Залыгин Сергей. Уроки правнука Вовки

Залыгин Сергей
Уроки правнука Вовки

   Сергей Залыгин
   Уроки правнука Вовки
   маленькая повесть
   Вовкины родители старательно готовились к продолжительной поездке за рубежи отечества.
   Они не скрывали, что отечественные им осточертели, что гораздо более интересна Европа, в которой они прожили (по долгу службы) два года: 1994-й и 1995-й.
   Они прекрасно знали, что нужно с собой брать, что брать не нужно.
   Зонтики, например, нужно, они все равно заграничные, а в обуви надо ехать в старой, еще советской, чтобы за рубежом ее не жалко было выбросить к чертовой матери и купить новую, пусть и не самой последней моды: в России все равно никто этой устарелости не заметит. Народ у нас стал просвещенным, но не в такой уж степени.
   У Полесских было двое детей: дочь Людочка, сын Вовка. Людочка была в свое время предусмотрена, была, по-советски сказать, плановой, а вот Вовка, тот оказался совершенно случайным. Захотел родиться - и родился.
   Так вот, Людочка требовала к себе большего и пристального внимания, тем более что она ехала с родителями в загранку. К тому же она была студенткой не какого-нибудь захудаленького института, а института финансового, и сколько нужно было хлопот и старания, чтобы и ей тоже оформить двухмесячный отпуск не то по состоянию здоровья, не то еще по какому-то состоянию - прадед Юрий Юрьевич толком не знал.
   Когда собрались, когда уже чуть ли не упаковались, возник неожиданный вопрос: а неожиданного-то Вовку куда девать? На эти два месяца? Учебный же год! Вовка не отличник, отнюдь, отстанет - останется на второй год, а этого допустить никак нельзя: в этом случае у Вовки не останется свободного года и по окончании школы его тут же забреют в армию. Он и в вуз не успеет поступить, как забреют!
   Совещались с участием всех троих "зарубежников", а также деда, бабки и прадеда Юрия Юрьевича, но ни к какому окончательному решению не пришли. Хоть лопни - не получилось консенсуса, а виноват, конечно же, был опять-таки Вовка.
   - Не пойду я жить к этому старичью! - имея в виду деда с бабкой, говорил он.
   - Дедушка с бабушкой у тебя такие хорошие, они - папины родители, а ты к ним так. Мы даже и не понимаем, почему ты к ним так, - сказала Вовке его родная мать.
   - Они зануды. Оставите меня с ними - я все равно от них убегу. Без шуток. Даю честное - убегу! Вы и сами знаете, что они зануды, не раз высказывались.
   - Куда? К кому убежишь? - спросили, смутившись, родители.
   - А не все ли равно куда, к кому? Там видно будет. Может, к кому-нибудь из приятелей, а может, в нашу пустую квартиру. Вы же оставите мне ключи? Не имеете права не оставить. Я же дал вам честное слово, внес ясность, что вам от меня еще надо? Что, спрашивается, вам надо? Вот хотя бы к дедке-старшему убегу, у него светлая голова, и он не такой зануда. Разве что слегка, а чтобы всерьез - я этого не замечал. До сих пор... Не прогонишь меня, дедка? Юрий Юрьевич?
   Юрий Юрьевич не любил, когда Вовка называл его, прадеда, дедкой, такое обозначение было ему поперек горла, но самым разумным было молчать. Он и смолчал, лишь, вздохнув, сказал:
   - Ну, я - что? Ну, я ничего. Так-так-так!
   У Юрия Юрьевича была собственная квартира, однокомнатная, но приличная. Он в свое время на самостоятельном житье перед родными детьми и перед родными внуками настоял и позже, еще при живой жене Евгении Матвеевне, не раз убеждался в том, что настоял совершенно правильно. Он, конечно, не думал при этом, что к нему хоть и на два месяца, но вселится никем не предусмотренный правнук Вовка, и теперь был в некоторой растерянности.
   А надо было каким-то образом этот случай предусмотреть. Тем более надо было, что Вовка и еще сказал:
   - Вот поживу у дедки два месяца, а там видно будет: может, я у него вообще останусь. Навсегда. Дедка все-таки демократ. Не чета всем вам, консерваторам!
   - Вовка, это ты почему же так? - спросила у Вовки его родная мать.
   - Очень просто! Потому что мои собственные родители тоже порядочные зануды. Они и сами об этом знают, только молчат. Скрывают от людей.
   - Так о родителях нельзя!
   - Родители сами должны заботиться, чтобы о них было нельзя. А я вот в любой момент могу доказать, что дело именно так и обстоит. Хотите - докажу?
   Вовкиных доказательств никто не хотел, все промолчали, и только Людочка сказала:
   - Ты все-таки хам, Вовка. Хам и больше никто!
   - Говорю же: просто-напросто я откровенный человек. Ну? Так как? Все-таки? Приступим к доказательствам? Или так обойдемся?
   Тут имело место уже общее замешательство, все присутствующие произносили ничего не значащие слова: "Ну и ну!", "Вот так раз!", "Воспитываешь их, а они..." и т. д., и т. д. Но все снова предпочли обойтись без доказательств.
   Самое же затруднительное положение создалось у Юрия Юрьевича, и он сказал:
   - Я готовить на двоих не умею. На одного - дело привычное, а на двоих - не знаю, как получится.
   - Чего тут не знать-то? - удивился Вовка. - Если понадобится, и на троих приготовишь. А на двоих - так это пустяки. Тем более, что я картошку люблю. Поджаренную в маслице картошку, а там уж все равно что. Йогурты так йогурты. Черносмородиновые.
   В общем, выход из создавшегося положения был один-единственный: Вовка остается с прадедушкой. Тем более, что Вовка закончил разговор еще одним комплиментом в его адрес:
   - У тебя, дедка, все-таки светлая голова. Гораздо светлее, чем у всех у этих... у всех этих родителей, у дедок-бабок, тем более у сестренок. Я уверен: ты и прапрадедом станешь, все равно твоя голова останется самой что ни на есть светлой!
   - Ну это ты зря, Вовка! - смутился Юрий Юрьевич. - Как это может быть - прапрадед?
   - Да очень просто! Вот она, - Вовка кивнул в сторону сестрички, - вот она принесет в подоле какого-нибудь ма-а-аленького крольчонка - и все дела. Ты, дедка, ее спрашивай, как это может быть, как бывает. Она лучше знает!
   - Господи, какой хам! - всплеснула руками Людочка. - К тому же тебе-то какое дело до всего до этого?
   - Как это - какое? Да ведь я в тот же день стану дядей! Этого тебе мало? Так ведь и отец с матерью станут дедом с бабкой, и дед с бабкой станут прадедкой с прабабкой, а вот он, - теперь Вовка кивнул в сторону прадеда, - он станет прапрадедом, то есть вовсе уже реликвией! И тебе всего этого мало? Ну и запросы у тебя - прямо-таки тоталитарные!
   * * *
   Вовкины родители оставили деду Юрию Юрьевичу на двухмесячное содержание Вовки семьсот тысяч рублей - почти по двенадцать тысяч на день. Не сказать, что богато, но сносно, особенно сносно, когда вспомнишь о голодающих под землей шахтерах. И теперь за полчаса до того, как начать будить правнука - тому будильник был нипочем, - прадед кипятил чайник, заваривал кофе или какао, резал хлеб и два порядочных ломтя хлеба намазывал маслом, а иногда еще и паштетом, разогревал вчерашнюю кашу геркулес, а тогда уже и приступал к подъему Вовки.
   Дело было не из простых.
   - В школу же надо! - объяснял правнуку Юрий Юрьевич.
   - А пошла она к черту, эта самая твоя школа! - объяснял со всей серьезностью Юрию Юрьевичу Вовка, но глаз не открывал, а почти до пояса залезал под подушку. - Чего я там не видал, в этой школе? - спрашивал он оттуда. - Чего, скажи, пожалуйста?! - чуть ли не плакал под подушкой Вовка.
   - Так ведь надо же?!
   - Тебе надо, ты и иди. Мне там делать нечего!
   - Вовка! Ты мне надоел! Не хочешь - не ходи. Мне-то, в конце концов, какое дело! Тебе уже двенадцать лет, взрослый человек.
   - Ну, слава Богу - договорились! - отзывался Вовка и всхрапывал вольготно.
   Через минуту, меньше того - через полминуты, все начиналось сначала:
   - Вовка! В школу же надо! Ты уже безнадежно опаздываешь! - (На самом-то деле надежда еще была.)
   - Опять за свое! - бурчал Вовка. - Опять, старый, за свое. Житья от него нету! Мы же договорились. Ты, дедка, мужчина или уже не мужчина, если первым изменяешь договоренности?
   Юрий Юрьевич стаскивал с Вовки одеяло, Вовка сопротивлялся, но говорил "бр-р-р!" и открывал глаза:
   - Бог знает что такое! И когда только это безобразие кончится?
   С закрытыми глазами, пошатываясь, на ощупь Вовка шел в туалет, возвращался, садился на свою раскладушку и снова приникал головой к подушке.
   - Ну ладно! - говорил Юрий Юрьевич. - Раз так - убираю со стола. Все убираю: и хлеб, и масло, и йогурт. И кашу убираю!
   - Перетерплю! - отзывался Вовка как будто радостно. - Без каши. Без йогурта - перетерплю.
   - А я ухожу! - убедительно говорил Юрий Юрьевич. - Буду часов в пять вечера. Не раньше. Обедать будешь сам, потому что ты мне надоел.
   - Скотская жизнь! - отзывался Вовка и шел к столу. Он знал, что это не шуточки: однажды Юрий Юрьевич так и поступил - со стола все убрал и ушел. Ну если не в пять, так в три тридцать вернулся.
   На времени, предназначенном для завтрака, Вовка, как мог, экономил: сметал со стола всю еду за минуту и бежал в прихожую. Надевал куртку, за спину забрасывал школьную сумку, Юрий Юрьевич широко распахивал дверь, и Вовка бросался в нее, застегиваясь на ходу. Через две, а то и три ступеньки он прыгал вниз по лестнице. Они жили на четвертом этаже, и Вовка считал, что так быстрее, чем вызывать лифт.
   Юрий Юрьевич, послушав, как прыгает Вовка с четвертого до первого этажа, возвращался, прибирал Вовкину раскладушку, не торопясь завтракал, мыл посуду, а после этого он, признаться, ложился, не разбирая постель, на кровать. Не то чтобы засыпал крепким сном - только вздремывал с чувством выполненного долга: отправить Вовку в школу - разве это было не его долгом? Перед Вовкой, перед Вовкиными родителями, перед обществом и государством?
   Настроение портилось при мысли о том, что дома мать вряд ли столько же времени возится по утрам с Вовкой, это на нее никак не было похоже, похоже было на то, что Вовка, поселившись у "дедки", беспардонно пользовался его либерализмом.
   "Надо быть построже! - думал в полудреме Юрий Юрьевич. - Либерализм тоже требует дисциплины. Да еще какой!"
   Так Юрий Юрьевич, оставшись один, начинал свои мысли относительно Вовки, кончал же их Бог знает чем и как - и в оптимистическом духе, и в самом пессимистическом. Он вспоминал правнука совсем маленьким и представлял его совсем взрослым... Вовка был для Юрия Юрьевича личностью загадочной, нелегкой личностью, с которой трудно было, а может быть, и невозможно найти общий язык.
   Вовкин отец, Юрия Юрьевича внук, совершенно неожиданно для всей семьи, для всего рода Полесских пошел по военной линии, быстро сделал карьеру в инженерных войсках и достиг звания подполковника.
   И Вовка лет до восьми тоже благоговейно относился к армии, страсть как любил смотреть по ТВ парады на Красной площади и, вылупив глазенки, считал:
   - Р-раз-два, р-раз-два! Левой! Левой! Левой!
   Когда же Вовке стукнуло восемь и он переходил в третий класс, отец неожиданно (под настойчивым влиянием жены) из армии ушел в частное предпринимательство и там тоже преуспел. Не то чтобы он был из самых-самых - он не имел виллы ни на Крите, ни под Ниццей, но, в принципе, мысль о вилле была ему не чужда. Вовка быстро охладел к военной выправке, к строевому шагу, он стал человеком вполне гражданским и таким вот загадочным, как сейчас.
   Юрий Юрьевич, оставшись на два месяца лицом к лицу с правнуком, не любил думать о нем в его присутствии. Получалось, будто он подглядывает за ним в щелочку, зато в одиночестве попросту не мог от этих размышлений ни под каким предлогом уклониться.
   Размышления его были сумбурны. А как иначе, если сам Вовка оказался гораздо более сумбурным, чем прадед представлял его себе издали, общаясь с ним от случая к случаю, чаще всего по воскресеньям во второй половине дня.
   * * *
   И все-таки Юрий Юрьевич мечтал, чтобы Вовка пошел не в своего отца военного инженера, ныне бизнесмена, - а в деда, в сына Юрия Юрьевича Гену, инженера-конструктора и эколога. Гена ведь был таким способным: в двадцать девять лет защитил докторскую диссертацию. А Вовка? Да он и в двадцать девять будет таким же шалопаем, каким был нынче, в двенадцать лет, и Юрий Юрьевич, глядя на правнука, думал: "Только бы еще хуже не был!"
   Вот и все тут утешение...
   Только бы хуже не было, и по утрам, поднимая Вовку с постели - великий труд! (с Геной таких хлопот никогда не было, ничего подобного) - Юрию Юрьевичу стало приходить на ум другое. Когда Вовка, не просыпаясь, посылал свою школу ко всем чертям, Юрий Юрьевич вздрагивал: "А может, правильно?!" Непутевая была Вовкина школа, чувствовалось: непутевая!
   Юрий Юрьевич тоже иногда ленился вставать, лежал и думал: "А на кой черт? На кой черт ради сегодняшнего дня, ради нынешнего времени вставать-то?" И ему казалось, что так не он один, отнюдь! Вся Россия просыпается с тем же чувством. Ну, не вся, Зюганов, Ельцин, Лебедь, может, и по-другому, но России-то, право же, от этого не легче. Не хочется России что-то делать, все у нее не впрок. Не хочется даже дать кому-нибудь по морде, не хочется взбунтоваться, хотя все без исключения властители, все претенденты на власть только и делают, что к этому толкают. Рано или поздно дотолкаются.
   Это в Албании обманутые вкладчики банков свергают правительство, у нас - не то. У нас была Великая Октябрьская, она от бунтов людей отучила. Мы-то знаем, чем бунт может кончиться. Вот уж если станет совершенно нечего есть - вот тогда...
   Но Вовка-то здесь при чем? А при том, что он об этом знает, знает, в какой стране он живет, малым своим умишком догадывается. Догадался уже, звереныш. Почти ничего не знает, но почти обо всем догадывается. Инстинкт!
   Юрий Юрьевич на всю свою оставшуюся жизнь запомнил, как три дня тому назад он, вконец рассердившись, не стал будить Вовку, а ушел из дома.
   Когда вернулся, Вовка, полуодетый, сидел за письменным столом прадеда, положив на стол руки, а на руки - косматую, с неопределенного цвета волосами голову.
   "Дедка" вошел - Вовка не пошевелился.
   "Дедка" стал разогревать обед, ставить обед на кухонный стол - Вовка не пошевелился.
   "Дедка" стал обедать, Вовка пошевелился - видно было из кухни: он поднял голову, зло зевнул и пошел обедать. Обедал молча, изредка посматривал на "дедку": дескать, сейчас убью. Поесть, конечно, надо, а потом уж - убить.
   "Чего доброго... - думал Юрий Юрьевич, - переходный возраст... К тому же в школе карате занимается". Он вспомнил себя в переходном возрасте: он не убил бы, но тарелкой об пол - мог. Впрочем, кто его знает, дети тогда смиренными росли.
   Вовка в тот раз пообедал, по-прежнему совершенно молча оделся, молча ушел.
   Правда, взял с собой тетрадки, значит, ушел к кому-нибудь из дружков заниматься, узнать, что проходили сегодня в шестом классе "В".
   * * *
   Пришел Вовка поздно, Юрий Юрьевич уже лежал в кровати и сделал вид, что спит.
   Ужин стоял на столе в кухне, Вовка к ужину не притронулся, не притронувшись, лег спать.
   "Успел у кого-то из друзей пожевать-полакать, щенок! - подумал Юрий Юрьевич. - Как-то завтра утром будет вставать - опять так же брыкаться?"
   Вовка вставал почти так же, разве только чуть-чуть попроворнее.
   Надо было или объявлять правнуку войну, или примириться с существующим положением вещей. На войну у Юрия Юрьевича духа не хватило, он пошел на примирение, и когда нынче Вовка позавтракал и рванул на лестничную площадку, Юрий Юрьевич успел сделать поглаживающее движение по его голове с пестрыми волосами.
   В такой-то вот жизни прошла неделя... Надо было что-то делать, хоть как-то действовать, и Юрий Юрьевич подумал: "А что, если я предложу Вовке заниматься с ним домашними уроками? Днем, покуда один, буду готовиться к занятиям, а вечером заниматься? Хотя бы раз в неделю?"
   К удивлению Юрия Юрьевича, Вовка, три раза пожав плечами, согласился, согласившись, сказал:
   - И охота тебе... охота мараться?
   Наверное, Вовка тоже был все-таки склонен к миру, а не к войне. Вот и все человечество так же, только не всегда у человечества получается.
   А у них с Вовкой, будь уверен, получится!
   * * *
   Несколько дней Юрий Юрьевич усиленно готовился к первому занятию по учебникам, которые Вовка оставлял дома, потому что в этот день по этому предмету уроков не было. Ну, и по другим источникам.
   Предметом же предстоящего занятия оказалась ботаника, и Юрий Юрьевич добросовестно проштудировал все разделы, которые в шестом "В" классе уже прошли. Они-то там, в школе, со своей ботаничкой уже прошли, а Юрий Юрьевич вот уже сколько лет, сколько десятилетий не задумывался над наукой ботаникой, хотя и любил цветочки. Простенькие. Полевые: незабудки, ромашки, красный и белый клевер. Но вот на старости лет - сколько ему еще оставалось житья-то: ну, год, ну, два-три? - и вдруг ботаника ему понадобилась!
   Он очень внимательно прочел по учебнику разделы "Ботаника - наука о растениях", "Роль семени в жизни растения", "Роль корня в жизни растения", "Роль листьев в жизни растения", "Роль стебля в жизни растения", "Вегетативное и семенное размножение растений", а урок - решили они с Вовкой - Юрий Юрьевич проведет с ним по картофелю: "Происхождение картофеля" и "Распространение картофеля в России". Выбор был не случайным: Вовка любил картофель. Тонко нарезанный и поджаренный на сливочном масле.
   Да и сам Юрий Юрьевич не без интереса узнал, что "в поисках пищи человек издавна искал съедобные коренья и клубни" и что, "достигнув плоскогорий, лежащих между горными цепями Анд, предки американских индейцев нашли здесь клубни дикого картофеля".
   Вопрос по поводу картофеля был сформулирован правильно, ну а дальше дело пошло, и Юрий Юрьевич рассказал Вовке:
   ...что картофель относится к семейству пасленовых, что насчитывается более полутора тысяч его видов, что куст картофеля в зависимости от вида насчитывает от четырех до восьми стеблей, что цвет его цветов - белый, красный и фиолетовый, что клубни в среднем содержат четырнадцать - двадцать четыре процента крахмала, что...
   Вовка слушал как будто отсутствуя, будто он стал совершенно пустым: это он умел - вовлекать в себя пустоту: глаза полузакрыты, веснушки на щеках бледнеют, губы плотно сжаты - вроде как не дышит. Но это только кажется: спроси его что-то по ходу разговора, он ответит.
   ...что проросшие клубни являются вредными для здоровья, что картофель возделывается от Ашхабада на юге до семидесятого градуса северной широты, где-то на полуострове Ямал (Юрий Юрьевич не успел посмотреть на карте, где именно),
   ...что клубень тем богаче крахмалом, чем он больше, что сорта картофеля называются интересно: июльская красавица, снежинка, еловая шишка, желтый русский, император Рихтер, саксонская луковица, канцлер, белый слон и т. д., и т. д.,
   ...что кожура картофеля намного богаче жиром, чем клубень, что...
   Увлекшись, Юрий Юрьевич стал незаметно для себя рассказывать о том, как он, когда был еще моложе Вовки, лет восьми-десяти, ходил в поле, где у его родителей был картофельный участок, там они картофель сажали, ходили окучивать рядки тяпками...
   - Что такое тяпка? - спросил Вовка.
   - Ну вроде топорика из тонкого железа. На палке-рукоятке. Тяпка для того и существует, чтобы сорняки выпалывать, рыхлить землю, окучивать овощи, а картошку - прежде всего...
   - А-а, знаю, знаю. Просто я сначала забыл, а вот теперь вспомнил...
   ...Ближе к осени, после целого дня на картошке и подкопав уже созревающие клубни в темноте, Юрка и его родители возвращались домой с полными корзинками картошки: у папы - корзинка большая, у мамы - поменьше, у Юрки - совсем маленькая, но тоже тяжелая.
   Теперь Юрию Юрьевичу очень хотелось рассказать обо всем этом прочувственно, с лирикой, но Вовка перебил:
   - Значит, у тебя тоже были родители? Мне лично это странно... Может, и не для меня одного странно. Ну, это между прочим... Не обращай внимания. А картошка в магазинах или на базаре тогда не продавалась?
   - В магазинах в нашем городишке, нет, не продавалась, не было овощных магазинов в нашем Бийске, а на базаре - дорого, и только осенью, и только возами.
   - Понятно. Это - понятно... Воз картошки сколько стоил?
   - Точно не помню. Но рубля три стоил. Так вот, идем мы, значит, со своими корзинками, а кругом уже темным-темно, глаз выколи. Домики на улочках маленькие и тоже совершенно темные, в ту пору люди рано ложились спать...
   - Это - почему же?
   - Чтобы рано встать. И безо всякой там канители. Раз-два - и готово! На ногах!
   Вовка промолчал, Юрий Юрьевич продолжил свою лирику:
   - Так вот, идем мы, идем со своими корзинами - темно. Даже если в каком домишке горит керосиновая лампа, света с улицы все равно не видно: окна закрыты ставнями.
   - Что такое ставни?
   - Створки такие дощатые, они на ночь закрываются, а железные болты сквозь кругленькие отверстия просовываются снаружи внутрь дома и там на ночь закрепляются...
   - От воров? - догадался Вовка.
   - От воров...
   - А что, неужель воров и тогда было вдоволь?
   - Да нет... Я что-то и не слыхал, чтобы кого-то обворовали... Но привычка.
   - Так это же значит, что каждое утро надо вставать раньше, идти на улицу, открывать ставни? Даже в выходной день?
   - Надо... Но это же совсем не трудно... Так вот, идем мы, значит, со своими корзинками, один домик проходим, другой, третий, десятый, а около каждого обязательно стоит скамейка. По-другому - лавочка.
   - Для чего стоит?
   - Чтобы, кто хочет, мог присесть, отдохнуть. С соседом чтобы поговорить. Вот и мы на каждой пятнадцатой или двадцатой лавочке отдыхать садимся. Отдыхаем. Разговариваем.
   - Все, наверное, переговорили? Все-все?
   - Не помню уже... Но не молчали, нет. Разговор непременно находился. Обязательно!.. Как сейчас помню - находился.
   Помолчав, Вовка сказал:
   - Мы в школе за один урок изучили картошку, лен и хлопчатник... А ты разводишь, разводишь. Конца-краю не видать.
   - Тебе не интересно?
   - Буза это все... Ну какое мне дело, какого цвета у картошки цветочки? Буза... Когда я картошку ем, я что, о цветочках картофельных, что ли, думаю?
   - О чем же ты думаешь?
   - Чтобы вкуснее было. И - полезнее. Скажи, может человек прожить на одной картошке?
   У Юрия Юрьевича ответ оказался под рукой:
   - Чтобы картофелем заполнить дневной человеческий рацион - белковый и в калориях, - надо съесть десять килограммов картофеля.
   - Вот как? - заинтересовался Вовка. - Вот как в природе глупо устроено: рацион обязательно должен состоять из разных пищевых продуктов. А не проще ли было съесть, скажем, две буханки хлеба и потом ни о чем весь день не заботиться... Это все потому, что природа не думает.
   Юрий Юрьевич взвился:
   - Природа думает! Еще как!
   Вовка пошел на компромисс:
   - Ладно, ладно... Я не хочу, чтобы ты, демократ, всерьез завелся. Ладно уж! Природа думает! Не хуже тебя!
   Спать ложились и правнук, и прадед в состоянии мира.
   Вовка лицом в подушку уткнулся, в ту же секунду послышалось: хмш...хмш...хмш...
   Уснул...
   * * *
   А Юрию Юрьевичу не спалось, он думал, почему это Вовке всякого рода знания вот как нужны, но они ему не интересны и скучны, а ему, Юрию Юрьевичу, и жить-то осталось, ну, год, ну, два, а его хлебом не корми - еще и еще что-нибудь узнать? Он насчет картофеля уже начитался и доволен, будто важное дело сделал.
   Почему так?
   Если бы записать все-все, что он знает, какая бы книга получилась! Сколько толстых томов? Но во всем свете нет автора всех своих знаний. И не будет. Это во все времена было невозможно... Ни один человек не знает, не отдает себе отчета во всем том, что он знает, что узнал и постиг на своем веку...
   Так, размышляя о том о сем, Юрий Юрьевич чувствовал, что мысль его вот-вот снова вернется к Вовке.
   И она вернулась: почему это Вовка - злой? Грубый? Ласкового слова от него не услышишь? Юрий Юрьевич уж как старается - изо всех своих стариковских силенок! Разве Юрий Юрьевич не заслужил? Он сосчитал - шесть поколений фамилии Подлесских он поддерживал своими трудами и усердиями: свою бабушку (деда он не помнил: дед его был убит на Гражданской войне) это раз, своих родителей - два, себя и свою жену - три, своих детей четыре, внуков - пять, а вот теперь и правнука Вовку - шесть! Кем только он не работал, как только не старался! Студентом был - и в то же время ночным сторожем. Ледяные катки научился заливать через шланги - очень хороший был осенний приработок; ни одни студенческие каникулы не провел просто так, в отдыхе, обязательно на какой-нибудь работе - чертежной, корректорской, а то шел каменщиком на стройку. Не мог он оставаться без работы хотя бы два-три дня, не мог не думать о своих близких: как-то они без его помощи?
   А - Вовка?
   Ну, сегодня он еще малый и нет в нем признаков какой-то заботливости о ком-то другом, кроме самого себя. Но когда переживет переходный возраст, тогда, дай-то Бог, что-то в нем изменится. К лучшему. А если Бог не даст, не изменится?! Похоже, не даст...
   Ну а пока Вовка - лодырь и грубиян, грубиян и лодырь. "Значит, у тебя тоже были родители?" Сказал и зевнул.
   Сказать - это он умеет и знает, но в магазин за хлебом сбегать его уже нет, принципиально не может быть. Чуть промелькнет, что его куда-нибудь могут послать отец или мать, дед или прадед, - а его уже и нет, он уже сгинул.
   Зато обидеть кого-то из взрослых ему страсть интересно. Тут на днях (Юрий Юрьевич не знает даже, стоит ли вспоминать) произошел один случай.
   * * *
   Юрий Юрьевич вернулся из туалета слегка повеселевший. Он страдал запорами.
   Вовка сидел за столом, делал уроки, а тут поднял голову и сказал (очень серьезно):
   - Ну? Управился? Успешно? Поздравляю! От души!
   Юрий Юрьевич опешил, хотел что-нибудь в таком же духе ответить Вовке, но тот сидел склонившись над тетрадкой и с карандашом в руке. Такой серьезный, такой вдумчивый, нельзя ему было мешать.
   Юрий Юрьевич не помешал.
   Но на другой день, обгладывая ножку Буша, Вовка снова спросил: