Попытался, но не сумел объединить известные ему различные гипотезы происхождения имени русского народа Г.В. Вернадский. Напомнив, что в древности под названием Рос были известны река Волга, часть Немана, приток Донца Оскол, притоки Наревы и Шескзупа, что Дон назывался Русской рекой и т. д., он высказывает мысль о возможности того, что «название рос (иначе русь)… произошло в иранский период»[186]. Это название, по его мнению, могли оставить рекам «сарматские племена аорсы и роксоланы», которые «распространились уже во втором веке до н. э. по территории Волги, Дона, Донца и Днепра». Имена этих племен он связывает с иранскими словами ors или uors (белый) и rukhs (светлый). В дальнейшем «иранское племенное имя могло быть рационализировано местными славянами с помощью их собственного языка (рос от роса)», а торговые отношения могли «привести к распространению имени рос на север». Однако, стараясь примирить эту гипотезу с норманнской теорией, он добавляет: «Но, скорее всего имена, подобные рос и русь, появились в северном регионе в более поздний период готов или даже варягов»[187].
Своеобразную гипотезу возникновения имени русского народа из соционима разработал С.В. Юшков в статье, посвященной начальным этапам Русского государства и напечатанной в 1940 г. В целом, он тоже примыкает к южному варианту происхождения этнонима «русь»: «И византийские, и арабские источники, – пишет автор, – говорят о руси, как о народе, жившем или неподалеку от Черного моря, или же даже на побережье Черного моря»[188]. Своеобразие же его гипотезы состоит в том, что, по его мнению, термин «русь» получил этническое содержание позднее, а первоначально он был термином социальным. Юшков отмечает, что в VIII–IX веках у восточных славян имелась «особая социальная группа», носившая это имя и потом передавшая его всему народу. Эта социальная группа первоначально состояла из купцов, ставших «организаторами первых государств, возникших на территории восточного славянства», далее к ним присоединяются профессиональные воины, ремесленники, родо-племенная знать, которые говорили «на особом, более развитом, нежели наречия славянских племен, языке», имели «более высокую культуру, развивавшуюся под значительным арабским и византийским влиянием», и с течением времени эти социальные группы «настолько резко стали отличаться от массы общинников, которая их окружала и которая платила им дань и находилась под их властью, что возникла необходимость в особом названии этих групп. Так возникло название русь»[189].
Думается, что на появление гипотезы Юшкова оказали влияние размышления над словом «русь» В.О. Ключевского, который, правда, считал, что его первоначальное значение было племенным: «так называлось то варяжское племя, из которого вышли наши князья». И лишь потом, по мнению последнего, «это слово получило сословное значение: русью… назывался высший класс русского общества, преимущественно княжеская дружина, состоявшая в большинстве из тех же варягов»; позднее оно получает «географическое значение» и, наконец, в XI–XII вв. приобретает смысл политический: «так стала называться вся территория, подвластная русским князьям»[190].
Надо заметить, что впоследствии многие ученые будут обращаться к этой модели Ключевского, используя отдельные составляющие ее части. Юшкова в этой модели привлекла ее вторая часть, которую он очистил от норманнского налета и приспособил к южному варианту. Но уже Б.Д. Греков констатировал, что признать эту точку зрения правильной не представляется возможным, «поскольку мы имеем основание считать этнический термин «русь» более ранним, чем наименование тем же термином «социальной группы», отмечаемой нашими источниками»[191]. Много позже А.А. Горский, адресуясь к тем авторам, которые время от времени делают попытки реанимировать эту «социальную» версию происхождения названия «Русь» (правда, уже без ссылок на ее родоначальников), заметит: «В отечественных источниках нет данных, дающих убедительные основания предполагать наличие у термина русь социального смысла»[192].
Однако в последние годы эту же гипотезу вновь включили каждый в свою книгу В.Я. Петрухин и И.Н. Данилевский. Первый пишет об «исходной социальной окраске слова «русь»», которое употреблялось для обозначения княжеской дружины, а впоследствии, в процессе «окняжения племенных территорий» оно «распространилось на подвластные князю земли и воспринималось там, прежде всего, в качестве политонима»[193]. Второй автор считает, что многие вопросы снимаются, «если признать, что слово «русь» не рассматривалось авторами древнерусских источников как этноним» и настаивает на том, что «русь – термин, относящийся не к этническому, а к социальному тезаурусу восточных славян» и в этом смысле «может относиться к представителям различных этнических групп: датчанам, шведам, норвежцам, финнам, восточным славянам и славянам Восточной Прибалтики»[194]. Нам же думается, что подобная трактовка не только не снимает возникших вопросов, но вызывает много новых.
К мнению о том, что «сущность термина «русь» – соционим, а не этноним», склоняется и Г.И. Анохин[195]. Но в отличие от вышеназванных авторов последний происхождение этого «соционима» связывает со значением «дородный», «богатый», которое, по его мнению, имеет слово «рус», «рос», «русь» во всех индоевропейских, а также в финно-угорских языках[196]. В этой версии тоже нельзя не усмотреть явные натяжки и бездоказательность.
Стремлением объяснить, почему этнический термин «русь» в одних случаях фиксируется на юге нашей страны, а в других – на севере, в районе южного побережья Балтийского моря, является и так называемая «ругская» гипотеза, которую отстаивает В.П. Кобычев[197]. Ссылаясь на Страбона, Тацита, Иордана, он полагает, что первоначально этноним «русь» сложился на южном побережье Балтики, где уже с первых веков нашей эры были известны племенные наименования сходного семантического корня: «луги», «руги», «роги». Движение готов вынудило часть ругов во II–III вв. н. э. передвинуться в Подунавье и Прикарпатье. К середине V в. они уже известны на среднем Дунае. «Не исключено, – пишет Кобычев, – что именно здесь руги окончательно утратили свою самостоятельность и ославянились, оставив по себе память лишь в имени, которое на славянской почве в соответствии с законом второй (третьей?) палатализации, подобно словообразованиям кънѧsь из немецкого Konig или – ïhнѧs «мелкая монета» из Pfennig, приобрело форму русь/рось»[198].
Аналогия совершенно неудачная, поскольку здесь ученый явно не разобрался с законами палатализации. По второй палатализации заднеязычный согласный *g перед гласными *e и *i дифтонгического происхождения изменялся в *d’z’(позднее– в z’), но, во-первых, это предполагало бы сохранение твердого g в единственном числе именительного падежа при мягком z’ во множественном числе (как, например: другъ – друзи, рогъ – рози) и, во-вторых, звук g не мог перейти в s. Третья палатализация, в отличие от второй, была прогрессивной, то есть изменение заднеязычного согласного вызывалось предшествующим гласным переднего ряда, а не последующим, а в словах «роги», «руги» согласному g предшествуют гласные заднего ряда. Таким образом, по законам палатализации, «роги-руги» никак не могут измениться в «рось-русь».
И, тем не менее, высказанная гипотеза продолжает свое существование. Как ни досадно, но аналогичного мнения придерживался и А.Г. Кузьмин. В отличие от предыдущего ученого, который не затрагивал вопроса об этимологии этнического термина «руги», последний связывал этот этноним (руги-русы) с понятием «красный», «рыжий», а многообразие вариантов этого названия (руды, роки, рены, руци, рузы и т. д.) он объяснял особенностями фонетики у разных народов[199]. Надо отметить, что в целом «ругская» гипотеза, особенно в трудах А.Г. Кузьмина, содержит много ценного, и мы в дальнейшем еще будем к ней обращаться. Что же касается этнонима «рос», то он, как это будет показано немного ниже, появился гораздо раньше этнонима «руги» с его многообразными вариантами; каждый из них имеет свою особую, независимую одна от другой этимологию (о происхождении и значении названия «руги» будет рассказано в § 3 IV-й главы).
Нельзя не остановиться, хотя бы вкратце, еще на некоторых гипотезах, которые никак не связаны с вышеизложенными и в гораздо меньшей степени были удостоены внимания со стороны официальной науки и критики.
Так, русский историк XIX в., профессор Московского университета Ф.Л. Морошкин считал, что в этнониме «росс» заложен принцип роста, а слово «Россия» означает «древлянская», или «лесная» земля, что, по его мнению, подкрепляется таким семантическим рядом, как: Россия – Roscia – роща. Полагая, что это слово звучит в различных видовых названиях растительного царства, он находил славяно-росов во всех местностях, названия которых походили на названия растений, насчитав до восьми мест, откуда они могли выйти. Например, Ракушино – название нескольких деревень в Новгородской губернии – означает, как считает Морошкин, «лесное селение», поскольку в него входят корни русских слов «ракита», «рогожа», «рог (рожь)», «рука», «руга», «рай», «раз» или «рез» (рост процента согласно «Русской правде»). Все эти названия, поясняет автор, – русские и совершенно понятны: «рог» – нарост на лбу, но в древние времена это слово означало и «лес», на Украине оно и теперь сохранило это значение, «руга» – земля с лесными угодьями, «рука» – ветвь организма, особый вид «рога». По-латыни, – продолжает свои рассуждения Морошкин, – «рус» означает «деревня», а в корне этого слова – тоже «дерево»[200]. Нетрудно заметить, что здесь в один семантический ряд попали слова, имеющие совершенно различный смысл и различную этимологию, поэтому принимать всерьез эти рассуждения никак нельзя.
А. Вельтман, также историк прошлого века, имя русского народа связывал с санскритским rajan (раджа, царь) и, исходя из этого, названия «Русь», «Руссия» переводил как «земля князей русских, то есть родовых владык»[201]. Но даже не нужно быть специалистом, чтобы признать подобную этимологию абсолютно невозможной.
Наш современник Г.С. Гриневич, геолог по профессии, но много сил потративший на дешифровку праславянской письменности и опубликовавший свой труд в первом томе «Энциклопедии русской мысли», ставит знак равенства между словами «рысь» и «русь», «рысичи» и «русичи», считая, что рысь в давние времена считалась тотемом наших предков и дала название древним русам[202]. Вполне возможно предположить, что какой-то русский род действительно называл себя рысичами, связывая свое происхождение с рысью, но только к имени всего русского народа этот гипотетический тотем никакого отношения не имеет. Дело в том, что название зверя «рысь» этимологически восходит к общеславянскому *lysь, а последнее, в свою очередь, происходит от индоевропейского *leuk’– (*louk’-, *luk’-) со значением «светиться» (ср. русские «луч», «лысина»), «гореть», а также «видеть» и связано с характерным свойством кошачьих глаз светиться, как бы «гореть» в темноте[203]. Звук р в слове «рысь» появился значительно позднее, в результате контаминации (ср.: рыскать от общеславянского корня *risk-со значением «быть в движении», «стремиться»), в то время как в слове «русь» он является изначальным.
Похожую версию, но более громоздкую и еще менее вероятную создал и В.И. Щербаков, который считал, что слово «рысь» произошло от названия леопарда, которое писалось «рас», а звучало «рос», «рус» (к сожалению, автор не пояснил, как ему удалось установить это соответствие). Название «рас» он, в свою очередь, нашел в хаттской надписи «капрас», что означает «леопард», а согласно Щербакову – «священный леопард», поскольку от первой части этого слова «кап» происходит славянское «капище» и этрусское «кепен-капен» (жрец)[204]. Надо заметить, что статьи и книги этого писателя и ученого-философа всегда были очень интересные, увлекательные, но в данном случае ему явно не хватило трезвости научного анализа.
Писатель и историк-любитель Р.К. Баландин в качестве понятий, характеризующих русов «людьми суши, земли», предлагает такие слова, как: славянские «рутка» (колодец), «рушить», «крушить», а также «круш» («шахта» по-чешски), шведское «rusa» (вырывать), литовские «rusus» (деятельный), «rausis» (пещера), «rusas» (погреб). А разгадку имени русов он видит в древнем верхненемецком слове «aruzzi», что означает «руда», усматривая в названии русского народа не этнический признак, а, так сказать, профессиональный: русы – рудокопы[205].
Время от времени появляются и гипотезы из разряда курьезных – вроде той, что предложили Ю.А. Хлестков, Н.С. Трушкин и Б.И. Блескин в статье ««Расейская» цивилизация», опубликованной в журнале «Природа и человек» («Свет»). «Откуда произошло само название «Россия»– загадочное название, неподдающееся расшифровке, несмотря на мощнейший диапазон нашего русского языка?» – задают себе вопрос авторы статьи и ответ на него видят в слове «Ра», которое на языке «працивилизации Севера (Гипербореи)… означало просто Солнце»[206]. Исходя из этого, они во всех словах, содержащих буквосочетание – ра-, независимо от того, несет ли оно в себе семантическую нагрузку или нет, усматривают солнечный свет: радуга, правда, прадед, вера, грамота, рассудок и т. д. «Поэтому, – заключают авторы, – и Россия либо Ра-сея – «солнечный свет сеющая», либо, еще короче, Ра-сия – «это солнечная»[207]. Здесь уж, как говорится, комментарии излишни.
Этот ряд гипотез можно было бы продолжить, но и без того ясно, что проблема происхождения названия русского народа продолжает оставаться актуальной и по сей день, волнуя и историков, и лингвистов, и просто любителей славяно-русских древностей. Небезынтересно привести мнение советского лингвиста А.И. Попова, высказанное им в начале 70-х годов прошлого века: «Из существующих многочисленных попыток этимологического объяснения термина «Русь» ни одна не заслуживает признания за ней даже какой-либо степени правдоподобия»[208].
Мысль о том, что вопрос о происхождении имени русского народа пока так и остается нерешенным, прозвучала и в конце 1980-х гг. в статье А.А. Горского. В ней автор, в частности, указал на ряд фактических ошибок в работах сторонников «скандинавской» гипотезы (В.Я. Петрухина, Е.А. Мельниковой, Д.А. Мачинского), снижающих убедительность их аргументации, и подытожил: «Таким образом, аргументация в пользу «скандинавской» гипотезы не представляется убедительной: ее сторонники придают важное значение лингвистическим параллелям, но при этом не учитывают ряда вступающих в противоречие с их концепциями исторических известий и выводов историков»[209]. Южный вариант, по мнению Горского, подкрепляется более надежными историческими свидетельствами, но «пока не имеет достаточно убедительного лингвистического обоснования»[210].
Таким образом, ни одна из множества рассмотренных здесь точек зрения по вопросу о происхождении названия Русь, не представляется убедительной.
Имя росов-русов будет оставаться для нас загадкой до тех пор, пока мы не откажемся от укоренившегося в академической науке представления о них как о народе сравнительно молодом, не имевшем своей истории древнего мира. А ведь совсем не случайно русские летописцы вслед за автором «Повести временных лет» происхождение русского народа связывают с одним из родоначальников послепотопного человечества – библейским Иафетом, младшим сыном Ноя: «Афетово бо и то колено: Варѧзи, Свеи, Оурмане, [Готе], Русь, Агнѧне, Галичане, Волъхва, Римлѧне, Нѣмци, Корлѧзи, Вендици, Фрѧгове и прочии даже присѣдѧть ωт запада к полуночью и съсѣдѧтьсѧ с племѧнемъ Хамовымъ»[211]. Для них не было сомнения в том, что русь была в числе тех народов, которые после разрушения вавилонского столпа и «по раздѣленьи языкъ» «прияша западъ и полунощные страны»[212]. Однако то, что было очевидно летописцам, упорно игнорируют многие современные ученые.
Х. Ловмяньский в книге, о которой уже неоднократно шла речь, приводит очень важную мысль, высказанную А. Брюкнером: «Кто верно объяснит название Руси, найдет ключ к выяснению ее первоначальной истории»[213].
Данными, подтверждающими глубокую древность русского народа и позволяющими делать определенные выводы о происхождении его имени, располагают теоретическая этнология и компаративистика – наука, занимающаяся сравнительным изучением родственных языков с целью восстановления более древнего их состояния (от лат. comparativus – сравнительный).
Согласно данным этнологии и как это уже было показано в предыдущей главе, важным моментом формирования этносов является их самоидентификация, выделение себя из других народов. Начало этого процесса восходит к древнейшим временам. По мнению В.И. Абаева, в эпоху верхнего палеолита не смену биологическим оппозициям приходят новые, социальные, которые находили выражение и объективировались в символах-словах, обозначавших «примерно то, что мы выражаем теперь местоимениями «мы», «наше», в противоположность «не-мы», «не-наше»«[214]3; именно тогда начиналось осознание своего коллектива в его противопоставлении другим коллективам. Это мнение разделяет и Б.Ф. Поршнев в замечательном исследовании о начале человеческой истории. Последний также приводит интересную мысль, высказанную Н.Я. Марром, о том, что древнейшие имена племенных групп были одновременно и негативными обозначениями всего, что «снаружи», то есть обращены вовне, и самоназваниями этих групп и их членов, то есть обращены внутрь[215].
Своеобразную гипотезу возникновения имени русского народа из соционима разработал С.В. Юшков в статье, посвященной начальным этапам Русского государства и напечатанной в 1940 г. В целом, он тоже примыкает к южному варианту происхождения этнонима «русь»: «И византийские, и арабские источники, – пишет автор, – говорят о руси, как о народе, жившем или неподалеку от Черного моря, или же даже на побережье Черного моря»[188]. Своеобразие же его гипотезы состоит в том, что, по его мнению, термин «русь» получил этническое содержание позднее, а первоначально он был термином социальным. Юшков отмечает, что в VIII–IX веках у восточных славян имелась «особая социальная группа», носившая это имя и потом передавшая его всему народу. Эта социальная группа первоначально состояла из купцов, ставших «организаторами первых государств, возникших на территории восточного славянства», далее к ним присоединяются профессиональные воины, ремесленники, родо-племенная знать, которые говорили «на особом, более развитом, нежели наречия славянских племен, языке», имели «более высокую культуру, развивавшуюся под значительным арабским и византийским влиянием», и с течением времени эти социальные группы «настолько резко стали отличаться от массы общинников, которая их окружала и которая платила им дань и находилась под их властью, что возникла необходимость в особом названии этих групп. Так возникло название русь»[189].
Думается, что на появление гипотезы Юшкова оказали влияние размышления над словом «русь» В.О. Ключевского, который, правда, считал, что его первоначальное значение было племенным: «так называлось то варяжское племя, из которого вышли наши князья». И лишь потом, по мнению последнего, «это слово получило сословное значение: русью… назывался высший класс русского общества, преимущественно княжеская дружина, состоявшая в большинстве из тех же варягов»; позднее оно получает «географическое значение» и, наконец, в XI–XII вв. приобретает смысл политический: «так стала называться вся территория, подвластная русским князьям»[190].
Надо заметить, что впоследствии многие ученые будут обращаться к этой модели Ключевского, используя отдельные составляющие ее части. Юшкова в этой модели привлекла ее вторая часть, которую он очистил от норманнского налета и приспособил к южному варианту. Но уже Б.Д. Греков констатировал, что признать эту точку зрения правильной не представляется возможным, «поскольку мы имеем основание считать этнический термин «русь» более ранним, чем наименование тем же термином «социальной группы», отмечаемой нашими источниками»[191]. Много позже А.А. Горский, адресуясь к тем авторам, которые время от времени делают попытки реанимировать эту «социальную» версию происхождения названия «Русь» (правда, уже без ссылок на ее родоначальников), заметит: «В отечественных источниках нет данных, дающих убедительные основания предполагать наличие у термина русь социального смысла»[192].
Однако в последние годы эту же гипотезу вновь включили каждый в свою книгу В.Я. Петрухин и И.Н. Данилевский. Первый пишет об «исходной социальной окраске слова «русь»», которое употреблялось для обозначения княжеской дружины, а впоследствии, в процессе «окняжения племенных территорий» оно «распространилось на подвластные князю земли и воспринималось там, прежде всего, в качестве политонима»[193]. Второй автор считает, что многие вопросы снимаются, «если признать, что слово «русь» не рассматривалось авторами древнерусских источников как этноним» и настаивает на том, что «русь – термин, относящийся не к этническому, а к социальному тезаурусу восточных славян» и в этом смысле «может относиться к представителям различных этнических групп: датчанам, шведам, норвежцам, финнам, восточным славянам и славянам Восточной Прибалтики»[194]. Нам же думается, что подобная трактовка не только не снимает возникших вопросов, но вызывает много новых.
К мнению о том, что «сущность термина «русь» – соционим, а не этноним», склоняется и Г.И. Анохин[195]. Но в отличие от вышеназванных авторов последний происхождение этого «соционима» связывает со значением «дородный», «богатый», которое, по его мнению, имеет слово «рус», «рос», «русь» во всех индоевропейских, а также в финно-угорских языках[196]. В этой версии тоже нельзя не усмотреть явные натяжки и бездоказательность.
Стремлением объяснить, почему этнический термин «русь» в одних случаях фиксируется на юге нашей страны, а в других – на севере, в районе южного побережья Балтийского моря, является и так называемая «ругская» гипотеза, которую отстаивает В.П. Кобычев[197]. Ссылаясь на Страбона, Тацита, Иордана, он полагает, что первоначально этноним «русь» сложился на южном побережье Балтики, где уже с первых веков нашей эры были известны племенные наименования сходного семантического корня: «луги», «руги», «роги». Движение готов вынудило часть ругов во II–III вв. н. э. передвинуться в Подунавье и Прикарпатье. К середине V в. они уже известны на среднем Дунае. «Не исключено, – пишет Кобычев, – что именно здесь руги окончательно утратили свою самостоятельность и ославянились, оставив по себе память лишь в имени, которое на славянской почве в соответствии с законом второй (третьей?) палатализации, подобно словообразованиям кънѧsь из немецкого Konig или – ïhнѧs «мелкая монета» из Pfennig, приобрело форму русь/рось»[198].
Аналогия совершенно неудачная, поскольку здесь ученый явно не разобрался с законами палатализации. По второй палатализации заднеязычный согласный *g перед гласными *e и *i дифтонгического происхождения изменялся в *d’z’(позднее– в z’), но, во-первых, это предполагало бы сохранение твердого g в единственном числе именительного падежа при мягком z’ во множественном числе (как, например: другъ – друзи, рогъ – рози) и, во-вторых, звук g не мог перейти в s. Третья палатализация, в отличие от второй, была прогрессивной, то есть изменение заднеязычного согласного вызывалось предшествующим гласным переднего ряда, а не последующим, а в словах «роги», «руги» согласному g предшествуют гласные заднего ряда. Таким образом, по законам палатализации, «роги-руги» никак не могут измениться в «рось-русь».
И, тем не менее, высказанная гипотеза продолжает свое существование. Как ни досадно, но аналогичного мнения придерживался и А.Г. Кузьмин. В отличие от предыдущего ученого, который не затрагивал вопроса об этимологии этнического термина «руги», последний связывал этот этноним (руги-русы) с понятием «красный», «рыжий», а многообразие вариантов этого названия (руды, роки, рены, руци, рузы и т. д.) он объяснял особенностями фонетики у разных народов[199]. Надо отметить, что в целом «ругская» гипотеза, особенно в трудах А.Г. Кузьмина, содержит много ценного, и мы в дальнейшем еще будем к ней обращаться. Что же касается этнонима «рос», то он, как это будет показано немного ниже, появился гораздо раньше этнонима «руги» с его многообразными вариантами; каждый из них имеет свою особую, независимую одна от другой этимологию (о происхождении и значении названия «руги» будет рассказано в § 3 IV-й главы).
Нельзя не остановиться, хотя бы вкратце, еще на некоторых гипотезах, которые никак не связаны с вышеизложенными и в гораздо меньшей степени были удостоены внимания со стороны официальной науки и критики.
Так, русский историк XIX в., профессор Московского университета Ф.Л. Морошкин считал, что в этнониме «росс» заложен принцип роста, а слово «Россия» означает «древлянская», или «лесная» земля, что, по его мнению, подкрепляется таким семантическим рядом, как: Россия – Roscia – роща. Полагая, что это слово звучит в различных видовых названиях растительного царства, он находил славяно-росов во всех местностях, названия которых походили на названия растений, насчитав до восьми мест, откуда они могли выйти. Например, Ракушино – название нескольких деревень в Новгородской губернии – означает, как считает Морошкин, «лесное селение», поскольку в него входят корни русских слов «ракита», «рогожа», «рог (рожь)», «рука», «руга», «рай», «раз» или «рез» (рост процента согласно «Русской правде»). Все эти названия, поясняет автор, – русские и совершенно понятны: «рог» – нарост на лбу, но в древние времена это слово означало и «лес», на Украине оно и теперь сохранило это значение, «руга» – земля с лесными угодьями, «рука» – ветвь организма, особый вид «рога». По-латыни, – продолжает свои рассуждения Морошкин, – «рус» означает «деревня», а в корне этого слова – тоже «дерево»[200]. Нетрудно заметить, что здесь в один семантический ряд попали слова, имеющие совершенно различный смысл и различную этимологию, поэтому принимать всерьез эти рассуждения никак нельзя.
А. Вельтман, также историк прошлого века, имя русского народа связывал с санскритским rajan (раджа, царь) и, исходя из этого, названия «Русь», «Руссия» переводил как «земля князей русских, то есть родовых владык»[201]. Но даже не нужно быть специалистом, чтобы признать подобную этимологию абсолютно невозможной.
Наш современник Г.С. Гриневич, геолог по профессии, но много сил потративший на дешифровку праславянской письменности и опубликовавший свой труд в первом томе «Энциклопедии русской мысли», ставит знак равенства между словами «рысь» и «русь», «рысичи» и «русичи», считая, что рысь в давние времена считалась тотемом наших предков и дала название древним русам[202]. Вполне возможно предположить, что какой-то русский род действительно называл себя рысичами, связывая свое происхождение с рысью, но только к имени всего русского народа этот гипотетический тотем никакого отношения не имеет. Дело в том, что название зверя «рысь» этимологически восходит к общеславянскому *lysь, а последнее, в свою очередь, происходит от индоевропейского *leuk’– (*louk’-, *luk’-) со значением «светиться» (ср. русские «луч», «лысина»), «гореть», а также «видеть» и связано с характерным свойством кошачьих глаз светиться, как бы «гореть» в темноте[203]. Звук р в слове «рысь» появился значительно позднее, в результате контаминации (ср.: рыскать от общеславянского корня *risk-со значением «быть в движении», «стремиться»), в то время как в слове «русь» он является изначальным.
Похожую версию, но более громоздкую и еще менее вероятную создал и В.И. Щербаков, который считал, что слово «рысь» произошло от названия леопарда, которое писалось «рас», а звучало «рос», «рус» (к сожалению, автор не пояснил, как ему удалось установить это соответствие). Название «рас» он, в свою очередь, нашел в хаттской надписи «капрас», что означает «леопард», а согласно Щербакову – «священный леопард», поскольку от первой части этого слова «кап» происходит славянское «капище» и этрусское «кепен-капен» (жрец)[204]. Надо заметить, что статьи и книги этого писателя и ученого-философа всегда были очень интересные, увлекательные, но в данном случае ему явно не хватило трезвости научного анализа.
Писатель и историк-любитель Р.К. Баландин в качестве понятий, характеризующих русов «людьми суши, земли», предлагает такие слова, как: славянские «рутка» (колодец), «рушить», «крушить», а также «круш» («шахта» по-чешски), шведское «rusa» (вырывать), литовские «rusus» (деятельный), «rausis» (пещера), «rusas» (погреб). А разгадку имени русов он видит в древнем верхненемецком слове «aruzzi», что означает «руда», усматривая в названии русского народа не этнический признак, а, так сказать, профессиональный: русы – рудокопы[205].
Время от времени появляются и гипотезы из разряда курьезных – вроде той, что предложили Ю.А. Хлестков, Н.С. Трушкин и Б.И. Блескин в статье ««Расейская» цивилизация», опубликованной в журнале «Природа и человек» («Свет»). «Откуда произошло само название «Россия»– загадочное название, неподдающееся расшифровке, несмотря на мощнейший диапазон нашего русского языка?» – задают себе вопрос авторы статьи и ответ на него видят в слове «Ра», которое на языке «працивилизации Севера (Гипербореи)… означало просто Солнце»[206]. Исходя из этого, они во всех словах, содержащих буквосочетание – ра-, независимо от того, несет ли оно в себе семантическую нагрузку или нет, усматривают солнечный свет: радуга, правда, прадед, вера, грамота, рассудок и т. д. «Поэтому, – заключают авторы, – и Россия либо Ра-сея – «солнечный свет сеющая», либо, еще короче, Ра-сия – «это солнечная»[207]. Здесь уж, как говорится, комментарии излишни.
Этот ряд гипотез можно было бы продолжить, но и без того ясно, что проблема происхождения названия русского народа продолжает оставаться актуальной и по сей день, волнуя и историков, и лингвистов, и просто любителей славяно-русских древностей. Небезынтересно привести мнение советского лингвиста А.И. Попова, высказанное им в начале 70-х годов прошлого века: «Из существующих многочисленных попыток этимологического объяснения термина «Русь» ни одна не заслуживает признания за ней даже какой-либо степени правдоподобия»[208].
Мысль о том, что вопрос о происхождении имени русского народа пока так и остается нерешенным, прозвучала и в конце 1980-х гг. в статье А.А. Горского. В ней автор, в частности, указал на ряд фактических ошибок в работах сторонников «скандинавской» гипотезы (В.Я. Петрухина, Е.А. Мельниковой, Д.А. Мачинского), снижающих убедительность их аргументации, и подытожил: «Таким образом, аргументация в пользу «скандинавской» гипотезы не представляется убедительной: ее сторонники придают важное значение лингвистическим параллелям, но при этом не учитывают ряда вступающих в противоречие с их концепциями исторических известий и выводов историков»[209]. Южный вариант, по мнению Горского, подкрепляется более надежными историческими свидетельствами, но «пока не имеет достаточно убедительного лингвистического обоснования»[210].
Таким образом, ни одна из множества рассмотренных здесь точек зрения по вопросу о происхождении названия Русь, не представляется убедительной.
Имя росов-русов будет оставаться для нас загадкой до тех пор, пока мы не откажемся от укоренившегося в академической науке представления о них как о народе сравнительно молодом, не имевшем своей истории древнего мира. А ведь совсем не случайно русские летописцы вслед за автором «Повести временных лет» происхождение русского народа связывают с одним из родоначальников послепотопного человечества – библейским Иафетом, младшим сыном Ноя: «Афетово бо и то колено: Варѧзи, Свеи, Оурмане, [Готе], Русь, Агнѧне, Галичане, Волъхва, Римлѧне, Нѣмци, Корлѧзи, Вендици, Фрѧгове и прочии даже присѣдѧть ωт запада к полуночью и съсѣдѧтьсѧ с племѧнемъ Хамовымъ»[211]. Для них не было сомнения в том, что русь была в числе тех народов, которые после разрушения вавилонского столпа и «по раздѣленьи языкъ» «прияша западъ и полунощные страны»[212]. Однако то, что было очевидно летописцам, упорно игнорируют многие современные ученые.
Х. Ловмяньский в книге, о которой уже неоднократно шла речь, приводит очень важную мысль, высказанную А. Брюкнером: «Кто верно объяснит название Руси, найдет ключ к выяснению ее первоначальной истории»[213].
Данными, подтверждающими глубокую древность русского народа и позволяющими делать определенные выводы о происхождении его имени, располагают теоретическая этнология и компаративистика – наука, занимающаяся сравнительным изучением родственных языков с целью восстановления более древнего их состояния (от лат. comparativus – сравнительный).
Согласно данным этнологии и как это уже было показано в предыдущей главе, важным моментом формирования этносов является их самоидентификация, выделение себя из других народов. Начало этого процесса восходит к древнейшим временам. По мнению В.И. Абаева, в эпоху верхнего палеолита не смену биологическим оппозициям приходят новые, социальные, которые находили выражение и объективировались в символах-словах, обозначавших «примерно то, что мы выражаем теперь местоимениями «мы», «наше», в противоположность «не-мы», «не-наше»«[214]3; именно тогда начиналось осознание своего коллектива в его противопоставлении другим коллективам. Это мнение разделяет и Б.Ф. Поршнев в замечательном исследовании о начале человеческой истории. Последний также приводит интересную мысль, высказанную Н.Я. Марром, о том, что древнейшие имена племенных групп были одновременно и негативными обозначениями всего, что «снаружи», то есть обращены вовне, и самоназваниями этих групп и их членов, то есть обращены внутрь[215].
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента