Страница:
Так что при всем желании эта легендарная парочка все же на первопроходцев пути из варяг в греки никак не тянет.
Что дальше было, вы, наверное, помните. Главное для нас тут, что Олег идет на Киев через Смоленск и Любечь. То есть как раз вдоль пути из варяг в греки. И то, что у него к моменту прихода в Киев есть ладьи, о чем летописец и сообщает (как я вам выше и обещал).
Надпись времен царя Симеона с упоминанием титула «олг таркан»
В общем, вполне можно было бы признать, что Олег путь прошел. Правда, опять не ясно, когда у него появились ладьи. Ведь он мог ими разжиться и в Смоленске. Но это так, мелкие придирки.
Вот, что действительно важно: если верить летописцу, до тех пор, пока Олег не подошел к «горам Киевским», он не знал, что в Киеве сидят Аскольд и Дир. А ведь уходили они от Рюрика, если придерживаться традиционной версии, на памяти Олега. Стало быть, ушли – и как в воду канули? Интересно, как это совместить с существованием торгового пути между Новгородом и Киевом? По всему выходит, что в это время (по летописи – 882 год) никакого сообщения между двумя городами не было, иначе новгородский воевода, бывший регентом при малолетнем князе (я не вижу пока необходимости вдаваться в споры о датировках жизни Рюриковичей), не мог не знать, кто занимает княжеский стол в Киеве. Больше того, похоже, и в Смоленске, и даже в Любиче об этом не знали. Иначе сказали бы Олегу, и он заранее приготовился бы к захвату города, а не экспромтом выдумывал историю про купцов. Может, отдельные смельчаки по Днепру и плавали в соседние города, но, уж точно, это не было регулярным сообщением.
А вообще разве доказано, что Олег шел в Киев из Новгорода? Да, так утверждает Повесть временных лет. Но… еще в XIX веке ряд исследователей высказывалb сомнение в истинности этого утверждения. Особо серьезные возражения появились уже в нынешние времена, когда стало можно опять открыто критиковать традиционные представления. Так Никитин[49] обратил внимание на титулование Олега в договоре с Византией «светлым князем» (кстати, надо заметить – не только его, но и находящихся под его рукой других князей). Но, как справедливо указывает историк, византийцы к титулованию относились всегда очень серьезно. Право называться так, а не иначе нужно было еще доказать. В Византии близкий к этому титул «сиятельный» (illustris) употреблялся только по отношению к высшим придворным чинам или вообще родственникам императора. На Западе «светлость» (serenissimus) – это владетельный князь.
Откуда же взялось такое титулование у Олега? На Руси того времени его не было, в Скандинавских странах – тоже. Никитин предполагает: Олег пришел из Европы и вся история с захватом им Киева вообще разворачивается на Дунае! То есть Киев – не тот!
Идею Никитина подхватывает С.Э. Цветков, выстраивая версию того, что Олег был героем великоморавской истории[50]. При этом он придает решающее значение арабским источникам (Ибн Русте), где сообщается, что «и упомянутый глава, которого они называют “главой глав” («ра ис ар-руаса»), зовется у них свиет-малик»[51]. «Свиет-малик» еще Б.Н. Заходер, выдающийся ученый-востоковед, объяснил как «светлый князь». И связал с традиционными для славян составляющими имен-титулов: Святослав, Святополк.
При этом С.Э. Цветков подчеркивает, что шведский исследователь Л. Грот, занимаясь вопросом: русская легенда о Олеге Вещем была первоначальной или во многом совпадающая с ней скандинавская сага об Одде Стреле? – пришел к выводу о невозможности применения понятия «светлый» в германоязычных странах к язычнику. По словам шведского ученого, «у нас нет никаких оснований подозревать, что заимствование эпитетов-титулов “свет/свят” шло в обратном порядке (из древнегерманских языков), их исконно древнерусское происхождение и раннее и широкое распространение в древнерусской духовной культуре и политической практике… исключают такие предположения»[52].
Дальше Цветков анализирует возможное местоположение столицы «свиет-малика» Ибн Русте и приходит к выводу, что упомянутый город Джарваб (или, как допускают востоковеды из-за вариативности чтения многих арабских слов, Хорват) располагался на Карпатах, где жили «белые хорваты» русских летописей. А в конце IX века на эту территорию распространялась власть Великой Моравии. И историк полагает, что на Карпатах сидел русский князь, после поражения Великой Моравии от венгров ставший независимым и занявший Киев на Днепре. В качестве аргумента для последнего он использует те летописи, по которым Олег представляется Аскольду и Диру «подугорским гостем». А Угорскими горами в летописи названы Карпаты. Есть еще в Киеве конца XI – начала X века могилы, носящие явные следы моравского влияния (об этом позже, в разделе археологии).
Версия, конечно, любопытная, хотя и далеко не бесспорная.
Кстати, с именем у вещего князя действительно не все в порядке. Норманисты производят его от Helgi («святой»). Но мы уже цитировали Грота: слово «святой» предполагает в германских языках обязательное крещение его носителя. Язычник святым зваться не может. Стало быть, по выводу шведского ученого, имя это появилось у скандинавов только после крещения Швеции и Норвегии. А это произошло, как мы знаем, позже времен Олега Вещего.
Зато Олег неплохо выводится из древнеболгарского титула «олг». На юге Болгарии, на границе с Византией, обнаружена надпись времен царя Симеона, на которой упомянут «Теодор, олг таркан» – Теодор, правитель области».
Либо Олег может выводиться из славянского «ол». В последнем случае, как отмечал еще С.А. Гедеонов, мы имеем дело с чередованием «ол – вел» в массе славянских имен: Олек – Велек, Олен – Велен. Значение то же самое, что и в тюркском «великий». Есть еще и иранское Халег – творец, на которое указывает А.Г. Кузьмин. В любом случае значения близкие и вполне подходящие для традиционных для того времени имен титулов. И связаны все эти имена с югом. При этом тут нет указанной Гротом натяжки. Скорее, следует вслед за шведом предположить, что имя в значении «великий» потом пришло к северным германцам уже как «святой», поскольку во время его появления на севере «великим» уже мог зваться только защитник христианства.
В общем, с какой стороны ни посмотри на историю Олега Вещего, подтверждения существования пути из варяг в греки мы не получим. Если позволить себе роскошь остаться на почве ПВЛ, летопись дает нам совершенно бесценное указание на отсутствие освоенного торгового пути из Новгорода в Киев в конце IX века. Еще раз подчеркну: Олег не знал, кто правит в Киеве! Ну а если принять южную версию, тогда совсем «ой»! Опять больше, чем плавание от Киева до Черного моря, не получим.
К тому же Новгородская первая летопись вообще историю Олега и Игоря излагает по-своему. В ней Олег – только воевода при Игоре. И на Константинополь воины Игоря ходят в 6428 и 6430 годах от Рождества Христова, то есть вроде бы позже похода Олега, но раньше похода Игоря. В общем, если мы хотим опираться на ПВЛ, придется признать, что новгородцы о делах Игоря плохо знают. Или, может, это совсем другие Игорь и Олег? Но это уже тема для отдельной книги.
Ольга вроде бы ездила на север «…и устави по Мьсте повосты и дани, и по Лузе оброки и дани…»[53]. Однако укажем, что ни о каких судах летописец не говорит, зато сообщает, что «и сани ее стоять въ Плескове». Получается, по северу она ездила (если ездила) зимой. Как тут не вспомнить Микляева!
Опять же про Ольгу последнее время многие ученые начинают говорить, что она была не из Пскова, а из болгарской Плиски. Эту версию последовательно отстаивает, к примеру, Никитин. Впрочем, и здесь современные историки следуют по стопам исследователей XIX века. Еще архимандрит Леонтий (Кавалин) обнаружил среди рукописей, принадлежавших А.С. Уварову, сборник XV века, где сообщалось, что «Игоря же Олегъ жени въ Болгарехъ, поятъ за него княжну именем Олгу и бе мудра вельми»[54]. Эту же идею потом активно поддерживал Иловайский.
Что, если подумать, достаточно логично. Все-таки Ольга – особая статья в древней русской истории. Да и не только в древней. Считай, до царевны Софьи правительницы-женщины у нас больше не было. И Софья, между прочим, не рискнула именоваться царицей. Это уж потом, после бардака в вопросах престолонаследия, вызванного петровским указом, у нас царицы-правительницы появились. А раньше (с древнейших времен) на Руси тоже лилиям негоже было прясть.
И вдруг Ольга, такое впечатление, именуется княгиней не потому, что она – жена князя. У нее свой город (Вышгород), в который она, победив древлян, отправляет часть дани. Ее принимают в Константинополе как правящую княгиню. Больше того, некоторые исследователи считают, что принимают ее не просто как главу чужого государства, а еще и как родственницу императора. Например, ее допускают во внутренние покои императорского дворца, что не разрешалось послам и вообще интстранцам. Французский исследователь Ж.П. Ариньон, анализируя описание приема Ольги, оставленное Константином Багрянородным, полагает, что принимали ее по чину «опоясанной патрикии».
Даже Святослав, вроде бы законный князь с момента смерти отца, в Киеве, пока живет мать, практически не бывает. И в поездке в Константинополь не участвует. Похоже, все решает Ольга.
Так почему она такая особенная? Вот тут и появляется объяснение: Ольга – не безродная перевозчица (как в легенде) и даже не знатная славянская или скандинавская женщина, а болгарка из рода тамошних царей. Которые, кстати, как раз в это время находились в родстве с византийскими императорами, поскольку здравствовавший в тот момент царь Болгарии Петр Симеонович был женат на Марии Ирине, внучке императора Романа Лакапина.
При этом Плиска была древней столицей Болгарии, а в середине X века там располагался архиепископ. То есть город этот был культурным центром. Ну а что Плесков (так писали Псков в древности) и Плиска (Плискова) по звучанию очень похожи, это давным-давно ученые заметили.
Вот и получается, что Ольга с севером не связана, а ее сани в Пскове – более поздний «экспонат». Ну захотелось псковичам, знавшим из летописи, что знаменитая княгиня была их землячкой, вроде, заиметь от нее какой-то раритет. Ничего, вон сколько африканских стран теперь за право быть родиной Ганнибалов бьются!
Хотя кое-что любопытное в упоминании именно Луги и Мсты как мест, где княгиня, занявшаяся первой упорядочением взимания налогов с граждан, развернула бурную деятельность, есть. По большому счету, здесь описан путь из Финского залива на Волгу. Но если признать, что данное место летописи действительности соответствует, тогда оно, как и в случае с Олегом, работает как раз против сторонников пути из варяг в греки. Потому что Ольга ставит погосты и дани не по Ловати и Днепру, а на Волжском пути. И какой же из них тогда нужно признать работающим?
Я, правда, склоняюсь больше к теории о болгарском (южнославянском) происхождении Ольги. Там есть еще и такое соображение. Если отойти от совершенно не реальных дат жизни Игоря и Ольги, а исходить из возраста Святослава и соображений о том, сколько лет должно было быть его родителям к моменту его зачатия, получится: женились они где-то около 940 года. То есть как раз тогда, когда Игорь на Константинополь через Болгарию ходил. И когда у русов с болгарами были очень хорошие отношения, что подтверждает Константин Багрянородный (достигая земель болгар русы купцы могли уже не бояться за свою жизнь и товары). Так что женитьба на княжне с Дуная была вполне логичным поступком для нацеленного на юг князя с берегов Днепра.
Но продолжим. В большом летописном рассказе о войне Владимира с Ярополком ни слова о водном пути и о ладьях нет. Больше того, под Киевом Владимир строит лагерь, огражденный рвом: «…и стояше Володимеръ обрывся на Дорогожичи, межю Дорогожичемъ и Капичемъ, и есть ров и до сего дне»[55]. Если у него был ладейный флот, то и располагаться лагерь должен был у воды, логично? И вообще, когда князь пользуется судами, летописец об этом не забывает: «В лето 6493. Иде Володимиръ на Болгары съ Добрынею, уемъ своимъ, в лодьях, а Торкы берегомъ приведе на конехъ»[56].
Есть в рассказе о братоубийственной войне Владимировичей и еще одна «лодья». Та, на которой убили Глеба. И тут вот что интересно. Глеб Муромский в Киев отправляется через… Смоленск. Причем по летописному рассказу похоже, что до Смоленска он идет сушей, на конях (на Волге его конь ломает ногу, но не сказано, что он меняет «транспорт») и лишь там пересаживается на «насады».
О чем это может говорить? Ну, например, о том, что водный путь к Киеву начинался у Смоленска. И именно здесь путешествующие разживались «лодьями». Может быть, и Ярослав здесь же получил суда для похода на Киев? Может, так же, как Глеб не мог прийти почему-то водой с Волги, новгородцы тоже вынуждены были пользоваться сухопутными путями до Днепра?
Есть и другой момент, на который справедливо указал Сергей Цветков: собираясь идти на отказавшегося платить дань и засевшего в Новгороде Ярослава, Владимир велит «требите путь и мостите мостъ». То есть налаживает не водный, а сухой путь. «Если даже и прав Данилевский, полагая, что в данном случае “автор летописи устами Владимира косвенно процитировал пророка Исайю: “И сказал: поднимайте, поднимайте, равняйте путь, убирайте преграду с пути”, то все равно, пусть и чужими словами, летописец отразил реальное обстоятельство: чтобы попасть в начале XI в. Из Киева в Новгород, требовались специальные инженерные мероприятия», – пишет Цветков[58].
Но в любом случае Ярослав – это уже XI век. То есть время, на которое существование пути из варяг в греки сторонники этой версии сами не распространяют. Хотя бы потому, что большинство из них – норманисты, а признать, что во времена Ярослава по русским рекам туда-сюда шлялись норманнские купцы, даже им трудно.
Так же сушей пришли в 1201 году в Новгород мириться варяги, с которыми вышло размирье в 1188 году. И среди путей, которые новгородцы указывают ганзейским купцам в договорах 1269 и 1301 годов, лишь один – водный (невский), остальные – сухопутные.
Приведу, чтобы не быть голословным, тексты новгородских грамот, касающихся путей на запад в XIII веке.
«Я, князь Ярослав Ярославич, сгадав с посадником Павшей, с тысяцким господином Ратибором, и со старостами, и со всем Новгородом, и с немецким послом Генриком Вулленпунде из Любека, с Лудольфом Добриссике и Яковом Куринге, готами, подтвердил мир и написал нашу правду согласно вашим грамотам, для вас, немецких сынов, и готов, и всего латинского языка, старый мир о пути по Неве за Котлингом от Готского берега и обратно, от Новгорода до Котлинга… А не возьмут они новгородского посла, и учинится что между Новгородом и Котлингом, князю и новгородцам до того дела нет… А приедет гость на Неву и понадобится ему дерево или мачтовый лес, рубить их ему по обоим берегам реки, где захочет. А поймают вора между Котлингом и Ладогой, везти его в Ладогу и там его судить по его преступлению; а поймают вора между Ладогой и Новгородом, судить его в Новгороде по его преступлению. А приедут немцы и готы по Волхову к порогу, то требовать им пороговых лоцманов без задержки, и сажать в свои корабли добрых людей и платить им, как исстари было, но не больше. А приедет гость вверх в Гостинополье, он дает столько, сколько исстари давал, но не больше. А лоцману, нанятому на проезд вниз по Неве и обратно вверх, получать на прокорм 5 марок кун или один окорок; а был он нанят от Новгорода до Ладоги и обратно вверх, то 3 марки кун или пол‑окорока на прокорм. А разобьется ладья, которая поехала за товаром или которая нагружена товаром, то за ту ладью платить не надо, а за наем ладьи платить надо… Кто приехал по Неве, тому и обратно ехать по Неве, а приехал сухим путем, то и обратно ему ехать сухим путем без пакости».
Это договор 1269 года, самый подробный из всех документов, в которых говорится о пути из Новгорода на Запад. В 1301 году соглашение было совсем коротким, подтверждавшим прежние договоренности. Разница лишь в том, что пишется о трех сухопутных маршрутах при одном водном. Пути эти – Вотский, Лужский и Псковский, исходными пунктами которых со стороны Запада являлись, соответственно, Ревель, Нарва и южнобалтийские города. Из них самым главным и самым важным был Псковский, связывающий Русь с Южной Балтикой и сохранивший свое значение во времена Ганзейского союза. По нему издревле через Литву в Новгород и Псков шли купцы из Любека, Ростока, Штральзунда, Гринсвальда, Штеттина и других городов балтийского Поморья.
О путях «горою и водою», связывающих Новгород с его западными партнерами, говорится в договорах, заключенных в 1323, 1338, 1371, 1372, 1392, 1420, 1421, 1474, 1481, 1493, 1509 и в 1514 годах. В пяти последних указывается, что теперь ведут эти пути только в прибалтийские города «на Юрьев… и на Ригу, и к Колывани, и на Ругодиво».
По сути, из договора 1269 года следует, что в это время (и несколько раньше, хотя и не ясно, насколько раньше) действовал путь из Финского залива по Неве. Причем для его прохождения нужно было, очевидно, брать лоцманов: одного – от Новгорода до Ладоги, второго – от Ладоги до острова Котлин (нынешнего Кронштадта). При этом лоцману, работающему на невском отрезке пути, нужно платить почти вдвое больше, чем на ладожском. Поскольку это, в общем-то, не согласуется с расстояниями, остается только предположить, что прохождение Невы представляется более сложным.
Но это, повторю, документы гораздо более поздних времен. Да и относятся они только к пути из Балтики до Ильменя. О существовании маршрута с Ильменя на Днепр тут тоже речи нет.
Зато можно привести еще ряд свидетельств, заставляющих думать, что по крайней мере в XI–XII веках путем по Ловати не пользовались. К примеру, полоцкий князь Брячислав из новгородского похода 1021 года возвращается по Шелоне и Судоме (каким путем он идет на Новгород, не ясно), судя по тому, где его застиг Ярослав. А в 1167 году, когда Мстислав Полоцкий и Роман Смоленский осаждают Великие Луки, та часть жителей, которая не захотела «забиваться» в осаду, бежит «не вниз по Ловати, под защиту Новгорода, а в Псков»[60]. Интересное поведение для людей, которые уже века три должны были бы быть связаны с Новгородом постоянно функционирующим торговым путем.
Насонов считает, что дело тут в совместной для великолукцев и псковичей защите новгородско-полоцкой границы, которая-де сближала их больше, чем торговые связи с Новгородом. Но ему, как стороннику существования пути из варяг в греки, ничего иного и не оставалось. Мы же заметим: скорее, речь может идти о том, что даже среднее течение Ловати, не говоря уже о верховьях, осваивали не с севера или юга, а с запада.
Кстати, между Великой (впадающей в Чудское озеро, а там через Нарову – в Балтику) и Ушой (притоком Дриссы, впадающей в Западную Двину) волок – километра два. Причем ведет он из солидного озера Верято в столь же приличное Ашо. И у заливчика на Верято название-то очень говорящее – озеро Волоченец (см. карту 4).
Что-то напрашивается вопрос: не является ли это еще одним более удобным путем из Балтики на Днепр?
Карта 4. Район озера Верято
Еще о Ловати. В 1233 году, идя в поход на Литву, князь Ярослав Всеволодович «съ новгородьци, въседавъше въ насады, а инии на конихъ, поидоша по нихъ по Ловоти; и яко быша у Моравиина, и въспятишася лодьиници оттоле въ городъ, и князь я отпусти: недостало бо у нихъ бяше хлеба; а самъ поиде съ коньникы по нихъ»[61]. Моравьин – это, по утверждению Бернштейна-Когана, «Муравеина, к северу от Холма». Не знаю, не нашел на карте, но не верить ему у меня основания нет. Если это так, то интересно, что отпустили суда из района Холма, то есть значительно выше Великих Лук. Основанием для этого, правда, летописец выдвигает отсутствие хлеба (еды) для лодейного флота, а не непроходимость реки. Но как минимум это значит, что в тех краях пищей было разжиться негде.
И еще один интересный документ я обнаружил в том же сборнике «Вопросов географии», что и статья Бернштейна-Когана. В ней описан некий указатель путей из Новгорода во все стороны[62]. Это выписка из новгородских изгонных (то есть ямщицких) книг. Датированы они вполне обоснованно 1601–1609 гг. В документе указаны дороги, идущие из Новгорода и по бывшим его землям с указанием, где какие ямщицкие станции есть на них и сколько между ними верст.
Так вот, в списке этом наряду с сухими указаны и водные пути. Надо так понимать, те, которые в начале XVII века использовались. Водных путей совсем немного. Во-первых, это Лужский путь («А водяным путем рекою Лугою по станам…»), ведущий от Тесово до Ивангорода по Луге, Росони и Нарве. На нем указаны три пристани («стана») и три города (Тесов, Ям и Ивангород). Причем из указателя ясно, что от Новгорода до Тесово нужно ехать сухим путем.
б. Откуда шел Олег Вещий?
Зато вполне тянул бы Олег Вещий. «Поиде Олег, поимъ воя многи… и приде къ Смоленьску съ Кривичи, и прiя градъ, и посади мужъ свои; оттуда поиде внизъ, и взя Любець, и посади мужъ свои. И придоста къ горам Киевьскимъ, и уведа Олегъ, яко Осколдъ и Диръ княжита, и похорони вои в лодьяхъ…»[48]Что дальше было, вы, наверное, помните. Главное для нас тут, что Олег идет на Киев через Смоленск и Любечь. То есть как раз вдоль пути из варяг в греки. И то, что у него к моменту прихода в Киев есть ладьи, о чем летописец и сообщает (как я вам выше и обещал).
В общем, вполне можно было бы признать, что Олег путь прошел. Правда, опять не ясно, когда у него появились ладьи. Ведь он мог ими разжиться и в Смоленске. Но это так, мелкие придирки.
Вот, что действительно важно: если верить летописцу, до тех пор, пока Олег не подошел к «горам Киевским», он не знал, что в Киеве сидят Аскольд и Дир. А ведь уходили они от Рюрика, если придерживаться традиционной версии, на памяти Олега. Стало быть, ушли – и как в воду канули? Интересно, как это совместить с существованием торгового пути между Новгородом и Киевом? По всему выходит, что в это время (по летописи – 882 год) никакого сообщения между двумя городами не было, иначе новгородский воевода, бывший регентом при малолетнем князе (я не вижу пока необходимости вдаваться в споры о датировках жизни Рюриковичей), не мог не знать, кто занимает княжеский стол в Киеве. Больше того, похоже, и в Смоленске, и даже в Любиче об этом не знали. Иначе сказали бы Олегу, и он заранее приготовился бы к захвату города, а не экспромтом выдумывал историю про купцов. Может, отдельные смельчаки по Днепру и плавали в соседние города, но, уж точно, это не было регулярным сообщением.
А вообще разве доказано, что Олег шел в Киев из Новгорода? Да, так утверждает Повесть временных лет. Но… еще в XIX веке ряд исследователей высказывалb сомнение в истинности этого утверждения. Особо серьезные возражения появились уже в нынешние времена, когда стало можно опять открыто критиковать традиционные представления. Так Никитин[49] обратил внимание на титулование Олега в договоре с Византией «светлым князем» (кстати, надо заметить – не только его, но и находящихся под его рукой других князей). Но, как справедливо указывает историк, византийцы к титулованию относились всегда очень серьезно. Право называться так, а не иначе нужно было еще доказать. В Византии близкий к этому титул «сиятельный» (illustris) употреблялся только по отношению к высшим придворным чинам или вообще родственникам императора. На Западе «светлость» (serenissimus) – это владетельный князь.
Откуда же взялось такое титулование у Олега? На Руси того времени его не было, в Скандинавских странах – тоже. Никитин предполагает: Олег пришел из Европы и вся история с захватом им Киева вообще разворачивается на Дунае! То есть Киев – не тот!
Идею Никитина подхватывает С.Э. Цветков, выстраивая версию того, что Олег был героем великоморавской истории[50]. При этом он придает решающее значение арабским источникам (Ибн Русте), где сообщается, что «и упомянутый глава, которого они называют “главой глав” («ра ис ар-руаса»), зовется у них свиет-малик»[51]. «Свиет-малик» еще Б.Н. Заходер, выдающийся ученый-востоковед, объяснил как «светлый князь». И связал с традиционными для славян составляющими имен-титулов: Святослав, Святополк.
При этом С.Э. Цветков подчеркивает, что шведский исследователь Л. Грот, занимаясь вопросом: русская легенда о Олеге Вещем была первоначальной или во многом совпадающая с ней скандинавская сага об Одде Стреле? – пришел к выводу о невозможности применения понятия «светлый» в германоязычных странах к язычнику. По словам шведского ученого, «у нас нет никаких оснований подозревать, что заимствование эпитетов-титулов “свет/свят” шло в обратном порядке (из древнегерманских языков), их исконно древнерусское происхождение и раннее и широкое распространение в древнерусской духовной культуре и политической практике… исключают такие предположения»[52].
Дальше Цветков анализирует возможное местоположение столицы «свиет-малика» Ибн Русте и приходит к выводу, что упомянутый город Джарваб (или, как допускают востоковеды из-за вариативности чтения многих арабских слов, Хорват) располагался на Карпатах, где жили «белые хорваты» русских летописей. А в конце IX века на эту территорию распространялась власть Великой Моравии. И историк полагает, что на Карпатах сидел русский князь, после поражения Великой Моравии от венгров ставший независимым и занявший Киев на Днепре. В качестве аргумента для последнего он использует те летописи, по которым Олег представляется Аскольду и Диру «подугорским гостем». А Угорскими горами в летописи названы Карпаты. Есть еще в Киеве конца XI – начала X века могилы, носящие явные следы моравского влияния (об этом позже, в разделе археологии).
Версия, конечно, любопытная, хотя и далеко не бесспорная.
Кстати, с именем у вещего князя действительно не все в порядке. Норманисты производят его от Helgi («святой»). Но мы уже цитировали Грота: слово «святой» предполагает в германских языках обязательное крещение его носителя. Язычник святым зваться не может. Стало быть, по выводу шведского ученого, имя это появилось у скандинавов только после крещения Швеции и Норвегии. А это произошло, как мы знаем, позже времен Олега Вещего.
Зато Олег неплохо выводится из древнеболгарского титула «олг». На юге Болгарии, на границе с Византией, обнаружена надпись времен царя Симеона, на которой упомянут «Теодор, олг таркан» – Теодор, правитель области».
Либо Олег может выводиться из славянского «ол». В последнем случае, как отмечал еще С.А. Гедеонов, мы имеем дело с чередованием «ол – вел» в массе славянских имен: Олек – Велек, Олен – Велен. Значение то же самое, что и в тюркском «великий». Есть еще и иранское Халег – творец, на которое указывает А.Г. Кузьмин. В любом случае значения близкие и вполне подходящие для традиционных для того времени имен титулов. И связаны все эти имена с югом. При этом тут нет указанной Гротом натяжки. Скорее, следует вслед за шведом предположить, что имя в значении «великий» потом пришло к северным германцам уже как «святой», поскольку во время его появления на севере «великим» уже мог зваться только защитник христианства.
В общем, с какой стороны ни посмотри на историю Олега Вещего, подтверждения существования пути из варяг в греки мы не получим. Если позволить себе роскошь остаться на почве ПВЛ, летопись дает нам совершенно бесценное указание на отсутствие освоенного торгового пути из Новгорода в Киев в конце IX века. Еще раз подчеркну: Олег не знал, кто правит в Киеве! Ну а если принять южную версию, тогда совсем «ой»! Опять больше, чем плавание от Киева до Черного моря, не получим.
в. Забытая дорога
После Олега в летописных «походах из варяг в греки» наступает перерыв. Игорь и Святослав все свое внимание сосредотачивают на юге. При Игоре Новгород вообще не упоминается. Что, признайте, странно для князя, который в этом городе вроде бы сидел с детства! Тем более если торговля по маршруту Новгород – Киев играла важную роль в жизни княжества. Однако Игорь воюет на юге и дань собирает там же. В Новгороде, если верить новгородским же летописям, даже княжеского наместника нет. Первым после легендарного Гостомысла назван Константин (Коснятин), который вполне уверенно отождествляется с сыном Добрыни, действующим во времена Ярослава Мудрого.К тому же Новгородская первая летопись вообще историю Олега и Игоря излагает по-своему. В ней Олег – только воевода при Игоре. И на Константинополь воины Игоря ходят в 6428 и 6430 годах от Рождества Христова, то есть вроде бы позже похода Олега, но раньше похода Игоря. В общем, если мы хотим опираться на ПВЛ, придется признать, что новгородцы о делах Игоря плохо знают. Или, может, это совсем другие Игорь и Олег? Но это уже тема для отдельной книги.
Ольга вроде бы ездила на север «…и устави по Мьсте повосты и дани, и по Лузе оброки и дани…»[53]. Однако укажем, что ни о каких судах летописец не говорит, зато сообщает, что «и сани ее стоять въ Плескове». Получается, по северу она ездила (если ездила) зимой. Как тут не вспомнить Микляева!
Опять же про Ольгу последнее время многие ученые начинают говорить, что она была не из Пскова, а из болгарской Плиски. Эту версию последовательно отстаивает, к примеру, Никитин. Впрочем, и здесь современные историки следуют по стопам исследователей XIX века. Еще архимандрит Леонтий (Кавалин) обнаружил среди рукописей, принадлежавших А.С. Уварову, сборник XV века, где сообщалось, что «Игоря же Олегъ жени въ Болгарехъ, поятъ за него княжну именем Олгу и бе мудра вельми»[54]. Эту же идею потом активно поддерживал Иловайский.
Что, если подумать, достаточно логично. Все-таки Ольга – особая статья в древней русской истории. Да и не только в древней. Считай, до царевны Софьи правительницы-женщины у нас больше не было. И Софья, между прочим, не рискнула именоваться царицей. Это уж потом, после бардака в вопросах престолонаследия, вызванного петровским указом, у нас царицы-правительницы появились. А раньше (с древнейших времен) на Руси тоже лилиям негоже было прясть.
И вдруг Ольга, такое впечатление, именуется княгиней не потому, что она – жена князя. У нее свой город (Вышгород), в который она, победив древлян, отправляет часть дани. Ее принимают в Константинополе как правящую княгиню. Больше того, некоторые исследователи считают, что принимают ее не просто как главу чужого государства, а еще и как родственницу императора. Например, ее допускают во внутренние покои императорского дворца, что не разрешалось послам и вообще интстранцам. Французский исследователь Ж.П. Ариньон, анализируя описание приема Ольги, оставленное Константином Багрянородным, полагает, что принимали ее по чину «опоясанной патрикии».
Даже Святослав, вроде бы законный князь с момента смерти отца, в Киеве, пока живет мать, практически не бывает. И в поездке в Константинополь не участвует. Похоже, все решает Ольга.
Так почему она такая особенная? Вот тут и появляется объяснение: Ольга – не безродная перевозчица (как в легенде) и даже не знатная славянская или скандинавская женщина, а болгарка из рода тамошних царей. Которые, кстати, как раз в это время находились в родстве с византийскими императорами, поскольку здравствовавший в тот момент царь Болгарии Петр Симеонович был женат на Марии Ирине, внучке императора Романа Лакапина.
При этом Плиска была древней столицей Болгарии, а в середине X века там располагался архиепископ. То есть город этот был культурным центром. Ну а что Плесков (так писали Псков в древности) и Плиска (Плискова) по звучанию очень похожи, это давным-давно ученые заметили.
Вот и получается, что Ольга с севером не связана, а ее сани в Пскове – более поздний «экспонат». Ну захотелось псковичам, знавшим из летописи, что знаменитая княгиня была их землячкой, вроде, заиметь от нее какой-то раритет. Ничего, вон сколько африканских стран теперь за право быть родиной Ганнибалов бьются!
Хотя кое-что любопытное в упоминании именно Луги и Мсты как мест, где княгиня, занявшаяся первой упорядочением взимания налогов с граждан, развернула бурную деятельность, есть. По большому счету, здесь описан путь из Финского залива на Волгу. Но если признать, что данное место летописи действительности соответствует, тогда оно, как и в случае с Олегом, работает как раз против сторонников пути из варяг в греки. Потому что Ольга ставит погосты и дани не по Ловати и Днепру, а на Волжском пути. И какой же из них тогда нужно признать работающим?
Я, правда, склоняюсь больше к теории о болгарском (южнославянском) происхождении Ольги. Там есть еще и такое соображение. Если отойти от совершенно не реальных дат жизни Игоря и Ольги, а исходить из возраста Святослава и соображений о том, сколько лет должно было быть его родителям к моменту его зачатия, получится: женились они где-то около 940 года. То есть как раз тогда, когда Игорь на Константинополь через Болгарию ходил. И когда у русов с болгарами были очень хорошие отношения, что подтверждает Константин Багрянородный (достигая земель болгар русы купцы могли уже не бояться за свою жизнь и товары). Так что женитьба на княжне с Дуная была вполне логичным поступком для нацеленного на юг князя с берегов Днепра.
Но продолжим. В большом летописном рассказе о войне Владимира с Ярополком ни слова о водном пути и о ладьях нет. Больше того, под Киевом Владимир строит лагерь, огражденный рвом: «…и стояше Володимеръ обрывся на Дорогожичи, межю Дорогожичемъ и Капичемъ, и есть ров и до сего дне»[55]. Если у него был ладейный флот, то и располагаться лагерь должен был у воды, логично? И вообще, когда князь пользуется судами, летописец об этом не забывает: «В лето 6493. Иде Володимиръ на Болгары съ Добрынею, уемъ своимъ, в лодьях, а Торкы берегомъ приведе на конехъ»[56].
г. Первопроходец Ярослав
И, наконец, наступает время Ярослава. Вот этот наверняка идет на брата Святополка водой. Поскольку в описании битвы на Днепре четко говорится: «Новгородци… реша Ярославу: “яко заутра перевеземъся на ня”, и “И вышедшее на брегъ, отринуша лодье отъ берега…”»[57] Больше того, при рассказе о Ярославе «лодьи» упоминаются еще раз, в Новгороде, когда после поражения от Болеслава Польского на Буге князь хочет бежать к варягам. Новгородцы с посадником Константином Добрыничем иссекли его «лодьи», чтобы не допустить бегства. Хочется обратить внимание: отец Ярослава Владимир тоже «бегал за море». Но… в его истории нигде «лодьи» не фигурировали. Каким путем он отбывал к варягам, какие это были варяги, где они жили – все из области догадок. А вот Ярослав явно хотел бежать морем.Есть в рассказе о братоубийственной войне Владимировичей и еще одна «лодья». Та, на которой убили Глеба. И тут вот что интересно. Глеб Муромский в Киев отправляется через… Смоленск. Причем по летописному рассказу похоже, что до Смоленска он идет сушей, на конях (на Волге его конь ломает ногу, но не сказано, что он меняет «транспорт») и лишь там пересаживается на «насады».
О чем это может говорить? Ну, например, о том, что водный путь к Киеву начинался у Смоленска. И именно здесь путешествующие разживались «лодьями». Может быть, и Ярослав здесь же получил суда для похода на Киев? Может, так же, как Глеб не мог прийти почему-то водой с Волги, новгородцы тоже вынуждены были пользоваться сухопутными путями до Днепра?
Есть и другой момент, на который справедливо указал Сергей Цветков: собираясь идти на отказавшегося платить дань и засевшего в Новгороде Ярослава, Владимир велит «требите путь и мостите мостъ». То есть налаживает не водный, а сухой путь. «Если даже и прав Данилевский, полагая, что в данном случае “автор летописи устами Владимира косвенно процитировал пророка Исайю: “И сказал: поднимайте, поднимайте, равняйте путь, убирайте преграду с пути”, то все равно, пусть и чужими словами, летописец отразил реальное обстоятельство: чтобы попасть в начале XI в. Из Киева в Новгород, требовались специальные инженерные мероприятия», – пишет Цветков[58].
Но в любом случае Ярослав – это уже XI век. То есть время, на которое существование пути из варяг в греки сторонники этой версии сами не распространяют. Хотя бы потому, что большинство из них – норманисты, а признать, что во времена Ярослава по русским рекам туда-сюда шлялись норманнские купцы, даже им трудно.
д. Более поздние источники
Все русские летописные источники о пути из варяг в греки в VIII–X веках и о людях, по нему прошедших, мы исчерпали. Не летописные мне не известны (Бриму, как мы помним, тоже). Есть договоры Новгорода и Смоленска с Ригой, Готландом и Ганзой, но относятся они к значительно более позднему времени. И при этом из Риги в Смоленск товары везут преимущественно сушей. Очень старавшийся найти свидетельства водной торговли по Двине Бернштейн-Коган (он считал Двинский путь реально действовавшим в отличие от Ловатьского) в смоленских документах сумел найти только одну строчку в договоре: «Тот та рек князю: дайте вы мне конь, я вас провожу из Смоленска и сквозе Касплю, а учаны хочу проводити с конями и до Полтеска»[59]. По его мнению, строки эти свидетельствуют о наличии водного пути, по крайней мере от Смоленска через Касплю до Полоцка. Хотя не знаю, почему. По-моему, тут говорится о том, что для сопровождения торговцев от Смоленска до Двины нужна лошадь. Ну и что, что упомянута Каспля? Это же можно считать и указанием, что путь шел вдоль нее. А учаны (суда) упомянуты только на отрезки пути не известно от какого места до Полоцка. Нет, можно, конечно, считать, что лошади нужны, чтобы тащить суда на волоках и мелях. Но, в общем, нужно признать: текст не очень ясен.Так же сушей пришли в 1201 году в Новгород мириться варяги, с которыми вышло размирье в 1188 году. И среди путей, которые новгородцы указывают ганзейским купцам в договорах 1269 и 1301 годов, лишь один – водный (невский), остальные – сухопутные.
Приведу, чтобы не быть голословным, тексты новгородских грамот, касающихся путей на запад в XIII веке.
«Я, князь Ярослав Ярославич, сгадав с посадником Павшей, с тысяцким господином Ратибором, и со старостами, и со всем Новгородом, и с немецким послом Генриком Вулленпунде из Любека, с Лудольфом Добриссике и Яковом Куринге, готами, подтвердил мир и написал нашу правду согласно вашим грамотам, для вас, немецких сынов, и готов, и всего латинского языка, старый мир о пути по Неве за Котлингом от Готского берега и обратно, от Новгорода до Котлинга… А не возьмут они новгородского посла, и учинится что между Новгородом и Котлингом, князю и новгородцам до того дела нет… А приедет гость на Неву и понадобится ему дерево или мачтовый лес, рубить их ему по обоим берегам реки, где захочет. А поймают вора между Котлингом и Ладогой, везти его в Ладогу и там его судить по его преступлению; а поймают вора между Ладогой и Новгородом, судить его в Новгороде по его преступлению. А приедут немцы и готы по Волхову к порогу, то требовать им пороговых лоцманов без задержки, и сажать в свои корабли добрых людей и платить им, как исстари было, но не больше. А приедет гость вверх в Гостинополье, он дает столько, сколько исстари давал, но не больше. А лоцману, нанятому на проезд вниз по Неве и обратно вверх, получать на прокорм 5 марок кун или один окорок; а был он нанят от Новгорода до Ладоги и обратно вверх, то 3 марки кун или пол‑окорока на прокорм. А разобьется ладья, которая поехала за товаром или которая нагружена товаром, то за ту ладью платить не надо, а за наем ладьи платить надо… Кто приехал по Неве, тому и обратно ехать по Неве, а приехал сухим путем, то и обратно ему ехать сухим путем без пакости».
Это договор 1269 года, самый подробный из всех документов, в которых говорится о пути из Новгорода на Запад. В 1301 году соглашение было совсем коротким, подтверждавшим прежние договоренности. Разница лишь в том, что пишется о трех сухопутных маршрутах при одном водном. Пути эти – Вотский, Лужский и Псковский, исходными пунктами которых со стороны Запада являлись, соответственно, Ревель, Нарва и южнобалтийские города. Из них самым главным и самым важным был Псковский, связывающий Русь с Южной Балтикой и сохранивший свое значение во времена Ганзейского союза. По нему издревле через Литву в Новгород и Псков шли купцы из Любека, Ростока, Штральзунда, Гринсвальда, Штеттина и других городов балтийского Поморья.
О путях «горою и водою», связывающих Новгород с его западными партнерами, говорится в договорах, заключенных в 1323, 1338, 1371, 1372, 1392, 1420, 1421, 1474, 1481, 1493, 1509 и в 1514 годах. В пяти последних указывается, что теперь ведут эти пути только в прибалтийские города «на Юрьев… и на Ригу, и к Колывани, и на Ругодиво».
По сути, из договора 1269 года следует, что в это время (и несколько раньше, хотя и не ясно, насколько раньше) действовал путь из Финского залива по Неве. Причем для его прохождения нужно было, очевидно, брать лоцманов: одного – от Новгорода до Ладоги, второго – от Ладоги до острова Котлин (нынешнего Кронштадта). При этом лоцману, работающему на невском отрезке пути, нужно платить почти вдвое больше, чем на ладожском. Поскольку это, в общем-то, не согласуется с расстояниями, остается только предположить, что прохождение Невы представляется более сложным.
Но это, повторю, документы гораздо более поздних времен. Да и относятся они только к пути из Балтики до Ильменя. О существовании маршрута с Ильменя на Днепр тут тоже речи нет.
Зато можно привести еще ряд свидетельств, заставляющих думать, что по крайней мере в XI–XII веках путем по Ловати не пользовались. К примеру, полоцкий князь Брячислав из новгородского похода 1021 года возвращается по Шелоне и Судоме (каким путем он идет на Новгород, не ясно), судя по тому, где его застиг Ярослав. А в 1167 году, когда Мстислав Полоцкий и Роман Смоленский осаждают Великие Луки, та часть жителей, которая не захотела «забиваться» в осаду, бежит «не вниз по Ловати, под защиту Новгорода, а в Псков»[60]. Интересное поведение для людей, которые уже века три должны были бы быть связаны с Новгородом постоянно функционирующим торговым путем.
Насонов считает, что дело тут в совместной для великолукцев и псковичей защите новгородско-полоцкой границы, которая-де сближала их больше, чем торговые связи с Новгородом. Но ему, как стороннику существования пути из варяг в греки, ничего иного и не оставалось. Мы же заметим: скорее, речь может идти о том, что даже среднее течение Ловати, не говоря уже о верховьях, осваивали не с севера или юга, а с запада.
Кстати, между Великой (впадающей в Чудское озеро, а там через Нарову – в Балтику) и Ушой (притоком Дриссы, впадающей в Западную Двину) волок – километра два. Причем ведет он из солидного озера Верято в столь же приличное Ашо. И у заливчика на Верято название-то очень говорящее – озеро Волоченец (см. карту 4).
Что-то напрашивается вопрос: не является ли это еще одним более удобным путем из Балтики на Днепр?
Еще о Ловати. В 1233 году, идя в поход на Литву, князь Ярослав Всеволодович «съ новгородьци, въседавъше въ насады, а инии на конихъ, поидоша по нихъ по Ловоти; и яко быша у Моравиина, и въспятишася лодьиници оттоле въ городъ, и князь я отпусти: недостало бо у нихъ бяше хлеба; а самъ поиде съ коньникы по нихъ»[61]. Моравьин – это, по утверждению Бернштейна-Когана, «Муравеина, к северу от Холма». Не знаю, не нашел на карте, но не верить ему у меня основания нет. Если это так, то интересно, что отпустили суда из района Холма, то есть значительно выше Великих Лук. Основанием для этого, правда, летописец выдвигает отсутствие хлеба (еды) для лодейного флота, а не непроходимость реки. Но как минимум это значит, что в тех краях пищей было разжиться негде.
И еще один интересный документ я обнаружил в том же сборнике «Вопросов географии», что и статья Бернштейна-Когана. В ней описан некий указатель путей из Новгорода во все стороны[62]. Это выписка из новгородских изгонных (то есть ямщицких) книг. Датированы они вполне обоснованно 1601–1609 гг. В документе указаны дороги, идущие из Новгорода и по бывшим его землям с указанием, где какие ямщицкие станции есть на них и сколько между ними верст.
Так вот, в списке этом наряду с сухими указаны и водные пути. Надо так понимать, те, которые в начале XVII века использовались. Водных путей совсем немного. Во-первых, это Лужский путь («А водяным путем рекою Лугою по станам…»), ведущий от Тесово до Ивангорода по Луге, Росони и Нарве. На нем указаны три пристани («стана») и три города (Тесов, Ям и Ивангород). Причем из указателя ясно, что от Новгорода до Тесово нужно ехать сухим путем.