Страница:
МИХАИЛ ЗЕФИРОВ, ДМИТРИЙ ДЁГТЕВ, НИКОЛАЙ БАЖЕНОВ
ЦЕЛЬ – КОРАБЛИ
ПРОТИВОСТОЯНИЕ ЛЮФТВАФФЕ И СОВЕТСКОГО БАЛТИЙСКОГО ФЛОТА
В 30-е гг. ХХ в. в Советском Союзе, несмотря на очевидную нехватку ресурсов, была развернута грандиозная программа по строительству надводных кораблей и подводных лодок. Но когда началась война с нацистской Германией, она еще только набирала обороты. В строй успели ввести лишь несколько легких крейсеров и полтора десятка эсминцев, разнотипные субмарины наспех достраивались и в полубоеспособном состоянии спускались на воду, а секции корпусов новых линкоров так и остались стоять на стапелях.
Стремительное продвижение Вермахта на восток, ставшее полной неожиданностью для командования Красной Армии, поставило советский флот в тяжелейшие условия. Вместо походов по «британским морям» и «империалистическим» океанам кораблям пришлось спешно эвакуировать базу за базой и отходить все дальше в тыл. Время от времени эсминцы, крейсера и линкоры привлекались для обстрелов побережья, по сути, превращаясь в плавучие батареи.
Руководство Третьего рейха не собиралось использовать против Советского Союза сколь-нибудь значительные силы своего военного флота. И потому необходимость как можно быстрее очистить прилегающие моря заставила германское верховное командование прибегнуть к помощи Люфтваффе. Посему именно самолеты стали основным противником советских кораблей на протяжении всех четырех лет войны. Вместо артиллерийских дуэлей на морских просторах с себе подобными морякам пришлось осваивать трудную науку противовоздушной обороны.
В отечественной и зарубежной историографии неоднократно предпринимались попытки описать те или иные моменты, связанные с действиями Люфтваффе против русского флота. Однако практически все авторы грешили искусственным сужением темы. Во-первых, рассматривались, как правило, лишь отдельные эпизоды – например, операция «Айсштосс» в начале апреля 1942 г., – без связи с общим ходом событий. Во-вторых, описываемые боевые действия ограничивались одним, достаточно узким, регионом, к примеру, Ленинградом, при этом как бы забывая о том, что в это же самое время немецкие пилоты атаковали суда буквально в двух шагах от него – на Ладожском озере. В-третьих, историки военного флота, что и понятно, уделяли слишком большое внимание боевым кораблям, опуская атаки бомбардировщиками Люфтваффе судов транспортного флота, хотя зачастую обшарпанный грузовой пароход или невзрачная баржа представляли собой куда большую ценность, чем эсминец. Поэтому о трагическом Таллинском переходе конца августа 1941 г. известно куда меньше, чем, скажем, о последовавших вскоре за ним налетах на Кронштадт. Кроме того, при описании налетов на корабли мало внимания уделялось атакам самих военно-морских баз и ведущих к ним сухопутных коммуникаций.
В рамках одной книги просто невозможно полностью осветить события, происходившие на всех театрах военных действий от Черного моря до Заполярья. Поэтому ниже рассматривается только противостояние Люфтваффе и Балтийского флота.
В этой работе впервые предпринята попытка показать многообразную и обширную панораму событий 1941–1944 гг., происходивших как на самой Балтике, так и на Чудском и Ладожском озерах. Авторы попытались ответить на вопросы, почему, несмотря на многочисленные успехи, германская авиация так и не смогла перерезать важнейшие водные коммуникации, связывавшие блокадный Ленинград со страной; сколько все-таки бомб попало в линкор «Марат»; действительно ли закончилась крахом операция «Айс-штосс» и т. д.
Авторы благодарят за предоставленные материалы Андрея Кузнецова и Олега Иваницкого.
Стремительное продвижение Вермахта на восток, ставшее полной неожиданностью для командования Красной Армии, поставило советский флот в тяжелейшие условия. Вместо походов по «британским морям» и «империалистическим» океанам кораблям пришлось спешно эвакуировать базу за базой и отходить все дальше в тыл. Время от времени эсминцы, крейсера и линкоры привлекались для обстрелов побережья, по сути, превращаясь в плавучие батареи.
Руководство Третьего рейха не собиралось использовать против Советского Союза сколь-нибудь значительные силы своего военного флота. И потому необходимость как можно быстрее очистить прилегающие моря заставила германское верховное командование прибегнуть к помощи Люфтваффе. Посему именно самолеты стали основным противником советских кораблей на протяжении всех четырех лет войны. Вместо артиллерийских дуэлей на морских просторах с себе подобными морякам пришлось осваивать трудную науку противовоздушной обороны.
В отечественной и зарубежной историографии неоднократно предпринимались попытки описать те или иные моменты, связанные с действиями Люфтваффе против русского флота. Однако практически все авторы грешили искусственным сужением темы. Во-первых, рассматривались, как правило, лишь отдельные эпизоды – например, операция «Айсштосс» в начале апреля 1942 г., – без связи с общим ходом событий. Во-вторых, описываемые боевые действия ограничивались одним, достаточно узким, регионом, к примеру, Ленинградом, при этом как бы забывая о том, что в это же самое время немецкие пилоты атаковали суда буквально в двух шагах от него – на Ладожском озере. В-третьих, историки военного флота, что и понятно, уделяли слишком большое внимание боевым кораблям, опуская атаки бомбардировщиками Люфтваффе судов транспортного флота, хотя зачастую обшарпанный грузовой пароход или невзрачная баржа представляли собой куда большую ценность, чем эсминец. Поэтому о трагическом Таллинском переходе конца августа 1941 г. известно куда меньше, чем, скажем, о последовавших вскоре за ним налетах на Кронштадт. Кроме того, при описании налетов на корабли мало внимания уделялось атакам самих военно-морских баз и ведущих к ним сухопутных коммуникаций.
В рамках одной книги просто невозможно полностью осветить события, происходившие на всех театрах военных действий от Черного моря до Заполярья. Поэтому ниже рассматривается только противостояние Люфтваффе и Балтийского флота.
В этой работе впервые предпринята попытка показать многообразную и обширную панораму событий 1941–1944 гг., происходивших как на самой Балтике, так и на Чудском и Ладожском озерах. Авторы попытались ответить на вопросы, почему, несмотря на многочисленные успехи, германская авиация так и не смогла перерезать важнейшие водные коммуникации, связывавшие блокадный Ленинград со страной; сколько все-таки бомб попало в линкор «Марат»; действительно ли закончилась крахом операция «Айс-штосс» и т. д.
Авторы благодарят за предоставленные материалы Андрея Кузнецова и Олега Иваницкого.
Глава 1 Остзейская охота
Балтийский флот накануне войны
Краснознаменный Балтийский флот (КБФ) под командованием вице-адмирала В. Ф. Трибуца к июню 1941 г. был самым мощным в СССР. В его составе к началу войны насчитывалось два линкора, два легких крейсера, два лидера, 19 эсминцев, семь сторожевых кораблей, четыре минных заградителя, 24 тральщика, две канонерских лодки и 65 подводных лодок. Уже после начала войны в строй вошло еще несколько субмарин, множество разнотипных небольших тральщиков и канонерских лодок. Правда, кажущееся внушительное число кораблей было обманчивым. На самом же деле флот был смесью кораблей еще царского флота, а также кораблей, мучительно строившихся в годы индустриализации.
Торговый и транспортный флот на Балтике так же представлял собой разномастный конгломерат судов, построенных в период с конца XIX в. до середины 30-х гг. XX в. на верфях самых разных стран. Здесь были и суда, успевшие сменить по три-четыре владельца, и ветераны Первой мировой войны, и новые корабли, построенные уже на советских верфях. Разброс водоизмещения и технических характеристик тоже был невообразимым. Просторы Балтийского моря бороздили паровые шаланды и ледоколы, с трудом развивавшие скорость в 6 узлов, разнотипные пароходы: и теплоходы, а также современные дизель-электроходы, свободно набиравшие 25–30 узлов.
Советская судостроительная промышленность в предвоенные годы работала с большим перенапряжением. Сроки ремонта и сдачи судов постоянно не выполнялись, качество продукции оставалось крайне низким. Зачастую спускались на воду, а затем сдавались флотам недостроенные «корыта», которые потом на ходу доделывали уже сами экипажи.
Так, в приказе наркома судостроительной промышленности СССР от 5 марта 1941 г. констатировалось: «Завод № 189 сорвал срок сдачи боевых кораблей: миноносца „Славный“, эсминца „Суровый“. Задержан ремонт миноносцев „Сметливый“ и „Грозящий“. Работы на заводе ведутся рывками, массовые простои рабочих и оборудования. За 11 месяцев 1940 года простои составили 315 тыс. ч/часов и 465 тыс. станкочасов. Вследствие нарушения технологических процессов производства и неудовлетворительного межцехового контроля со стороны ОТК завода, детали и механизмы сдаются на объекты с большими дефектами и не в установленные сроки».
На эсминце «Славный» заводом был установлен гребной винт с пониженным сопротивлением. На «Суровом» во время ходовых испытаний разошелся шов нефтяной цистерны, котел № 2 сильно вибрировал, сломалась турбина высокого давления. Легкий крейсер «Максим Горький» 28 дней простаивал в ремонте из-за многочисленного брака узлов и деталей. Кроме всего прочего, на судостроительном заводе № 189 бесхозяйственно расходовался и расхищался цветной металл. Например, при постройке эсминцев «Славный» и «Суровый» были «перерасходованы» 312 тонн меди и латуни. Грубо нарушалась финансовая дисциплина, и убытки завода за I квартал 1941 г. составили 8 630 000 рублей. В результате нарком Госконтроля СССР Л. Е. Мехлис объявил выговор директору завода Е. В. Товстых и главному инженеру В. С. Боженко.
Не лучше было положение и на других судостроительных предприятиях. Так, завод № 112 «Красное Сормово» в г. Горький (ныне Нижний Новгород) не выполнил план 1940 г. постройки подводных лодок. В приказе наркома Мехлиса от 4 марта 1941 г. говорилось: «Постановлением комитета обороны при СНКСССР „О плане военного судостроения на 1940 год“ завод 112 обязан бъш построить и сдать флоту 21 п/лодку.
IX серии – 8 шт.
XII серии – 13 шт.
Это постановление не выполнено. Завод сдал лишь 14 п/лодок.
IX серии – 6 шт.
XII серии – 8 шт.
Не выполнено задание КО по % продвижения технической готовности строящихся п/л. Так, п/л № 300 должна иметь на 1.12.40 техготовность 21 %, фактически 2,6 %. Директор завода Михалев Д. В. самовольно отодвинул установленные КО сроки сдачи п/лодок. П/л № 236и 237должны были быть сданы в апреле, фактически сданы 30.06. Лодка № 269 должна быть сдана в июне 1940 г., фактически в течение 1940 года лодка сдана не была вообще, аналогично лодка № 270».
Кроме того, проверка, проведенная на заводе «Красное Сормово», показала, что на предприятии не было должного порядка в организации производства и планировании работ отдельных цехов.
Линейный корабль «Марат» после модернизации, проведенной в течение 1928–1931 гг. Это был один из двух кораблей такого класса, имевшихся в составе Краснознаменного Балтийского флота
Линкор «Марат» во время визита в польский порт Гдыня еще до начала Второй мировой войны
Завод до сих пор не имел технического процесса для серийной постройки подлодок, не хватало даже инструмента. Планы заготовительным цехам спускались в весовых показателях, тогда как другим – в деталях, планирование было запутано до невозможности. Детали подводных лодок разбрасывались, терялись и по нескольку раз снова заказывались.
Естественно, что качество сданных флотам субмарин было хуже некуда. Так, подлодка зав. № 236 находилась на ходовых испытаниях 128 дней вместо 60 положенных. При этом произошли аварии трюмно-дифферентной помпы и носовых торпедных аппаратов, сгорели подшипники, сломался перископ и т. д. На ликвидацию последствий было затрачено еще 72 дня. Аналогичным образом лодка с зав. № 127 после 127 дней испытаний еще 74 дня находилась в ремонте.
Досталось по справедливости от Мехлиса и судостроительному заводу № 190. Так, миноносец зав. № 529 длительное время стоял на ремонте на этом заводе. Однако после его возвращения флоту снова оказался в неисправном состоянии. На корабль зав. № 533 фактически были установлены два кронштейна гребных валов, а по отчету числилось восемь. На этот же корабль руководство завода списало 17 валов, действительно же было установлено пять. Расхищение госсредств производилось методом незаконного премирования подставных работников, не состоявших в штате предприятия. Так, в феврале работники некой амбулатории получили неизвестно за что 3000 рублей из кассы завода. В итоге директор завода № 190 Милешкин получил строгий выговор, а главный инженер Фролов был отстранен от должности.
Помимо собственно кораблей, Балтийский флот имел собственные военно-воздушные силы (ВВС КБФ), которые возглавлял генерал-майор В. В. Ермаченков. К июню 1941 г. в них входили:
– 8-я бомбардировочная авиабригада (БАБ) под командованием полковника Н. К. Логинова,
– 10-я смешанная авиабригада (САБ) под командованием генерал-майора Н. Т. Петрухина,
– 61-я истребительная авиабригада (ИАБ) под командованием полковника А. М. Морозова.
В них имелись три истребительных авиаполка (ИАП), два бомбардировочных авиаполка (БАБ), один минно-торпедный авиаполк (МТАП) и один разведывательный авиаполк (РАП). Кроме того,
Пилоты 13-й отдельной истребительной эскадрильи ВВС КБФ, лето 1940 г.
Истребители И-16 тип 10 одного из авиаполков ВВС Ленинградского военного округа готовятся взлететь по учебной тревоге, лето 1939 г.
были 14 отдельных авиаэскадрилий (ОАЭ): две – истребительных, две – бомбардировочных и десять – разведывательных. Общая численность авиапарка ВВС КБФ составляла 707 самолетов, в том числе 368 истребителей, 151 самолет-разведчик, 131 бомбардировщик и 57 торпедоносцев.
Торговый и транспортный флот на Балтике так же представлял собой разномастный конгломерат судов, построенных в период с конца XIX в. до середины 30-х гг. XX в. на верфях самых разных стран. Здесь были и суда, успевшие сменить по три-четыре владельца, и ветераны Первой мировой войны, и новые корабли, построенные уже на советских верфях. Разброс водоизмещения и технических характеристик тоже был невообразимым. Просторы Балтийского моря бороздили паровые шаланды и ледоколы, с трудом развивавшие скорость в 6 узлов, разнотипные пароходы: и теплоходы, а также современные дизель-электроходы, свободно набиравшие 25–30 узлов.
Советская судостроительная промышленность в предвоенные годы работала с большим перенапряжением. Сроки ремонта и сдачи судов постоянно не выполнялись, качество продукции оставалось крайне низким. Зачастую спускались на воду, а затем сдавались флотам недостроенные «корыта», которые потом на ходу доделывали уже сами экипажи.
Так, в приказе наркома судостроительной промышленности СССР от 5 марта 1941 г. констатировалось: «Завод № 189 сорвал срок сдачи боевых кораблей: миноносца „Славный“, эсминца „Суровый“. Задержан ремонт миноносцев „Сметливый“ и „Грозящий“. Работы на заводе ведутся рывками, массовые простои рабочих и оборудования. За 11 месяцев 1940 года простои составили 315 тыс. ч/часов и 465 тыс. станкочасов. Вследствие нарушения технологических процессов производства и неудовлетворительного межцехового контроля со стороны ОТК завода, детали и механизмы сдаются на объекты с большими дефектами и не в установленные сроки».
На эсминце «Славный» заводом был установлен гребной винт с пониженным сопротивлением. На «Суровом» во время ходовых испытаний разошелся шов нефтяной цистерны, котел № 2 сильно вибрировал, сломалась турбина высокого давления. Легкий крейсер «Максим Горький» 28 дней простаивал в ремонте из-за многочисленного брака узлов и деталей. Кроме всего прочего, на судостроительном заводе № 189 бесхозяйственно расходовался и расхищался цветной металл. Например, при постройке эсминцев «Славный» и «Суровый» были «перерасходованы» 312 тонн меди и латуни. Грубо нарушалась финансовая дисциплина, и убытки завода за I квартал 1941 г. составили 8 630 000 рублей. В результате нарком Госконтроля СССР Л. Е. Мехлис объявил выговор директору завода Е. В. Товстых и главному инженеру В. С. Боженко.
Не лучше было положение и на других судостроительных предприятиях. Так, завод № 112 «Красное Сормово» в г. Горький (ныне Нижний Новгород) не выполнил план 1940 г. постройки подводных лодок. В приказе наркома Мехлиса от 4 марта 1941 г. говорилось: «Постановлением комитета обороны при СНКСССР „О плане военного судостроения на 1940 год“ завод 112 обязан бъш построить и сдать флоту 21 п/лодку.
IX серии – 8 шт.
XII серии – 13 шт.
Это постановление не выполнено. Завод сдал лишь 14 п/лодок.
IX серии – 6 шт.
XII серии – 8 шт.
Не выполнено задание КО по % продвижения технической готовности строящихся п/л. Так, п/л № 300 должна иметь на 1.12.40 техготовность 21 %, фактически 2,6 %. Директор завода Михалев Д. В. самовольно отодвинул установленные КО сроки сдачи п/лодок. П/л № 236и 237должны были быть сданы в апреле, фактически сданы 30.06. Лодка № 269 должна быть сдана в июне 1940 г., фактически в течение 1940 года лодка сдана не была вообще, аналогично лодка № 270».
Кроме того, проверка, проведенная на заводе «Красное Сормово», показала, что на предприятии не было должного порядка в организации производства и планировании работ отдельных цехов.
Линейный корабль «Марат» после модернизации, проведенной в течение 1928–1931 гг. Это был один из двух кораблей такого класса, имевшихся в составе Краснознаменного Балтийского флота
Завод до сих пор не имел технического процесса для серийной постройки подлодок, не хватало даже инструмента. Планы заготовительным цехам спускались в весовых показателях, тогда как другим – в деталях, планирование было запутано до невозможности. Детали подводных лодок разбрасывались, терялись и по нескольку раз снова заказывались.
Естественно, что качество сданных флотам субмарин было хуже некуда. Так, подлодка зав. № 236 находилась на ходовых испытаниях 128 дней вместо 60 положенных. При этом произошли аварии трюмно-дифферентной помпы и носовых торпедных аппаратов, сгорели подшипники, сломался перископ и т. д. На ликвидацию последствий было затрачено еще 72 дня. Аналогичным образом лодка с зав. № 127 после 127 дней испытаний еще 74 дня находилась в ремонте.
Досталось по справедливости от Мехлиса и судостроительному заводу № 190. Так, миноносец зав. № 529 длительное время стоял на ремонте на этом заводе. Однако после его возвращения флоту снова оказался в неисправном состоянии. На корабль зав. № 533 фактически были установлены два кронштейна гребных валов, а по отчету числилось восемь. На этот же корабль руководство завода списало 17 валов, действительно же было установлено пять. Расхищение госсредств производилось методом незаконного премирования подставных работников, не состоявших в штате предприятия. Так, в феврале работники некой амбулатории получили неизвестно за что 3000 рублей из кассы завода. В итоге директор завода № 190 Милешкин получил строгий выговор, а главный инженер Фролов был отстранен от должности.
Помимо собственно кораблей, Балтийский флот имел собственные военно-воздушные силы (ВВС КБФ), которые возглавлял генерал-майор В. В. Ермаченков. К июню 1941 г. в них входили:
– 8-я бомбардировочная авиабригада (БАБ) под командованием полковника Н. К. Логинова,
– 10-я смешанная авиабригада (САБ) под командованием генерал-майора Н. Т. Петрухина,
– 61-я истребительная авиабригада (ИАБ) под командованием полковника А. М. Морозова.
В них имелись три истребительных авиаполка (ИАП), два бомбардировочных авиаполка (БАБ), один минно-торпедный авиаполк (МТАП) и один разведывательный авиаполк (РАП). Кроме того,
Истребители И-16 тип 10 одного из авиаполков ВВС Ленинградского военного округа готовятся взлететь по учебной тревоге, лето 1939 г.
были 14 отдельных авиаэскадрилий (ОАЭ): две – истребительных, две – бомбардировочных и десять – разведывательных. Общая численность авиапарка ВВС КБФ составляла 707 самолетов, в том числе 368 истребителей, 151 самолет-разведчик, 131 бомбардировщик и 57 торпедоносцев.
Флотская ПВО
Развитие советской зенитной артиллерии в 30-е гг. ХХ в. происходило в трудных условиях.[1] Только в последние предвоенные годы на смену старым орудиям образца 1914–1915 гг. и 1931 г. стали приходить более мощные и совершенные 85-мм пушки. Однако флот с его многочисленными военно-морскими базами обеспечивался новой техникой по остаточному принципу. Поэтому постепенно наметилось отставание флотских наземных средств ПВО от армейских.
В итоге к середине 1941 г. на вооружении кораблей и береговых батарей состояло несколько разнотипных орудий. 76-мм пушки 34-К стреляли 6,5-килограммовыми снарядами на высоту, согласно техпаспорту, до 9000 метров, хотя фактическая эффективная дальность была не выше 4000–5000 метров. Их аналоги того же калибра времен Первой мировой войны (системы Лендера) палили еще хуже.
На кораблях широчайшее распространение получили так называемые «сорокапятки», то есть 45-мм универсальные пушки. Собственно «универсализм» заключался в том, что из них можно было стрелять как по надводным, наземным, так и по воздушным целям. Фактически это означало, что эффективно стрелять нельзя было ни по тем, ни по другим. 45-мм калибр был слишком большим для стрельбы по целям, летящим на малой высоте, и слишком малым для стрельбы по высоколетящим самолетам. Огонь же по пикирующим машинам в силу низкой скорострельности и малого угла возвышения был крайне затруднен. В то же время для поражения даже небольших кораблей снаряда весом менее 1,5 кг тоже было мало, а для пальбы по моторным лодкам и сторожевым катерам, наоборот, много. Одним словом, флотская «сорокапятка», как и ее сухопутный аналог пушка 53-К, оказалась тупиковой ветвью в развитии советской артиллерии.
В 1939 г. на вооружение Красной Армии, а затем и Красного Флота была принята 37-мм автоматическая зенитная пушка 61-К, созданная на основе германской пушки 3,7 cm Flak 18. Данная артиллерийская система состояла из автомата, автоматического зенитного прицела, станка с механизмами вертикальной и горизонтальной наводки, уравновешивающего механизма и повозки. Автоматика выстрела работала за счет энергии отката при коротком ходе ствола, при этом питание снарядами производилось из металлических обойм емкостью по пять выстрелов каждая, которые вручную устанавливались в приемник артиллеристами. Скорострельность пушки составляла около 60 выстрелов в минуту.
Для управления огнем на пушке 61-К устанавливался прицел АЗП-37-1, который автоматически вырабатывал вертикальные и боковые упреждения и позволял наводить пушку непосредственно на цель. При совмещении наводчиками перекрестий визира прицела с самолетом ствол оказывался направленным в так называемую точку упреждения, в которой цель и выпущенный снаряд должны были встретиться. В качестве боеприпасов использовались оско-лочно-трассирующие снаряды весом 0,7 кг. 37-мм пушка могла вести огонь на высоту до 6500 метров, но в основном использовалась для стрельбы по низколетящим и пикирующим самолетам. В соответствии с предвоенными планами предполагалось поставить на вооружение 9132 пушки 61-К, однако на 1 января 1941 г. промышленность успела произвести лишь 544 единицы. Флотам из этого числа досталось и вовсе несколько десятков. Так что до начала войны 37-мм автоматы успели установить только на крупных кораблях.
Самыми мощными флотскими зенитками были 100-мм орудия Б-34, созданные накануне войны и стрелявшие 15-килограммовыми снарядами на высоту до 10 000 метров. При этом для управления огнем использовались новейшие приборы наведения и лучшая в СССР оптика. Однако установить эти орудия успели лишь на новых легких крейсерах.
В результате среди кораблей Балтийского флота наиболее сильное зенитное вооружение имели легкие крейсера. В частности, на «Кирове» стояли шесть 100-мм зенитных орудий Б-34, пять 37-мм зенитных автоматов 70-К и пять крупнокалиберных пулеметов ДШК. В то же время линейный корабль «Марат» имел 10 устаревших 76-мм орудий и шесть 37-мм автоматов. Лидеры «Минск» и «Ленинград» были защищены с воздуха куда хуже. Так, на последнем для стрельбы по самолетам имелись только две 76-мм пушки 34-К, два 45-мм орудия 21-К и четыре пулемета. На эскадренных миноносцах «проекта 7» стояли по пять зениток: две пушки 34-К и три 21-К, а также четыре пулемета. На ветеранах Балтики, доставшихся от царского флота, то есть эсминцах типа «Новик», с ПВО дело обстояло совсем худо – они располагали только двумя 37-мм автоматами и четырьмя пулеметами. Такой защитой трудно было отпугнуть даже самых неопытных пилотов бомбардировщиков. «Противосамолетное» вооружение остальных кораблей: канонерских лодок, сторожевиков, минных заградителей, тральщиков и т. п. – обычно состояло из одной или двух «сорокапяток» и пары пулеметов, чего было совершенно недостаточно.
Отдельную проблему представляла собой противовоздушная оборона многочисленных военно-морских баз (ВМБ). На Балтике таковых насчитывалось больше десятка: Кронштадт, Ханко,[2] Таллин, Палдиски, Рига, Вентспилс, Лиепая и еще несколько мелких. Количество сил и средств для их ПВО определялось в зависимости от размеров самой базы, ее географического положения, важности и количества обороняемых объектов. Главную базу Балт-флота, которая тогда была в гавани Таллина, прикрывали два зенитно-артиллерийских полка (ЗенАП), Кронштадт и Палдиски – по одному, а остальные защищали отдельные зенитно-артилле-рийские дивизионы (ОЗАД). Всего к июню 1941 г. в составе войск ПВО КБФ насчитывалось 93 зенитных батареи, имевших 370 орудий всех калибров и 327 пулеметов.
Взаимодействие истребительной авиации с зенитками, прикрывавшими военно-морские базы, проработано не было. Малоэффективная система ВНОС приводила к тому, что данные о приближении самолетов противника приходили с большим опозданием. С внедрением же в систему ПВО флота радиолокационных станций можно сказать, забегая несколько вперед, что вообще вышел настоящий казус.
В июле 1941 г. в 6 км от поселка Логи, расположенного рядом с восточным берегом Лужской губы, была установлена первая РЛС, действовавшая в интересах Балтийского флота. В то время о радиолокационной технике и ее возможностях знали немногие. Из-за высокой степени секретности обслуживающий персонал станции не мог рассказывать о ней даже тем, с кем были связаны по работе. Поэтому информация, получаемая от расчета РЛС, первоначально удивляла дежурных на командных пунктах и в штабах. Боевые донесения шли днем и ночью в любую погоду с интервалом в одну-две минуты. Сообщения, конечно, принимали, но не очень-то верили в них, так как они сильно отличались от привычных данных обычных постов ВНОС.
Вот характерный эпизод в изложении старшего оператора станции Г. И. Гельфенштейна: «В один из июльских дней, ведя наблюдение за воздушной обстановкой, я заметил в районе Пскова большую группу немецких самолетов, ориентировочно 15-25машин. Группа двигалась в нашем направлении. Оператор вызвал КП КБФ и начал передавать донесение». Однако в ответ послышались матерная ругань и обвинения в паникерстве, дескать, откуда можно узнать, что делается в районе Пскова.
Когда Гельфенштейн попытался втолковать непонятливым товарищам ситуацию, на другом конце провода попросту бросили трубку. Через некоторое время 22 истребителя-бомбардировщика Bf-110 чинно прошли над позицией РЛС, и вскоре со стороны Лужской губы послышались взрывы бомб. По воспоминаниям Гельфенштейна, самолеты проходили так низко, что один из них зацепил крылом за мачту корабля и плюхнулся в воду.
Далее Гельфенштейн рассказывал: «После налета на РЛСприехала группа старших командиров флота. Начальник станции „Редут“ лейтенант В. А. Гусев ознакомил их с работой техники. Теперь после предупреждения о налете авиации противника и ознакомления морских начальников с новой техникой отношение к донесениям операторов и лично к ним самим резко изменилось в лучшую сторону, с КБФ налаживалось взаимодействие».
Впрочем, и у самих локаторщиков 72-го отдельного батальона ВНОС, к которому относилась эта станция, не все обстояло благополучно. Система передачи информации была инерционной. Время ее прохождения складывалось из минут, необходимых на кодирование, передачу донесения по телефону или по радио, приема его и ручной записи, корректировки и выдачи оповещения по циркулярной радиосети. В лучшем случае с момента обнаружения самолета до получения данных о нем на командных пунктах истребительной авиации и зенитной артиллерии проходило около трех минут.
После этого еще четыре-пять минут требовалось для поднятия в воздух истребителей. В итоге за время, прошедшее с момента обнаружения цели, последняя могла пролететь 60–70 км и полученные данные сильно устаревали. Учитывая же, что истребители ВВС КБФ, как правило, не имели раций, навести их на бомбардировщик после взлета уже было невозможно. Кроме того, число целей также часто оказывалось ошибочным, причем иногда операторы преувеличивали его в десять раз! Все это значительно снижало эффективность работы первых русских радиолокационных станций.
В итоге к середине 1941 г. на вооружении кораблей и береговых батарей состояло несколько разнотипных орудий. 76-мм пушки 34-К стреляли 6,5-килограммовыми снарядами на высоту, согласно техпаспорту, до 9000 метров, хотя фактическая эффективная дальность была не выше 4000–5000 метров. Их аналоги того же калибра времен Первой мировой войны (системы Лендера) палили еще хуже.
На кораблях широчайшее распространение получили так называемые «сорокапятки», то есть 45-мм универсальные пушки. Собственно «универсализм» заключался в том, что из них можно было стрелять как по надводным, наземным, так и по воздушным целям. Фактически это означало, что эффективно стрелять нельзя было ни по тем, ни по другим. 45-мм калибр был слишком большим для стрельбы по целям, летящим на малой высоте, и слишком малым для стрельбы по высоколетящим самолетам. Огонь же по пикирующим машинам в силу низкой скорострельности и малого угла возвышения был крайне затруднен. В то же время для поражения даже небольших кораблей снаряда весом менее 1,5 кг тоже было мало, а для пальбы по моторным лодкам и сторожевым катерам, наоборот, много. Одним словом, флотская «сорокапятка», как и ее сухопутный аналог пушка 53-К, оказалась тупиковой ветвью в развитии советской артиллерии.
В 1939 г. на вооружение Красной Армии, а затем и Красного Флота была принята 37-мм автоматическая зенитная пушка 61-К, созданная на основе германской пушки 3,7 cm Flak 18. Данная артиллерийская система состояла из автомата, автоматического зенитного прицела, станка с механизмами вертикальной и горизонтальной наводки, уравновешивающего механизма и повозки. Автоматика выстрела работала за счет энергии отката при коротком ходе ствола, при этом питание снарядами производилось из металлических обойм емкостью по пять выстрелов каждая, которые вручную устанавливались в приемник артиллеристами. Скорострельность пушки составляла около 60 выстрелов в минуту.
Для управления огнем на пушке 61-К устанавливался прицел АЗП-37-1, который автоматически вырабатывал вертикальные и боковые упреждения и позволял наводить пушку непосредственно на цель. При совмещении наводчиками перекрестий визира прицела с самолетом ствол оказывался направленным в так называемую точку упреждения, в которой цель и выпущенный снаряд должны были встретиться. В качестве боеприпасов использовались оско-лочно-трассирующие снаряды весом 0,7 кг. 37-мм пушка могла вести огонь на высоту до 6500 метров, но в основном использовалась для стрельбы по низколетящим и пикирующим самолетам. В соответствии с предвоенными планами предполагалось поставить на вооружение 9132 пушки 61-К, однако на 1 января 1941 г. промышленность успела произвести лишь 544 единицы. Флотам из этого числа досталось и вовсе несколько десятков. Так что до начала войны 37-мм автоматы успели установить только на крупных кораблях.
Самыми мощными флотскими зенитками были 100-мм орудия Б-34, созданные накануне войны и стрелявшие 15-килограммовыми снарядами на высоту до 10 000 метров. При этом для управления огнем использовались новейшие приборы наведения и лучшая в СССР оптика. Однако установить эти орудия успели лишь на новых легких крейсерах.
В результате среди кораблей Балтийского флота наиболее сильное зенитное вооружение имели легкие крейсера. В частности, на «Кирове» стояли шесть 100-мм зенитных орудий Б-34, пять 37-мм зенитных автоматов 70-К и пять крупнокалиберных пулеметов ДШК. В то же время линейный корабль «Марат» имел 10 устаревших 76-мм орудий и шесть 37-мм автоматов. Лидеры «Минск» и «Ленинград» были защищены с воздуха куда хуже. Так, на последнем для стрельбы по самолетам имелись только две 76-мм пушки 34-К, два 45-мм орудия 21-К и четыре пулемета. На эскадренных миноносцах «проекта 7» стояли по пять зениток: две пушки 34-К и три 21-К, а также четыре пулемета. На ветеранах Балтики, доставшихся от царского флота, то есть эсминцах типа «Новик», с ПВО дело обстояло совсем худо – они располагали только двумя 37-мм автоматами и четырьмя пулеметами. Такой защитой трудно было отпугнуть даже самых неопытных пилотов бомбардировщиков. «Противосамолетное» вооружение остальных кораблей: канонерских лодок, сторожевиков, минных заградителей, тральщиков и т. п. – обычно состояло из одной или двух «сорокапяток» и пары пулеметов, чего было совершенно недостаточно.
Отдельную проблему представляла собой противовоздушная оборона многочисленных военно-морских баз (ВМБ). На Балтике таковых насчитывалось больше десятка: Кронштадт, Ханко,[2] Таллин, Палдиски, Рига, Вентспилс, Лиепая и еще несколько мелких. Количество сил и средств для их ПВО определялось в зависимости от размеров самой базы, ее географического положения, важности и количества обороняемых объектов. Главную базу Балт-флота, которая тогда была в гавани Таллина, прикрывали два зенитно-артиллерийских полка (ЗенАП), Кронштадт и Палдиски – по одному, а остальные защищали отдельные зенитно-артилле-рийские дивизионы (ОЗАД). Всего к июню 1941 г. в составе войск ПВО КБФ насчитывалось 93 зенитных батареи, имевших 370 орудий всех калибров и 327 пулеметов.
Взаимодействие истребительной авиации с зенитками, прикрывавшими военно-морские базы, проработано не было. Малоэффективная система ВНОС приводила к тому, что данные о приближении самолетов противника приходили с большим опозданием. С внедрением же в систему ПВО флота радиолокационных станций можно сказать, забегая несколько вперед, что вообще вышел настоящий казус.
В июле 1941 г. в 6 км от поселка Логи, расположенного рядом с восточным берегом Лужской губы, была установлена первая РЛС, действовавшая в интересах Балтийского флота. В то время о радиолокационной технике и ее возможностях знали немногие. Из-за высокой степени секретности обслуживающий персонал станции не мог рассказывать о ней даже тем, с кем были связаны по работе. Поэтому информация, получаемая от расчета РЛС, первоначально удивляла дежурных на командных пунктах и в штабах. Боевые донесения шли днем и ночью в любую погоду с интервалом в одну-две минуты. Сообщения, конечно, принимали, но не очень-то верили в них, так как они сильно отличались от привычных данных обычных постов ВНОС.
Вот характерный эпизод в изложении старшего оператора станции Г. И. Гельфенштейна: «В один из июльских дней, ведя наблюдение за воздушной обстановкой, я заметил в районе Пскова большую группу немецких самолетов, ориентировочно 15-25машин. Группа двигалась в нашем направлении. Оператор вызвал КП КБФ и начал передавать донесение». Однако в ответ послышались матерная ругань и обвинения в паникерстве, дескать, откуда можно узнать, что делается в районе Пскова.
Когда Гельфенштейн попытался втолковать непонятливым товарищам ситуацию, на другом конце провода попросту бросили трубку. Через некоторое время 22 истребителя-бомбардировщика Bf-110 чинно прошли над позицией РЛС, и вскоре со стороны Лужской губы послышались взрывы бомб. По воспоминаниям Гельфенштейна, самолеты проходили так низко, что один из них зацепил крылом за мачту корабля и плюхнулся в воду.
Далее Гельфенштейн рассказывал: «После налета на РЛСприехала группа старших командиров флота. Начальник станции „Редут“ лейтенант В. А. Гусев ознакомил их с работой техники. Теперь после предупреждения о налете авиации противника и ознакомления морских начальников с новой техникой отношение к донесениям операторов и лично к ним самим резко изменилось в лучшую сторону, с КБФ налаживалось взаимодействие».
Впрочем, и у самих локаторщиков 72-го отдельного батальона ВНОС, к которому относилась эта станция, не все обстояло благополучно. Система передачи информации была инерционной. Время ее прохождения складывалось из минут, необходимых на кодирование, передачу донесения по телефону или по радио, приема его и ручной записи, корректировки и выдачи оповещения по циркулярной радиосети. В лучшем случае с момента обнаружения самолета до получения данных о нем на командных пунктах истребительной авиации и зенитной артиллерии проходило около трех минут.
После этого еще четыре-пять минут требовалось для поднятия в воздух истребителей. В итоге за время, прошедшее с момента обнаружения цели, последняя могла пролететь 60–70 км и полученные данные сильно устаревали. Учитывая же, что истребители ВВС КБФ, как правило, не имели раций, навести их на бомбардировщик после взлета уже было невозможно. Кроме того, число целей также часто оказывалось ошибочным, причем иногда операторы преувеличивали его в десять раз! Все это значительно снижало эффективность работы первых русских радиолокационных станций.
Либава
Самой западной базой Балтийского флота к июню 1941 г. была Либавская военно-морская база под командованием капитана 1-го ранга М. С. Клевенского, располагавшаяся в незамерзающем порту латышского города Лиепая.
До 1917 г., когда вся Прибалтика принадлежала Российской империи, и сам город также назывался Либава. Однако после краха империи латыши в ноябре 1918 г. объявили о своей независимости и быстренько переименовали город на свой манер. В начале лета 1940 г. организованные просоветскими силами массовые акции привели к тому, что 14–15 июня в странах Прибалтики были избраны законодательные органы власти по советскому образцу. Сначала 17 июня Народный сейм Латвии провозгласил в республике Советскую власть, 21 июля было объявлено о создании Латвийской ССР, которая затем 5 августа 1940 г. была включена в состав Советского Союза. Было ли все это оккупацией, как ныне утверждают в прибалтийских странах, или нет, это предмет отдельного разговора.
Как бы там ни было, но вновь созданную в гавани Лиепаи военно-морскую базу Балтфлота назвали Либавской, желая, видимо, подчеркнуть ее принадлежность. В июне 1941 г. в ней базировались отряд торпедных катеров, четыре корабля охраны рейдов, 4-й дивизион катеров НКВД (погранохрана). Кроме того, там же находились 15 подводных лодок, в том числе шесть неисправных, неисправный эсминец «Ленин» и 19 различных транспортов.
Противовоздушную оборону Либавской базы осуществлял так называемый участок ПВО майора С. С. Могилы, в состав которого входили два отдельных артдивизиона. 84-й ОЗАД старшего лейтенанта В. С. Сороки прикрывал гавань, морской завод и военный городок, а 43-й ОЗАД – сам город и аэродром в городке Гробиня, в 7 км восточнее Лиепаи, на котором дислоцировался 148-й ИАП ВВС Прибалтийского военного округа. С командиром последнего имелась устная (!) договоренность о совместных действиях по отражению возможных налетов. Кроме того, на озере Дурбе, в 25 км северо-восточнее Лиепаи, базировались летающие лодки МБР-2 из 49-й ОАЭ ВВС КБФ.
Еще в 23.37 21 июня на Балтийском флоте была объявлена оперативная готовность № 1, однако никто из командиров и матросов не придал этому особого значения. Дело было в том, что именно в эти дни в Либавской базе проходили учения по местной противовоздушной обороне (МПВО) и введенная «готовность» воспринималась всеми как один из их обязательных элементов. Кроме того, одновременно с этим на подводных лодках отрабатывались приемы ликвидации последствий атак самолетов условного противника. Около 01.00 22 июня командир 84-го ОЗАД старший лейтенант Сорока передал по телефону на свои батареи, что возможна провокация со стороны немцев.
В ночном сумраке в небе послышался гул двигателей совсем не условных самолетов, и находившиеся на постах офицеры стали наблюдать за небом. В 03.30 над Либавской базой на высоте 500–600 метров прошли три двухмоторных бомбардировщика. С земли отчетливо видели черные кресты и свастики на фюзеляжах, однако открывать огонь по самолетам, естественно, не стали.
Командир подводной лодки Л-3 П. Д. Грищенко вспоминал: «Даю команду – „воздушная тревога“. Готовим к бою зенитное орудие. Но никто из командиров подводных лодок, памятуя указание комфлота – „огонь не открывать“, не решается взять на себя смелость и нарушить его. Между тем самолеты третий раз пролетают над нами. Где-то в стороне не то взрывы бомб, не то стрельба из орудий. Все телефоны на пирсах заняты. Звоним во все инстанции, но ответ один: ждите указаний. И мы ждали».
Еще в конце февраля – начале марта 1941 г. самолеты Люфтваффе несколько раз грубо нарушали советское воздушное пространство. По словам наркома ВМФ адмирала Н. Ф. Кузнецова они
летали «с поразительной дерзостью», не скрывая, что фотографируют военные объекты. В итоге разгневанный адмирал приказал всем флотам «открывать огонь по нарушителям без всякого предупреждения». В соответствии с этой директивой 17 и 18 марта зенитной артиллерией над Либавской ВМБ были обстреляны два немецких самолета, а летчики ВВС КБФ на истребителях И-153 «Чайка» даже попытались осуществить перехват нарушителей.
Однако пальбу из корабельных зениток пришлось вскоре прекратить. Сталин, узнав об инициативе Кузнецова, сделал ему строгий выговор и приказал отменить распоряжение. А1 апреля Главный морской штаб направил на флоты директиву: «Огня не открывать, а высылать свои истребители для посадки самолетов противника на аэродром».
Между тем на рассвете 22 июня бомб на Либаву никто не сбрасывал, Ju-88A из 3-й группы 1-й бомбардировочной эскадры «Гинден-бург» (III.Gruppe Kampfgeschwader 1 – III./KG1) прошли над морем для атаки «мирно спящего» аэродрома Гробиня. Объект защищала 503-я зенитная батарея. Ее командир старший лейтенант В. Рябухин так же, как и все, имел приказ огня не открывать. Однако, увидев двенадцать Ju-88, которые в четком строю, словно на параде, заходили на аэродром, он по своей инициативе все же приказал стрелять. Но это уже не могло помешать авиаудару.
До 1917 г., когда вся Прибалтика принадлежала Российской империи, и сам город также назывался Либава. Однако после краха империи латыши в ноябре 1918 г. объявили о своей независимости и быстренько переименовали город на свой манер. В начале лета 1940 г. организованные просоветскими силами массовые акции привели к тому, что 14–15 июня в странах Прибалтики были избраны законодательные органы власти по советскому образцу. Сначала 17 июня Народный сейм Латвии провозгласил в республике Советскую власть, 21 июля было объявлено о создании Латвийской ССР, которая затем 5 августа 1940 г. была включена в состав Советского Союза. Было ли все это оккупацией, как ныне утверждают в прибалтийских странах, или нет, это предмет отдельного разговора.
Как бы там ни было, но вновь созданную в гавани Лиепаи военно-морскую базу Балтфлота назвали Либавской, желая, видимо, подчеркнуть ее принадлежность. В июне 1941 г. в ней базировались отряд торпедных катеров, четыре корабля охраны рейдов, 4-й дивизион катеров НКВД (погранохрана). Кроме того, там же находились 15 подводных лодок, в том числе шесть неисправных, неисправный эсминец «Ленин» и 19 различных транспортов.
Противовоздушную оборону Либавской базы осуществлял так называемый участок ПВО майора С. С. Могилы, в состав которого входили два отдельных артдивизиона. 84-й ОЗАД старшего лейтенанта В. С. Сороки прикрывал гавань, морской завод и военный городок, а 43-й ОЗАД – сам город и аэродром в городке Гробиня, в 7 км восточнее Лиепаи, на котором дислоцировался 148-й ИАП ВВС Прибалтийского военного округа. С командиром последнего имелась устная (!) договоренность о совместных действиях по отражению возможных налетов. Кроме того, на озере Дурбе, в 25 км северо-восточнее Лиепаи, базировались летающие лодки МБР-2 из 49-й ОАЭ ВВС КБФ.
Еще в 23.37 21 июня на Балтийском флоте была объявлена оперативная готовность № 1, однако никто из командиров и матросов не придал этому особого значения. Дело было в том, что именно в эти дни в Либавской базе проходили учения по местной противовоздушной обороне (МПВО) и введенная «готовность» воспринималась всеми как один из их обязательных элементов. Кроме того, одновременно с этим на подводных лодках отрабатывались приемы ликвидации последствий атак самолетов условного противника. Около 01.00 22 июня командир 84-го ОЗАД старший лейтенант Сорока передал по телефону на свои батареи, что возможна провокация со стороны немцев.
В ночном сумраке в небе послышался гул двигателей совсем не условных самолетов, и находившиеся на постах офицеры стали наблюдать за небом. В 03.30 над Либавской базой на высоте 500–600 метров прошли три двухмоторных бомбардировщика. С земли отчетливо видели черные кресты и свастики на фюзеляжах, однако открывать огонь по самолетам, естественно, не стали.
Командир подводной лодки Л-3 П. Д. Грищенко вспоминал: «Даю команду – „воздушная тревога“. Готовим к бою зенитное орудие. Но никто из командиров подводных лодок, памятуя указание комфлота – „огонь не открывать“, не решается взять на себя смелость и нарушить его. Между тем самолеты третий раз пролетают над нами. Где-то в стороне не то взрывы бомб, не то стрельба из орудий. Все телефоны на пирсах заняты. Звоним во все инстанции, но ответ один: ждите указаний. И мы ждали».
Еще в конце февраля – начале марта 1941 г. самолеты Люфтваффе несколько раз грубо нарушали советское воздушное пространство. По словам наркома ВМФ адмирала Н. Ф. Кузнецова они
Однако пальбу из корабельных зениток пришлось вскоре прекратить. Сталин, узнав об инициативе Кузнецова, сделал ему строгий выговор и приказал отменить распоряжение. А1 апреля Главный морской штаб направил на флоты директиву: «Огня не открывать, а высылать свои истребители для посадки самолетов противника на аэродром».
Между тем на рассвете 22 июня бомб на Либаву никто не сбрасывал, Ju-88A из 3-й группы 1-й бомбардировочной эскадры «Гинден-бург» (III.Gruppe Kampfgeschwader 1 – III./KG1) прошли над морем для атаки «мирно спящего» аэродрома Гробиня. Объект защищала 503-я зенитная батарея. Ее командир старший лейтенант В. Рябухин так же, как и все, имел приказ огня не открывать. Однако, увидев двенадцать Ju-88, которые в четком строю, словно на параде, заходили на аэродром, он по своей инициативе все же приказал стрелять. Но это уже не могло помешать авиаудару.