Зайцев Михаил. Спартак Superstar

   Боль в животе согнула Спартака пополам. Он споткнулся, свалился в пыль, схватился за живот, скрючился, стиснул зубы.
   Вдруг, откуда ни возьмись, появилась простыня. Выгнулась в воздухе парусом, взмахнула углами, выполнила пируэт и накрыла страдальца.
   Простыня подлезла под скрюченное тело героя, спеленала его, и боль сразу же отпустила завороченные кишки, а душу скрутила досада. С головой укутанный смирительной простыней, Спартак почувствовал себя куколкой, которой не суждено взмахнуть свободно крыльями бабочки. Еще он почувствовал, как кокон из простыни уносит его в очередную неизвестность.

Глава 7, в которой герой узнает много нового

   В черно-белом каземате простыня перепеленала покорившегося судьбе пленника. Запеленала, аки грудничка, оставив лунку пустоты напротив лица, и прилепилась вместе с пленным к стене. Спартак висел головой вверх, лицом наружу, рассеянно глядел во мрак противоположной стены и считал про себя: ...пятьсот шестьдесят один, пятьсот шестьдесят два, пять сотен шесть десятков три...
   Черные стены невеликих размеров каземата имели бархатистый оттенок. Стены чернее южной безлунной ночи. Потолок и пол светились белым. Низ и верх белее молока, ослепительнее улыбки принцессы змей. Черно-белая гамма навевала шахматные ассоциации. В шахматах тоже надо уметь достойно проигрывать. Герой терпеливо дожидался карающего хода противной стороны и глушил мысли, ведя счет редким ударам сердца. Оно билось ровно, с монотонностью метронома. Остатки будоражившего сердечную мышцу адреналина сгорели в период минутного слепого перелета укутанного с головой Спартака в черно-белые кулуары «Дворца Спорта».
   ...Тысяча четырнадцать, тысяча пятнадцать, одна тысяча шестнад... На белоснежном квадрате пола возникло туманное облачко, сгустилось, меняя цветность, форму, увеличиваясь в объеме. Сердце героя, помимо воли, забилось чуть чаще. Три быстрых удара... пять... дюжина... и вот уже напротив стоит монстр, доселе в натуре невиданный, до тошноты противный.
   От монстра разит аммиаком, псиной и вроде бы перегаром. Невиданная вживую ранее образина все же кажется смутно знакомой. Похожим зверочеловеком Спартак, было дело, любовался однажды, пролистывая книжку с картинками про «Снежного человека». Книжный йети, мать его ети, выглядел более пригожим. Натуральный отличался от иллюстрации не только уродливой мерзостью рожи, но и какой-то общей расхлябанностью. Возможно, именно по вине этой трудноописуемой расхлябанности и почудился запашок алкогольного перегара.
   — Я служил у Колчака, — заявил йети голосом Александра Сергеевича. — Я бежал от красных через Монголию в Харбин. В Китае мне посчастливилось постигать азы стиля «Пьяной обезьяны» под руководством лучшего шифу провинции Фуцзянь. Когда моего шифу завербовали японцы, он, в свою очередь, попробовал завербовать и меня. Я бежал от вербовки в Тибет. Срезав погоны поручика, я, знаете ли, зарекся ввязываться в политику. В Гималаях мне посчастливилось найти прибежище за монастырскими стенами и заручиться покровительством старичка ламы. Старец еще помнил отдельные приемы канувшей в лету секретной школы борьбы «Страж вершин» и поделился со мною боевыми воспоминаниями, а я реставрировал недостающие звенья пострадавшей от собственной секретности школы, заменил их элементами техники «Пьяной обезьяны». Скрестил оба Боевых Искусства и удостоился звания лучшего бойца нашего монастыря. Слух обо мне разнесся по Гималаям, вскоре в наш монастырь явился пришелец якобы из самой Шамбалы. Выдававший себя за архата спортменеджер, протестировав меня, превратил процесс переноса в самую настоящую религиозную мистерию. Я якобы стал Белым Бодхисатвой да и вознесся на небеси, понимаете?.. Недавно мне, знаете ли, довелось побывать на Тибете под личиной праздного западного туриста. Не так давно, в прошлом земном году, имел, знаете ли, сомнительное удовольствие лицезреть танки, буддистские иконы, со стилизованными портретами Великого Белого Бодхисатвы, Стража Шамбалы...
   Очертания йети — контуры, черты, фактуры — затуманились, запахи испарились, облако приобрело крой комбинезона на ладной фигуре Александра Сергеича в образе человеческом.
   — ... В точности, как и вы, уважаемый, поначалу я, знаете ли, ерепенился, отказывался мутировать наотрез, и точка. Только я, знаете ли, единожды погибнув на ринге, сразу же поумнел. Мне рассказали только после того, как я добровольно мутировал, что победившему в ста поединках кряду полагается награда в виде права демутации в прежнее тело человека и возможности трудиться в должности спортивного менеджера. Вам же, в виде исключения, разрешено сообщить про этот генно-социальный стимул прямо сейчас. Хулиганский проступок неполноценного гладиатора, вопреки всякой здравой логике, взвинтил, знаете ли, ваш рейтинг. Болельщикам, знаете ли, охота видеть вас полноценным победителем ста боев! Понятно? Перспективы вам, везунчику, я надеюсь, понятны? Думайте да помните, уважаемый вы мой баловень Фортуны, что любовь, она, знаете ли, зла! От любви до зла, знаете ли, один робкий шажок. Ведь вы не желаете себе зла, правильно? Повыпендривались, повыкобенивались, и будет. Пользуйтесь благоприятным моментом, пока...
   — Постойте-ка! Погодите. Давайте отложим на минуточку разговоры обо мне, любимом. Сначала объясните, каким образом голубые ребята крутят кишки на расстоянии? Что это за чертова фигня такая?
   — Ой, поговорим об этом как-нибудь после, а то слишком долго, знаете ли, придется вам все объяснять. Время, видите ли, нас с вами поджимает, будь оно неладно. Болельщики, понимаете ли, ждут-с, не дождутся известия о вашем согласии на полноценность.
   — Подождут. Отвечайте на вопросы, иначе я замкнусь в себе, и вы от меня ни шиша не добьетесь, ни «да», ни «нет».
   — Как же с вами тяжело, уважаемый! Говорю же — слишком долго...
   — Короче! Покороче, тезисно, вкратце изложите суть. Так и быть, черт с вами, согласен на кастрированный минимум информации.
   — Ну, если только вкратце и тезисно, то... Тогда попробую... Искусство рукопашного боя, чтоб вы знали, на самом деле является самым действенным инструментом войны. По эффективности рукопашный бой во сто крат превосходит известное вам ядерное оружие, равно как и неизвестные примитивным землянам посттехнологические виды вооружений. Верите?
   — С трудом.
   — Потрудитесь поверить, уважаемый. Рукопашный бой нынешних землян правомерно сравнить с кремниевым ружьем мушкетера. Современные земные солдаты вооружены автоматами, а их космические коллеги давным-давно освоили боевой телекинез. Вам дистанционно закрутили кишечник, но могли бы и сердце раздавить, верите?
   — Верю. Однако будь у меня граната и успей я ее метнуть...
   — Ха! Предмет был бы остановлен в воздухе, детонатор сломан, взрывчатое вещество изменено на молекулярном уровне без сопутствующего выделения энергии, именуемой взрывом!
   — А если бы я подкрался со спины и метнул гранату незаметно для голубых?
   — Они бы ее почувствовали.
   — Как?
   — Откуда мне знать? Я процедуру принятия гражданства не проходил, мне мозги не облучали. Граждане шестым, или тридцать шестым, я точно не знаю, каким, чувством идентифицируют потенциально опасные предметы. Облучение, знаете ли, оно не только вынуждает держать слово, но и дает кой-какие полезные способности в качестве компенсации к бремени честности.
   — То есть, подкрадись я со спины с ножом, они...
   — Да, учуют.
   — А если я безоружный подкрадусь? Что, если бы я задумал...
   — Ха! Думайте о чем угодно! Думать не возбраняется, воплотить в жизнь вряд ли получится. Прежде чем осваивать боевой телекинез, граждане проходят спецкурс локте-коленного фехтования. Они способны за себя постоять и на вашем примитивном уровне, знаете ли. И, к слову, непосредственно болевой телекинез теоретически осуществим силой одной лишь мысли, без всяких пассов руками. Но пассы — это действие, которое подконтрольно, понимаете? Мысль — субстанция строптивая и запретная.
   — То бишь телепатией они не владеют? Она под запретом?
   — Я думал, вы спросите, что такое локте-коленное фехтование, а вы...
   — Думайте о чем угодно, только скажите: они телепаты? Нет?
   — Нет, разумеется. Вас бы не выпустили сегодня на ринг, будь граждане охранники еще и телепатами. При облучении мозга во время процедуры принятия гражданства всякие задатки к телепатии нарочно изничтожаются.
   — Почему?
   — Допустим, вы гражданин и вы дали клятву вернуть долг Петру Потемкину. Допустим, и я гражданин, и, допустим, я — телепат. Вы поклялись способностью видеть, а я, допустим, подслушал ваши мысли, мое подсознание классифицировало вашу клятву, как мою собственную, и? И что же мне делать?
   — Не понимаю.
   — Еще бы! Где уж вам понять. Целая наука, знаете ли, существует, «Клятвоведение» называется. Клятвоведы до сих пор не сумели вникнуть во все нюансы коллективного подсознательного.
   — Минуту назад вы удивлялись тому, что я проигнорировал информацию про колено-локтевое... или локте-коленное, фехтование? Как правильно, я запамятовал?
   — Как угодно-с. Колено-локтевое и локте-коленное фехтование — две стороны одной медали. Два подстиля единой школы.
   — Медаль действительно высокой пробы?
   — О, да! Весьма, знаете ли, впечатляющее физическое дополнение к парапсихологическим методам. А голубая раса так вообще отшлифовала технику контактного боя до совершенства и продолжает шлифовать неустанно. Голубые издревле славились талантами ко всем Искусствам, в том числе и боевым.
   — Почему же тогда местные голубые фехтовальщики коленками и локтями не участвуют в гладиаторском шоу? Граждане Космического Содружества однозначно болели бы за своих сограждан. Раз мутации обратимы, значит, голубым ничего не стоит отрастить локти поострее и колени помассивнее. Или наоборот. И — вперед, к победам над монстрами с недоразвитой планеты-тюрьмы. Рейтинги, сборы, все бы возросло в геометрической прогрессии, разве нет?
   — Да! Да, вне всяких сомнений, возросло бы, если бы, да кабы. Но существует одно маленькое «но». Полноценный и ответственный гражданин зачастую клянется собственной жизнью. В спектр облучающих мозг лучей специально введена компонента, которая препятствует всякой реанимации. Смерть члена Содружества на ринге необратима.
   — И все же я не...
   — Спартак! Уважаемый! Вам не кажется, что мы увлеклись? Мне, знаете ли, приятно, не скрою, беседовать с вами вот так, по-свойски, перебивая друг дружку, но мы договаривались вкратце коснуться заинтересовавшей вас темы, а уже залезли в дебри вопроса. Давайте, закончим затянувшийся диалог про второстепенное и вернемся к главному.
   — Ладно, давайте, — легко согласился Спартак. Кое-что «второстепенное» (в кавычках!) он недопонял, однако узнал достаточно и сообразил, что дальше тянуть информацию из Сергеича не удастся.
   Покладистость упрямца обнадеживала. Александр Сергеевич — или его облачная проекция или коммуникационная голограмма спортменеджера, не важно — аж засиял весь, разве что руки не потирал, предвкушая скорую победу над силой воли принципиального раба.
   — Итак, уважаемый! Вы согласны на мутацию!.. Да?.. Уважаемый?.. Вы согласны мутировать?.. Отвечайте, вы обещали!
   — Разве я обещал? — Брови Спартака удивленно подпрыгнули.
   — Ой, вот только не надо! Не надо паясничать! — Просветленное чело менеджера померкло, губы сморщились, глаза сузились. — Обещали! Вы обещали!
   — Ладно, успокойтесь. Будь по-вашему. Будем считать, я обещал. А раз обещал, то отвечу.
   — Ну?.. Ну же, быстрее! «Да»? Вы говорите: «Да»? Да?
   — Увы, я говорю: идите в жопу.
   — ДОСТАЛ!!! — сорвался на крик Сергеич. Переполненная чаша его долготерпения разбилась, окатив героя брызгами отборновиртуозных ругательств: — Пи...юк х..ев! Е..ть тебя в л...ку, в ю..м, в ц..г! Ф..ть тебе в м...ку! Мать твою й...чи! Через к...ок и за ё..ыч! Ку..ис! Х..гу..ве..й, вот ты кто! Сам пошел В ЖОПУ!!!
   Александр Сергеевич извел остатки выдоха на ударение в конце тирады, захлебнулся слюной, кашлянул, мотнул головой, остывая, пряча глаза, переводя дух, собирая из осколков в единое целое чашу терпения. Однако выплеснутого обратно уже не вернешь.
   — Круто! — Оценил Спартак энциклопедические знания опекуна в русском устном. — Повторить сможете? Я, к сожалению, не все словообразования запомнил, а хотелось бы.
   — Послушайте, вы, — тихо молвил спортменеджер, морщась, как от зубной боли, — может, хватит, а? Кончайте валять дурака. Откажетесь сейчас от перспектив, и минут через несколько отправитесь обратно на ринг, на муки.
   — Мучиться со змеиной девочкой я отказываюсь. С бабами не дерусь, так и передайте, кому следует.
   — И не придется. Убили, знаете ли, девку-гадюку, пока вас простыня остужала. Угробил симпатичную знаток «Танца зебры», победил двадцать пятый раз кряду. В данный момент он побеждает двадцать шестого противника. Вы будете двадцать седьмым. Фавориту, чтоб вы знали, весьма и весьма благоволят болельщики. Он отнимет у вас весь рейтинг. Обидно за вас, право слово. Честное слово, мне вас, дурака, жалко. От всей души. Поверьте, я к вам очень, очень хорошо отношусь.
   — Не верю! — огрызнулся Спартак, позволяя злобе на человека, который его похитил, оскалить зубы. — Относитесь хорошо? Хы! Зачем же вы мне наврали про Белого Бодхисатву? Я с вами спарринговал и характерного разбаланса в движениях, который отличает бойцов любого из «Пьяных стилей», я у вас не заметил. Допускаю, что в Космическом Содружестве люди стареют медленнее, чем на планете-тюрьме, однако не ве...
   Раздался — ДЗ-ЗЫ-Ы-НЬ-НЬ! — звонок, оборвал героя на полуслове.
   — Все, Спартак. Пора попрощаться, — в интонациях спортменеджера минор достиг апогея. — Вряд ли мы с вами когда-нибудь снова увидимся. Последний вопрос напоследок: вам приходилось сталкиваться с неграми, практикующими «Танец зебры»?
   — Не имел чести.
   — Что такое «капоэйра», объяснять надо?
   — Бразильская национальная псевдобоевая фигня.
   — Вы правы — фигня. Только произошла она от серьезной африканской системы «Н...голо» — «Танец зебры». Шутовская капоэйра мало похожа на суровый прототип. Не поддавайтесь соблазну подловить фаворита на обманных финтах. Его обманки многим гладиаторам стоили жизни. Запомните — все его широкоамплитудные движения предназначены лишь для того, чтобы вас заморочить и подготовить атаку в три коротких движения. Почаще лупите его по ногам, они у черного длинные, как ходули. На мой взгляд, он изрядно переусердствовал с их удлинением.
   — Спасибо вам за советы, — поблагодарил Спартак сдержанно, но взглянул на Александра Сергеича по-новому, иначе, чем раньше.
   — Ни пуха вам, ни пера, Спартак.
   — Идите к черту.
   — Хм-м... И вам мерси за то, что не в жопу. А то надоело, знаете ли...
   Ровно чертову дюжину минут спустя Спартак вторично погиб на ринге. Однако прежде сломал колено рабочей, правой, длиннющей ноги полноценного фаворита.

Глава 8, в которой герой воскресает вторично

   Звездоплавательный пузырь с реанимационным саркофагом внутри, где вторично воскресал Спартак, вошел в плотные слои атмосферы. Пузырь притормозил, не спеша пронырнул стратосферу, аккуратно вписался в прореху между облаками, сбросил скорость до минимума и, наконец, коснулся почвы.
   Амортизируя, пузырь сплющился, внутри его возникла воздушная подушка. Она поддержала саркофаг, где полностью восстановился, воскрес Спартак, как раз к моменту посадки.
   Подушка из воздуха мягко просела, пузырь лопнул, саркофаг треснул пополам, половинки раскололись надвое, четвертинки располовинились, осьмушки разделились, саркофаг рассыпался камушками, они раскрошились в песок, он измельчился в пыль, ее унес ветер.
   Обнаженный герой, совсем слабый в начале своей третьей жизни, гораздо слабее, чем в начале второй, лежал на рыхлой и теплой почве и глядел в белесые небеса. Пахло свежестью и простором, дышалось легко и вкусно. Лежать и чувствовать, как в возрожденном теле потихоньку-полегоньку копятся силы, было чертовски приятно, но Спартаку хотелось большего, ему хотелось контролировать ситуацию. Или, на худой конец, иметь о ней представление. О ситуации, в которую он попал. Или угодил.
   Спартак поднатужился, приподнял голову, сузил глаза, огляделся... Пашня. Он лежал на пашне. С трех сторон, докуда хватает глаз — плоское, как блин, свежевспаханное поле. Но, когда Спартак вывернул до упора шею и скосил до боли глаза, то внимание цапануло живописное вкрапление в скупость сельскохозяйственного пейзажа. Оазис цвета и формы находился с условно четвертой стороны, прятался сзади от героя. Зеленый такой, как и положено оазису, участок в несколько соток, с круглым прудиком-лужей у самого края зеленки. До оазиса, выражаясь образно, рукой подать, а, говоря конкретнее, километра, этак, полтора, плюс-минус стометровка.
   Вывернутая шея и скошенные глаза быстро устали. Затылок упал в борозду. Спартак вздохнул, поднапрягся и сел. Выдохнул, отдохнул и развернулся лицом к оазису. Голова закружилась, он закрыл глаза, сосредоточился на точке «дан-тянь», качнул энергию «ци» в вестибулярный аппарат, кружение в черепе прекратилось, он поднял веки и увидал нечто активно живое, двуногое.
   Нечто размером с овчарку выскочило из зеленки и мчалось по направлению к Спартаку точь-в-точь куриным аллюром. Манера бега у нечта один в один куриная, но чем оно, это, черт подери, чертово нечто ближе, тем меньше ассоциируется с бройлером. И виной тому не только собачьи размеры. У твари чешуя вместо перьев, это глаз замечает в первую очередь. У твари недоразвитые крылья нетопыря, это тоже видно, однако не сразу, поелику перепонки крыльев плотно прижались к чешуйчатым бокам. У твари есть клюв, который отвлекает внимание на себя, и поэтому в предпоследнюю очередь замечаешь, что клюв растет из морды рептилии на змеиной, а не птичьей шее. И в последнюю очередь внимание привлекает змеиный хвост, который тварюга свернула в спираль, дабы он не тормозил, волочась по пашне.
   — Виверна... — прошептал Спартак, озвучив сам для себя собственную догадку, скрипя зубами, поднялся на ноги, сжал кулаки.
   Его шатало, слабость гнула колени и туманила взор. Однако пред внутренним взором все четче и четче вырисовывался вырванный из недр памяти набросок Леонардо да Винчи, где гений изобразил сражающуюся со львом виверну.
   Когда родители Спартака пытались заинтересовать чадо изобразительными искусствами, они подсовывали мальчишке дорогостоящие альбомы с репродукциями передвижников, сюрреалистическим бредом Дали, мазней Малевича, шедеврами эпохи Возрождения и т. д., и т. п. Альбомы «Русский музей», «Золотой» Дали, «Авангард 20-х», «Шедевры живописи» и т. д., и т. п. совершенно не волновали сына художников. Единственная большая книжка формата «альбома», которую он листал часами, называлась «Графика Леонардо». Пацану нравилось разглядывать зарисовки всяческих технических агрегатов, рожденных средневековой пытливой мыслью, и диковинных тварей, вроде виверны. Тварей дедушка да Винчи рисовал реже, оттого они и запомнились. Огромную виверну, оседлавшую льва, память воскресила во всех подробностях, и герой сразу же нашел отличия в строении тела этого, живого дракончика, и того, нарисованного.
   Прежде всего ноги. Куриные ноги с огромными когтями взрыхляли на бегу пашню, а на почеркушке Леонардо тварь мочила льва кошачьими лапищами. И клюва у той виверны не было, а был набалдашник, похожий на клюв, вместо носа. И еще хохолок был на башке не столь откровенно змеиной. И еще до фига отличий, помимо самого главного, в размерах. А впрочем, какая, на фиг, разница, с хохолком или без, с клювом или с костяным носом, на куриных ногах или кошачьих лапах приближается — ПРИБЛИЖАЕТСЯ! — дракон? Более того — без разницы, где это сейчас происходит, в чьей-то надуманной реальности или в натуре на чужой планете. Александр Сергеич, похоже, не врал, когда говорил, мол, во всех здешних реальностях человек остается натурально смертным и реально чувствительным к боли. Кроме, наверное, самих Создателей этих чертовых реальностей, прихотям которых они, заразы, всецело подчинены. Только боги бессмертны и всевластны, да и то лишь в рамках своих творений. Да, и то лишь! Что радует — хотя бы это радует! — тех героев, коие не желают называться рабами, пусть даже и рабами божьими.
   Также отрадно, и очень, что наступающая, точнее — нагибающаяся тварюга имеет вес, сравнимый с собачьим, а не львиным. И чешуйчатая кожа дракончика при ближайшем рассмотрении оказывается иной природы, чем та, памятная, бронечешуя Пети Потемкина. У зверюги чешуйки вроде рыбьих, мягкие, эластичные, их, в принципе, можно пробить. Если, конечно, удастся увернуться от когтей и клюва. А если не удастся, так тоже терпимо. Пару раз вполне терпимо. Когти пожиже будут, чем у того попрыгунчика, который впервые отправил нашего героя в путешествие на тот свет. И клюв у этого бегунка не такой острый, как маникюр у той девочки, от которой бежал Спартак, вовсе не из-за боязни быть оцарапанным. Однако, вполне возможно, к Спартаку сейчас приближается — ПРИБЛИЖАЕТСЯ! — торопыга детеныш, и вскоре из зелени выйдет взрослая особь, которая... Блин, накаркал!
   Вон! Вон там, кажется... Спартак тряхнул головой, прогоняя поволоку слабости с глаз... Нет! Нет, не кажется! На границе поля с зеленкой отчетливо наблюдается шевеление, смутно вырисовывается еще одно нечто о двух ногах, которое гораздо выше в холке подбежавшего — ПОДБЕЖАВШЕГО! — дракончика.
   Дракончик затормозил резко метрах в пяти-шести от Спартака. Резкость обеспечили оперативно растопыренные куцые крылья, сработавшие, как тормозные парашюты, и размотавшийся хвост, типа якорь.
   Спартак компенсировал недостаток физических сил, собрав в воображаемый кулак силу воли. Герой замер, застыл, заледенел в «стойке готовности», настроился на бой с дракончиком, хорошо бы короткий и малокровный.
   Зверюга хлопнула крыльями, оттолкнулась обеими ногами, подпрыгнула сантиметров на тридцать, поджала одну ногу, собрав когти пучком, опустилась на другую, с растопыренными когтями, приблизилась еще на метр, оттолкнулась от почвы еще выше, поджала и другую ногу, расправила перепонки крыльев и спланировала по дуге, плавненько так заложила вираж, норовя залететь герою за спину.
   Спартак, привязанный нитью взгляда к дугообразно парящему драконнику, чертыхнувшись в уме, отвернулся от подозрительного оазиса, что, конечно же, скверно, поскольку хотелось бы не упускать из виду и то, что прет из зеленки.
   Дракончик опустился в борозду, сложил крылья, вытянул шею, разинул клюв, в горле у него заклокотало.
   — Йо! — пискнул дракончик.
   — Сейчас я тебе устрою йо-ай-яй-яй! — скрипучим голосом графа Дракулы пообещал готовый к драке Спартак, набычился, оскалился и шагнул, пошел в бой.
   Решимость человека и его показная агрессивность дракончика озадачили. Внимательно изучая обнаженного храбреца лупоглазыми гляделками, маленький дракон изогнул шею по-лебединому, по-собачьи вильнул хвостом и, переваливаясь с ноги на ногу, боязливо попятился.
   Делая следующий смелый шаг, Спартак — ТОП! — топнул сильно. Дракончик вздрогнул, рыбья чешуя и змеиный хвост встали дыбом, лебединая шея сместила лупоглазую голову к собравшимся складками крыльям, путаясь в ногах, дракончик побежал задом, споткнулся, сел на хвост, захлопал крыльями часто-часто, голова его дернулась вверх, увлекая за собой шею и все остальное, когти ударили по рыхлой почве, отталкиваясь, помогая когтям, хлестнул по борозде хвост, и перепуганная животина взлетела высоко, метров на пять. На пятиметровой высоте дракон расправил крылья и планером пролетел над макушкой злого человека. Провожая его взглядом, Спартак задрал голову, повернул плечи, переставил ноги, вновь развернулся лицом к оазису.
   Дракончик планировал к вышедшему из зеленки под открытое небо двуногому... к человеку, черт подери! Дальнозоркости Спартака хватило, чтобы понять, что по пашне идет мужчина, загорелый, лысый, коренастый, голый по пояс, полный, с брюшком, в штанах цвета хаки, босой.
   Радоваться появлению взрослого человека вместо ожидаемого зрелого дракона или погодить? А черт его знает! Мужик идет не спеша, значит, пока можно расслабиться, и на том спасибо.
   Спартак присел — стопы в углублении борозды, ягодицы на вспученной плугом рыхлости, локти на коленях, спина согнута — распределил внимание поровну между точкой «дан-тянь», лысым ходоком и дезертирующим драконником.
   В точке «дан-тянь» бурлила не растраченная на бой с драконом энергия, выжатая туда силой воли из энергетических каналов и меридианов организма. Лысый шагал размеренно, шел по пашне привычно, как заправский крестьянин. Мелкий дракон терял высоту и затягивал бреющий полет, как мог. Дракончик вытянул хвост и шею, ноги плотно прижал к подбрюшью, он сохранял распластанное положение, изображая планер, вплоть до того момента, когда его клюв коснулся почвы. Малыш дернул шеей, поднял голову, выпустил когти, хлопнул крыльями, скрутил хвост в спираль и, переваливаясь с боку на бок, побежал к лысому. Подбежал, пританцовывая, ткнулся головой в живот человеку.
   Лысый отечески потрепал его по загривку. Дракончик — ЙО! — пискнул, боднул головенкой ласковую человечью ладонь, царапая почву когтями, крутанулся, пристроился сбоку от ходока, посеменил вразвалочку рядом.