Страница:
Маргарита ЮЖИНА
УБЕЙ МЕНЯ СВОЕЙ ЛЮБОВЬЮ
Глава 1
Медицина бессильна
Окрошко Татьяна Ивановна задумчиво возлежала на койке в предродовой палате. Ее сынишка должен появиться на свет денька через два, и подумать было о чем. Татьяну Ивановну вовсе не печалил тот факт, что сынишка был третьим по счету, а содержать детей с каждым годом становилось все труднее – помимо двух сынков у нее осталось дома еще четыре дочурки. В данный момент ее тревожил только один вопрос – даст ли мэрия им на этот раз квартиру или придется отважиться на восьмого ребятенка. Пока Окрошкам ничего не обещали, и женщина всерьез раздумывала – в какую газету на них пожаловаться, однако так и не определилась, потому что от важного процесса ее отвлек раскатистый могучий храп с соседней кровати. Татьяна Ивановна сначала вздрогнула, как и полагается леди с тонкой нервной системой, а потом разразилась возмущением:
– Не, ну нигде покою нет!! Прям уже и родить спокойно не позволяют – в самое ухо рычат! Что за условия, я не понимаю!! Дамочка! Высуньтесь из-под одеяла, я, наверное, вам тут кричу!
Дамочка еще раз смачно всхрапнула и высунула на свет божий волосатую ногу.
– Какая дикая невоспитанность – завалиться прям в постель с небритыми нога…
В этот миг соседка по палате перевернулась лицом к Татьяне Ивановне и стены дрогнули от пронзительного визга. На кровати лежал совершенно настоящий, живой и вполне дееспособный мужчина!
В дверь палаты немедленно просунулась голова дежурной сестры:
– Окрошко, не буяньте, вам рожать еще не скоро! Ну я не знаю, прям как первоклассница, честное слово. Ой, ну чего вы руками трепещете? Вы ж не черепаха, лежите себе спокойно, говорю же – не скоро еще!
Но Окрошко Татьяна Ивановна спокойно лежать не могла, она тыкала пальцем в соседнюю кровать, верещала на одной ноте и в дикой панике безнадежно барахталась в своей провисшей койке, пытаясь подняться и, надо думать, удрать подальше от сомнительного заведения, где рожать приходится даже мужикам.
– Ой, госсыди, – презрительно собрала губы пупочкой дежурная сестричка. – Прям у самой седьмой ребенок, а она визжит, будто мужчин ни разу не встречала. Чего вы орете? Это санитар наш, отдыхает! Правда, он в декрете сейчас, но без нас долго не может, да! Чуть что – и сюда. А вы прям вся из себя кричите, как будто вас кусают тут! Ну прикорнул мужчина в предродовой, чего орать-то? Палата же вовсе пустая стояла, а потом вас привезли. Я ж не буду его из-за такой мелочи будить. Да прекратите орать-то!
Татьяне Ивановне удалось-таки выкарабкаться из глубокого ложа, она демонстративно напялила прохлорированный халат и высоко вздернула подбородок:
– Или он! Или я! Вот так я ставлю вопрос – ребром! Да! И если вы его немедленно не вытащите, я… я перестану рожать!
– А-а, ну и ладненько, тогда я скажу, что вы во второй роддом переезжаете, ага? – неприлично обрадовалась медсестра и даже уже дернулась куда-то бежать.
– Нет не ага! – остановила ее мощным криком гражданка Окрошко. – Я сама с ним разберусь.
Татьяна Ивановна гневно прищурила глаза, закатала рукава, поддернула повыше будущего ребенка и решительно направилась к спящему санитару. Сестричка, видя ее серьезные намерения, решила не мешать их первому знакомству и поспешно ретировалась.
Окрошко набрала полный кувшин ледяной воды и, не мешкая, выплеснула бодрящую влагу на храпуна.
Палата снова вздрогнула, теперь уже от мощного мужицкого рева.
– Гражданочка Окрошко! – мгновенно засунулась в палату голова главврача. – Вы, я вижу, уже собрались рожать? Вы как-то подозрительно себя ведете – неспокойно. Я бы даже сказал – неадекватно.
– Да что вы! Я совершенно спокойна, это вот ваш санитар мне подозрительным показался, вы у него спросите, может, он собрался? – мстительно усмехалась беременная Окрошко.
Главврач – господин Беликов перевел взгляд на соседнюю койку, и лицо его медленно стало окрашиваться рубиновым румянцем.
– Дуся!! Евдоким Петрович!! Я извиняюсь, что вы себе позволяете?!! – чуть не задохнулся он от негодования. – Потрудитесь объяснить!! Зачем вы покушались на честь беременной женщины?!! Не сметь храпеть в присутствии дамы!!
Громогласный главврач несолидно пустил петуха, поперхнулся и теперь только таращил глаза и страшно сопел носом. Из глаз летели искры, из носа – брызги, изо рта – слюни, а сам себе господин Беликов казался разгневанным львом!
Санитар Дуся, которого вообще-то звали Евдокимом Петровичем Филиным, гнева начальства не испугался. Дуся в роддоме работал давно, и главврач постоянно был недоволен его трудовыми потугами, поэтому визжал на санитара ежедневно, сразу же после утренней пятиминутки, а иногда даже самолично прикладывался тощим кулачком к Дусиному темечку. Вообще к его темечку кто только не прикладывался – любили его воспитывать методом тыка… по макушке, да еще и кулачками. Однако после некоторых событий, после, прямо скажем, диких выкрутасов судьбы, когда Дуся сделался сказочно богат, господин Беликов просто не мог позволить себе орать на единственного спонсора роддома, пришлось сменить гневный ор на масляную улыбку, но все же главврач иногда сдерживаться не успевал – и его прорывало по старой памяти. Но Евдоким был парнем незлобивым, уважал старость, понимал субординацию и попросту плевал на все окрики главврача с высокой башни.
– Дуся!! И почему… почему это у тебя вся одежда мокрая… у тебя что – энурез?!! – продолжал нервничать господин Беликов.
Главврач лукавил, никакой одежды на санитаре не было, за исключением огромных семейных трусов в реденький веселый горошек.
– Не, ну Матвей Макарыч! Ну что за дела?! Ну какой, на фиг, энурез?! – громко возмущался Дуся, брезгливо – двумя пальцами – оттопыривая свои мокрые трусы. – Кого вы в палаты кладете? Прям диверсия какая-то! Вот так ведром взяла и… Будто я ей огурец какой! Меня прям всего с этой кровати смыло! И конечно – трусья немножко пропитались!.. Не, ну я недоволен! Я чего, спрашивается, зря нашему роддому халаты покупал?! Точно вам говорю – перейду работать во второй роддом, меня давно туда тянут!
Главврач как-то перекривился и выдал натужную улыбку:
– Дусик, зайка мой, ну какой второй роддом? Ну разве тебе здесь плохо? Я ведь отчего вознегодовал? Исключительно из вредности. Да. Столько раз тебя к себе в кабинет приглашал, а ты на этой кроватке-развалюхе маешься, я как тебя увидал – прям чуть не задохнулся от стыда – нет чтоб у меня, в кабинете, на кожаных диванах, так ты на такой убогой кровати!.. Кстати, Дуся, нам надо кровати поменять, новые купить просто необходимо, но ты же знаешь, нам совсем не дают денег, а у тебя… Дуся, назови мне дату, когда ты поменяешь нам кровати, а? Заметь! Я же не прошу себе кровать домой!.. Хотя чего это не прошу? У меня и дома бы не помешало…
– Ну знаете что, Матвей Макарыч! – вскинулся Дуся.
Видимо, главврач знал. Он открыл двери и зычно прокричал:
– Леночка! Елена Николаевна! Быстренько принесите Дусе… Евдокиму Петровичу халат! Из новеньких, какие мы купили!.. Дуся, а ты пойдем со мной в кабинет, я тебе постелю, полежишь, по…
– Да куда я пойду-то?! – никак не мог успокоиться Филин. – Вон у меня все трусы мокрые!!
Главврач недобро посмотрел на беременную:
– Вы куда метили, гражданка Окрошко?! И что это у вас за такой токсикоз – обливать серьезных мужчин водой?! Кувшином по нашему спонсору! Если нечем заняться, так лучше бы в палате влажную уборку провели!.. Дуся, пойдем со мной в кабинет, расскажешь, что у тебя дома случилось. Пойдем… Ах ты, боже мой, тебе ж Лена еще халат не принесла! Лена!!
Нарядив санитара в новенький хрустящий халат, Матвей Макарович потрусил за Филиным к себе в кабинет, в который раз удивляясь: отчего же у Фортуны такие проблемы с глазами – ну совсем не смотрит, кому улыбается?
Ведь вот совсем недавно, кажется, к ним пришел этот недотепа Дуся… ах ты, господи прости, Евдоким Петрович! Пришел и прочно прилип на месте санитара, потому что ни на что более высокое никак не тянул. И ведь все его устраивало – и нищенская зарплата, и пренебрежительное отношение коллектива, и полное отсутствие перспективы. Глядишь, мужик и прожил бы до глубокой старости возле своих носилок. Так ведь нет! Судьба так хвостом мотнула, что оказался этот олух чуть ли не самым богатым человеком в городе. И за какие такие заслуги? Ведь палец о палец не ударил! Да и деньги, похоже, Филину и не требуются вовсе. Ему такой загородный дом в наследство достался – дворец! А он в своей хрущевке с матушкой проживает, на работу в троллейбусе ездит, одевается, как новорожденный, – в одну фланель! Да еще и девчушку усыновил – подкидыша. Хоть бы о ней побеспокоился – переехал бы в коттедж. Так ведь нет! Вот Матвею Макаровичу привалило бы эдакое счастье, так он бы… он бы…
– Матвей Макарыч! Ну где мне лечь-то? – пробасил над ухом новорусский господин Корейко.
– А вот сюда и ложись, – точно старая нянюшка, кинулся к шкафу главврач, выудил оттуда подушку и плед. – Вот, наволочка чистенькая, я ее только сегодня поменял… А чего, ты говоришь, тебе дома-то не отдыхается? Матушка твоя шалит? Замуж выскочила? Взял бы путевочку да и мотнул куда-нибудь на острова, раз такое дело. Мы ж тебя на работе в декрет отпустили, чего ж не отпустить – какой из тебя работник-то?! Ты и раньше-то не сильно надрывался – не поймешь, кто кого на носилках таскал – ты беременных или они тебя, а уж теперь-то!.. Ты ж у нас теперь только числишься… – завистливо перекривился Беликов, но тут же опомнился от собственного словоблудия, немедленно поник головой и сердечно добавил: – Я, Дуся, в хорошем смысле этого слова, ты ж понимаешь.
– Я понимаю… – кряхтел Филин, устраиваясь удобнее на кожаном диване. – Только никак нельзя мне сейчас на острова. Кастинг у меня.
– О господи… – осел главный. – Так ты теперь и в большое искусство сунулся? В кинофильмах, что ль, сниматься собрался? Или бульонные кубики рекламируешь? Или… Дуся! Не пугай меня, я умный, я сам догадался! Ты купил киностудию! Евдоким офф корпорейшен! Да?
– Да чо вы мелете, в самом-то деле?! – сморщился Евдоким. – Ну какие кинофильмы?! У меня теперь дома знаете какая студия?! Тут уж не до бульонных кубиков…
Матвей Макарович недоверчиво похлопал глазами, и Дуся, тяжко вздыхая, поведал ему – как непросто живется молодому, холостому мужчине, когда у него в кармане наследство богатого родителя.
Как оказалось, маменька Евдокима – Олимпиада Петровна, одинокая прелестная особа шестидесятого размера и примерно такого же возраста, решительно намеревалась выйти замуж. И не просто так, а непременно, чтобы со свадебным путешествием на Мальдивы. Слава богу, деньги у нее имелись, жених тоже как-то скоренько нарисовался, но была одна загвоздка – никак не могла она внучку Машеньку на своего безголового сынка оставить. А вот тащить на Мальдивы маленького ребенка, которому только-только ожидается годик от роду, врачи категорически не рекомендовали.
– Прямо всю грудь так и жмет, так и жмет, – пускала слезу маменька перед Дусей каждый вечер. – И в путешествие хочется, никакого удержу нет, когда еще счастье выпадет, чтоб с женихом-то! И Машеньку оставить никак не могу. У тебя ж, сыночек, вместо головы – бейсбольный мяч!
– Волейбольный, – поправлял сыночек и тоже печалился. – Маманя, ну давай я няню найму, что ли…
Маманя сразу переходила на визг:
– Лучше сразу убей меня здесь на месте!! Лучше сейчас же иди и заказывай мне место на кладбище!! Садист!! Да как ты можешь?!! Ты хочешь, чтобы я потом всю жизнь мучилась?!
– Это с чего? – таращил круглые очи Филин.
– Так ведь эта няня непременно убьет нашу малютку! Она ж ее… со стула скинет! Кипятком ошпарит! Заморит голодом и… и научит пить пиво! Я сама по телевизору видела!
И несчастная бабушка снова кидалась в кресло, укладывала на лоб широкую длань лопатой и стонала.
– Дуся, я знаю, что делать! – решила наконец она. – Тебе надо найти няню!!
Филин крякнул, шмыгнул носом и мысленно стал прикидывать – а где, собственно, заказывают место на кладбище, куда маменька так рвалась.
– Ты о чем это задумался, горе мое? – подозрительно посмотрела на него Олимпиада Петровна, уж больно хорошо она знала своего сынка. – Ты даже не думай!! Ты меня не понял! Тебе надо найти няню, чтобы потом на ней жениться!
– Ага!! – взвыл сынок. – Так прям эти няни на меня и кинулись! Они если и выйдут, то не за меня, а за мое состояние! И что тогда с Машкой будет?!
– Ой, да какое там состояние, оформим на меня дарственную, и ты останешься гол как сокол, – отмахнулась любящая матушка. – А я хоть на старости лет поживу как следует. Значит…
– Нет, ну нормально, да? – спросил Дуся у кого-то за окном. – Она, значит, на старости поживет! А я, значит, как сокол! За меня и с деньгами-то не сильно разбежались, а без денег не то что няня – ее престарелая мать не пойдет! Нет уж, на фига такие дарственные! Маманя, сиди дома, Мальдивы твои никуда не денутся.
Олимпиада Петровна хотела было ненадолго отправиться в обморок от возмущения, но побоялась за прическу, да и вопрос еще окончательно не решен, чего уж там спектакли ставить.
– И опять до тебя не дошло, – принялась она объяснять. – Давай сделаем так: дадим объявление в газету, дескать, молодой холостой миллионер примет на работу няню, женитьба на няне гарантирована. Да, гарантирована, но при условии, что та будет великолепно справляться со всеми супружескими обязанностями… нет, с супружескими – это я погорячилась… При условии, что та будет исправно выполнять все обязанности по дому, почитать свекровь и обеспечивать счастливое детство дочери и мужу. Да, вот так. Ну а потом устроим смотрины… сейчас это называется красиво – кастинг! И ты выберешь няню с последующей женитьбой. Все как положено – дадим девочкам испытательный срок, ты приглядишься, а уж потом, если какая окончательно тебя покорит… ну тогда, что ж, придется расписаться. Зато в доме никто не станет воровать, всегда будут чистота и порядок, появится женская рука, мама у Машеньки, у тебя сиделка, а я… я обрету семейное счастье с Яшенькой.
В том, что маменька обретет счастье с новым женихом – Яковом Глебычем, Дуся не сомневался, но вот в остальном…
Он открыл рот, подумал, но потом все же уточнил:
– А про мое наследство мы им скажем – няням?
– Конечно! Я же говорю – прямо в объявлении и напишем! Нам же нужны элитные девушки! А без наследства мы их даже в наш подъезд не заманим… Ой, Дуся, ну чего у тебя такая физия?.. – перекосилась вдруг матушка. – Господи, эти невесты целыми стаями неприкаянные бродят, а нам даже за такое добро платить приходится, вот уж правду говорят – на детях прелестниц природа отдыхает! Так что завтра же…
– Подожди, мам, а если эти невесты пойдут только из-за денег, а меня совсем и не начнут любить? – тревожился Дуся.
Олимпиада Петровна придирчиво оглядела сынка, вздохнула и успокоила:
– Ну конечно не начнут, глупенький. Но зато они будут стараться тебе угодить, чтобы ты втиснул их в свое завещание, понимаешь?
– И тогда жить мне останется… только до написания этого самого завещания… – просчитал свою перспективу Филин.
– О господи! – не выдержали нервы у матушки. – А ты его не пиши, да и все! Скажи, что написано оно на Машеньку, а ты якобы еще не проверил чувства твоей жены! Так можно всю жизнь девке мозги крутить, пока ей в глубокой старости ничего другого не останется, как в тебя по-настоящему влюбиться!.. Нет, ну ты-то что предлагаешь?!
Дусе предложить было нечего. Ему даже показалось интересным – устроить кастинг самым красивым девушкам города, а потом сидеть вот так на диване – и ковыряться в их недостатках: «Ах, вы совсем для няни не подходите, у вас ноги кривоватые! А у вас год рождения подкачал, можем предложить вам вакансию лифтерши… А у вас рост! И вообще – где девяносто-шестьдесят-девяносто?! Куда вы без таких данных в няни?! А вот вы… вы, пожалуй, прошли первый отборочный тур». Сказка! Но действительность оказалась не столь радужной.
Началось с того, что бурной лавины длинноногих обаяшек после объявления вовсе не последовало – ну не верили красавицы, что хоть какой-то захудалый миллионеришка отважится проживать в старинной хрущобе, да еще и искать няню не в элитных агентствах, а в обычной газетенке. А вот дамы, которым изрядно за сорок, решили, что терять им нечего, а потому стайками толпились в подъезде, зычно строили предположения на будущее благополучие и очень мешали соседям. Но самым тяжелым было другое – с окрестных деревенек слетелись на Дусин призыв все особи женского пола, которые страстно мечтали уже не о миллионах, а хотя бы о городской жизни. Эти няни весь день носились по магазинам, к вечеру заявлялись на кастинг с немыслимым количеством пакетов, коробок и сумок, неизменно опаздывали на смотрины часа на четыре. При этом сельские красавицы, услышав отказ, заливались слезами в три ручья, потому что оказывалось, что ночевать им негде, на питание денег вовсе не осталось и, между прочим, на обратную дорогу тоже. В доме Филиных теперь высились эвересты из дорожных сумок, котомок, рюкзаков и всяческих пакетов. В комнате непременно выла очередная неудачница, маменька, не зная, как ее вытурить с жилплощади, выла тоже, а громче всех верещала Машенька, которой все эти смотрины шли явно не на пользу. Долгожданная няня не находилась, ни одна из претенденток на идеал не тянула. То она не нравилась Олимпиаде Петровне, то не нравилась Якову Глебычу, то, напротив, – Якову Глебычу уж слишком нравилась, короче – никто не подходил, и все тут! Поэтому сумки прибывали, рев нарастал, и конца этому не предвиделось. Стоит ли удивляться, что Дуся от такого хора сбежал в предродовую палату, чтобы хоть немного забыться.
– Вот… – снова шмыгнул носом Дуся. – Видите теперь, Матвей Макарович, что я в эту палату ринулся, как в убежище, и вовсе я даже не думал, что там кому-то рожать приспичит!
Матвей Макарович сочувственно помотал головой, в тысячный раз вознеся упрек небесам – и отчего же такое счастье не тому адресату досталось! – и заботливо предоставил свой диван невезучему жениху.
Но сколько бы Филин ни спал, а домой возвращаться пришлось.
Возле подъезда уныло стояли и сидели на лавочках особы всех мастей и возрастов, а возле детской площадки Филин даже заметил яркую туристическую палатку. На него девушки внимания не обращали – прелестницы не предполагали, что их суженый миллионер будет выглядеть столь непрезентабельно. И только возле самой квартиры образовалась небольшая толкучка.
– Мужчина! Скажите своему хозяину, чтобы он просмотрел Круглову Веру, а?! Скажите!
– Про Ирину из Белорыбицы!! Про Ирину!! Да хоть про Белорыбицу намекните!!
– А ваш начальник строгий? Мущщина, мущщина, а он что – в самом деле богатый?! А чего тогда в таком отстое живет?!!
– Передайте Евдокиму Петровичу подарочек!! Это волнушки!! Это грибки, я сама солила!! И тут еще опята, но, кажется, немножко ядовитые, пусть он их не ест, вы так и скажите – пусть не ест! И от всех наших сельчан большой привет!! От дяди Прохора, от тети Маши Еремеевой, от Вальки Клячи…
Евдоким ниже опустил голову и пронесся в прихожую, плотно захлопнув за собой двери.
– Мам, ну как?! – крикнул он с порога. – Никого не приглядели?
– Ой, ну кого тут приглядишь? – тут же отозвалась маменька, тряся на руках засыпающую Машеньку. – Не знают, с какой стороны к ребенку подойти! Вон посмотри на нее!
Перед маменькой стояла девица в темненьких джинсиках, которые туго обтягивали стройненькие ножки и безупречную попку, к тому же девчонка имела роскошную гриву темно-рыжих волос и прехорошенькую мордашку.
– Ну так что, красавица, скажите, кто у нас такой Гете? – сурово насупилась Олимпиада Петровна на конкурсантку. – Неужели не помните?
– Чо эт я не помню… – обиженно дернулась девчонка и взвела очи к потолку. – Гете – это… ну писатель, ясно же, он еще это… «Фаллос» написал.
– Во-о-о-он!! – взревела Олимпиада Петровна так, что подпрыгнули и Яков Глебович, и Дуся, и красавица-няня.
Только Машенька даже не вздрогнула, ее уже настолько вымотали вечные претендентки, что на руках бабушки она спала спокойно и безмятежно.
– Дуся! Немедленно не слушай, что говорит эта бесстыдница! – уже тише приказала маменька.
Дусик только на минуточку представил, что эта рыжеволосая бесстыдница станет его женой, и где-то под фланелевой рубашкой у него разлилось томительное тепло.
– Ма, а чего – по-моему, нормальная няня, чо ты к ней с какими-то вопросами пристаешь?! Ты б вот лучше об другом поинтересовалась, – укоризненно глянул он на мать, потом неловко съежился и подарил девчонке стыдливую улыбку. – Девушка, а вы за меня замуж хотите?
– Мечтаю! Уже двадцать минут томлюсь, еле сдерживаю страсть! – лихо отчеканила девушка.
– Ну вот! – накинулся на мать Дуся. – Девушка ко мне со страстью, а ты!.. Яков Глебыч, чего вы в ухе ковыряетесь? Записывайте… Девушка, простите, а как вас зовут?
– Милочка! Иванова! – продолжала рапортовать будущая няня, не спуская глаз с Олимпиады Петровны.
Та пристально разглядывала ворону за окном, все яростнее подпрыгивала, качая внучку, и поспешности сына явно не одобряла. Девушка спокойно разглядывала ее профиль и ждала решения.
– Ну вот и все, да? – оживился Дуся, когда увидел, что на чистом листке Яков Глебыч старательно вывел «Иванова Мила. Милочка». – Милочка, вы пока ступайте, но далеко не отходите, вы уже зачислены на испытательный срок… Мам, я говорю, ту гвардию возле дверей можно распускать, да?
Мать ретиво встрепенулась и с обидой в голосе заговорила:
– Нет, ну ты, конечно, можешь принять на испытательный срок кого угодно! Мое дело вообще сторона! Только если уж решили с кастингом покончить, запишите тогда Ингу Акорн. Яшенька, запиши: А-корн!
– Липушка, Инга Акорн – это такая носатая? И личико такое… жеребячье, да? Но куда ж ее в няни?! – заартачился Яков Глебыч. – Она ведь вовсе не может к Машеньке подойти!
– Зато она замечательно подходит к кастрюлям!
Дусю передернуло – Инга была единственной, кого он никак не мог представить в своем доме – только на конюшне!
– Ма, но она же Гете не знает! – воскликнул он. И добавил последний весомый аргумент: – Она даже не знает формулу спирта! А кто Машеньку будет учить химии?
– Учитель!! – топнула ножкой Олимпиада Петровна. – И пусть она не знает и вовсе никакого спирта, зато она знает формулу борща!! И великолепно подходит к плите! Прямо-таки один стиль! И к разделочной доске тоже! Она нас уже четвертый день так кормит, так кормит… что мне пришлось покупать новую одежду! А Машенька привыкнет! В конце концов, мы можем… мы можем этот Акорн взять на место повара!
– А что – на поваре мне тоже жениться? – осторожно поинтересовался Дуся.
– Обязательно! – категорически заявила матушка. – Машенька когда-нибудь вырастет, и няня будет ей не нужна, а вот хорошая повариха в семье никогда не помешает!
Потом Олимпиада Петровна наконец вспомнила про внучку и понесла девочку в детскую. Воспользовавшись моментом, Яков Глебыч тут же быстренько приписал некую Самохвалову Аню, вероятно, из всех нянь эта приглянулась ему больше всего. Но его хитрый трюк не прошел – вернувшись, Олимпиада Петровна еще раз просмотрела скудный список нянь в тонкой тетрадочке и сразу же наткнулась на фамилию Самохваловой.
– А эта как сюда пролезла? – сурово свела она брови на переносице. – Дуся! Ты хочешь еще и эту вульгарную девицу?! Мы с Яковом Глебычем сразу же решили, что этой вертихвостке не место возле детской кроватки!
«А Яков Глебыч, наверное, решил, что возле его кроватки она бы смотрелась ничего», – мысленно хихикнул Дуся, но нервировать маменьку не стал.
– Если уж ты так хочешь кого-то еще, – продолжала та, – тогда давай пригласим Прохорову Веру, она очень понравилась Яшеньке. Пусть будет все по справедливости.
Яшенька уныло растянул губы в благодарной улыбке – Прохорова Вера была маленьким забитым существом с робкими движениями и заикающейся речью. Ее на кастинг привела мать со словами: «Поглядите девку, может, сгодится какому дворнику, токо чоб с квартирой, а то у нас на селе вовсе мужиков не осталось, а ей взамуж пора. У меня ить помимо ее ишо три девки на шее сидят».
Уже к концу дня все невезучие конкурсантки были оповещены о своем провале, прихожая освободилась от узлов и баулов (Милочка просто выставила их в подъезд), Олимпиада Петровна выслушала особенно горькие завывания по поводу загубленных девичьих судеб, и жизнь стала налаживаться. Инга сразу же кинулась к кастрюлям, Милочка ухватилась за тряпку, а Вера принялась что-то мычать возле детской кроватки – Дуся подозревал, что няня исполняла колыбельную. Девушек поселили в одной комнате (благо стараниями Олимпиады Петровны комнат теперь стало много – предприимчивая дама купила соседнюю квартиру и сделала, что называется, евроремонт), работать они должны были по двое суток, правда, повариха трудилась ежедневно, и все были совершенно довольны.
Для Филиных наступили дни блаженства. Не успевали они утром продрать глаза, а уже в нос им лез запах геркулесовой каши, только-только Машутка начинала свои утренние «песни», как к ней немедленно бросалась дежурная няня, Яков Глебович едва покидал ванную, а уже вслед за ним туда неслась Верочка и елозила тряпкой по кафелю. Семейство нежилось бездельем, и лишь маленькой собачонке Филиных Душеньке прибавилось работы – она неустанно облаивала новых работниц и пыталась нагадить им на кровати.
– Не, ну нигде покою нет!! Прям уже и родить спокойно не позволяют – в самое ухо рычат! Что за условия, я не понимаю!! Дамочка! Высуньтесь из-под одеяла, я, наверное, вам тут кричу!
Дамочка еще раз смачно всхрапнула и высунула на свет божий волосатую ногу.
– Какая дикая невоспитанность – завалиться прям в постель с небритыми нога…
В этот миг соседка по палате перевернулась лицом к Татьяне Ивановне и стены дрогнули от пронзительного визга. На кровати лежал совершенно настоящий, живой и вполне дееспособный мужчина!
В дверь палаты немедленно просунулась голова дежурной сестры:
– Окрошко, не буяньте, вам рожать еще не скоро! Ну я не знаю, прям как первоклассница, честное слово. Ой, ну чего вы руками трепещете? Вы ж не черепаха, лежите себе спокойно, говорю же – не скоро еще!
Но Окрошко Татьяна Ивановна спокойно лежать не могла, она тыкала пальцем в соседнюю кровать, верещала на одной ноте и в дикой панике безнадежно барахталась в своей провисшей койке, пытаясь подняться и, надо думать, удрать подальше от сомнительного заведения, где рожать приходится даже мужикам.
– Ой, госсыди, – презрительно собрала губы пупочкой дежурная сестричка. – Прям у самой седьмой ребенок, а она визжит, будто мужчин ни разу не встречала. Чего вы орете? Это санитар наш, отдыхает! Правда, он в декрете сейчас, но без нас долго не может, да! Чуть что – и сюда. А вы прям вся из себя кричите, как будто вас кусают тут! Ну прикорнул мужчина в предродовой, чего орать-то? Палата же вовсе пустая стояла, а потом вас привезли. Я ж не буду его из-за такой мелочи будить. Да прекратите орать-то!
Татьяне Ивановне удалось-таки выкарабкаться из глубокого ложа, она демонстративно напялила прохлорированный халат и высоко вздернула подбородок:
– Или он! Или я! Вот так я ставлю вопрос – ребром! Да! И если вы его немедленно не вытащите, я… я перестану рожать!
– А-а, ну и ладненько, тогда я скажу, что вы во второй роддом переезжаете, ага? – неприлично обрадовалась медсестра и даже уже дернулась куда-то бежать.
– Нет не ага! – остановила ее мощным криком гражданка Окрошко. – Я сама с ним разберусь.
Татьяна Ивановна гневно прищурила глаза, закатала рукава, поддернула повыше будущего ребенка и решительно направилась к спящему санитару. Сестричка, видя ее серьезные намерения, решила не мешать их первому знакомству и поспешно ретировалась.
Окрошко набрала полный кувшин ледяной воды и, не мешкая, выплеснула бодрящую влагу на храпуна.
Палата снова вздрогнула, теперь уже от мощного мужицкого рева.
– Гражданочка Окрошко! – мгновенно засунулась в палату голова главврача. – Вы, я вижу, уже собрались рожать? Вы как-то подозрительно себя ведете – неспокойно. Я бы даже сказал – неадекватно.
– Да что вы! Я совершенно спокойна, это вот ваш санитар мне подозрительным показался, вы у него спросите, может, он собрался? – мстительно усмехалась беременная Окрошко.
Главврач – господин Беликов перевел взгляд на соседнюю койку, и лицо его медленно стало окрашиваться рубиновым румянцем.
– Дуся!! Евдоким Петрович!! Я извиняюсь, что вы себе позволяете?!! – чуть не задохнулся он от негодования. – Потрудитесь объяснить!! Зачем вы покушались на честь беременной женщины?!! Не сметь храпеть в присутствии дамы!!
Громогласный главврач несолидно пустил петуха, поперхнулся и теперь только таращил глаза и страшно сопел носом. Из глаз летели искры, из носа – брызги, изо рта – слюни, а сам себе господин Беликов казался разгневанным львом!
Санитар Дуся, которого вообще-то звали Евдокимом Петровичем Филиным, гнева начальства не испугался. Дуся в роддоме работал давно, и главврач постоянно был недоволен его трудовыми потугами, поэтому визжал на санитара ежедневно, сразу же после утренней пятиминутки, а иногда даже самолично прикладывался тощим кулачком к Дусиному темечку. Вообще к его темечку кто только не прикладывался – любили его воспитывать методом тыка… по макушке, да еще и кулачками. Однако после некоторых событий, после, прямо скажем, диких выкрутасов судьбы, когда Дуся сделался сказочно богат, господин Беликов просто не мог позволить себе орать на единственного спонсора роддома, пришлось сменить гневный ор на масляную улыбку, но все же главврач иногда сдерживаться не успевал – и его прорывало по старой памяти. Но Евдоким был парнем незлобивым, уважал старость, понимал субординацию и попросту плевал на все окрики главврача с высокой башни.
– Дуся!! И почему… почему это у тебя вся одежда мокрая… у тебя что – энурез?!! – продолжал нервничать господин Беликов.
Главврач лукавил, никакой одежды на санитаре не было, за исключением огромных семейных трусов в реденький веселый горошек.
– Не, ну Матвей Макарыч! Ну что за дела?! Ну какой, на фиг, энурез?! – громко возмущался Дуся, брезгливо – двумя пальцами – оттопыривая свои мокрые трусы. – Кого вы в палаты кладете? Прям диверсия какая-то! Вот так ведром взяла и… Будто я ей огурец какой! Меня прям всего с этой кровати смыло! И конечно – трусья немножко пропитались!.. Не, ну я недоволен! Я чего, спрашивается, зря нашему роддому халаты покупал?! Точно вам говорю – перейду работать во второй роддом, меня давно туда тянут!
Главврач как-то перекривился и выдал натужную улыбку:
– Дусик, зайка мой, ну какой второй роддом? Ну разве тебе здесь плохо? Я ведь отчего вознегодовал? Исключительно из вредности. Да. Столько раз тебя к себе в кабинет приглашал, а ты на этой кроватке-развалюхе маешься, я как тебя увидал – прям чуть не задохнулся от стыда – нет чтоб у меня, в кабинете, на кожаных диванах, так ты на такой убогой кровати!.. Кстати, Дуся, нам надо кровати поменять, новые купить просто необходимо, но ты же знаешь, нам совсем не дают денег, а у тебя… Дуся, назови мне дату, когда ты поменяешь нам кровати, а? Заметь! Я же не прошу себе кровать домой!.. Хотя чего это не прошу? У меня и дома бы не помешало…
– Ну знаете что, Матвей Макарыч! – вскинулся Дуся.
Видимо, главврач знал. Он открыл двери и зычно прокричал:
– Леночка! Елена Николаевна! Быстренько принесите Дусе… Евдокиму Петровичу халат! Из новеньких, какие мы купили!.. Дуся, а ты пойдем со мной в кабинет, я тебе постелю, полежишь, по…
– Да куда я пойду-то?! – никак не мог успокоиться Филин. – Вон у меня все трусы мокрые!!
Главврач недобро посмотрел на беременную:
– Вы куда метили, гражданка Окрошко?! И что это у вас за такой токсикоз – обливать серьезных мужчин водой?! Кувшином по нашему спонсору! Если нечем заняться, так лучше бы в палате влажную уборку провели!.. Дуся, пойдем со мной в кабинет, расскажешь, что у тебя дома случилось. Пойдем… Ах ты, боже мой, тебе ж Лена еще халат не принесла! Лена!!
Нарядив санитара в новенький хрустящий халат, Матвей Макарович потрусил за Филиным к себе в кабинет, в который раз удивляясь: отчего же у Фортуны такие проблемы с глазами – ну совсем не смотрит, кому улыбается?
Ведь вот совсем недавно, кажется, к ним пришел этот недотепа Дуся… ах ты, господи прости, Евдоким Петрович! Пришел и прочно прилип на месте санитара, потому что ни на что более высокое никак не тянул. И ведь все его устраивало – и нищенская зарплата, и пренебрежительное отношение коллектива, и полное отсутствие перспективы. Глядишь, мужик и прожил бы до глубокой старости возле своих носилок. Так ведь нет! Судьба так хвостом мотнула, что оказался этот олух чуть ли не самым богатым человеком в городе. И за какие такие заслуги? Ведь палец о палец не ударил! Да и деньги, похоже, Филину и не требуются вовсе. Ему такой загородный дом в наследство достался – дворец! А он в своей хрущевке с матушкой проживает, на работу в троллейбусе ездит, одевается, как новорожденный, – в одну фланель! Да еще и девчушку усыновил – подкидыша. Хоть бы о ней побеспокоился – переехал бы в коттедж. Так ведь нет! Вот Матвею Макаровичу привалило бы эдакое счастье, так он бы… он бы…
– Матвей Макарыч! Ну где мне лечь-то? – пробасил над ухом новорусский господин Корейко.
– А вот сюда и ложись, – точно старая нянюшка, кинулся к шкафу главврач, выудил оттуда подушку и плед. – Вот, наволочка чистенькая, я ее только сегодня поменял… А чего, ты говоришь, тебе дома-то не отдыхается? Матушка твоя шалит? Замуж выскочила? Взял бы путевочку да и мотнул куда-нибудь на острова, раз такое дело. Мы ж тебя на работе в декрет отпустили, чего ж не отпустить – какой из тебя работник-то?! Ты и раньше-то не сильно надрывался – не поймешь, кто кого на носилках таскал – ты беременных или они тебя, а уж теперь-то!.. Ты ж у нас теперь только числишься… – завистливо перекривился Беликов, но тут же опомнился от собственного словоблудия, немедленно поник головой и сердечно добавил: – Я, Дуся, в хорошем смысле этого слова, ты ж понимаешь.
– Я понимаю… – кряхтел Филин, устраиваясь удобнее на кожаном диване. – Только никак нельзя мне сейчас на острова. Кастинг у меня.
– О господи… – осел главный. – Так ты теперь и в большое искусство сунулся? В кинофильмах, что ль, сниматься собрался? Или бульонные кубики рекламируешь? Или… Дуся! Не пугай меня, я умный, я сам догадался! Ты купил киностудию! Евдоким офф корпорейшен! Да?
– Да чо вы мелете, в самом-то деле?! – сморщился Евдоким. – Ну какие кинофильмы?! У меня теперь дома знаете какая студия?! Тут уж не до бульонных кубиков…
Матвей Макарович недоверчиво похлопал глазами, и Дуся, тяжко вздыхая, поведал ему – как непросто живется молодому, холостому мужчине, когда у него в кармане наследство богатого родителя.
Как оказалось, маменька Евдокима – Олимпиада Петровна, одинокая прелестная особа шестидесятого размера и примерно такого же возраста, решительно намеревалась выйти замуж. И не просто так, а непременно, чтобы со свадебным путешествием на Мальдивы. Слава богу, деньги у нее имелись, жених тоже как-то скоренько нарисовался, но была одна загвоздка – никак не могла она внучку Машеньку на своего безголового сынка оставить. А вот тащить на Мальдивы маленького ребенка, которому только-только ожидается годик от роду, врачи категорически не рекомендовали.
– Прямо всю грудь так и жмет, так и жмет, – пускала слезу маменька перед Дусей каждый вечер. – И в путешествие хочется, никакого удержу нет, когда еще счастье выпадет, чтоб с женихом-то! И Машеньку оставить никак не могу. У тебя ж, сыночек, вместо головы – бейсбольный мяч!
– Волейбольный, – поправлял сыночек и тоже печалился. – Маманя, ну давай я няню найму, что ли…
Маманя сразу переходила на визг:
– Лучше сразу убей меня здесь на месте!! Лучше сейчас же иди и заказывай мне место на кладбище!! Садист!! Да как ты можешь?!! Ты хочешь, чтобы я потом всю жизнь мучилась?!
– Это с чего? – таращил круглые очи Филин.
– Так ведь эта няня непременно убьет нашу малютку! Она ж ее… со стула скинет! Кипятком ошпарит! Заморит голодом и… и научит пить пиво! Я сама по телевизору видела!
И несчастная бабушка снова кидалась в кресло, укладывала на лоб широкую длань лопатой и стонала.
– Дуся, я знаю, что делать! – решила наконец она. – Тебе надо найти няню!!
Филин крякнул, шмыгнул носом и мысленно стал прикидывать – а где, собственно, заказывают место на кладбище, куда маменька так рвалась.
– Ты о чем это задумался, горе мое? – подозрительно посмотрела на него Олимпиада Петровна, уж больно хорошо она знала своего сынка. – Ты даже не думай!! Ты меня не понял! Тебе надо найти няню, чтобы потом на ней жениться!
– Ага!! – взвыл сынок. – Так прям эти няни на меня и кинулись! Они если и выйдут, то не за меня, а за мое состояние! И что тогда с Машкой будет?!
– Ой, да какое там состояние, оформим на меня дарственную, и ты останешься гол как сокол, – отмахнулась любящая матушка. – А я хоть на старости лет поживу как следует. Значит…
– Нет, ну нормально, да? – спросил Дуся у кого-то за окном. – Она, значит, на старости поживет! А я, значит, как сокол! За меня и с деньгами-то не сильно разбежались, а без денег не то что няня – ее престарелая мать не пойдет! Нет уж, на фига такие дарственные! Маманя, сиди дома, Мальдивы твои никуда не денутся.
Олимпиада Петровна хотела было ненадолго отправиться в обморок от возмущения, но побоялась за прическу, да и вопрос еще окончательно не решен, чего уж там спектакли ставить.
– И опять до тебя не дошло, – принялась она объяснять. – Давай сделаем так: дадим объявление в газету, дескать, молодой холостой миллионер примет на работу няню, женитьба на няне гарантирована. Да, гарантирована, но при условии, что та будет великолепно справляться со всеми супружескими обязанностями… нет, с супружескими – это я погорячилась… При условии, что та будет исправно выполнять все обязанности по дому, почитать свекровь и обеспечивать счастливое детство дочери и мужу. Да, вот так. Ну а потом устроим смотрины… сейчас это называется красиво – кастинг! И ты выберешь няню с последующей женитьбой. Все как положено – дадим девочкам испытательный срок, ты приглядишься, а уж потом, если какая окончательно тебя покорит… ну тогда, что ж, придется расписаться. Зато в доме никто не станет воровать, всегда будут чистота и порядок, появится женская рука, мама у Машеньки, у тебя сиделка, а я… я обрету семейное счастье с Яшенькой.
В том, что маменька обретет счастье с новым женихом – Яковом Глебычем, Дуся не сомневался, но вот в остальном…
Он открыл рот, подумал, но потом все же уточнил:
– А про мое наследство мы им скажем – няням?
– Конечно! Я же говорю – прямо в объявлении и напишем! Нам же нужны элитные девушки! А без наследства мы их даже в наш подъезд не заманим… Ой, Дуся, ну чего у тебя такая физия?.. – перекосилась вдруг матушка. – Господи, эти невесты целыми стаями неприкаянные бродят, а нам даже за такое добро платить приходится, вот уж правду говорят – на детях прелестниц природа отдыхает! Так что завтра же…
– Подожди, мам, а если эти невесты пойдут только из-за денег, а меня совсем и не начнут любить? – тревожился Дуся.
Олимпиада Петровна придирчиво оглядела сынка, вздохнула и успокоила:
– Ну конечно не начнут, глупенький. Но зато они будут стараться тебе угодить, чтобы ты втиснул их в свое завещание, понимаешь?
– И тогда жить мне останется… только до написания этого самого завещания… – просчитал свою перспективу Филин.
– О господи! – не выдержали нервы у матушки. – А ты его не пиши, да и все! Скажи, что написано оно на Машеньку, а ты якобы еще не проверил чувства твоей жены! Так можно всю жизнь девке мозги крутить, пока ей в глубокой старости ничего другого не останется, как в тебя по-настоящему влюбиться!.. Нет, ну ты-то что предлагаешь?!
Дусе предложить было нечего. Ему даже показалось интересным – устроить кастинг самым красивым девушкам города, а потом сидеть вот так на диване – и ковыряться в их недостатках: «Ах, вы совсем для няни не подходите, у вас ноги кривоватые! А у вас год рождения подкачал, можем предложить вам вакансию лифтерши… А у вас рост! И вообще – где девяносто-шестьдесят-девяносто?! Куда вы без таких данных в няни?! А вот вы… вы, пожалуй, прошли первый отборочный тур». Сказка! Но действительность оказалась не столь радужной.
Началось с того, что бурной лавины длинноногих обаяшек после объявления вовсе не последовало – ну не верили красавицы, что хоть какой-то захудалый миллионеришка отважится проживать в старинной хрущобе, да еще и искать няню не в элитных агентствах, а в обычной газетенке. А вот дамы, которым изрядно за сорок, решили, что терять им нечего, а потому стайками толпились в подъезде, зычно строили предположения на будущее благополучие и очень мешали соседям. Но самым тяжелым было другое – с окрестных деревенек слетелись на Дусин призыв все особи женского пола, которые страстно мечтали уже не о миллионах, а хотя бы о городской жизни. Эти няни весь день носились по магазинам, к вечеру заявлялись на кастинг с немыслимым количеством пакетов, коробок и сумок, неизменно опаздывали на смотрины часа на четыре. При этом сельские красавицы, услышав отказ, заливались слезами в три ручья, потому что оказывалось, что ночевать им негде, на питание денег вовсе не осталось и, между прочим, на обратную дорогу тоже. В доме Филиных теперь высились эвересты из дорожных сумок, котомок, рюкзаков и всяческих пакетов. В комнате непременно выла очередная неудачница, маменька, не зная, как ее вытурить с жилплощади, выла тоже, а громче всех верещала Машенька, которой все эти смотрины шли явно не на пользу. Долгожданная няня не находилась, ни одна из претенденток на идеал не тянула. То она не нравилась Олимпиаде Петровне, то не нравилась Якову Глебычу, то, напротив, – Якову Глебычу уж слишком нравилась, короче – никто не подходил, и все тут! Поэтому сумки прибывали, рев нарастал, и конца этому не предвиделось. Стоит ли удивляться, что Дуся от такого хора сбежал в предродовую палату, чтобы хоть немного забыться.
– Вот… – снова шмыгнул носом Дуся. – Видите теперь, Матвей Макарович, что я в эту палату ринулся, как в убежище, и вовсе я даже не думал, что там кому-то рожать приспичит!
Матвей Макарович сочувственно помотал головой, в тысячный раз вознеся упрек небесам – и отчего же такое счастье не тому адресату досталось! – и заботливо предоставил свой диван невезучему жениху.
Но сколько бы Филин ни спал, а домой возвращаться пришлось.
Возле подъезда уныло стояли и сидели на лавочках особы всех мастей и возрастов, а возле детской площадки Филин даже заметил яркую туристическую палатку. На него девушки внимания не обращали – прелестницы не предполагали, что их суженый миллионер будет выглядеть столь непрезентабельно. И только возле самой квартиры образовалась небольшая толкучка.
– Мужчина! Скажите своему хозяину, чтобы он просмотрел Круглову Веру, а?! Скажите!
– Про Ирину из Белорыбицы!! Про Ирину!! Да хоть про Белорыбицу намекните!!
– А ваш начальник строгий? Мущщина, мущщина, а он что – в самом деле богатый?! А чего тогда в таком отстое живет?!!
– Передайте Евдокиму Петровичу подарочек!! Это волнушки!! Это грибки, я сама солила!! И тут еще опята, но, кажется, немножко ядовитые, пусть он их не ест, вы так и скажите – пусть не ест! И от всех наших сельчан большой привет!! От дяди Прохора, от тети Маши Еремеевой, от Вальки Клячи…
Евдоким ниже опустил голову и пронесся в прихожую, плотно захлопнув за собой двери.
– Мам, ну как?! – крикнул он с порога. – Никого не приглядели?
– Ой, ну кого тут приглядишь? – тут же отозвалась маменька, тряся на руках засыпающую Машеньку. – Не знают, с какой стороны к ребенку подойти! Вон посмотри на нее!
Перед маменькой стояла девица в темненьких джинсиках, которые туго обтягивали стройненькие ножки и безупречную попку, к тому же девчонка имела роскошную гриву темно-рыжих волос и прехорошенькую мордашку.
– Ну так что, красавица, скажите, кто у нас такой Гете? – сурово насупилась Олимпиада Петровна на конкурсантку. – Неужели не помните?
– Чо эт я не помню… – обиженно дернулась девчонка и взвела очи к потолку. – Гете – это… ну писатель, ясно же, он еще это… «Фаллос» написал.
– Во-о-о-он!! – взревела Олимпиада Петровна так, что подпрыгнули и Яков Глебович, и Дуся, и красавица-няня.
Только Машенька даже не вздрогнула, ее уже настолько вымотали вечные претендентки, что на руках бабушки она спала спокойно и безмятежно.
– Дуся! Немедленно не слушай, что говорит эта бесстыдница! – уже тише приказала маменька.
Дусик только на минуточку представил, что эта рыжеволосая бесстыдница станет его женой, и где-то под фланелевой рубашкой у него разлилось томительное тепло.
– Ма, а чего – по-моему, нормальная няня, чо ты к ней с какими-то вопросами пристаешь?! Ты б вот лучше об другом поинтересовалась, – укоризненно глянул он на мать, потом неловко съежился и подарил девчонке стыдливую улыбку. – Девушка, а вы за меня замуж хотите?
– Мечтаю! Уже двадцать минут томлюсь, еле сдерживаю страсть! – лихо отчеканила девушка.
– Ну вот! – накинулся на мать Дуся. – Девушка ко мне со страстью, а ты!.. Яков Глебыч, чего вы в ухе ковыряетесь? Записывайте… Девушка, простите, а как вас зовут?
– Милочка! Иванова! – продолжала рапортовать будущая няня, не спуская глаз с Олимпиады Петровны.
Та пристально разглядывала ворону за окном, все яростнее подпрыгивала, качая внучку, и поспешности сына явно не одобряла. Девушка спокойно разглядывала ее профиль и ждала решения.
– Ну вот и все, да? – оживился Дуся, когда увидел, что на чистом листке Яков Глебыч старательно вывел «Иванова Мила. Милочка». – Милочка, вы пока ступайте, но далеко не отходите, вы уже зачислены на испытательный срок… Мам, я говорю, ту гвардию возле дверей можно распускать, да?
Мать ретиво встрепенулась и с обидой в голосе заговорила:
– Нет, ну ты, конечно, можешь принять на испытательный срок кого угодно! Мое дело вообще сторона! Только если уж решили с кастингом покончить, запишите тогда Ингу Акорн. Яшенька, запиши: А-корн!
– Липушка, Инга Акорн – это такая носатая? И личико такое… жеребячье, да? Но куда ж ее в няни?! – заартачился Яков Глебыч. – Она ведь вовсе не может к Машеньке подойти!
– Зато она замечательно подходит к кастрюлям!
Дусю передернуло – Инга была единственной, кого он никак не мог представить в своем доме – только на конюшне!
– Ма, но она же Гете не знает! – воскликнул он. И добавил последний весомый аргумент: – Она даже не знает формулу спирта! А кто Машеньку будет учить химии?
– Учитель!! – топнула ножкой Олимпиада Петровна. – И пусть она не знает и вовсе никакого спирта, зато она знает формулу борща!! И великолепно подходит к плите! Прямо-таки один стиль! И к разделочной доске тоже! Она нас уже четвертый день так кормит, так кормит… что мне пришлось покупать новую одежду! А Машенька привыкнет! В конце концов, мы можем… мы можем этот Акорн взять на место повара!
– А что – на поваре мне тоже жениться? – осторожно поинтересовался Дуся.
– Обязательно! – категорически заявила матушка. – Машенька когда-нибудь вырастет, и няня будет ей не нужна, а вот хорошая повариха в семье никогда не помешает!
Потом Олимпиада Петровна наконец вспомнила про внучку и понесла девочку в детскую. Воспользовавшись моментом, Яков Глебыч тут же быстренько приписал некую Самохвалову Аню, вероятно, из всех нянь эта приглянулась ему больше всего. Но его хитрый трюк не прошел – вернувшись, Олимпиада Петровна еще раз просмотрела скудный список нянь в тонкой тетрадочке и сразу же наткнулась на фамилию Самохваловой.
– А эта как сюда пролезла? – сурово свела она брови на переносице. – Дуся! Ты хочешь еще и эту вульгарную девицу?! Мы с Яковом Глебычем сразу же решили, что этой вертихвостке не место возле детской кроватки!
«А Яков Глебыч, наверное, решил, что возле его кроватки она бы смотрелась ничего», – мысленно хихикнул Дуся, но нервировать маменьку не стал.
– Если уж ты так хочешь кого-то еще, – продолжала та, – тогда давай пригласим Прохорову Веру, она очень понравилась Яшеньке. Пусть будет все по справедливости.
Яшенька уныло растянул губы в благодарной улыбке – Прохорова Вера была маленьким забитым существом с робкими движениями и заикающейся речью. Ее на кастинг привела мать со словами: «Поглядите девку, может, сгодится какому дворнику, токо чоб с квартирой, а то у нас на селе вовсе мужиков не осталось, а ей взамуж пора. У меня ить помимо ее ишо три девки на шее сидят».
Уже к концу дня все невезучие конкурсантки были оповещены о своем провале, прихожая освободилась от узлов и баулов (Милочка просто выставила их в подъезд), Олимпиада Петровна выслушала особенно горькие завывания по поводу загубленных девичьих судеб, и жизнь стала налаживаться. Инга сразу же кинулась к кастрюлям, Милочка ухватилась за тряпку, а Вера принялась что-то мычать возле детской кроватки – Дуся подозревал, что няня исполняла колыбельную. Девушек поселили в одной комнате (благо стараниями Олимпиады Петровны комнат теперь стало много – предприимчивая дама купила соседнюю квартиру и сделала, что называется, евроремонт), работать они должны были по двое суток, правда, повариха трудилась ежедневно, и все были совершенно довольны.
Для Филиных наступили дни блаженства. Не успевали они утром продрать глаза, а уже в нос им лез запах геркулесовой каши, только-только Машутка начинала свои утренние «песни», как к ней немедленно бросалась дежурная няня, Яков Глебович едва покидал ванную, а уже вслед за ним туда неслась Верочка и елозила тряпкой по кафелю. Семейство нежилось бездельем, и лишь маленькой собачонке Филиных Душеньке прибавилось работы – она неустанно облаивала новых работниц и пыталась нагадить им на кровати.