Страница:
Глава 6
Опорный пункт на Дальнем Востоке
Эффективная политика Америки в отношении Евразии заключается в том, чтобы иметь опорный пункт на Дальнем Востоке. Эта необходимость не будет обеспечена, если Америка будет изгнана или сама уйдет с Азиатского континента. Для глобальной политики США важное значение имеют тесные отношения с морской державой – Японией, в то же время для американской евразийской геостратегии необходимо плодотворное сотрудничество с материковым Китаем. Следует иметь в виду возможные последствия этой реально сложившейся обстановки, так как существующее взаимодействие на Дальнем Востоке между тремя основными державами – Америкой, Китаем и Японией – создает потенциально опасную региональную головоломку и почти неизбежно вызовет серьезные геополитические перемены.
Для Китая расположенная через Тихий океан Америка должна стать естественным союзником, так как Америка не имеет планов в отношении Азиатского материка и исторически противодействовала и японским, и российским посягательствам на более слабый Китай. Для китайцев Япония была основным противником на протяжении всего прошлого столетия; России, «голодной земле» в переводе с китайского, Китай всегда не доверял; Индия для него также в настоящее время становится потенциальным противником. Таким образом, принцип «сосед моего соседа является моим союзником» вполне подходит для геополитических и исторических отношений между Китаем и Америкой.
Однако Америка больше не является заокеанским противником Японии. Напротив, она поддерживает с Японией тесные союзнические отношения. У Америки также установились прочные связи с Тайванем и с рядом стран Юго-Восточной Азии. Кроме того, китайцы болезненно относятся к содержащимся в доктрине Америки оговоркам в отношении внутреннего характера нынешнего режима Китая. Таким образом, Америка также рассматривается как главное препятствие на пути стремления Китая к тому, чтобы не только занять ведущее положение в мире, но и играть доминирующую роль в регионе. Является ли вследствие этого столкновение между США и Китаем неизбежным?
Для Японии Америка служила «зонтиком», под которым страна могла спокойно прийти в себя после опустошительного поражения, набрать темпы экономического развития и на этой основе постепенно занять позиции одной из ведущих держав мира. Однако сам факт существования этого прикрытия ограничивает свободу действий Японии, создавая парадоксальную ситуацию, когда держава мирового уровня одновременно является чьим-то протекторатом. Для Японии Америка по-прежнему является жизненно важным партнером в процессе ее превращения в международного лидера. Однако Америка также является основной причиной того, что Япония по-прежнему не имеет национальной самостоятельности в области безопасности. Как долго может сохраняться такая ситуация?
Другими словами, в ближайшем будущем роль Америки на Дальнем Востоке Евразии будет определяться двумя геополитическими проблемами, имеющими центральное значение и непосредственно связанными между собой:
1. Насколько практически возможно и, с точки зрения Америки, насколько приемлемо превращение Китая в доминирующую региональную державу и насколько реально его усиливающееся стремление к статусу мировой державы?
2. Так как Япония сама стремится играть глобальную роль, каким образом Америка может справиться с региональными последствиями неизбежного нежелания Японии продолжать мириться со статусом американского протектората?
Для геополитической обстановки в Восточной Азии в настоящее время характерны метастабильные отношения между странами. Метастабильность предусматривает состояние внешней устойчивости при относительно небольшой гибкости и в этом отношении больше характерна для железа, чем для стали. Она уязвима при разрушительной цепной реакции, вызванной мощным резким ударом. Сегодняшний Дальний Восток переживает период чрезвычайного экономического динамизма наряду с растущей политической неопределенностью. Экономическое развитие Азии фактически может даже способствовать этой неопределенности, так как экономическое процветание делает не столь явной политическую уязвимость региона, тем более что оно активизирует национальные амбиции и приводит к росту социальных надежд.
О том, что Азия достигла экономического успеха, не имеющего равных за всю историю человечества, не стоит и говорить. Вот некоторые основополагающие статистические данные, которые наглядно демонстрируют эту реальность. Менее четырех десятилетий назад доля Восточной Азии (включая Японию) составляла лишь около 4% от всего мирового ВНП, в то время как Северная Америка занимала ведущее положение в мире и ее доля составляла 35-40% ВНП; к середине 90-х годов оба региона имели примерно равные результаты (около 25%). Кроме того, Азия достигла темпов роста, беспрецедентных в истории. Экономисты отмечают, что в начальный период индустриализации Великобритании потребовалось более 50 лет, а Америке чуть менее 50 лет для увеличения вдвое производства на душу населения, в то время как и Китай, и Южная Корея добились этого результата примерно за десять лет. Если в регионе не произойдет какого-либо массового потрясения, в течение четверти века Азия, по-видимому, по показателям ВНП обойдет и Северную Америку, и Европу.
Однако помимо того, что Азия стала экономическим центром тяжести мира, она также потенциально может быть уподоблена политическому вулкану. Хотя Азия и обошла Европу по экономическому развитию, она на редкость сильно отстала от нее с точки зрения регионального политического развития. Ей не хватает многосторонних структур в области сотрудничества, тех, что определяют европейский политический ландшафт и ослабляют, поглощают и сдерживают наиболее традиционные европейские территориальные, этнические и национальные конфликты. В Азии нет ничего подобного ни Европейскому Союзу, ни НАТО. Ни одна из трех региональных организаций – АСЕАН (Ассоциация государств Юго-Восточной Азии), АРФ (Азиатский региональный форум, платформа АСЕАН для диалога по вопросам политики и безопасности) и АПЕК (Азиатско-Тихоокеанская группа экономического сотрудничества) – даже отдаленно не соответствует той сети многосторонних и региональных связей в области сотрудничества, которые объединяют Европу.
Напротив, сегодня Азия является местом концентрации пробудившегося в последнее время и все более активизирующегося массового национализма, который подпитывается внезапным появлением доступа к массовым средствам связи, сверхактивизируется растущими социальными надеждами, порожденными ростом экономического благосостояния, а также увеличивающимся неравенством в социальном положении и становится более восприимчивым к политической мобилизации благодаря бурным темпам роста населения и урбанизации. Эти факторы приобретают еще более зловещий характер вследствие масштабов наращивания вооружений в Азии. В 1995 году регион стал, согласно данным Международного института стратегических исследований, крупнейшим в мире импортером оружия, обогнав Европу и Ближний Восток.
Короче говоря, Восточная Азия охвачена энергичной деятельностью, которая до сих пор направлялась по мирному руслу быстрыми темпами экономического развития региона. Однако клапан безопасности в определенный момент может быть перехлестнут вырвавшимися на свободу политическими страстями, если они будут спровоцированы каким-то событием, хотя бы относительно тривиальным. Потенциальная возможность такого события таится в огромном количестве спорных вопросов, каждый из которых вполне может быть использован в демагогических целях и, таким образом, взрывоопасен:
– Недовольство Китая независимым статусом Тайваня растет по мере того, как позиции Китая укрепляются, а все более процветающий Тайвань начинает пользоваться своим формально независимым статусом как национальное государство.
– Парасельские острова и острова Спрэтли в Южно-Китайском море создают опасность столкновения между Китаем и рядом государств Юго-Восточной Азии по поводу доступа к потенциально ценным энергетическим ресурсам морского дна, при этом Китай по-имперски рассматривает Южно-Китайское море как свою законную национальную собственность.
– Острова Сенкаку оспариваются Японией и Китаем (при этом соперники – Тайвань и материковый Китай – яростно отстаивают единую точку зрения по этому вопросу), и исторически сложившееся соперничество за господство в регионе между Японией и Китаем придает этому вопросу также символическое значение.
– Раздел Кореи и нестабильность, присущая Северной Корее, которая приобретает еще более опасный характер вследствие стремления Северной Кореи стать ядерной державой, создают опасность того, что внезапное столкновение может втянуть полуостров в войну, что, в свою очередь, вовлечет в конфликт Соединенные Штаты и косвенным образом Японию.
– Вопрос самых южных островов Курильской гряды, в одностороннем порядке захваченных Советским Союзом в 1945 году, по-прежнему парализует и отравляет российско-японские отношения.
– В число других скрытых территориально-этнических конфликтов входят русско-китайские, китайско-вьетнамские, японо-корейские и китайско-индийские пограничные вопросы; этнические волнения в провинции Синьцзян, а также китайско-индонезийские разногласия по поводу океанских границ (см.
карту XXI).
Расстановка сил в регионе также не сбалансирована. Китай со своим ядерным арсеналом и огромными вооруженными силами явно является доминирующей военной державой (см.
табл.). ВМС Китая уже приняли на вооружение стратегическую доктрину «активной прибрежной обороны», стремясь в течение ближайших 15 лет приобрести океанские возможности «эффективного контроля за морями в пределах первой цепочки островов», что означает территорию Тайваньского пролива и Южно-Китайского моря. Несомненно, военный потенциал Японии также растет, и в плане качества вооружений она не имеет себе равных в регионе. В настоящее время, однако, японские вооруженные силы не являются средством осуществления внешней политики Японии и в значительной степени рассматриваются в рамках американского военного присутствия в регионе.
Укрепление позиций Китая уже способствовало тому, что его соседи по Юго-Восточной Азии стали с особым уважением относиться к его интересам. Следует отметить, что во время мини-кризиса в начале 1996 года, возникшего в связи с Тайванем (когда Китай затеял в какой-то мере угрожающие военные маневры и перекрыл воздушные и морские пути к зоне поблизости от Тайваня, тем самым вызвав демонстративное развертывание военно-морских сил США), министр иностранных дел Таиланда поспешил заявить, что такие действия являются нормальным явлением, его индонезийский коллега подчеркнул, что это исключительно дело Китая, а Филиппины и Малайзия объявили о своей политике нейтралитета по этому вопросу.
Отсутствие равновесия сил в регионе заставило Австралию и Индонезию, до этого достаточно настороженно относившихся друг к другу, начать все более активное взаимодействие в военной области. Обе страны не стали делать секрета из своей обеспокоенности долгосрочными перспективами военного господства Китая в регионе и необходимостью сохранения присутствия вооруженных сил США в регионе в качестве гаранта безопасности. Эта озабоченность также вынудила Сингапур рассмотреть возможность более тесного сотрудничества в области безопасности с этими странами. Фактически во всем регионе центральным, но до сих пор не получившим ответа вопросом, которым задаются стратеги, стал следующий: «Как долго сотня тысяч американских солдат сможет обеспечивать мир в самом густонаселенном и все более вооружающемся регионе мира и, в любом случае, как долго они будут оставаться в регионе?»
В этой нестабильной обстановке, характеризующейся растущим национализмом, увеличивающейся численностью населения, повышающимся благосостоянием, бурно растущими надеждами и соперничеством за власть, происходят поистине тектонические сдвиги в геополитическом ландшафте Восточной Азии:
– Китай, какими бы ни были его перспективы, представляет собой приобретающую влияние и потенциально господствующую державу.
– Роль Америки в обеспечении безопасности во все большей степени зависит от сотрудничества с Японией.
– Япония ищет возможности обеспечить себе более четкую и независимую политическую роль.
– Роль России значительно уменьшилась, в то время как когда-то находившаяся под влиянием России Средняя Азия стала объектом международного соперничества.
– Раздел Кореи становится менее прочным, в результате чего ее будущая ориентация вызывает все больший геостратегический интерес со стороны ее основных соседей.
Эти серьезные перемены придают особое значение двум центральным вопросам, вынесенным в начало главы.
Для Китая расположенная через Тихий океан Америка должна стать естественным союзником, так как Америка не имеет планов в отношении Азиатского материка и исторически противодействовала и японским, и российским посягательствам на более слабый Китай. Для китайцев Япония была основным противником на протяжении всего прошлого столетия; России, «голодной земле» в переводе с китайского, Китай всегда не доверял; Индия для него также в настоящее время становится потенциальным противником. Таким образом, принцип «сосед моего соседа является моим союзником» вполне подходит для геополитических и исторических отношений между Китаем и Америкой.
Однако Америка больше не является заокеанским противником Японии. Напротив, она поддерживает с Японией тесные союзнические отношения. У Америки также установились прочные связи с Тайванем и с рядом стран Юго-Восточной Азии. Кроме того, китайцы болезненно относятся к содержащимся в доктрине Америки оговоркам в отношении внутреннего характера нынешнего режима Китая. Таким образом, Америка также рассматривается как главное препятствие на пути стремления Китая к тому, чтобы не только занять ведущее положение в мире, но и играть доминирующую роль в регионе. Является ли вследствие этого столкновение между США и Китаем неизбежным?
Для Японии Америка служила «зонтиком», под которым страна могла спокойно прийти в себя после опустошительного поражения, набрать темпы экономического развития и на этой основе постепенно занять позиции одной из ведущих держав мира. Однако сам факт существования этого прикрытия ограничивает свободу действий Японии, создавая парадоксальную ситуацию, когда держава мирового уровня одновременно является чьим-то протекторатом. Для Японии Америка по-прежнему является жизненно важным партнером в процессе ее превращения в международного лидера. Однако Америка также является основной причиной того, что Япония по-прежнему не имеет национальной самостоятельности в области безопасности. Как долго может сохраняться такая ситуация?
Другими словами, в ближайшем будущем роль Америки на Дальнем Востоке Евразии будет определяться двумя геополитическими проблемами, имеющими центральное значение и непосредственно связанными между собой:
1. Насколько практически возможно и, с точки зрения Америки, насколько приемлемо превращение Китая в доминирующую региональную державу и насколько реально его усиливающееся стремление к статусу мировой державы?
2. Так как Япония сама стремится играть глобальную роль, каким образом Америка может справиться с региональными последствиями неизбежного нежелания Японии продолжать мириться со статусом американского протектората?
Для геополитической обстановки в Восточной Азии в настоящее время характерны метастабильные отношения между странами. Метастабильность предусматривает состояние внешней устойчивости при относительно небольшой гибкости и в этом отношении больше характерна для железа, чем для стали. Она уязвима при разрушительной цепной реакции, вызванной мощным резким ударом. Сегодняшний Дальний Восток переживает период чрезвычайного экономического динамизма наряду с растущей политической неопределенностью. Экономическое развитие Азии фактически может даже способствовать этой неопределенности, так как экономическое процветание делает не столь явной политическую уязвимость региона, тем более что оно активизирует национальные амбиции и приводит к росту социальных надежд.
О том, что Азия достигла экономического успеха, не имеющего равных за всю историю человечества, не стоит и говорить. Вот некоторые основополагающие статистические данные, которые наглядно демонстрируют эту реальность. Менее четырех десятилетий назад доля Восточной Азии (включая Японию) составляла лишь около 4% от всего мирового ВНП, в то время как Северная Америка занимала ведущее положение в мире и ее доля составляла 35-40% ВНП; к середине 90-х годов оба региона имели примерно равные результаты (около 25%). Кроме того, Азия достигла темпов роста, беспрецедентных в истории. Экономисты отмечают, что в начальный период индустриализации Великобритании потребовалось более 50 лет, а Америке чуть менее 50 лет для увеличения вдвое производства на душу населения, в то время как и Китай, и Южная Корея добились этого результата примерно за десять лет. Если в регионе не произойдет какого-либо массового потрясения, в течение четверти века Азия, по-видимому, по показателям ВНП обойдет и Северную Америку, и Европу.
Однако помимо того, что Азия стала экономическим центром тяжести мира, она также потенциально может быть уподоблена политическому вулкану. Хотя Азия и обошла Европу по экономическому развитию, она на редкость сильно отстала от нее с точки зрения регионального политического развития. Ей не хватает многосторонних структур в области сотрудничества, тех, что определяют европейский политический ландшафт и ослабляют, поглощают и сдерживают наиболее традиционные европейские территориальные, этнические и национальные конфликты. В Азии нет ничего подобного ни Европейскому Союзу, ни НАТО. Ни одна из трех региональных организаций – АСЕАН (Ассоциация государств Юго-Восточной Азии), АРФ (Азиатский региональный форум, платформа АСЕАН для диалога по вопросам политики и безопасности) и АПЕК (Азиатско-Тихоокеанская группа экономического сотрудничества) – даже отдаленно не соответствует той сети многосторонних и региональных связей в области сотрудничества, которые объединяют Европу.
Напротив, сегодня Азия является местом концентрации пробудившегося в последнее время и все более активизирующегося массового национализма, который подпитывается внезапным появлением доступа к массовым средствам связи, сверхактивизируется растущими социальными надеждами, порожденными ростом экономического благосостояния, а также увеличивающимся неравенством в социальном положении и становится более восприимчивым к политической мобилизации благодаря бурным темпам роста населения и урбанизации. Эти факторы приобретают еще более зловещий характер вследствие масштабов наращивания вооружений в Азии. В 1995 году регион стал, согласно данным Международного института стратегических исследований, крупнейшим в мире импортером оружия, обогнав Европу и Ближний Восток.
Короче говоря, Восточная Азия охвачена энергичной деятельностью, которая до сих пор направлялась по мирному руслу быстрыми темпами экономического развития региона. Однако клапан безопасности в определенный момент может быть перехлестнут вырвавшимися на свободу политическими страстями, если они будут спровоцированы каким-то событием, хотя бы относительно тривиальным. Потенциальная возможность такого события таится в огромном количестве спорных вопросов, каждый из которых вполне может быть использован в демагогических целях и, таким образом, взрывоопасен:
– Недовольство Китая независимым статусом Тайваня растет по мере того, как позиции Китая укрепляются, а все более процветающий Тайвань начинает пользоваться своим формально независимым статусом как национальное государство.
– Парасельские острова и острова Спрэтли в Южно-Китайском море создают опасность столкновения между Китаем и рядом государств Юго-Восточной Азии по поводу доступа к потенциально ценным энергетическим ресурсам морского дна, при этом Китай по-имперски рассматривает Южно-Китайское море как свою законную национальную собственность.
– Острова Сенкаку оспариваются Японией и Китаем (при этом соперники – Тайвань и материковый Китай – яростно отстаивают единую точку зрения по этому вопросу), и исторически сложившееся соперничество за господство в регионе между Японией и Китаем придает этому вопросу также символическое значение.
– Раздел Кореи и нестабильность, присущая Северной Корее, которая приобретает еще более опасный характер вследствие стремления Северной Кореи стать ядерной державой, создают опасность того, что внезапное столкновение может втянуть полуостров в войну, что, в свою очередь, вовлечет в конфликт Соединенные Штаты и косвенным образом Японию.
– Вопрос самых южных островов Курильской гряды, в одностороннем порядке захваченных Советским Союзом в 1945 году, по-прежнему парализует и отравляет российско-японские отношения.
– В число других скрытых территориально-этнических конфликтов входят русско-китайские, китайско-вьетнамские, японо-корейские и китайско-индийские пограничные вопросы; этнические волнения в провинции Синьцзян, а также китайско-индонезийские разногласия по поводу океанских границ (см.
карту XXI).
Расстановка сил в регионе также не сбалансирована. Китай со своим ядерным арсеналом и огромными вооруженными силами явно является доминирующей военной державой (см.
табл.). ВМС Китая уже приняли на вооружение стратегическую доктрину «активной прибрежной обороны», стремясь в течение ближайших 15 лет приобрести океанские возможности «эффективного контроля за морями в пределах первой цепочки островов», что означает территорию Тайваньского пролива и Южно-Китайского моря. Несомненно, военный потенциал Японии также растет, и в плане качества вооружений она не имеет себе равных в регионе. В настоящее время, однако, японские вооруженные силы не являются средством осуществления внешней политики Японии и в значительной степени рассматриваются в рамках американского военного присутствия в регионе.
Укрепление позиций Китая уже способствовало тому, что его соседи по Юго-Восточной Азии стали с особым уважением относиться к его интересам. Следует отметить, что во время мини-кризиса в начале 1996 года, возникшего в связи с Тайванем (когда Китай затеял в какой-то мере угрожающие военные маневры и перекрыл воздушные и морские пути к зоне поблизости от Тайваня, тем самым вызвав демонстративное развертывание военно-морских сил США), министр иностранных дел Таиланда поспешил заявить, что такие действия являются нормальным явлением, его индонезийский коллега подчеркнул, что это исключительно дело Китая, а Филиппины и Малайзия объявили о своей политике нейтралитета по этому вопросу.
Отсутствие равновесия сил в регионе заставило Австралию и Индонезию, до этого достаточно настороженно относившихся друг к другу, начать все более активное взаимодействие в военной области. Обе страны не стали делать секрета из своей обеспокоенности долгосрочными перспективами военного господства Китая в регионе и необходимостью сохранения присутствия вооруженных сил США в регионе в качестве гаранта безопасности. Эта озабоченность также вынудила Сингапур рассмотреть возможность более тесного сотрудничества в области безопасности с этими странами. Фактически во всем регионе центральным, но до сих пор не получившим ответа вопросом, которым задаются стратеги, стал следующий: «Как долго сотня тысяч американских солдат сможет обеспечивать мир в самом густонаселенном и все более вооружающемся регионе мира и, в любом случае, как долго они будут оставаться в регионе?»
В этой нестабильной обстановке, характеризующейся растущим национализмом, увеличивающейся численностью населения, повышающимся благосостоянием, бурно растущими надеждами и соперничеством за власть, происходят поистине тектонические сдвиги в геополитическом ландшафте Восточной Азии:
– Китай, какими бы ни были его перспективы, представляет собой приобретающую влияние и потенциально господствующую державу.
– Роль Америки в обеспечении безопасности во все большей степени зависит от сотрудничества с Японией.
– Япония ищет возможности обеспечить себе более четкую и независимую политическую роль.
– Роль России значительно уменьшилась, в то время как когда-то находившаяся под влиянием России Средняя Азия стала объектом международного соперничества.
– Раздел Кореи становится менее прочным, в результате чего ее будущая ориентация вызывает все больший геостратегический интерес со стороны ее основных соседей.
Эти серьезные перемены придают особое значение двум центральным вопросам, вынесенным в начало главы.
Китай: не мировая, но региональная держава
История Китая является историей национального величия. Нынешний активный национализм китайского народа можно назвать новым лишь в смысле его социального распространения, так как он связан с самоопределением и эмоциями беспрецедентного числа китайцев. Национализм более не является явлением, распространенным в основном среди студентов, которые в первые годы этого столетия создали партии, ставшие предшественниками Гоминдана и Коммунистической партии Китая. Китайский национализм в настоящее время представляет собой массовое явление, определяющее умонастроения наиболее многочисленного по населению государства мира.
Эти умонастроения имеют исторические корни. История способствовала тому, чтобы китайская элита считала Китай естественным центром мира. На китайском языке слово, обозначающее Китай, – Chung-kuo, или «Срединное королевство», – передает значение центрального положения Китая в делах мира и подчеркивает значение национального единства. Здесь также подразумевается иерархическое распространение влияния от центра к периферии, и, таким образом, Китай, будучи центром, ожидает почтительного отношения со стороны других стран.
Кроме того, с незапамятных времен Китай с его огромным населением имел собственную своеобразную и гордую цивилизацию. Были хорошо развиты все области: философия, культура, искусство, социальные навыки, техническая изобретательность и политическая власть. Китайцы помнят, что приблизительно до 1600 года Китай занимал ведущие позиции в мире по производительности сельскохозяйственного труда, промышленным нововведениям и уровню жизни. Однако, в отличие от европейской и исламской цивилизаций, которые породили около 75 государств, Китай большую часть своей истории оставался единым государством, которое во времена провозглашения независимости Америки уже насчитывало более 200 млн. человек и было ведущей промышленной державой мира.
С этой точки зрения утрата Китаем величия – последние 150 лет унижения Китая – является отклонением, осквернением особого положения Китая и личным оскорблением для каждого китайца. Такого положения быть не должно, и его виновники заслуживают соответствующего наказания. Этими виновниками в различной степени прежде всего являются Великобритания, Япония, Россия и Америка: Великобритания из-за «опиумной» войны и последовавшего за ней позорного унижения Китая; Япония из-за грабительских войн, не прекращавшихся на протяжении прошлого века и принесших ужасные (до сих пор не изжитые) страдания китайскому народу; Россия из-за длительного вторжения на китайские северные территории, а также из-за высокомерного равнодушия Сталина к чувству собственного достоинства Китая; наконец, Америка из-за того, что благодаря своему присутствию в Азии и поддержке Японии она стоит на пути осуществления внешних устремлений Китая.
С точки зрения китайцев, две из этих четырех держав уже наказаны, так сказать, историей: Великобритания перестала быть империей, и спуск флага «Юнион Джек» в Гонконге навсегда закрыл эту особенно болезненную главу в истории Китая; Россия по-прежнему рядом, хотя она значительно утратила свои позиции, престиж и территорию. В настоящее время наиболее серьезные проблемы для Китая представляют Америка и Япония, и именно во взаимодействии с этими странами в значительной степени определится региональная и глобальная роль Китая.
Это определение, однако, будет зависеть в первую очередь от того, как будет развиваться сам Китай, насколько могущественной экономической и военной державой он станет на самом деле. На этот счет прогнозы для Китая в основном многообещающи, хотя и не без некоторых существенных оговорок и неясностей. И темпы экономического развития Китая, и масштабы иностранных капиталовложений в Китае – и те и другие в числе самых высоких в мире – обеспечивают статистическую основу для традиционного прогноза о том, что в течение примерно двух десятилетий Китай станет мировой державой, равной Соединенным Штатам и Европе (при условии, что последняя и объединится, и еще более расширится). К этому времени по показателям ВВП Китай может значительно обогнать Японию, и он уже намного опережает Россию. Этот экономический импульс позволит Китаю приобрести военную мощь такого уровня, что он станет угрозой для всех своих соседей, возможно даже и для более удаленных географически противников осуществления чаяний Китая. Еще более укрепив свои позиции благодаря присоединению Гонконга и Макао и, возможно, в конечном счете благодаря политическому подчинению Тайваня, Великий Китай превратится не только в господствующее государство Дальнего Востока, но и в мировую державу первого ранга.
Однако в любом таком прогнозе о неизбежном возрождении «Срединного королевства» как центральной мировой державы имеются упущения, наиболее очевидным из которых является механическая зависимость от статистического прогноза. Именно эта ошибка была допущена много лет назад теми, кто предсказывал, что Япония обойдет Соединенные Штаты как ведущая экономически развитая страна мира и что ей суждено стать новой сверхдержавой. Такой взгляд не принимал во внимание ни фактора экономической уязвимости Японии, ни проблемы отсутствия непрерывности в политике, и та же ошибка повторяется теми, кто заявляет (и боится этого) о неизбежном превращении Китая в мировую державу.
Во-первых, совсем не обязательно Китаю удастся сохранить бурные темпы роста в течение двух ближайших десятилетий. Нельзя исключать возможности уменьшения темпов экономического развития, и это само по себе снижает надежность прогноза. Фактически для сохранения этих темпов в течение исторически продолжительного периода времени потребуется необычно удачное сочетание эффективного национального руководства, политической стабильности, социальной дисциплины внутри страны, высокого уровня накоплений, сохранения очень высокого уровня иностранных капиталовложений и региональной стабильности. Сохранение всех этих позитивных факторов в течение длительного времени проблематично.
Кроме того, высокие темпы экономического роста Китая, по-видимому, будут иметь побочные политические последствия, которые могут ограничить его свободу действий. Потребление Китаем энергии уже растет такими темпами, что они намного превышают возможности внутреннего производства. Этот разрыв будет увеличиваться в любом случае, но он ускорится, если темпы экономического роста Китая будут оставаться очень высокими. Такое же положение сложилось и с продовольствием. Даже с учетом снижения темпов демографического роста население Китая продолжает увеличиваться в абсолютном выражении и импорт продовольствия приобретает все более важное значение для внутреннего благополучия и политической стабильности. Зависимость от импорта не только увеличит нагрузку на экономические ресурсы Китая из-за более высоких цен, но и сделает его более уязвимым к внешнему давлению.
В военном отношении Китай частично мог бы быть назван мировой державой, так как сами масштабы его экономики и ее высокие темпы роста должны позволить его руководству направить значительную часть ВВП страны на существенное расширение и модернизацию вооруженных сил, включая дальнейшее наращивание стратегического ядерного арсенала. Однако, если усилия будут чрезмерными – а согласно некоторым западным оценкам, в середине 90-х годов на эти нужды уже пошло около 20% ВВП Китая, – это может оказать такое же негативное влияние на долгосрочный экономический рост Китая, какое неудавшаяся попытка Советского Союза конкурировать в гонке вооружений с Соединенными Штатами оказала на советскую экономику. Кроме того, активная деятельность Китая в этой области, по-видимому, ускорит ответное наращивание вооружений Японией и тем самым сведет на нет политические преимущества растущего военного совершенства Китая. И не следует игнорировать тот факт, что, за исключением своих ядерных сил, Китай, по-видимому, еще в течение какого-то периода времени не будет располагать возможностями для оказания военного влияния за пределами своего региона.
Напряженность внутри Китая также может возрасти в результате неизбежно неравномерного характера ускоренного экономического роста, который в значительной степени обеспечивается неограниченным использованием преимуществ прибрежного государства. Прибрежные южные и восточные районы Китая, а также важнейшие городские центры – более доступные для иностранных капиталовложений и внешней торговли – до сих пор были в наибольшем выигрыше от впечатляющего экономического роста Китая. Напротив, сельскохозяйственные районы, расположенные в глубине страны, и некоторые из отдаленных районов в целом отстают в развитии (в них насчитывается около 100 млн. безработных сельскохозяйственных рабочих, и эта цифра продолжает расти).
Недовольство неравенством различных районов может дополниться возмущением по поводу социального неравенства. Быстрое развитие Китая увеличивает социальное неравенство. В определенный момент либо ввиду того, что правительство может попытаться ограничить это неравенство, либо в результате проявления социального недовольства снизу неравенство в развитии отдельных районов и неравенство в уровне жизни могут, в свою очередь, оказать влияние на политическую стабильность в стране.
Второй причиной осторожного скептицизма в отношении получившего широкое распространение прогноза о превращении Китая в течение ближайшей четверти века в доминирующую державу в мировых делах, безусловно, является дальнейшее политическое развитие Китая. Динамичный характер экономической трансформации Китая, включая его социальную открытость остальному миру, в далекой перспективе начнет противоречить относительно замкнутой и бюрократически жесткой коммунистической диктатуре. Провозглашенные коммунистические цели этой диктатуры во все большей степени перестают быть делом идеологической приверженности и во все большей степени становятся вопросом имущественных интересов бюрократического аппарата. Политическая элита Китая по-прежнему организована как автономная, жесткая, дисциплинированная и по-монополистически нетерпимая иерархия, по-прежнему ритуально заявляющая о своей верности догме, которая как бы оправдывает ее власть, но которую та же элита больше не претворяет в жизнь в социальном плане. В какой-то момент эти два жизненных измерения придут к фронтальному столкновению, если только китайская политическая жизнь не начнет постепенно приспосабливаться к социальным императивам китайской экономики.
Таким образом, нельзя будет бесконечно долго избегать вопроса демократизации, если только Китай внезапно не примет то же решение, что и в 1474 году, то есть изолировать себя от мира, в какой-то степени подобно Северной Корее. Для этого Китай должен будет отозвать более 70 тыс. своих студентов, внастоящее время обучающихся в Америке, изгнать иностранных бизнесменов, отключить свои компьютеры и снять спутниковые антенны с миллионов китайских домов. Это было бы актом сумасшествия, напоминанием о «культурной революции». Возможно, на какой-то краткий момент в рамках внутренней борьбы за власть догматическое крыло правящей, но утрачивающей свои позиции Коммунистической партии Китая может попытаться последовать примеру Северной Кореи, но это возможно лишь как краткий эпизод. Скорее всего это послужило бы причиной экономического застоя, а затем вызвало бы политический взрыв.
В любом случае самоизоляция положила бы конец любым серьезным надеждам Китая не только на то, чтобы стать мировой державой, но даже на то, чтобы занять ведущее положение в регионе. Кроме того, страна слишком заинтересована в том, чтобы сохранить доступ в мир, и этот мир, в отличие от мира 1474 года, просто слишком навязчив, чтобы от него можно было успешно изолироваться. Вследствие этого у Китая практически нет экономически продуктивной и политически жизнеспособной альтернативы сохранению своей открытости миру.
Эти умонастроения имеют исторические корни. История способствовала тому, чтобы китайская элита считала Китай естественным центром мира. На китайском языке слово, обозначающее Китай, – Chung-kuo, или «Срединное королевство», – передает значение центрального положения Китая в делах мира и подчеркивает значение национального единства. Здесь также подразумевается иерархическое распространение влияния от центра к периферии, и, таким образом, Китай, будучи центром, ожидает почтительного отношения со стороны других стран.
Кроме того, с незапамятных времен Китай с его огромным населением имел собственную своеобразную и гордую цивилизацию. Были хорошо развиты все области: философия, культура, искусство, социальные навыки, техническая изобретательность и политическая власть. Китайцы помнят, что приблизительно до 1600 года Китай занимал ведущие позиции в мире по производительности сельскохозяйственного труда, промышленным нововведениям и уровню жизни. Однако, в отличие от европейской и исламской цивилизаций, которые породили около 75 государств, Китай большую часть своей истории оставался единым государством, которое во времена провозглашения независимости Америки уже насчитывало более 200 млн. человек и было ведущей промышленной державой мира.
С этой точки зрения утрата Китаем величия – последние 150 лет унижения Китая – является отклонением, осквернением особого положения Китая и личным оскорблением для каждого китайца. Такого положения быть не должно, и его виновники заслуживают соответствующего наказания. Этими виновниками в различной степени прежде всего являются Великобритания, Япония, Россия и Америка: Великобритания из-за «опиумной» войны и последовавшего за ней позорного унижения Китая; Япония из-за грабительских войн, не прекращавшихся на протяжении прошлого века и принесших ужасные (до сих пор не изжитые) страдания китайскому народу; Россия из-за длительного вторжения на китайские северные территории, а также из-за высокомерного равнодушия Сталина к чувству собственного достоинства Китая; наконец, Америка из-за того, что благодаря своему присутствию в Азии и поддержке Японии она стоит на пути осуществления внешних устремлений Китая.
С точки зрения китайцев, две из этих четырех держав уже наказаны, так сказать, историей: Великобритания перестала быть империей, и спуск флага «Юнион Джек» в Гонконге навсегда закрыл эту особенно болезненную главу в истории Китая; Россия по-прежнему рядом, хотя она значительно утратила свои позиции, престиж и территорию. В настоящее время наиболее серьезные проблемы для Китая представляют Америка и Япония, и именно во взаимодействии с этими странами в значительной степени определится региональная и глобальная роль Китая.
Это определение, однако, будет зависеть в первую очередь от того, как будет развиваться сам Китай, насколько могущественной экономической и военной державой он станет на самом деле. На этот счет прогнозы для Китая в основном многообещающи, хотя и не без некоторых существенных оговорок и неясностей. И темпы экономического развития Китая, и масштабы иностранных капиталовложений в Китае – и те и другие в числе самых высоких в мире – обеспечивают статистическую основу для традиционного прогноза о том, что в течение примерно двух десятилетий Китай станет мировой державой, равной Соединенным Штатам и Европе (при условии, что последняя и объединится, и еще более расширится). К этому времени по показателям ВВП Китай может значительно обогнать Японию, и он уже намного опережает Россию. Этот экономический импульс позволит Китаю приобрести военную мощь такого уровня, что он станет угрозой для всех своих соседей, возможно даже и для более удаленных географически противников осуществления чаяний Китая. Еще более укрепив свои позиции благодаря присоединению Гонконга и Макао и, возможно, в конечном счете благодаря политическому подчинению Тайваня, Великий Китай превратится не только в господствующее государство Дальнего Востока, но и в мировую державу первого ранга.
Однако в любом таком прогнозе о неизбежном возрождении «Срединного королевства» как центральной мировой державы имеются упущения, наиболее очевидным из которых является механическая зависимость от статистического прогноза. Именно эта ошибка была допущена много лет назад теми, кто предсказывал, что Япония обойдет Соединенные Штаты как ведущая экономически развитая страна мира и что ей суждено стать новой сверхдержавой. Такой взгляд не принимал во внимание ни фактора экономической уязвимости Японии, ни проблемы отсутствия непрерывности в политике, и та же ошибка повторяется теми, кто заявляет (и боится этого) о неизбежном превращении Китая в мировую державу.
Во-первых, совсем не обязательно Китаю удастся сохранить бурные темпы роста в течение двух ближайших десятилетий. Нельзя исключать возможности уменьшения темпов экономического развития, и это само по себе снижает надежность прогноза. Фактически для сохранения этих темпов в течение исторически продолжительного периода времени потребуется необычно удачное сочетание эффективного национального руководства, политической стабильности, социальной дисциплины внутри страны, высокого уровня накоплений, сохранения очень высокого уровня иностранных капиталовложений и региональной стабильности. Сохранение всех этих позитивных факторов в течение длительного времени проблематично.
Кроме того, высокие темпы экономического роста Китая, по-видимому, будут иметь побочные политические последствия, которые могут ограничить его свободу действий. Потребление Китаем энергии уже растет такими темпами, что они намного превышают возможности внутреннего производства. Этот разрыв будет увеличиваться в любом случае, но он ускорится, если темпы экономического роста Китая будут оставаться очень высокими. Такое же положение сложилось и с продовольствием. Даже с учетом снижения темпов демографического роста население Китая продолжает увеличиваться в абсолютном выражении и импорт продовольствия приобретает все более важное значение для внутреннего благополучия и политической стабильности. Зависимость от импорта не только увеличит нагрузку на экономические ресурсы Китая из-за более высоких цен, но и сделает его более уязвимым к внешнему давлению.
В военном отношении Китай частично мог бы быть назван мировой державой, так как сами масштабы его экономики и ее высокие темпы роста должны позволить его руководству направить значительную часть ВВП страны на существенное расширение и модернизацию вооруженных сил, включая дальнейшее наращивание стратегического ядерного арсенала. Однако, если усилия будут чрезмерными – а согласно некоторым западным оценкам, в середине 90-х годов на эти нужды уже пошло около 20% ВВП Китая, – это может оказать такое же негативное влияние на долгосрочный экономический рост Китая, какое неудавшаяся попытка Советского Союза конкурировать в гонке вооружений с Соединенными Штатами оказала на советскую экономику. Кроме того, активная деятельность Китая в этой области, по-видимому, ускорит ответное наращивание вооружений Японией и тем самым сведет на нет политические преимущества растущего военного совершенства Китая. И не следует игнорировать тот факт, что, за исключением своих ядерных сил, Китай, по-видимому, еще в течение какого-то периода времени не будет располагать возможностями для оказания военного влияния за пределами своего региона.
Напряженность внутри Китая также может возрасти в результате неизбежно неравномерного характера ускоренного экономического роста, который в значительной степени обеспечивается неограниченным использованием преимуществ прибрежного государства. Прибрежные южные и восточные районы Китая, а также важнейшие городские центры – более доступные для иностранных капиталовложений и внешней торговли – до сих пор были в наибольшем выигрыше от впечатляющего экономического роста Китая. Напротив, сельскохозяйственные районы, расположенные в глубине страны, и некоторые из отдаленных районов в целом отстают в развитии (в них насчитывается около 100 млн. безработных сельскохозяйственных рабочих, и эта цифра продолжает расти).
Недовольство неравенством различных районов может дополниться возмущением по поводу социального неравенства. Быстрое развитие Китая увеличивает социальное неравенство. В определенный момент либо ввиду того, что правительство может попытаться ограничить это неравенство, либо в результате проявления социального недовольства снизу неравенство в развитии отдельных районов и неравенство в уровне жизни могут, в свою очередь, оказать влияние на политическую стабильность в стране.
Второй причиной осторожного скептицизма в отношении получившего широкое распространение прогноза о превращении Китая в течение ближайшей четверти века в доминирующую державу в мировых делах, безусловно, является дальнейшее политическое развитие Китая. Динамичный характер экономической трансформации Китая, включая его социальную открытость остальному миру, в далекой перспективе начнет противоречить относительно замкнутой и бюрократически жесткой коммунистической диктатуре. Провозглашенные коммунистические цели этой диктатуры во все большей степени перестают быть делом идеологической приверженности и во все большей степени становятся вопросом имущественных интересов бюрократического аппарата. Политическая элита Китая по-прежнему организована как автономная, жесткая, дисциплинированная и по-монополистически нетерпимая иерархия, по-прежнему ритуально заявляющая о своей верности догме, которая как бы оправдывает ее власть, но которую та же элита больше не претворяет в жизнь в социальном плане. В какой-то момент эти два жизненных измерения придут к фронтальному столкновению, если только китайская политическая жизнь не начнет постепенно приспосабливаться к социальным императивам китайской экономики.
Таким образом, нельзя будет бесконечно долго избегать вопроса демократизации, если только Китай внезапно не примет то же решение, что и в 1474 году, то есть изолировать себя от мира, в какой-то степени подобно Северной Корее. Для этого Китай должен будет отозвать более 70 тыс. своих студентов, внастоящее время обучающихся в Америке, изгнать иностранных бизнесменов, отключить свои компьютеры и снять спутниковые антенны с миллионов китайских домов. Это было бы актом сумасшествия, напоминанием о «культурной революции». Возможно, на какой-то краткий момент в рамках внутренней борьбы за власть догматическое крыло правящей, но утрачивающей свои позиции Коммунистической партии Китая может попытаться последовать примеру Северной Кореи, но это возможно лишь как краткий эпизод. Скорее всего это послужило бы причиной экономического застоя, а затем вызвало бы политический взрыв.
В любом случае самоизоляция положила бы конец любым серьезным надеждам Китая не только на то, чтобы стать мировой державой, но даже на то, чтобы занять ведущее положение в регионе. Кроме того, страна слишком заинтересована в том, чтобы сохранить доступ в мир, и этот мир, в отличие от мира 1474 года, просто слишком навязчив, чтобы от него можно было успешно изолироваться. Вследствие этого у Китая практически нет экономически продуктивной и политически жизнеспособной альтернативы сохранению своей открытости миру.