Страница:
На шестой фазе той же игры вождю кредиты уже не дают. Этим организуется одномоментный политический взрыв. Вождь и его команда беспощадно, показательно уничтожаются. Это уничтожение сопровождается информационной истерикой по поводу "жуткой ситуации, в которую вождь загнал страну". Отвечают за эту ситуацию только вождь и его присные.
Кровавое подавление группы вождя и постреволюционная усталость, наступающая сразу же за революционным взрывом, вызывают высочайшую пластичность племени. Победители грабят это племя, как хотят. Грабеж при вожде становится детским лепетом по отношению к новому грабежу. Новый грабеж происходит на паях с иноземцами, которые (а) выдали кредиты и требуют их возврата и (б) сформировали абсолютно им послушную оппозицию. Кроме того, иноземцы поддерживают состояние вялотекущей гражданской войны, пугая оппозицию тем, что недобитый трайб вождя может снова ожить и тогда уже вырезать всю оппозицию под корень.
В итоге оппозиция начинает грабить именно лихорадочно. Племя вымирает. Богатства вывозятся из страны резко активнее, чем прежде. Те, кто дали кредиты вождю, получают от оппозиции не возврат на условиях "ставка ЛИБОР плюс 2%", а многие сотни или даже тысячи процентов на каждый вложенный доллар. А зачем иначе они устраивали такую — хоть и примитивную, но дорогостоящую — спецоперацию?
ВОТ ЧТО ТАКОЕ "перестройка-2" с точки зрения так называемого "спецкредитования". О суверенитете в этой ситуации, коль скоро она возникнет, говорить, согласитесь, будет смешно. Но возникнет ли у нас нечто подобное?
Приглядимся к нашему "политикуму" под этим углом зрения.
В чем специфика наших либерально-западнических групп, готовящихся к двусмысленному политическому реваншу? В том, что никаких шансов выиграть в условиях свободной политической конкуренции у этих групп нет. А потому им нужны совершенно другие условия. Чем более суверенной будет страна, тем ниже их шансы на всё сразу — на власть, на участие в прибылях, на высокий социальный и политический статус.
А вот если начнется спецкредитование, то ситуация резко изменится. Вождь, который берет спецкредиты, начинает "приподнимать" те политические группы, на которые ему указывает спецкредитор. А это так называемые либерально-западнические группы. Как могут наши либералы-западники восстанавливать потерянные позиции, не имея поддержки внутри страны? Только сражаясь за ослабление страны и попадание ее в зависимость от симпатизирующего им спецкредитора. Это их неотменяемый, естественный, фундаментальный жизненный интерес! Есть зависимость страны от нужного им спецкредитора — будет и у них положение, статус, все остальное. Чем больше будет зависимость страны от спецкредитора — тем крепче будет их положение и тем выше будет их статус.
Но предположим, что спецкредитование осуществят в нынешней ситуации какие-нибудь неудобные для либералов незападные иноземные центры. И что? Они ведь тоже чего-нибудь потребуют, помимо элементарного возвращения кредитов. Любое такое требование — есть изменение траектории движения в сторону, отвечающее внешним интересам. Интересам страны, которая дала этот кредит. В принципе неважно, повторяю, кто его даст — Запад, Восток, Юг… Это важно для лоббистов. Западных прежде всего, потому что они верят в укрепление зависимости России именно от Запада и имеют к этому основания. Но о чем-то могут мечтать и другие лоббисты — восточные, южные.
Страна же… Ее в любом случае потянут за веревочку в ненужную для нее сторону. А уж если потянут сразу в несколько сторон, то… Впрочем, читатель не нуждается в длительных разъяснениях по поводу того, что бывает, если несколько сил (к примеру, лошадей) тянут человека в разные стороны…
Завершив рассмотрение спецкредитного фактора, одного из простейших и наиболее существенных, я могу заняться чуть более сложными вещами. И задать читателю вопрос: если утром гусь гогочет, а вечером им будут угощаться, то когда началась для гуся катастрофа? Ведь не тогда же, когда ему свернули шею? И не тогда, когда зажарили?
Вопрос мой имеет прямое отношение и к политической практике, и к теории катастроф. Для неспециалиста катастрофа — это момент. А для специалиста — это процесс. Но ведь неспециалист… он… ну, не знаю… как минимум он, наверное, читал сверхпопулярный в советское и постсоветское время роман Булгакова "Мастер и Маргарита".
Я апеллирую к этому роману именно потому, что он сверхпопулярен и в каком-то смысле достаточно прост. А также потому, что в нем действительно изложена теория катастроф, адаптированная к пониманию неспециалистом. Я не особый почитатель Булгакова вообще и этого его романа в частности. Но мне дозарезу нужно, чтобы и политики, и эксперты, и мои сколь-нибудь продвинутые сограждане не просто уяснили себе, что катастрофа — это не миг, а процесс со своими фазами, но и по-настоящему прониклись пониманием подобного обстоятельства. Пожалуйста, потратьте силы на то, чтобы проникнуться. Это очень пригодится! И с политической, и с бытовой точки зрения.
Итак, сюжет из Булгакова как одна из метафор, разъясняющих теорию катастроф…
Аннушка захотела купить масло. И в тот момент, когда она только захотела его купить, уже нечто началось… В любом случае, катастрофа началась не тогда, когда Берлиозу отрезало голову, а раньше. Воланд это всячески подчеркивает, указуя на то, что Аннушка-де, мол, "уже разлила масло", а значит, катастрофа началась… А начавшись, развертывается. Лекция Воланда вполне могла прозвучать на каком-нибудь нью-йоркском закрытом обеде. Не потому, что Нью-Йорк — это "город Желтого Дьявола", а Воланд — понятно, кто. А потому, что лекция Воланда — на тему о катастрофе. О том, что катастрофа — это нечто, разворачивающееся во времени.
В теории катастроф всегда есть место метафизике, эсхатологии и много еще чему. Не зря я назвал ее синтезом топологии и мифологии. Поверьте, это именно так.
ИТАК, ВОЛАНД в своей лекции о катастрофе, читаемой Берлиозу, всячески подчеркивает, что разлитое масло — есть часть катастрофы. Что когда вы идете к трамваю, а рядом с рельсами разлито масло, то это тоже определенная фаза катастрофы (в той же степени, в какой амбициозные проекты вождя в совокупности с отказом от мобилизационной идеологии являются фазой катастрофы). Воланд Берлиоза в этом убеждает — а Берлиоз Воланду не верит. Что ж, и гогочущий гусь не верит, что будет подан в соответствующем кулинарном исполнении на чей-то там "закрытый обед".
Что гогочущий гусь, что оптимистичный Берлиоз, что какая-нибудь вдруг лопнувшая огромная корпорация (та же Lehman Brothers, например… да и у нас есть на этот счет очень яркие примеры из прошлого). Что — политическое руководство, элита, класс в целом… Оптимистичность настоящего не означает, что оно не беременно катастрофой.
У Ленина была работа "Грозящая катастрофа и как с ней бороться". Если вы хотите бороться с катастрофой, то вам мало признать ее наличие в виде развертывающегося процесса (Аннушка вышла из дома, Аннушка идет покупать масло, Аннушка купила масло, Аннушка разлила масло и так далее). Это необходимо, но недостаточно. А что же достаточно? Вам, помимо признания того, что вы уже интегрированы в процесс под названием "катастрофа", надо выявить тонкую структуру именно той катастрофы, в которую вы вовлечены, — и начать игру. Катастрофа играет с вами, а вы с нею.
Нельзя играть с катастрофой — и уж тем более выигрывать у нее (а в принципе возможно и это) — не зная, "що це таке и з чим це йисты". Воланд мог, конечно, поговорить с Берлиозом на языке топологии или мифологии. Но он предпочел язык конкретного примера. Аналитиком он был, согласитесь, не худшим. И его рекомендациями по поводу необходимости использования в лекциях о катастрофе языка конкретных примеров пренебрегать негоже.
Так вот, примеры…
Вы, к примеру, переживаете скверный период в своей жизни. У вас возникли денежные неурядицы. Вы ими фрустрированы. Вам приходится отказываться от каких-то программ, с которыми вы связывали смысл жизни. У вас осложняются отношения с теми, кого вы в эти программы опрометчиво включили. А это могут быть и близкие, и друзья, и уважаемые вами единомышленники. Вы устали от всего этого… Вам тошно… У вас на почве этого еще и со здоровьем какие-то неприятности начались…
Что вам надо делать для того, чтобы преодолеть такое давление на вас совокупности разного рода тягостных обстоятельств? Притом, что обстоятельства пересекаются почему-то в одной точке и друг друга подпитывают (к вопросу об "идеальном шторме", к которому апеллировал в Давосе Владимир Путин).
Фраза "что мне делать?" состоит из трех слов.
Первое слово — "что".
Второе слово — "мне".
Третье слово — "делать".
Катастрофа начинается тогда, когда вы сводите эту фразу из трех слов к фразе из двух слов: "Что делать?".
Тогда исчезает субъект ("мне"). Действие обезличивается. У вас отнимают право на рефлексию: "А что такое "я"? Не должен ли я, чтобы начать нечто делать, стать другим? Существую ли я в виде субъекта действия? Не начинают ли по отношению ко мне, как к субъекту, осуществлять операцию под названием "диссоциация" (иначе — "распад субъекта", "потеря целостности")? Обладаю ли я бытием, достаточным для действия? Позволяет ли внутренняя структура моего "я" осуществить действие? А, может быть, мне и не нужно осуществлять никаких действий как волевых актов, направленных вовне? Может, мне всего лишь надо с кем-то посоветоваться? Не с психоаналитиком, так с философом? Или священником? А может, мне надо одному походить по лесной тропинке и подумать? Или книжку почитать? Или выспаться как следует?"
Что такое подобного рода вопросы, задаваемые самому себе? Это вовсе не уход от решения проблемы. Это другой подход к ее решению. Подход, основанный на аналитике себя как субъекта действия. На адекватности устройства себя как субъекта действия. На возможности преобразовать себя как субъект действия. То есть, на уходе от обезличивания действия. А значит, на отказе от технологического невроза. И на замене технологии как панацеи — субъектологией как необходимым компонентом решения проблемы.
Но поди ты у нас откажись от технологии как панацеи, от пантехнологизма, гипертехнологизма и так далее! Наше интеллектуальное сообщество, занятое "сопровождением принятия решений", сильно деформировано. В нем преобладают так называемые политтехнологи. То есть профессионалы по обезличенным действиям. Ибо технология — это и есть обезличенное действие. Это не "что МНЕ делать?", а "что делать?".
Технологу не важно, КТО будет что-то делать. Ему важно только спланировать и скомбинировать действия как таковые. Действия своего заказчика, которому он, технолог, и не может, и боится вменять что-то по части какой-то там, тудыть-растудыть, субъектности. Начнешь что-то такое вменять — так схлопочешь, что мало не покажется. Поэтому технолог всегда постулирует, что заказчик абсолютно субъектен — идеален и совершенен. А дело в том, что именно этот заказчик еще может учинить, кроме того, что он уже учинил. Какие каверзы, тонкие, знаете ли, приемчики… Заказчику это очень нравится. Это и безобидно, и практично, и конкретно. Что заказчику нравится, то и превалирует. А начав превалировать, диктует свои правила. Так жизнь устроена, что превалирующее не просто превалирует, а сжирает все, что не есть оно.
Я НЕ ХОЧУ СКОМПРОМЕТИРОВАТЬ профессию политического технолога. Слава богу, что в России появились политические технологи, способные спроектировать и осуществить достаточно нетривиальные и эффективные действия. Я всего лишь хочу сказать, что субъектология (рефлексия на субъектность, теория субъектности, проектирование субъектности) — это одна профессия. А технология — это СОВСЕМ другая профессия.
На одном давнишнем симпозиуме в Крыму один политический технолог гордо заявил: "Я занимался разными проектами, осуществлял разные технологии в соответствии с проектным заданием. В том числе, и технологии построения тайных обществ как орденского так и другого типа".
Я не смог удержать смех, а технолог очень обиделся. А смех я удержать не мог потому, что даже партийное строительство — это уже не технология, а субъектология. Кадровая политика — это уже не вполне технология. Технолог создать Орден тамплиеров или Орден иезуитов — не может. А тот Орден, который создаст технолог, — это барахло. На постмодернистском языке — "симулякр" (полная фикция) или "практикабль" (частичная фикция, бутафория, которую надо выдавать за натуральный предмет).
Бернар Клервоский — не был технологом. И Игнасий Лойола — тоже. Они субъектологи, у них другая профессия. Когда они субъект создавали, они его наделяли технологиями. Но сначала они его создавали. Конечно же, они, уже создавая субъект, ориентировались на то, какими технологиями будет наделено созданное. И все-таки создание субъекта — это одно. А его технологическое вооружение — это совсем другое.
Первая деформация в рамках совокупного российского сообщества политических интеллектуалов (иначе — экспертного сообщества) — гиперпреобладание технологов при гипердефиците субъектологов. И выведение сообществом за скобки — по причине такого преобладания и всего, что из него вытекает, — всей субъектологической тематики в целом.
Уже одной этой деформации достаточно для того, чтобы в условиях развертывающейся катастрофы (проснувшейся и решившей сходить в магазин Аннушки, так сказать) экспертиза была сама по себе, а реальность сама по себе. Между тем, обсужденная мною выше деформация, увы, не единственная.
Вторая деформация связана с аналитикой. Дело не в том, что аналитиков слишком мало, или они слишком плохие. Их, во-первых, хотя и меньше, чем политтехнологов, но довольно много. И они, во-вторых, не плохие, а своеобразные.
Поясню, опять-таки, на примере. У вас есть машина. Ну, я не знаю… "Вольво"… Кто такой технолог? Это человек, который учит вас водить машину. Технолог не будет размышлять о том, не заменить ли вам "Вольво" "Мерседесом" или "Хаммером". Но он научит вас водить "Вольво". Сначала он научит вас водить эту машину прилично, потом — хорошо, потом — отлично. Потом вы станете мастером спорта по езде на "Вольво". Потом вы начнете участвовать в гонках. Один на один с каким-нибудь конкурентом, которого сопровождает не только технолог, но и субъектолог. Вы понесетесь вдвоем по шоссе. Обгоните конкурента. Доедете до конца шоссе. И увидите, что шоссе уткнулось в озеро. Ваш конкурент, приехав чуть позже вас, пересядет со своего "Вольво" на глиссер и понесется по водной глади. А вы можете либо сидеть на берегу, либо раздеться и плыть. Результат будет примерно одинаковый.
Но это — о разделении труда между субъектологами и технологами. А я вроде бы пример-то привел с тем, чтобы дефекты аналитики обсудить. Однако, во-первых, если не разграничишь в рамках примера технологию и субъектологию, то не доберешься до аналитики. А во-вторых, и аналитике место в этом моем примере найдется. Как преобладающей, так сказать, нормальной, так и другой. Аналитика всегда занята средой, в которой разворачивается гонка. Но нормальный аналитик — занят нормальной же средой. И за ее пределы — ни-ни.
Нормальный аналитик правильно замерит метеоусловия на вашем гоночном маршруте. Он обсудит, что делать, если шоссе окажется скользким. Но организацией взрывов на шоссе, искусственных задымлений, выдаваемых за естественные, он заниматься не будет. Не будет он заниматься и экстремальным изменением качества среды, в которой вам предстоит на вашем "Вольво" (субъекте) двигаться (действовать по технологической схеме). Среда для нормального аналитика — нормальна или квазинормальна. Заниматься другими средами он не хочет.
Нормальный технолог, специализирующийся на гребле, разъяснит вам все по поводу того, как грести. Нормальный аналитик, специализирующийся на той же гребле, даст вам рекомендации по учету вариаций погодных условий. Нормальный аналитик и технолог сообща разъяснят вам, что делать при наличии ряби на поверхности той глади, по которой будет двигаться ваша лодка.
Но ни нормальный технолог, специализирующийся на гребле, ни нормальный аналитик, специализирующийся на том же, не будут готовить и сопровождать ваше прохождение речных порогов высшей категории сложности. И не надо их упрекать в этом. У них другая специальность.
Большинство наших аналитиков — это "специалисты по спортивной гребле", занятые малыми (например, электоральными) флюктуациями той нормальной среды, в которой вы должны нормальным образом конкурировать с другим нормальным "гребцом". Подчеркиваю — это специалисты по малым флюктуациям нормальной среды.
А что? Спортивная гребля осуществляется в маловозмущенном ламинарном потоке. Те, кто ее сопровождают (нормальные "аналитики гребли", так сказать) опишут "от и до" свойства нормального же потока (потока событий, разумеется) по которому вам предстоит плыть. Они опишут это четко, без чрезмерных умствований, сухо, без драматизаций, адекватно донельзя. Но как только поток станет турбулентным, а уж тем более приобретет совсем сложный характер, — они скиснут.
Продолжение следует
Владимир Винников АПОСТРОФ
Владимир Овчинский КРИМИНОЛОГИЯ КРИЗИСА Продолжение. Начало — в NN 5-7, 9
Кровавое подавление группы вождя и постреволюционная усталость, наступающая сразу же за революционным взрывом, вызывают высочайшую пластичность племени. Победители грабят это племя, как хотят. Грабеж при вожде становится детским лепетом по отношению к новому грабежу. Новый грабеж происходит на паях с иноземцами, которые (а) выдали кредиты и требуют их возврата и (б) сформировали абсолютно им послушную оппозицию. Кроме того, иноземцы поддерживают состояние вялотекущей гражданской войны, пугая оппозицию тем, что недобитый трайб вождя может снова ожить и тогда уже вырезать всю оппозицию под корень.
В итоге оппозиция начинает грабить именно лихорадочно. Племя вымирает. Богатства вывозятся из страны резко активнее, чем прежде. Те, кто дали кредиты вождю, получают от оппозиции не возврат на условиях "ставка ЛИБОР плюс 2%", а многие сотни или даже тысячи процентов на каждый вложенный доллар. А зачем иначе они устраивали такую — хоть и примитивную, но дорогостоящую — спецоперацию?
ВОТ ЧТО ТАКОЕ "перестройка-2" с точки зрения так называемого "спецкредитования". О суверенитете в этой ситуации, коль скоро она возникнет, говорить, согласитесь, будет смешно. Но возникнет ли у нас нечто подобное?
Приглядимся к нашему "политикуму" под этим углом зрения.
В чем специфика наших либерально-западнических групп, готовящихся к двусмысленному политическому реваншу? В том, что никаких шансов выиграть в условиях свободной политической конкуренции у этих групп нет. А потому им нужны совершенно другие условия. Чем более суверенной будет страна, тем ниже их шансы на всё сразу — на власть, на участие в прибылях, на высокий социальный и политический статус.
А вот если начнется спецкредитование, то ситуация резко изменится. Вождь, который берет спецкредиты, начинает "приподнимать" те политические группы, на которые ему указывает спецкредитор. А это так называемые либерально-западнические группы. Как могут наши либералы-западники восстанавливать потерянные позиции, не имея поддержки внутри страны? Только сражаясь за ослабление страны и попадание ее в зависимость от симпатизирующего им спецкредитора. Это их неотменяемый, естественный, фундаментальный жизненный интерес! Есть зависимость страны от нужного им спецкредитора — будет и у них положение, статус, все остальное. Чем больше будет зависимость страны от спецкредитора — тем крепче будет их положение и тем выше будет их статус.
Но предположим, что спецкредитование осуществят в нынешней ситуации какие-нибудь неудобные для либералов незападные иноземные центры. И что? Они ведь тоже чего-нибудь потребуют, помимо элементарного возвращения кредитов. Любое такое требование — есть изменение траектории движения в сторону, отвечающее внешним интересам. Интересам страны, которая дала этот кредит. В принципе неважно, повторяю, кто его даст — Запад, Восток, Юг… Это важно для лоббистов. Западных прежде всего, потому что они верят в укрепление зависимости России именно от Запада и имеют к этому основания. Но о чем-то могут мечтать и другие лоббисты — восточные, южные.
Страна же… Ее в любом случае потянут за веревочку в ненужную для нее сторону. А уж если потянут сразу в несколько сторон, то… Впрочем, читатель не нуждается в длительных разъяснениях по поводу того, что бывает, если несколько сил (к примеру, лошадей) тянут человека в разные стороны…
Завершив рассмотрение спецкредитного фактора, одного из простейших и наиболее существенных, я могу заняться чуть более сложными вещами. И задать читателю вопрос: если утром гусь гогочет, а вечером им будут угощаться, то когда началась для гуся катастрофа? Ведь не тогда же, когда ему свернули шею? И не тогда, когда зажарили?
Вопрос мой имеет прямое отношение и к политической практике, и к теории катастроф. Для неспециалиста катастрофа — это момент. А для специалиста — это процесс. Но ведь неспециалист… он… ну, не знаю… как минимум он, наверное, читал сверхпопулярный в советское и постсоветское время роман Булгакова "Мастер и Маргарита".
Я апеллирую к этому роману именно потому, что он сверхпопулярен и в каком-то смысле достаточно прост. А также потому, что в нем действительно изложена теория катастроф, адаптированная к пониманию неспециалистом. Я не особый почитатель Булгакова вообще и этого его романа в частности. Но мне дозарезу нужно, чтобы и политики, и эксперты, и мои сколь-нибудь продвинутые сограждане не просто уяснили себе, что катастрофа — это не миг, а процесс со своими фазами, но и по-настоящему прониклись пониманием подобного обстоятельства. Пожалуйста, потратьте силы на то, чтобы проникнуться. Это очень пригодится! И с политической, и с бытовой точки зрения.
Итак, сюжет из Булгакова как одна из метафор, разъясняющих теорию катастроф…
Аннушка захотела купить масло. И в тот момент, когда она только захотела его купить, уже нечто началось… В любом случае, катастрофа началась не тогда, когда Берлиозу отрезало голову, а раньше. Воланд это всячески подчеркивает, указуя на то, что Аннушка-де, мол, "уже разлила масло", а значит, катастрофа началась… А начавшись, развертывается. Лекция Воланда вполне могла прозвучать на каком-нибудь нью-йоркском закрытом обеде. Не потому, что Нью-Йорк — это "город Желтого Дьявола", а Воланд — понятно, кто. А потому, что лекция Воланда — на тему о катастрофе. О том, что катастрофа — это нечто, разворачивающееся во времени.
В теории катастроф всегда есть место метафизике, эсхатологии и много еще чему. Не зря я назвал ее синтезом топологии и мифологии. Поверьте, это именно так.
ИТАК, ВОЛАНД в своей лекции о катастрофе, читаемой Берлиозу, всячески подчеркивает, что разлитое масло — есть часть катастрофы. Что когда вы идете к трамваю, а рядом с рельсами разлито масло, то это тоже определенная фаза катастрофы (в той же степени, в какой амбициозные проекты вождя в совокупности с отказом от мобилизационной идеологии являются фазой катастрофы). Воланд Берлиоза в этом убеждает — а Берлиоз Воланду не верит. Что ж, и гогочущий гусь не верит, что будет подан в соответствующем кулинарном исполнении на чей-то там "закрытый обед".
Что гогочущий гусь, что оптимистичный Берлиоз, что какая-нибудь вдруг лопнувшая огромная корпорация (та же Lehman Brothers, например… да и у нас есть на этот счет очень яркие примеры из прошлого). Что — политическое руководство, элита, класс в целом… Оптимистичность настоящего не означает, что оно не беременно катастрофой.
У Ленина была работа "Грозящая катастрофа и как с ней бороться". Если вы хотите бороться с катастрофой, то вам мало признать ее наличие в виде развертывающегося процесса (Аннушка вышла из дома, Аннушка идет покупать масло, Аннушка купила масло, Аннушка разлила масло и так далее). Это необходимо, но недостаточно. А что же достаточно? Вам, помимо признания того, что вы уже интегрированы в процесс под названием "катастрофа", надо выявить тонкую структуру именно той катастрофы, в которую вы вовлечены, — и начать игру. Катастрофа играет с вами, а вы с нею.
Нельзя играть с катастрофой — и уж тем более выигрывать у нее (а в принципе возможно и это) — не зная, "що це таке и з чим це йисты". Воланд мог, конечно, поговорить с Берлиозом на языке топологии или мифологии. Но он предпочел язык конкретного примера. Аналитиком он был, согласитесь, не худшим. И его рекомендациями по поводу необходимости использования в лекциях о катастрофе языка конкретных примеров пренебрегать негоже.
Так вот, примеры…
Вы, к примеру, переживаете скверный период в своей жизни. У вас возникли денежные неурядицы. Вы ими фрустрированы. Вам приходится отказываться от каких-то программ, с которыми вы связывали смысл жизни. У вас осложняются отношения с теми, кого вы в эти программы опрометчиво включили. А это могут быть и близкие, и друзья, и уважаемые вами единомышленники. Вы устали от всего этого… Вам тошно… У вас на почве этого еще и со здоровьем какие-то неприятности начались…
Что вам надо делать для того, чтобы преодолеть такое давление на вас совокупности разного рода тягостных обстоятельств? Притом, что обстоятельства пересекаются почему-то в одной точке и друг друга подпитывают (к вопросу об "идеальном шторме", к которому апеллировал в Давосе Владимир Путин).
Фраза "что мне делать?" состоит из трех слов.
Первое слово — "что".
Второе слово — "мне".
Третье слово — "делать".
Катастрофа начинается тогда, когда вы сводите эту фразу из трех слов к фразе из двух слов: "Что делать?".
Тогда исчезает субъект ("мне"). Действие обезличивается. У вас отнимают право на рефлексию: "А что такое "я"? Не должен ли я, чтобы начать нечто делать, стать другим? Существую ли я в виде субъекта действия? Не начинают ли по отношению ко мне, как к субъекту, осуществлять операцию под названием "диссоциация" (иначе — "распад субъекта", "потеря целостности")? Обладаю ли я бытием, достаточным для действия? Позволяет ли внутренняя структура моего "я" осуществить действие? А, может быть, мне и не нужно осуществлять никаких действий как волевых актов, направленных вовне? Может, мне всего лишь надо с кем-то посоветоваться? Не с психоаналитиком, так с философом? Или священником? А может, мне надо одному походить по лесной тропинке и подумать? Или книжку почитать? Или выспаться как следует?"
Что такое подобного рода вопросы, задаваемые самому себе? Это вовсе не уход от решения проблемы. Это другой подход к ее решению. Подход, основанный на аналитике себя как субъекта действия. На адекватности устройства себя как субъекта действия. На возможности преобразовать себя как субъект действия. То есть, на уходе от обезличивания действия. А значит, на отказе от технологического невроза. И на замене технологии как панацеи — субъектологией как необходимым компонентом решения проблемы.
Но поди ты у нас откажись от технологии как панацеи, от пантехнологизма, гипертехнологизма и так далее! Наше интеллектуальное сообщество, занятое "сопровождением принятия решений", сильно деформировано. В нем преобладают так называемые политтехнологи. То есть профессионалы по обезличенным действиям. Ибо технология — это и есть обезличенное действие. Это не "что МНЕ делать?", а "что делать?".
Технологу не важно, КТО будет что-то делать. Ему важно только спланировать и скомбинировать действия как таковые. Действия своего заказчика, которому он, технолог, и не может, и боится вменять что-то по части какой-то там, тудыть-растудыть, субъектности. Начнешь что-то такое вменять — так схлопочешь, что мало не покажется. Поэтому технолог всегда постулирует, что заказчик абсолютно субъектен — идеален и совершенен. А дело в том, что именно этот заказчик еще может учинить, кроме того, что он уже учинил. Какие каверзы, тонкие, знаете ли, приемчики… Заказчику это очень нравится. Это и безобидно, и практично, и конкретно. Что заказчику нравится, то и превалирует. А начав превалировать, диктует свои правила. Так жизнь устроена, что превалирующее не просто превалирует, а сжирает все, что не есть оно.
Я НЕ ХОЧУ СКОМПРОМЕТИРОВАТЬ профессию политического технолога. Слава богу, что в России появились политические технологи, способные спроектировать и осуществить достаточно нетривиальные и эффективные действия. Я всего лишь хочу сказать, что субъектология (рефлексия на субъектность, теория субъектности, проектирование субъектности) — это одна профессия. А технология — это СОВСЕМ другая профессия.
На одном давнишнем симпозиуме в Крыму один политический технолог гордо заявил: "Я занимался разными проектами, осуществлял разные технологии в соответствии с проектным заданием. В том числе, и технологии построения тайных обществ как орденского так и другого типа".
Я не смог удержать смех, а технолог очень обиделся. А смех я удержать не мог потому, что даже партийное строительство — это уже не технология, а субъектология. Кадровая политика — это уже не вполне технология. Технолог создать Орден тамплиеров или Орден иезуитов — не может. А тот Орден, который создаст технолог, — это барахло. На постмодернистском языке — "симулякр" (полная фикция) или "практикабль" (частичная фикция, бутафория, которую надо выдавать за натуральный предмет).
Бернар Клервоский — не был технологом. И Игнасий Лойола — тоже. Они субъектологи, у них другая профессия. Когда они субъект создавали, они его наделяли технологиями. Но сначала они его создавали. Конечно же, они, уже создавая субъект, ориентировались на то, какими технологиями будет наделено созданное. И все-таки создание субъекта — это одно. А его технологическое вооружение — это совсем другое.
Первая деформация в рамках совокупного российского сообщества политических интеллектуалов (иначе — экспертного сообщества) — гиперпреобладание технологов при гипердефиците субъектологов. И выведение сообществом за скобки — по причине такого преобладания и всего, что из него вытекает, — всей субъектологической тематики в целом.
Уже одной этой деформации достаточно для того, чтобы в условиях развертывающейся катастрофы (проснувшейся и решившей сходить в магазин Аннушки, так сказать) экспертиза была сама по себе, а реальность сама по себе. Между тем, обсужденная мною выше деформация, увы, не единственная.
Вторая деформация связана с аналитикой. Дело не в том, что аналитиков слишком мало, или они слишком плохие. Их, во-первых, хотя и меньше, чем политтехнологов, но довольно много. И они, во-вторых, не плохие, а своеобразные.
Поясню, опять-таки, на примере. У вас есть машина. Ну, я не знаю… "Вольво"… Кто такой технолог? Это человек, который учит вас водить машину. Технолог не будет размышлять о том, не заменить ли вам "Вольво" "Мерседесом" или "Хаммером". Но он научит вас водить "Вольво". Сначала он научит вас водить эту машину прилично, потом — хорошо, потом — отлично. Потом вы станете мастером спорта по езде на "Вольво". Потом вы начнете участвовать в гонках. Один на один с каким-нибудь конкурентом, которого сопровождает не только технолог, но и субъектолог. Вы понесетесь вдвоем по шоссе. Обгоните конкурента. Доедете до конца шоссе. И увидите, что шоссе уткнулось в озеро. Ваш конкурент, приехав чуть позже вас, пересядет со своего "Вольво" на глиссер и понесется по водной глади. А вы можете либо сидеть на берегу, либо раздеться и плыть. Результат будет примерно одинаковый.
Но это — о разделении труда между субъектологами и технологами. А я вроде бы пример-то привел с тем, чтобы дефекты аналитики обсудить. Однако, во-первых, если не разграничишь в рамках примера технологию и субъектологию, то не доберешься до аналитики. А во-вторых, и аналитике место в этом моем примере найдется. Как преобладающей, так сказать, нормальной, так и другой. Аналитика всегда занята средой, в которой разворачивается гонка. Но нормальный аналитик — занят нормальной же средой. И за ее пределы — ни-ни.
Нормальный аналитик правильно замерит метеоусловия на вашем гоночном маршруте. Он обсудит, что делать, если шоссе окажется скользким. Но организацией взрывов на шоссе, искусственных задымлений, выдаваемых за естественные, он заниматься не будет. Не будет он заниматься и экстремальным изменением качества среды, в которой вам предстоит на вашем "Вольво" (субъекте) двигаться (действовать по технологической схеме). Среда для нормального аналитика — нормальна или квазинормальна. Заниматься другими средами он не хочет.
Нормальный технолог, специализирующийся на гребле, разъяснит вам все по поводу того, как грести. Нормальный аналитик, специализирующийся на той же гребле, даст вам рекомендации по учету вариаций погодных условий. Нормальный аналитик и технолог сообща разъяснят вам, что делать при наличии ряби на поверхности той глади, по которой будет двигаться ваша лодка.
Но ни нормальный технолог, специализирующийся на гребле, ни нормальный аналитик, специализирующийся на том же, не будут готовить и сопровождать ваше прохождение речных порогов высшей категории сложности. И не надо их упрекать в этом. У них другая специальность.
Большинство наших аналитиков — это "специалисты по спортивной гребле", занятые малыми (например, электоральными) флюктуациями той нормальной среды, в которой вы должны нормальным образом конкурировать с другим нормальным "гребцом". Подчеркиваю — это специалисты по малым флюктуациям нормальной среды.
А что? Спортивная гребля осуществляется в маловозмущенном ламинарном потоке. Те, кто ее сопровождают (нормальные "аналитики гребли", так сказать) опишут "от и до" свойства нормального же потока (потока событий, разумеется) по которому вам предстоит плыть. Они опишут это четко, без чрезмерных умствований, сухо, без драматизаций, адекватно донельзя. Но как только поток станет турбулентным, а уж тем более приобретет совсем сложный характер, — они скиснут.
Продолжение следует
Владимир Винников АПОСТРОФ
Андрей Колесников. "Анатолий Чубайс. Биография". — М.: АСТ, 2008, 350 стр., 7000 экз.
Эта книжка попала мне в руки совершенно случайно — пришлось представлять нашу газету на радио "Свобода" в диалоге с её автором Андреем Колесниковым, который и передал экземпляр со словами: "для Проханова, здесь про него тоже кое-что написано".
Но в основном и главном — написано, конечно же, про Чубайса как "совестливого интеллигента с ощущением миссии в командировке в большую политику". И написано не просто талантливо — а, можно сказать, в самую точку, стопроцентное попадание. Книги такого уровня нужно не просто читать, а исследовать — автор, сам того, видимо, не желая или даже не понимая, проговаривает очень много "прикрытой" — уже или еще — информации.
Сначала о том, что "еще", т.е. о "злобе дня". В последнее время либеральные масс-медиа хором стали говорить о том, что в России нет политиков, что страной управляют не политики… Этот тезис потихоньку связывается с другим — что "неполитики" (они же "сииловики") довели страну до ручки, что они не справляются и не справятся с кризисом, что у них другое мышление, направленное прежде всего на личное и корпоративное обогащение (версия о 40-миллиардном личном состоянии Путина, фотографии золотых швейцарских часов у президента Медведева и его супруги и т.д.), а потому их неизбежно придется менять. Спрашивается, на кого?
Автор всем своим текстом утверждает, что Чубайс как раз: а) политик, б) бессребренник и в) самый эффективный антикризисный менеджер России. "А если задаться вопросом, мог ли Чубайс стать премьер-министром? И каким премьер-министром он был? Безусловно, мог бы,.. и премьером был бы не техническим, а политическим — мирового уровня. А если задуматься, мог бы он стать президентом? Соответствовал ли масштаб личности этому ответственному посту? И каков масштаб этой личности по сравнению с теми, кто когда-либо в России претендовал на главный кабинет в президентском корпусе Кремля? Вопросы — риторические…"
Конечно, конечно, риторические. Этакая помесь рассуждений поросенка Пятачка о Слонопотаме с вопросами Петьки к Василию Ивановичу Чапаеву. А в радиостудии милая ведущая на всю страну озвучивает следующие пассажи: "Медведев на самоубийцу явно не похож — то есть не отправит Путина в отставку". И вообще, рассуждения о том, что Медведев должен "отвязаться" от Путина, чтобы доказать (нужное добавить) вовсю набирают обороты и инерцию…
Медведев "снял испуг и сомнения. С таким президентом как будто не нужно бояться "бархатной реприватизации",.. не нужно строить планы отъезда за рубеж и обретения второго гражданства. Не нужно бояться за будущее своих детей",.. можно "одеваться за границей, обучать детей в частных школах" (в основном там же, за границей. — В.В.). Здесь ключевое слово — как будто. Медведев же всё-таки — не Чубайс. Он не находится в непрерывном режиме "он-лайн" с неизвестными контрагентами, как Анатолий Борисович, "неизменно раскрывающий перед собой маленький ноутбук". Злые, но знающие языки утверждают, что Чубайс никогда не расстается с этим ноутбуком — даже спит с ним, чтобы постоянно быть "на связи". Утверждают даже, что ему придется быть одним из первых, кто пройдет процедуру "чипизации" — чтобы эта особенность не так бросалась в глаза окружающим…
То есть виртуальная схема вырисовывается такая: сначала создается атмосфера, в которой Медведев сможет отправить в отставку Путина. А после этого будет уже не так трудно заменить самого Медведева на Чубайса: в случае необходимости, согласно Конституции РФ 1993 года, президента заменяет именно премьер. Но важно исподволь приучить людей к этой мысли, важно, как говорил М.С.Горбачёв, "начать", а дальше "процесс пойдёт".
Какой процесс имеется в виду? Конечно, "реструктуризации России". Ведь не зря американские друзья Чубайса (Хиллари Клинтон, Бжезинский, Киссинджер, Саммерс и другие) уже вовсю обсуждают возможность выплатить свои долги перед Китаем российскими активами. А для этого нужно её еще раз расчленить — как расчленили Советский Союз в начале 90-х годов. И как совсем недавно тот же Чубайс расчленил единую энергетическую систему России. Кстати, по причине нарастающей нехватки "инвестиций" в эту отрасль. Так что механизмы отработаны, и на этот раз, похоже, они будут очень экономическими.
Вы скажете — бредни? Посмотрим, посмотрим… Кстати, автор книги на полном серьёзе утверждает, что "залоговые аукционы" 1994-1996 годов спасли российский бюджет — как будто знать не знает, что деньги на приватизацию будущим "олигархам" выдавались в государственных банках. Да что говорить о таких высоких материях, если о самом себе биограф Анатолия Борисовича сообщает следующее: "Мой отец тоже был ортодоксальным, до исступления честным коммунистом, и двадцать лет проработал в отделе писем ЦК… И этот человек женился на еврейке, дочери врага народа… По тем временам это был подвиг". Это в конце пятидесятых-то? Не случайно ему лично везде мерещатся "соратники полковника" (Квачкова) и скинхеды с монтировками и "прочими предметами "национально-освободительной борьбы".
Впрочем, о том, как в ЦК отбирали будущих "молодых реформаторов", как выводили их на будущих контрагентов из "вашингтонского обкома", как "работают" с "врагами реформ" (в частности, чрезвычайно интересна история о том, как "ломали" президента Молдавии Воронина на "деле Пасата") и множество другой небезынтересной информации при желании можно почерпнуть из этой по-своему блестяще написанной книги.
Эта книжка попала мне в руки совершенно случайно — пришлось представлять нашу газету на радио "Свобода" в диалоге с её автором Андреем Колесниковым, который и передал экземпляр со словами: "для Проханова, здесь про него тоже кое-что написано".
Но в основном и главном — написано, конечно же, про Чубайса как "совестливого интеллигента с ощущением миссии в командировке в большую политику". И написано не просто талантливо — а, можно сказать, в самую точку, стопроцентное попадание. Книги такого уровня нужно не просто читать, а исследовать — автор, сам того, видимо, не желая или даже не понимая, проговаривает очень много "прикрытой" — уже или еще — информации.
Сначала о том, что "еще", т.е. о "злобе дня". В последнее время либеральные масс-медиа хором стали говорить о том, что в России нет политиков, что страной управляют не политики… Этот тезис потихоньку связывается с другим — что "неполитики" (они же "сииловики") довели страну до ручки, что они не справляются и не справятся с кризисом, что у них другое мышление, направленное прежде всего на личное и корпоративное обогащение (версия о 40-миллиардном личном состоянии Путина, фотографии золотых швейцарских часов у президента Медведева и его супруги и т.д.), а потому их неизбежно придется менять. Спрашивается, на кого?
Автор всем своим текстом утверждает, что Чубайс как раз: а) политик, б) бессребренник и в) самый эффективный антикризисный менеджер России. "А если задаться вопросом, мог ли Чубайс стать премьер-министром? И каким премьер-министром он был? Безусловно, мог бы,.. и премьером был бы не техническим, а политическим — мирового уровня. А если задуматься, мог бы он стать президентом? Соответствовал ли масштаб личности этому ответственному посту? И каков масштаб этой личности по сравнению с теми, кто когда-либо в России претендовал на главный кабинет в президентском корпусе Кремля? Вопросы — риторические…"
Конечно, конечно, риторические. Этакая помесь рассуждений поросенка Пятачка о Слонопотаме с вопросами Петьки к Василию Ивановичу Чапаеву. А в радиостудии милая ведущая на всю страну озвучивает следующие пассажи: "Медведев на самоубийцу явно не похож — то есть не отправит Путина в отставку". И вообще, рассуждения о том, что Медведев должен "отвязаться" от Путина, чтобы доказать (нужное добавить) вовсю набирают обороты и инерцию…
Медведев "снял испуг и сомнения. С таким президентом как будто не нужно бояться "бархатной реприватизации",.. не нужно строить планы отъезда за рубеж и обретения второго гражданства. Не нужно бояться за будущее своих детей",.. можно "одеваться за границей, обучать детей в частных школах" (в основном там же, за границей. — В.В.). Здесь ключевое слово — как будто. Медведев же всё-таки — не Чубайс. Он не находится в непрерывном режиме "он-лайн" с неизвестными контрагентами, как Анатолий Борисович, "неизменно раскрывающий перед собой маленький ноутбук". Злые, но знающие языки утверждают, что Чубайс никогда не расстается с этим ноутбуком — даже спит с ним, чтобы постоянно быть "на связи". Утверждают даже, что ему придется быть одним из первых, кто пройдет процедуру "чипизации" — чтобы эта особенность не так бросалась в глаза окружающим…
То есть виртуальная схема вырисовывается такая: сначала создается атмосфера, в которой Медведев сможет отправить в отставку Путина. А после этого будет уже не так трудно заменить самого Медведева на Чубайса: в случае необходимости, согласно Конституции РФ 1993 года, президента заменяет именно премьер. Но важно исподволь приучить людей к этой мысли, важно, как говорил М.С.Горбачёв, "начать", а дальше "процесс пойдёт".
Какой процесс имеется в виду? Конечно, "реструктуризации России". Ведь не зря американские друзья Чубайса (Хиллари Клинтон, Бжезинский, Киссинджер, Саммерс и другие) уже вовсю обсуждают возможность выплатить свои долги перед Китаем российскими активами. А для этого нужно её еще раз расчленить — как расчленили Советский Союз в начале 90-х годов. И как совсем недавно тот же Чубайс расчленил единую энергетическую систему России. Кстати, по причине нарастающей нехватки "инвестиций" в эту отрасль. Так что механизмы отработаны, и на этот раз, похоже, они будут очень экономическими.
Вы скажете — бредни? Посмотрим, посмотрим… Кстати, автор книги на полном серьёзе утверждает, что "залоговые аукционы" 1994-1996 годов спасли российский бюджет — как будто знать не знает, что деньги на приватизацию будущим "олигархам" выдавались в государственных банках. Да что говорить о таких высоких материях, если о самом себе биограф Анатолия Борисовича сообщает следующее: "Мой отец тоже был ортодоксальным, до исступления честным коммунистом, и двадцать лет проработал в отделе писем ЦК… И этот человек женился на еврейке, дочери врага народа… По тем временам это был подвиг". Это в конце пятидесятых-то? Не случайно ему лично везде мерещатся "соратники полковника" (Квачкова) и скинхеды с монтировками и "прочими предметами "национально-освободительной борьбы".
Впрочем, о том, как в ЦК отбирали будущих "молодых реформаторов", как выводили их на будущих контрагентов из "вашингтонского обкома", как "работают" с "врагами реформ" (в частности, чрезвычайно интересна история о том, как "ломали" президента Молдавии Воронина на "деле Пасата") и множество другой небезынтересной информации при желании можно почерпнуть из этой по-своему блестяще написанной книги.
Владимир Овчинский КРИМИНОЛОГИЯ КРИЗИСА Продолжение. Начало — в NN 5-7, 9
VI. КРИЗИС И ТОРГОВЛЯ ЛЮДЬМИ
В условиях галопирующего экономического спада, краха национальных финансовых систем такими же галопирующими темпами будут расти социальное неравенство, бедность, нищета. Из-за того, что сокращены объемы всех программ по оказанию международной помощи в борьбе с бедностью и голодом, катастрофические формы может принять нехватка продовольствия, пресной воды, медикаментов. На этой почве могут разрастаться внутригосударственные и межгосударственные конфликты.
Проблема торговли людьми и нелегальной миграции в условиях кризиса была ключевой на 5-й всемирной конференции глав национальных бюро Интерпола, которая состоялась 3-5 марта с.г. в Лионе.На этом форуме отмечалось, что бизнес на рабстве в ХХI веке стал третьим после наркотиков и торговли оружием, он приносит преступным организациям доходы в миллиарды долларов.
Кризис обрекает мир на миграцию невиданных масштабов, которая в подавляющем большинстве случаев будет иметь неконтролируемый, незаконный, криминальный характер, сопровождаться торговлей людьми с целью трудовой, социальной эксплуатации, а также торговлей человеческими органами и тканями.
В складывающейся ситуации как никогда необходимы прогностические расчеты криминальных последствий кризиса по каждому государству.
Прогностические расчеты особенно нужны для понимания того, каково в мире реальное количество людей, которые могут стать объектами торговли. К этому призвал 12 февраля т.г. в штаб-квартире ООН в Нью-Йорке директор-исполнитель Управления ООН по наркотикам и преступности Антонио Мария Коста на представлении Всемирного доклада о торговле людьми. 79% жертв торговли людьми в мире — это жертвы сексуальной эксплуатации. Из них 20% — дети, которых продают их родители. Такое положение — результат безысходности существования, отсутствия минимальных средств для проживания и, тем более, содержания своей семьи. Речь даже не идет о бедности (это понятие относительное). Вопрос в том, что свыше одного миллиарда людей в мире вообще живет за пределами человеческого существования.
По данным Всемирного Банка, обнародованным в августе 2008 г., количество людей, которые живут менее чем на 1 долл. США в день, увеличилось за 20 лет (1985-2005 гг.) в 2 раза (с 600 млн. человек до 1 млрд. 200 млн. человек). 2,6 млрд. человек сейчас живут менее чем на 2 долл. США в день. Через 15 лет их будет уже 3,5 млрд. чел. (и это без учета последствий кризиса). Такие люди рассеяны по всему миру, но самое катастрофическое положение сложилось в Африке. Если к отсутствию денег добавить нехватку пресной воды, продовольствия, опустынивание, крупномасштабную межэтническую резню, то тогда понятно, почему мир ждет гипермиграционный взрыв, признаки которого наблюдаются уже сейчас и в Европе, и на постсоветском пространстве, и в США.
В условиях галопирующего экономического спада, краха национальных финансовых систем такими же галопирующими темпами будут расти социальное неравенство, бедность, нищета. Из-за того, что сокращены объемы всех программ по оказанию международной помощи в борьбе с бедностью и голодом, катастрофические формы может принять нехватка продовольствия, пресной воды, медикаментов. На этой почве могут разрастаться внутригосударственные и межгосударственные конфликты.
Проблема торговли людьми и нелегальной миграции в условиях кризиса была ключевой на 5-й всемирной конференции глав национальных бюро Интерпола, которая состоялась 3-5 марта с.г. в Лионе.На этом форуме отмечалось, что бизнес на рабстве в ХХI веке стал третьим после наркотиков и торговли оружием, он приносит преступным организациям доходы в миллиарды долларов.
Кризис обрекает мир на миграцию невиданных масштабов, которая в подавляющем большинстве случаев будет иметь неконтролируемый, незаконный, криминальный характер, сопровождаться торговлей людьми с целью трудовой, социальной эксплуатации, а также торговлей человеческими органами и тканями.
В складывающейся ситуации как никогда необходимы прогностические расчеты криминальных последствий кризиса по каждому государству.
Прогностические расчеты особенно нужны для понимания того, каково в мире реальное количество людей, которые могут стать объектами торговли. К этому призвал 12 февраля т.г. в штаб-квартире ООН в Нью-Йорке директор-исполнитель Управления ООН по наркотикам и преступности Антонио Мария Коста на представлении Всемирного доклада о торговле людьми. 79% жертв торговли людьми в мире — это жертвы сексуальной эксплуатации. Из них 20% — дети, которых продают их родители. Такое положение — результат безысходности существования, отсутствия минимальных средств для проживания и, тем более, содержания своей семьи. Речь даже не идет о бедности (это понятие относительное). Вопрос в том, что свыше одного миллиарда людей в мире вообще живет за пределами человеческого существования.
По данным Всемирного Банка, обнародованным в августе 2008 г., количество людей, которые живут менее чем на 1 долл. США в день, увеличилось за 20 лет (1985-2005 гг.) в 2 раза (с 600 млн. человек до 1 млрд. 200 млн. человек). 2,6 млрд. человек сейчас живут менее чем на 2 долл. США в день. Через 15 лет их будет уже 3,5 млрд. чел. (и это без учета последствий кризиса). Такие люди рассеяны по всему миру, но самое катастрофическое положение сложилось в Африке. Если к отсутствию денег добавить нехватку пресной воды, продовольствия, опустынивание, крупномасштабную межэтническую резню, то тогда понятно, почему мир ждет гипермиграционный взрыв, признаки которого наблюдаются уже сейчас и в Европе, и на постсоветском пространстве, и в США.