Страница:
Платье знатной дамы потеряло свой изысканный вид, и хмурый толстяк-хозяин даже не обратил бы на него внимания. Отсутствие денег и пропажу товара было легко объяснить. Танва собиралась рассказать чистейшую правду, без вымыслов и утаек, тем более что к полудню наступающего дня весть о ночной резне на гостиничном дворе облетит весь город. Но вот кожаный цилиндр, который она до сих пор держала в руке, мог вызвать серьезное недовольство хозяина.
«К чему тащить в дом вещь, за которой охотится злодей-убийца? Не проще ли избавиться от нее? Да и зачем мне она понадобилась? Сама не пойму, чего с собой прихватила?!» – подумала Танва и, не раздумывая, перебросила, возможно, весьма ценный для кого-то предмет через невысокую ограду пустующего дома.
Окрыленная удачным избавлением от опасной вещи, девушка ускорила шаг. Похоже, загадочный убийца окончательно потерял ее след, и теперь белошвейке оставалось пройти каких-то триста-четыреста шагов до лавки, где ее ждали теплый очаг, остатки ужина и сухая сорочка.
Проходя мимо цирюльни, Танва услышала какой-то странный, скрежещущий звук. Она быстро оглянулась, но никого поблизости не было, лишь дождь барабанил по камням мостовой, по черепицам крыш да железным карнизам. Белошвейка подумала, что ей померещилось, и продолжила путь, но в этот миг ей на плечо легла чья-то тяжелая рука.
– Повернешься, прирежу! Где он?! Где свиток?! – произнес вкрадчивый голос, от которого у девушки по спине пробежали мурашки. – Куда ты его дела?! Отвечай!
Трясущаяся от страха Танва и не собиралась ничего утаивать. Она готова была честно признаться, куда бросила цилиндр, а с ним и проклятый свиток, да только что-то как будто застряло в горле и не давало ей говорить. Танва вдруг отчетливо поняла, что сейчас, впервые за всю жизнь, у нее начнется настоящая истерика и что никаким усилием воли ее не предотвратить.
Неизвестно, удалось бы белошвейке совладать с собой или нет, добился бы злодей от нее признания или, отчаявшись получить ценные сведения, вонзил бы кинжал ей в спину и оставил бы бездыханное тело на мостовой. В монотонную песнь дождя внезапно ворвались новые звуки: скрип рессор, цокот копыт и кричащие голоса. Из проулка впереди вылетела черная карета и, не сбавляя ходу, понеслась прямиком на убийцу и его жертву.
– Вот он, не уйдет! Держи гада! – кричал высокий длинноволосый мужчина, стоящий на подножке кареты и размахивающий в воздухе двуручным мечом.
Всего в экипаже, кроме возницы, ехало четверо вооруженных мужчин. Это были те самые люди, что спугнули убийцу возле гостиницы. Вид у них был воинственный, и внешность полностью соответствовала содержанию. В длинноволосом красавце с двуручным мечом белошвейка сразу узнала Тибара, старшего сына графа Ортана, представителя одного из древнейших родов города, да и всего королевства. В Висварде о молодом графе ходили дурные слухи: одни горожане считали его кровожадным зверем, принявшим человеческое обличье; другие восхищались им, как поборником справедливости, но и те, и другие сходились в одном – рубакой Тибар был отменным, и даже задиры-рыцари из гвардии короля не рискнули бы сойтись с ним в честном поединке.
Здраво оценив свои шансы и не решившись вступить в открытый бой сразу с четырьмя сильными противниками, злодей в черном одеянии резко оттолкнул Танву и бросился бежать. Он двигался быстро и, возможно, завернув в подворотню, смог бы уйти от погони, но как раз оттуда, где он хотел скрыться, выехала еще одна карета и преградила ему путь.
Лежа в луже на боку и растирая обеими руками ушибленную коленку, девушка почти не видела, как протекала схватка. Шагах в двадцати от нее звенела сталь и что-то мелькало, затем шум битвы стих и послышались чертыханья. Видимо, попавшемуся в западню убийце все же удалось уйти от преследователей.
Восстановив кровообращение пострадавшей конечности и более не опасаясь, что на коленке появится огромный кровоподтек, девушка поднялась из лужи и осмелилась посмотреть туда, где недавно шумел бой, а теперь стояло две кареты и толпились семеро мужчин. Она оказалась права, злодею действительно удалось улизнуть да еще тяжело ранить одного из товарищей графа Ортана. Широко раскинув в стороны руки, раненый лежал на земле, а трое его соратников пытались остановить кровотечение. Тибар стоял рядом и, задрав голову вверх, осматривал крыши ближайших домов. По всей вероятности, убийца сбежал именно этим путем, но как ему удалось вскарабкаться высоко вверх по отвесной стене, да еще во время боя, для Танвы так и осталось загадкой. Впрочем, белошвейка и не собиралась ломать над этим голову, ее обеспокоило совсем иное. Окончив осмотр крыш, граф сначала лишь мельком взглянул на прихрамывающую девушку, но затем на его лице появилось выражение искреннего удивления, и молодой граф быстро пошел, почти побежал в ее сторону.
– Виколь, кого я вижу! Вот уж воистину бывают в жизни чудеса! Дразмар нюни распустил, думал, ты в столицу подалась, а она вон где! Шастает по городу и приключения на свои округлости ищет! Угораздило же тебя, дуреха, с самим гаржей связаться! – рассмеялся вельможа и подал девушке руку. – Но нет худа без добра! Вот и моему братцу счастье наконец привалило!
Белошвейка инстинктивно отпрянула назад, девушка не привыкла к тому, что знатные господа оказывают ей знаки внимания, и просто растерялась.
– И не мечтай, красавица, я тебя никуда не отпущу! – взяв девушку за руку, произнес Тибар и, не спрашивая согласия дамы, повел ее к карете. – Сейчас к нам поедем, и пока вы с Дразмаром на чем-то не сойдетесь, тебя со двора не выпустят. Не дело убегать, не выяснив отношений. Роман сама закрутила, винить некого. Так теперь имей смелость в лицо человеку сказать, что ты его разлюбила!
– Милостивый государь, вы меня с кем-то путаете! – попыталась вразумить графа Танва, но ее слова лишь вызвали дружный хохот всей воинствующей компании.
Смеющийся Тибар ничего не сказал, только покачал головой, а затем, бережно усадив вяло сопротивлявшуюся девушку в карету, закрыл дверцу и приказал кучеру: «Трогай!» Парочка его дружков, а может, слуг запрыгнули на ступеньки отъезжавшего экипажа и преградили своими телами оба пути к бегству: девушка не могла выпрыгнуть на ходу, она не могла даже открыть дверцы кареты.
Глава 2
«К чему тащить в дом вещь, за которой охотится злодей-убийца? Не проще ли избавиться от нее? Да и зачем мне она понадобилась? Сама не пойму, чего с собой прихватила?!» – подумала Танва и, не раздумывая, перебросила, возможно, весьма ценный для кого-то предмет через невысокую ограду пустующего дома.
Окрыленная удачным избавлением от опасной вещи, девушка ускорила шаг. Похоже, загадочный убийца окончательно потерял ее след, и теперь белошвейке оставалось пройти каких-то триста-четыреста шагов до лавки, где ее ждали теплый очаг, остатки ужина и сухая сорочка.
Проходя мимо цирюльни, Танва услышала какой-то странный, скрежещущий звук. Она быстро оглянулась, но никого поблизости не было, лишь дождь барабанил по камням мостовой, по черепицам крыш да железным карнизам. Белошвейка подумала, что ей померещилось, и продолжила путь, но в этот миг ей на плечо легла чья-то тяжелая рука.
– Повернешься, прирежу! Где он?! Где свиток?! – произнес вкрадчивый голос, от которого у девушки по спине пробежали мурашки. – Куда ты его дела?! Отвечай!
Трясущаяся от страха Танва и не собиралась ничего утаивать. Она готова была честно признаться, куда бросила цилиндр, а с ним и проклятый свиток, да только что-то как будто застряло в горле и не давало ей говорить. Танва вдруг отчетливо поняла, что сейчас, впервые за всю жизнь, у нее начнется настоящая истерика и что никаким усилием воли ее не предотвратить.
Неизвестно, удалось бы белошвейке совладать с собой или нет, добился бы злодей от нее признания или, отчаявшись получить ценные сведения, вонзил бы кинжал ей в спину и оставил бы бездыханное тело на мостовой. В монотонную песнь дождя внезапно ворвались новые звуки: скрип рессор, цокот копыт и кричащие голоса. Из проулка впереди вылетела черная карета и, не сбавляя ходу, понеслась прямиком на убийцу и его жертву.
– Вот он, не уйдет! Держи гада! – кричал высокий длинноволосый мужчина, стоящий на подножке кареты и размахивающий в воздухе двуручным мечом.
Всего в экипаже, кроме возницы, ехало четверо вооруженных мужчин. Это были те самые люди, что спугнули убийцу возле гостиницы. Вид у них был воинственный, и внешность полностью соответствовала содержанию. В длинноволосом красавце с двуручным мечом белошвейка сразу узнала Тибара, старшего сына графа Ортана, представителя одного из древнейших родов города, да и всего королевства. В Висварде о молодом графе ходили дурные слухи: одни горожане считали его кровожадным зверем, принявшим человеческое обличье; другие восхищались им, как поборником справедливости, но и те, и другие сходились в одном – рубакой Тибар был отменным, и даже задиры-рыцари из гвардии короля не рискнули бы сойтись с ним в честном поединке.
Здраво оценив свои шансы и не решившись вступить в открытый бой сразу с четырьмя сильными противниками, злодей в черном одеянии резко оттолкнул Танву и бросился бежать. Он двигался быстро и, возможно, завернув в подворотню, смог бы уйти от погони, но как раз оттуда, где он хотел скрыться, выехала еще одна карета и преградила ему путь.
Лежа в луже на боку и растирая обеими руками ушибленную коленку, девушка почти не видела, как протекала схватка. Шагах в двадцати от нее звенела сталь и что-то мелькало, затем шум битвы стих и послышались чертыханья. Видимо, попавшемуся в западню убийце все же удалось уйти от преследователей.
Восстановив кровообращение пострадавшей конечности и более не опасаясь, что на коленке появится огромный кровоподтек, девушка поднялась из лужи и осмелилась посмотреть туда, где недавно шумел бой, а теперь стояло две кареты и толпились семеро мужчин. Она оказалась права, злодею действительно удалось улизнуть да еще тяжело ранить одного из товарищей графа Ортана. Широко раскинув в стороны руки, раненый лежал на земле, а трое его соратников пытались остановить кровотечение. Тибар стоял рядом и, задрав голову вверх, осматривал крыши ближайших домов. По всей вероятности, убийца сбежал именно этим путем, но как ему удалось вскарабкаться высоко вверх по отвесной стене, да еще во время боя, для Танвы так и осталось загадкой. Впрочем, белошвейка и не собиралась ломать над этим голову, ее обеспокоило совсем иное. Окончив осмотр крыш, граф сначала лишь мельком взглянул на прихрамывающую девушку, но затем на его лице появилось выражение искреннего удивления, и молодой граф быстро пошел, почти побежал в ее сторону.
– Виколь, кого я вижу! Вот уж воистину бывают в жизни чудеса! Дразмар нюни распустил, думал, ты в столицу подалась, а она вон где! Шастает по городу и приключения на свои округлости ищет! Угораздило же тебя, дуреха, с самим гаржей связаться! – рассмеялся вельможа и подал девушке руку. – Но нет худа без добра! Вот и моему братцу счастье наконец привалило!
Белошвейка инстинктивно отпрянула назад, девушка не привыкла к тому, что знатные господа оказывают ей знаки внимания, и просто растерялась.
– И не мечтай, красавица, я тебя никуда не отпущу! – взяв девушку за руку, произнес Тибар и, не спрашивая согласия дамы, повел ее к карете. – Сейчас к нам поедем, и пока вы с Дразмаром на чем-то не сойдетесь, тебя со двора не выпустят. Не дело убегать, не выяснив отношений. Роман сама закрутила, винить некого. Так теперь имей смелость в лицо человеку сказать, что ты его разлюбила!
– Милостивый государь, вы меня с кем-то путаете! – попыталась вразумить графа Танва, но ее слова лишь вызвали дружный хохот всей воинствующей компании.
Смеющийся Тибар ничего не сказал, только покачал головой, а затем, бережно усадив вяло сопротивлявшуюся девушку в карету, закрыл дверцу и приказал кучеру: «Трогай!» Парочка его дружков, а может, слуг запрыгнули на ступеньки отъезжавшего экипажа и преградили своими телами оба пути к бегству: девушка не могла выпрыгнуть на ходу, она не могла даже открыть дверцы кареты.
Глава 2
Две пропажи, два свидания
Мягкое сиденье, удобные подлокотники, тепло и умелый возница, ведущий карету нежно, без лишней тряски, способны творить чудеса. Танва пригрелась и не заметила, как ее одолела дрема. Мир исчез, растворился, а пережитые волнения куда-то ушли, уступив место всепоглощающему забытью. Последнее, что девушка еще помнила, были крики извне, снаружи мерно раскачивающегося экипажа. Кто-то, не скупясь на грубые слова и непристойные выражения, отчитывал замешкавшихся слуг, слишком долго открывавших ворота. Потом была пустота, долгий, расслабляющий отдых без сумбурных снов, ужасных кошмаров или несбыточных девичьих грез.
Сколь безмятежным был сон, столь тревожным оказалось пробуждение. Девушка очнулась на мягкой кровати не под обычным лоскутным пледом и даже не под пуховым одеялом, которым укрываются благородные господа и зажиточные горожане, а под настоящей теплой медвежьей шкурой. Но самое страшное – она лежала абсолютно нагой. Кто-то не только перенес ее спящую из кареты в дом, не только уложил на господскую кровать, но и раздел… Сердце Танвы сжалось от страха, в голове промелькнула мысль, а не совершил ли заботливый благодетель что-то еще, совсем не благородное, а, наоборот, греховное?
«Чужие, возможно мужские, руки дотрагивались до моего тела!» – от осознания этого прискорбного факта бедняжка чуть ли не сошла с ума, но потом успокоилась, ведь то, о чем она даже боялась подумать, не проходит бесследно, по крайней мере, так утверждали ее старшие, более опытные в жизни подруги. Паника не охватила сознание и отступила. Танва приподнялась на локтях, чтобы осмотреть помещение, в котором она находилась, но стоило лишь ей пошевелиться, как тут и началось: в висках загудело, затылок пронзила боль, а во вдруг заслезившихся глазах помутнело. Кроме того, в горле закололо, как будто она проглотила иглу, а в носу зачесалось, да так сильно, что она не смогла удержаться и громко чихнула. «Чего и следовало ожидать! Ночные прогулки под дождем не проходят бесследно! Я заболела», – подумала девушка, решая сложный вопрос, чем бы вытереть мокрый нос. Поскольку рядом с кроватью не лежало ни полотенца, ни даже маленькой тряпочки, белошвейке пришлось позабыть о правилах приличия и воспользоваться краешком простыни, кстати, довольно дорогой.
Неприятные ощущения никуда не ушли, любая простуда проходит долго, но с ними можно свыкнуться. Танва вытерла слезы, откашлялась и осторожно помассировала кончиками пальцев виски в надежде притупить боль. Стараясь не обращать внимания на неприятные симптомы болезни, девушка приступила к осмотру комнаты. Прежде всего ее поразило, что окно занавешено шторами, и это несмотря на то, что на дворе стоял солнечный день. Узкий лучик света освещал лишь малую часть пространства, а все остальные покои были погружены в не зловещий, но вызывающий неприятные чувства полумрак.
Кровать была слишком хорошей для слуг, но в то же время чересчур простоватой, чтобы на ней отдыхали сами хозяева дома. Ковры на полу и на стенах не отличались изысканностью узоров, хотя их и нельзя было сравнить с теми рассадниками моли, которыми торговали на местном базаре. На добротном дубовом столе стояло множество шкатулочек, а над ним висело довольно большое зеркало. Рядом с камином стояло мягкое кресло, обшитое кожей какого-то животного, а в углу едва виднелась в полумраке маленькая подставка для ног. Охотничьи трофеи и оружие на стенах отсутствовали. Из всего этого белошвейка сделала вывод, что ее разместили в комнате для почетных гостей, причем женского пола.
О самом знаменитом и одном из самых богатых семейств Висварда белошвейка знала немного. Граф Ортан, да и его сыновья обладали большим влиянием, с их согласия назначался новый городской глава, а их управляющий никогда не торговался с купцами и лавочниками, а просто сам назначал цену за приглянувшийся ему товар. Вот в принципе и все, что Танва знала о людях, силой привезших ее в свой дом. Хотя нет, из слов Тибара, она поняла, что младший Ортан был безответно влюблен в Виколь, которая от него сбежала.
«Интересно, а они знают, что эта дамочка вампирша? А может, и они сами?!.» – испугалась девушка, но тут же отказалась от нелепого, нет, просто абсурдного предположения. Семейство Ортанов было всегда на виду, она сама несколько раз видела и Тибара, и Дразмара на городских собраниях, проходивших днем, под ярким светом солнечных лучей. К тому же вампиры и прочая богомерзкая нечисть уже давненько обходили Висвард стороной, боясь освещенных самим Патриархом городских стен и мощей Инвора-Заступника, священной реликвии, хранившейся в городском соборе. Удивительно, как только дама-вампир осмелилась появиться в Висварде да еще завести шашни с одним из Ортанов? Почему она так поспешно бежала, если ни сам Дразмар, ни его старший брат так и не догадались, кем она являлась на самом деле? К чему она устроила этот глупый маскарад с переодеванием в платье бедной служанки?
Эти вопросы мучили белошвейку, но больше ее волновала собственная судьба. Они с Виколь несомненно похожи и ростом, и фигурой. Там, на ночной улице, Тибар мог легко ошибиться и принять одну за другую, тем более что разводы грязи на лице Танвы и поплывший макияж делали почти невозможным распознать подмену. Но что с ней будет сейчас, когда ее, спящую, раздели и умыли? Красавица-вампирша гостила у Ортанов явно не один день. И хоть вполне допустимо, что старшего брата мало интересовали любовные похождения ветреника Дразмара, шанс, что он плохо запомнил лицо Виколь, был мал, точнее, просто ничтожен… Но даже если б в этом Танве повезло, то что ей делать, когда ее оденут и приведут к младшему братцу?
«Высекут, меня непременно высекут, а то и хуже! Накажут моего хозяина, а он потом…» – об этом бедной девушке было даже страшно подумать. Удары розгами или плетью уже казались ей не страшнее легких шлепков по сравнению с тем, какую экзекуцию ей устроил бы озлобленный лавочник. Танва всерьез начала строить планы побега, сначала из дома Ортанов, а затем и из города, но тут в замочной скважине заскрежетал ключ. Боясь разоблачения, которое было, увы, неизбежно, белошвейка нырнула с головой под медвежью шкуру. Через узенькую щелочку между мягким мехом и простыней девушка, затаив дыхание, наблюдала, как дверь открылась и в комнату вошел высокий мужчина.
Лишь мельком взглянув на прикрытую медвежьей шкурой выпуклость на кровати, Тибар подошел к камину и, разведя в нем огонь, уселся в мягкое кресло. Если, садясь, скрестив руки на могучей груди и сверля якобы спящую пленницу пристальным взглядом, он рассчитывал произвести на нее убийственное впечатление, то добился желаемого эффекта. От испуга на какой-то момент Танва лишилась дара речи.
Внешность старшего сына графа была впечатляющая: высокий и плечистый, со зло прищуренными глазами, цвет которых было не разобрать. Длинные черные волосы подобно двум водопадам спадали на плечи и блестели, отражая свет, идущий от огня в камине.
«Чего он сидит? Чего он ждет? Он наверняка уже понял, что я не сплю! – подумала Танва, боявшаяся не только пошевелиться, но даже вздохнуть. – Господи, да он же все знает! Он же сейчас просто придушит меня, как цыпленка, не задав ни единого вопроса, а потом отправится на поиски настоящей Виколь».
Но молодой граф ожиданий девушки, к счастью для нее, не оправдал. В прищуренных глазах мелькнуло что-то, похожее на лукавство, на губах появилась улыбка, которую в других обстоятельствах можно было бы назвать милой.
– Проснулась, дорогуша? – сладко пропел Тибар, причем на удивление приятным голосом.
Танва не решилась ответить и продолжала молча лежать под шкурой, смотреть на вельможу через узкую щелочку.
– Сударыня, вы наконец-то явите свой прекрасный лик? – Тибар усмехнулся. – Поверь, у меня нет времени для глупых игр… У тебя, кстати, тоже.
Танва продолжала таращиться на своего тюремщика, сбитая с толку таким обращением. Девушка никак не могла понять, обращался ли он с Виколь согласно этикету на «вы» или по-дружески на «ты»? И понял ли уже молодой граф, что перед ним не сбежавшая возлюбленная младшего братца, а обманщица-простолюдинка?
Видимо, отчаявшись вразумить собеседницу, Тибар с тяжким вздохом поднялся с кресла, сделал несколько шагов и, опустившись рядом с девушкой на кровать, не менее тяжко вздохнувшую от его веса, резким движением сбросил медвежью шкуру на пол. Танва взвизгнула и вскочила, тщетно пытаясь прикрыть подушкой свою обворожительную наготу.
– Ну, что встрепенулась? – продолжил бесстыжий гость. – Помнится, раньше ты не была такой стеснительной! Может, бросишь ломать спектаклю, и поговорим?
– Поговорим, – поддакнула Танва, весьма выразительно косясь на медвежью шкуру.
– Вот и ладненько, – с облегчением выдохнул Тибар, не подумавший подать девушке спасительный покров, но зато и не поедая похотливым взором ее неприкрытые прелести. – Дразмар у себя закрылся и третий день пьет. Совсем ты ему сердце разбила. Не в состоянии он с тобой разговаривать, да и ни к чему! Я сразу предупреждал дурня, чтоб держался от тебя подальше… Так что на пылкие признания не рассчитывай, я не позволю ему унижаться пред тобой! Много чести для такой дряни, как ты…
Девушка с недоумением смотрела на графа и почти не моргала. Она не могла поверить, что он до сих пор не понял, что перед ним не ветреница Виколь, да и обращался потомственный граф с дамой слишком уж грубо, допускал словечки, не свойственные беседе благородных господ.
– Тебя здесь никто не держит, – продолжал Тибар, по-прежнему не глядя на прикрывшуюся подушкой девушку. – Верни, что взяла, и вали на все четыре стороны.
«Виколь?! Да что же происходит? Не может ведь он не видеть, что перед ним вовсе не вампирша! Одно из двух: либо он не в себе, либо… либо незнаком с настоящей Виколь. Но это вряд ли! Обращается-то он ко мне, как к давней знакомой!» – думала Танва, продолжая молчать.
– Ну, пришло в сию прекрасную головку что-нибудь умное? – тон графа был явно издевательским, выражение расплывшегося в наглой ухмылке лица – тоже. Он по-хозяйски положил собеседнице на плечо огромную лапищу и слегка потряс, словно надеясь вытрясти из нее ответ.
Танва выскользнула, отстранилась и испуганно забилась в дальний угол кровати. До пленницы наконец дошло, что отмалчиваться больше не удастся. Вспомнив, что лучшая защита – это нападение, а выигрышная тактика любой азартной игры – наглый блеф, она решительно пошла в атаку. Резко вскочила с кровати на пол, отпрыгнув на всякий случай как можно дальше, подобрала на ходу медвежью шкуру, укуталась в нее и, строго посмотрев на графа, спросила:
– Ну, и что же мне отдать требуется: фамильные тапочки или разбитое сердце твоего братца?! Чего ты ко мне привязался, дел, что ль, других нет?! С какой стати ты меня в пленницы взял и обращаешься, как с какой-нибудь… – Танва призадумалась над сравнением, но ничего иного ей на ум не пришло, – …белошвейкой?!
Тибар посмотрел на нее исподлобья. Он ничего не сказал, но как много было сокрыто в этом взоре: холодное презрение, желание побыстрее избавиться от пытавшейся устроить истерику девицы и стремление пойти до конца, добиться своего, чего бы это ни стоило. Девушка испугалась, ей еще никогда не приходилось ощущать на себе подобные взоры, но тем не менее она не отреклась от выбранной роли… А по-иному было и нельзя!
– Я жду объяснений! – прикрикнула девица и тут же чихнула.
Вампиры не болеют. Как может страдать от насморка тот, кто уже мертв? Слезы не льются из неживых глаз. Однако Тибар на это почему-то не обратил внимания. Вопреки логике и здравому смыслу, молодой граф до сих пор даже не усомнился в том, что перед ним Виколь.
– Послушай, красотка! – голос Тибара не повысился ни на йоту, и в нем, как это ни странно, не было ни злости, ни раздражения, лишь спокойствие, абсолютное спокойствие и уверенность в себе. – Я вот слушаю тебя и думаю: ты просто дура или дура полная? Если прихватила серьгу лишь из вредности и желания насолить моему семейству, то это еще куда ни шло. Ты ее возвращаешь, а я позволю тебе выбрать пару-тройку любых побрякушек на память и отпущу на все четыре стороны. Ну, а если ты знала и все равно отважилась на подобный шаг, то ты просто безумна! Моей семье дорога эта реликвия, и я пойду на все, чтобы заполучить ее обратно! Стоит лишь мне приоткрыть окошечко и напустить в комнату побольше света, ты знаешь, что произойдет тогда… – на миг красивое лицо Тибара исказила злорадная усмешка, – …но я не покончу с тобой сразу! Солнце сожжет тебя медленно, и это будет больно, очень больно, поверь! Чем дольше ты упорствуешь, тем меньше у тебя шансов покинуть наш дом живой!
«Вот сейчас обман и откроется! Стоит лишь настырному тупице открыть окна, как сразу выяснится, что я не вампирша, – с ужасом подумала Танва. При сложившихся обстоятельствах девушка не мечтала, а уже боялась разоблачения. – …И что тогда? Вельможа открыл мне слишком многое! Мне не уйти живой, ведь Ортанам не хочется, чтоб город узнал, что они якшаются с нежитью! Будь ты хоть мужик, хоть сам герцог, пред ликом Святой Инквизиции все равны! И что я сразу, дура, не созналась во всем?! Ну выпороли б, ну хозяин потом бы года два кровь портил! А теперь… теперь меня прирежут, меня просто прирежут!..»
– Ну, вот мы и испугались! – хмыкнул граф, заметив страх в глазах девушки, но неправильно истолковав его причину. – Не упрямься, Виколь, сделай мне одолжение! Мне так неприятно было бы тебя истязать! Скажи, где серьга? Куда ты спрятала Армантгул? Скажи, и я тут же тебя отпущу, слово Ортана!
Возникла пауза. Танва судорожно пыталась сообразить, что же ей делать, но, к сожалению, ничего не приходило в больную голову. Граф уже встал, граф уже сделал шаг к окну и вот-вот должен был распахнуть шторку. Разоблачение было неизбежно, но в этот миг на помощь белошвейке пришло само Провидение. В дверь постучали; громко, настойчиво.
– Я занят, потом! – крикнул Тибар, раздраженный бестактным вмешательством.
– Ваше Сиятельство, беда, ваш брат… – раздался встревоженный голос слуги.
– Дразмар! Что с ним?!
– Пропал, – донеслось из-за двери всего одно слово.
Уже не считая допрос пленницы столь важным делом, граф кинулся к выходу, чуть не сорвав дверной засов, распахнул дверь и тут же скрылся за нею. Танва осталась одна. Через пару секунд в замочной скважине вновь заворочался ключ. Девушка получила передышку, немного времени, чтобы придумать, как обмануть вельможу и выбраться из его дома живой. Надежды бежать не было: слишком крепкая дверь, да и на окнах решетки.
Однако реальность не соответствовала печальным картинкам, нарисованным девичьим воображением. Вместо старшего сына хозяина дома в комнату вошли двое слуг, одетых в темно-коричневые кожаные жилеты и с короткими мечами на боках. Не говоря ни слова, они грубо схватили Танву под руки и потащили к двери. Медвежья шкура, прикрывавшая прелестный стан, упала с обнаженного тела. Ее никто не поднял. Отчаявшуюся и уже не сопротивлявшуюся насилию девушку немного утешало, что ведущих ее в неизвестность мужчин совершенно не интересовала ее нагота. В их прикосновениях чувствовалась лишь грубая сила и стремление исполнить волю хозяина. Ни один из этой парочки не бросил на ее обнаженные прелести даже мимолетного похотливого взгляда.
Шли они недолго. Пройдя по небольшому коридору, девушка и ее «эскорт» свернули к лестнице и, спустившись на три пролета вниз, оказались в подземелье дома Ортанов. Каменные стены, поросшие плесенью и грибком, источали обреченность и сырость. Факелы не столько освещали темноту, сколько пугали яркими языками пламени и их зловещими отблесками, бесновавшимися на огромной стальной двери – единственной двери в мрачном подвале. Хоть Танва ни разу не попадала в подобные переделки, она сразу поняла, что ее ведут в темницу.
Видимо, у старшего сына графа появились неотложные дела, и он не мог продолжить разговор с нею в ближайшее время. Но оставлять невольницу в гостевых покоях показалось вельможе опасным и неосмотрительным поступком. День шел к концу, приближалась ночь, а, как известно, по ночам вампиры особо сильны. Тибар наверняка побаивался, что пленница не дождется его возвращения и сбежит, выломав прутья решетки, а заодно и полакомившись кровью парочки слуг. Девушка поежилась при мысли, что ей придется провести целую ночь в сыром каземате, да еще без хоть как-то согревающей тело медвежьей шкуры. Однако ее страхи оказались напрасными. Граф не был столь нелюбезен, чтобы заставлять гостью долго ждать. Ее вели не в промозглую, кишащую крысами темницу. За стальной дверью скрывалось то, чего она никак не ожидала увидеть…
Глазам девицы, чуть не потерявшей от страха сознание, предстал огромный зал, на стенах которого, подобно украшениям, были развешаны щипцы, кузнечные меха, кандалы, молоточки, зубила и прочие инструменты, которыми пользуются кузнецы или костоправы. Центр мрачного зала занимал широкий стол с хитрыми приспособлениями по краям, которые, как оказалось, были всего лишь тисками для рук и ног. Каминов было целых два, но ни в одном из них не горел огонь… пока не горел, как правильно догадалась девушка.
Без объяснений и без угроз, поскольку лишившаяся дара речи жертва ни о чем не спрашивала и не умоляла, слуги уложили ее на стол и, зажав конечности в тиски, удалились. С лязгом закрылась стальная дверь. Девушка осталась одна в огромном, холодном и темном зале, освещенном лишь парой еле горевших факелов. Она была беспомощна, беззащитна и чувствовала себя цыпленком на кухонном столе. Вот-вот должны были появиться подвыпивший повар или заспанная толстушка-кухарка, чтобы начать ее потрошить… Ожидание такого испытания, естественно, не придавало девушке сил, но плакать ей почему-то не хотелось, а взывать в пустоту с мольбами о помощи или пощаде было бессмысленно. Вместо того чтобы биться в истерике или впасть в состояние полнейшего безразличия, Танва закрыла глаза и попыталась представить, как ей повернуть разговор, чтобы избежать сильных мучений, а по возможности и остаться живой.
Стальные пластины, сжимавшие руки и ноги, хоть и давили, но не причиняли боли, гораздо больше и без того простуженную девушку мучили холод и сквозняк. Правда, в этом были и плюсы: она не заснула, телесные страдания заглушили душевные переживания, мысли в голове были как никогда ясными и четкими. К тому моменту, когда в пыточную пришел палач, девушка уже точно знала, как ей следует себя вести и что стоит говорить.
Сколь безмятежным был сон, столь тревожным оказалось пробуждение. Девушка очнулась на мягкой кровати не под обычным лоскутным пледом и даже не под пуховым одеялом, которым укрываются благородные господа и зажиточные горожане, а под настоящей теплой медвежьей шкурой. Но самое страшное – она лежала абсолютно нагой. Кто-то не только перенес ее спящую из кареты в дом, не только уложил на господскую кровать, но и раздел… Сердце Танвы сжалось от страха, в голове промелькнула мысль, а не совершил ли заботливый благодетель что-то еще, совсем не благородное, а, наоборот, греховное?
«Чужие, возможно мужские, руки дотрагивались до моего тела!» – от осознания этого прискорбного факта бедняжка чуть ли не сошла с ума, но потом успокоилась, ведь то, о чем она даже боялась подумать, не проходит бесследно, по крайней мере, так утверждали ее старшие, более опытные в жизни подруги. Паника не охватила сознание и отступила. Танва приподнялась на локтях, чтобы осмотреть помещение, в котором она находилась, но стоило лишь ей пошевелиться, как тут и началось: в висках загудело, затылок пронзила боль, а во вдруг заслезившихся глазах помутнело. Кроме того, в горле закололо, как будто она проглотила иглу, а в носу зачесалось, да так сильно, что она не смогла удержаться и громко чихнула. «Чего и следовало ожидать! Ночные прогулки под дождем не проходят бесследно! Я заболела», – подумала девушка, решая сложный вопрос, чем бы вытереть мокрый нос. Поскольку рядом с кроватью не лежало ни полотенца, ни даже маленькой тряпочки, белошвейке пришлось позабыть о правилах приличия и воспользоваться краешком простыни, кстати, довольно дорогой.
Неприятные ощущения никуда не ушли, любая простуда проходит долго, но с ними можно свыкнуться. Танва вытерла слезы, откашлялась и осторожно помассировала кончиками пальцев виски в надежде притупить боль. Стараясь не обращать внимания на неприятные симптомы болезни, девушка приступила к осмотру комнаты. Прежде всего ее поразило, что окно занавешено шторами, и это несмотря на то, что на дворе стоял солнечный день. Узкий лучик света освещал лишь малую часть пространства, а все остальные покои были погружены в не зловещий, но вызывающий неприятные чувства полумрак.
Кровать была слишком хорошей для слуг, но в то же время чересчур простоватой, чтобы на ней отдыхали сами хозяева дома. Ковры на полу и на стенах не отличались изысканностью узоров, хотя их и нельзя было сравнить с теми рассадниками моли, которыми торговали на местном базаре. На добротном дубовом столе стояло множество шкатулочек, а над ним висело довольно большое зеркало. Рядом с камином стояло мягкое кресло, обшитое кожей какого-то животного, а в углу едва виднелась в полумраке маленькая подставка для ног. Охотничьи трофеи и оружие на стенах отсутствовали. Из всего этого белошвейка сделала вывод, что ее разместили в комнате для почетных гостей, причем женского пола.
О самом знаменитом и одном из самых богатых семейств Висварда белошвейка знала немного. Граф Ортан, да и его сыновья обладали большим влиянием, с их согласия назначался новый городской глава, а их управляющий никогда не торговался с купцами и лавочниками, а просто сам назначал цену за приглянувшийся ему товар. Вот в принципе и все, что Танва знала о людях, силой привезших ее в свой дом. Хотя нет, из слов Тибара, она поняла, что младший Ортан был безответно влюблен в Виколь, которая от него сбежала.
«Интересно, а они знают, что эта дамочка вампирша? А может, и они сами?!.» – испугалась девушка, но тут же отказалась от нелепого, нет, просто абсурдного предположения. Семейство Ортанов было всегда на виду, она сама несколько раз видела и Тибара, и Дразмара на городских собраниях, проходивших днем, под ярким светом солнечных лучей. К тому же вампиры и прочая богомерзкая нечисть уже давненько обходили Висвард стороной, боясь освещенных самим Патриархом городских стен и мощей Инвора-Заступника, священной реликвии, хранившейся в городском соборе. Удивительно, как только дама-вампир осмелилась появиться в Висварде да еще завести шашни с одним из Ортанов? Почему она так поспешно бежала, если ни сам Дразмар, ни его старший брат так и не догадались, кем она являлась на самом деле? К чему она устроила этот глупый маскарад с переодеванием в платье бедной служанки?
Эти вопросы мучили белошвейку, но больше ее волновала собственная судьба. Они с Виколь несомненно похожи и ростом, и фигурой. Там, на ночной улице, Тибар мог легко ошибиться и принять одну за другую, тем более что разводы грязи на лице Танвы и поплывший макияж делали почти невозможным распознать подмену. Но что с ней будет сейчас, когда ее, спящую, раздели и умыли? Красавица-вампирша гостила у Ортанов явно не один день. И хоть вполне допустимо, что старшего брата мало интересовали любовные похождения ветреника Дразмара, шанс, что он плохо запомнил лицо Виколь, был мал, точнее, просто ничтожен… Но даже если б в этом Танве повезло, то что ей делать, когда ее оденут и приведут к младшему братцу?
«Высекут, меня непременно высекут, а то и хуже! Накажут моего хозяина, а он потом…» – об этом бедной девушке было даже страшно подумать. Удары розгами или плетью уже казались ей не страшнее легких шлепков по сравнению с тем, какую экзекуцию ей устроил бы озлобленный лавочник. Танва всерьез начала строить планы побега, сначала из дома Ортанов, а затем и из города, но тут в замочной скважине заскрежетал ключ. Боясь разоблачения, которое было, увы, неизбежно, белошвейка нырнула с головой под медвежью шкуру. Через узенькую щелочку между мягким мехом и простыней девушка, затаив дыхание, наблюдала, как дверь открылась и в комнату вошел высокий мужчина.
Лишь мельком взглянув на прикрытую медвежьей шкурой выпуклость на кровати, Тибар подошел к камину и, разведя в нем огонь, уселся в мягкое кресло. Если, садясь, скрестив руки на могучей груди и сверля якобы спящую пленницу пристальным взглядом, он рассчитывал произвести на нее убийственное впечатление, то добился желаемого эффекта. От испуга на какой-то момент Танва лишилась дара речи.
Внешность старшего сына графа была впечатляющая: высокий и плечистый, со зло прищуренными глазами, цвет которых было не разобрать. Длинные черные волосы подобно двум водопадам спадали на плечи и блестели, отражая свет, идущий от огня в камине.
«Чего он сидит? Чего он ждет? Он наверняка уже понял, что я не сплю! – подумала Танва, боявшаяся не только пошевелиться, но даже вздохнуть. – Господи, да он же все знает! Он же сейчас просто придушит меня, как цыпленка, не задав ни единого вопроса, а потом отправится на поиски настоящей Виколь».
Но молодой граф ожиданий девушки, к счастью для нее, не оправдал. В прищуренных глазах мелькнуло что-то, похожее на лукавство, на губах появилась улыбка, которую в других обстоятельствах можно было бы назвать милой.
– Проснулась, дорогуша? – сладко пропел Тибар, причем на удивление приятным голосом.
Танва не решилась ответить и продолжала молча лежать под шкурой, смотреть на вельможу через узкую щелочку.
– Сударыня, вы наконец-то явите свой прекрасный лик? – Тибар усмехнулся. – Поверь, у меня нет времени для глупых игр… У тебя, кстати, тоже.
Танва продолжала таращиться на своего тюремщика, сбитая с толку таким обращением. Девушка никак не могла понять, обращался ли он с Виколь согласно этикету на «вы» или по-дружески на «ты»? И понял ли уже молодой граф, что перед ним не сбежавшая возлюбленная младшего братца, а обманщица-простолюдинка?
Видимо, отчаявшись вразумить собеседницу, Тибар с тяжким вздохом поднялся с кресла, сделал несколько шагов и, опустившись рядом с девушкой на кровать, не менее тяжко вздохнувшую от его веса, резким движением сбросил медвежью шкуру на пол. Танва взвизгнула и вскочила, тщетно пытаясь прикрыть подушкой свою обворожительную наготу.
– Ну, что встрепенулась? – продолжил бесстыжий гость. – Помнится, раньше ты не была такой стеснительной! Может, бросишь ломать спектаклю, и поговорим?
– Поговорим, – поддакнула Танва, весьма выразительно косясь на медвежью шкуру.
– Вот и ладненько, – с облегчением выдохнул Тибар, не подумавший подать девушке спасительный покров, но зато и не поедая похотливым взором ее неприкрытые прелести. – Дразмар у себя закрылся и третий день пьет. Совсем ты ему сердце разбила. Не в состоянии он с тобой разговаривать, да и ни к чему! Я сразу предупреждал дурня, чтоб держался от тебя подальше… Так что на пылкие признания не рассчитывай, я не позволю ему унижаться пред тобой! Много чести для такой дряни, как ты…
Девушка с недоумением смотрела на графа и почти не моргала. Она не могла поверить, что он до сих пор не понял, что перед ним не ветреница Виколь, да и обращался потомственный граф с дамой слишком уж грубо, допускал словечки, не свойственные беседе благородных господ.
– Тебя здесь никто не держит, – продолжал Тибар, по-прежнему не глядя на прикрывшуюся подушкой девушку. – Верни, что взяла, и вали на все четыре стороны.
«Виколь?! Да что же происходит? Не может ведь он не видеть, что перед ним вовсе не вампирша! Одно из двух: либо он не в себе, либо… либо незнаком с настоящей Виколь. Но это вряд ли! Обращается-то он ко мне, как к давней знакомой!» – думала Танва, продолжая молчать.
– Ну, пришло в сию прекрасную головку что-нибудь умное? – тон графа был явно издевательским, выражение расплывшегося в наглой ухмылке лица – тоже. Он по-хозяйски положил собеседнице на плечо огромную лапищу и слегка потряс, словно надеясь вытрясти из нее ответ.
Танва выскользнула, отстранилась и испуганно забилась в дальний угол кровати. До пленницы наконец дошло, что отмалчиваться больше не удастся. Вспомнив, что лучшая защита – это нападение, а выигрышная тактика любой азартной игры – наглый блеф, она решительно пошла в атаку. Резко вскочила с кровати на пол, отпрыгнув на всякий случай как можно дальше, подобрала на ходу медвежью шкуру, укуталась в нее и, строго посмотрев на графа, спросила:
– Ну, и что же мне отдать требуется: фамильные тапочки или разбитое сердце твоего братца?! Чего ты ко мне привязался, дел, что ль, других нет?! С какой стати ты меня в пленницы взял и обращаешься, как с какой-нибудь… – Танва призадумалась над сравнением, но ничего иного ей на ум не пришло, – …белошвейкой?!
Тибар посмотрел на нее исподлобья. Он ничего не сказал, но как много было сокрыто в этом взоре: холодное презрение, желание побыстрее избавиться от пытавшейся устроить истерику девицы и стремление пойти до конца, добиться своего, чего бы это ни стоило. Девушка испугалась, ей еще никогда не приходилось ощущать на себе подобные взоры, но тем не менее она не отреклась от выбранной роли… А по-иному было и нельзя!
– Я жду объяснений! – прикрикнула девица и тут же чихнула.
Вампиры не болеют. Как может страдать от насморка тот, кто уже мертв? Слезы не льются из неживых глаз. Однако Тибар на это почему-то не обратил внимания. Вопреки логике и здравому смыслу, молодой граф до сих пор даже не усомнился в том, что перед ним Виколь.
– Послушай, красотка! – голос Тибара не повысился ни на йоту, и в нем, как это ни странно, не было ни злости, ни раздражения, лишь спокойствие, абсолютное спокойствие и уверенность в себе. – Я вот слушаю тебя и думаю: ты просто дура или дура полная? Если прихватила серьгу лишь из вредности и желания насолить моему семейству, то это еще куда ни шло. Ты ее возвращаешь, а я позволю тебе выбрать пару-тройку любых побрякушек на память и отпущу на все четыре стороны. Ну, а если ты знала и все равно отважилась на подобный шаг, то ты просто безумна! Моей семье дорога эта реликвия, и я пойду на все, чтобы заполучить ее обратно! Стоит лишь мне приоткрыть окошечко и напустить в комнату побольше света, ты знаешь, что произойдет тогда… – на миг красивое лицо Тибара исказила злорадная усмешка, – …но я не покончу с тобой сразу! Солнце сожжет тебя медленно, и это будет больно, очень больно, поверь! Чем дольше ты упорствуешь, тем меньше у тебя шансов покинуть наш дом живой!
«Вот сейчас обман и откроется! Стоит лишь настырному тупице открыть окна, как сразу выяснится, что я не вампирша, – с ужасом подумала Танва. При сложившихся обстоятельствах девушка не мечтала, а уже боялась разоблачения. – …И что тогда? Вельможа открыл мне слишком многое! Мне не уйти живой, ведь Ортанам не хочется, чтоб город узнал, что они якшаются с нежитью! Будь ты хоть мужик, хоть сам герцог, пред ликом Святой Инквизиции все равны! И что я сразу, дура, не созналась во всем?! Ну выпороли б, ну хозяин потом бы года два кровь портил! А теперь… теперь меня прирежут, меня просто прирежут!..»
– Ну, вот мы и испугались! – хмыкнул граф, заметив страх в глазах девушки, но неправильно истолковав его причину. – Не упрямься, Виколь, сделай мне одолжение! Мне так неприятно было бы тебя истязать! Скажи, где серьга? Куда ты спрятала Армантгул? Скажи, и я тут же тебя отпущу, слово Ортана!
Возникла пауза. Танва судорожно пыталась сообразить, что же ей делать, но, к сожалению, ничего не приходило в больную голову. Граф уже встал, граф уже сделал шаг к окну и вот-вот должен был распахнуть шторку. Разоблачение было неизбежно, но в этот миг на помощь белошвейке пришло само Провидение. В дверь постучали; громко, настойчиво.
– Я занят, потом! – крикнул Тибар, раздраженный бестактным вмешательством.
– Ваше Сиятельство, беда, ваш брат… – раздался встревоженный голос слуги.
– Дразмар! Что с ним?!
– Пропал, – донеслось из-за двери всего одно слово.
Уже не считая допрос пленницы столь важным делом, граф кинулся к выходу, чуть не сорвав дверной засов, распахнул дверь и тут же скрылся за нею. Танва осталась одна. Через пару секунд в замочной скважине вновь заворочался ключ. Девушка получила передышку, немного времени, чтобы придумать, как обмануть вельможу и выбраться из его дома живой. Надежды бежать не было: слишком крепкая дверь, да и на окнах решетки.
* * *
В заточении время тянется долго; пленнику кажется, что целую вечность. В голове девушки так и не созрел план побега, и ее и не посетила мысль, что сказать графу, чтобы остаться живой. Когда в двери вновь заскрежетал ключ, Танва перепугалась, закрыла глаза и уже в мыслях представила себе сцену разоблачения. Вот граф входит. Не тратя времени на пустые слова, отдергивает штору. Солнечный свет бьет ей в глаза, ослепляет. Когда же зрение возвращается, она видит перед собой бесстрастное лицо Тибара, держащего в руке кинжал. В его взоре нет ненависти, лишь искреннее удивление и сожаление; жалость к ней, случайно узревшей и услышавшей то, что никогда ни при каких обстоятельствах не должно было стать достоянием посторонних глаз и ушей. Граф мог бы испытывать сострадание к невинной жертве, по крайней мере, Танве так тогда казалось.Однако реальность не соответствовала печальным картинкам, нарисованным девичьим воображением. Вместо старшего сына хозяина дома в комнату вошли двое слуг, одетых в темно-коричневые кожаные жилеты и с короткими мечами на боках. Не говоря ни слова, они грубо схватили Танву под руки и потащили к двери. Медвежья шкура, прикрывавшая прелестный стан, упала с обнаженного тела. Ее никто не поднял. Отчаявшуюся и уже не сопротивлявшуюся насилию девушку немного утешало, что ведущих ее в неизвестность мужчин совершенно не интересовала ее нагота. В их прикосновениях чувствовалась лишь грубая сила и стремление исполнить волю хозяина. Ни один из этой парочки не бросил на ее обнаженные прелести даже мимолетного похотливого взгляда.
Шли они недолго. Пройдя по небольшому коридору, девушка и ее «эскорт» свернули к лестнице и, спустившись на три пролета вниз, оказались в подземелье дома Ортанов. Каменные стены, поросшие плесенью и грибком, источали обреченность и сырость. Факелы не столько освещали темноту, сколько пугали яркими языками пламени и их зловещими отблесками, бесновавшимися на огромной стальной двери – единственной двери в мрачном подвале. Хоть Танва ни разу не попадала в подобные переделки, она сразу поняла, что ее ведут в темницу.
Видимо, у старшего сына графа появились неотложные дела, и он не мог продолжить разговор с нею в ближайшее время. Но оставлять невольницу в гостевых покоях показалось вельможе опасным и неосмотрительным поступком. День шел к концу, приближалась ночь, а, как известно, по ночам вампиры особо сильны. Тибар наверняка побаивался, что пленница не дождется его возвращения и сбежит, выломав прутья решетки, а заодно и полакомившись кровью парочки слуг. Девушка поежилась при мысли, что ей придется провести целую ночь в сыром каземате, да еще без хоть как-то согревающей тело медвежьей шкуры. Однако ее страхи оказались напрасными. Граф не был столь нелюбезен, чтобы заставлять гостью долго ждать. Ее вели не в промозглую, кишащую крысами темницу. За стальной дверью скрывалось то, чего она никак не ожидала увидеть…
Глазам девицы, чуть не потерявшей от страха сознание, предстал огромный зал, на стенах которого, подобно украшениям, были развешаны щипцы, кузнечные меха, кандалы, молоточки, зубила и прочие инструменты, которыми пользуются кузнецы или костоправы. Центр мрачного зала занимал широкий стол с хитрыми приспособлениями по краям, которые, как оказалось, были всего лишь тисками для рук и ног. Каминов было целых два, но ни в одном из них не горел огонь… пока не горел, как правильно догадалась девушка.
Без объяснений и без угроз, поскольку лишившаяся дара речи жертва ни о чем не спрашивала и не умоляла, слуги уложили ее на стол и, зажав конечности в тиски, удалились. С лязгом закрылась стальная дверь. Девушка осталась одна в огромном, холодном и темном зале, освещенном лишь парой еле горевших факелов. Она была беспомощна, беззащитна и чувствовала себя цыпленком на кухонном столе. Вот-вот должны были появиться подвыпивший повар или заспанная толстушка-кухарка, чтобы начать ее потрошить… Ожидание такого испытания, естественно, не придавало девушке сил, но плакать ей почему-то не хотелось, а взывать в пустоту с мольбами о помощи или пощаде было бессмысленно. Вместо того чтобы биться в истерике или впасть в состояние полнейшего безразличия, Танва закрыла глаза и попыталась представить, как ей повернуть разговор, чтобы избежать сильных мучений, а по возможности и остаться живой.
Стальные пластины, сжимавшие руки и ноги, хоть и давили, но не причиняли боли, гораздо больше и без того простуженную девушку мучили холод и сквозняк. Правда, в этом были и плюсы: она не заснула, телесные страдания заглушили душевные переживания, мысли в голове были как никогда ясными и четкими. К тому моменту, когда в пыточную пришел палач, девушка уже точно знала, как ей следует себя вести и что стоит говорить.