Страница:
Уникальная роль в возвышении Сталина принадлежала Политбюро ЦК, которое, по мнению некоторых исследователей, уже в 1923–1924 годах «превратилось в гипертрофированное сверхправительство, одновременно выполнявшее функции верховного законодателя страны… Таким образом, “политику партии” определяла не партия и не ее ЦК, а узкая верхушечная группа… Наиболее важные вопросы проходили через личную сталинскую канцелярию»[32].
Именно сюда, в «личную канцелярию», а точнее, секретариат Сталина, пришел Мехлис, став в ноябре 1922 года одним из помощников генерального секретаря ЦК. О специфике его должности – помощника, а потом первого помощника и заведующего бюро Секретариата ЦК (позднее – секретного отдела ЦК) – широкая публика имеет некоторое представление по воспоминаниям политиков, управленцев высшего эшелона, военачальников в той их части, которая касается небезызвестного А.Н. Поскребышева.
Но какую же конкретную роль отводил Сталин именно Льву Захаровичу, беря его в свое ближайшее окружение? Об этом сам Мехлис предпочитал не распространяться, а архивы весьма скупы на подобные материалы. И дело тут не только в сугубой секретности документов, исходивших из сердцевины партийного аппарата – секретариата генсека. Надо также иметь в виду, что деятельность Мехлиса в этот период не носила публичного характера, само положение помощника, секретаря предполагает преимущественно личные, устные, не фиксируемые на бумаге отношения с шефом и его окружением.
Как писал американский биограф советского лидера Р. Такер, «будучи Генеральным секретарем, Сталин в 20-е годы образовал корпус личных помощников, отобранных в силу таланта, смекалки и преданности. Они держали Сталина в курсе всех событий в любой сфере, включая и международные дела, и помогали ему вырабатывать политическую линию. Они же являлись связующим звеном между ним и бюрократическим аппаратом… Личных помощников Сталина, среди которых в 20-е годы особо выделялись Товстуха и Мехлис, наделили титулом “ассистент секретаря ЦК”»[33].
Об этом периоде жизни ЦК, генсека и его аппарата более или менее подробно рассказал бывший секретарь Сталина Борис Бажанов, бежавший в 1927 году за границу и оставивший злую, но интересную и в основном достоверную книгу воспоминаний. Именуя себя помощником по Политбюро, Мехлиса он называет личным помощником генерального секретаря. Тот получает всю корреспонденцию, которая приходит лично шефу, и сам же ее докладывает. Только он да Бажанов имеют право входа к Сталину без доклада, что не позволено даже Г.О. Каннеру и И.П. Товстухе – двум другим помощникам. Всем остальным в кабинет генсека можно войти только после доклада Мехлиса.
…К моменту исчезновения КПСС с политической арены в августе 1991 года непомерно разросшийся аппарат ее ЦК занимал целый комплекс зданий в районе Старой площади. В мрачноватом сером здании, что смотрит окнами на сквер посредине площади, на пятом этаже размещалось высшее руководство. Эта традиция шла от первого генерального секретаря.
«Поднявшись на 5-й этаж, – читаем у Бажанова, – можно пойти по коридору направо – здесь Сталин, его помощники и секретариат Политбюро… Первая дверь ведет в бюро Каннера и Мехлиса. Только через него можно попасть в кабинет Сталина, и то не прямо, а пройдя сквозь комнату, где дежурит курьер…»[34]
Кроме доклада почты и упорядочения приема посетителей, Лев Захарович вместе с остальными помощниками Сталина и других секретарей ЦК готовил различную справочную информацию, принимал участие в предварительном рассмотрении вопросов, которые выносились на Политбюро, Оргбюро и Секретариат ЦК, вел необходимую переписку, следил за стенографированием заседаний руководящих органов партии, выполнял многочисленные личные поручения генсека, причем, по свидетельству Бажанова, подчас «темные» и «полутемные».
Помимо всего прочего, на сталинском секретариате лежала также обязанность формировать положительный имидж Сталина. Был установлен порядок, в соответствии с которым Товстуха, Каннер, Мехлис, а позднее Поскребышев ежедневно просматривали и визировали все материалы о нем и фотографии для печати, внося немалую лепту в раздувание культа генерального секретаря ЦК, в утверждение в сознании масс мифов типа «Сталин – это Ленин сегодня», «любимый вождь», «отец народов».
Вполне возможно, Лев Захарович и сам не сразу оказался способен оценить головокружительность той высоты, на которую столь стремительно взлетел. Новая должность, благодаря приближенности к первому лицу партии, давала ему больше возможностей, чем иному члену правительства. Лицо вроде бы техническое, чья главная задача – по крайней мере, публичная – регулировать поток бумаг и посетителей, Мехлис приобрел незримую, но вполне осязаемую власть над огромным слоем партийных и государственных чиновников, исключая пока разве что высшую элиту.
Конечно, одновременно приходилось выполнять и мелкие, порой унизительные поручения. Вождь любил позабавиться, ставя «подданных» в неловкое положение, вроде раз за разом повторявшегося подкладывания помидора на стул подслеповатому Михаилу Ивановичу Калинину. Похожее случалось и с нашим героем. Художник Борис Ефимов вспоминал, что его брату, известному журналисту Михаилу Кольцову, Мехлис сам рассказывал о службе у Сталина. Когда вождю было нечем раскурить трубку, он звонком вызывал помощника. Тот входил. Сталин требовал: «Товарищ Мехлис, спички!» После неоднократных повторений одной и той же сцены Мехлис установил на столе у Сталина специальный звонок с надписью «спички», и когда звонил этот звонок, посылал спички с курьером. Но Сталин не отказывал себе в удовольствии поиздеваться. Он звонил в основной звонок и, когда помощник появлялся в дверях, «виновато» разводил руками и с усмешкой говорил:
– Товарищ Мехлис, спички!
Любопытно, что объект сталинских шуток рассказывал об этом безо всякой обиды и даже благодушно посмеиваясь.
Его влияние еще больше возросло, когда в ноябре 1924 года он стал первым помощником Сталина и одновременно заведующим бюро Секретариата ЦК, которое действовало на правах отдела Центрального комитета.
Круг дел и обязанностей Мехлиса заметно расширился. Определенное представление об их характере дают выдержки из личной переписки его предшественника в указанной должности А.М. Назаретяна, относящейся ко второй половине 1922 года: «С одной стороны, я прохожу здесь большую школу и в курсе всей мировой и российской жизни, прохожу школу дисциплины, вырабатывается точность в работе, с этой точки зрения я доволен, с другой стороны, эта работа чисто канцелярская, кропотливая, субъективно малоудовлетворительная, черная работа, поглощающая такую уйму времени, что нельзя чихнуть и дохнуть, особенно под твердой рукой Кобы». «Коба меня здорово дрессирует. Прохожу большую, но скучнейшую школу. Пока из меня вырабатывает совершеннейшего канцеляриста и контролера над исполнением решений Политического бюро, Организационного бюро и Секретариата»[35].
Судя по всему, Мехлис сумел не поддаться валу текучки и внести в работу возглавляемой им структуры много нового, способствовавшего аппаратными средствами сосредоточению всей реальной власти в руках Политбюро и лично Сталина.
Деятельность бюро Секретариата ЦК, как, впрочем, и его заведующего Мехлиса, – одно из «белых» пятен в литературе. Дефицит информации на этот счет объясняется атмосферой крайней скрытности, конфиденциальности, а очень скоро и абсолютной тайны, в которой высшие органы РКП(б) – ВКП(б) осуществляли свою деятельность. Еще 8 ноября 1919 года Политбюро рассмотрело заявление Сталина об утечке сведений о заседаниях ЦК и приняло решение ввести такой порядок, при котором ознакомление с документами руководящих органов партии было возможным лишь для «минимального количества товарищей». Решения по наиболее серьезным вопросам в протокол не заносились[36].
С победой в Гражданской войне и укреплением большевистской власти нужды в такой закрытости, ранее оправданной обстановкой военного времени, казалось бы, больше не было. Однако наблюдалась иная закономерность: чем выше была реальная властная роль партийного органа, тем в большей степени его работа опутывалась покровом секретности, причем не только для населения и партийных масс. Различная информация все более строго дозировалась и на разных уровнях власти в зависимости от реального положения того или иного лица в ее системе.
В качестве руководителя бюро Секретариата ЦК, занимавшегося техническим обслуживанием руководящих органов ЦК, Мехлис принимал самое непосредственное участие в утверждении такого режима секретности. В бывшем Центральном партийном архиве при ЦК КПСС хранятся многие постановления, циркуляры и инструкции по этому вопросу, проекты которых принадлежат его руке. Например, постановление «О порядке сношений отделов ЦК РКП с советскими, профессиональными, кооперативными и пр. организациями», утвержденное на заседании Секретариата ЦК 17 июля 1925 года, разрешало вести переписку со сторонними государственными и общественными органами только заведующим отделами ЦК и их заместителям; при этом она должна была касаться исключительно вопросов, входящих в компетенцию отделов.
29 мая 1925 года Секретариат ЦК РКП(б) утвердил подготовленные руководителем его бюро проекты еще нескольких постановлений о порядке выдачи справок о решениях высших органов партии. Был резко ограничен круг лиц, имевших право лично запрашивать справки относительно решений: Оргбюро и Секретариата – не ниже заместителя заведующего отделом ЦК, другие лица (уровня наркома, помощника заведующего отделом ЦК) – только по вопросам соответствующего ведомства или отдела; пленума ЦК и Политбюро – только члены и кандидаты в члены ЦК и президиума ЦКК, первые помощники секретарей ЦК и заведующий бюро президиума ЦКК. При этом все справки фиксировались в специальной книге, на их выдачу требовалось разрешение заведующего бюро Секретариата ЦК, то есть самого Мехлиса, в крайнем случае, его заместителя или первых помощников секретарей ЦК[37].
В целенаправленном утверждении режима секретности принципиальный характер имеют также подготовленные Мехлисом документы, определявшие порядок регистрации, приема и отправления секретной корреспонденции, правила пользования печатями ЦК, порядок опечатывания и охраны помещений бюро Секретариата на 5-м этаже здания ЦК на Старой площади, где находились кабинет Сталина, комнаты Политбюро, шифровальное бюро, секретный архив и ряд других. Разработаны они досконально, вплоть до четких указаний, как прошивать пакет и какую ставить печать, сколько заводить контрольных карточек и какие отметки на них делать при движении документа. Безусловно, общие параметры режима секретности в постановке партийной информации задавал не заведующий бюро Секретариата ЦК. Но нет сомнений, что в лице Мехлиса руководители партии нашли талантливого, даже вдохновенного исполнителя, в полной мере разделявшего мысль о необходимости творить партийную политику в максимальной тайне.
При его непосредственном участии утвердился переживший потом десятилетия порядок рассмотрения вопросов на заседаниях Политбюро ЦК. Заведующий бюро разделял озабоченность секретарей ЦК большим процентом «лапши» из незначительных, второстепенных вопросов, поэтому была установлена следующая процедура. В течение недели каждый из помощников секретарей ЦК аккумулировал у себя поступавшие из наркоматов и других ведомств материалы для возможного рассмотрения на Политбюро. По понедельникам Лев Захарович собирал у себя помощников генерального секретаря, секретаря Политбюро, своего помощника, дежурного секретаря, ведающего контролем за исполнением ранее принятых решений, для рассмотрения предварительной повестки дня заседания Политбюро. Он заслушивал краткие доклады о результатах работы, проведенной с поступившими материалами, и решал, какие вопросы остаются в повестке дня, а какие следует исключить. Выработанный в ходе совещания документ представлялся секретарям ЦК, а затем Сталину, который и принимал окончательное решение.
Такие факты весьма выразительно свидетельствуют о чисто аппаратных, но оттого не менее значительных возможностях Мехлиса влиять на решение важнейших для партии и страны вопросов. Его не тяготила большая ответственность (к примеру, за ним оставалось последнее слово при решении, кого из номенклатурных работников можно проинформировать по тому или иному решению Оргбюро или Секретариата; в определенных случаях он был единственным, кто, кроме секретарей ЦК, мог дать разрешение снять печати с секретных помещений ЦК, и т. п.). По некоторым признакам видно, что он был не прочь расширить рамки своих обязанностей, как партийного функционера, и, если удастся, войти в круг публичных политиков. Так, в одном из документов, направленном руководству и определявшем круг лиц, которым целесообразно предоставить право присутствовать на всех заседаниях Политбюро и пленумах ЦК, он среди других назвал и себя, правда, одним из секретарей ЦК был вычеркнут из списка.
Этот период в жизни партии, в том числе ее аппарата, отмечен острой фракционной борьбой за власть, во многом незримой, но от того не менее напряженной и жестокой. Чтобы не потеряться в ее атмосфере, нужно было определиться: за кого ты? Факты говорят о том, что он, не колеблясь, с самого начала встал на сторону Сталина. В первую очередь это относится к противостоянию генсека с Троцким. В силу своего положения Мехлис не только был в курсе закулисных встреч Сталина с Каменевым и Зиновьевым, союзниками по антитроцкистскому «триумвирату», но и организационно обеспечивал их. Как и другие помощники вождя, он всецело разделял ненависть своего руководителя к Троцкому и соответственно настраивал весь аппарат бюро Секретариата.
По наблюдениям Бажанова, его коллега прибегал к «удобной маске “идейного коммуниста”. Я в нее не очень верю, я вижу, что он – оппортунист, который ко всему приспособится. Так оно и произойдет. В будущем никакие сталинские преступления его не смутят. Он будет до конца своих дней безотказно служить Сталину, но будет при этом делать вид, будто бы в сталинское превосходство верит». Похожую оценку высказал и биограф вождя Д.А. Волкогонов: «Не лишенный способностей, но с откровенно полицейским мышлением, едва ли это был человек идеи».
Вероятно, сознательным оппортунистом в подлинном смысле слова Мехлис в тот момент все же не был. Доверие к словам и делам вождя было равнозначно для него приверженности марксистской теории. Он вряд ли до конца осознавал, что та модель казарменного социализма, адептом которой он стал вслед за Сталиным, имела мало общего с марксизмом. А если и сознавал, то действовал по принципу – для теории же и хуже. Нашему герою оказалось гораздо важнее сохранять верность определенному лицу, нежели определенной теории.
Новое общество Сталин строил по своим схемам, применяя самые различные, в том числе антидемократичные, а часто и просто преступные с точки зрения морали и закона способы борьбы с политическими противниками. Под стать ему был Мехлис. Воспитанный атмосферой Гражданской войны он, как очень многие в партии, политически и нравственно был готов к авторитарным формам взаимоотношений с оппонентами, признавая честность и демократизм лишь по отношению к единомышленникам. Но позднее отказался и от этих нравственных ограничителей, по существу, руководствуясь циничным принципом: для достижения цели в борьбе с идейными противниками все средства хороши.
Лев Захарович, например, знал, что Сталин прослушивает телефонные разговоры других членов Политбюро. Знал, но полагал, что это не только вполне допустимо в отношениях между «товарищами по партии», но более того – полезно, ибо служит выявлению тайных планов оппозиционеров.
Сталин же, со своей стороны, учил своего помощника более тонким и осмотрительным приемам расправы с оппозицией. Известен случай, когда после XIV съезда ВКП(б) Мехлис высказал возмущение по поводу того, что резкие выпады идейных противников не встречают с его стороны отпора и предложил запретить такую дискредитацию высшего руководителя. На это его собеседник лишь усмехнулся в усы и дал понять, что время запретов еще не наступило: «Пускай разговаривают! Не тот враг опасен, который себя выявляет. Опасен враг скрытый, которого мы не знаем. А эти, которые все выявлены, все переписаны – время счетов с ними придет».
Хорошо знать противника, а свои планы и дела держать в тайне даже от ближайших друзей, этому Сталин тоже учил своего помощника. Следуя указаниям генерального секретаря, во второй половине 1925 года Лев Захарович приступил к активной проработке идеи создания секретного отдела ЦК вместо бюро Секретариата.
Ему принадлежит авторство структурной схемы отдела, в который предполагалось включить следующие подотделы: контрольный (функция – консолидированный контроль за выполнением решений пленумов ЦК, Политбюро, Оргбюро и Секретариата), справочно-кодификационный (систематизация решений высших органов партии за все годы ее существования, подготовка справочных материалов по этим решениям), учета и возврата документов (учет рассылки секретных документов ЦК для исполнения и информации на места, а также определенному кругу партийно-государственных руководителей и контроль над их своевременным возвратом), шифровальный (рассылка документов шифром), общий (вспомогательные операции: перепечатка документов, в том числе особо секретных, их регистрация, экспедирование, стенографирование заседаний высших органов партийного руководства). Помимо этого, в состав отдела планировалось включить секретный архив ЦК, а также два технических секретариата – пленумов ЦК и Политбюро, Оргбюро и Секретариата ЦК. В руководящее звено отдела помимо заведующего и его заместителей должны были войти также помощники секретарей ЦК[38].
Такой отдел был создан постановлением Оргбюро ЦК от 19 марта 1926 года уже после того, как Мехлис покинул свой пост. Тем не менее в своей основе структура и функции отдела продолжительное время сохранялись такими, какими он представлял их в своем проекте. В результате не только не уменьшилась, но нарастала тенденция к повышению уровня секретности работы партийного аппарата.
В бытность Мехлиса заведующим бюро Секретариата ЦК в пользу Сталина и его группировки решился вопрос о партийном архиве. Повышенное внимание к нему объяснялось не только и не столько потребностями текущей работы, сколько – об этом следует сказать особо – обострением борьбы за власть в руководстве РКП(б), в которой архивные материалы оказывались серьезным оружием в руках тех, кто ими владел.
В течение первой половины 1925 года Оргбюро и Секретариат несколько раз возвращались к вопросу о партийном архиве. Порядок использования и хранения документов был резко ужесточен. «ЦК разъясняет, – информировала партийная печать, – что подлинные документы, исходящие из ЦК и отдельных членов ЦК или адресованные им, являются собственностью партии и должны быть сосредоточены в архиве ЦК». Соответственно всем имеющим такие документы предлагалось немедленно возвратить их в подлинниках, копии допускались лишь в крайнем случае[39].
В июне по совместному докладу Мехлиса и С.И. Канатчикова, директора Архива Октябрьской революции, Оргбюро приняло решение иметь при ЦК РКП(б) два архива: общий – Истпарта (Комиссии для собирания и изучения материалов по истории Октябрьской революции и истории Российской коммунистической партии), куда передать все несекретные документы, и секретный – бюро Секретариата ЦК, сформированный из конспиративных документов. В них следовало сосредоточить документы и материалы, охватывающие все время существования партии и ранее хранившиеся в Архиве Октябрьской революции, Кремлевском архиве и Истпарте, разместив фонды на территории Кремля. Отделам ЦК разрешалось иметь в текущем делопроизводстве документы не более чем трехлетней давности, все остальные предписывалось передавать в архив.
Таким образом, во второй половине 1925 года именно Мехлис стал основным хранителем партийных секретов. Значение подведомственного ему секретного архива еще более возросло в декабре того же года, когда решением Оргбюро туда в обязательном порядке были переданы подлинники стенограмм заседаний ЦК и его комиссий, партийных съездов и конференций.
Отныне свободный доступ к такого рода документам был закрыт даже крупным аппаратчикам ЦК РКП(б). Когда Канатчиков запросил ряд материалов VIII, X, XII и XIII съездов партии, необходимых Истпарту для издания протоколов, Лев Захарович вынес вопрос на Секретариат ЦК. В пояснительной записке он написал: «Эти материалы лично (подчеркнуто Мехлисом. – Ю.Р.) выдать не считаю себя вправе, так как они относятся к сугубо секретным». В принятом решении Канатчиков обязывался представить точный перечень запрашиваемых документов и список лиц, которые будут персонально ими пользоваться, после чего предполагалось повторно рассмотреть вопрос на Секретариате ЦК.
Годы, проведенные в сталинском секретариате, бесспорно, сформировали из Мехлиса опытного работника, хорошо овладевшего чисто аппаратными приемами работы. Вместе с тем нельзя не обратить внимание на то, что он заметно выпадает из расхожего образа партаппаратчика – неторопливого, вальяжного, угодливого к начальству. В работе был очень энергичен, подвижен, трудился много и самозабвенно. Того же требовал и от подчиненных, не боясь отстаивать свое мнение перед руководством.
Со ссылкой на Александра Фадеева писатель Ф.И. Чуев приводит факт, когда Мехлис оспорил решение Сталина, восстановившего в должности технического работника, которого заведующий бюро Секретариата ЦК уволил за нарушение трудовой дисциплины. При этом генсек якобы даже говорил о Мехлисе: «С ним я ничего не могу сделать». Последнее было игрой вождя на публику, но сам факт кажется весьма реальным: Лев Захарович всегда отличался упрямством.
22 января 1926 года Секретариат ЦК ВКП(б) постановил освободить Мехлиса от обязанностей заведующего бюро Секретариата ЦК и помощника секретаря ЦК ввиду зачисления на курсы марксизма при Коммунистической академии. Чем объяснить такой поворот дела? Бажанов сводит все к проискам Товстухи, стремившегося избавиться от опасного конкурента. Несмотря на то что Товстуха действительно был назначен на место заведующего бюро Секретариата, такое объяснение представляется неубедительным, тем более что сам Бажанов свидетелем происшедшего не был, поскольку к этому времени уже бежал за границу. Даже допуская возможность какой-то аппаратной интриги, автор полагает, что уход Мехлиса из сталинского секретариата не был следствием ухудшения его отношений с генсеком. Дело скорее обстояло наоборот: включив своего помощника в ближайший кадровый резерв, вождь сознательно направил его на учебу с тем, чтобы потом иметь в нем опору на нужном уровне властной пирамиды.
Об обоснованности такого предположения лучше всего говорит дальнейшая карьера Льва Захаровича: из всех помощников вождя только он и Поскребышев заняли по прошествии времени действительно высокие посты.
Красный профессор
Именно сюда, в «личную канцелярию», а точнее, секретариат Сталина, пришел Мехлис, став в ноябре 1922 года одним из помощников генерального секретаря ЦК. О специфике его должности – помощника, а потом первого помощника и заведующего бюро Секретариата ЦК (позднее – секретного отдела ЦК) – широкая публика имеет некоторое представление по воспоминаниям политиков, управленцев высшего эшелона, военачальников в той их части, которая касается небезызвестного А.Н. Поскребышева.
Но какую же конкретную роль отводил Сталин именно Льву Захаровичу, беря его в свое ближайшее окружение? Об этом сам Мехлис предпочитал не распространяться, а архивы весьма скупы на подобные материалы. И дело тут не только в сугубой секретности документов, исходивших из сердцевины партийного аппарата – секретариата генсека. Надо также иметь в виду, что деятельность Мехлиса в этот период не носила публичного характера, само положение помощника, секретаря предполагает преимущественно личные, устные, не фиксируемые на бумаге отношения с шефом и его окружением.
Как писал американский биограф советского лидера Р. Такер, «будучи Генеральным секретарем, Сталин в 20-е годы образовал корпус личных помощников, отобранных в силу таланта, смекалки и преданности. Они держали Сталина в курсе всех событий в любой сфере, включая и международные дела, и помогали ему вырабатывать политическую линию. Они же являлись связующим звеном между ним и бюрократическим аппаратом… Личных помощников Сталина, среди которых в 20-е годы особо выделялись Товстуха и Мехлис, наделили титулом “ассистент секретаря ЦК”»[33].
Об этом периоде жизни ЦК, генсека и его аппарата более или менее подробно рассказал бывший секретарь Сталина Борис Бажанов, бежавший в 1927 году за границу и оставивший злую, но интересную и в основном достоверную книгу воспоминаний. Именуя себя помощником по Политбюро, Мехлиса он называет личным помощником генерального секретаря. Тот получает всю корреспонденцию, которая приходит лично шефу, и сам же ее докладывает. Только он да Бажанов имеют право входа к Сталину без доклада, что не позволено даже Г.О. Каннеру и И.П. Товстухе – двум другим помощникам. Всем остальным в кабинет генсека можно войти только после доклада Мехлиса.
…К моменту исчезновения КПСС с политической арены в августе 1991 года непомерно разросшийся аппарат ее ЦК занимал целый комплекс зданий в районе Старой площади. В мрачноватом сером здании, что смотрит окнами на сквер посредине площади, на пятом этаже размещалось высшее руководство. Эта традиция шла от первого генерального секретаря.
«Поднявшись на 5-й этаж, – читаем у Бажанова, – можно пойти по коридору направо – здесь Сталин, его помощники и секретариат Политбюро… Первая дверь ведет в бюро Каннера и Мехлиса. Только через него можно попасть в кабинет Сталина, и то не прямо, а пройдя сквозь комнату, где дежурит курьер…»[34]
Кроме доклада почты и упорядочения приема посетителей, Лев Захарович вместе с остальными помощниками Сталина и других секретарей ЦК готовил различную справочную информацию, принимал участие в предварительном рассмотрении вопросов, которые выносились на Политбюро, Оргбюро и Секретариат ЦК, вел необходимую переписку, следил за стенографированием заседаний руководящих органов партии, выполнял многочисленные личные поручения генсека, причем, по свидетельству Бажанова, подчас «темные» и «полутемные».
Помимо всего прочего, на сталинском секретариате лежала также обязанность формировать положительный имидж Сталина. Был установлен порядок, в соответствии с которым Товстуха, Каннер, Мехлис, а позднее Поскребышев ежедневно просматривали и визировали все материалы о нем и фотографии для печати, внося немалую лепту в раздувание культа генерального секретаря ЦК, в утверждение в сознании масс мифов типа «Сталин – это Ленин сегодня», «любимый вождь», «отец народов».
Вполне возможно, Лев Захарович и сам не сразу оказался способен оценить головокружительность той высоты, на которую столь стремительно взлетел. Новая должность, благодаря приближенности к первому лицу партии, давала ему больше возможностей, чем иному члену правительства. Лицо вроде бы техническое, чья главная задача – по крайней мере, публичная – регулировать поток бумаг и посетителей, Мехлис приобрел незримую, но вполне осязаемую власть над огромным слоем партийных и государственных чиновников, исключая пока разве что высшую элиту.
Конечно, одновременно приходилось выполнять и мелкие, порой унизительные поручения. Вождь любил позабавиться, ставя «подданных» в неловкое положение, вроде раз за разом повторявшегося подкладывания помидора на стул подслеповатому Михаилу Ивановичу Калинину. Похожее случалось и с нашим героем. Художник Борис Ефимов вспоминал, что его брату, известному журналисту Михаилу Кольцову, Мехлис сам рассказывал о службе у Сталина. Когда вождю было нечем раскурить трубку, он звонком вызывал помощника. Тот входил. Сталин требовал: «Товарищ Мехлис, спички!» После неоднократных повторений одной и той же сцены Мехлис установил на столе у Сталина специальный звонок с надписью «спички», и когда звонил этот звонок, посылал спички с курьером. Но Сталин не отказывал себе в удовольствии поиздеваться. Он звонил в основной звонок и, когда помощник появлялся в дверях, «виновато» разводил руками и с усмешкой говорил:
– Товарищ Мехлис, спички!
Любопытно, что объект сталинских шуток рассказывал об этом безо всякой обиды и даже благодушно посмеиваясь.
Его влияние еще больше возросло, когда в ноябре 1924 года он стал первым помощником Сталина и одновременно заведующим бюро Секретариата ЦК, которое действовало на правах отдела Центрального комитета.
Круг дел и обязанностей Мехлиса заметно расширился. Определенное представление об их характере дают выдержки из личной переписки его предшественника в указанной должности А.М. Назаретяна, относящейся ко второй половине 1922 года: «С одной стороны, я прохожу здесь большую школу и в курсе всей мировой и российской жизни, прохожу школу дисциплины, вырабатывается точность в работе, с этой точки зрения я доволен, с другой стороны, эта работа чисто канцелярская, кропотливая, субъективно малоудовлетворительная, черная работа, поглощающая такую уйму времени, что нельзя чихнуть и дохнуть, особенно под твердой рукой Кобы». «Коба меня здорово дрессирует. Прохожу большую, но скучнейшую школу. Пока из меня вырабатывает совершеннейшего канцеляриста и контролера над исполнением решений Политического бюро, Организационного бюро и Секретариата»[35].
Судя по всему, Мехлис сумел не поддаться валу текучки и внести в работу возглавляемой им структуры много нового, способствовавшего аппаратными средствами сосредоточению всей реальной власти в руках Политбюро и лично Сталина.
Деятельность бюро Секретариата ЦК, как, впрочем, и его заведующего Мехлиса, – одно из «белых» пятен в литературе. Дефицит информации на этот счет объясняется атмосферой крайней скрытности, конфиденциальности, а очень скоро и абсолютной тайны, в которой высшие органы РКП(б) – ВКП(б) осуществляли свою деятельность. Еще 8 ноября 1919 года Политбюро рассмотрело заявление Сталина об утечке сведений о заседаниях ЦК и приняло решение ввести такой порядок, при котором ознакомление с документами руководящих органов партии было возможным лишь для «минимального количества товарищей». Решения по наиболее серьезным вопросам в протокол не заносились[36].
С победой в Гражданской войне и укреплением большевистской власти нужды в такой закрытости, ранее оправданной обстановкой военного времени, казалось бы, больше не было. Однако наблюдалась иная закономерность: чем выше была реальная властная роль партийного органа, тем в большей степени его работа опутывалась покровом секретности, причем не только для населения и партийных масс. Различная информация все более строго дозировалась и на разных уровнях власти в зависимости от реального положения того или иного лица в ее системе.
В качестве руководителя бюро Секретариата ЦК, занимавшегося техническим обслуживанием руководящих органов ЦК, Мехлис принимал самое непосредственное участие в утверждении такого режима секретности. В бывшем Центральном партийном архиве при ЦК КПСС хранятся многие постановления, циркуляры и инструкции по этому вопросу, проекты которых принадлежат его руке. Например, постановление «О порядке сношений отделов ЦК РКП с советскими, профессиональными, кооперативными и пр. организациями», утвержденное на заседании Секретариата ЦК 17 июля 1925 года, разрешало вести переписку со сторонними государственными и общественными органами только заведующим отделами ЦК и их заместителям; при этом она должна была касаться исключительно вопросов, входящих в компетенцию отделов.
29 мая 1925 года Секретариат ЦК РКП(б) утвердил подготовленные руководителем его бюро проекты еще нескольких постановлений о порядке выдачи справок о решениях высших органов партии. Был резко ограничен круг лиц, имевших право лично запрашивать справки относительно решений: Оргбюро и Секретариата – не ниже заместителя заведующего отделом ЦК, другие лица (уровня наркома, помощника заведующего отделом ЦК) – только по вопросам соответствующего ведомства или отдела; пленума ЦК и Политбюро – только члены и кандидаты в члены ЦК и президиума ЦКК, первые помощники секретарей ЦК и заведующий бюро президиума ЦКК. При этом все справки фиксировались в специальной книге, на их выдачу требовалось разрешение заведующего бюро Секретариата ЦК, то есть самого Мехлиса, в крайнем случае, его заместителя или первых помощников секретарей ЦК[37].
В целенаправленном утверждении режима секретности принципиальный характер имеют также подготовленные Мехлисом документы, определявшие порядок регистрации, приема и отправления секретной корреспонденции, правила пользования печатями ЦК, порядок опечатывания и охраны помещений бюро Секретариата на 5-м этаже здания ЦК на Старой площади, где находились кабинет Сталина, комнаты Политбюро, шифровальное бюро, секретный архив и ряд других. Разработаны они досконально, вплоть до четких указаний, как прошивать пакет и какую ставить печать, сколько заводить контрольных карточек и какие отметки на них делать при движении документа. Безусловно, общие параметры режима секретности в постановке партийной информации задавал не заведующий бюро Секретариата ЦК. Но нет сомнений, что в лице Мехлиса руководители партии нашли талантливого, даже вдохновенного исполнителя, в полной мере разделявшего мысль о необходимости творить партийную политику в максимальной тайне.
При его непосредственном участии утвердился переживший потом десятилетия порядок рассмотрения вопросов на заседаниях Политбюро ЦК. Заведующий бюро разделял озабоченность секретарей ЦК большим процентом «лапши» из незначительных, второстепенных вопросов, поэтому была установлена следующая процедура. В течение недели каждый из помощников секретарей ЦК аккумулировал у себя поступавшие из наркоматов и других ведомств материалы для возможного рассмотрения на Политбюро. По понедельникам Лев Захарович собирал у себя помощников генерального секретаря, секретаря Политбюро, своего помощника, дежурного секретаря, ведающего контролем за исполнением ранее принятых решений, для рассмотрения предварительной повестки дня заседания Политбюро. Он заслушивал краткие доклады о результатах работы, проведенной с поступившими материалами, и решал, какие вопросы остаются в повестке дня, а какие следует исключить. Выработанный в ходе совещания документ представлялся секретарям ЦК, а затем Сталину, который и принимал окончательное решение.
Такие факты весьма выразительно свидетельствуют о чисто аппаратных, но оттого не менее значительных возможностях Мехлиса влиять на решение важнейших для партии и страны вопросов. Его не тяготила большая ответственность (к примеру, за ним оставалось последнее слово при решении, кого из номенклатурных работников можно проинформировать по тому или иному решению Оргбюро или Секретариата; в определенных случаях он был единственным, кто, кроме секретарей ЦК, мог дать разрешение снять печати с секретных помещений ЦК, и т. п.). По некоторым признакам видно, что он был не прочь расширить рамки своих обязанностей, как партийного функционера, и, если удастся, войти в круг публичных политиков. Так, в одном из документов, направленном руководству и определявшем круг лиц, которым целесообразно предоставить право присутствовать на всех заседаниях Политбюро и пленумах ЦК, он среди других назвал и себя, правда, одним из секретарей ЦК был вычеркнут из списка.
Этот период в жизни партии, в том числе ее аппарата, отмечен острой фракционной борьбой за власть, во многом незримой, но от того не менее напряженной и жестокой. Чтобы не потеряться в ее атмосфере, нужно было определиться: за кого ты? Факты говорят о том, что он, не колеблясь, с самого начала встал на сторону Сталина. В первую очередь это относится к противостоянию генсека с Троцким. В силу своего положения Мехлис не только был в курсе закулисных встреч Сталина с Каменевым и Зиновьевым, союзниками по антитроцкистскому «триумвирату», но и организационно обеспечивал их. Как и другие помощники вождя, он всецело разделял ненависть своего руководителя к Троцкому и соответственно настраивал весь аппарат бюро Секретариата.
По наблюдениям Бажанова, его коллега прибегал к «удобной маске “идейного коммуниста”. Я в нее не очень верю, я вижу, что он – оппортунист, который ко всему приспособится. Так оно и произойдет. В будущем никакие сталинские преступления его не смутят. Он будет до конца своих дней безотказно служить Сталину, но будет при этом делать вид, будто бы в сталинское превосходство верит». Похожую оценку высказал и биограф вождя Д.А. Волкогонов: «Не лишенный способностей, но с откровенно полицейским мышлением, едва ли это был человек идеи».
Вероятно, сознательным оппортунистом в подлинном смысле слова Мехлис в тот момент все же не был. Доверие к словам и делам вождя было равнозначно для него приверженности марксистской теории. Он вряд ли до конца осознавал, что та модель казарменного социализма, адептом которой он стал вслед за Сталиным, имела мало общего с марксизмом. А если и сознавал, то действовал по принципу – для теории же и хуже. Нашему герою оказалось гораздо важнее сохранять верность определенному лицу, нежели определенной теории.
Новое общество Сталин строил по своим схемам, применяя самые различные, в том числе антидемократичные, а часто и просто преступные с точки зрения морали и закона способы борьбы с политическими противниками. Под стать ему был Мехлис. Воспитанный атмосферой Гражданской войны он, как очень многие в партии, политически и нравственно был готов к авторитарным формам взаимоотношений с оппонентами, признавая честность и демократизм лишь по отношению к единомышленникам. Но позднее отказался и от этих нравственных ограничителей, по существу, руководствуясь циничным принципом: для достижения цели в борьбе с идейными противниками все средства хороши.
Лев Захарович, например, знал, что Сталин прослушивает телефонные разговоры других членов Политбюро. Знал, но полагал, что это не только вполне допустимо в отношениях между «товарищами по партии», но более того – полезно, ибо служит выявлению тайных планов оппозиционеров.
Сталин же, со своей стороны, учил своего помощника более тонким и осмотрительным приемам расправы с оппозицией. Известен случай, когда после XIV съезда ВКП(б) Мехлис высказал возмущение по поводу того, что резкие выпады идейных противников не встречают с его стороны отпора и предложил запретить такую дискредитацию высшего руководителя. На это его собеседник лишь усмехнулся в усы и дал понять, что время запретов еще не наступило: «Пускай разговаривают! Не тот враг опасен, который себя выявляет. Опасен враг скрытый, которого мы не знаем. А эти, которые все выявлены, все переписаны – время счетов с ними придет».
Хорошо знать противника, а свои планы и дела держать в тайне даже от ближайших друзей, этому Сталин тоже учил своего помощника. Следуя указаниям генерального секретаря, во второй половине 1925 года Лев Захарович приступил к активной проработке идеи создания секретного отдела ЦК вместо бюро Секретариата.
Ему принадлежит авторство структурной схемы отдела, в который предполагалось включить следующие подотделы: контрольный (функция – консолидированный контроль за выполнением решений пленумов ЦК, Политбюро, Оргбюро и Секретариата), справочно-кодификационный (систематизация решений высших органов партии за все годы ее существования, подготовка справочных материалов по этим решениям), учета и возврата документов (учет рассылки секретных документов ЦК для исполнения и информации на места, а также определенному кругу партийно-государственных руководителей и контроль над их своевременным возвратом), шифровальный (рассылка документов шифром), общий (вспомогательные операции: перепечатка документов, в том числе особо секретных, их регистрация, экспедирование, стенографирование заседаний высших органов партийного руководства). Помимо этого, в состав отдела планировалось включить секретный архив ЦК, а также два технических секретариата – пленумов ЦК и Политбюро, Оргбюро и Секретариата ЦК. В руководящее звено отдела помимо заведующего и его заместителей должны были войти также помощники секретарей ЦК[38].
Такой отдел был создан постановлением Оргбюро ЦК от 19 марта 1926 года уже после того, как Мехлис покинул свой пост. Тем не менее в своей основе структура и функции отдела продолжительное время сохранялись такими, какими он представлял их в своем проекте. В результате не только не уменьшилась, но нарастала тенденция к повышению уровня секретности работы партийного аппарата.
В бытность Мехлиса заведующим бюро Секретариата ЦК в пользу Сталина и его группировки решился вопрос о партийном архиве. Повышенное внимание к нему объяснялось не только и не столько потребностями текущей работы, сколько – об этом следует сказать особо – обострением борьбы за власть в руководстве РКП(б), в которой архивные материалы оказывались серьезным оружием в руках тех, кто ими владел.
В течение первой половины 1925 года Оргбюро и Секретариат несколько раз возвращались к вопросу о партийном архиве. Порядок использования и хранения документов был резко ужесточен. «ЦК разъясняет, – информировала партийная печать, – что подлинные документы, исходящие из ЦК и отдельных членов ЦК или адресованные им, являются собственностью партии и должны быть сосредоточены в архиве ЦК». Соответственно всем имеющим такие документы предлагалось немедленно возвратить их в подлинниках, копии допускались лишь в крайнем случае[39].
В июне по совместному докладу Мехлиса и С.И. Канатчикова, директора Архива Октябрьской революции, Оргбюро приняло решение иметь при ЦК РКП(б) два архива: общий – Истпарта (Комиссии для собирания и изучения материалов по истории Октябрьской революции и истории Российской коммунистической партии), куда передать все несекретные документы, и секретный – бюро Секретариата ЦК, сформированный из конспиративных документов. В них следовало сосредоточить документы и материалы, охватывающие все время существования партии и ранее хранившиеся в Архиве Октябрьской революции, Кремлевском архиве и Истпарте, разместив фонды на территории Кремля. Отделам ЦК разрешалось иметь в текущем делопроизводстве документы не более чем трехлетней давности, все остальные предписывалось передавать в архив.
Таким образом, во второй половине 1925 года именно Мехлис стал основным хранителем партийных секретов. Значение подведомственного ему секретного архива еще более возросло в декабре того же года, когда решением Оргбюро туда в обязательном порядке были переданы подлинники стенограмм заседаний ЦК и его комиссий, партийных съездов и конференций.
Отныне свободный доступ к такого рода документам был закрыт даже крупным аппаратчикам ЦК РКП(б). Когда Канатчиков запросил ряд материалов VIII, X, XII и XIII съездов партии, необходимых Истпарту для издания протоколов, Лев Захарович вынес вопрос на Секретариат ЦК. В пояснительной записке он написал: «Эти материалы лично (подчеркнуто Мехлисом. – Ю.Р.) выдать не считаю себя вправе, так как они относятся к сугубо секретным». В принятом решении Канатчиков обязывался представить точный перечень запрашиваемых документов и список лиц, которые будут персонально ими пользоваться, после чего предполагалось повторно рассмотреть вопрос на Секретариате ЦК.
Годы, проведенные в сталинском секретариате, бесспорно, сформировали из Мехлиса опытного работника, хорошо овладевшего чисто аппаратными приемами работы. Вместе с тем нельзя не обратить внимание на то, что он заметно выпадает из расхожего образа партаппаратчика – неторопливого, вальяжного, угодливого к начальству. В работе был очень энергичен, подвижен, трудился много и самозабвенно. Того же требовал и от подчиненных, не боясь отстаивать свое мнение перед руководством.
Со ссылкой на Александра Фадеева писатель Ф.И. Чуев приводит факт, когда Мехлис оспорил решение Сталина, восстановившего в должности технического работника, которого заведующий бюро Секретариата ЦК уволил за нарушение трудовой дисциплины. При этом генсек якобы даже говорил о Мехлисе: «С ним я ничего не могу сделать». Последнее было игрой вождя на публику, но сам факт кажется весьма реальным: Лев Захарович всегда отличался упрямством.
22 января 1926 года Секретариат ЦК ВКП(б) постановил освободить Мехлиса от обязанностей заведующего бюро Секретариата ЦК и помощника секретаря ЦК ввиду зачисления на курсы марксизма при Коммунистической академии. Чем объяснить такой поворот дела? Бажанов сводит все к проискам Товстухи, стремившегося избавиться от опасного конкурента. Несмотря на то что Товстуха действительно был назначен на место заведующего бюро Секретариата, такое объяснение представляется неубедительным, тем более что сам Бажанов свидетелем происшедшего не был, поскольку к этому времени уже бежал за границу. Даже допуская возможность какой-то аппаратной интриги, автор полагает, что уход Мехлиса из сталинского секретариата не был следствием ухудшения его отношений с генсеком. Дело скорее обстояло наоборот: включив своего помощника в ближайший кадровый резерв, вождь сознательно направил его на учебу с тем, чтобы потом иметь в нем опору на нужном уровне властной пирамиды.
Об обоснованности такого предположения лучше всего говорит дальнейшая карьера Льва Захаровича: из всех помощников вождя только он и Поскребышев заняли по прошествии времени действительно высокие посты.
Красный профессор
Благословляя Мехлиса на учебу сначала на курсы марксизма, а затем в ИКП, Сталин наверняка поручил своему, теперь уже бывшему помощнику, не только вооружиться теоретически, но заодно и надежно приглядывать за красными профессорами и теми, кто готовился таковыми стать. Не секрет, что теоретические учреждения партии дольше всех оставались заповедниками оппозиции вождю.
«До революции окончил шестиклассное еврейское училище и, кроме того, занимался самообразованием, – сообщал Лев Захарович, какие до того прошел “университеты”, в автобиографии, написанной 15 сентября 1927 года при поступлении в ИКП. – При Советской власти в порядке совместительства учился на экономическом отделении ФОНа (факультет общественных наук МГУ. – Ю.Р.), перешел условно на 3-й курс, но по условиям работы в ЦК ВКП был вынужден учебу бросить. Окончил курсы марксизма при Коммунистической академии».
Учеба в партийных вузах стала важным этапом в формировании из Мехлиса ортодоксального сталиниста. Здесь он получил богатую практику полемики с идейными противниками вождя, а поскольку обладал куда меньшими, чем они, способностями к творчеству, то интуитивно культивировал «сильные» стороны своего мышления и поведения – склонность к догматизму и трескучей демагогии, умение в случае затруднений с аргументами обрушить на оппонента политические обвинения.
Небезынтересна такая деталь – вместе с Мехлисом грыз гранит науки зловещий Николай Ежов. Что называется, пальцем в небо попал П.Н. Поспелов, будущий академик, редактор «Правды» и секретарь ЦК, а тогда заместитель заведующего отделом пропаганды и агитации ЦК ВКП(б), написав в 1937 году: «Партия послала этих двух, уже тогда выдающихся работников нашей партии на учебу, зная, какую огромную пользу партии и советскому народу могут они принести, овладев высотами революционной теории».
«До революции окончил шестиклассное еврейское училище и, кроме того, занимался самообразованием, – сообщал Лев Захарович, какие до того прошел “университеты”, в автобиографии, написанной 15 сентября 1927 года при поступлении в ИКП. – При Советской власти в порядке совместительства учился на экономическом отделении ФОНа (факультет общественных наук МГУ. – Ю.Р.), перешел условно на 3-й курс, но по условиям работы в ЦК ВКП был вынужден учебу бросить. Окончил курсы марксизма при Коммунистической академии».
Учеба в партийных вузах стала важным этапом в формировании из Мехлиса ортодоксального сталиниста. Здесь он получил богатую практику полемики с идейными противниками вождя, а поскольку обладал куда меньшими, чем они, способностями к творчеству, то интуитивно культивировал «сильные» стороны своего мышления и поведения – склонность к догматизму и трескучей демагогии, умение в случае затруднений с аргументами обрушить на оппонента политические обвинения.
Небезынтересна такая деталь – вместе с Мехлисом грыз гранит науки зловещий Николай Ежов. Что называется, пальцем в небо попал П.Н. Поспелов, будущий академик, редактор «Правды» и секретарь ЦК, а тогда заместитель заведующего отделом пропаганды и агитации ЦК ВКП(б), написав в 1937 году: «Партия послала этих двух, уже тогда выдающихся работников нашей партии на учебу, зная, какую огромную пользу партии и советскому народу могут они принести, овладев высотами революционной теории».