Страница:
– А вы, стало быть, с собачкой… Погодка-то, я скажу, не для прогулок… Я бы сейчас с удовольствием в теплой компании да с горячим чайком… Рад представиться – Коркин Антон Петрович, – бодро шаркнул ножкой ночной встречный и потянулся за ручкой Люси.
Та испуганно отпрыгнула. Зато Василиса жеманно поправила свою жидкую фрикадельку на темечке и плавно протянула ладонь, широкую, как у шахтера. Мужчина хотел было приложиться к ней губами, но почему-то передумал и крепко, по-мужски, пожал, одарив Василису долгим, тоскливым взглядом. Люся насторожилась.
– Приятно было познакомиться… Пойдем, Вася, ты прям под любым кустом мужика отыщешь! – зашипела она и силком поволокла подругу к дому. Василиса честно упиралась, ее тянуло к общению, но Людмила Ефимовна была неумолима.
Одной рукой она волокла подругу подальше от сомнительного знакомства, а другой управляла поводком, на конце которого держался шаловливый щенок. Малыш все-таки проявил свою шкодливую сущность – с размаху кинулся в грязнущую лужу, обрызгав чуть ли не все одеяние мужчины, и улегся в самую ее середину.
– Малыш! Да что ж такое! – бросилась к нему Люся, на минуту выпустив Василису из рук.
– Ну вот, теперь мы просто обязаны вас привести в порядок. Пойдемте к нам, я вам плащ почищу! – обрадованно заговорила общительная Василиса, обращаясь к Коркину.
Тот покорно потрусил за дамами, Люся заскрипела зубами, и только Малыш весело скакал вокруг процессии, грязный по самые уши.
Когда вся компания ввалилась в дом, Василиса продолжала разливаться патокой:
– Вы пройдите пока в ванную. Вам непременно надо почиститься, а мы тут уже чаек… Люся, чего ты там копаешься, организуй чаек нашему гостю!
Но Люся уже затолкала в ванну собачье дитя и теперь ничего не слышала. Щенок мыться не любил. Он несколько раз пытался выпрыгнуть на волю, измазал всю хозяйку, извертелся веретеном и, потерпев неудачу, завыл. Горько и безнадежно.
Василиса, заглянув к Люсе и поняв, что чистка нового знакомого откладывается на потом, принялась, как могла, его развлекать.
– Вас, вероятно, уже жена заждалась? – кокетливо повела она плечиками.
– Я вообще-то на данный момент свободен от супружеских обязанностей, – напыщенно проговорил Антон Петрович, с тоской косясь на дверь в ванную.
Наконец Малыш вылетел из ванной, и туда томно просочилась Василиса. Она решила, что справедливей будет сначала себя привести в полную боевую готовность. Но и закрывшись там, они не давала гостю забыть о себе ни на минуту.
– Люсенька, – кричала Василиса, подправляя макияж, – достань то варенье из абрикосов! Помнишь, которое я варила? А свое не ставь, оно у тебя немного плесенью подернулось, ты меня не послушалась и пожалела сахару!
Потом она принялась напевать, демонстрируя самые высокие ноты, какие только могла взять. Получалось несколько визгливо, но зато громко. Когда Василиса появилась на кухне, свежая, с блестящими щеками, возле стола толкалась одна только Люся.
– Лю… ся… – растерянно проговорила какетка. – А где наш гость?
– Как то есть где? Он ушел домой, – спокойно пояснила та. – И вообще! Мы с тобой будем делами заниматься или на мужиков заглядываться? Я, конечно, понимаю, у тебя такой возраст, когда страшно остаться одной, вот и тянет к любому проходимцу… Мне это еще не грозит! – фыркнула Люся и демонстративно повеселела. – Ля-ля-ля…
– Мне, между прочим, тоже… Ля-ля-ля… Кстати, я сейчас как раз в той поре, когда мужики за мной просто стаями ходят. Ну, чего там говорить, сама видела… Ля-ля-ля-ля… – постаралась изящно изогнуться, вроде бы в танце под собственный аккомпанемент, Василиса и напала на еду.
Ночью, лежа в кровати, Люся долго размышляла, почему новый знакомый, который, как утверждает Василиса, стаей ходит за подругой, свидание назначил ей, Люсе? Это же ей он шепнул, когда Василиса ушла в ванную, что завтра будет ждать ее в парке. И еще – отчего Едякину пристрелили именно в их с Васей подъезде? А заодно, чего она так боялась, эта Едякина? Может, того же самого и им с Василисой стоит опасаться? И к тому же…
– Вася, послушай, а не зря ли мы милиции-то ничего не сказали? Ну, мужику тому, в сером? – обратилась она к подруге.
Та уже начинала высвистывать носом колыбельную, но, услышав Люсю, встрепенулась:
– И ничего не зря! Ты видела, как он с нами беседовал? Точно жабу во рту держал! И потом, он сразу нас отмел как немыслящие единицы, разве не заметила? А это о чем говорит? О том, что он не умеет расположить к себе свидетеля. Ну и чего, спрашивается, найдет такой спец? Нет уж, лучше сами, – рассудила Василиса Олеговна и уже совершенно спокойно отошла ко сну.
На следующий день Людмила Ефимовна пораньше выгуляла псину, а Василиса Олеговна прочно уселась у зеркала. Предстояло немало посветиться перед незнакомыми людьми, а поэтому необходимо выглядеть красавицей. Люся была несколько иного мнения: она считала, что природа в свое время достаточно потрудилась над ее внешностью, так что нечего теперь трудиться и делать из козы овечку. И она, чтобы не терять зря времени, ходила взад– вперед и монотонно повторяла все, что подругам уже известно про несчастную Едякину Аллу Титовну, которая совершенно непродуманно умудрилась скончаться прямо при выходе из их квартиры.
– И что же мы знаем? Едякина сначала вручает тебе какие-то ремни, которые никому не нужны ни к черту, ты их, конечно, хватаешь, потому что ума у тебя, Васенька, не было, нет и опять не стало. После этого дамочка получает от тебя деньги, якобы уезжает, а на самом деле благополучно оседает дома…
– Нет, Люсь, ты представь! Она даже не соврала ничего, помнишь? Ну, могла бы что-нибудь наплести, дескать, с поездкой ничего не вышло, а то… Вот змея! Господи, царствие ей небесное… – отвлеклась на минутку Василиса.
– Точно, даже и не соврала. Она с нами говорила, точно мы в курсе всех ее махинаций. И деньги отдала по первому требованию. Слушай, она определенно кого-то боялась. Мне чутье подсказывает…
– Ты уже говорила про чутье, – хмыкнула Василиса и скроила измученную физию. – Ну чего тут думать-то! Ясное дело – провернула махинацию, да не туда, вот и расплатилась. Мы же не знаем, вдруг она эти ремни вагонами продавала?
– Знаем. Она их купила сто пятьдесят штук. Причем сто из них затем купила моя глупая подруга. А кто же тогда Едякину убил? И за что?
– Не накручивай. Узнаем, – успокаивала Василиса, аккуратно выводя стрелочку над глазом.
Люся не была так уверена.
– Я тебе просто удивляюсь! Неужели ты не понимаешь? Ее убрали как раз в тот момент, когда она выходила от нас. А вдруг кто-то решит, что она сообщила нам какую-то важную информацию? Или решит, что мы с ней сообщники?
Василиса такой ход событий не предвидела. Она быстро забросила косметику подальше и взволнованно скомандовала:
– Все, Люся, пошли! Надо как можно быстрее разговорить соседей этой самой Едякиной и вывести убийцу на чистую воду. А то, ты ведь меня знаешь, я не смогу спокойно уснуть!
Люся подругу знала – та великолепно спала при любых ситуациях. Однако она была права: убийцу куда-то там вывести было просто необходимо.
Глава 2
Та испуганно отпрыгнула. Зато Василиса жеманно поправила свою жидкую фрикадельку на темечке и плавно протянула ладонь, широкую, как у шахтера. Мужчина хотел было приложиться к ней губами, но почему-то передумал и крепко, по-мужски, пожал, одарив Василису долгим, тоскливым взглядом. Люся насторожилась.
– Приятно было познакомиться… Пойдем, Вася, ты прям под любым кустом мужика отыщешь! – зашипела она и силком поволокла подругу к дому. Василиса честно упиралась, ее тянуло к общению, но Людмила Ефимовна была неумолима.
Одной рукой она волокла подругу подальше от сомнительного знакомства, а другой управляла поводком, на конце которого держался шаловливый щенок. Малыш все-таки проявил свою шкодливую сущность – с размаху кинулся в грязнущую лужу, обрызгав чуть ли не все одеяние мужчины, и улегся в самую ее середину.
– Малыш! Да что ж такое! – бросилась к нему Люся, на минуту выпустив Василису из рук.
– Ну вот, теперь мы просто обязаны вас привести в порядок. Пойдемте к нам, я вам плащ почищу! – обрадованно заговорила общительная Василиса, обращаясь к Коркину.
Тот покорно потрусил за дамами, Люся заскрипела зубами, и только Малыш весело скакал вокруг процессии, грязный по самые уши.
Когда вся компания ввалилась в дом, Василиса продолжала разливаться патокой:
– Вы пройдите пока в ванную. Вам непременно надо почиститься, а мы тут уже чаек… Люся, чего ты там копаешься, организуй чаек нашему гостю!
Но Люся уже затолкала в ванну собачье дитя и теперь ничего не слышала. Щенок мыться не любил. Он несколько раз пытался выпрыгнуть на волю, измазал всю хозяйку, извертелся веретеном и, потерпев неудачу, завыл. Горько и безнадежно.
Василиса, заглянув к Люсе и поняв, что чистка нового знакомого откладывается на потом, принялась, как могла, его развлекать.
– Вас, вероятно, уже жена заждалась? – кокетливо повела она плечиками.
– Я вообще-то на данный момент свободен от супружеских обязанностей, – напыщенно проговорил Антон Петрович, с тоской косясь на дверь в ванную.
Наконец Малыш вылетел из ванной, и туда томно просочилась Василиса. Она решила, что справедливей будет сначала себя привести в полную боевую готовность. Но и закрывшись там, они не давала гостю забыть о себе ни на минуту.
– Люсенька, – кричала Василиса, подправляя макияж, – достань то варенье из абрикосов! Помнишь, которое я варила? А свое не ставь, оно у тебя немного плесенью подернулось, ты меня не послушалась и пожалела сахару!
Потом она принялась напевать, демонстрируя самые высокие ноты, какие только могла взять. Получалось несколько визгливо, но зато громко. Когда Василиса появилась на кухне, свежая, с блестящими щеками, возле стола толкалась одна только Люся.
– Лю… ся… – растерянно проговорила какетка. – А где наш гость?
– Как то есть где? Он ушел домой, – спокойно пояснила та. – И вообще! Мы с тобой будем делами заниматься или на мужиков заглядываться? Я, конечно, понимаю, у тебя такой возраст, когда страшно остаться одной, вот и тянет к любому проходимцу… Мне это еще не грозит! – фыркнула Люся и демонстративно повеселела. – Ля-ля-ля…
– Мне, между прочим, тоже… Ля-ля-ля… Кстати, я сейчас как раз в той поре, когда мужики за мной просто стаями ходят. Ну, чего там говорить, сама видела… Ля-ля-ля-ля… – постаралась изящно изогнуться, вроде бы в танце под собственный аккомпанемент, Василиса и напала на еду.
Ночью, лежа в кровати, Люся долго размышляла, почему новый знакомый, который, как утверждает Василиса, стаей ходит за подругой, свидание назначил ей, Люсе? Это же ей он шепнул, когда Василиса ушла в ванную, что завтра будет ждать ее в парке. И еще – отчего Едякину пристрелили именно в их с Васей подъезде? А заодно, чего она так боялась, эта Едякина? Может, того же самого и им с Василисой стоит опасаться? И к тому же…
– Вася, послушай, а не зря ли мы милиции-то ничего не сказали? Ну, мужику тому, в сером? – обратилась она к подруге.
Та уже начинала высвистывать носом колыбельную, но, услышав Люсю, встрепенулась:
– И ничего не зря! Ты видела, как он с нами беседовал? Точно жабу во рту держал! И потом, он сразу нас отмел как немыслящие единицы, разве не заметила? А это о чем говорит? О том, что он не умеет расположить к себе свидетеля. Ну и чего, спрашивается, найдет такой спец? Нет уж, лучше сами, – рассудила Василиса Олеговна и уже совершенно спокойно отошла ко сну.
На следующий день Людмила Ефимовна пораньше выгуляла псину, а Василиса Олеговна прочно уселась у зеркала. Предстояло немало посветиться перед незнакомыми людьми, а поэтому необходимо выглядеть красавицей. Люся была несколько иного мнения: она считала, что природа в свое время достаточно потрудилась над ее внешностью, так что нечего теперь трудиться и делать из козы овечку. И она, чтобы не терять зря времени, ходила взад– вперед и монотонно повторяла все, что подругам уже известно про несчастную Едякину Аллу Титовну, которая совершенно непродуманно умудрилась скончаться прямо при выходе из их квартиры.
– И что же мы знаем? Едякина сначала вручает тебе какие-то ремни, которые никому не нужны ни к черту, ты их, конечно, хватаешь, потому что ума у тебя, Васенька, не было, нет и опять не стало. После этого дамочка получает от тебя деньги, якобы уезжает, а на самом деле благополучно оседает дома…
– Нет, Люсь, ты представь! Она даже не соврала ничего, помнишь? Ну, могла бы что-нибудь наплести, дескать, с поездкой ничего не вышло, а то… Вот змея! Господи, царствие ей небесное… – отвлеклась на минутку Василиса.
– Точно, даже и не соврала. Она с нами говорила, точно мы в курсе всех ее махинаций. И деньги отдала по первому требованию. Слушай, она определенно кого-то боялась. Мне чутье подсказывает…
– Ты уже говорила про чутье, – хмыкнула Василиса и скроила измученную физию. – Ну чего тут думать-то! Ясное дело – провернула махинацию, да не туда, вот и расплатилась. Мы же не знаем, вдруг она эти ремни вагонами продавала?
– Знаем. Она их купила сто пятьдесят штук. Причем сто из них затем купила моя глупая подруга. А кто же тогда Едякину убил? И за что?
– Не накручивай. Узнаем, – успокаивала Василиса, аккуратно выводя стрелочку над глазом.
Люся не была так уверена.
– Я тебе просто удивляюсь! Неужели ты не понимаешь? Ее убрали как раз в тот момент, когда она выходила от нас. А вдруг кто-то решит, что она сообщила нам какую-то важную информацию? Или решит, что мы с ней сообщники?
Василиса такой ход событий не предвидела. Она быстро забросила косметику подальше и взволнованно скомандовала:
– Все, Люся, пошли! Надо как можно быстрее разговорить соседей этой самой Едякиной и вывести убийцу на чистую воду. А то, ты ведь меня знаешь, я не смогу спокойно уснуть!
Люся подругу знала – та великолепно спала при любых ситуациях. Однако она была права: убийцу куда-то там вывести было просто необходимо.
Глава 2
НЕ ШВЫРЯЙТЕ ПИАНИСТА
Войдя в уже знакомый подъезд Едякиной, подруги едва не оглохли от грубой брани, звона стекла и звучных рыданий. Василиса шустро повернула назад.
– Куда? – зашипела на нее Людмила Ефимовна.
– Там, наверное, преступная группировка бунтует. Или поминки справляет…
– Не похоже. Пойдем посмотрим. В такие моменты как раз самое сокровенное и узнаешь. Мы с тобой дамы степенные, на нас никто ничего серьезного не подумает. Скажем, что мальчика потеряли, в песочнице заигрался, вот, ищем…
– Ага, – быстро подхватила идею Василиса Олеговна. – Черненький такой, скажем, лет пятидесяти…
Люся только вздохнула.
Чем выше поднимались подруги, тем громче была слышна брань. На женщин уже сверху катились пустые винные бутылки и даже долетали кое-какие тряпки. Буянили как раз на площадке Едякиной. Причем буянила гневная женщина с волосами, накрученными на бигуди, а горестно всхлипывал длинный худой мужик в старых спортивных штанах и в резиновых сапогах.
– Олимпиада! Не надо меня выгонять! Ты знаешь, я как Конек-Горбунок… Олимпиада! Инструмент не трогай! Падла! – верещал он, называя почему-то пустую водочную тару инструментом.
– Здравствуйте, – вежливо поздоровались подруги. – Извините, что, так сказать, нарушаем вашу супружескую беседу. Вы не могли бы нам помочь? Мы хорошо заплатим.
Гневная женщина устало опустила руку с бутылкой и пригласила подруг в комнату, захлопнув дверь прямо перед носом супруга. В гостиной, куда она провела гостей, было уютно и чисто. Никакой дорогой обстановки не наблюдалось, но чувствовалось, что хозяйка свое гнездышко холит. Пахло влажной землей из цветочных горшков, свежестью дышали беленькие самовязанные салфетки, и следов пыли нигде не было видно.
– Отчего не помочь… – говорила хозяйка.– Вы не смотрите, это я только с мужем своим зверею. Да и то сказать, пьет, скотиняка, ну каждый день! Мало того что сам домой грязный да вонючий тащится, он еще и бутылки пустые в дом волочет. Ну просто перед соседями стыдно!
– Олимпиада, это не пустые бутылки! Это хрустальный рояль! – послышалось с той стороны двери.
– Ну вот, видите! – всплеснула руками женщина. – Выдумает на пьяную башку всякую хрень, а потом сам в это верит.
Она продолжала говорить в том же духе чуть ли не полчаса. Подруги пришли задать свои вопросы, но им никак не удавалось вставить даже словечко.
– А вас зовут Олимпиадой? – наконец втиснулась с вопросом Василиса.
– Да какая там Олимпиада?! Зина Калинкина я. Всю жизнь Зиной была. Это Гошка, муж мой, как только рюмку проглотит, так и склоняет меня на все лады. Сегодня я у него Олимпиада, вчера была Тортиллой, а позавчера Пампадурой.
– Зина, а вы не скажете, кто в двадцать седьмой квартире живет? – прервала ее Люся.
Зина немного отдышалась перед новым монологом и снова затарахтела:
– Сейчас никто не живет. Что-то там с хозяйкой недавно приключилось. То ли убили ее, то ли сама скончалась, но она уже там не живет. Из новых никто еще не поселился. Слушайте, а может, вам чайку? Или кофе? У нас есть, такой, знаете, быстрорастворимый, – вдруг спохватилась хозяйка.
– Да нет, спасибо, мы на работе, – отказалась Василиса, хотя Люся вроде бы и принялась согласно мотать головой. – Вы вот лучше расскажите, что она за человек была, хозяйка этой квартиры?
Зина поджала губы и как-то пристально принялась разглядывать непрошеных гостей.
– А вам зачем? – пискнул из-за двери невидимый Гоша. Пользуясь случаем, он потихоньку прокрался к себе домой, но в комнату войти не решался, так и беседовал, стоя за закрытой дверью.
– Вы же понимаете, мы здесь не случайно… – не разжимая губ, процедила Василиса. – Нас наняли… большие люди… Вот я вас и спрашиваю, что вы можете рассказать о своей бывшей соседке?
Сбитая с толку хозяйка квартиры прилежно уложила руки на колени, сморщила лоб, а потом в отчаянии покачала головой:
– Ну что хотите, со мной делайте – ничего не могу сказать! Я даже не знаю, как ее звали. Она ведь в квартиру-то заселилась месяца два назад. Вроде жила одна… Мы с ней пару раз здоровались. И то, знаете, как – мимо пройдешь, башкой мотнешь, вроде и поздоровался. А так никогда даже и не разговаривали. Да и чего ей с нами разговаривать? Она, сразу видно, не из бедных, а мне из-за своего-то и на людей глянуть стыдно. Вот ведь был мужик мужиком, а тут, с этой пьянкой… Придумал из винных бутылок…
– И из пивных тоже! – раздалось из-за двери.
– Ну из всякой стеклянной дряни придумал соорудить пианино! Ну виданное ли это дело, а?! Захотел в книгу рекордов попасть. Вот и тащит со всех помоек стеклотару в дом. А я со стыда горю! А про эту соседку, я ей-богу ничего… ой, погодите-ка! Я же с прежней-то хозяйкой двадцать седьмой квартиры, с Калерией Степановной, в очень тесной дружбе состояла. Она, когда уезжала, и телефончик мне свой оставила…. – вскочила Зина и потряслась в другую комнату.
Люся склонилась к Василисе:
– А зачем нам адрес прежней хозяйки?
– Молчи, в хозяйстве все сгодится, – только успела прошипеть Василиса, как Зина снова вернулась, держа в руке листок.
– Вот, я вам тут телефончик Калерии нацарапала. Вы ей позвоните, она квартиру продавала без посредников, должна была с новой-то хозяйкой встречаться. Может, она больше моего знает…
Поблагодарив женщину, Василиса вытащила из сумочки две купюры:
– Спасибо, это вам за помощь.
– Да вы что?! Два слова и сказала-то! Нет уж, идите, не нужно денег. Я не сильно перетрудилась, да и остыла немного, с вами беседуя. Вроде как и на Гошку больше не сержусь. Так что вам спасибо, помогли в семье мир наладить.
– Ну что же, спасибо на добром слове, – поднялась Василиса. Люся тоже встала.
Обидно было, что так и не удалось ничего узнать про Едякину, но, может быть, им что-то скажет бывшая хозяйка двадцать седьмой квартиры?
Едва подруги добрались до дома, как в их дверь раздался звонок.
На пороге сияла давняя подруга Люси и Василисы Мария Игоревна, Машенька. Еще совсем недавно она была совершенно свободной женщиной – в молодости ей не удалось завести мужа и обрасти детьми, но некто свыше решил внести корректировку в ее судьбу, и Мария на старости лет решила изведать сладость замужества. Причем мужа долго не выбирала, ухватила что попало. А попала ей редкостная мерзость, некто Петюня. В том, что он именно мерзость и именно редкостная, помогли Маше убедиться Василиса с Люсей. В конечном итоге все вернулось на круги своя, и Машенька обрела статус разведенной женщины, а вместе со статусом двух оголтелых сорванцов-пасынков. Правда, сама она этого слова терпеть не могла и относилась к мальчишкам лучше, чем родная мать. Кстати, родные матери мальчуганов и вовсе не помнили о том, что где-то у кого-то растут их родные чада. Но это все в прошлом, а сейчас у Марии Игоревны была, пусть неполная, но вполне дружная семья. Детьми она занималась самозабвенно и при малейшей загвоздке в воспитании неслась к подругам за советом, все же те как-никак ухитрились в одиночку вырастить достаточно порядочных детей.
Сейчас Машенька сияла улыбкой, а за ее спиной высились двое окрепших подростков.
– Ой, Маша, ребята, какая радость! Давненько вы к нам не заходили! – засуетились подруги, радуясь гостям и проводя их в комнату. – Вы отчего-то так переменились…
– Да и у вас новости, как я погляжу, – кивнула Машенька на суетящегося под ногами Малыша. – Девчонки, а у меня для вас такой сюрприз!
– Неужели снова замуж собралась? – испуганно охнула Люся.
– Да вы что?! Я только жить начала! В общем, девчонки, занялась я косметикой. Вот, посмотрите. – И она стала вытаскивать из объемного баула различные тюбики, баночки, пакетики. – Это называется «Ножки Клеопатры».
– Господи, так она же умерла давно, Клеопатра-то! А теперь, выходит, ее ногами торгуют?
– Люся! Это ж только название! Ну, вроде как намажешь, и у тебя будут такие же красивые ноги, как у нее, – пояснила Машенька.
– А что, у Клеопатры ноги были красивые? – засомневалась Люся. – А то вдруг дамочка страдала плоскостопием или там, допустим, варикозом, а я такие же ноги себе закажу…
– Люся, у Клеопатры все красивое было! – сурово блеснула глазами Маша и продолжала тараторить дальше. – А вот это, девочки, ну просто чудо! Накладываешь маску на пятнадцать минут, и все.
– В каком смысле «все»? – испугалась уже и Василиса.
Машенька тяжело вздохнула и исподлобья уставилась на подруг.
– В самом хорошем. Вы что, опять в какой-то детектив вляпались? Я смотрю, у вас на уме одни страшилки. И, конечно, ничего не можете рассказать? Понятно. Тогда я рассказываю, причем специально для лиц с юридическим заскоком. Накладывать маску следует на пятнадцать минут, и наступает полное омолаживание. Правда, стоит эта масочка… в общем, в две пенсии обойдется. Зато ни одной морщинки!
– Слушай, Машенька, а нельзя чего-нибудь такого, простенького? – робко спросила Василиса. – Я себе иногда в качестве маски легонько яичко собью, ну туда еще меда ложечку да маслица подсолнечного… Такого нет?
Мария Игоревна поджала губы и огорченно покачала головой:
– На дворе двадцать первый век, а вы по старинке на лицо всякую ерунду мажете – маслице, яичко… Ты еще скажи – рыбу жареную! Давайте-ка привыкать к новому. Сейчас я вас намажу этой прелестью. Пользуйтесь, девчонки, пока бесплатно. Ну, кто первый?
– Люся! – бодро вскочила Василиса и вытолкнула подругу вперед. – Пусть она прихорашивается, а мы уж так, по старинке, жареной ры… тьфу ты… маслицем подсолнечным обойдемся.
Люся тоже не планировала истязать лицо, но Маша решительно взялась за ее голову, усадив подружку на стул, и пришлось той смириться. Мария Игоревна колдовала над лицом подруги, точно матерая волшебница. Через два часа она наконец разогнулась и довольно прошептала:
– Все, иди умывайся.
Люся тихонько поплелась в ванную, боясь случайно увидеть себя в зеркале. Маша не соврала – морщины действительно исчезли. Однако теперь щеки Люси напоминали кисть рябины – были такие же багряные и в пупырышках.
– Ой, Маш! А чего это у меня все лицо в прыщах? – испуганно протянула Люся после умывания.
– Га-га-га! – заржали мальчишки, не удержавшись. – Теть Люсь! Вам маманя обещала молодую кожу, так это у вас, наверное, юношеские угри.
Машенька суетливо принялась тереть щеки Люси полотенцем.
– Ничего страшного! Это даже хорошо, значит, кожа бурно реагирует.
– Ну-у-у ее на фи-и-иг, такую реакцию-у-у, – завсхлипывала Люся. – Это теперь точно до старости не заживе-е-ет.
– Вот что, Маня! Делай и мне ножки этой самой… Клеопатры. Не одной же Люсе таким безобразием мучиться,– храбро предложила Василиса.
Мария Игоревна снова принялась ковыряться в сумке и вытащила на свет еще одну партию тюбиков.
– Ой, девчонки! Я же тюбики перепутала! Я тебе, Люсенька, наложила на лицо крем для ног.
– Вот, я так и знала! – взвилась подруга. – Теперь у меня щеки, как подошва будут. Не нужна нам такая косметика! Ты уж, Машенька, сначала как следует разберись со своими препаратами, а то ведь так и до кончины недалеко… Я имею в виду твою преждевременную кончину.
– Так вот я и разбираюсь, для начала на своих близких… Ладно, Люсь, не переживай, я тебе в качестве компенсации помаду подарю. Честное слово, замечательная вещь, сама такой пользуюсь. Ну, чего ты боишься? Смотри! – И Маша принялась щедро малевать свои губы яркой помадой.
После этого мир среди подруг восстановился, и дамы, отправив Машиных парнишек домой, чинно подались на кухню. На стол тут же было выставлено нехитрое угощение, а в довершение к нему Маша вытащила из сумки маленькую бутылочку коньяка.
– Вот, девчонки, чтобы язык развязался. Я ведь к вам с горем.
Подруги вытаращили глаза, а Маша, всхлипывая, принялась делиться.
– Старшенький-то мой, Гришка, чего выдумал! С девочкой он дружит. Давно, уже месяца три. Вроде хорошая девчонка… была. Мариной зовут. Как меня встретит, все говорила: «Мы с Гришей задачки решаем» или «У нас с английским загвоздка. Русским балуемся!». Ну и прочую ахинею несет. А я, как китайская кукла, только башкой кивала да улыбалась. А тут, представляете, на работе что-то сердчишко прихватило, меня начальник мой быстренько домой спровадил. Пришла, прилегла в спальне. И вот слышу, Гриша со школы вернулся, да не один, с Мариной. Меня-то они не видели, думали, что одни в доме. Ну она ему и говорит:
– Гриш, а ты бы кого хотел? Мальчика или девочку?
А Гришка на полном серьезе отвечает:
– Мальчика, конечно. С ними проще.
– Вот и я мальчика хочу. Значит, так и порешим – если мальчик, оставляем, а от девочки отказываемся. Я уже и семью нашла, которая девочку с радостью возьмет…
Тут уж я не выдержала, заворочалась. Гриша прибежал:
– Маманя, тебе нехорошо? Сейчас «Скорую» вызовем!
И Маринка рядом крутится. Вот поверите или нет, не смогла я им сказать, что разговор их слышала. А теперь себе места не нахожу. Это что же получается – у них скоро кто-то должен народиться?
– Ну и чего ты испугалась? Станешь бабушкой, – утешила Василиса.
– С ума сошла! Гришке-то едва четырнадцать исполнилось. И Маринка с ним в одном классе. Тоже мне – родители! Да и потом, как они о дите-то говорили… Если, мол, мальчик, то они его себе заберут, а если девочка, то уже и семью приемную приглядели… Ой, девоньки, просто не знаю, что делать, – снова закапала слезами Маша.
Василиса щедрой рукой плеснула еще коньяка, замахнула, точно пила не благородный напиток, а высокомерзостную бурду из ближайшего ларька, и нахмурилась.
– А ребеночек-то скоро должен родиться?
– Кто ж его знает? Только кажется мне, что Маринка как-то округлилась… Ну, подбородок стал такой кругленький, вроде и талия расползлась…
– В общем, время у тебя есть, чтобы приготовиться, так я поняла?
– Да уж, думаю, есть. Ага, конечно, есть, они же с Гришкой ходить-то вместе только месяца три назад стали.
– Значит, будем воспитывать. Ну, считай, что ты решила к старости для себя родить. Кого это волнует, правда? Короче, не унывай, поможем! – пылко заверила Люся и налила еще стопочку.
Подруги распрощались уже поздним вечером. Люся неожиданно пригорюнилась.
– Вот ведь ты подумай, Гришка-то Машин сам еще недавно из пеленок, а уже о детях задумывается, а моя-то, безголовая… Уже тридцать ей скоро, а все, точно стрекоза, – ни тебе мужа законного, ни детей! Кого вырастила? – И Люся пустила обильную горючую слезу.
Ольга, ее единственная дочь, и в самом деле имела уже, кажется, все. Кроме законного мужа и детей. Нет, претендент на руку и сердце у нее имелся – уже лет пять она жила в гражданском браке с прекрасным человеком по имени Володя, но почему-то никак не могли они отважиться на поход в загс. А теперь и вовсе – уехала Ольга в Москву на какие-то курсы по собаководству, причем вроде бы с Володей, но каждый раз, когда звонила матери, сообщала о каких-то новых женихах. Прямо женщина легкого поведения, и только!
Догоревать Люсе не удалось – позвонили в дверь. На пороге стоял Антон Петрович, недавний новый знакомый подруг. Люся, совсем забыв, что лицо у нее только что приняло маску для пяток, кокетливо заиграла улыбкой и поправила сбившуюся прическу.
– Что это с вами? Вы больны и поэтому не могли прийти на свидание? – с придыханием спросил ухажер, пятясь к двери.
– Да, Люся больна. А вы что-то хотели? – нахохлилась Василиса. Нет, какой гад! Оказывается, он Люсеньке назначил свидание! И подруга хороша, даже не намекнула, что у них с этим Антоном Петровичем завязались отношения.
Мужичок чувствовал себя крайне неловко. Он мялся, икал и краснел, потому что явно до одури боялся заразы, глядя на покрытое прыщиками лицо Люси. И явно не мог найти благовидный предлог, чтобы покрасивей удалиться.
– Я пришел, чтобы сообщить… – пытался что-то промямлить он. – Я, знаете ли… тоже, кажется, заболеваю. Вот и пришел сообщить, чтобы вы меня не ждали, так сказать… Что-то с головой, сердчишко, прямо выпрыгивает… давление опять же…
– Так это понятно – любовь, – констатировала Василиса. – Ну, мне надо с Малышом прогуляться, я оставлю вас, пожалуй.
– Нет-нет! Мне тоже… это… надо с Малышом. Я вас провожу!
Василиса только пожала плечами. Странно, что мужичок только сейчас отметил ее шарм. Она начала собираться, а Люся все это время толкалась возле ветреного кавалера и пыталась хоть чем-то его уколоть.
– А скажите, вы чем больны? Это не венерическое? А то, знаете, с вашим постоянством…
– Нет, это… нервное, – быстренько отвечал тот и пялился на потолок.
– А цветочки, пардон, вы не мне тащили?
– Нет, я же говорю – заболел… Они маме, на могилку, купил сегодня, а то завтра не успею… – Все, я готова! – появилась в дверях раскрашенная, точно матрешка, Василиса. – Люсенька, мы недолго. А кстати, может, ты с Малышом сама погуляешь? А я провожу Антона Петровича, все же человек нездоров.
– Фигушки! Выводи давай щенка, а то он нам опять всю квартиру разуделает. А я… тут… в одиночестве допью коньяк… – прохлюпала Люся.
Напоминание о коньяке резко переменило у мужчины отношение к больной.
– Тогда я с вами! Составлю, так сказать, компанию… Ну, не выливать же коньяк, – отважно объявил он и принялся развязывать шнурки.
Однако Василиса отличалась несколько иным характером, нежели безропотная подруга.
– При вашей болезни коньяк вреден! Давайте, давайте, двигайтесь, – схватила она мужичка за ворот и суровым движением вытолкнула из квартиры. – Люсенька, закройся!
Оставшись одна, Люсенька и правда допила коньячок, затем пошарила в холодильнике и нашла еще остатки водки, а потом в ход пошел и маленький пузырек с медицинским спиртом, который подруги берегли для компрессов. К моменту, когда Василиса впорхнула в дом с букетиком, якобы предназначенным ухажером для маминой могилки, на диване сидела пьяная в зюзю Люсенька и горько рассматривала фотографии Василисы. Тут же валялись газеты с объявлениями.
Василиса, честно сказать, несколько неловко чувствовала себя после сегодняшнего своего «выступления», но Люся и не думала ее в чем-то обвинять.
– Я поняла, – обреченно проговорила Людмила Ефимовна. – Я все поняла, Вася. Нам нужен мужик в доме.
– Куда? – зашипела на нее Людмила Ефимовна.
– Там, наверное, преступная группировка бунтует. Или поминки справляет…
– Не похоже. Пойдем посмотрим. В такие моменты как раз самое сокровенное и узнаешь. Мы с тобой дамы степенные, на нас никто ничего серьезного не подумает. Скажем, что мальчика потеряли, в песочнице заигрался, вот, ищем…
– Ага, – быстро подхватила идею Василиса Олеговна. – Черненький такой, скажем, лет пятидесяти…
Люся только вздохнула.
Чем выше поднимались подруги, тем громче была слышна брань. На женщин уже сверху катились пустые винные бутылки и даже долетали кое-какие тряпки. Буянили как раз на площадке Едякиной. Причем буянила гневная женщина с волосами, накрученными на бигуди, а горестно всхлипывал длинный худой мужик в старых спортивных штанах и в резиновых сапогах.
– Олимпиада! Не надо меня выгонять! Ты знаешь, я как Конек-Горбунок… Олимпиада! Инструмент не трогай! Падла! – верещал он, называя почему-то пустую водочную тару инструментом.
– Здравствуйте, – вежливо поздоровались подруги. – Извините, что, так сказать, нарушаем вашу супружескую беседу. Вы не могли бы нам помочь? Мы хорошо заплатим.
Гневная женщина устало опустила руку с бутылкой и пригласила подруг в комнату, захлопнув дверь прямо перед носом супруга. В гостиной, куда она провела гостей, было уютно и чисто. Никакой дорогой обстановки не наблюдалось, но чувствовалось, что хозяйка свое гнездышко холит. Пахло влажной землей из цветочных горшков, свежестью дышали беленькие самовязанные салфетки, и следов пыли нигде не было видно.
– Отчего не помочь… – говорила хозяйка.– Вы не смотрите, это я только с мужем своим зверею. Да и то сказать, пьет, скотиняка, ну каждый день! Мало того что сам домой грязный да вонючий тащится, он еще и бутылки пустые в дом волочет. Ну просто перед соседями стыдно!
– Олимпиада, это не пустые бутылки! Это хрустальный рояль! – послышалось с той стороны двери.
– Ну вот, видите! – всплеснула руками женщина. – Выдумает на пьяную башку всякую хрень, а потом сам в это верит.
Она продолжала говорить в том же духе чуть ли не полчаса. Подруги пришли задать свои вопросы, но им никак не удавалось вставить даже словечко.
– А вас зовут Олимпиадой? – наконец втиснулась с вопросом Василиса.
– Да какая там Олимпиада?! Зина Калинкина я. Всю жизнь Зиной была. Это Гошка, муж мой, как только рюмку проглотит, так и склоняет меня на все лады. Сегодня я у него Олимпиада, вчера была Тортиллой, а позавчера Пампадурой.
– Зина, а вы не скажете, кто в двадцать седьмой квартире живет? – прервала ее Люся.
Зина немного отдышалась перед новым монологом и снова затарахтела:
– Сейчас никто не живет. Что-то там с хозяйкой недавно приключилось. То ли убили ее, то ли сама скончалась, но она уже там не живет. Из новых никто еще не поселился. Слушайте, а может, вам чайку? Или кофе? У нас есть, такой, знаете, быстрорастворимый, – вдруг спохватилась хозяйка.
– Да нет, спасибо, мы на работе, – отказалась Василиса, хотя Люся вроде бы и принялась согласно мотать головой. – Вы вот лучше расскажите, что она за человек была, хозяйка этой квартиры?
Зина поджала губы и как-то пристально принялась разглядывать непрошеных гостей.
– А вам зачем? – пискнул из-за двери невидимый Гоша. Пользуясь случаем, он потихоньку прокрался к себе домой, но в комнату войти не решался, так и беседовал, стоя за закрытой дверью.
– Вы же понимаете, мы здесь не случайно… – не разжимая губ, процедила Василиса. – Нас наняли… большие люди… Вот я вас и спрашиваю, что вы можете рассказать о своей бывшей соседке?
Сбитая с толку хозяйка квартиры прилежно уложила руки на колени, сморщила лоб, а потом в отчаянии покачала головой:
– Ну что хотите, со мной делайте – ничего не могу сказать! Я даже не знаю, как ее звали. Она ведь в квартиру-то заселилась месяца два назад. Вроде жила одна… Мы с ней пару раз здоровались. И то, знаете, как – мимо пройдешь, башкой мотнешь, вроде и поздоровался. А так никогда даже и не разговаривали. Да и чего ей с нами разговаривать? Она, сразу видно, не из бедных, а мне из-за своего-то и на людей глянуть стыдно. Вот ведь был мужик мужиком, а тут, с этой пьянкой… Придумал из винных бутылок…
– И из пивных тоже! – раздалось из-за двери.
– Ну из всякой стеклянной дряни придумал соорудить пианино! Ну виданное ли это дело, а?! Захотел в книгу рекордов попасть. Вот и тащит со всех помоек стеклотару в дом. А я со стыда горю! А про эту соседку, я ей-богу ничего… ой, погодите-ка! Я же с прежней-то хозяйкой двадцать седьмой квартиры, с Калерией Степановной, в очень тесной дружбе состояла. Она, когда уезжала, и телефончик мне свой оставила…. – вскочила Зина и потряслась в другую комнату.
Люся склонилась к Василисе:
– А зачем нам адрес прежней хозяйки?
– Молчи, в хозяйстве все сгодится, – только успела прошипеть Василиса, как Зина снова вернулась, держа в руке листок.
– Вот, я вам тут телефончик Калерии нацарапала. Вы ей позвоните, она квартиру продавала без посредников, должна была с новой-то хозяйкой встречаться. Может, она больше моего знает…
Поблагодарив женщину, Василиса вытащила из сумочки две купюры:
– Спасибо, это вам за помощь.
– Да вы что?! Два слова и сказала-то! Нет уж, идите, не нужно денег. Я не сильно перетрудилась, да и остыла немного, с вами беседуя. Вроде как и на Гошку больше не сержусь. Так что вам спасибо, помогли в семье мир наладить.
– Ну что же, спасибо на добром слове, – поднялась Василиса. Люся тоже встала.
Обидно было, что так и не удалось ничего узнать про Едякину, но, может быть, им что-то скажет бывшая хозяйка двадцать седьмой квартиры?
Едва подруги добрались до дома, как в их дверь раздался звонок.
На пороге сияла давняя подруга Люси и Василисы Мария Игоревна, Машенька. Еще совсем недавно она была совершенно свободной женщиной – в молодости ей не удалось завести мужа и обрасти детьми, но некто свыше решил внести корректировку в ее судьбу, и Мария на старости лет решила изведать сладость замужества. Причем мужа долго не выбирала, ухватила что попало. А попала ей редкостная мерзость, некто Петюня. В том, что он именно мерзость и именно редкостная, помогли Маше убедиться Василиса с Люсей. В конечном итоге все вернулось на круги своя, и Машенька обрела статус разведенной женщины, а вместе со статусом двух оголтелых сорванцов-пасынков. Правда, сама она этого слова терпеть не могла и относилась к мальчишкам лучше, чем родная мать. Кстати, родные матери мальчуганов и вовсе не помнили о том, что где-то у кого-то растут их родные чада. Но это все в прошлом, а сейчас у Марии Игоревны была, пусть неполная, но вполне дружная семья. Детьми она занималась самозабвенно и при малейшей загвоздке в воспитании неслась к подругам за советом, все же те как-никак ухитрились в одиночку вырастить достаточно порядочных детей.
Сейчас Машенька сияла улыбкой, а за ее спиной высились двое окрепших подростков.
– Ой, Маша, ребята, какая радость! Давненько вы к нам не заходили! – засуетились подруги, радуясь гостям и проводя их в комнату. – Вы отчего-то так переменились…
– Да и у вас новости, как я погляжу, – кивнула Машенька на суетящегося под ногами Малыша. – Девчонки, а у меня для вас такой сюрприз!
– Неужели снова замуж собралась? – испуганно охнула Люся.
– Да вы что?! Я только жить начала! В общем, девчонки, занялась я косметикой. Вот, посмотрите. – И она стала вытаскивать из объемного баула различные тюбики, баночки, пакетики. – Это называется «Ножки Клеопатры».
– Господи, так она же умерла давно, Клеопатра-то! А теперь, выходит, ее ногами торгуют?
– Люся! Это ж только название! Ну, вроде как намажешь, и у тебя будут такие же красивые ноги, как у нее, – пояснила Машенька.
– А что, у Клеопатры ноги были красивые? – засомневалась Люся. – А то вдруг дамочка страдала плоскостопием или там, допустим, варикозом, а я такие же ноги себе закажу…
– Люся, у Клеопатры все красивое было! – сурово блеснула глазами Маша и продолжала тараторить дальше. – А вот это, девочки, ну просто чудо! Накладываешь маску на пятнадцать минут, и все.
– В каком смысле «все»? – испугалась уже и Василиса.
Машенька тяжело вздохнула и исподлобья уставилась на подруг.
– В самом хорошем. Вы что, опять в какой-то детектив вляпались? Я смотрю, у вас на уме одни страшилки. И, конечно, ничего не можете рассказать? Понятно. Тогда я рассказываю, причем специально для лиц с юридическим заскоком. Накладывать маску следует на пятнадцать минут, и наступает полное омолаживание. Правда, стоит эта масочка… в общем, в две пенсии обойдется. Зато ни одной морщинки!
– Слушай, Машенька, а нельзя чего-нибудь такого, простенького? – робко спросила Василиса. – Я себе иногда в качестве маски легонько яичко собью, ну туда еще меда ложечку да маслица подсолнечного… Такого нет?
Мария Игоревна поджала губы и огорченно покачала головой:
– На дворе двадцать первый век, а вы по старинке на лицо всякую ерунду мажете – маслице, яичко… Ты еще скажи – рыбу жареную! Давайте-ка привыкать к новому. Сейчас я вас намажу этой прелестью. Пользуйтесь, девчонки, пока бесплатно. Ну, кто первый?
– Люся! – бодро вскочила Василиса и вытолкнула подругу вперед. – Пусть она прихорашивается, а мы уж так, по старинке, жареной ры… тьфу ты… маслицем подсолнечным обойдемся.
Люся тоже не планировала истязать лицо, но Маша решительно взялась за ее голову, усадив подружку на стул, и пришлось той смириться. Мария Игоревна колдовала над лицом подруги, точно матерая волшебница. Через два часа она наконец разогнулась и довольно прошептала:
– Все, иди умывайся.
Люся тихонько поплелась в ванную, боясь случайно увидеть себя в зеркале. Маша не соврала – морщины действительно исчезли. Однако теперь щеки Люси напоминали кисть рябины – были такие же багряные и в пупырышках.
– Ой, Маш! А чего это у меня все лицо в прыщах? – испуганно протянула Люся после умывания.
– Га-га-га! – заржали мальчишки, не удержавшись. – Теть Люсь! Вам маманя обещала молодую кожу, так это у вас, наверное, юношеские угри.
Машенька суетливо принялась тереть щеки Люси полотенцем.
– Ничего страшного! Это даже хорошо, значит, кожа бурно реагирует.
– Ну-у-у ее на фи-и-иг, такую реакцию-у-у, – завсхлипывала Люся. – Это теперь точно до старости не заживе-е-ет.
– Вот что, Маня! Делай и мне ножки этой самой… Клеопатры. Не одной же Люсе таким безобразием мучиться,– храбро предложила Василиса.
Мария Игоревна снова принялась ковыряться в сумке и вытащила на свет еще одну партию тюбиков.
– Ой, девчонки! Я же тюбики перепутала! Я тебе, Люсенька, наложила на лицо крем для ног.
– Вот, я так и знала! – взвилась подруга. – Теперь у меня щеки, как подошва будут. Не нужна нам такая косметика! Ты уж, Машенька, сначала как следует разберись со своими препаратами, а то ведь так и до кончины недалеко… Я имею в виду твою преждевременную кончину.
– Так вот я и разбираюсь, для начала на своих близких… Ладно, Люсь, не переживай, я тебе в качестве компенсации помаду подарю. Честное слово, замечательная вещь, сама такой пользуюсь. Ну, чего ты боишься? Смотри! – И Маша принялась щедро малевать свои губы яркой помадой.
После этого мир среди подруг восстановился, и дамы, отправив Машиных парнишек домой, чинно подались на кухню. На стол тут же было выставлено нехитрое угощение, а в довершение к нему Маша вытащила из сумки маленькую бутылочку коньяка.
– Вот, девчонки, чтобы язык развязался. Я ведь к вам с горем.
Подруги вытаращили глаза, а Маша, всхлипывая, принялась делиться.
– Старшенький-то мой, Гришка, чего выдумал! С девочкой он дружит. Давно, уже месяца три. Вроде хорошая девчонка… была. Мариной зовут. Как меня встретит, все говорила: «Мы с Гришей задачки решаем» или «У нас с английским загвоздка. Русским балуемся!». Ну и прочую ахинею несет. А я, как китайская кукла, только башкой кивала да улыбалась. А тут, представляете, на работе что-то сердчишко прихватило, меня начальник мой быстренько домой спровадил. Пришла, прилегла в спальне. И вот слышу, Гриша со школы вернулся, да не один, с Мариной. Меня-то они не видели, думали, что одни в доме. Ну она ему и говорит:
– Гриш, а ты бы кого хотел? Мальчика или девочку?
А Гришка на полном серьезе отвечает:
– Мальчика, конечно. С ними проще.
– Вот и я мальчика хочу. Значит, так и порешим – если мальчик, оставляем, а от девочки отказываемся. Я уже и семью нашла, которая девочку с радостью возьмет…
Тут уж я не выдержала, заворочалась. Гриша прибежал:
– Маманя, тебе нехорошо? Сейчас «Скорую» вызовем!
И Маринка рядом крутится. Вот поверите или нет, не смогла я им сказать, что разговор их слышала. А теперь себе места не нахожу. Это что же получается – у них скоро кто-то должен народиться?
– Ну и чего ты испугалась? Станешь бабушкой, – утешила Василиса.
– С ума сошла! Гришке-то едва четырнадцать исполнилось. И Маринка с ним в одном классе. Тоже мне – родители! Да и потом, как они о дите-то говорили… Если, мол, мальчик, то они его себе заберут, а если девочка, то уже и семью приемную приглядели… Ой, девоньки, просто не знаю, что делать, – снова закапала слезами Маша.
Василиса щедрой рукой плеснула еще коньяка, замахнула, точно пила не благородный напиток, а высокомерзостную бурду из ближайшего ларька, и нахмурилась.
– А ребеночек-то скоро должен родиться?
– Кто ж его знает? Только кажется мне, что Маринка как-то округлилась… Ну, подбородок стал такой кругленький, вроде и талия расползлась…
– В общем, время у тебя есть, чтобы приготовиться, так я поняла?
– Да уж, думаю, есть. Ага, конечно, есть, они же с Гришкой ходить-то вместе только месяца три назад стали.
– Значит, будем воспитывать. Ну, считай, что ты решила к старости для себя родить. Кого это волнует, правда? Короче, не унывай, поможем! – пылко заверила Люся и налила еще стопочку.
Подруги распрощались уже поздним вечером. Люся неожиданно пригорюнилась.
– Вот ведь ты подумай, Гришка-то Машин сам еще недавно из пеленок, а уже о детях задумывается, а моя-то, безголовая… Уже тридцать ей скоро, а все, точно стрекоза, – ни тебе мужа законного, ни детей! Кого вырастила? – И Люся пустила обильную горючую слезу.
Ольга, ее единственная дочь, и в самом деле имела уже, кажется, все. Кроме законного мужа и детей. Нет, претендент на руку и сердце у нее имелся – уже лет пять она жила в гражданском браке с прекрасным человеком по имени Володя, но почему-то никак не могли они отважиться на поход в загс. А теперь и вовсе – уехала Ольга в Москву на какие-то курсы по собаководству, причем вроде бы с Володей, но каждый раз, когда звонила матери, сообщала о каких-то новых женихах. Прямо женщина легкого поведения, и только!
Догоревать Люсе не удалось – позвонили в дверь. На пороге стоял Антон Петрович, недавний новый знакомый подруг. Люся, совсем забыв, что лицо у нее только что приняло маску для пяток, кокетливо заиграла улыбкой и поправила сбившуюся прическу.
– Что это с вами? Вы больны и поэтому не могли прийти на свидание? – с придыханием спросил ухажер, пятясь к двери.
– Да, Люся больна. А вы что-то хотели? – нахохлилась Василиса. Нет, какой гад! Оказывается, он Люсеньке назначил свидание! И подруга хороша, даже не намекнула, что у них с этим Антоном Петровичем завязались отношения.
Мужичок чувствовал себя крайне неловко. Он мялся, икал и краснел, потому что явно до одури боялся заразы, глядя на покрытое прыщиками лицо Люси. И явно не мог найти благовидный предлог, чтобы покрасивей удалиться.
– Я пришел, чтобы сообщить… – пытался что-то промямлить он. – Я, знаете ли… тоже, кажется, заболеваю. Вот и пришел сообщить, чтобы вы меня не ждали, так сказать… Что-то с головой, сердчишко, прямо выпрыгивает… давление опять же…
– Так это понятно – любовь, – констатировала Василиса. – Ну, мне надо с Малышом прогуляться, я оставлю вас, пожалуй.
– Нет-нет! Мне тоже… это… надо с Малышом. Я вас провожу!
Василиса только пожала плечами. Странно, что мужичок только сейчас отметил ее шарм. Она начала собираться, а Люся все это время толкалась возле ветреного кавалера и пыталась хоть чем-то его уколоть.
– А скажите, вы чем больны? Это не венерическое? А то, знаете, с вашим постоянством…
– Нет, это… нервное, – быстренько отвечал тот и пялился на потолок.
– А цветочки, пардон, вы не мне тащили?
– Нет, я же говорю – заболел… Они маме, на могилку, купил сегодня, а то завтра не успею… – Все, я готова! – появилась в дверях раскрашенная, точно матрешка, Василиса. – Люсенька, мы недолго. А кстати, может, ты с Малышом сама погуляешь? А я провожу Антона Петровича, все же человек нездоров.
– Фигушки! Выводи давай щенка, а то он нам опять всю квартиру разуделает. А я… тут… в одиночестве допью коньяк… – прохлюпала Люся.
Напоминание о коньяке резко переменило у мужчины отношение к больной.
– Тогда я с вами! Составлю, так сказать, компанию… Ну, не выливать же коньяк, – отважно объявил он и принялся развязывать шнурки.
Однако Василиса отличалась несколько иным характером, нежели безропотная подруга.
– При вашей болезни коньяк вреден! Давайте, давайте, двигайтесь, – схватила она мужичка за ворот и суровым движением вытолкнула из квартиры. – Люсенька, закройся!
Оставшись одна, Люсенька и правда допила коньячок, затем пошарила в холодильнике и нашла еще остатки водки, а потом в ход пошел и маленький пузырек с медицинским спиртом, который подруги берегли для компрессов. К моменту, когда Василиса впорхнула в дом с букетиком, якобы предназначенным ухажером для маминой могилки, на диване сидела пьяная в зюзю Люсенька и горько рассматривала фотографии Василисы. Тут же валялись газеты с объявлениями.
Василиса, честно сказать, несколько неловко чувствовала себя после сегодняшнего своего «выступления», но Люся и не думала ее в чем-то обвинять.
– Я поняла, – обреченно проговорила Людмила Ефимовна. – Я все поняла, Вася. Нам нужен мужик в доме.