Страница:
Чуткая Ирэн прижалась плотнее. Была она вся такая хорошенькая, душистая.
– Как же у тебя теперь с универом? Ой, что я, идиотка, спрашиваю. Давай Джогнут, отойдем, покурим.
– Слушай, мне идти уже нужно.
– Пять минут. Тебе чуть затянуться не помешает, – открыла пачку, среди сигарет прятались две самокрутки.
– Ирка, да ты с ума сошла! – ужаснулся Женька.
– Ой, какие мы дисциплинированные. Тебя что, обнюхивают? Или детектором проверяют?
Женька вздрогнул, предчувствуя беду, но обернуться не успел.
– Так, боец Земляков, что такое происходит?
Катрин стояла в распахнутой «аляске». Злая, рослая. Яркая без всяких помад и теней.
– Ой, а вы кто? – изумилась Ирэн.
– Это мой командир… – промямлил Женька.
– Старший сержант Мезина, – рявкнула Катрин. – Вы – мама? Нет? Ну и брысь отсюда.
Пунцовый ротик Ирэн округлился:
– А вы по какому праву на меня орете?
– Ириш, ты иди, – взмолился Женька, но было уже поздно.
Взгляд сержантши упал на пачку сигарет. Ирэн успела только ойкнуть – пачка оказалась в руках светловолосой истязательницы.
– Так, «дурь» тут у нас?
– А вы что, из милиции? – воинственно поинтересовалась Ирэн.
Женька не подозревал, что почти полную пачку сигарет можно смять в шарик. У Катрин получилось с легкостью. «Мячик» увесисто стукнул Ирэн в лоб и отскочил в сугроб.
– Гэть отсюда!
Ирэн уже удирала, держась за длинную рыжую челку. Сержантша повернулась к Женьке.
– У меня и в мыслях не было! Я же не просил, – взвыл рядовой Земляков.
– Агнец невинный, – Катрин длинно сплюнула в снег. – Тискал гостью исключительно из вежливости? Ну, отгребешь.
Женька отгреб. После отбоя ему был выдан инструментарий в виде щетки и банки чистящего средства, и ночь рядовой Земляков провел, приводя в порядок санузел отдела «К». Вообще-то туалет был довольно чистый, но так казалось только на первый, сугубо непрофессиональный взгляд. Катрин пару раз заглядывала, проверяла. Зевая, объясняла разницу между чистым и девственно чистым унитазом. Женька осмелился спросить – зачем унитазу девственность? Оказалось, чтобы микробы от удивления в обморок падали. Под утро экзекуцию милостиво прекратили. Женька успел даже часок поспать до пробежки. Когда рысили по свежему снежку, Катрин сказала:
– Кстати, о девственности, дисциплине и «дури».
– Вообще-то Иришка нормальная девчонка, только легкомысленная слегка, – пробормотал Женька.
– Я об унитазе. Надо было бы тебя попросту отметелить. Не верю я в действенность затяжных педагогических унижений. Злой на меня?
– Э-э… лучше унитаз, чем иные методы. Я слышал, телесные наказания не признаются современной наукой.
– Кому ты говоришь? Я в свое время один курс педагогического отсидела. Вот же бездарно проведенное время! Еще и теперь злопамятные старшие товарищи припоминают. Вот – тебя на дрессировку подсунули. А насчет физического воздействия – ты напрасно. Пинок куда честнее любых нотаций. Там ты хоть увернуться вправе. И тонус физический такое воспитание поддерживает.
– Так точно. Можно я подумаю над этой дилеммой, товарищ старший сержант?
До второго моста бежали молча, потом Женька пропыхтел:
– Катрин, можно вопрос задать? Вы где еще учились? Я имею в виду по военному образованию?
– О, это отдельный вопрос. Отвлеченный. Давай-ка лучше я тебя по делу спрошу. Ты пойдешь?
Женька на миг задрал голову – вверху мелькали застекленные желтые фермы моста и выдохнул:
– Пойду, товарищ старший сержант. Я же вроде нужен. Готовился. И потом это ведь ненадолго.
– Ну-ну. Ты подумай в последний раз.
Свершилось всю буднично. После обеда позвал в свой кабинет майор.
– Ну, Земляков, как настроение? У нас с тобой сегодня обозначилась «точка невозврата». Решение имеешь?
– Готов идти, товарищ майор.
– Ну и славно. Подписывай.
Женька подписал очередную бумагу.
Майор сунул ее в сейф:
– А говорят, у нас молодежь несознательная. Врут. Как минимум в пяти случаях из ста определенно врут. Слушай, Евгений, ты, главное, геройствовать не готовься. Одна излишне азартная воительница у нас уже имеется – явный перебор получится. Твоя задача?
– Выполнять приказы. Уцелеть. Помочь с переводом во время вербовки.
– М-да, в целом с планом операции ты знаком. Но учти – появятся новые вводные той «кальки». Операции по безупречно разработанному плану почему-то никогда не проходят.
– Я понимаю, товарищ майор.
– Ничего ты не понимаешь. Не полностью ты готов. Беру я грех на душу. Ладно, Катрин тебя в любом случае выдернет. Шею тебе свернет, если глупости начнешь делать, но вытащит.
– Так точно. Я уловил.
– Ну-ну. Иди готовься. В шестнадцать «летучка».
Женька пошел готовиться. Готовиться к командировке на войну. Пусть в атаку бежать и не придется, но все равно. Передовая рядом будет. А в городе… Там и вообще никакой передовой не будет. Уличные бои. Хаос. И в каком подвале от снарядов ни отсиживайся, гарантий никто не даст. Черт, просто не верится.
Страшно было рядовому Землякову. Ведь не имел особой склонности к войнушке даже в глупеньком детстве. В игрушки играл чаще космические – красивые там звездолетики, скафандрики. «Вражеский флот юужан-вонги движется из-за угла галактики». Интересно, но слегка надоедает. Лучше читать сказки братьев Гримм. Тоже страшновато, таинственно.
«Площадь Дзержинского (немцы именовали «Красная площадь»), официально с ноября 41-го года по февраль 43-го – площадь Немецкой армии, с марта по август 43-го – площадь Лейбштандарта СС…
…за два года постоянное население города уменьшилось до 190 тысяч человек…»
Они будут где-то там – среди развалин. Гражданские. Женщины, дети, старики. Мертвые и живые. И еще немецкие штурмовые группы. Остатки советских дивизий. Мертвые и живые. Раненые, которых некуда и не на чем вывозить.
А если тебя ранят? Осколок бомбы или мины? То бурое острое железо. Или пуля снайпера? Да, тебя вернут сразу. Взвоет «Скорая помощь», понесет в Центральный клинический госпиталь МО. Иная медицина, совсем иная, современная. Спасительная. Впрочем, почему тебя должны ранить? Задание конкретное, важное, вдумчивое, без суеты. «Ювелирная миссия», – говорит Катрин. Переводчик жизненно необходим. Переводчика будут беречь и хранить. Вербовка – дело тонкое, толмачить нужно филигранно.
Черт, как можно отыскать конкретного вражеского офицера в охваченном боями городе? Все эти свидетельства эсэсовца-ветерана и выеденного яйца не стоят. «Я… мы… я приказал… мы выполнили молниеносно… открыли дорогу… мы с ходу ворвались». Врун хвастливый.
«Интуиция», – в один голос вторят майор с сержантшей. Ага, на субъективные способности только и надежда. Это же отдел «К».
Найти в одной из вражеских штурмовых групп нужного человека, изъять, за пару часов убедить работать на противника, отпустить.
Конечно, он верткий тип, этот Найок. Человек, запустивший механизм Мировой войны, взлетевший вверх, подвергшийся опале, угодивший на фронт, прощенный и очень вовремя сообразивший, что война проиграна. Куда он исчез из недолгого американского плена? Улизнул в Южную Америку? В Канаду? Или схлопотал пулю в затылок от своих бывших сослуживцев?
Человек, знавший много тайн. Лакомая добыча. На вырост, так сказать, приз.
Вам, товарищ рядовой, лишнего знать не положено. Следуйте за старшими товарищами, берегите свою задницу и в нужный момент точно переведите беседу, уловив все нюансы. Все.
Страшно. И думать ни о чем не хочется.
– Как оно, рядовой? Говорят, прижился? Кишка играет? Не трусь, проскочим.
Катрин позвала пить чай.
– Ну что я могу сказать? – Капитан высыпал из пакета кирпичики многослойного печенья. – Город большой, малость грязноватый. Площадь Дзержинского по старой памяти так и именуют, хотя она нынче опять же Площа Свободи. Девицы симпатичные, но в смысле моды довольно раскованные.
– Ничего не меняется, – пробурчала сержантша, разливая чай. – Понты бандеровские, девки вульгарные, а подметать опять некому.
– Ладно тебе, – капитан взял кружку, – зато у них печенье вкусное. Все, в общем, ясно. Давайте перейдем к экипировке…
– Слушай, Евгений, хватит на меня пялиться, – отдуваясь, сказала Катрин. – Иди, на стенку зависни и изложи свои мысли.
– Так я только оттуда слез, – жалобно напомнил Женька.
– Иди-иди, и не пререкайся. Я от тебя умных мыслей жду. У нас три дня осталось.
– Умных у меня нет, – сказал Женька, повисая на короткой «шведской» стенке. – Только лейтенант из меня на самом деле никакой.
– Ну, я бы на твоем месте прыгала от восторга – такая карьера головокружительная. Не успел прийти – уже звезда на погоне. Не трусь. Мы с тобой самые младшие лейтенанты. Уже не рядовой состав, но и до командного нам далеко. Сан Саныч прав – со званием приставать все-таки поменьше будут.
– Я попадусь, – обреченно сказал Женька. – Какой из меня агент? Ни черта я не знаю.
– На все вопросы отвечай робким овечьим взглядом и цитатами из учебника фонетики. Только на русском языке, разумеется. Ты переводчик, человек ученый и от чрезмерных знаний слегка двинувшийся «крышей». К тому же из Москвы – всем известно, что в столице народ высокомерный и с придурью. Не любят нас в мире, нужно честно признать. Что до боевого опыта, то ты первый раз на фронте, к тому же штабная крыса. Что с тебя взять кроме новых сапог?
– Они уже не очень новыми выглядят.
– Это мы, конечно, весьма предусмотрительно поступили, но в тех условиях любые прохоря без дыр – новые. Ладно, небось не разуют.
– А вас? – глупо брякнул Женька. – В смысле, с вас сапоги не снимут?
– С меня? С меня, скорее всего, что-нибудь другое постараются снять. Или хотя бы задрать, – Катрин кинула ладони в беспалых перчатках на талию, дразняще выгнулась. – Я кто? Натуральная б…, то есть ППЖ. Может быть, даже генеральская. Ну, на генерала мы вряд ли наткнемся, а остальные на всякий случай малость сторониться будут. К тому же мы под невидимой, но надежной защитой солидного ведомства. И товарищ капитан прикроет. Так, по крайней мере, рассчитано.
Рассчитано было хорошо. Когда Катрин хотела, выглядела она девицей высокого полета. Собственно, и так – в спортивных штанах и свободной футболке – очень даже. Возможно, именно благодаря футболке – она порядком промокла от пота, а на бюстгальтерах товарищ старший сержант экономила.
– Вы потрясающе красивая женщина, – непонятно к чему сообщил Женька.
– Да? Спасибо. Приятно услышать комплимент от неозабоченного молодого человека. Это, кстати, хорошо, что ты спокойный. С рыжей у тебя серьезно?
– Да нет, дружим просто.
– Интимная дружба – весьма ценная штука. Серьезно говорю. Что ты повис тухлой сосиской? Качайся, качайся.
Женька принялся поднимать ноги, хотя пресс уже ныл невыносимо. Наставница продолжала лупить обреченную куклу. С коротко стриженного затылка летели капли пота. Сказала, не оглядываясь:
– Слушай, ты вроде электробритвой бреешься? Я тебе станок дам. Приведешь себя в порядок. В зоне бикини и под мышками.
Женька замер с поднятыми коленями:
– Товарищ старший сержант…
– Про педикулез слыхал? Собираешься насекомых в Отдел натащить?
– Так мы всего-то на пять дней идем.
– Это ты непосредственно каждой вше будешь сообщать? Качайся, шланг гофрированный, пока я сама тебя не побрила…
Шинель, шапка-ушанка, гимнастерка с новенькими погонами. Погоны только младшему лейтенанту Землякову полагались – он москвич, в ногу с нововведениями формы одежды идет. Остальные еще устаревшие петлицы таскают. Галифе, нижнее белье. Кальсоны и рубашку Женька уже двое суток обнашивал, для убедительности и натурального запаха. Ремень с кобурой, полевая сумка, документы – все уже упаковано. Пистолет, срезанные с формы пуговицы, крючки, даже скрепки с документов – все пойдет отдельно. Металл переносит Прыжок скверно, может и неприятный эффект дать – раскалиться и вещи прожечь. Потому и пистолетные обоймы пусты. Патроны брать опасно. Могут вспыхнуть или «протухнуть», как выражается Катрин.
Утро выдалось холодным. Женька смотрел на улицу – за прутьями решетки и громоздящимися друг на друге столами (так и не хватило времени их убрать) шел снег.
В дверь кратко стукнули, заглянула Катрин.
– Мандражируешь? Естественное состояние. Ничего, сейчас отпустит.
– Да я ничего. С праздником вас, товарищ старший сержант.
– А, да я такие глупости не отмечаю. Я воинствующая мужская шовинистка. Но все равно спасибо, – Катрин усмехнулась. – Ты очки нацепи. В роль входи. В последний момент окуляры упакуем.
Женька надел очки с простыми стеклами. Окуляры круглые, прямо из кинокомедии в стиле ретро. Комендантские от смеха подохнут, углядев такой оптический прибор. Впрочем, в столовую сегодня все равно не идти. Желудок должен быть пуст, иначе после Прыжка тошнота и прочие неприятные ощущения обеспечены.
– Ничего, – сказала Катрин, прислоняясь плечом к косяку двери. – Все будет нормально. Очки тебе, кстати, идут. Весьма романтичный юноша.
– Вы тоже ничего, – пробормотал Женька.
На наставнице была распоясанная гимнастерка и сапоги в диковинном сочетании с черными джинсами.
– Сейчас галифе натяну. Я домой бегала. У меня там одинокий кактус, полила на всякий случай, – объяснила Катрин.
Женька знал, что она снимает квартиру где-то на Якиманке. Непонятно только зачем – почти все время проводит в Отделе. Впрочем, сержантша могла себе позволить некоторую экстравагантность. Например, насчет той же формы одежды – прямым матом начальника послала, когда завели дискуссию, что должна носить хорошенькая штабная переводчица – юбку или мужиковатые галифе? Победила, понятно, мужская форма одежды. Кстати, переводчицей Мезина была неподдельной – английский знала как родной. Так, по крайней мере, обмолвился Сан Саныч. Неясно, на кой черт нужна переводчица с английского в действующей армии, но решили в случае вопросов напирать на планировавшийся приезд делегации союзников. Женька уже понял, что командный состав группы не в последнюю очередь надеется на наглость и импровизацию.
Катрин вытащила из кармана джинсов мобильник:
– Бушлат накинь да выйди на свежий воздух, позвони.
– Кому?
– Дурак, что ли? Маме позвони. Только не болтай лишнего.
– Понял.
– И отцу позвони, – уже вслед сказала наставница. – Он у тебя вроде из отставных?
Мама огорчилась, что в выходные встретиться не получится. Женька сказал, что в караул заступает, на охрану архива. Пообещал сквозняков избегать. Ирэн звонку вроде бы искренне обрадовалась, даже не обиделась, когда расспросы оборвал. Вообще, почему-то было приятно слышать девичий щебет.
Поколебавшись, Женька набрал номер отца.
– Да. Слушаю, – голос у отца не изменился, все тот же резкий, пугающий.
– Пап, это я. Вот случай выдался, «трубу» на пару минут дали.
Пауза едва уловимая, и на полтона ниже:
– Ну как ты там, Жень?
– Нормально, в курс дела вошел. Народ здесь адекватный. Работа творческая.
– Мама мне говорила. Начальник у тебя демократ. Повезло.
– Это точно. Сейчас новый этап начинаем.
Пауза.
– Командировка, что ли?
– Да тут близко, в музей. Вроде как в Кубинку.
– Удачи. Жень, ты звони по возможности.
– Конечно. Только ты сам понимаешь… армия.
– Понимаю. Не расслабляйся, служи.
Вещмешки упаковывали на столе. Женькин был самый легкий. Капитан понесет спецоборудование, Екатерина – железки и оружие. Содержимое вещмешков уже тщательно запаяно в какой-то немыслимо хитрый пластик.
– Так, к аттракциону практически готовы, – отрапортовала Катрин.
– Без азарта, – хмуро попросил майор. – Давайте сюда части тела.
– С младшего лейтенанта Землякова начнем, – предложила сержантша. – А то он сейчас в обморок хлопнется.
В обморок падать Женька не собирался, но смотреть на блестящий шприц-пистолет не хотелось.
– Больно не будет, – пообещал майор как маленькому.
Пахнуло спиртом, коротко щелкнуло – левую руку охватило короткое онемение. Женька глянул на красное пятнышко у локтя, – чип-маяк уже под кожей, – теперь выдернуть военнослужащего назад смогут и в бессознательном состоянии. Хотя лучше в сознании – точность возвращения на порядок выше.
– Группа, вы готовитесь? – в комнату заглянул компьютерный старлей Шурик.
– Иди-иди, гений гигабайт, – сказал капитан. – Сейчас штаны подтянем и явимся.
– Между прочим, действительно сползают, – озабоченно заметила Катрин. – Всю торжественность момента портят.
– Может, все-таки юбку принести? – ехидно поинтересовался Варшавин. – Ведь есть в том предмете туалета свои достоинства.
– Согласна. Только тогда нам всем троим юбки несите.
Экранированные стены подвала. Площадка, выкрашенная в желтый цвет, невысокий контур ограждения. Полупустой вещмешок болтается на плече, шинель перекинута через руку. Натуральный дезертир с фальшивыми офицерскими погонами.
– Женя, ноги держи расслабленными, толчок будет…
Глава 2
– Как же у тебя теперь с универом? Ой, что я, идиотка, спрашиваю. Давай Джогнут, отойдем, покурим.
– Слушай, мне идти уже нужно.
– Пять минут. Тебе чуть затянуться не помешает, – открыла пачку, среди сигарет прятались две самокрутки.
– Ирка, да ты с ума сошла! – ужаснулся Женька.
– Ой, какие мы дисциплинированные. Тебя что, обнюхивают? Или детектором проверяют?
Женька вздрогнул, предчувствуя беду, но обернуться не успел.
– Так, боец Земляков, что такое происходит?
Катрин стояла в распахнутой «аляске». Злая, рослая. Яркая без всяких помад и теней.
– Ой, а вы кто? – изумилась Ирэн.
– Это мой командир… – промямлил Женька.
– Старший сержант Мезина, – рявкнула Катрин. – Вы – мама? Нет? Ну и брысь отсюда.
Пунцовый ротик Ирэн округлился:
– А вы по какому праву на меня орете?
– Ириш, ты иди, – взмолился Женька, но было уже поздно.
Взгляд сержантши упал на пачку сигарет. Ирэн успела только ойкнуть – пачка оказалась в руках светловолосой истязательницы.
– Так, «дурь» тут у нас?
– А вы что, из милиции? – воинственно поинтересовалась Ирэн.
Женька не подозревал, что почти полную пачку сигарет можно смять в шарик. У Катрин получилось с легкостью. «Мячик» увесисто стукнул Ирэн в лоб и отскочил в сугроб.
– Гэть отсюда!
Ирэн уже удирала, держась за длинную рыжую челку. Сержантша повернулась к Женьке.
– У меня и в мыслях не было! Я же не просил, – взвыл рядовой Земляков.
– Агнец невинный, – Катрин длинно сплюнула в снег. – Тискал гостью исключительно из вежливости? Ну, отгребешь.
Женька отгреб. После отбоя ему был выдан инструментарий в виде щетки и банки чистящего средства, и ночь рядовой Земляков провел, приводя в порядок санузел отдела «К». Вообще-то туалет был довольно чистый, но так казалось только на первый, сугубо непрофессиональный взгляд. Катрин пару раз заглядывала, проверяла. Зевая, объясняла разницу между чистым и девственно чистым унитазом. Женька осмелился спросить – зачем унитазу девственность? Оказалось, чтобы микробы от удивления в обморок падали. Под утро экзекуцию милостиво прекратили. Женька успел даже часок поспать до пробежки. Когда рысили по свежему снежку, Катрин сказала:
– Кстати, о девственности, дисциплине и «дури».
– Вообще-то Иришка нормальная девчонка, только легкомысленная слегка, – пробормотал Женька.
– Я об унитазе. Надо было бы тебя попросту отметелить. Не верю я в действенность затяжных педагогических унижений. Злой на меня?
– Э-э… лучше унитаз, чем иные методы. Я слышал, телесные наказания не признаются современной наукой.
– Кому ты говоришь? Я в свое время один курс педагогического отсидела. Вот же бездарно проведенное время! Еще и теперь злопамятные старшие товарищи припоминают. Вот – тебя на дрессировку подсунули. А насчет физического воздействия – ты напрасно. Пинок куда честнее любых нотаций. Там ты хоть увернуться вправе. И тонус физический такое воспитание поддерживает.
– Так точно. Можно я подумаю над этой дилеммой, товарищ старший сержант?
До второго моста бежали молча, потом Женька пропыхтел:
– Катрин, можно вопрос задать? Вы где еще учились? Я имею в виду по военному образованию?
– О, это отдельный вопрос. Отвлеченный. Давай-ка лучше я тебя по делу спрошу. Ты пойдешь?
Женька на миг задрал голову – вверху мелькали застекленные желтые фермы моста и выдохнул:
– Пойду, товарищ старший сержант. Я же вроде нужен. Готовился. И потом это ведь ненадолго.
– Ну-ну. Ты подумай в последний раз.
Свершилось всю буднично. После обеда позвал в свой кабинет майор.
– Ну, Земляков, как настроение? У нас с тобой сегодня обозначилась «точка невозврата». Решение имеешь?
– Готов идти, товарищ майор.
– Ну и славно. Подписывай.
Женька подписал очередную бумагу.
Майор сунул ее в сейф:
– А говорят, у нас молодежь несознательная. Врут. Как минимум в пяти случаях из ста определенно врут. Слушай, Евгений, ты, главное, геройствовать не готовься. Одна излишне азартная воительница у нас уже имеется – явный перебор получится. Твоя задача?
– Выполнять приказы. Уцелеть. Помочь с переводом во время вербовки.
– М-да, в целом с планом операции ты знаком. Но учти – появятся новые вводные той «кальки». Операции по безупречно разработанному плану почему-то никогда не проходят.
– Я понимаю, товарищ майор.
– Ничего ты не понимаешь. Не полностью ты готов. Беру я грех на душу. Ладно, Катрин тебя в любом случае выдернет. Шею тебе свернет, если глупости начнешь делать, но вытащит.
– Так точно. Я уловил.
– Ну-ну. Иди готовься. В шестнадцать «летучка».
Женька пошел готовиться. Готовиться к командировке на войну. Пусть в атаку бежать и не придется, но все равно. Передовая рядом будет. А в городе… Там и вообще никакой передовой не будет. Уличные бои. Хаос. И в каком подвале от снарядов ни отсиживайся, гарантий никто не даст. Черт, просто не верится.
Страшно было рядовому Землякову. Ведь не имел особой склонности к войнушке даже в глупеньком детстве. В игрушки играл чаще космические – красивые там звездолетики, скафандрики. «Вражеский флот юужан-вонги движется из-за угла галактики». Интересно, но слегка надоедает. Лучше читать сказки братьев Гримм. Тоже страшновато, таинственно.
«Площадь Дзержинского (немцы именовали «Красная площадь»), официально с ноября 41-го года по февраль 43-го – площадь Немецкой армии, с марта по август 43-го – площадь Лейбштандарта СС…
…за два года постоянное население города уменьшилось до 190 тысяч человек…»
Они будут где-то там – среди развалин. Гражданские. Женщины, дети, старики. Мертвые и живые. И еще немецкие штурмовые группы. Остатки советских дивизий. Мертвые и живые. Раненые, которых некуда и не на чем вывозить.
А если тебя ранят? Осколок бомбы или мины? То бурое острое железо. Или пуля снайпера? Да, тебя вернут сразу. Взвоет «Скорая помощь», понесет в Центральный клинический госпиталь МО. Иная медицина, совсем иная, современная. Спасительная. Впрочем, почему тебя должны ранить? Задание конкретное, важное, вдумчивое, без суеты. «Ювелирная миссия», – говорит Катрин. Переводчик жизненно необходим. Переводчика будут беречь и хранить. Вербовка – дело тонкое, толмачить нужно филигранно.
Черт, как можно отыскать конкретного вражеского офицера в охваченном боями городе? Все эти свидетельства эсэсовца-ветерана и выеденного яйца не стоят. «Я… мы… я приказал… мы выполнили молниеносно… открыли дорогу… мы с ходу ворвались». Врун хвастливый.
«Интуиция», – в один голос вторят майор с сержантшей. Ага, на субъективные способности только и надежда. Это же отдел «К».
Найти в одной из вражеских штурмовых групп нужного человека, изъять, за пару часов убедить работать на противника, отпустить.
Конечно, он верткий тип, этот Найок. Человек, запустивший механизм Мировой войны, взлетевший вверх, подвергшийся опале, угодивший на фронт, прощенный и очень вовремя сообразивший, что война проиграна. Куда он исчез из недолгого американского плена? Улизнул в Южную Америку? В Канаду? Или схлопотал пулю в затылок от своих бывших сослуживцев?
Человек, знавший много тайн. Лакомая добыча. На вырост, так сказать, приз.
Вам, товарищ рядовой, лишнего знать не положено. Следуйте за старшими товарищами, берегите свою задницу и в нужный момент точно переведите беседу, уловив все нюансы. Все.
Страшно. И думать ни о чем не хочется.
* * *
Утром явился капитан Варварин. Неделю он провел на театре действий, любовался видами незалежного города – будущего (или прошлого?) места действия группы. Пытался прочувствовать атмосферу. В гражданской одежде Варварин почему-то казался моложе. Пожал Женьке руку:– Как оно, рядовой? Говорят, прижился? Кишка играет? Не трусь, проскочим.
Катрин позвала пить чай.
– Ну что я могу сказать? – Капитан высыпал из пакета кирпичики многослойного печенья. – Город большой, малость грязноватый. Площадь Дзержинского по старой памяти так и именуют, хотя она нынче опять же Площа Свободи. Девицы симпатичные, но в смысле моды довольно раскованные.
– Ничего не меняется, – пробурчала сержантша, разливая чай. – Понты бандеровские, девки вульгарные, а подметать опять некому.
– Ладно тебе, – капитан взял кружку, – зато у них печенье вкусное. Все, в общем, ясно. Давайте перейдем к экипировке…
* * *
Вечером Женька сидел в спортзале и смотрел, как сержантша издевается над безответным манекеном. Надо же – такие ноги изящные, а смотреть на их работу жутко.– Слушай, Евгений, хватит на меня пялиться, – отдуваясь, сказала Катрин. – Иди, на стенку зависни и изложи свои мысли.
– Так я только оттуда слез, – жалобно напомнил Женька.
– Иди-иди, и не пререкайся. Я от тебя умных мыслей жду. У нас три дня осталось.
– Умных у меня нет, – сказал Женька, повисая на короткой «шведской» стенке. – Только лейтенант из меня на самом деле никакой.
– Ну, я бы на твоем месте прыгала от восторга – такая карьера головокружительная. Не успел прийти – уже звезда на погоне. Не трусь. Мы с тобой самые младшие лейтенанты. Уже не рядовой состав, но и до командного нам далеко. Сан Саныч прав – со званием приставать все-таки поменьше будут.
– Я попадусь, – обреченно сказал Женька. – Какой из меня агент? Ни черта я не знаю.
– На все вопросы отвечай робким овечьим взглядом и цитатами из учебника фонетики. Только на русском языке, разумеется. Ты переводчик, человек ученый и от чрезмерных знаний слегка двинувшийся «крышей». К тому же из Москвы – всем известно, что в столице народ высокомерный и с придурью. Не любят нас в мире, нужно честно признать. Что до боевого опыта, то ты первый раз на фронте, к тому же штабная крыса. Что с тебя взять кроме новых сапог?
– Они уже не очень новыми выглядят.
– Это мы, конечно, весьма предусмотрительно поступили, но в тех условиях любые прохоря без дыр – новые. Ладно, небось не разуют.
– А вас? – глупо брякнул Женька. – В смысле, с вас сапоги не снимут?
– С меня? С меня, скорее всего, что-нибудь другое постараются снять. Или хотя бы задрать, – Катрин кинула ладони в беспалых перчатках на талию, дразняще выгнулась. – Я кто? Натуральная б…, то есть ППЖ. Может быть, даже генеральская. Ну, на генерала мы вряд ли наткнемся, а остальные на всякий случай малость сторониться будут. К тому же мы под невидимой, но надежной защитой солидного ведомства. И товарищ капитан прикроет. Так, по крайней мере, рассчитано.
Рассчитано было хорошо. Когда Катрин хотела, выглядела она девицей высокого полета. Собственно, и так – в спортивных штанах и свободной футболке – очень даже. Возможно, именно благодаря футболке – она порядком промокла от пота, а на бюстгальтерах товарищ старший сержант экономила.
– Вы потрясающе красивая женщина, – непонятно к чему сообщил Женька.
– Да? Спасибо. Приятно услышать комплимент от неозабоченного молодого человека. Это, кстати, хорошо, что ты спокойный. С рыжей у тебя серьезно?
– Да нет, дружим просто.
– Интимная дружба – весьма ценная штука. Серьезно говорю. Что ты повис тухлой сосиской? Качайся, качайся.
Женька принялся поднимать ноги, хотя пресс уже ныл невыносимо. Наставница продолжала лупить обреченную куклу. С коротко стриженного затылка летели капли пота. Сказала, не оглядываясь:
– Слушай, ты вроде электробритвой бреешься? Я тебе станок дам. Приведешь себя в порядок. В зоне бикини и под мышками.
Женька замер с поднятыми коленями:
– Товарищ старший сержант…
– Про педикулез слыхал? Собираешься насекомых в Отдел натащить?
– Так мы всего-то на пять дней идем.
– Это ты непосредственно каждой вше будешь сообщать? Качайся, шланг гофрированный, пока я сама тебя не побрила…
Шинель, шапка-ушанка, гимнастерка с новенькими погонами. Погоны только младшему лейтенанту Землякову полагались – он москвич, в ногу с нововведениями формы одежды идет. Остальные еще устаревшие петлицы таскают. Галифе, нижнее белье. Кальсоны и рубашку Женька уже двое суток обнашивал, для убедительности и натурального запаха. Ремень с кобурой, полевая сумка, документы – все уже упаковано. Пистолет, срезанные с формы пуговицы, крючки, даже скрепки с документов – все пойдет отдельно. Металл переносит Прыжок скверно, может и неприятный эффект дать – раскалиться и вещи прожечь. Потому и пистолетные обоймы пусты. Патроны брать опасно. Могут вспыхнуть или «протухнуть», как выражается Катрин.
Утро выдалось холодным. Женька смотрел на улицу – за прутьями решетки и громоздящимися друг на друге столами (так и не хватило времени их убрать) шел снег.
В дверь кратко стукнули, заглянула Катрин.
– Мандражируешь? Естественное состояние. Ничего, сейчас отпустит.
– Да я ничего. С праздником вас, товарищ старший сержант.
– А, да я такие глупости не отмечаю. Я воинствующая мужская шовинистка. Но все равно спасибо, – Катрин усмехнулась. – Ты очки нацепи. В роль входи. В последний момент окуляры упакуем.
Женька надел очки с простыми стеклами. Окуляры круглые, прямо из кинокомедии в стиле ретро. Комендантские от смеха подохнут, углядев такой оптический прибор. Впрочем, в столовую сегодня все равно не идти. Желудок должен быть пуст, иначе после Прыжка тошнота и прочие неприятные ощущения обеспечены.
– Ничего, – сказала Катрин, прислоняясь плечом к косяку двери. – Все будет нормально. Очки тебе, кстати, идут. Весьма романтичный юноша.
– Вы тоже ничего, – пробормотал Женька.
На наставнице была распоясанная гимнастерка и сапоги в диковинном сочетании с черными джинсами.
– Сейчас галифе натяну. Я домой бегала. У меня там одинокий кактус, полила на всякий случай, – объяснила Катрин.
Женька знал, что она снимает квартиру где-то на Якиманке. Непонятно только зачем – почти все время проводит в Отделе. Впрочем, сержантша могла себе позволить некоторую экстравагантность. Например, насчет той же формы одежды – прямым матом начальника послала, когда завели дискуссию, что должна носить хорошенькая штабная переводчица – юбку или мужиковатые галифе? Победила, понятно, мужская форма одежды. Кстати, переводчицей Мезина была неподдельной – английский знала как родной. Так, по крайней мере, обмолвился Сан Саныч. Неясно, на кой черт нужна переводчица с английского в действующей армии, но решили в случае вопросов напирать на планировавшийся приезд делегации союзников. Женька уже понял, что командный состав группы не в последнюю очередь надеется на наглость и импровизацию.
Катрин вытащила из кармана джинсов мобильник:
– Бушлат накинь да выйди на свежий воздух, позвони.
– Кому?
– Дурак, что ли? Маме позвони. Только не болтай лишнего.
– Понял.
– И отцу позвони, – уже вслед сказала наставница. – Он у тебя вроде из отставных?
Мама огорчилась, что в выходные встретиться не получится. Женька сказал, что в караул заступает, на охрану архива. Пообещал сквозняков избегать. Ирэн звонку вроде бы искренне обрадовалась, даже не обиделась, когда расспросы оборвал. Вообще, почему-то было приятно слышать девичий щебет.
Поколебавшись, Женька набрал номер отца.
– Да. Слушаю, – голос у отца не изменился, все тот же резкий, пугающий.
– Пап, это я. Вот случай выдался, «трубу» на пару минут дали.
Пауза едва уловимая, и на полтона ниже:
– Ну как ты там, Жень?
– Нормально, в курс дела вошел. Народ здесь адекватный. Работа творческая.
– Мама мне говорила. Начальник у тебя демократ. Повезло.
– Это точно. Сейчас новый этап начинаем.
Пауза.
– Командировка, что ли?
– Да тут близко, в музей. Вроде как в Кубинку.
– Удачи. Жень, ты звони по возможности.
– Конечно. Только ты сам понимаешь… армия.
– Понимаю. Не расслабляйся, служи.
Вещмешки упаковывали на столе. Женькин был самый легкий. Капитан понесет спецоборудование, Екатерина – железки и оружие. Содержимое вещмешков уже тщательно запаяно в какой-то немыслимо хитрый пластик.
– Так, к аттракциону практически готовы, – отрапортовала Катрин.
– Без азарта, – хмуро попросил майор. – Давайте сюда части тела.
– С младшего лейтенанта Землякова начнем, – предложила сержантша. – А то он сейчас в обморок хлопнется.
В обморок падать Женька не собирался, но смотреть на блестящий шприц-пистолет не хотелось.
– Больно не будет, – пообещал майор как маленькому.
Пахнуло спиртом, коротко щелкнуло – левую руку охватило короткое онемение. Женька глянул на красное пятнышко у локтя, – чип-маяк уже под кожей, – теперь выдернуть военнослужащего назад смогут и в бессознательном состоянии. Хотя лучше в сознании – точность возвращения на порядок выше.
– Группа, вы готовитесь? – в комнату заглянул компьютерный старлей Шурик.
– Иди-иди, гений гигабайт, – сказал капитан. – Сейчас штаны подтянем и явимся.
– Между прочим, действительно сползают, – озабоченно заметила Катрин. – Всю торжественность момента портят.
– Может, все-таки юбку принести? – ехидно поинтересовался Варшавин. – Ведь есть в том предмете туалета свои достоинства.
– Согласна. Только тогда нам всем троим юбки несите.
Экранированные стены подвала. Площадка, выкрашенная в желтый цвет, невысокий контур ограждения. Полупустой вещмешок болтается на плече, шинель перекинута через руку. Натуральный дезертир с фальшивыми офицерскими погонами.
– Женя, ноги держи расслабленными, толчок будет…
Глава 2
8 марта 1943 года.
625-й день войны
25-я гвардейская сд при поддержке 179-й отдельной танковой бригады пятые сутки сдерживает атаки частей 48-го немецкого корпуса на рубеже Тарановка – Змиев. Западнее танковый корпус СС прорвал фронт. Дивизия «Лейбштандарт Адольф Гитлер» вошла в прорыв и стремительно движется вдоль Полтавского шоссе к Люботину.
7 часов 45 минут.
Два километра севернее села Артюховка
Громыхало. Все небо громыхало. Сотрясались низкие серые тучи, судорожно вздыхала опушка соснового леса. Порой разрывы слышались особенно четко, Женька сгибался, едва не стукаясь подбородком о колени. Сидеть было сыро – сдуру первым делом нацепил шинель, теперь, скорчившись, даже затянуть брючный ремень не удавалось.
– Черт его знает, – бормотал капитан Варварин, спешно вшивая крючок в ворот гимнастерки, – лес здесь какой-то чахлый. Изменилось все.
– Да хрен с ним, – Катрин надорвала зубами драгоценную упаковку нанопленки, вытряхнула на расстеленную шинель кобуры с пистолетами, портупеи и фляги. – Главное, к немцам не плюхнулись. А лес – его тут много в шестидесятые насажали, в годы мрачного москальского засилья. Ты его в «нуле» разросшимся видел, облагороженным.
– Вдоль опушки двинем, там болотце должно быть, сориентируемся. Евгений, хватит сутулиться, – сказал капитан, обрывая нитку. – Ты теперь офицер, хоть и младший. Проявляй ответственность, веди наблюдение. А то застукают нас тут в неглиже, стыда не оберешься. И спокойнее, спокойнее. Далеко снаряды ложатся, не зацепят.
– Понял, – Женька выбрался из ложбинки, замер, стоя на коленях. Что тут наблюдать? Впереди виднелся невысокий, прозрачный осинник. Налево – тропка вдоль сосняка. Островки подтаявшего тяжелого снега, разбухшая земля, на тропинке видны оплывшие отпечатки подошв. Пробежали здесь несколько человек, возможно, и сегодня это случилось. Больше никаких следов человеческого присутствия. Кроме угрожающего гула со всех сторон. Неужели все вокруг обстреливают? Может, в лесу немцы накапливаются? Прямо здесь, за спиной?
– Женька, шинель давай. Фурнитуру прилеплю.
Без шинели стало вовсе холодно. Женька сидел на корточках, ежась, смотрел на мертвый осинник. Стыли промокшие колени. За спиной шепотом материлась сержантша, орудовала иглой. Капитан уже перестал казаться островком снега – накинул поверх исподнего гимнастерку.
– Катя, в темпе, в темпе.
– Ладно, потом по-настоящему прилеплю. Наряжайся, Земляков…
Бежали вдоль островков снега. Мягкая хвоя пружинила под ногами, иногда подошвы сапог предательски скользили по размокшей земле. Капитан двигался первым, вещмешок скакал по его бурой спине. Неудобная вещь. Женька нес свой в руке – из-за легкости поклажа сваливалась с плеча. Кобура пистолета похлопывала по боку. Чувство нереальности происходящего лишь усиливалось. Группа двигалась прямо к охающим вздохам разрывов. Женька чувствовал, как внутри нарастает чувство протеста – зачем туда? Зачем вообще все это придумали? За спиной чуть слышно топали сапоги сержантши. Конвой, да? А ведь не имели вы права. Не имели…
Тропинка начала забирать вправо, капитан на миг приостановился:
– Срежем, а, Кать?
– Давай, там вроде повыше, осмотримся.
Промоина, полная серого снега, несколько деревьев. Яма, вокруг вывернутый желтоватый песок. Воронка? Щепа, скрюченная проволока, невнятное смятое железо – кое-где на нем еще заметны чешуйки защитной краски. Что-то серое, распластанное. Стертый каблук с налипшими сосновыми иглами. Женька шарахнулся.
– Спокойно! – Сержантская рука крепко приложила между лопаток, заставила скакнуть через обломанные ветви.
– Там мертвый! Убитый!
– Спокойно. Насмотришься еще.
Между крайних деревьев тянулись ямки – неглубокие – несколько лопат желтого мокрого песка, выброшенных поверх хвои. Впереди широкая ложбина: разбросанные воронки, россыпи песка и земли, торчали из-под снега бурые колючки репейника. Дальше по гребню виднелся покосившийся плетень, еще что-то оплывшее, разрушенное.
Капитан рассматривал безлюдный гребень. Женька прижался к стволу сосны. Легкие жгло от бега, из-под шапки тек пот, но вместе с тем и холодом пробирало. Господи, сыро-то здесь как! Наверняка прохватит. Пневмония, она ведь…
На пологом спуске неожиданно вспух черный куст взрыва. С опозданием донесся свист, глухой грохот. Женька плотнее прижался к слабо пахнущему смолой стволу. Вот теперь начало колотить по-настоящему. Даже колени дергались.
– Кать, ты где шныряешь? – не оглядываясь, спросил капитан.
– Вот, шанцевый инструмент раздобыла, – Катерина присела рядом. В ее руках была саперная лопатка с ободранным, размочаленным черенком.
– Ну и на кой черт тебе оно нужно?
– Да так, руки занять, – довольно злобно объяснила Катрин.
– Брось. Не те сейчас правила. Парня успокой, и жучим дальше. Лог неприятный, но обходить его вообще непонятно как.
Катрин подняла глаза на подопечного. Женька вгляделся в живые, чуждые серому мартовскому небу изумруды и пробормотал:
– Мне не по себе, товарищ старший сержант.
– Еще бы. Вполне тебя понимаю. Самой неуютно. Особенно без оружия, – Катрин сердито пощупала локтем кобуру с пустым пистолетом. – Херня какая-то, а не ситуация. Вроде принудительного стриптиза. Но пока альтернативы нет. Слушай, студент-переводчик, ты только не отстраняйся от происходящего. Все это всерьез. По-настоящему. Работать нужно. Так что пулям кланяйся и попу береги. Давай лопатку в порядок приведем – все-таки инструмент.
Она скребла куском железки разлохмаченную рукоять лопатки, Женька как мог помогал, отковыривал щепочки. Предавались этому творческому занятию минуты две, пока капитан не поинтересовался:
– Ну, отполировали орудие производства?
– Да, можно лапами браться, – Катрин критически осмотрела шанцевый инструмент. – Что там с обстановкой?
– Серая обстановка, без оптики не разглядишь, – буркнул Варварин. – Если вы успокоились, давайте перебираться ближе к селу. Что-то там оживление назревает.
Женька с ужасом расслышал прерывистый треск – за скатом работали пулеметы. За гулом канонады потрескивание казалось комариным, несерьезным, но ведь это же по людям палят!
– Да соберись же ты, – спокойно сказала Катрин. – Война, люди бой ведут. Ты чего-то другого ожидал? Держи вот – если по нам стучать начнут, ползи, макушку прикрывай. В тебе мозги – самое ценное.
Женька машинально сжал изуродованную рукоять лопатки.
– Вообще-то нам только до подошвы ската добраться, дальше само пойдет, – сказал капитан. – И вообще, нечего рассиживаться. Врозь идем. Если стреляют, то следуем перебежками. Уловил, Земляков?
– Так точно, – пробормотал Женька, чувствуя, как сводит промокшие ноги.
Бежали. Женька оказался справа, прыгал через репейники и заснеженные ямы, сжимал изо всей силы глупую лопатку. Полы шинели путались в ногах, мешали бежать. Склон приближался медленно, ложбина отсюда казалась чудовищно широкой. Громыхнул на склоне разрыв, Женька упал, увидел, что остальные бегут, кинулся догонять. Остаться одному было невыносимо страшно.
Теперь бежали вверх. Склон разбух от стаявшего снега, на сапоги липла грязь. Все оскальзывались, Катрин грубо и коротко выругалась.
Наверху, у плетня стукнул выстрел. Визгливо закричали:
– Стой, стрелять буду!
– Я те, б…, выстрелю! – немедленно заорал капитан. – Не видишь, что свои? Тетеря слепая, твою…
Из окопа, вырытого в пяти шагах от плетня, смотрели двое бойцов.
– Что ж вы, сучьи дети… – капитан, уперся руками в колени и принялся, отдуваясь, распекать сидящих в «секрете».
625-й день войны
25-я гвардейская сд при поддержке 179-й отдельной танковой бригады пятые сутки сдерживает атаки частей 48-го немецкого корпуса на рубеже Тарановка – Змиев. Западнее танковый корпус СС прорвал фронт. Дивизия «Лейбштандарт Адольф Гитлер» вошла в прорыв и стремительно движется вдоль Полтавского шоссе к Люботину.
7 часов 45 минут.
Два километра севернее села Артюховка
Громыхало. Все небо громыхало. Сотрясались низкие серые тучи, судорожно вздыхала опушка соснового леса. Порой разрывы слышались особенно четко, Женька сгибался, едва не стукаясь подбородком о колени. Сидеть было сыро – сдуру первым делом нацепил шинель, теперь, скорчившись, даже затянуть брючный ремень не удавалось.
– Черт его знает, – бормотал капитан Варварин, спешно вшивая крючок в ворот гимнастерки, – лес здесь какой-то чахлый. Изменилось все.
– Да хрен с ним, – Катрин надорвала зубами драгоценную упаковку нанопленки, вытряхнула на расстеленную шинель кобуры с пистолетами, портупеи и фляги. – Главное, к немцам не плюхнулись. А лес – его тут много в шестидесятые насажали, в годы мрачного москальского засилья. Ты его в «нуле» разросшимся видел, облагороженным.
– Вдоль опушки двинем, там болотце должно быть, сориентируемся. Евгений, хватит сутулиться, – сказал капитан, обрывая нитку. – Ты теперь офицер, хоть и младший. Проявляй ответственность, веди наблюдение. А то застукают нас тут в неглиже, стыда не оберешься. И спокойнее, спокойнее. Далеко снаряды ложатся, не зацепят.
– Понял, – Женька выбрался из ложбинки, замер, стоя на коленях. Что тут наблюдать? Впереди виднелся невысокий, прозрачный осинник. Налево – тропка вдоль сосняка. Островки подтаявшего тяжелого снега, разбухшая земля, на тропинке видны оплывшие отпечатки подошв. Пробежали здесь несколько человек, возможно, и сегодня это случилось. Больше никаких следов человеческого присутствия. Кроме угрожающего гула со всех сторон. Неужели все вокруг обстреливают? Может, в лесу немцы накапливаются? Прямо здесь, за спиной?
– Женька, шинель давай. Фурнитуру прилеплю.
Без шинели стало вовсе холодно. Женька сидел на корточках, ежась, смотрел на мертвый осинник. Стыли промокшие колени. За спиной шепотом материлась сержантша, орудовала иглой. Капитан уже перестал казаться островком снега – накинул поверх исподнего гимнастерку.
– Катя, в темпе, в темпе.
– Ладно, потом по-настоящему прилеплю. Наряжайся, Земляков…
Бежали вдоль островков снега. Мягкая хвоя пружинила под ногами, иногда подошвы сапог предательски скользили по размокшей земле. Капитан двигался первым, вещмешок скакал по его бурой спине. Неудобная вещь. Женька нес свой в руке – из-за легкости поклажа сваливалась с плеча. Кобура пистолета похлопывала по боку. Чувство нереальности происходящего лишь усиливалось. Группа двигалась прямо к охающим вздохам разрывов. Женька чувствовал, как внутри нарастает чувство протеста – зачем туда? Зачем вообще все это придумали? За спиной чуть слышно топали сапоги сержантши. Конвой, да? А ведь не имели вы права. Не имели…
Тропинка начала забирать вправо, капитан на миг приостановился:
– Срежем, а, Кать?
– Давай, там вроде повыше, осмотримся.
Промоина, полная серого снега, несколько деревьев. Яма, вокруг вывернутый желтоватый песок. Воронка? Щепа, скрюченная проволока, невнятное смятое железо – кое-где на нем еще заметны чешуйки защитной краски. Что-то серое, распластанное. Стертый каблук с налипшими сосновыми иглами. Женька шарахнулся.
– Спокойно! – Сержантская рука крепко приложила между лопаток, заставила скакнуть через обломанные ветви.
– Там мертвый! Убитый!
– Спокойно. Насмотришься еще.
Между крайних деревьев тянулись ямки – неглубокие – несколько лопат желтого мокрого песка, выброшенных поверх хвои. Впереди широкая ложбина: разбросанные воронки, россыпи песка и земли, торчали из-под снега бурые колючки репейника. Дальше по гребню виднелся покосившийся плетень, еще что-то оплывшее, разрушенное.
Капитан рассматривал безлюдный гребень. Женька прижался к стволу сосны. Легкие жгло от бега, из-под шапки тек пот, но вместе с тем и холодом пробирало. Господи, сыро-то здесь как! Наверняка прохватит. Пневмония, она ведь…
На пологом спуске неожиданно вспух черный куст взрыва. С опозданием донесся свист, глухой грохот. Женька плотнее прижался к слабо пахнущему смолой стволу. Вот теперь начало колотить по-настоящему. Даже колени дергались.
– Кать, ты где шныряешь? – не оглядываясь, спросил капитан.
– Вот, шанцевый инструмент раздобыла, – Катерина присела рядом. В ее руках была саперная лопатка с ободранным, размочаленным черенком.
– Ну и на кой черт тебе оно нужно?
– Да так, руки занять, – довольно злобно объяснила Катрин.
– Брось. Не те сейчас правила. Парня успокой, и жучим дальше. Лог неприятный, но обходить его вообще непонятно как.
Катрин подняла глаза на подопечного. Женька вгляделся в живые, чуждые серому мартовскому небу изумруды и пробормотал:
– Мне не по себе, товарищ старший сержант.
– Еще бы. Вполне тебя понимаю. Самой неуютно. Особенно без оружия, – Катрин сердито пощупала локтем кобуру с пустым пистолетом. – Херня какая-то, а не ситуация. Вроде принудительного стриптиза. Но пока альтернативы нет. Слушай, студент-переводчик, ты только не отстраняйся от происходящего. Все это всерьез. По-настоящему. Работать нужно. Так что пулям кланяйся и попу береги. Давай лопатку в порядок приведем – все-таки инструмент.
Она скребла куском железки разлохмаченную рукоять лопатки, Женька как мог помогал, отковыривал щепочки. Предавались этому творческому занятию минуты две, пока капитан не поинтересовался:
– Ну, отполировали орудие производства?
– Да, можно лапами браться, – Катрин критически осмотрела шанцевый инструмент. – Что там с обстановкой?
– Серая обстановка, без оптики не разглядишь, – буркнул Варварин. – Если вы успокоились, давайте перебираться ближе к селу. Что-то там оживление назревает.
Женька с ужасом расслышал прерывистый треск – за скатом работали пулеметы. За гулом канонады потрескивание казалось комариным, несерьезным, но ведь это же по людям палят!
– Да соберись же ты, – спокойно сказала Катрин. – Война, люди бой ведут. Ты чего-то другого ожидал? Держи вот – если по нам стучать начнут, ползи, макушку прикрывай. В тебе мозги – самое ценное.
Женька машинально сжал изуродованную рукоять лопатки.
– Вообще-то нам только до подошвы ската добраться, дальше само пойдет, – сказал капитан. – И вообще, нечего рассиживаться. Врозь идем. Если стреляют, то следуем перебежками. Уловил, Земляков?
– Так точно, – пробормотал Женька, чувствуя, как сводит промокшие ноги.
Бежали. Женька оказался справа, прыгал через репейники и заснеженные ямы, сжимал изо всей силы глупую лопатку. Полы шинели путались в ногах, мешали бежать. Склон приближался медленно, ложбина отсюда казалась чудовищно широкой. Громыхнул на склоне разрыв, Женька упал, увидел, что остальные бегут, кинулся догонять. Остаться одному было невыносимо страшно.
Теперь бежали вверх. Склон разбух от стаявшего снега, на сапоги липла грязь. Все оскальзывались, Катрин грубо и коротко выругалась.
Наверху, у плетня стукнул выстрел. Визгливо закричали:
– Стой, стрелять буду!
– Я те, б…, выстрелю! – немедленно заорал капитан. – Не видишь, что свои? Тетеря слепая, твою…
Из окопа, вырытого в пяти шагах от плетня, смотрели двое бойцов.
– Что ж вы, сучьи дети… – капитан, уперся руками в колени и принялся, отдуваясь, распекать сидящих в «секрете».