешки.