Страница:
– Нашумели, болваны! Теперь срочно под землю лезть надо! Того и гляди солдаты заявятся, – проворчал Аламез, вешая на плечо только что сшитый чехол-мешок и собирая в него палки, еще не превращенные в смертоносные метательные снаряды. – Поди, по всему лесу ваша «музыка» прокатилась, да и в городе, возможно, услышали…
Разведчики ничего не ответили, потому что ничего не расслышали. Когда моррон подобрал последнюю палку и наконец-то взглянул на парочку недотеп, то чуть было не лопнул со смеха, по крайней мере, позлорадствовал вдоволь. Побросав инструмент и интенсивно хлопая себя по ушам, Ринва с Вильсетом занимались бессмысленным делом, то есть ругались. Бессмысленным же это занятие было потому, что на время оглохшие горе-горняки не могли докричаться друг до дружки, а по губам читать, видимо, не умели, так что только моррон слышал обильные потоки забористых, бранных слов, льющихся из их ртов. Но это и к лучшему! Пойми они хоть десятую часть тех оскорблений, которыми щедро награждали друг дружку, то непременно передрались бы. Возможно, не обошлось бы и без смертельного исхода.
Не желая ни мирить ругавшихся спутников, ни подсказать, как побыстрее избавиться от монотонного гула в ушах, моррон приблизился к парочке лишь для того, чтобы получше рассмотреть результат проведенного эксперимента. Увиденное его весьма подивило и приятно порадовало. На каменной кладке виднелись два обширных и довольно глубоких скола. Что же касается инструментов, то они вовсе не пострадали: чересчур тонкие с виду рукояти не переломились, а сами ударные части ни капельки не затупились. Выходило, что орудие горняков могло стать достойной заменой топору, дубине иль секире в предстоящих боях с особо толстокожими или покрытыми пластинами костяного панциря тварями. Уж если кирки так разворотили камни, то крепкую кость точно должны пробить.
Приближение Дарка заставило обоих горлопанов замолчать. Поскольку говорить всё равно было бессмысленно, Аламезу пришлось перейти на язык мимики и жестов.
– Я все, я готов продолжить путь, – сообщил моррон, движениями рук и беззвучным шевелением губ. – Вас ждать?
– Мы щас, подожди! Пока нагрудник надень! – прокричала в ответ Ринва, да так громко, что Дарк чуть не оглох. – Минут через пять начнем спуск!
Конечно, за такую глупую выходку Ринву следовало хорошенько отшлепать. Лес вовсе не то место, чтобы во всё горло кричать. Его тишина и спокойствие обманчивы и могли быть нарушены в любой миг либо топотом солдатских сапог, либо стрелами, бесшумно вылетевшими из ближайшего куста. Однако объяснять это оглохшей девице было бессмысленно, а наказывать её – все равно что добивать подранка. Так что моррону ничего не оставалось, как только кивнуть в знак согласия, отойти к уже остывшему костровищу и терпеливо ждать, усевшись на траву.
Нагрудник моррон надевать не хотел, хоть был уверен, что причудливо изогнутая стальная пластина на ремешках смогла бы выдержать сильный удар копья или когтистой звериной лапы. К чему надевать доспех, защищающий лишь небольшую часть тела? Если бы их впереди ожидали сражения с людьми иль вампирами, то смысл бы был. Разумные существа частенько метят в сердце противников; дикие же твари не столь избирательны и бьют туда, куда проще достать, а те из них, кто поумней, либо сразу стараются сорвать голову с плеч, либо пытаются вначале обездвижить человека, оторвав или откусив ему конечности. Одним словом, стальная накладка была совершенно бесполезна, с таким же успехом ее можно было бы надеть, к примеру, на левую пятку и уповать, что неразборчивый зверь ударит именно туда.
Сидя на траве, Аламез медленно оглаживал свою кирку, как будто приручая дикого зверя и привыкая сам к слишком гладкой и тонкой рукояти. Одновременно с этим занятием моррон флегматично наблюдал за поспешными сборами разведчиков. Видимо, до них всё же дошло, что они изрядно нашумели и что в любой миг из чащи могли появиться шеварийские солдаты. Дарк не знал, восстановился ли слух бедолаг, или они по-прежнему туговаты на ухо, но движения парочки были быстры и отточены. На сборы изрядно похудевших, но всё еще тяжелых мешков ушло не более пары минут, а облачение в упрощенное подобие доспехов не отняло более трех. Со стороны его спутники выглядели весьма презабавно, как будто перепившие повар с кухаркой решили позабавиться и обклеили себя чашками да блюдцами, однако моррону было вовсе не до смеха. Дарка посетило весьма неприятное предчувствие; предчувствие того, что большую часть подземного пути ему придется проделать одному, а до этого похоронить компаньонов, предварительно собрав их изгрызенные, обглоданные останки.
Небольшой отряд герканцев только вошел в заброшенную шахту, а моррон уже точно знал, что в ближайшие полчаса им не встретятся живые существа, если, конечно, не считать таковыми дождевых червей и прочих мелких жучков, копошащихся там, где стены шахтерских стволов были не каменными, а земляными.
Обоняние ощущало лишь затхлость, а слух не различал ничего, кроме тихих шагов спутников, шороха мешков, ерзающих по их плечам, да мерного капанья грунтовых вод, просачивающихся внутрь шахты сквозь покрытый трещинами потолок. Моррону оставалось полагаться лишь на зрение, и именно оно подсказывало, что все, кто когда-то ходил или ползал по этим тоннелям, или давно ушли восвояси, или были мертвы.
Дарк еще никогда так хорошо не видел во время путешествия под землей, и за это он должен был благодарить герканскую разведку, снабжавшую своих агентов чудесным раствором, ярко светящимся в абсолютной темноте и позволяющим хорошо видеть все предметы вокруг в непривычном глазу светло-зеленом цвете.
С факелами было бы намного хуже. Мало того, что пламя, трепещущее на обмотанной тряпками палке, постоянно мерцало и чадило, отчего сильно слезились и болели глаза, так оно еще и выхватывало из темноты лишь крошечный пятачок пространства. Человек, несущий факел, не видел далее двух, в лучшем случае пяти шагов, но зато сам был отлично виден тому, кто скрывался во тьме и, возможно, даже с оружием в руках. Кроме того, у факелов имелся еще целый ряд существенных недостатков. Сквозняк мог задуть пламя, а духота – затушить или заставить его едва трепыхаться, практически не светить. Открытым огнем можно было обжечься или, того хуже, подпалить волосы при неудачном повороте головы. Факел был недолговечен, он служил, самое большее, час, а затем превращался в бесполезную, обгоревшую с одного конца палку.
С магическим же раствором, аккуратно нанесенным Ринвой тонким слоем на небольшие палочки, идти во тьме было намного проще, лучше и безопасней. Зеленый свет, исходивший от необычных факелов, которые путники держали в руках, хорошо освещал пространство вокруг, но вовсе не слепил, даже если приблизить источник света к глазам. Дарк не только отчетливо видел спины идущих впереди спутников, но и мог различить, как по сильно обветшавшим, прогнившим, но всё ещё удерживающим свод деревянным опорам ползали мелкие букашки. В скопившейся в шахте воде, местами доходившей до щиколоток, плавала какая-то мелкая живность, но пока это были все обитатели заброшенного подземелья.
Если рассказ разведчицы был правдив и на работавших здесь каторжников действительно когда-то напали неизвестные подземные твари, то они уже давно покинули это место. Хищники обитают лишь там, где водится пища. Им нечего делать в пустых тоннелях среди жучков, червей да таракашек. А сейчас в шахте не было даже крыс, Аламез непременно заметил бы следы их присутствия. Хотя, впрочем, пока еще рано было судить, насколько можно доверять проводнице, ведь до сих пор они шли по основному тоннелю, к тому же даже не ведущему вниз. Здесь не было ничего, что бы напоминало о былой трагедии: ни изгрызенных человеческих костей, ни проржавевших и сгнивших остатков поспешно брошенных вещей.
Примерно с четверть часа моррон мучился сомнениями, но с расспросами к Ринве не лез, терпеливо следуя за ней и Крамбергом. И вот коридор закончился, причем довольно необычно: не тупиком, а просторным помещением, которое было совершенно пустым, если не считать возвышавшейся возле дальней стены огромной проржавевшей конструкции, состоявшей из множества балок, шарниров, шестеренок и рычагов. Поскольку рядом с изъеденной влагой железной махиной чернела огромная яма шагов пять в длину и семь в ширину, моррон пришел к единственно возможному заключению, что когда-то это был грузовой подъемник, при помощи которого рабочие поднимали наверх золотоносную руду и груды ценных самоцветов.
Сама платформа отсутствовала, но Аламез был уверен, что, покидая шахту, люди оставили её наверху. Обрывки размахрившихся и прогнивших толстых тросов, свисавшие с балки под потолком, служили лучшим тому доказательством. Через год, а может, и два после того, как люди оставили прииск, пострадавшие от сырости веревки не выдержали внушительного веса платформы и оборвались. Теперь же на дне пугающей чернотой и приносящей наверх холод ямы догнивали её жалкие обломки.
К тому же сам механизм подъемника был основательно поврежден. Дарк не был ни строителем, ни горняком, но зато отлично знал основные принципы работы армейских катапульт и крепостных мостов и поэтому сразу заметил отсутствие в нагромождении ржавых деталей нескольких важных шестеренок, тросов и ремней. Перед уходом рабочие частично разобрали механизм, сняв с него самые легкие детали.
– Мы на верхнем ярусе шахты. Это подъемник, при помощи которого… – остановившись и повернувшись к Аламезу, начала объяснять Ринва, но по выражению его лица тут же поняла, что это лишнее. – А вон там… – девушка указала рукой направо, туда, где в стене виднелся широкий проем, – начинается спуск на нижние ярусы.
– Сколько их? – кратко и намеренно тихо спросил моррон, чтобы проверить, восстановился ли слух спутников. Если нет, то лучше было бы пока обождать наверху.
– Кажется, три, точно не помню, – к радости Аламеза, без запинки ответила Ринва. – Спуск – это тоннель, идущий по кругу, как винтовая лестница, и у которого имеются ответвления, ведущие на каждый ярус. На первом и втором сверху нечего делать, они даже когда прииск действовал, были заброшены и пусты. У горняков такой уж принцип работы. Наткнувшись на жилу, они вырабатывают её до конца, а затем прорывают боковые ответвления. Когда же золота не остается и там, то спускаются ниже… так что в год трагедии работы велись лишь на нижнем ярусе, а остальные…
– Понятно, – кивнул Аламез, уже наслышанный о специфике горняцкого промысла, причем из уст более авторитетных рассказчиков, каковыми, бесспорно, являлись гномы, – там на тварей шахтеры и наткнулись. На сколько еще ваших «факелов» хватит? – спросил Дарк, не зная, как точно назвать светящуюся палку в руке.
– Примерно часа на два-три, – приятно удивила Ринва. – Ты не боись, раствор глубоко в древесину впитался и испаряется медленно. А перед тем, как потухнуть, он еще с четверть часа будет мерцать. Слушай, я предупредить хотела. Свет, конечно, тварей отпугивает, но ты бы меч на всякий случай все ж вынул бы… мало ли что…
– За это не волнуйся, живой мертвец себя в обиду не даст, – усмехнулся моррон, приятно пораженный проявленной заботой, но и не думавший воспользоваться советом. – Кирка, мне кажется, будет понадежней.
– Как знаешь, – пожала девица плечами и тут же отвернулась, то ли обидевшись, то ли нет. Женщин иногда так трудно понять, в особенности тех, кто строит из себя мужчин…
Остановка возле подъемника была недолгой, около пяти минут. За это время путники немного отдохнули, сняв мешки с плеч, и чуток осмотрелись. Спутники Дарка с интересом принялись разглядывать нагромождение ржавого металла, пытаясь понять, как же оно когда-то работало, а моррона более привлекла яма, к самому краю которой он осторожно и подошел. Вертикальная шахта подъемника казалась довольно глубокой, хоть на глаз это было невозможно определить. Однако голову Аламеза неожиданно посетила мысль, как просто и точно рассчитать глубину в пределах от одного до пятнадцати метров. Самое удивительное, что эта идея появилась ниоткуда, пришла сама по себе; об этом ранее ему точно никто не рассказывал…
Немного порывшись в своем мешке, Дарк извлек один из трех подаренных ему Крамбергом гвоздей и потер его вначале острием, а затем и шляпкой о палку, покрытую магическим раствором. Через секунду на обоих концах гвоздя засветились две небольшие зеленые точки. Металл не дерево, раствор в него совсем не впитывался, и поэтому уже вскоре испарился бы с поверхности, но моррон был почему-то уверен, что времени для проведения эксперимента ему должно хватить. Испачкав гвоздь, Аламез бросил его в темноту ямы и стал наблюдать, как две светящиеся точки стали быстро сближаться, а затем, едва слившись в одну, сразу же погасли.
«Более четырех целых, семидесяти трех сотых метра… – тут же определил моррон, никогда не разбиравшийся в геометрических расчетах, но почему-то абсолютно уверенный, что условные параллельные прямые, проходившие через кончики гвоздя, в его поле зрения пересекутся именно на этом расстоянии. – Более пятнадцати метров, – через пару секунд уточнил моррон, не услышав звука падения гвоздя. – Интересно, а откуда мне всё это известно? И почему расчеты делаются так быстро? Как будто моя голова их сама рожает! Быть может, это «подарок» Коллективного Разума? Так вот что он мне в голову засунул, пока я спал. Ну что ж, дельные знания! Когда заживу спокойной, размеренной жизнью, можно будет в зодчие податься иль лучше в мореплаватели… Им больше везет, они реже видят людей… а женщины им вовсе не попадаются, если не заглядывать в портовые кабаки…»
Тихий свист отвлек Дарка от размышлений. Спутники отдохнули и были готовы продолжить путь, причем, как заметил Аламез, один из разведчиков все же решил последовать его совету. В правой руке Ринвы блестело лезвие обнаженного меча, а вот Крамберг сжимал кирку. Бывший солдат его лесного отряда по опыту знал, что Дитрих фон Херцштайн плохого не посоветует, и уж если сказал, что оружие горняков в борьбе с обитателями подземелий эффективней, значит, так оно и есть. Как ни странно, но моррону было приятно осознавать, что разведчик высоко ценил его мнение и готов был придерживаться совета, даже когда речь шла о жизни и смерти.
Договорившись следовать друг за дружкой с интервалом в два-три шага и не отлучаться без предупреждения даже на секундочку, даже по малой иль великой нужде, маленькая боевая группа двинулась в путь по довольно узкому, плавно ведущему вниз проходу. Конечно, Дарк предпочел бы идти впереди, а не замыкать процессию, но, к сожалению, он не знал пути и на первой же развилке был бы вынужден пропустить вперед Ринву.
Однако во всем есть свои плюсы. Находясь в арьергарде отряда разведчиков, моррон мог, не нарушая строя, ненадолго задерживаться, чтобы изучать, что же валяется у него под ногами, тем более что в отличие от верхнего тоннеля в этом стволе шахты брошенного барахла было превеликое множество. Что же касалось воды, то она, конечно, иногда булькала под сапогами, кое-где стекала ручейками по стенам и даже капала с потолка, но луж больших не было. Объяснялось это довольно просто, грунтовые воды на месте не задерживались, стремились дальше вниз, на нижний ярус шахты, скорее всего основательно затопленный.
Среди множества мелких обломков вещей Дарку, как ни странно, удалось найти с полдюжины мало затронутых ржавчиной гвоздей, которые ему вскоре весьма пригодились бы. К тому же моррон обнаружил даже мелкие фрагменты полуразложившихся человеческих костей, самым большим из которых была верхняя часть фаланги указательного пальца. Его исследования ничуть не замедлили продвижение группы, а идущая впереди Ринва вообще не заметила, что он то и дело ненадолго останавливался и отставал от Вильсета на семь-восемь шагов вместо оговоренного интервала в два-три.
В общем и целом этот участок маршрута проходил довольно скучно. Путники спускались всё ниже и ниже, благодаря проводнице правильно выбирая путь на каждой развилке и ни разу не свернув в тоннель, который завел бы их не на тот ярус подземных разработок. За полчаса спокойного и безопасного движения отряд, наверное, прошел по идущему спиралью в глубь шахты проходу чуть более мили и опустился под землю примерно на двадцать два – двадцать шесть метров. Точнее моррон, к сожалению, сказать не мог, поскольку его метод определения общей глубины шахты был весьма далек от совершенства. Зал, в котором находился подъемник, был примерно на четыре-пять метров ниже уровня земли. К этому показателю следовало прибавить подкорректированную в ходе спуска расчетную глубину ямы, выведенную Дарком на основе не только исходных данных – «более пятнадцати метров» – и общей площади ямы, вокруг которой вился спуск, но и с учетом приблизительной длины пройденного пути и среднеарифметического угла наклона тоннеля.
Еще недавно, буквально вчера, эти вычисления заняли бы у моррона более дня, причем большую часть времени он бы потратил на то, чтобы понять общий принцип расчета. Сегодня же цифры как-то сами собой сложились у него в голове, пока он был занят осмотром ветхого хлама под ногами. Все-таки кто-то основательно покопался в его мозгах, не только заметно повысив способность произведения расчетов, но и впихнув полезные знания, которыми он ранее не обладал. Окажись на месте Дарка любой человек, то непременно возомнил бы себя невесть кем: в лучшем случае всего лишь гением, в худшем – избранником богов. Однако Аламеза уже явный и неоспоримый факт «божественного» проникновения в его черепную коробку совсем не обрадовал. Пока видны были только плюсы чудесной метаморфозы, но вскоре могли проявиться и минусы…
Проход заметно расширился, изменил угол наклона практически на нулевой, и к тому же был покрыт почти идеально ровной, лишь слегка колышущейся гладью мутной воды. К сожалению, путники видели всё в различных тонах зеленого и поэтому не могли определить, какого цвета была жидкость, но Дарк подозревал, что грязно-коричневого или даже бурого. Последнее обстоятельство ничуть не удивило моррона, а вот Крамберга весьма поразило.
– Это что?! – взвизгнул растерянный разведчик, тыча пальцем в толщу воды. – Это и есть твое подземное озеро?! А что ж ты не сказала, что оно прямо здесь, сразу так и начинается?! А вода почему такая мутная?! Ни черта не видно! Наверняка в ней иль пиявки, иль гадость похуже водится! Я туда не полезу!
– Успокойся, до озера еще далеко, привал сделать успеем… – ответил за девушку моррон, на секунду забывшись и по старой привычке похлопав бывшего товарища по плечу. – Это всего лишь стоялая грунтовая вода. Всё, что в шахте струится да капает, сюда в конце концов и стекается… Прииск заброшен, откачивать некому, вот и поднакопилось за несколько десятков лет. Здесь уже камень кругом, жижа сквозь щели долго просачивается. Что пиявок касается, то их точно нет! – заявил Аламез с полной уверенностью. – Пиявки паразиты, им кровь пить надо, а из кого им тут её сосать?! Твари, что шахтеров сожрали, здесь не обитают, им тоже пища нужна. Нагрянули, насытились и обратно по щелям расползлись, причем очень давно… так что волноваться нечего.
Ринва уже открыла рот, чтобы оспорить последний аргумент моррона, но быстро сообразила, что этого не стоит делать, и благоразумно промолчала. Кто же мог знать, что Крамберг, не раз проявивший отвагу в бою и ничуть не страшащийся крупных хищников, панически боится пиявок и прочих мелких паразитов, которые обычно водятся в стоялой, грязной воде.
С одной стороны, страх разведчика был легко объясним и понятен. Он боялся заразы, которую мелкая живность могла занести в его организм при укусах, а также личинок, некоторые хищные насекомые откладывали их под шкуру крупных животных и под кожу людей. С другой же стороны, его опасения показались моррону по-детски наивными и смешными. Как в народе говорят: «Распрощавшись с головой, по волосам не плачут!» Раз Крамберг вызвался идти в опасное путешествие, нечего было переживать по поводу всякой неприятной ерунды. В любой миг их могли разорвать на части или проглотить целиком, так чего было кручиниться по поводу какой-то инфекции, которая, возможно, вовсе и не смертельна для человека? Что же касается попадания личинок под кожу, то их можно было просто вырезать ножом, а затем прижечь головешкой поврежденный участок плоти. Эта процедура была, конечно, малоприятна и очень болезненна, но Дарку не было известно ни одного случая, чтоб от нее умирали или на всю жизнь становились калекой…
– У тебя есть выбор: либо идешь вперед, либо назад. Подумай, кого ты больше боишься: каких-то личинок или фон Кервица? – привел моррон последний, самый весомый аргумент и первым зашел в мутную, да и к тому же пахнущую гнилью воду.
Довод подействовал, видимо, страх обвинения в дезертирстве был сильнее боязни паразитирующей живности. Как только моррон погрузился по пояс в подземный отстойник, и по виду, и по запаху весьма напоминавший болото, за его спиной почти одновременно раздались два шумных всплеска. Хоть их природа была вполне понятна, но Дарк все же обернулся.
Ринва зашла в воду весьма неудачно. Скорее всего нога девушки подвернулась, случайно ступив на подводный камень или иной предмет, покоившийся на дне. В результате разведчица упала на колени и, ненадолго уйдя под воду с головой, хлебнула мутной взвеси, которую и водой-то назвать нельзя.
А почти переборовшему свой наименьший страх Крамбергу повезло намного больше – зловонная жижа едва доходила ему до колен. Вместо того чтобы помочь оступившейся и промокшей с ног до головы напарнице, Вильсет был занят в высшей степени наиглупейшим делом – дрожащими руками водил светящейся палкой над поверхностью воды и, бормоча себе под нос какую-то молитву, пытался разглядеть, не подплывает ли к его ногам какая-нибудь мерзкая гадость. С этим было нужно срочно что-то делать. Панический страх одного бойца мог погубить весь небольшой отряд. К сожалению, у путников не было времени, чтобы толково провести излечение от боязни, которая вот-вот могла перерасти в душевное заболевание, но зато Аламез знал одно радикальное, хоть и негуманное средство. Резко подскочив к перепуганному напарнику, Дарк замахнулся киркой и рубанул наотмашь, метясь ему чуть ниже пояса. Удар получился бы очень сильным, но моррон вовремя остановил движение руки, всего на пару сантиметров не доведя острие кирки до «достоинства» Крамберга.
– Еще раз на воду глянешь, и я это сделаю… – заверил Аламез вкрадчивым шепотом. – Паразиты быстро почуют, откуда кровяка текет… прямо туда заползут…
– Убери, я все понял, – выдавил из себя Вильсет, быстро придя в себя. – Такого не повторится, обещаю!
– Поглядим, – так же тихо ответил Аламез, отводя кирку.
Отвернувшись от Крамберга, Дарк хотел поспешить на помощь Ринве, но девушка к тому времени уже поднялась на ноги и поправляла съехавшие при падении аж на изгибы локтей лямки походного мешка. Разведчица была готова продолжить движение и поджидала лишь того момента, когда напарники уладят свои сугубо мужские дела. Иногда все-таки хорошо, когда женщины проявляют самостоятельность и не требуют заботы и внимания по каждому пустяковому поводу.
После вынужденной задержки отряд двинулся в путь. На этот раз впереди шел Аламез, решивший возглавить шествие по трем веским причинам. Во-первых, моррон полагал, что сможет гораздо раньше заметить опасность в случае её приближения, чем его спутники; люди, бесспорно, опытные, но явно побывавшие в меньшем количестве передряг, чем он. Во-вторых, ствол шахты пока что был прямым и широким, не имевшим в поле зрения ни изгибов, ни поворотов, ни ответвлений. Таким образом, Дарк знал, куда идти, и не видел причины пропускать даму вперед, тем более что при данных обстоятельствах это правило галантного поведения кавалеров было более чем неуместно. И, в-третьих, моррон предпочитал пока держаться подальше от Крамберга, которому могло прийти в голову взять да и отомстить ему за недавнее унижение. Как известно, всякое эффективное «деяние во благо» имеет множество нежелательных побочных эффектов, одним из которых мог легко стать внезапный удар кирки иль ножа в спину. А сейчас идущая между ними Ринва, возможно, сама о том не догадываясь, играла роль некоего буфера. У неё на глазах Вильсет не осмелился бы напасть со спины.
Разведчики ничего не ответили, потому что ничего не расслышали. Когда моррон подобрал последнюю палку и наконец-то взглянул на парочку недотеп, то чуть было не лопнул со смеха, по крайней мере, позлорадствовал вдоволь. Побросав инструмент и интенсивно хлопая себя по ушам, Ринва с Вильсетом занимались бессмысленным делом, то есть ругались. Бессмысленным же это занятие было потому, что на время оглохшие горе-горняки не могли докричаться друг до дружки, а по губам читать, видимо, не умели, так что только моррон слышал обильные потоки забористых, бранных слов, льющихся из их ртов. Но это и к лучшему! Пойми они хоть десятую часть тех оскорблений, которыми щедро награждали друг дружку, то непременно передрались бы. Возможно, не обошлось бы и без смертельного исхода.
Не желая ни мирить ругавшихся спутников, ни подсказать, как побыстрее избавиться от монотонного гула в ушах, моррон приблизился к парочке лишь для того, чтобы получше рассмотреть результат проведенного эксперимента. Увиденное его весьма подивило и приятно порадовало. На каменной кладке виднелись два обширных и довольно глубоких скола. Что же касается инструментов, то они вовсе не пострадали: чересчур тонкие с виду рукояти не переломились, а сами ударные части ни капельки не затупились. Выходило, что орудие горняков могло стать достойной заменой топору, дубине иль секире в предстоящих боях с особо толстокожими или покрытыми пластинами костяного панциря тварями. Уж если кирки так разворотили камни, то крепкую кость точно должны пробить.
Приближение Дарка заставило обоих горлопанов замолчать. Поскольку говорить всё равно было бессмысленно, Аламезу пришлось перейти на язык мимики и жестов.
– Я все, я готов продолжить путь, – сообщил моррон, движениями рук и беззвучным шевелением губ. – Вас ждать?
– Мы щас, подожди! Пока нагрудник надень! – прокричала в ответ Ринва, да так громко, что Дарк чуть не оглох. – Минут через пять начнем спуск!
Конечно, за такую глупую выходку Ринву следовало хорошенько отшлепать. Лес вовсе не то место, чтобы во всё горло кричать. Его тишина и спокойствие обманчивы и могли быть нарушены в любой миг либо топотом солдатских сапог, либо стрелами, бесшумно вылетевшими из ближайшего куста. Однако объяснять это оглохшей девице было бессмысленно, а наказывать её – все равно что добивать подранка. Так что моррону ничего не оставалось, как только кивнуть в знак согласия, отойти к уже остывшему костровищу и терпеливо ждать, усевшись на траву.
Нагрудник моррон надевать не хотел, хоть был уверен, что причудливо изогнутая стальная пластина на ремешках смогла бы выдержать сильный удар копья или когтистой звериной лапы. К чему надевать доспех, защищающий лишь небольшую часть тела? Если бы их впереди ожидали сражения с людьми иль вампирами, то смысл бы был. Разумные существа частенько метят в сердце противников; дикие же твари не столь избирательны и бьют туда, куда проще достать, а те из них, кто поумней, либо сразу стараются сорвать голову с плеч, либо пытаются вначале обездвижить человека, оторвав или откусив ему конечности. Одним словом, стальная накладка была совершенно бесполезна, с таким же успехом ее можно было бы надеть, к примеру, на левую пятку и уповать, что неразборчивый зверь ударит именно туда.
Сидя на траве, Аламез медленно оглаживал свою кирку, как будто приручая дикого зверя и привыкая сам к слишком гладкой и тонкой рукояти. Одновременно с этим занятием моррон флегматично наблюдал за поспешными сборами разведчиков. Видимо, до них всё же дошло, что они изрядно нашумели и что в любой миг из чащи могли появиться шеварийские солдаты. Дарк не знал, восстановился ли слух бедолаг, или они по-прежнему туговаты на ухо, но движения парочки были быстры и отточены. На сборы изрядно похудевших, но всё еще тяжелых мешков ушло не более пары минут, а облачение в упрощенное подобие доспехов не отняло более трех. Со стороны его спутники выглядели весьма презабавно, как будто перепившие повар с кухаркой решили позабавиться и обклеили себя чашками да блюдцами, однако моррону было вовсе не до смеха. Дарка посетило весьма неприятное предчувствие; предчувствие того, что большую часть подземного пути ему придется проделать одному, а до этого похоронить компаньонов, предварительно собрав их изгрызенные, обглоданные останки.
* * *
Дурные предчувствия и прочие страхи с позором отступают или вовсе трусливо бегут, когда наступает пора действовать. Причина тому очень проста – мозг человека прекращает упражнять себя прогнозами потенциальных угроз и полностью переключается на обработку текущей информации, то есть того, что видят глаза, слышат уши и чует нос. Разум моррона в этом плане мало чем отличается от человеческого, разве что в его распоряжении находится куда больше образов из памяти, и он может сопоставить большее число запахов, картинок и звуков с тем, что когда-то уже воспринимал при помощи органов чувств.Небольшой отряд герканцев только вошел в заброшенную шахту, а моррон уже точно знал, что в ближайшие полчаса им не встретятся живые существа, если, конечно, не считать таковыми дождевых червей и прочих мелких жучков, копошащихся там, где стены шахтерских стволов были не каменными, а земляными.
Обоняние ощущало лишь затхлость, а слух не различал ничего, кроме тихих шагов спутников, шороха мешков, ерзающих по их плечам, да мерного капанья грунтовых вод, просачивающихся внутрь шахты сквозь покрытый трещинами потолок. Моррону оставалось полагаться лишь на зрение, и именно оно подсказывало, что все, кто когда-то ходил или ползал по этим тоннелям, или давно ушли восвояси, или были мертвы.
Дарк еще никогда так хорошо не видел во время путешествия под землей, и за это он должен был благодарить герканскую разведку, снабжавшую своих агентов чудесным раствором, ярко светящимся в абсолютной темноте и позволяющим хорошо видеть все предметы вокруг в непривычном глазу светло-зеленом цвете.
С факелами было бы намного хуже. Мало того, что пламя, трепещущее на обмотанной тряпками палке, постоянно мерцало и чадило, отчего сильно слезились и болели глаза, так оно еще и выхватывало из темноты лишь крошечный пятачок пространства. Человек, несущий факел, не видел далее двух, в лучшем случае пяти шагов, но зато сам был отлично виден тому, кто скрывался во тьме и, возможно, даже с оружием в руках. Кроме того, у факелов имелся еще целый ряд существенных недостатков. Сквозняк мог задуть пламя, а духота – затушить или заставить его едва трепыхаться, практически не светить. Открытым огнем можно было обжечься или, того хуже, подпалить волосы при неудачном повороте головы. Факел был недолговечен, он служил, самое большее, час, а затем превращался в бесполезную, обгоревшую с одного конца палку.
С магическим же раствором, аккуратно нанесенным Ринвой тонким слоем на небольшие палочки, идти во тьме было намного проще, лучше и безопасней. Зеленый свет, исходивший от необычных факелов, которые путники держали в руках, хорошо освещал пространство вокруг, но вовсе не слепил, даже если приблизить источник света к глазам. Дарк не только отчетливо видел спины идущих впереди спутников, но и мог различить, как по сильно обветшавшим, прогнившим, но всё ещё удерживающим свод деревянным опорам ползали мелкие букашки. В скопившейся в шахте воде, местами доходившей до щиколоток, плавала какая-то мелкая живность, но пока это были все обитатели заброшенного подземелья.
Если рассказ разведчицы был правдив и на работавших здесь каторжников действительно когда-то напали неизвестные подземные твари, то они уже давно покинули это место. Хищники обитают лишь там, где водится пища. Им нечего делать в пустых тоннелях среди жучков, червей да таракашек. А сейчас в шахте не было даже крыс, Аламез непременно заметил бы следы их присутствия. Хотя, впрочем, пока еще рано было судить, насколько можно доверять проводнице, ведь до сих пор они шли по основному тоннелю, к тому же даже не ведущему вниз. Здесь не было ничего, что бы напоминало о былой трагедии: ни изгрызенных человеческих костей, ни проржавевших и сгнивших остатков поспешно брошенных вещей.
Примерно с четверть часа моррон мучился сомнениями, но с расспросами к Ринве не лез, терпеливо следуя за ней и Крамбергом. И вот коридор закончился, причем довольно необычно: не тупиком, а просторным помещением, которое было совершенно пустым, если не считать возвышавшейся возле дальней стены огромной проржавевшей конструкции, состоявшей из множества балок, шарниров, шестеренок и рычагов. Поскольку рядом с изъеденной влагой железной махиной чернела огромная яма шагов пять в длину и семь в ширину, моррон пришел к единственно возможному заключению, что когда-то это был грузовой подъемник, при помощи которого рабочие поднимали наверх золотоносную руду и груды ценных самоцветов.
Сама платформа отсутствовала, но Аламез был уверен, что, покидая шахту, люди оставили её наверху. Обрывки размахрившихся и прогнивших толстых тросов, свисавшие с балки под потолком, служили лучшим тому доказательством. Через год, а может, и два после того, как люди оставили прииск, пострадавшие от сырости веревки не выдержали внушительного веса платформы и оборвались. Теперь же на дне пугающей чернотой и приносящей наверх холод ямы догнивали её жалкие обломки.
К тому же сам механизм подъемника был основательно поврежден. Дарк не был ни строителем, ни горняком, но зато отлично знал основные принципы работы армейских катапульт и крепостных мостов и поэтому сразу заметил отсутствие в нагромождении ржавых деталей нескольких важных шестеренок, тросов и ремней. Перед уходом рабочие частично разобрали механизм, сняв с него самые легкие детали.
– Мы на верхнем ярусе шахты. Это подъемник, при помощи которого… – остановившись и повернувшись к Аламезу, начала объяснять Ринва, но по выражению его лица тут же поняла, что это лишнее. – А вон там… – девушка указала рукой направо, туда, где в стене виднелся широкий проем, – начинается спуск на нижние ярусы.
– Сколько их? – кратко и намеренно тихо спросил моррон, чтобы проверить, восстановился ли слух спутников. Если нет, то лучше было бы пока обождать наверху.
– Кажется, три, точно не помню, – к радости Аламеза, без запинки ответила Ринва. – Спуск – это тоннель, идущий по кругу, как винтовая лестница, и у которого имеются ответвления, ведущие на каждый ярус. На первом и втором сверху нечего делать, они даже когда прииск действовал, были заброшены и пусты. У горняков такой уж принцип работы. Наткнувшись на жилу, они вырабатывают её до конца, а затем прорывают боковые ответвления. Когда же золота не остается и там, то спускаются ниже… так что в год трагедии работы велись лишь на нижнем ярусе, а остальные…
– Понятно, – кивнул Аламез, уже наслышанный о специфике горняцкого промысла, причем из уст более авторитетных рассказчиков, каковыми, бесспорно, являлись гномы, – там на тварей шахтеры и наткнулись. На сколько еще ваших «факелов» хватит? – спросил Дарк, не зная, как точно назвать светящуюся палку в руке.
– Примерно часа на два-три, – приятно удивила Ринва. – Ты не боись, раствор глубоко в древесину впитался и испаряется медленно. А перед тем, как потухнуть, он еще с четверть часа будет мерцать. Слушай, я предупредить хотела. Свет, конечно, тварей отпугивает, но ты бы меч на всякий случай все ж вынул бы… мало ли что…
– За это не волнуйся, живой мертвец себя в обиду не даст, – усмехнулся моррон, приятно пораженный проявленной заботой, но и не думавший воспользоваться советом. – Кирка, мне кажется, будет понадежней.
– Как знаешь, – пожала девица плечами и тут же отвернулась, то ли обидевшись, то ли нет. Женщин иногда так трудно понять, в особенности тех, кто строит из себя мужчин…
Остановка возле подъемника была недолгой, около пяти минут. За это время путники немного отдохнули, сняв мешки с плеч, и чуток осмотрелись. Спутники Дарка с интересом принялись разглядывать нагромождение ржавого металла, пытаясь понять, как же оно когда-то работало, а моррона более привлекла яма, к самому краю которой он осторожно и подошел. Вертикальная шахта подъемника казалась довольно глубокой, хоть на глаз это было невозможно определить. Однако голову Аламеза неожиданно посетила мысль, как просто и точно рассчитать глубину в пределах от одного до пятнадцати метров. Самое удивительное, что эта идея появилась ниоткуда, пришла сама по себе; об этом ранее ему точно никто не рассказывал…
Немного порывшись в своем мешке, Дарк извлек один из трех подаренных ему Крамбергом гвоздей и потер его вначале острием, а затем и шляпкой о палку, покрытую магическим раствором. Через секунду на обоих концах гвоздя засветились две небольшие зеленые точки. Металл не дерево, раствор в него совсем не впитывался, и поэтому уже вскоре испарился бы с поверхности, но моррон был почему-то уверен, что времени для проведения эксперимента ему должно хватить. Испачкав гвоздь, Аламез бросил его в темноту ямы и стал наблюдать, как две светящиеся точки стали быстро сближаться, а затем, едва слившись в одну, сразу же погасли.
«Более четырех целых, семидесяти трех сотых метра… – тут же определил моррон, никогда не разбиравшийся в геометрических расчетах, но почему-то абсолютно уверенный, что условные параллельные прямые, проходившие через кончики гвоздя, в его поле зрения пересекутся именно на этом расстоянии. – Более пятнадцати метров, – через пару секунд уточнил моррон, не услышав звука падения гвоздя. – Интересно, а откуда мне всё это известно? И почему расчеты делаются так быстро? Как будто моя голова их сама рожает! Быть может, это «подарок» Коллективного Разума? Так вот что он мне в голову засунул, пока я спал. Ну что ж, дельные знания! Когда заживу спокойной, размеренной жизнью, можно будет в зодчие податься иль лучше в мореплаватели… Им больше везет, они реже видят людей… а женщины им вовсе не попадаются, если не заглядывать в портовые кабаки…»
Тихий свист отвлек Дарка от размышлений. Спутники отдохнули и были готовы продолжить путь, причем, как заметил Аламез, один из разведчиков все же решил последовать его совету. В правой руке Ринвы блестело лезвие обнаженного меча, а вот Крамберг сжимал кирку. Бывший солдат его лесного отряда по опыту знал, что Дитрих фон Херцштайн плохого не посоветует, и уж если сказал, что оружие горняков в борьбе с обитателями подземелий эффективней, значит, так оно и есть. Как ни странно, но моррону было приятно осознавать, что разведчик высоко ценил его мнение и готов был придерживаться совета, даже когда речь шла о жизни и смерти.
Договорившись следовать друг за дружкой с интервалом в два-три шага и не отлучаться без предупреждения даже на секундочку, даже по малой иль великой нужде, маленькая боевая группа двинулась в путь по довольно узкому, плавно ведущему вниз проходу. Конечно, Дарк предпочел бы идти впереди, а не замыкать процессию, но, к сожалению, он не знал пути и на первой же развилке был бы вынужден пропустить вперед Ринву.
Однако во всем есть свои плюсы. Находясь в арьергарде отряда разведчиков, моррон мог, не нарушая строя, ненадолго задерживаться, чтобы изучать, что же валяется у него под ногами, тем более что в отличие от верхнего тоннеля в этом стволе шахты брошенного барахла было превеликое множество. Что же касалось воды, то она, конечно, иногда булькала под сапогами, кое-где стекала ручейками по стенам и даже капала с потолка, но луж больших не было. Объяснялось это довольно просто, грунтовые воды на месте не задерживались, стремились дальше вниз, на нижний ярус шахты, скорее всего основательно затопленный.
Среди множества мелких обломков вещей Дарку, как ни странно, удалось найти с полдюжины мало затронутых ржавчиной гвоздей, которые ему вскоре весьма пригодились бы. К тому же моррон обнаружил даже мелкие фрагменты полуразложившихся человеческих костей, самым большим из которых была верхняя часть фаланги указательного пальца. Его исследования ничуть не замедлили продвижение группы, а идущая впереди Ринва вообще не заметила, что он то и дело ненадолго останавливался и отставал от Вильсета на семь-восемь шагов вместо оговоренного интервала в два-три.
В общем и целом этот участок маршрута проходил довольно скучно. Путники спускались всё ниже и ниже, благодаря проводнице правильно выбирая путь на каждой развилке и ни разу не свернув в тоннель, который завел бы их не на тот ярус подземных разработок. За полчаса спокойного и безопасного движения отряд, наверное, прошел по идущему спиралью в глубь шахты проходу чуть более мили и опустился под землю примерно на двадцать два – двадцать шесть метров. Точнее моррон, к сожалению, сказать не мог, поскольку его метод определения общей глубины шахты был весьма далек от совершенства. Зал, в котором находился подъемник, был примерно на четыре-пять метров ниже уровня земли. К этому показателю следовало прибавить подкорректированную в ходе спуска расчетную глубину ямы, выведенную Дарком на основе не только исходных данных – «более пятнадцати метров» – и общей площади ямы, вокруг которой вился спуск, но и с учетом приблизительной длины пройденного пути и среднеарифметического угла наклона тоннеля.
Еще недавно, буквально вчера, эти вычисления заняли бы у моррона более дня, причем большую часть времени он бы потратил на то, чтобы понять общий принцип расчета. Сегодня же цифры как-то сами собой сложились у него в голове, пока он был занят осмотром ветхого хлама под ногами. Все-таки кто-то основательно покопался в его мозгах, не только заметно повысив способность произведения расчетов, но и впихнув полезные знания, которыми он ранее не обладал. Окажись на месте Дарка любой человек, то непременно возомнил бы себя невесть кем: в лучшем случае всего лишь гением, в худшем – избранником богов. Однако Аламеза уже явный и неоспоримый факт «божественного» проникновения в его черепную коробку совсем не обрадовал. Пока видны были только плюсы чудесной метаморфозы, но вскоре могли проявиться и минусы…
* * *
– Ну, вот и всё, нижний ярус, – устало оповестила Ринва, отступив к стенке и дав идущим за ней спутникам полюбоваться тем, что их ждало впереди; местом, с которого, собственно, и должна была начаться опасная часть пути.Проход заметно расширился, изменил угол наклона практически на нулевой, и к тому же был покрыт почти идеально ровной, лишь слегка колышущейся гладью мутной воды. К сожалению, путники видели всё в различных тонах зеленого и поэтому не могли определить, какого цвета была жидкость, но Дарк подозревал, что грязно-коричневого или даже бурого. Последнее обстоятельство ничуть не удивило моррона, а вот Крамберга весьма поразило.
– Это что?! – взвизгнул растерянный разведчик, тыча пальцем в толщу воды. – Это и есть твое подземное озеро?! А что ж ты не сказала, что оно прямо здесь, сразу так и начинается?! А вода почему такая мутная?! Ни черта не видно! Наверняка в ней иль пиявки, иль гадость похуже водится! Я туда не полезу!
– Успокойся, до озера еще далеко, привал сделать успеем… – ответил за девушку моррон, на секунду забывшись и по старой привычке похлопав бывшего товарища по плечу. – Это всего лишь стоялая грунтовая вода. Всё, что в шахте струится да капает, сюда в конце концов и стекается… Прииск заброшен, откачивать некому, вот и поднакопилось за несколько десятков лет. Здесь уже камень кругом, жижа сквозь щели долго просачивается. Что пиявок касается, то их точно нет! – заявил Аламез с полной уверенностью. – Пиявки паразиты, им кровь пить надо, а из кого им тут её сосать?! Твари, что шахтеров сожрали, здесь не обитают, им тоже пища нужна. Нагрянули, насытились и обратно по щелям расползлись, причем очень давно… так что волноваться нечего.
Ринва уже открыла рот, чтобы оспорить последний аргумент моррона, но быстро сообразила, что этого не стоит делать, и благоразумно промолчала. Кто же мог знать, что Крамберг, не раз проявивший отвагу в бою и ничуть не страшащийся крупных хищников, панически боится пиявок и прочих мелких паразитов, которые обычно водятся в стоялой, грязной воде.
С одной стороны, страх разведчика был легко объясним и понятен. Он боялся заразы, которую мелкая живность могла занести в его организм при укусах, а также личинок, некоторые хищные насекомые откладывали их под шкуру крупных животных и под кожу людей. С другой же стороны, его опасения показались моррону по-детски наивными и смешными. Как в народе говорят: «Распрощавшись с головой, по волосам не плачут!» Раз Крамберг вызвался идти в опасное путешествие, нечего было переживать по поводу всякой неприятной ерунды. В любой миг их могли разорвать на части или проглотить целиком, так чего было кручиниться по поводу какой-то инфекции, которая, возможно, вовсе и не смертельна для человека? Что же касается попадания личинок под кожу, то их можно было просто вырезать ножом, а затем прижечь головешкой поврежденный участок плоти. Эта процедура была, конечно, малоприятна и очень болезненна, но Дарку не было известно ни одного случая, чтоб от нее умирали или на всю жизнь становились калекой…
– У тебя есть выбор: либо идешь вперед, либо назад. Подумай, кого ты больше боишься: каких-то личинок или фон Кервица? – привел моррон последний, самый весомый аргумент и первым зашел в мутную, да и к тому же пахнущую гнилью воду.
Довод подействовал, видимо, страх обвинения в дезертирстве был сильнее боязни паразитирующей живности. Как только моррон погрузился по пояс в подземный отстойник, и по виду, и по запаху весьма напоминавший болото, за его спиной почти одновременно раздались два шумных всплеска. Хоть их природа была вполне понятна, но Дарк все же обернулся.
Ринва зашла в воду весьма неудачно. Скорее всего нога девушки подвернулась, случайно ступив на подводный камень или иной предмет, покоившийся на дне. В результате разведчица упала на колени и, ненадолго уйдя под воду с головой, хлебнула мутной взвеси, которую и водой-то назвать нельзя.
А почти переборовшему свой наименьший страх Крамбергу повезло намного больше – зловонная жижа едва доходила ему до колен. Вместо того чтобы помочь оступившейся и промокшей с ног до головы напарнице, Вильсет был занят в высшей степени наиглупейшим делом – дрожащими руками водил светящейся палкой над поверхностью воды и, бормоча себе под нос какую-то молитву, пытался разглядеть, не подплывает ли к его ногам какая-нибудь мерзкая гадость. С этим было нужно срочно что-то делать. Панический страх одного бойца мог погубить весь небольшой отряд. К сожалению, у путников не было времени, чтобы толково провести излечение от боязни, которая вот-вот могла перерасти в душевное заболевание, но зато Аламез знал одно радикальное, хоть и негуманное средство. Резко подскочив к перепуганному напарнику, Дарк замахнулся киркой и рубанул наотмашь, метясь ему чуть ниже пояса. Удар получился бы очень сильным, но моррон вовремя остановил движение руки, всего на пару сантиметров не доведя острие кирки до «достоинства» Крамберга.
– Еще раз на воду глянешь, и я это сделаю… – заверил Аламез вкрадчивым шепотом. – Паразиты быстро почуют, откуда кровяка текет… прямо туда заползут…
– Убери, я все понял, – выдавил из себя Вильсет, быстро придя в себя. – Такого не повторится, обещаю!
– Поглядим, – так же тихо ответил Аламез, отводя кирку.
Отвернувшись от Крамберга, Дарк хотел поспешить на помощь Ринве, но девушка к тому времени уже поднялась на ноги и поправляла съехавшие при падении аж на изгибы локтей лямки походного мешка. Разведчица была готова продолжить движение и поджидала лишь того момента, когда напарники уладят свои сугубо мужские дела. Иногда все-таки хорошо, когда женщины проявляют самостоятельность и не требуют заботы и внимания по каждому пустяковому поводу.
После вынужденной задержки отряд двинулся в путь. На этот раз впереди шел Аламез, решивший возглавить шествие по трем веским причинам. Во-первых, моррон полагал, что сможет гораздо раньше заметить опасность в случае её приближения, чем его спутники; люди, бесспорно, опытные, но явно побывавшие в меньшем количестве передряг, чем он. Во-вторых, ствол шахты пока что был прямым и широким, не имевшим в поле зрения ни изгибов, ни поворотов, ни ответвлений. Таким образом, Дарк знал, куда идти, и не видел причины пропускать даму вперед, тем более что при данных обстоятельствах это правило галантного поведения кавалеров было более чем неуместно. И, в-третьих, моррон предпочитал пока держаться подальше от Крамберга, которому могло прийти в голову взять да и отомстить ему за недавнее унижение. Как известно, всякое эффективное «деяние во благо» имеет множество нежелательных побочных эффектов, одним из которых мог легко стать внезапный удар кирки иль ножа в спину. А сейчас идущая между ними Ринва, возможно, сама о том не догадываясь, играла роль некоего буфера. У неё на глазах Вильсет не осмелился бы напасть со спины.