Завацкая Яна. Белый Всадник

   Вероятно, это была самая низкая точка горной цепи: вправо и влево от лощинки, где мы стояли, уходили неприступные гигантские скалы. Но и отсюда, с высоты перевала мир, оставленный внизу, казался неправдоподобно крошечным.
   Костер, пылавший в лощине под прикрытием небольшой скалки, пробивал темноту ночи. Впрочем, и мрак не застилал мир полностью: несмотря на отсутствие звезд и луны, небо было бледноватым, как летом в северных городах.
   От костра поднялись трое людей, очевидно, ожидавших нас. Они весело здоровались, их лица сверкали улыбкой. Я не особенно прислушивалась к разговору. С ними был крупный, темной окраски дог, настороженно обнюхавшийся с Баярдом.
   Я подошла ближе к западному склону. Вниз уходила непроницаемо черная даль, ни одного огонька не мерцало до самого горизонта, и ничего нельзя было разобрать на этой гладкой, как доска, равнине. Тогда я обернулась к востоку и восторженно ахнула, глянув в долину, откуда мы только что поднялись.
   При свете все это, вероятно, выглядело бы лучше. Теперь нельзя было различить ни леса, ни скал, ни моря. Зато веселый узор огней украшал темную долину. Каймой тянулась цепь сторожевых костров, с трех сторон окружавших Замок. Теперь я видела, что мы не объехали и десятой части этой цепи. В центре же долины сияло созвездие разноцветных огней, и это была праздничная иллюминация Замка. Белые, желтые, синие, зеленоватые, красные огни, то ровные, то мигающие, то рассыпающиеся снопами искр, плясали в небольшом прямоугольнике, и от этого вся долина казалась сверкающей.
   Не хватало лишь звезд в ночном небе Ладиорти, чтобы дополнить этот великолепный огненный карнавал.
   Я вернулась к костру. Бойцы, ожидавшие нас у костра, уже держали в поводу своих коней. Попрощавшись, они стали спускаться в долину, и вскоре скрылись в темноте. Наша команда осталась на вершине в одиночестве. Лошадей пустили пастись, ослабив подпруги. Виктор принялся собирать хворост для костра, Дан, развьючив свою лошадь, вытащил из сумки несколько бревнышек. Здесь, на вершине, деревьев не было, но неужели, подумалось мне, он считает, что этих полешек хватит на всю ночь? Однако, ничего не сказав, я присоединилась к Виктору. Вскоре хорошая куча хвороста лежала у костра.
   - Хватит работать, - сказал Дан наконец. - Присаживайтесь. Держу пари, что Рыжий не забыл о потребностях желудка.
   - А как же! - воскликнул Кашка. Покопавшись в своей сумке, он вытряхнул на землю ворох картошки.
   Вмиг картошка была закопана в золу. Над костром на рогатинах вывесили котелок с водой.
   - Располагайся, - предложил Виктор,- Ночь предстоит долгая.
   По примеру остальных я устроилась на теплых камнях. Плащ приятно согревал, и ласковое тепло струилось от костра. Сквозь полузакрытые веки я лениво наблюдала искры, летящие в сумеречное небо.
   Баярд, по приказанию Кашки, лег в лощине, в стороне от костра, тревожно глядя на запад.
   Вскоре были готовы и картошка, и чай. Я занялась едой всерьез: употреблять горячую, из золы картошку - не такое простое дело. Перебрасываешь ее, жгучий серый комок, из ладони в ладонь, пока не перестанет жечь. Потом осторожно отколупываешь кожицу с кусочком пепла, обнажая мягкую белую горячую плоть. Усиленно дуешь, обмакиваешь в соль...
   - А все-таки,- сказала я, между тем, как руки мои были всецело заняты картошкой,- Где это мы находимся? Что это - Ладиорти? Другое измерение?
   Кашка хихикнул.
   - Саенс фикшн,- сказал он,- Читать надо меньше.
   - Да нет,- задумчиво произнес Виктор,- Вряд ли это можно назвать другим измерением. Если тебе так уж нужен термин, я бы употребил, пожалуй - другой слой.
   - Мир слоист,- непонятно сказал Кашка.
   - Сомневаюсь, чтобы что-то стало от этого понятнее,- заметил Дан. Он чистил картошку для себя и для Кашки с помощью перочинного ножика.
   - Тебе нравится здесь? - негромко спросил Виктор.
   - Да, конечно,- ответила я, не задумываясь. - Но я ничего не понимаю. Кто такие теппелы? Королева... Что мы делаем здесь?
   Дан протянул Кашке очищенную картошину на кончике ножа. Кашка принял ее здоровой рукой, пробормотав: "Мерси, граф". Дан кивнул ему, затем медленно перевел на меня взгляд. Светлые странные глаза его и светлый камень в волосах блестели, отражая пламя.
   - Ты понимаешь, -сказал он.- Но ты хочешь слов. А здесь важен язык сердца.
   - Есть сознание,- говорил он,- Выше обычного, дневного сознания. Назови его Сверх-Я, назови его пятым принципом, интуицией, сердцем - оно выше трезвого разума. Это, если хочешь, сплав твоей логики и твоей любви, твоих высших чувств. Попробуй освободить его и им мыслить. Ты понимаешь меня?
   - Да, - сказала я осторожно,- Я понимаю, кажется.
   - Те, к кому ты испытываешь любовь, важны для тебя. То дело, которое считает главным твое сердце, важно для тебя. Если захочешь идти за нами - иди. Но никто не может принудить тебя к этому.
   Те, к кому ты испытываешь любовь...
   Испытываешь любовь...
   Я стиснула кулаки от напряжения, глядя прямо в лицо Дана. Сердце, казалось, готово было разорвать мне грудь.
   - Те, от кого мы защищаем Ладиорти. - говорил Дан. - Ты узнаешь их ближе. Может быть, сегодня. Беда в том, что Ладиорти - мрачный, забытый Богом угол мира, чистилище, и единственный Свет, пролитый в эту темную землю - свет Королевы. Подвиг ее велик. Она сильна. Но здесь она одна, а тьма сильна во всем мире. Может случиться так, что ее Светлые братья не успеют прийти на помощь. Потому мы здесь. Не скажу, что это прекрасно - мы просто люди, мы никакой ступени не достигли, наш свет ничтожен, для нас велика опасность. Все, что мы можем - это стоять здесь, защищая Королеву. Какими бы мы ни были - присоединить наш слабый свет к ее сиянию, отбросить назад тех, кто идет сюда с тьмой. Сто или пятьдесят лет назад было бы немыслимо наше участие в этой битве. Но сейчас нет другого выхода. Знаешь, почему? Прямо за Ладиорти, за Чертой, которую мы пересекли - наш, человеческий мир.
   Все это сейчас не так важно для тебя. Ты узнаешь, что такое тьма. Ты узнаешь страх. Сейчас же прошу тебя об одном - проведи границу света и тьмы в себе. Ты должна понять, где добро, и где зло в твоей душе. Ты способна это понять - иначе мы не взяли бы тебя сюда. И тогда - ты свободна остаться с нами или вернуться в Энск.
   Дан умолк. Я откинулась на камни, переваривая услышанное. Никогда я не задумывалась ни о чем подобном, но сейчас, слушая Дана, я хорошо понимала его, и высказанные им мысли казались мне давно откуда-то знакомыми. Добро и зло... В таких категориях я просто не привыкла мыслить. То, что в мире есть две антагонистические системы, мы проходили в школе. Буржуазия и пролетариат... Социализм и капитализм. Все это было известно, и так скучно, что уже набило оскомину. Что в мире есть какие-то иные, не связанные с классами и государствами, противоположные силы - об этом я слышала впервые, но почему-то эта идея казалась мне хорошо знакомой.
   С этим вполне логично сочеталась и мысль о границе в себе. Да, если эти противостоящие силы есть в мире, они должны быть и в моей душе. По правде говоря, в таких категориях мне еще не случалось о себе думать. Да и все читанные мной книги укрепляли меня в той мысли, что зло - это всегда что-то внешнее. Империализм, ядерная война, убийцы и воры, шпионы, наконец, просто дурные люди. И уж во мне-то - советской девочке, отличнице, примерной во всех отношениях могут быть "отдельные недостатки", но употреблять такое суровое слово, как Зло, по отношению к ним нельзя. Без недостатков людей не бывает. Зло мы должны ненавидеть, как нас учили, но ведь нельзя ненавидеть себя...
   А интересно, ведь воры и другие преступники - тоже вряд ли ненавидят себя. Они, вероятно, считают свои действия вполне понятными и простительными...
   Где же эта граница - во мне? Что во мне - зло, что - добро? Я вообще не добрый человек, если честно сказать. Я живу для себя, не особенно помогала родителям по дому, вообще не была таким уж светочем. Не ухаживала за престарелыми, не посещала детдома, никому особенно никаких услуг не оказывала. Я даже очень часто обижалась, злилась... В общем, во мне очень мало хорошего. Но с другой стороны, я почему-то чувствую, что я не такой уж плохой человек. Нормальный человек. А почему - объяснить не могу. Мне кажется, что самое лучшее - когда я пою песни или пишу какие-нибудь свои мысли. Когда стихи читаю вслух, так, чтобы никто не слышал. Это так удивительно, как будто крылья вырастают. Но мама всегда меня за эти занятия ругала, считая их никчемными. Зло это или добро? Откуда мне знать?
   Нужно будет почитать что-нибудь об этом, подумала я. У ребят очень много книг. А я ведь до сих пор даже Евангелия не прочитала. Теперь обязательно. Если мы вернемся еще на Землю.
   Вопрос возвращения сейчас не очень тревожил меня.
   Мне было хорошо. Сидеть вот так, смотреть сквозь прищуренные веки на пламя костра, вдыхать с наслаждением холодный чистый воздух. Молчание сидящих рядом казалось так же понятно и просто, как эта ночь, безмолвие, танцующие пламенные языки, темные громады гор...
   Четверо смотрят на пламя.
   Неужели
   Один из них я?
   ... До самого утра было тихо. Я задремывала, потом просыпалась. То один, то другой из ребят поднимался, выходил в лощинку, всматриваясь в темноту, затем возвращался назад. Разговаривали негромко, но больше молчали. Наконец, и мне захотелось размять конечности, я поднялась и вышла на перевал, откуда хорошо была видна долина Ладиорти.
   Было еще темно. Праздничная иллюминация во дворце погасла, но ровный прямоугольник его обычных огней и кайма сторожевых костров по-прежнему светились в долине. Судя по времени, ночь клонилась к солнечному завершению, но восточный горизонт над морем был еще непроницаемо темен. Ночная прохлада сильнее ощущалась здесь. Я плотнее закуталась в плащ и хотела вернуться к костру, но мягкие шаги послышались сзади. Обернувшись, я увидела Дана.
   - Я еду вниз, на запад,- сказал он, - Хочешь со мной?
   - Конечно, хочу, - быстро ответила я. В сумерках полуразличимо проступало лицо Дана, плечи, покрытые плащом, ярко поблескивали его глаза, обруч и камень надо лбом, серебряная застежка между ключиц.
   Скакать рядом с ним в ночь, туда, где опасность...
   Поймав лошадей, мы подтянули подпруги, вскочили в седла. Помахав Виктору и Кашке на прощание, я пустила Стрелку вслед за лошадью Дана, белым Асгардом, в темноту.
   Обе наши лошади светлой масти, да и мы сами в серебристых плащах видны издали, подумала я. Разумно ли это? Мы представляем собой отличные мишени. Но желающих пострелять пока не было видно.
   Тропинка здесь спускалась с горы большими зигзагами, и, вследствие этого, была более пологой, чем на восточном склоне. Все же лошади шли осторожным шагом. Мы долго ехали через лес в непроницаемой тьме. Наконец ровная дорога оказалась под ногами коней, и мы поехали чуть быстрее. Местность здесь казалась еще мрачнее, чем в покинутой долине Ладиорти, тишина - еще более ватной. Заговорить я не решалась. Мерзкий, знакомый с детства страх темноты пролез в сердце, и даже присутствие Дана не успокаивало. Наконец, подъехав к нему ближе, я спросила робко:
   - Разговаривать можно?
   - Можно, конечно, - ответил Дан с улыбкой, придерживая коня, и от этой улыбки разлетелся мой страх, исчез, словно никогда его и не было.
   - Дан, я... мне страшно.
   - Мне очень жаль, - сказал он, - но оставить тебя здесь невозможно, слишком опасно. А дальше будет гораздо страшнее.
   - Нет, нет! - я тряхнула головой. - Мне уже не страшно. Мне с тобой ничего не страшно, - это я добавила полушепотом. Дан кивнул, словно ожидал такого ответа.
   - Ты будешь бояться, - сказал он. - Но это не так опасно, как кажется. Главное - всегда стой рядом со мной и делай то же, что и я. Что бы ни случилось, не отходи от меня. Понятно?
   - Понятно.
   - Скоро ты ближе узнаешь теппелов. Слушай свои чувства, - сказал Дан и пустил лошадь снова в рысь.
   Чувства? Чувство мной владело в тот момент лишь одно - страх. Слова Дана, его спокойный, уверенный тон успокаивали. Но страх пробирался снова и снова, хватая сердце черной холодной лапой. И это не был страх перед пулями, смертью - об этом я даже не думала. Это был Черный Страх, хуже которого нет.
   Мы взлетели на небольшой холмик, и Дан внезапно остановил коня. Я едва справилась со Стрелкой. Это отвлекло меня, а потом я взглянула вниз...
   В первый миг мне перехватило горло, и лоб покрылся липким потом. Я жадно схватила ртом воздух. Успокойся, успокойся, повторял мой внутренний голос. Ничего же страшного! И верно - ничего страшного не было впереди, по человеческим понятиям. Обычный поселок, темные прямоугольники домов, заборы. Разве что выглядело все это каким-то безжизненным, походя скорее на заброшенный концлагерь, чем на человеческое жилье. Ни огонька, ни движения, ни звука, ни иных признаков обитаемости. Но это и понятно: ночь. И все-таки все это внушало необъяснимый ужас, словно чудовища, а не люди жили в этом поселке.
   Судорожно вцепившись в поводья руками, я смотрела вниз. Двинуться с места казалось совершенно невозможным подвигом. Душный, тяжелый туман, лежавший в низине, поднялся выше, и уже окутал ноги моей лошади, и это была смерть... Круги поплыли перед глазами, вязкий серый туман поднимался все выше и выше, и вот уже нет Дана, пропал поселок, небо, деревья вокруг - все одна душная черная смерть, небытие, проклятие. Я хотела кричать, но не могла, задыхаясь, хватала ртом серую смерть, но в ней не было воздуха. Грудь сдавило словно многотонным грузом. Внезапно сильные руки схватили за плечи, встряхнули меня. Сквозь серый туман я увидела смутно проступающие знакомые черты, блеск светло-серых повелительных глаз. "Дан, -выдавила я с трудом, - Дан..." - хотела сказать "я умираю" , но не смогла. Дан снова жестко встряхнул меня. Ужас постепенно отступал. Черты окружающего проявились в серой дымке.
   - Я держу тебя,- громко сказал Дан. - Не бойся. Держись за меня! Держись!
   В этот миг я поняла смысл его слов, поняла, как я должна держаться. Отпустив меня, он отъехал на два шага, но я крепко уцепилась за него - сердцем, все время ощущая его присутствие. Он, казалось, совсем не знал страха. Его лицо было сурово и спокойно.
   - Смотри вниз, - приказал он. Я поймала себя на том, что упорно бессознательно отвожу взгляд от поселка. Повинуясь Дану, я заставила себя смотреть вниз и снова ощутила тот же наползающий ужас. Но, мысленно крепко держась за Дана, продолжала смотреть. И тогда над крышами на миг проступило Лицо - жуткий, безобразный лик этот потряс меня. Дан! - крикнула я мысленно, и лик пропал. Я посмотрела на друга, и он, должно быть, прочел весь ужас и отчаяние в моих глазах.
   - Что это... - прошептала я, не в силах сказать что-либо членораздельное. Сердце освобожденно и бешено колотилось после пережитого кошмара. Дан кивнул.
   - Ты видела сейчас одного из Тех, кто стоит за теппелами. А сами они, поверь, безобидны. Больше не бойся.
   И впрямь, мой иррациональный страх мой прошел почти полностью. Кончилось безумие. Это понятно, если подумать: мы боимся лишь сверхъестественного, но когда Оно входит в нашу жизнь реальным другом или противником, мы относимся к нему точно так же, как к земным, физическим явлениям.
   Дан внезапно соскочил с коня. Отдав мне повод, он пошел вниз по склону холма, ведущему в поселок, и, дойдя до подножия, остановился. Из-за пазухи вынул он какой-то предмет, светящийся в ночи, бросил на землю и быстро вернулся к своей лошади. Теперь я разглядела, что это были белые диковинные цветы, вроде орхидей. Лепестки их причудливо изгибались, и, самое удивительное, цветы неярко светились во тьме, точно фосфоресцируя. А тьма вокруг них казалась еще гуще. Вдруг внизу мне почудилось движение, я невольно предупреждающе вскрикнула "Дан!" и тут же увидела два высоких темных силуэта. Мне показалось даже, что я различаю лица мужчин, их вскинутые автоматы...
   Но Дан сидел уже в седле, каррос легко скользнул ему в ладонь. Раньше, чем раздалась автоматная очередь, свет карроса разлился, захватив и меня с лошадью и подножие холма. Я услышала сухой треск, и почти спокойно отметила, что это и есть выстрелы, что стреляют в нас. Наверное, должен быть слышен и свист пуль, но я не слышала его. Создавалось впечатление, что пули тонут в невидимой преграде, заслонившей нас. Я посмотрела на Дана и поразилась выражению его лица: оно было точно таким же, как тогда, когда он бинтовал Кашке руку. Напряжение сложной работы, сострадание, ледяное спокойствие, все это вместе застыло в его взгляде, устремленном вниз, за границу светлого круга. Левой рукой он сдерживал рвущегося в бег коня.
   Наконец выстрелы стихли. Я уже ничего не могла разобрать во тьме. Дан убрал свое оружие, и сказал коротко:
   - Поехали, - и, повернув коней, мы помчались галопом. Я сосредоточивала все внимание на том, чтобы не свалиться в бешеной скачке, и, надо сказать, мне это удалось. Почти до самого склона гор мы неслись галопом. Затем конь Дана, Асгард, перешел на рысь, а когда тропа пошла круто вверх - на размеренный шаг. Я догнала его и поехала рядом, благо ширина тропы еще позволяла это. Дан выглядел уставшим, под глазами залегли тени, лицо было бледнее обычного.
   - Дан, - спросила я тихонько, - а зачем ты оставил там цветы?
   - Это знак для теппелов.
   - Знак?
   - Знак свободы. Многие из них еще не потеряли шанса вернуться.
   - Кто-нибудь из них возвращается?
   - Очень редко, - сказал Дан.
   - Почему они так называются - теппелы?
   Дан задумался.
   - Честно сказать, не знаю, - сказал он, - Так они называются здесь, в Ладиорти. В других частях света их называют иначе.
   Тропа сузилась, и я отстала от Дана. Мы ехали теперь на север, вдоль горной цепи, ехали долго, в почти абсолютной тьме. Как лошади находили дорогу, было для меня загадкой. Наконец впереди зашумело море.
   И море показалось мне абсолютно, непроницаемо черным, страшным. Ветер несся над нашими головами в глубь суши, и глухо ревели черные волны, и плащ Дана бесшумно трепетал на ветру. Я не спрашивала, куда и зачем мы едем, и мне не было страшно. Умереть сейчас, рядом с Даном? Если уж все равно когда-нибудь это неизбежно, такая смерть была бы самой лучшей. Мы ехали долго вдоль берега, под прикрытием высокого кустарника. Но вот Дан остановился, внимательно вглядываясь в морскую даль. Недалеко от берега стоял корабль, мачтовый корабль, но паруса его были спущены. Он покачивался в прибое, и что-то зловещее почудилось мне в темных его очертаниях.
   - Один, - произнес Дан. - Это все?
   - Этот корабль? - спросила я. - Откуда он?
   Дан махнул рукой в направлении моря.
   - Там... Страна шести островов. Оттуда пришли теппелы. Там огненная черта.
   - Что это за страна? - спросила я. Дан пожал плечами.
   - Никто из нас там не был. И знаешь что? - он повернул ко мне матово белое во тьме лицо, - Самое страшное, что может случиться с человеком - это попасть туда, за черту огня.
   - Я думала, ты не можешь бояться, - сказала я.
   Дан внимательно посмотрел на меня.
   - Я не боюсь, - сказал он, - И все-таки - не дай Бог. Но я узнал то, что хотел, пора ехать назад.
   Мы повернули лошадей и помчались вдоль горной цепи, потом стали подниматься на перевал по известной уже тропе. Мы ехали молча до самой вершины, где нас ожидали друзья.
   Восход уже окрасил облака бледно-розовой акварелью, когда снизу пришла смена. Не заезжая более в замок, мы направили лошадей к морю. Животные были переданы мальчику в той же маленькой хижине. Вслед за этим мы снова перешли Черту.
   ... Таня вздрогнула, просыпаясь. Она вспомнила... Какой странный сон! Какой реальный... а что, если это была правда? Но тогда вся прежняя жизнь бессмысленный сон. Какое странное утро! Как в предчувствии конца света дрожит розово-рыжий прохладный воздух. Что-то случится сегодня, и мир станет иным. Случится? Да ведь уже случилось!
   Нет, это решительно невозможно! Таня поспешно встала, надела брюки и блузку. Вот что - она сейчас узнает все у ребят, у Дана... Дан! Таня остановилась, схватившись рукой за сердце. Он стоял перед ее мысленным взором, прекрасный и грозный рыцарь без страха и колебаний, озаренный сиянием Королевы. Дан... Но ведь это был сон?
   Таня вышла из комнаты, тотчас к ней бросился Баярд, виляя хвостом. Таня мимоходом потрепала пуделя по загривку и вошла в кухню.
   Виктор и Дан были уже там. На столе дымился горячий кофейник рядом с блюдом, выложенным свежими аппетитными булочками.
   - Доброе утро, - приветствовал ее Дан.
   - Доброе утро, - растерянно прошептала Таня. Она уселась на свое место и спросила зачем-то:
   - А где Кашка?
   - Сейчас придет, - пообещал Виктор, - Во всяком случае, о завтраке он не забудет.
   Таня заметила, что друзья смотрят на нее как-то странно, словно пряча насмешку. Сегодня она видела их иными, и сейчас вторая их сущность словно светилась сквозь обычные черты. Но... безумие, безумие - обыкновенные, хотя и очень хорошие люди. Таня не могла разобраться в мешанине своих чувств.
   - Я... еду сегодня домой? - она вопросительно посмотрела на Дана. Тот не успел ответить. Кашкина огненная шевелюра озарила белые стены. Кашка появился на пороге, лицо его сияло, как начищенный медный чайник. Перевязанная правая рука висела на клетчатом платке, перекинутом через шею.
   - Приветствую всех, - заявил он, усаживаясь за стол. - Ну и утречко сегодня!
   - Да уж, утречко, - улыбаясь почему-то, ответил Виктор.
   Таня, не отрываясь, смотрела на забинтованную кашкину руку.
   - Невезуха, - пожаловался ветеринар, - Танюша, намажь мне, пожалуйста, булочку... Да, благодарю. Представляете, у меня одна пациентка ждет щенков. Мать - колли, а отец - ротвейлер, вот с такой башкой (Кашка показал), боюсь, как бы не кесарево пришлось делать.
   - Попросишь кого-нибудь из ребят, - сказал Виктор.
   - Да... Только из ребят вряд ли кто-то справится. Разве Светка...
   Он набил рот булочкой с маслом и промычал что-то еще.
   - Так ты хочешь уехать? - спросил Дан без улыбки, внимательно поглядев на Таню.
   - Что значит уехать? - спросил Кашка возмущенно, - Мы сегодня едем на ипподром.
   - Это еще зачем? - удивилась Таня.
   - Ну как зачем? Тебе ведь нужно научиться ездить верхом как следует. Иначе тебе с нами тяжело будет! - объяснил Кашка.
   Это был не сон... не сон. Это действительность. И значит, сон - все остальное, вся прежняя жизнь, Энск, институт, подруги. Таня посмотрела на Дана и тут же отвела взгляд. -- Хорошо, - сказала она, - Я с удовольствием поеду на ипподром.
   ГЛАВА 3. О БЕЛОМ СЛОНЕ.
   "О-о-о, это странное место - Камчатка, - напевала Таня себе под нос, ловко орудуя шваброй, - О-о-о -о, это сладкое слово Камчатка". Послеобеденная тишина царила в отделении. Двери палат не открывались, никто не появлялся в коридоре, и это было, конечно, удобно для Тани. Только медсестра Лиля сидела на посту и сосредоточенно отмечала температуру в историях болезни. Тане оставался совсем небольшой кусок коридора. Она с удовлетворением думала о том, что сегодня, помимо повседневной беготни, удалось сделать еще многое: туалет сияет зеркальным блеском, благо, кафель совсем новый. Две пустые палаты, которые она "прогенералила" с утра, стоят чистые, пахнущие хлоркой, в мертвенно-синем свете кварцевых ламп. Вскоре их проветрят, и вероятно, уже сегодня вечером новые больные придут в свеженькие стерильные помещения. По правде сказать, люди не особенно чистоплотны. Каждый день выгребаешь из палат кучу мусора, и чего там только нет! Кожурки семечек, косточки, бумажки, фантики, даже окурки (?!) и какие-то плевки. Но в конце концов танина работа в том и заключалась, чтобы мыть и убирать. К чему рассуждать о том, что люди могли бы сорить и поменьше? Настроения такие рассуждения не поднимут. Гораздо проще вот так: опускаешь тряпку в ведро, чуть отжимаешь: так, чтоб мочило, но не чересчур; пускаешь на пол, широким размахом развозишь воду, отчего еще один участок пола мокро блестит. Потом полоскаешь тряпку и очень крепко, изо всех сил выжимаешь. И этой уже полусухой тряпкой сильно, с нажимом протираешь намоченный линолеум, пытаясь собрать всю грязь. Теперь то же самое повторяешь с начала на следующем участке. Так постепенно, потихонечку делается работа. Вот и все. Таня закончила последний участочек. Осторожно, по краешку линолеума прошла в санитарную, вылила воду, затерла кое-где грязные следы и сполоснула ведро.
   Потом она вымыла руки, причесалась перед маленьким, загаженным зеркалом. Пройдя мимо озабоченной Лили, сказала "Я пошла. До свидания." Лиля буркнула что-то в ответ.
   Неся свою радость в себе, как вино в полном кувшине, тихо улыбаясь, Таня вышла из отделения. На лестнице никто не встретился ей. В подвальной раздевалке Таня сняла халат и надела кофточку поверх ситцевого рабочего платья. Переменив обувь, она уложила халат и тапочки в сумку и надела светло-синий осенний плащ. Перед зеркалом задержалась ненадолго, завязывая на шее белый газ и надевая на голову ушную шерстяную повязку. Одевшись, Таня попрощалась с гардеробщицей тетей Зиной и вышла на улицу.