Страница:
Культ героев-одиночек в сознании юного поколения вытеснял роль государства того времени и его вождя в особенности. Зоя Космодемьянская, как уверяла брежневская пропаганда, добровольно пошла на смертный бой с врагом ради свободы ее любимой социалистической Родины. В понятие “Родины” при этом вкладывалось все, что угодно, кроме образа Сталина.
Имя Зои Космодемьянской и имя Сталина я никогда в детстве не слышал рядом. От нас утаили, что последними словами Зои перед казнью были: “Сталин придет!” Юная москвичка стойко приняла смерть потому, что верила: возмездие настигнет мучителей, справедливость восторжествует, ибо есть Сталин.
Сталин пришел в подмосковную деревню Петрищево и пришел в Берлин. Он не мог не прийти потому, что Зоя, Родина и Сталин были единым целым.
Николай АНИСИН
ГЕРОИ НЕ УМИРАЮТ
ОДНИМ ДВИЖЕНИЕМ ШТУРВАЛА
ДВАДЦАТЬ ВОСЕМЬ
НАРОД ПО ИМЕНИ МАТРОСОВ
О ПРИРОДЕ ГЕРОЯ
ПОГИБ ЗА ОТЕЧЕСТВО
untitled
[gif image]
“Пусть вдохновляет вас в этой войне мужественный образ наших великих предков - Александра Невского, Дмитрия Донского, Кузьмы Минина, Дмитрия Пожарского, Александра Суворова, Михаила Кутузова!”
И. СТАЛИН
ГОСПОДЬ БЛАГОСЛОВИЛ СТАЛИНА
Имя Зои Космодемьянской и имя Сталина я никогда в детстве не слышал рядом. От нас утаили, что последними словами Зои перед казнью были: “Сталин придет!” Юная москвичка стойко приняла смерть потому, что верила: возмездие настигнет мучителей, справедливость восторжествует, ибо есть Сталин.
Сталин пришел в подмосковную деревню Петрищево и пришел в Берлин. Он не мог не прийти потому, что Зоя, Родина и Сталин были единым целым.
Николай АНИСИН
ГЕРОИ НЕ УМИРАЮТ
В. Смоленцев
Его жизнь была коротка и ярка, как вспышка молнии. Только двадцать три года отвела ему судьба. Биография Виктора Талалихина могла бы служить портретом целого поколения. Он родился в кровавом, голодном и страшном восемнадцатом году, и ясно только одно: без Революции его жизнь не знала бы неба. Юность Виктора совпала с временем героев и рекордов. Аэроклуб, затем военно-авиационная школа летчиков. В 1938 году младший лейтенант Талалихин убывает служить в боевой полк. А всего через несколько месяцев Финская война сурово проверит молодого летчика. Фронтовой экзамен выдержан с честью. И Талалихина переводят на один из самых ответственных участков обороны - в Московскую особую зону ПВО. Там его и застает война.
Гитлеровцы рассчитывали мощными ударами воздушных армад смести Москву с лица земли. И с 22 июля 1941 года начинаются массовые налеты немецких бомбардировщиков на столицу. Но с первых же часов на пути хваленых асов Геринга непреодолимым щитом встали зенитчики и летчики Московского ПВО. Из сотен бомбардировщиков только единицам удавалось пробиться к Москве. Тогда фашисты переходят к ночным налетам. …Гитлеровцы не знали, что небо столицы прикрывали не только наблюдатели ВНОС, но и самые передовые на тот момент устройства обнаружения РУС-1 и РУС-2 - первые советские радиолокационные станции, которые надежно обнаруживали немецкие самолеты еще на подлете к Москве. В ночь на 7 августа 1941 года на перехват очередной группы бомбардировщиков взлетело звено младшего лейтенанта Талалихина. Противник был рассеян, и немцы, побросав бомбы на пустые поля, повернули прочь от города. И здесь Виктор внезапно обнаружил бомбардировщик, пытающийся скрытно прорваться к Москве. Талалихин атаковал его, но после первой же очереди пуле- меты умолкли - закончились патроны. Он мог отвернуть в сторону, передать по радио о месте обнаружения немца и вернуться на аэродром, но пилот решил иначе. Он прикрывал столицу своей Родины, своих людей. Женщин, детей, стариков. Дома и заводы. Музеи и театры. Истребитель стремительно сблизился с противником. Все ближе его туша. Талалихин мастерски уворачивается от огня стрелка и винтом мотора, как пилой, вгрызается в хвостовое оперение фашистского бомбардировщика. Через мгновение немец теряет управление и опрокидывается в пике. Но и самолет Талалихина серьезно поврежден. Виктор вынужден выброситься с парашютом.
За один из первых ночных таранов младшему лейтенанту Талалихину было присвоено звание Героя Советского Союза. А через несколько дней Виктор вновь поднимает свое звено навстречу врагу. Еще пять фашистских стервятников были сбиты им в боях. Но в один из дней и его самолет не вернулся на свой аэродром. Виктор Талалихин пал смертью героя, защищая нашу Родину. Имя его бессмертно.
В. СМОЛЕНЦЕВ
Его жизнь была коротка и ярка, как вспышка молнии. Только двадцать три года отвела ему судьба. Биография Виктора Талалихина могла бы служить портретом целого поколения. Он родился в кровавом, голодном и страшном восемнадцатом году, и ясно только одно: без Революции его жизнь не знала бы неба. Юность Виктора совпала с временем героев и рекордов. Аэроклуб, затем военно-авиационная школа летчиков. В 1938 году младший лейтенант Талалихин убывает служить в боевой полк. А всего через несколько месяцев Финская война сурово проверит молодого летчика. Фронтовой экзамен выдержан с честью. И Талалихина переводят на один из самых ответственных участков обороны - в Московскую особую зону ПВО. Там его и застает война.
Гитлеровцы рассчитывали мощными ударами воздушных армад смести Москву с лица земли. И с 22 июля 1941 года начинаются массовые налеты немецких бомбардировщиков на столицу. Но с первых же часов на пути хваленых асов Геринга непреодолимым щитом встали зенитчики и летчики Московского ПВО. Из сотен бомбардировщиков только единицам удавалось пробиться к Москве. Тогда фашисты переходят к ночным налетам. …Гитлеровцы не знали, что небо столицы прикрывали не только наблюдатели ВНОС, но и самые передовые на тот момент устройства обнаружения РУС-1 и РУС-2 - первые советские радиолокационные станции, которые надежно обнаруживали немецкие самолеты еще на подлете к Москве. В ночь на 7 августа 1941 года на перехват очередной группы бомбардировщиков взлетело звено младшего лейтенанта Талалихина. Противник был рассеян, и немцы, побросав бомбы на пустые поля, повернули прочь от города. И здесь Виктор внезапно обнаружил бомбардировщик, пытающийся скрытно прорваться к Москве. Талалихин атаковал его, но после первой же очереди пуле- меты умолкли - закончились патроны. Он мог отвернуть в сторону, передать по радио о месте обнаружения немца и вернуться на аэродром, но пилот решил иначе. Он прикрывал столицу своей Родины, своих людей. Женщин, детей, стариков. Дома и заводы. Музеи и театры. Истребитель стремительно сблизился с противником. Все ближе его туша. Талалихин мастерски уворачивается от огня стрелка и винтом мотора, как пилой, вгрызается в хвостовое оперение фашистского бомбардировщика. Через мгновение немец теряет управление и опрокидывается в пике. Но и самолет Талалихина серьезно поврежден. Виктор вынужден выброситься с парашютом.
За один из первых ночных таранов младшему лейтенанту Талалихину было присвоено звание Героя Советского Союза. А через несколько дней Виктор вновь поднимает свое звено навстречу врагу. Еще пять фашистских стервятников были сбиты им в боях. Но в один из дней и его самолет не вернулся на свой аэродром. Виктор Талалихин пал смертью героя, защищая нашу Родину. Имя его бессмертно.
В. СМОЛЕНЦЕВ
ОДНИМ ДВИЖЕНИЕМ ШТУРВАЛА
Александр Синцов
Николай Гастелло зарулил в бессмертие, успел проскочить через захлопывающуюся щель в своем горящем бомбардировщике из были в вечность, унесся в чистое небо памяти народа, где витает и поныне то ли сталинским соколом, то ли ангелом.
Он родился в год, когда Сталин бежал из Сольвычегодской ссылки, когда дерзкий, свободный дух веял над Россией, и он был им осенен. Самолет стал овеществлением этого духа. Сесть и полететь - высшим счастьем жизни.
Хорошо ему было сначала быть молодым рабочим парнем в двадцатые-тридцатые годы в Москве и Муроме на железной дороге. Дивные маслянистые паровозы с красными колесами и хромированными дышлами проноси-лись по насыпям в те времена. Хорошо было в перерыве между грохочущими маршрутами забивать костыли в дерево шпал и завинчивать гайки на стрелках.
Он любил ездить на дрезине мимо села Карачарово. Конечно же, даже мысли не возникало у него зайти в церковь святого Ильи Муромца, да к тому времени она и закрыта уже была его друзьями - комсой. Но дух древний, богатырский, борцовский: за око - два, и без церкви был перенят молодежью его поколения.
Хорошо было потом, гордясь своей технической образованностью, пойти в авиационную школу. Побеждать на Халкин-голе и в Финляндии.
И потом свободной волей своей, а не натасканностью и запрограммированностью камикадзе направить подбитый самолет с почти полными баками горючего прямо в морду немцам. Последней взвешенной мыслью, последним яростным порывом, - любя штурвал, элероны, первого инструктора аэрошколы и страну цельно с самим собой - хорошо было увидеть в последний миг разбегающихся, обреченных гансов. Сначала слегка долбануть по ним круглым, мягким, алюминиевым обтекателем кабины, расплющить его о них, затем разлить по ним бензин из лопнувших баков вперемешку с собственной кровью и вместе с горячим воздухом взрыва опять взлететь к облакам, - Гастелло!
Александр СИНЦОВ
Николай Гастелло зарулил в бессмертие, успел проскочить через захлопывающуюся щель в своем горящем бомбардировщике из были в вечность, унесся в чистое небо памяти народа, где витает и поныне то ли сталинским соколом, то ли ангелом.
Он родился в год, когда Сталин бежал из Сольвычегодской ссылки, когда дерзкий, свободный дух веял над Россией, и он был им осенен. Самолет стал овеществлением этого духа. Сесть и полететь - высшим счастьем жизни.
Хорошо ему было сначала быть молодым рабочим парнем в двадцатые-тридцатые годы в Москве и Муроме на железной дороге. Дивные маслянистые паровозы с красными колесами и хромированными дышлами проноси-лись по насыпям в те времена. Хорошо было в перерыве между грохочущими маршрутами забивать костыли в дерево шпал и завинчивать гайки на стрелках.
Он любил ездить на дрезине мимо села Карачарово. Конечно же, даже мысли не возникало у него зайти в церковь святого Ильи Муромца, да к тому времени она и закрыта уже была его друзьями - комсой. Но дух древний, богатырский, борцовский: за око - два, и без церкви был перенят молодежью его поколения.
Хорошо было потом, гордясь своей технической образованностью, пойти в авиационную школу. Побеждать на Халкин-голе и в Финляндии.
И потом свободной волей своей, а не натасканностью и запрограммированностью камикадзе направить подбитый самолет с почти полными баками горючего прямо в морду немцам. Последней взвешенной мыслью, последним яростным порывом, - любя штурвал, элероны, первого инструктора аэрошколы и страну цельно с самим собой - хорошо было увидеть в последний миг разбегающихся, обреченных гансов. Сначала слегка долбануть по ним круглым, мягким, алюминиевым обтекателем кабины, расплющить его о них, затем разлить по ним бензин из лопнувших баков вперемешку с собственной кровью и вместе с горячим воздухом взрыва опять взлететь к облакам, - Гастелло!
Александр СИНЦОВ
ДВАДЦАТЬ ВОСЕМЬ
Андрей Фефелов
К осени 1941 года чудовищной силы удар объединенных сил Европы докатился, наконец, до среднерусской возвышенности…
Группа армий “Центр” насчитывала около 74 дивизий, объединенных в три армии и три ударные танковые группы. Советские войска, почти без противотанковых средств и без резервов, с боями отступали под напором этих отборных сил. В начале октября наши части были окружены в районе Вязьмы, а вскоре враг захватил Гжатск и Сычевку, ворвался в Калинин. 12 октября нашими войсками была оставлена Калуга.
Москва стала прифронтовым городом. Отсюда были вывезены правительство и учреждения, заводы и музеи. Только Сталин, Ставка, а значит, и оперативная группа работников Генштаба,- угрюмо сидели в обшитом маскировочной жестью Кремле. Подступы к великому городу и сами его улицы были перекрыты окопами, рвами, завалами из бревен и металлолома. Даже в центре на танкоопасных направлениях были выставлены орудия и сваренные из двутавров противотанковые ежи.
18 октября немцы захватили Малоярославец. В полупустой Москве началась паника - приход немцев казался неизбежным. Горизонт наполнился свечением и урчанием уже неимоверно близкого фронта.
Вермахт, делая большую ставку на разведывательно-подрывные операции, направил с передовыми частями 4-й армии специальную команду, состоящую из подразделений СД и полиции безопасности. Эта группа имела кодовое название “Москва”, и ее задачей было с первыми частями немецкой армии ворваться в русскую столицу, чтобы занять важнейшие госучреждения, провести аресты государственных и военных руководителей…
На этом фоне, казалось бы, не важно, что там происходит под Волоколамском, у разъезда Дубосеково… Казалось бы, какая разница, кто там залег в окоп и пытается противиться нечеловеческой силе, железному шквалу, рвущемуся на Восток? Ведь бесполезно противостоять неизбежному ходу событий… Москва обречена, а вместе с ней и сама государственность этого странного полуазиатского конгломерата территорий и народов, странным и нелепым образом посмевшего противоречить европейскому гению.
Однако ребята из Сибири и из Семиречья, воины 316-й стрелковой дивизии генерал-майора Панфилова, - эти ребята со своим политруком Клочковым так не считали. Коммунист Клочков, попав на фронт, ночами думал все больше о жене, детках и не терзался загадкой “русского сфинкса”, зато он точно знал, что Россия есть, что она существует, что она вовсе не химера и не случайная игра природы.
Вряд ли кто-нибудь из погибших в бою возле Дубосеково двадцати восьми русских парней знал и любил Москву как местность. Переулочки, сады, бульвары, весь этот московский топографический витраж был незнаком клычковским солдатам. Вряд ли кто из них успел побывать в столице - ведь полегли “панфиловцы” 27 октября, то есть за 11 дней до знаменитого и сурового парада, на котором Сталин обратился к войскам…
Панфилов и его армия насмерть сражалась не за этнографический заповедник с куполками и матрешками, не за Москву-сити (административный, банкоторговый центр с “шестисотыми мерсами” чиновников и барами для “золотой молодежи”). Они бились за символ России, а значит за само будущее человечества, ибо без России нет будущего - только гниль и старье…
Командир 5-го армейского корпуса вермахта докладывал наверх: “316-я русская дивизия ведет поразительно упорную борьбу”.
Двадцать восемь человек из этой дивизии своими телами на четыре часа задержали танковое подразделение немецкой армии, уничтожив 18 вражеских машин, дав перегруппироваться силам в тылу, обозначив перелом в самой страшной и кровавой из войн в истории Земли.
Иван Васильевич Панфилов, погибший в бою и - навеки “панфиловцы”… простите нас за неверие нашего поколения, за подлость и предательство нынешней эпохи.
Это звучит наивно, но я верю, что когда-нибудь огромный космодром в Сибири получит имя “Панфиловский”! Да будет ТАК!
Андрей ФЕФЕЛОВ
К осени 1941 года чудовищной силы удар объединенных сил Европы докатился, наконец, до среднерусской возвышенности…
Группа армий “Центр” насчитывала около 74 дивизий, объединенных в три армии и три ударные танковые группы. Советские войска, почти без противотанковых средств и без резервов, с боями отступали под напором этих отборных сил. В начале октября наши части были окружены в районе Вязьмы, а вскоре враг захватил Гжатск и Сычевку, ворвался в Калинин. 12 октября нашими войсками была оставлена Калуга.
Москва стала прифронтовым городом. Отсюда были вывезены правительство и учреждения, заводы и музеи. Только Сталин, Ставка, а значит, и оперативная группа работников Генштаба,- угрюмо сидели в обшитом маскировочной жестью Кремле. Подступы к великому городу и сами его улицы были перекрыты окопами, рвами, завалами из бревен и металлолома. Даже в центре на танкоопасных направлениях были выставлены орудия и сваренные из двутавров противотанковые ежи.
18 октября немцы захватили Малоярославец. В полупустой Москве началась паника - приход немцев казался неизбежным. Горизонт наполнился свечением и урчанием уже неимоверно близкого фронта.
Вермахт, делая большую ставку на разведывательно-подрывные операции, направил с передовыми частями 4-й армии специальную команду, состоящую из подразделений СД и полиции безопасности. Эта группа имела кодовое название “Москва”, и ее задачей было с первыми частями немецкой армии ворваться в русскую столицу, чтобы занять важнейшие госучреждения, провести аресты государственных и военных руководителей…
На этом фоне, казалось бы, не важно, что там происходит под Волоколамском, у разъезда Дубосеково… Казалось бы, какая разница, кто там залег в окоп и пытается противиться нечеловеческой силе, железному шквалу, рвущемуся на Восток? Ведь бесполезно противостоять неизбежному ходу событий… Москва обречена, а вместе с ней и сама государственность этого странного полуазиатского конгломерата территорий и народов, странным и нелепым образом посмевшего противоречить европейскому гению.
Однако ребята из Сибири и из Семиречья, воины 316-й стрелковой дивизии генерал-майора Панфилова, - эти ребята со своим политруком Клочковым так не считали. Коммунист Клочков, попав на фронт, ночами думал все больше о жене, детках и не терзался загадкой “русского сфинкса”, зато он точно знал, что Россия есть, что она существует, что она вовсе не химера и не случайная игра природы.
Вряд ли кто-нибудь из погибших в бою возле Дубосеково двадцати восьми русских парней знал и любил Москву как местность. Переулочки, сады, бульвары, весь этот московский топографический витраж был незнаком клычковским солдатам. Вряд ли кто из них успел побывать в столице - ведь полегли “панфиловцы” 27 октября, то есть за 11 дней до знаменитого и сурового парада, на котором Сталин обратился к войскам…
Панфилов и его армия насмерть сражалась не за этнографический заповедник с куполками и матрешками, не за Москву-сити (административный, банкоторговый центр с “шестисотыми мерсами” чиновников и барами для “золотой молодежи”). Они бились за символ России, а значит за само будущее человечества, ибо без России нет будущего - только гниль и старье…
Командир 5-го армейского корпуса вермахта докладывал наверх: “316-я русская дивизия ведет поразительно упорную борьбу”.
Двадцать восемь человек из этой дивизии своими телами на четыре часа задержали танковое подразделение немецкой армии, уничтожив 18 вражеских машин, дав перегруппироваться силам в тылу, обозначив перелом в самой страшной и кровавой из войн в истории Земли.
Иван Васильевич Панфилов, погибший в бою и - навеки “панфиловцы”… простите нас за неверие нашего поколения, за подлость и предательство нынешней эпохи.
Это звучит наивно, но я верю, что когда-нибудь огромный космодром в Сибири получит имя “Панфиловский”! Да будет ТАК!
Андрей ФЕФЕЛОВ
НАРОД ПО ИМЕНИ МАТРОСОВ
Владимир Бондаренко
Конечно, мы победили, потому что у нас появилась великолепная техника, “Катюши” и Т-34, авиация и артиллерия.
Конечно, мы победили, потому что у нас были талантливые полководцы: Жуков и Рокоссовский, Конев и Черняховский.
Но прежде всего мы победили, потому что поднялась на врага народная Русь. В атаку пошел народ по имени Матросов…
Их было много на Руси - таких, как Саша Матросов. Простых, грубоватых, уверенных в себе и в товарищах, способных на подвиг. Когда Александр Матросов закрыл своим телом амбразуру, он не думал о смерти, он не думал и о своем бессмертии, - он думал о Победе. Александр Матросов - в горячке ли боя, в боевом азарте, но - не колебался, не прятался за спины других.
Он совершил свой личный подвиг, но не будем отрицать - он совершил часть общенародного подвига…
Он выполнил свое, но и страна выполнила свое. Неотрывной частью подвига всегда является и знание о нем, знание о свершившемся. На героизме Александра Матросова учили детей. Сейчас не учат. Сейчас героизм прячется и высмеивается. Началось это еще в брежневское время. Крушение державы началось, когда о подвигах, совершенных русскими ребятами в Афганистане, приказано было молчать. Там тоже были свои Матросовы, свои Гастелло, но даже хоронили их на русских кладбищах по-воровски, скрытно. Народ по имени Матросов был не нужен лживым чиновниками. Потом настало время Чечни. За преступность любой войны отвечает руководство страны. Солдат защищает честь Родины, защищает ее интересы. Его подвиг, где бы он ни произошел, - во имя народа. Кто знает имена русских героев, погибших в Чечне? Это и ответ на вопрос, почему мы проиграли и продолжаем проигрывать. Новая Россия возродится, если воспрянет народ по имени Матросов. Если нынешние школьники будут понимать святость его подвига, если о нем вновь будут петься песни и писаться книги…
Да, у него была не такая уж простая судьба, он был не из примерных мальчиков. Он - не из породы “пламенных революционеров”, не из фанатичных идеологов режима. В этом и суть величия и народности его подвига. Таким, наверное, был и мой дядя Прокопий Галушин, уже в 1945 году бросившийся со связкой гранат под немецкий танк. Так и остался восемнадцатилетним. Ребята из деревень, с народным понятием о долге, об ответственности, о мужестве… Ставка на одиночных героев-суперменов из профессиональной армии в России не пройдет. Или будет народ по имени Матросов, или Россия кончится. Поэтому таким, как Александр Матросов, должны мы и ныне петь народную славу. Перед такими, как Александр Матросов, должны склониться, если они на самом деле любят свой народ и свою страну: Виктор Астафьев и Юрий Бондарев, Александр Солженицын и Станислав Говорухин, Юрий Лужков и Геннадий Зюганов, Лев Рохлин и Александр Лебедь… И в новой реальности, и в иных экономических условиях, и в условиях новой системы за нами будущее, если возродится народ по имени Матросов!
Владимир БОНДАРЕНКО
Конечно, мы победили, потому что у нас появилась великолепная техника, “Катюши” и Т-34, авиация и артиллерия.
Конечно, мы победили, потому что у нас были талантливые полководцы: Жуков и Рокоссовский, Конев и Черняховский.
Но прежде всего мы победили, потому что поднялась на врага народная Русь. В атаку пошел народ по имени Матросов…
Их было много на Руси - таких, как Саша Матросов. Простых, грубоватых, уверенных в себе и в товарищах, способных на подвиг. Когда Александр Матросов закрыл своим телом амбразуру, он не думал о смерти, он не думал и о своем бессмертии, - он думал о Победе. Александр Матросов - в горячке ли боя, в боевом азарте, но - не колебался, не прятался за спины других.
Он совершил свой личный подвиг, но не будем отрицать - он совершил часть общенародного подвига…
Он выполнил свое, но и страна выполнила свое. Неотрывной частью подвига всегда является и знание о нем, знание о свершившемся. На героизме Александра Матросова учили детей. Сейчас не учат. Сейчас героизм прячется и высмеивается. Началось это еще в брежневское время. Крушение державы началось, когда о подвигах, совершенных русскими ребятами в Афганистане, приказано было молчать. Там тоже были свои Матросовы, свои Гастелло, но даже хоронили их на русских кладбищах по-воровски, скрытно. Народ по имени Матросов был не нужен лживым чиновниками. Потом настало время Чечни. За преступность любой войны отвечает руководство страны. Солдат защищает честь Родины, защищает ее интересы. Его подвиг, где бы он ни произошел, - во имя народа. Кто знает имена русских героев, погибших в Чечне? Это и ответ на вопрос, почему мы проиграли и продолжаем проигрывать. Новая Россия возродится, если воспрянет народ по имени Матросов. Если нынешние школьники будут понимать святость его подвига, если о нем вновь будут петься песни и писаться книги…
Да, у него была не такая уж простая судьба, он был не из примерных мальчиков. Он - не из породы “пламенных революционеров”, не из фанатичных идеологов режима. В этом и суть величия и народности его подвига. Таким, наверное, был и мой дядя Прокопий Галушин, уже в 1945 году бросившийся со связкой гранат под немецкий танк. Так и остался восемнадцатилетним. Ребята из деревень, с народным понятием о долге, об ответственности, о мужестве… Ставка на одиночных героев-суперменов из профессиональной армии в России не пройдет. Или будет народ по имени Матросов, или Россия кончится. Поэтому таким, как Александр Матросов, должны мы и ныне петь народную славу. Перед такими, как Александр Матросов, должны склониться, если они на самом деле любят свой народ и свою страну: Виктор Астафьев и Юрий Бондарев, Александр Солженицын и Станислав Говорухин, Юрий Лужков и Геннадий Зюганов, Лев Рохлин и Александр Лебедь… И в новой реальности, и в иных экономических условиях, и в условиях новой системы за нами будущее, если возродится народ по имени Матросов!
Владимир БОНДАРЕНКО
О ПРИРОДЕ ГЕРОЯ
Георгий Судовцев
Одно из первых моих впечатлений - четырех- (или шести-?) копеечная почтовая марка с портретом Лизы Чайкиной, 1969 года выпуска и надписью “Почта СССР”. Все узнавалось впервые: что такое почта, что такое СССР, и что за пятиконечная звездочка под портретом. Это узнать и понять оказалось нетрудно. Непонятным осталось другое: кто такие герои, и почему эта тетя - герой, а другие - нет… Помню, мама объясняла мне, что герои - особые люди, которые не боятся смерти и совершают то, что другим не под силу. Я все равно ничего не понял: почему другим не под силу, а этим - под силу? Мой дед погиб в октябре 1941-го под Ельней. Наверное, он немного больше боялся смерти, чем герои, и не делал того, что другим не под силу… У него не было такой пятиконечной звездочки, и в его память не выпустили марки с надписью “Почта СССР”. Но он, как и Лиза Чайкина, был защитником Родины. Всем им, солдатам Отечества, пришлось умереть за свою землю - среди миллионов и миллионов других. Потому что была Родина, за которую умирали. И был вождь Родины, за которого тоже умирали.
Лизу Чайкину расстреляли 22 (или 23 - разные источники сообщают разные даты) ноября 1941 года. Расстреляли после допросов и пыток, выданную старостой Кузьмой Забытовым. Было ей, члену ВКП(б) с 29 марта 1939 года, партбилет N 2958658, 23 года, образование - неполное среднее, последнее место работы - секретарь Пеновского райкома ВЛКСМ. Она тоже не совершала того, что не под силу другим: распространяла листовки, участвовала в засадах, говорила с людьми о неизбежной победе над фашистами. Не выдала никого из тех, кого знала по партизанскому, партийно-комсомольскому подполью. Вот и все. 6 марта 1942 года, после освобождения Пеновского района, Указом Президиума Верховного Совета СССР N 606/60 ей было присвоено звание Героя Советского Союза с вручением ордена Ленина и медали “Золотая Звезда” (посмертно).
Теперь я понимаю, что герои - не те, кто совершает непосильное другим… Герои - те, кто в любом случае совершает должное, не потакая своим слабостям и страхам. Сегодня мы стараемся не знать должного, забыть о его существовании: как все - так и я. Весь этот нравственный, моральный распад начался не вчера - он идет давным-давно… Вечная слава героям, останавливающим распад времен! И вечная слава вождям, обращающим его вспять!
Георгий СУДОВЦЕВ
Одно из первых моих впечатлений - четырех- (или шести-?) копеечная почтовая марка с портретом Лизы Чайкиной, 1969 года выпуска и надписью “Почта СССР”. Все узнавалось впервые: что такое почта, что такое СССР, и что за пятиконечная звездочка под портретом. Это узнать и понять оказалось нетрудно. Непонятным осталось другое: кто такие герои, и почему эта тетя - герой, а другие - нет… Помню, мама объясняла мне, что герои - особые люди, которые не боятся смерти и совершают то, что другим не под силу. Я все равно ничего не понял: почему другим не под силу, а этим - под силу? Мой дед погиб в октябре 1941-го под Ельней. Наверное, он немного больше боялся смерти, чем герои, и не делал того, что другим не под силу… У него не было такой пятиконечной звездочки, и в его память не выпустили марки с надписью “Почта СССР”. Но он, как и Лиза Чайкина, был защитником Родины. Всем им, солдатам Отечества, пришлось умереть за свою землю - среди миллионов и миллионов других. Потому что была Родина, за которую умирали. И был вождь Родины, за которого тоже умирали.
Лизу Чайкину расстреляли 22 (или 23 - разные источники сообщают разные даты) ноября 1941 года. Расстреляли после допросов и пыток, выданную старостой Кузьмой Забытовым. Было ей, члену ВКП(б) с 29 марта 1939 года, партбилет N 2958658, 23 года, образование - неполное среднее, последнее место работы - секретарь Пеновского райкома ВЛКСМ. Она тоже не совершала того, что не под силу другим: распространяла листовки, участвовала в засадах, говорила с людьми о неизбежной победе над фашистами. Не выдала никого из тех, кого знала по партизанскому, партийно-комсомольскому подполью. Вот и все. 6 марта 1942 года, после освобождения Пеновского района, Указом Президиума Верховного Совета СССР N 606/60 ей было присвоено звание Героя Советского Союза с вручением ордена Ленина и медали “Золотая Звезда” (посмертно).
Теперь я понимаю, что герои - не те, кто совершает непосильное другим… Герои - те, кто в любом случае совершает должное, не потакая своим слабостям и страхам. Сегодня мы стараемся не знать должного, забыть о его существовании: как все - так и я. Весь этот нравственный, моральный распад начался не вчера - он идет давным-давно… Вечная слава героям, останавливающим распад времен! И вечная слава вождям, обращающим его вспять!
Георгий СУДОВЦЕВ
ПОГИБ ЗА ОТЕЧЕСТВО
Александр Юрьев
Посреди лугов и светлых дубрав Тульской области затерялся древний русский городок Лихвин, славившийся прекрасным молокозоводом. За шестнадцать лет до рокового сорок первого года родился в его окрестностях Александр Чекалин. Советские апокрифы рисуют его умницей, хорошим учеником и спортсменом, комсомольцем с четырнадцати лет. Шестнадцатилетним юношей вступил он в ряды партизанского отряда со странным названием “Передовой”. Таких отрядов много тогда было на Тульской земле. Большинство возникли не спонтанно, но были созданы агентами-боевиками НКВД, сеть которых еще за несколько лет до войны была раскинута по всей России расчетливыми, не в пример остальным, руководителями спецслужб.
Чекалин быстро зарекомендовал себя как прекрасный разведчик. Он был приятен в общении и легко заводил полезные знакомства, с помощью которых добывал ценную информацию. Дерзкий, но осторожный, он принимал участие в организации нескольких крупных диверсий. Наверное, этот паренек был самым удачливым разведчиком отряда. Пока не попался.
Он долго отпирался от участия в партизанском движении и геройски выдержал пытки, не раскрыв товарищей и явочные квартиры. Говорят, что на казнь он вышел гордо и умер с именем Сталина на устах. Говорят, что согнанные наблюдать экзекуцию женщины плакали, многие мужики стали партизанами, а уже через несколько месяцев фашисты бежали с тульской земли.
В 1942 году Александру Чекалину посмертно присвоили звание Героя Советского Союза, а городу Лихвину дали его имя. Из Чекалина сделали советскую икону, которую чтили миллионы наших людей.
И лишь в начале девяностых мутный поток нового нигилизма сорвал ее золотой оклад. По мнению новоявленных исследователей, Чекалин оказался и не комсомольцем, и не героем.
Мы не знаем, кем точно был Александр Чекалин, не знаем, что на самом деле он думал выходя на задание или на казнь. Но мы уверены, что он сражался и умер за Родину и за Сталина, который ее тогда олицетворял. И знаем еще, что разбивать намоленые иконы - большой грех.
Александр ЮРЬЕВ
Александр Твардовский
Александр ТВАРДОВСКИЙ
* * * Черты портрета дорогого,
Родные каждому из нас:
Лицо солдата пожилого
С улыбкой
доброй строгих глаз.
Из тех солдат, что приходили
В огонь войны из запасных,
Что сыновей в бои водили
И в горький час теряли их.
И долгой службы
отпечаток -
Морщинок памятная речь
Под стать усталости покатых,
Отцовских этих милых плеч.
Но те, смягченные печалью,
Глаза всегда освещены
И ближним днем
и дальней далью,
Что лучше всех ему видны.
Глаза, опущенные к трубке,
Знакомой людям всей земли,
И эти занятые руки,
Что спичку с трубкою свели,
Они крепки и сухощавы,
И строгой жилки вьется нить.
В нелегкий век судьбу державы
И мира им пришлось вершить.
знали…
Жизнь отдавал за нас товарищ Сталин,
И вот сегодня с нами нет его…
Когда бы мы отдать ему могли
Свое биенье сердца и дыханье,
Мы, как один, к нему бы в Кремль
пришли,
Преодолев любые расстоянья!
Всей тяжестью обрушилось на нас
Нежданное, негаданное горе -
Оно везде и всюду: в каждом взоре,
Во всех сердцах отражено сейчас.
Родная партия! Ряды свои сплотив,
Мы над Вождем склоняем наше знамя.
И говорим: “Великий Сталин - с нами!”
И говорим: “Великий Сталин - жив!”
1953 г.
[gif image]
Посреди лугов и светлых дубрав Тульской области затерялся древний русский городок Лихвин, славившийся прекрасным молокозоводом. За шестнадцать лет до рокового сорок первого года родился в его окрестностях Александр Чекалин. Советские апокрифы рисуют его умницей, хорошим учеником и спортсменом, комсомольцем с четырнадцати лет. Шестнадцатилетним юношей вступил он в ряды партизанского отряда со странным названием “Передовой”. Таких отрядов много тогда было на Тульской земле. Большинство возникли не спонтанно, но были созданы агентами-боевиками НКВД, сеть которых еще за несколько лет до войны была раскинута по всей России расчетливыми, не в пример остальным, руководителями спецслужб.
Чекалин быстро зарекомендовал себя как прекрасный разведчик. Он был приятен в общении и легко заводил полезные знакомства, с помощью которых добывал ценную информацию. Дерзкий, но осторожный, он принимал участие в организации нескольких крупных диверсий. Наверное, этот паренек был самым удачливым разведчиком отряда. Пока не попался.
Он долго отпирался от участия в партизанском движении и геройски выдержал пытки, не раскрыв товарищей и явочные квартиры. Говорят, что на казнь он вышел гордо и умер с именем Сталина на устах. Говорят, что согнанные наблюдать экзекуцию женщины плакали, многие мужики стали партизанами, а уже через несколько месяцев фашисты бежали с тульской земли.
В 1942 году Александру Чекалину посмертно присвоили звание Героя Советского Союза, а городу Лихвину дали его имя. Из Чекалина сделали советскую икону, которую чтили миллионы наших людей.
И лишь в начале девяностых мутный поток нового нигилизма сорвал ее золотой оклад. По мнению новоявленных исследователей, Чекалин оказался и не комсомольцем, и не героем.
Мы не знаем, кем точно был Александр Чекалин, не знаем, что на самом деле он думал выходя на задание или на казнь. Но мы уверены, что он сражался и умер за Родину и за Сталина, который ее тогда олицетворял. И знаем еще, что разбивать намоленые иконы - большой грех.
Александр ЮРЬЕВ
Александр Твардовский
Александр ТВАРДОВСКИЙ
* * * Черты портрета дорогого,
Родные каждому из нас:
Лицо солдата пожилого
С улыбкой
доброй строгих глаз.
Из тех солдат, что приходили
В огонь войны из запасных,
Что сыновей в бои водили
И в горький час теряли их.
И долгой службы
отпечаток -
Морщинок памятная речь
Под стать усталости покатых,
Отцовских этих милых плеч.
Но те, смягченные печалью,
Глаза всегда освещены
И ближним днем
и дальней далью,
Что лучше всех ему видны.
Глаза, опущенные к трубке,
Знакомой людям всей земли,
И эти занятые руки,
Что спичку с трубкою свели,
Они крепки и сухощавы,
И строгой жилки вьется нить.
В нелегкий век судьбу державы
И мира им пришлось вершить.
знали…
Жизнь отдавал за нас товарищ Сталин,
И вот сегодня с нами нет его…
Когда бы мы отдать ему могли
Свое биенье сердца и дыханье,
Мы, как один, к нему бы в Кремль
пришли,
Преодолев любые расстоянья!
Всей тяжестью обрушилось на нас
Нежданное, негаданное горе -
Оно везде и всюду: в каждом взоре,
Во всех сердцах отражено сейчас.
Родная партия! Ряды свои сплотив,
Мы над Вождем склоняем наше знамя.
И говорим: “Великий Сталин - с нами!”
И говорим: “Великий Сталин - жив!”
1953 г.
[gif image]
untitled
[gif image]
“Пусть вдохновляет вас в этой войне мужественный образ наших великих предков - Александра Невского, Дмитрия Донского, Кузьмы Минина, Дмитрия Пожарского, Александра Суворова, Михаила Кутузова!”
И. СТАЛИН
ГОСПОДЬ БЛАГОСЛОВИЛ СТАЛИНА
Валентина Боровицкая
В ПОСЛЕДНИЙ ЧЕТВЕРГ Разговор был особенно интересным. В этот день впервые за много недель проглянуло солнце, засверкал снег на ветвях притихших деревьев, и отец Даниил попросил Евгения Петровича помочь отцу Владимиру дойти до Троицкого собора с мощами Преподобного.
- Хорошо, - ответил Евгений Петрович и быстрыми шагами направился к монастырю. Минут через пятнадцать он вышел оттуда. На руку его опирался тот, кого называли отцом Владимиром, седой как лунь старичок, согнутый почти пополам. Другой рукой он привычно держался за толстую суковатую палку, такую же старую, как он сам.
Отец Даниил почтительно поклонился старому монаху и сказал, что наконец-то начинается зима. Тот ничего не ответил и, припадая на палку, довольно скоро пошел к собору. Мы последовали за ним.
- Отцу Владимиру девяносто лет, - негромко сказал мой спутник. - Он единственный из монахов этого монастыря, уведенных под конвоем в 1918 году, единственный, кто вернулся обратно. А тогда, ничего не объясняя, их вывели за ворота, построили в одну шеренгу, и два комиссара в кожаных куртках пошли вдоль нее, пристально вглядываясь в лица стоящих и выборочно тыкая пальцем то в одного, то в другого монаха. Указанных заставляли делать три шага назад, к самой стене монастыря, так что оказалась у стены примерно треть братии. Их немедленно расстреляли. Остальных повели на станцию железной дороги. Начиналась их долгая Голгофа.
Все прошел отец Владимир - Соловки, Беломорканал, архангельские, воркутинские лагеря. Ему, единственному, выпало горькое счастье вернуться в родные стены, и он хорошо знает зачем. “Мы спасены не за дела свои, а для них”, - это изречение апостола Павла висит в его келье под иконой Спасителя. Он твердо знает, что должен рассказать о виденном. И молиться за всех убитых монахов и монахинь, священников и епископов, за всех их, лежащих без могил под бетонными руслами каналов, под мхами северных болот, под отработанной породой карьеров.
Каждый день он встает на молитву, открывает свою тетрадь в клеенчатом переплете и молится о вечном блаженстве тех, кто упал на этапах, умер в ледяных карцерах, сошел с ума в камерах-одиночках. Обо всех поименно.
Несколько лет назад отец Владимир начал писать. У него получалось что-то вроде энциклопедии - коротко и бесстрастно: имя, звание, род занятий до Голгофы, где встретились, как погибли.
Но теперь писать он уже не может. И торопится рассказать. Кое-что я успеваю записывать, то, что особенно поражает.
- Например? - спросила я.
- Например, чудо октября 1941 года. Вы знаете, о чем я говорю?
- Нет, конечно.
- Нет, конечно… Видите ли, Ольга Сергеевна, род человеческий в массе своей недоверчив и прагматичен. “Толпа неверующа, верят единицы”, - заметил один из богословов Средневековья. Точно замечено. Для поддержания веры люди просят чудес. И получают их, каждое поколение. Но, как правило, из великого множества народа, видевшего это чудо, только единицы понимают смысл происшедшего. Посмотрите, что происходило в октябре 1941 года под Москвой. А происходили там вещи очень интересные. За несколько месяцев войны мощная, хорошо снабженная и вооруженная немецкая армия, заставившая пол-Европы работать на себя, подошла к Москве, защищать которую было некому. Совершенно некому! Ведь нельзя же всерьез считать защитниками ополчение из подростков и стариков, которые и полегли костьми за несколько дней.
Итак, тайная информация о неизбежном падении города быстро стала явной, и началось паническое бегство. Пресса осторожно, но дружно запела песню о 1812 годе, о Кутузове, о совете в Филях, о том, что с падением Москвы страна еще не погибнет.
Услышав эти песни, обыватели бросились из города кто, как мог, не ожидая ни мест на машины, ни билетов на поезда.
Это в Москве.
А в далеком воркутинском лагере вьюжным ледяным вечером октября 1941 года с грохотом распахнулась дверь барака, ворвались два охранника с офицером, и офицер привычным повелительным голосом крикнул на весь барак:
- Номер 278 402, на выход!
И бывший настоятель бывшего монастыря, некогда известного всей России, помедлив мгновение, ровными и твердыми шагами, чуть сутулясь (шел ему седьмой десяток), пошел на выход. Он хорошо знал, что это значило. И замерший барак тоже знал и смотрел ему вслед. Бывший настоятель, а теперь ЗК N 278 402 был душой барака, его уважали все до единого из его обитателей.
- Назад! - истерично крикнул офицер, насладившись впечатлением. - Надеть бушлат и шапку!
Это было удивительно. Расстреливали на краю каменного карьера, поблизости от барака, и одеваться на эту прогулку никого не приглашали. По бараку пронесся неуловимый вздох облегчения, который офицер, давно переставший быть человеком, уловил звериным своим чутьем и завопил, срывая голос:
- Сми-и-рно! Два часа стоять по стойке “смирно”! Расстрелять каждого, кто шелохнется!
И сорвался на мат.
Провожаемый бранью и запахом самогона, настоятель дошел до ворот лагеря. За воротами стояла машина, его с охранником посадили в кузов, офицер сел в кабину, и машина понеслась в неизвестность. “Неизвестность” оказалась военным аэродромом, где офицер сдал бывшего настоятеля полковнику, и тот вежливо пригласил его войти в самолет.
Ничего хорошего происходящее не обещало. Кто из зэков не знает, что перемены - это начало больших неприятностей, если не сказать больше.
Но заключенный N 278 402 никаких признаков волнения не обнаруживал, лицо его не выражало ничего, кроме безмерной усталости. Он закрыл глаза, пытаясь уснуть или действительно уснул, и сидевший с ним полковник, знавший, кем был этот человек до двадцатилетней каторги, несколько раз украдкой взглянул на спящего. Лицо полковника, впрочем, тоже ничего не выражало, рядом сидели еще двое и не спускали с них глаз.
Самолет сел. Бывшего настоятеля вежливо проводили по трапу и посадили в сверкающую лаком машину с плотно зашторенными окнами. Стояла черная осенняя ночь.
В ПОСЛЕДНИЙ ЧЕТВЕРГ Разговор был особенно интересным. В этот день впервые за много недель проглянуло солнце, засверкал снег на ветвях притихших деревьев, и отец Даниил попросил Евгения Петровича помочь отцу Владимиру дойти до Троицкого собора с мощами Преподобного.
- Хорошо, - ответил Евгений Петрович и быстрыми шагами направился к монастырю. Минут через пятнадцать он вышел оттуда. На руку его опирался тот, кого называли отцом Владимиром, седой как лунь старичок, согнутый почти пополам. Другой рукой он привычно держался за толстую суковатую палку, такую же старую, как он сам.
Отец Даниил почтительно поклонился старому монаху и сказал, что наконец-то начинается зима. Тот ничего не ответил и, припадая на палку, довольно скоро пошел к собору. Мы последовали за ним.
- Отцу Владимиру девяносто лет, - негромко сказал мой спутник. - Он единственный из монахов этого монастыря, уведенных под конвоем в 1918 году, единственный, кто вернулся обратно. А тогда, ничего не объясняя, их вывели за ворота, построили в одну шеренгу, и два комиссара в кожаных куртках пошли вдоль нее, пристально вглядываясь в лица стоящих и выборочно тыкая пальцем то в одного, то в другого монаха. Указанных заставляли делать три шага назад, к самой стене монастыря, так что оказалась у стены примерно треть братии. Их немедленно расстреляли. Остальных повели на станцию железной дороги. Начиналась их долгая Голгофа.
Все прошел отец Владимир - Соловки, Беломорканал, архангельские, воркутинские лагеря. Ему, единственному, выпало горькое счастье вернуться в родные стены, и он хорошо знает зачем. “Мы спасены не за дела свои, а для них”, - это изречение апостола Павла висит в его келье под иконой Спасителя. Он твердо знает, что должен рассказать о виденном. И молиться за всех убитых монахов и монахинь, священников и епископов, за всех их, лежащих без могил под бетонными руслами каналов, под мхами северных болот, под отработанной породой карьеров.
Каждый день он встает на молитву, открывает свою тетрадь в клеенчатом переплете и молится о вечном блаженстве тех, кто упал на этапах, умер в ледяных карцерах, сошел с ума в камерах-одиночках. Обо всех поименно.
Несколько лет назад отец Владимир начал писать. У него получалось что-то вроде энциклопедии - коротко и бесстрастно: имя, звание, род занятий до Голгофы, где встретились, как погибли.
Но теперь писать он уже не может. И торопится рассказать. Кое-что я успеваю записывать, то, что особенно поражает.
- Например? - спросила я.
- Например, чудо октября 1941 года. Вы знаете, о чем я говорю?
- Нет, конечно.
- Нет, конечно… Видите ли, Ольга Сергеевна, род человеческий в массе своей недоверчив и прагматичен. “Толпа неверующа, верят единицы”, - заметил один из богословов Средневековья. Точно замечено. Для поддержания веры люди просят чудес. И получают их, каждое поколение. Но, как правило, из великого множества народа, видевшего это чудо, только единицы понимают смысл происшедшего. Посмотрите, что происходило в октябре 1941 года под Москвой. А происходили там вещи очень интересные. За несколько месяцев войны мощная, хорошо снабженная и вооруженная немецкая армия, заставившая пол-Европы работать на себя, подошла к Москве, защищать которую было некому. Совершенно некому! Ведь нельзя же всерьез считать защитниками ополчение из подростков и стариков, которые и полегли костьми за несколько дней.
Итак, тайная информация о неизбежном падении города быстро стала явной, и началось паническое бегство. Пресса осторожно, но дружно запела песню о 1812 годе, о Кутузове, о совете в Филях, о том, что с падением Москвы страна еще не погибнет.
Услышав эти песни, обыватели бросились из города кто, как мог, не ожидая ни мест на машины, ни билетов на поезда.
Это в Москве.
А в далеком воркутинском лагере вьюжным ледяным вечером октября 1941 года с грохотом распахнулась дверь барака, ворвались два охранника с офицером, и офицер привычным повелительным голосом крикнул на весь барак:
- Номер 278 402, на выход!
И бывший настоятель бывшего монастыря, некогда известного всей России, помедлив мгновение, ровными и твердыми шагами, чуть сутулясь (шел ему седьмой десяток), пошел на выход. Он хорошо знал, что это значило. И замерший барак тоже знал и смотрел ему вслед. Бывший настоятель, а теперь ЗК N 278 402 был душой барака, его уважали все до единого из его обитателей.
- Назад! - истерично крикнул офицер, насладившись впечатлением. - Надеть бушлат и шапку!
Это было удивительно. Расстреливали на краю каменного карьера, поблизости от барака, и одеваться на эту прогулку никого не приглашали. По бараку пронесся неуловимый вздох облегчения, который офицер, давно переставший быть человеком, уловил звериным своим чутьем и завопил, срывая голос:
- Сми-и-рно! Два часа стоять по стойке “смирно”! Расстрелять каждого, кто шелохнется!
И сорвался на мат.
Провожаемый бранью и запахом самогона, настоятель дошел до ворот лагеря. За воротами стояла машина, его с охранником посадили в кузов, офицер сел в кабину, и машина понеслась в неизвестность. “Неизвестность” оказалась военным аэродромом, где офицер сдал бывшего настоятеля полковнику, и тот вежливо пригласил его войти в самолет.
Ничего хорошего происходящее не обещало. Кто из зэков не знает, что перемены - это начало больших неприятностей, если не сказать больше.
Но заключенный N 278 402 никаких признаков волнения не обнаруживал, лицо его не выражало ничего, кроме безмерной усталости. Он закрыл глаза, пытаясь уснуть или действительно уснул, и сидевший с ним полковник, знавший, кем был этот человек до двадцатилетней каторги, несколько раз украдкой взглянул на спящего. Лицо полковника, впрочем, тоже ничего не выражало, рядом сидели еще двое и не спускали с них глаз.
Самолет сел. Бывшего настоятеля вежливо проводили по трапу и посадили в сверкающую лаком машину с плотно зашторенными окнами. Стояла черная осенняя ночь.