Ютанов Николай. Орден святого понедельника

   У меня просто глаза на лоб лезли. Я чувствовал, что где-то здесь должна была быть молодая волшебная сила, Что-то должно было остаться в недрах храма науки. И где-то юные маги по-прежнему решали Единое Уравнение Мира исключительно в своих граничных условиях.
   Я мысленно раскинул перед собой план института, как учил Саваоф Баалович Один, и пошел по силовой линии мысли.
   И я нашел. Еще и еще. Их было по одному на этаж. По одному на отдел. Хельгочка Цууд, Тенгиз Гончаров, Саша фон Штиглиц, Володя Абрамакс, Юля Крыжовникова... Мне казалось, что я давно их всех знаю. Каждое имя звучало как чистая нота в сиплом оркестре.
   А потом я нашел целую группу.
   Как ни удивительно, две их комнатки находились на одном этаже с общежитием в нарушение всех санитарных норм. Маленькая группа Инфраконтурной Магии. В наше время мы и мечтать не могли о таких темах: не было ни техники, ни осмысленной теории - так, одна голая идея. Инфраконтурная магия находилась на стыке разработок по магической эманации, геометрии радуги и семи принципов Белого Гримуара. Руководил группой нудный педантичный маг - явно прибившийся откуда-то издалека, - Уро Боросович Абзу. А работали с ним три молодых магистра: веселый, легкомысленный трудоголик Ярополк Чудов-Юдов, романтический Волик Хорошниченко, бард и поэт, и смурной маг-теоретик Н. Вояка-Водкин.
   Я почувствовал незримое присутствие моих друзей-магистров. Они все оказались здесь, в этом уголке НИИЧАВО двадцать лет спустя. В одном из уголков, где еще оставалась сила нашей жизни. Магистры были печальны, за исключением Витьки, которого, как и следовало ожидать, распирала злость.
   В каких условиях работали ребята! Как боевые мечи, на стенах были развешаны тяпки для мокрицы, секачи для рыбьих голов, совки для пикировки капусты и шесты-расщепы для сбора яблок. Судя по всему, отрабатывать барщину административному голему им приходилось постоянно.
   Они сами делали чертежи приборов, сами программировали электронно-вычислительную машину "Обь-1033", сами проводили фундаментальные эфирные опыты. А Уро Боросович, если не ездил в столицу за финансированием, регулярно грузил на двадцать первую "Волгу" - машина-мечта! - колбы с сомой и амброзией, изначально предназначавшимися для смазки осей алхимических гониометров, и двигал в Китежград. Уро Боросович подъезжал к забору завода маготехники и принимался флегматично бросать через забор привезенные колбы с заветной жидкостью, а в ответ летели бруски кладенцовой стали, канистры с субстратом мертвой воды, запасные блоки для "Оби-1033" и новые умклайдеты - непривычные, странные, компактные, явно построенные на технологии сверхбольших интегральных схем. Молодежь тем временем вела работы вахтовым образом: двое творили опыты, а третий шел исполнять свой шефский долг. Потом возвращался в лабораторию, а его сменял другой и так же исправно "рубил муку и продувал макароны". Затем приезжал Абзу и, сгрузив трофеи, шел на Ученый совет - под председательством по-прежнему спящего многознатца Мориса-Иоганна-Лаврентия Пупкова-Заднего - и упрямо долдонил, что тема перспективная, что ребята хоть и молодые, но за весь персонал института свеклу драть не могут... И судя по всему, длилось это уже не первый год.
   - Витька, - сдавленным голосом сказал Эдик, - отключай.
   И Витька сорвал покрывало Майи.
   Глава восьмая
   Я говорю вам о трех превращениях..
   Фридрих Ницше
   - Да-а, - произнес Роман. - Это вам не "Драмба активирует уран"...
   Големы топтались в углу, разделенные бандерильей дубля Кристобаля Хозевича. Влага выступила на глиняных лбах, глазки посверкивали, а руки с кирпичным стуком разжимались и сжимались в кулаки.
   - Ой, мальчики, - сказала Стеллочка, судорожно сглатывая забытый кусок бутерброда. - Что же с ними делать?
   - Учить, - сказал Роман устало.
   И похлопал научного големчика по лысине.
   - Ростить, холить и лелеять, - сказал Витька, запуская руку в коробку с монпансье. - Все големы - дураки. Полные и окончательные. Мелочь пузатая. Пацаны сопливые.
   Стеллочка оценивающе посмотрела на големов.
   - Не захотят они учиться, - уверенно сказала она.
   Собравшийся народ загалдел, соглашаясь. Роман задумчиво смотрел на големчиков, мило лупающих четырьмя парами глаз.
   Дубль Хунты, заложив левую руку за спину, правой держал клинок бандерильи наизготовку. Научный големчик опасливо, шаг за шагом, отступал от него к стене. Дубль с суровым выражением на лице сделал шаг вперед.
   И тут големчик разревелся.
   - Меня нельзя, я нельзя... - завыл он. - Пропадешь! Схарчат!
   - Оставьте ребенка! - топнула ногой Стеллочка и подскочила к големчику.
   Дубль Кристобаля Хозевича опустил клинок и отошел в сторону, по-прежнему не спуская с големов глаз.
   - Не плачь, - сказала Стеллочка, гладя голема по лысине, - все будет хорошо.
   Кто-то начал предлагать големчикам сушки, пошел разговор о молоке, витаминах. Я слегка растерялся.
   - Ну что, магистры? - спросил Роман в пространство. - Они не справились, не справляются и потом не справятся. Они малы. Сейчас их Стеллочка молоком отпоит. Подраться могут, но устоять против...
   Я понял, что вновь потерял нитку детектива.
   - Ребята! - воззвал я. - Погодите! Разве не в големах дело?
   - Ну что ты, Саша, - сказал Роман, - големы - это наше, родное. Мы их делаем, мы их любим, мы им служим. И будем создавать и служить. Ведь они нас защищают.
   - От кого? - я живо вспомнил институт через двадцать лет.
   - От Левиафана, конечно, - сказал Роман, грустно улыбаясь.
   - Чудище обло, стозевно... - произнес Эдик, засовывая умклайдет во внутренний карман куртки. - И всплывет лет через пятнадцать, судя по нашим мальчикам.
   - И сожрет их, - сказал Витька.
   - Так что остается нам один вариант, - сказал Роман и потянулся.
   - Ага, - сказал Витька кровожадно, - отправиться в прошлое, в Атлантиду, в Лемурию, стать верным учителем и соратником нашим новорожденным и пройти с ними плечом к плечу тысячелетия тяжелых испытаний. И притащить сюда на блюдечке не мальчика, - Витькин палец уперся в лысину големчика, - но мужа! А лучше - двоих.
   Стеллочка ошеломленно взглянула на Корнеева.
   - Полная чушь, - мрачно сказал Витька.
   - А что, сдрейфил? - поинтересовался Эдик. Витька фыркнул.
   - Ну, если сам Корнеев сдрейфил... - протянул Роман. Что ж, найдется добрый человек.
   - Добрый молодец, - презрительно сказал Витька. - Алеша Никитич - Добрыня-попович.
   Ойра-Ойра усмехнулся и пододвинул белому мышу еще одну монпансьину.
   И я понял, что снова нам возводить форты, чистить пищали и аркебузы, драить кирасы и бончуги. И двинут вперед боевые големы человечества, чтобы защитить оное человечество от чудовища, на котором стоит мир.
   - Все, старики, - заявил Витька, - я пошел. У меня в лаборатории все скисло.
   И замер.
   В машинный зал входили Федор Симеонович Киврин и сухощавый, корректный А-Янус. Или нет - У-Янус. Я уже и раньше обращал внимание, что как минимум последние полгода я различаю наших директоров практически только по вопросу: "Мы не беседовали с вами вчера?".
   Нет, это все-таки был А-Янус.
   Федор Симеонович раскатисто поздоровался и, подойдя к големчикам, вручил каждому по карамельному карандашу в цветном полосатом фантике. Малыши принялись лизать и грызть. Три головы администратора, оттирая друг друга, по очереди жадно отхрустывали леденец. Научный големчик, поглядывая на конкурента, самодовольно хлюпал сладкой слюной в своем углу.
   - Роман Петрович! - пророкотал Киврин. - Мышь долетела удачно?
   - Вполне, - сказал Роман.
   - И стол, - вдруг сказал я.
   Мы обернулись. Возле стола стоял А-Янус и смотрел на белого мыша. Белый мыш стоял на зеленом сукне и рассматривал А-Януса. Два путешественника во времени смотрели друг на друга: мыш-первопроходец и будущий маг-контрамот, которому предстоит направиться в прошлое и, может, действительно строить и обучать големов, а может, найти там, в прошлом, первопричину грустного будущего... Но скорее всего, ему предстоит тяжелая работа путевого обходчика на Стреле Времени: шаг за шагом, день за днем проверять качество дороги, по которой двигалось человечество...
   - Надо поспешать, - сказал Федор Симеонович, - у Януса Полуэктовича осталось не так уж много времени.
   - Еще несколько месяцев, может быть, год, - сказал Ойра-Ойра. - Будем проверять и еще раз проверять.
   Федор Симеонович взглянул на меня, шумно вздохнул.
   - Что, р-ребята, - сказал он с улыбкой, - грустное будущее не по нраву? Н-ничего, н-ничего,- знать - это еще не достигать.
   Я пожал плечами. Витька скривил физиономию. Эдик вежливо улыбнулся.
   - Вот п-помню, - продолжил Федор Симеонович, - не т-так давно - т-тогда еще якобинцы в силе были - г-гадалок р-развелось, как м-мать-и-м-мачехи по оврагам. Ну я т-тоже сходил: к самой з-знаменитой в-во в-всей Шампаньской п-провинции. Н-нагадала мне п-пять д-дуэлей на следующую н-неделю...
   Киврин полез за платком, выдерживая паузу.
   - И что? - не выдержала Стеллочка.
   - Обманула, - грустно сказал Федор Симеонович, - одиннадцать 6-было д-дуэлей, м-милая.
   Стеллочка засмеялась. А с меня, словно по волшебству, спало напряжение последних дней. Даже магистры повеселели.
   - Ну, п-пойдем, К-кристо-младший, - сказал Киврин и жестом поманил дубля Кристобаля Хозевича за собой.
   - А было ли это грустное будущее? - задумчиво сказал Роман, провожая их взглядом.
   - Нет, я все-таки побежал, - заявил Витька, растворяясь в воздухе.
   - Роман Петрович, - вдруг произнес А-Янус, - если вы не возражаете, я заберу мышь.
   - Конечно, - сказал Роман, - он - ваш.
   Янус Полуэктович удалился, неся белого мыша на ладони. Народ потихоньку стал рассасываться.
   Эдик тихо отошел к големам. И пока Стеллочка поила их молоком, разложил на полу коробочки, отвертки и взялся настраивать новую версию своего этического усилителя.
   - Чего стоишь? - сказал Ойра-Ойра. - Включай "Алдан".
   - Что будем делать?
   - Как что! Работать, конечно. До обеда еще час. И словно свежий воздух хлынул мне в легкие. Я снова был счастлив: сейчас рассчитаем источник проблем, довинтим големов и...
   - Роман, - спросил я осторожно, - а что за Левиафан намерен всплыть к концу века?
   - Вспомни будущее, - сказал Роман. - Ты что, не видишь?
   И я увидел. Но это была совсем другая история.