Юрий Федосеев. Великая Смута

Глава III
Иван Грозный – царь «Кромешников»

Смерть царицы Анастасии. Удаление Сильвестра и Адашева. Заочный суд над ними. Первые репрессии. Омерть Макария. Вторая женитьба царя. Завоевание Полоцка. Набег крымчаков на Рязань. Обострение отношений с Боярством. Александровская слобода. Опричнина. Казни бояр, погромы, Беззакония опричников. Митрополит Филипп. Массовый террор. Убийство Владимира Старицкого. Новгородский погром. Псков. Массовые казни в Москве. Московско-крымские отношения. Татарское нашествие на Москву в 1571 году. Битва при Молодях. Отмена опричнины

   Благополучный период царствования Ивана Грозного подходил к концу. Недовольство, накапливающееся у венценосца от своей зависимости от советников (Сильвестр, Адашев), прорвалось после смерти царицы Анастасии. Все без исключения историки с пиететом отзываются о душевных качествах царицы, ее щедрости, богобоязненности. Но такова ли она была на самом деле? Не дань ли это дому Романовых, при которых писалась и неоднократно переписывалась наша история? Вопросов возникает еще больше, когда узнаешь, что два хороших начала в жизни Ивана Васильевича, жена и советники, не ладили между собой, что это их взаимонепонимание, а вернее, соперничество дало основание овдовевшему царю обвинять своих бывших помощников и наставников в колдовстве, с помощью которого они якобы «извели царицу». За что? Какой была царица в реальной жизни мы, видимо, уже никогда не узнаем.
   Сильвестр, почувствовав враждебную недоброжелательность царя, еще за полгода до смерти Анастасии как бы по собственной инициативе удалился из Москвы в Кирилло-Белозерский монастырь. Вслед за ним от общегосударственных дел был отстранен и Адашев. Его ждала почетная ссылка в действующую в Ливонии русскую армию, где он смог проявить себя и как удачливый военачальник, и как дальновидный политик, расположивший к себе, а следовательно, и к Московскому царству немецких рыцарей и местное население, все чаще изъявлявшее желание перейти в русское подданство. Но что бы он ни делал, ему уже все засчитывалось в негатив и доброе отношение к населению завоеванных земель стало расцениваться как предательство. В конце сентября 1560 года в Москве прошло совместное заседание Боярской думы и Церковного совета, на котором, вопреки возражениям митрополита Макария, состоялся заочный суд над Сильвестром и Алексеем Адашевым. Новые фавориты царя, в том числе и Захарьины-Юрьевы, опасались, что подсудимые своим личным присутствием, личным обаянием и умением убеждать смогут вновь «околдовать царя» и вернуть себе его расположение. Суд был скорый и неправый. Сильвестра сослали в Соловецкий монастырь, а Адашева заточили в дерптскую тюрьму, где он через два-три месяца умер. Есть предположение, что его отравили.
   Правда, пока был жив Макарий, царь по моральным соображениям воздерживался и от смертной казни членов аристократических фамилий, и от чрезмерных репрессий. Хотя что называть чрезмерным? Обвинив Владимира Старицкого и его мать в заговоре, он практически принудил княгиню Евфросинью к принятию пострига, а двор двоюродного брата в который уже раз укомплектовал своими соглядатаями. Князь Дмитрий Курлятьев, один из ведущих деятелей Избранной рады, вместе с женой, сыном и двумя дочерьми сначала был арестован, а затем их всех обрядили в монашеские рясы и упрятали за монастырскими стенами. Были казнены родственники и близкие друзья Алексея Адашева, подвергнуты опале князья Михаил и Александр Воротынские, а также первосоветник Боярской думы князь Иван Бельский. Проявляя «гуманизм» в отношении заподозренных лиц, Иван Грозный обставлял свою «милость» такими унизительными клятвами и гарантиями с их стороны, что никто уже не считал себя в безопасности. И это было только начало.
   Обвал произошел после смерти митрополита Макария, последовавшей 31 декабря 1563 года. С этого момента и на многие годы вперед счастье отвернулось от Московского царства.
   Но прежде чем мы перейдем к опричнине, следует хотя бы упомянуть о некоторых внутригосударственных и международных событиях, непосредственно предшествующих этому темному периоду в истории русского народа. Через неделю после смерти «горячо любимой Анастасии» Иван Грозный, имея двух наследников престола – шестилетнего Ивана и трехлетнего Федора, изъявил желание вступить в брак с какой-нибудь иностранной принцессой. Однако в «европейский калашный ряд» нас не пустили, брачные переговоры с Литвой и Швецией закончились провалом. Московскому самодержцу пришлось довольствоваться дочерью недавно присягнувшего ему кабардинского князя Темрюка – Кученей (в крещении Мария).
   Свадьба состоялась в августе 1561 года, а через полгода все мысли царя были вновь заняты военными заботами. Крымский хан, подстрекаемый Сигизмундом-Августом, вновь разорил города Мценск, Одоев, Белев. Отбив это нашествие, русское войско в конце 1562 года под началом самого Ивана Васильевича вступило на литовскую землю, чтобы покарать польского короля за коварство и продолжить завоевание ливонских земель, перешедших под его корону. Дело в том, что московский царь не признавал прав поляка на эти земли. Более того, в ходе предшествовавших этим событиям переговоров из уст самого царя неоднократно звучали утверждения, что и сама Литва, вернее, львиная доля ее территории некогда принадлежала его предкам и что он считает ее своей вотчиной. Поэтому поход на Полоцк представлялся не как акт агрессии, не как захват чужого, а как возвращение ранее утерянной собственности. Поход оказался успешным. Пятнадцатого февраля 1563 года город сдался на условиях частичного сохранения существовавшего там самоуправления. Только вот победа была омрачена зловещими актами немотивированного царского гнева как по отношению к своим подданным, так и по отношению к жителям Полоцка. Еще до начала осады царь, за что-то рассердившись на князя Ивана Шаховского, собственными руками забил его до смерти, а в сдавшемся Полоцке ограбил не только городскую казну, но и дома богатых горожан. Некоторые историки утверждают, что именно в этом походе произошел первый в истории Московского царства еврейский погром. 300 евреев, отказавшихся принять святое крещение, якобы были утоплены в Двине. Хотя евреи, как утверждает А.И. Солженицын, об этом нигде не упоминают.
   Сигизмунд-Август, не ожидавший такого стремительного наступления, тут же начал дипломатическую игру, целью которой было не установление мира, а получение передышки, для того чтобы и самому собраться с силами, и подтолкнуть Девлет-Гирея посредством отправки ему «большой казны» к новому походу на Москву. Так оно и получилось. Переговоры закончились ничем. Но если поход 70-тысячного литовского войска на Полоцк для русских завершился относительно благополучно, то неожиданный набег 60-тысячной крымской орды на Рязань принес неисчислимые бедствия. Множество русских людей были угнаны на невольничьи рынки. Эта трагедия еще раз заставила задуматься не только оппонентов, но и верноподданных Ивана Грозного о правильности выбора внешнеполитического пути. Даже близкие к нему бояре и дворяне, поддержанные новым митрополитом Афанасием, стали умолять его прекратить «избиение несчастных христиан», заключить мир с Литвой и направить всю свою энергию на борьбу с Крымом. В этих призывах царь услышал отвергнутые им адашевские идеи и заподозрил, что его, «потомка римских императоров», помазанника Божьего и примерного богомольца, его, защитника православия и покорителя Казани и Астрахани, его, победителя Ливонского ордена и хозяина земли Русской, – хотят если не лишить власти, то ограничить в ней. Оказывается, мало было того, что он удалил из Москвы Сильвестра и Адашева, мало было того, что он жестоко покарал, с одной стороны, их единомышленников, а с другой – властолюбивых потомков удельных князей. Крамола, несмотря ни на что, продолжает гнездиться в его семье, в Боярской думе, в Москве и в других городах. Находятся люди, считающие себя умнее царя и осмеливающиеся давать советы, как ему поступать. Так не бывать же тому! Земля Русская – его вотчина, он на ней хозяин, а все живущие здесь – его холопы, которых он, по своему усмотрению, волен «казнить или жаловать». Их жизнь, умение и таланты, их имущество должны принадлежать и служить только ему. Их помыслы должны быть направлены лишь на обеспечение благополучия его царствованию. Любое инакомыслие – крамола, любое несогласие – измена, любое противодействие – грех, караемый смертью. И никакие прежние заслуги не гарантировали заподозренному боярину или дворянину уважения его чести, сохранности имущества и права на жизнь.
   От этой безысходности в людей вселился страх. Но если простой крестьянин или горожанин в такой ситуации убегает в леса или к «лихим людям», то бояре и дети боярские начинают искать себе нового государя. Практически все авторы говорят о массовых отъездах русских дворян в Литву. Называются даже имена, но их немного. Чаще всего вспоминают уже известного нам Дмитрия Вишневецкого, покинувшего Московское царство для того, чтобы продолжить борьбу с крымскими татарами и турецкими янычарами. Тяжело переживал Иван Васильевич отъезд братьев Алексея и Гавриила Черкасских. Он даже пытался уговорить их вернуться назад, но безуспешно. А самый чувствительный удар нанес ему побег Андрея Курбского, помощника и советника, небесталанного воеводы, с которым его связывали в прежние годы чуть ли не дружеские отношения. Если изменяют такие люди, то кому тогда верить? Теперь и в Ивана Грозного вселился страх. Страх за свою жизнь и судьбу царского престола. За каждым углом ему мерещилась измена, в каждом человеке он видел коварного врага, подлежащего уничтожению. Но для искоренения крамолы и уничтожения врагов нужны были государственный механизм и послушные исполнители. Так появилась опричнина.
   Третьего декабря 1564 года царь, вместе с семьей и группой бояр и дьяков, в благонадежности которых он пока не сомневался, а также в сопровождении избранных провинциальных дворян и сынов боярских, следующих за ними в боевом порядке, никого не оставив «на хозяйстве» в Москве, покинул столицу. Беспокойство москвичей при виде этого необычного каравана сменилось паникой, когда они узнали, что в царском обозе следует вся государственная казна: деньги, золотые и серебряные изделия, драгоценные украшения, иконы, одежда. Целый месяц Москва пребывала в тревожном ожидании. Наконец 3 января 1565 года Иван Васильевич прислал с гонцом два письма. В первом, адресованном митрополиту и боярам, он обвинил бояр и дьяков в предательстве, разграблении казны и уклонении от военной службы. Церковным же иерархам он поставил в вину их вмешательство в государственные дела и заступничество за провинившихся. В конце послания государь заявлял, что в таких условиях он не может царствовать и оставляет трон. Второе письмо, зачитанное публично, оповещало купцов и простолюдинов, что за ними вины нет, что он их всех любит, но вот бояре-изменники не дают ему всех облагодетельствовать. Письмо, по сути своей, провокационное. Под угрозой народного восстания боярская верхушка капитулирует, и к царю, обосновавшемуся в Александровской слободе, направляется депутация с мольбами: трона не оставлять, править по своему усмотрению, а предателей наказывать по своему разумению.
   Пятого января Иван великодушно прощает холопов, но выдвигает условия своего возвращения, смысл которых сводился к следующему: оставаясь главой государства со всеми вытекающими отсюда последствиями, он создает собственный двор и собственное войско (опричнину). Под управление двора он берет по своему усмотрению часть территории Московского царства, где отменяются действия земских институтов и вводится его личное управление. Но самое важное – государь потребовал полной свободы действий в отношении предателей и изменников. В этих условиях Боярская дума, митрополит, дворяне и церковные иерархи вынуждены были пойти на нарушение «старины», старых порядков управления, предоставив царю «чрезвычайные полномочия». И он ими не преминул воспользоваться. Чуть ли не через месяц после этого состоялась казнь князя Александра Горбатого и его сына Петра, князей Сухого-Кашина, Петра Горенского, окольничего Петра Головина. Князь же Дмитрий Шевырев был посажен на кол.
   К опричному двору царь приписал часть Москвы и Перемышля, целиком – Вязьму, Можайск, Медынь, Малоярославец, Суздаль, Шую, Тотьму, Устюг. Потом опричнина будет только увеличиваться. На ее территории тут же началась «переборка людишек». Земские дворяне, не удостоенные чести быть приписанными к сему почетному ордену, насильственно выселялись из своих поместий, а на их место водворялись опричники, стремившиеся получить как можно больше прибыли с доставшихся им земель, в результате чего крестьянские хозяйства разорялись и оскудевали. Крестьяне разбегались. Всего изгнали из своих поместий около девяти тысяч помещиков. Большинство из них было ограблено и обесчещено, а кто-то в этом угаре и расстался с жизнью.
   В опричнине состояли родственники первых двух жен царя и часть бояр, пленные ливонские рыцари (такие, как Иоанн Таубе и Ейларт Краузе, с которыми мы еще встретимся в настоящем повествовании) и любители приключений из Германии (такие, как Генрих фон Штадтен), все члены Английского торгового дома и богатейшие русские купцы и промышленники, в том числе и знаменитые Строгановы. Опричное войско царя, первоначально состоявшее из одной тысячи дворян и детей боярских, с годами достигло 5–6 тысяч. В качестве символов своих жандармских функций опричник привешивал к седлу своего коня собачью голову и метлу. Это означало, что его задача – «выгрызание и выметание» измены.
   Столицей опричнины стала Александровская слобода, в которой возвели царские палаты, обнесенные рвом и крепостным валом. Опричники жили на одной улице, купцы – на другой, а все вместе это представляло собой военный лагерь, откуда никто не мог выехать или куда никто не смел въехать без царева разрешения. Иван Грозный даже пытался превратить это место в подобие монастыря, где бы он выполнял роль игумена, а его наиболее преданные опричники – роль монахов. Удивительно, но в царе каким-то неизъяснимым образом сочетались и неукротимая жестокость, и чрезмерная набожность. Видимо, правы исследователи, видящие причину этого симбиоза в болезненно-маниакальном страхе. Он боялся за свою жизнь и за свою власть. Не отсюда ли и такая жестокость по отношению к мнимым и действительным врагам? Не отсюда ли и боязнь Суда Небесного, приводящая к другой крайности – богомольному неистовству?
   Опричники практически постоянно находились в слободе, покидая царя лишь для выполнения каких-то его поручений. В промежутках между церковными бдениями и непотребными оргиями они «раскрывали» все новые и новые заговоры, чтобы показать свою полезность и преданность. В отличие от последующих представлений о «добром царе и злых царских слугах», времена Ивана Грозного были олицетворением как царской изощренной жестокости, так и вседозволенности его сатрапов.