Страница:
Смрадозуба как объект копирования Шарби забраковал сразу — слишком крупная мишень, к тому же неповоротливая, да и воняет от этого порождения Свистопляса так, что вся шайка сбежится, как только начнется метаморфоз.
Хотя бы для того, чтобы посмотреть, кто нагадил в чулане.
Злопоух тоже не годится — чересчур невелик, куда девать избыток шарбиунцевой массы? Да и слюны-растворителя после превращения не успеешь накопить, а что толку от сухих питательных трубок: ни напасть, ни подпитаться…
Если бы не так сильно пульсировало в висках, Унц не потратил бы столько времени впустую, рассматривая заведомо проигрышные варианты. Он всё больше и больше склонялся к революционной для высшего примата мысли стать змеёй, но не с большой буквы, как таинственный главарь движения Активного Противодействия, а самым настоящим пресмыкающимся. Например, каменным аспидом, чей взгляд завораживает, а заточенные на треугольник зубы способны перекусить стальную балку с легированными присадками.
То-то повеселится публика, галдящая сейчас за тонкой стенкой, когда вместо облапошенного зиммельцвейггера объявится во всём своём великолепии могучая каменюка!
Да, решено окончательно. Аспид — это отвечает характеру задания. Ипостась змеи выручает питомца Змеи.
Чтобы как можно точнее воспроизвести метаморфоз, фрейзер третьего ранга отрешился от себя, как от человека, и быстро пробежался по оглавлению своей генетической памяти, отыскивая необходимый раздел. Подобным навыком в империи владело всего несколько сот человек, и Шарби Унцу посчастливилось быть внесённым в список так называемых «многоформов». Процедура обращения к оглавлению стала возможной после эпохальных открытий имперских биологов, установивших, что у некоторых кахоутов (будь они высокородными зиммельцвейггерами или простыми гармами — никакого значения не имело!) генетическая память содержит в себе не одну человеческую карту, а целый атлас, в котором представлены геномные карты всех живых существ родной планеты. Многоформы являлись настоящими сокровищницами генофонда. Взять хотя бы такую насущную во многих мирах проблему, как исчезновение отдельных видов животных в результате геологических катаклизмов или межвидовой борьбы. Из своего геномного атласа многоформ всегда мог при желании выделить необходимую генокарту и воспроизвести исчезнувшее с лица планеты животное. Правда, существовало одно «но». После воспроизведения парой многоформов потомства оба не могли вернуть себе человеческую ипостась, а навечно оставались в плену чужих тел. Кроме того, определение многоформов среди обычных особей в популяции даже по меркам империи было весьма дорогостоящей операцией. Латентных особей было, скорее всего, гораздо больше, нежели выявленных многоформов, но отсеять их от обычных пока не было никакой возможности. Другое дело, если подобный индивид поступал на военную службу и не абы куда, а в привилегированную школу лазутчиков. Как, например, Шарби Унц.
Откуда же на Кахоу взялись столь уникальные особи?
Насколько фрейзеру было известно, существовала достаточно невнятная теория, что в одну из прошедших геологических эр организмы с такими аномалиями возникли спонтанно и передавали свою уникальную способность многоформизма по наследству вверх по эволюционной лестнице, поскольку все живые существа на планете Кахоу прошли через совместное барахтанье в прибое Единоутробного Океана, начиная с простейших и заканчивая единственной не тупиковой ветвью эволюции, которая давным-давно покинула не только прогретую животворными лучами звезды Кахоу водичку, насыщенную минеральными солями, но и преодолела путы гравитации родного мира, чтобы расселиться вдоль всего спирального рукава галактики вплоть до пограничной провинции Семизвездья, этого камня преткновения между империей и ее ершистыми соседями.
Но это чистая теория и к практике трансформации её не пристегнёшь. Шарби Унц остановил внутренний курсор на необходимой странице геномного атласа. Ага, вот он, каменный аспид, во всей красе: симпатяга добрых пятнадцати локтей в длину, с устрашающими ядовитыми зубами. Теперь следовало закрепить волевой посыл на необходимом ключе, которым «отпирается» соответствующая цепочка ДНК. Тогда скопированный организм морфологически станет неотличим от биологического образца, взятого в качестве объекта копирования. Потом останется преобразовать клетки организма.
Это займет около часа, а там посмотрим, сколько вонючие гармы продержатся против хищного монстра, наждачную кожу которого не берёт ни свайка, ни дуэльная рапира, ни бандитский тесак. Чтобы остановить каменного аспида, нужен как минимум баллон с горючкой или боевой лазер с интенсивной подкачкой. Но откуда им взяться на окраине империи? Да ещё в торговом городе, а не форпосте Флота.
Эх, только бы не потревожили в ответственный момент! — и фрейзер-многоформ включил умение на полный накал…
Но, увы, — обратиться в аспида ему в этот раз так и не довелось.
Когда он завершил предварительную медитацию, настраивая вегетативную нервную систему в соответствии с таблицей перекодировки примата в пресмыкающееся, и принялся разыгрывать первые аккорды метаморфоза (удлинять клыки с одновременным протачиванием сквозных каналов для последующего впрыскивания яда, наращивать мигательную перепонку на глаза), дверные петли чулана неожиданно заскрипели. На пленника, который даже со связанными конечностями сохранял чувство собственного достоинства, пал бледный квадрат света.
«Ну вот, сейчас задушат или прирежут окончательно», — мелькнула мало утешительная мысль. Будь фрейзер менее сосредоточен на трансформировании собственного организма, он бы пришел к другому, более логичному выводу: если с ним до сих пор не покончили, значит, что-то от него хотят. Но и без того у офицера не дрогнул на бесстрастном лице ни один мускул.
Унц расслабил брюшной пресс, принимая более раскованную позу, нежели та, что способствовала трансформации. Попутно он постарался дать задний ход начатому процессу — совсем не обязательно, чтобы по странному внешнему виду его заподозрили в каких-то необычных приготовлениях.
Что если тот, кто сейчас пялится на него, человек просвещенный, слышавший о граничащих с чудом возможностях флотских лазутчиков, этой элиты империи? Как же, как же: «Куст-шпион в самом центре чужеземного Содружества»… «Как лазутчик стал трупом на некоторое время»… «Победи в себе чужое сознание»… Помнится, в библиотеке школы Флотской Разведки Шарби наткнулся на издания стосезонной давности, пестревшие заголовками в пол-локтя высотой, воспевающие беспримерный подвиг легендарного Зебина Леша. Да, бесподобная была эпопея, начатая на безымянном планетоиде, продолженная в метрополии — сердце вражеской Федерации и завершённая на искусственном спутнике, где впоследствии дипломаты обеих заинтересованных сторон подписали известный меморандум «О разделении наблюдательных полномочий за объектом общего интереса».
Медленно-медленно Шарби Унц растворил мигательную перепонку, потом поднял веки. Ражий малый с облупленной харей, напоминающей бракованное яйцо съедобной черепахи нокду, наклонился над ним и рывком поднял на ноги.
В глубине икроножных мышц Шарби отчаянно закололо. Возможно, из-за начавших изменяться клеток, а, может быть, просто ноги отлежал.
— Ну ты, полегче! — вырвалось у пленника.
— Ух, какие мы нежные, а еще флот! — малый нахлобучил на голову Унца форменку. — Двигай шарнирами!.
— Мог бы по форменке и утюжком пройтись!
— Поговори у меня, так я тебя самого утюжком! А то и вовсе говорилку отчекрыжу, — пригрозил малый хрипло, но без особой злости. Должно быть, орудовать ножиком было для него не в удовольствие, а в силу необходимости.
— Без глупостей, Горлохват, — произнёс другой голос, уже из комнаты, — сначала наш гость должен нам кое-что рассказать.
Слово «гость» подразумевало, что, возможно, удастся вывернуться. В конце концов с флотом не стоит ссориться даже маргиналам!
Тем временем Горлохват с такой силой толкнул Унца в плечо, что офицер мигом оказался чуть ли не в центре ярко освещённой комнаты.
В ней находилось пять гармов: четверо ничем особым не выделялись, а вот один заставил обомлеть— за невысоким столиком, инкрустированным тазовыми костями виброцефала, сидел на диване и иронично улыбался государственный преступник, отъявленный безбожник и попиратель основ официальной имперской космогонии. Да-да, перед Шарби предстал тот самый человек, к которому и направлялся офицер с «Шкеллермэуца». Хотя Тэйтус Пшу вряд ли догадывался, что стал предметом особого интереса Тесного Клубка. Судя по тому, с каким уважением соратники поглядывали на ученого, он явно здесь верховодил.
Ситуация совершенно не соответствовала представлениям Унца. Вместо запуганного человечка перед ним предстал уверенный в себе муж, казалось, не растерявший ни капли достоинства за сезоны вынужденного отлучения от общественной жизни. Словно это не его лишили заслуженного признания, а он объявил бойкот императорской академии.
Да, было отчего прийти в изумление, но изумлялся Шарби Унц не долее четверти секунды — он не смог бы стать кадровым лазутчиком, если б не умел профессионально притворяться. В первую очередь надо выяснить, не подстава ли это? Тэйтуса вполне могли сымитировать таким же способом, каким несколько минут назад фрейзер собирался преобразиться в каменного питона. В таком случае дело происходит не в тайном убежище опального астронома, а на конспиративной квартире подглядки-подслушки. Нет, нас на ментальную копию не купишь! И он с независимым видом произнес:
— Хорошо же вы гостей принимаете.
Тэйтус, если, конечно, это был подлинный Тэйтус, принял подачу с лёту и отправил в ответ кручёный шар:
— А мы вас в гости не приглашали.
— Ну, поскольку я уже здесь, может быть, руки развяжете?
— Горлохват, ты слышал, о чем просит фрейзер третьего ранга, благонравный Шарби Унц? Уважь господина офицера!
Глаза Тэйтуса смеялись, а вот его гостю стало не до смеха.
«Вот вляпался! Точно подглядка-подслушка сработала. Только какая, наша корабельная или местная магистратская? Если местная, то это пустяки, улик против меня никаких, вышел от Арьетты и малость заплутал. А если корабельная, значит, следили за мной от стоянки, да и зачем я в переулок полез, наверное, догадываются…»
— Итак, личность гостя установлена без особых усилий с его стороны, — усмехнулся фрейзер, разминая затекшие руки, — осталось узнать, как имя хозяина?
И получил шар, что называется, прямо в лоб.
— А вот теперь, уважаемый гость, вам ничего другого не остается, как приложить усилия, чтобы самому установить его!
Пришла очередь пойти ва-банк, чем Свистопляс не шутит!
— Ваше лицо, уважаемый, напоминает мне одного типа, чей портрет наклеен на правообличительной доске на фасаде здания магистрата.
Реакция Тэйтуса была самой неожиданной:
— Друзья мои, — сказал он негромко, однако не терпящим возражений тоном, — мне необходимо потолковать с господином фрейзером с глазу на глаз.
И когда, ни слова не говоря, друзья опального астронома, включая душку-Горлохвата, плотно прикрыли за собой дверь, он произнёс условную фразу:
— Если змея кусает себя за хвост, значит, ей больше некого кусать.
— Рад видеть вас в добром здравии, мудрый Тэйтус Пшу!
Он шагнул вперёд и почтительно склонил голову.
Ровно настолько, насколько требовал этикет при общении флотских с почитаемыми гражданскими. Потом выпрямился и пристально поглядел в глубокие как дно колодца чёрные глаза ученого:
— А я уж было засомневался, не многоформ ли передо мной, работающий на тайную канцелярию!
Астроном скривился в гримасе:
— Ох уж эта душка, родная подглядка-подслушка! — процитировал ученый строчки из народного фольклора. — Да, мне не приходится сетовать на её невнимание. Но причем здесь многоформы?
По его недоуменному взгляду было видно, что он и впрямь не понимает.
— Ну, как же, — пожал плечами фрейзер. — Ваше обличие могло быть подделано и тогда мне грозило разоблачение.
— Но зачем же вы искали встречи со мной, подвергая себя риску быть разоблачённым?
— Из некоторых источников, — Шарби Унц многозначительно показал глазами в потолок, — до нас дошли сведения, что тайная канцелярия разослала по региональным отделениям службы подглядки-подслушки срочный приказ до конца текущего сезона выкопать вас хоть из-под земли и доставить в Хрустальный Дворец. И, наверное, вовсе не для того, чтобы дать вам прослушать «Зов предков» в исполнении редчайших крапчатых каракатиц.
Судя по тому, какое выражение приняло лицо Тэйтуса, стало ясно, что он-то как раз не имеет ничего против знаменитого вокализа, но уже через пару секунд он стёр блаженную улыбку с уст:
— Да, вы правы. Что может быть общего между государственным преступником и певчими моллюсками из уникальной коллекции императора? Хотя… — учёный поскрёб ямочку на подбородке: — Вот вы сказали «дошло до нас». До кого это «до нас»?
Хотя Шарби почти не сомневался, что беседует с тем человеком, к которому шёл, он всё-таки решил подстраховаться ещё разок.
— Прежде чем ответить на ваш вопрос, позвольте, в свою очередь, задать вам свой.
— Все-таки продолжаете принимать меня за многоформа? — глаза Тэйтуса превратились в узкие щелочки. — Ну что ж, давайте, господин зиммельцвейг-гер, задавайте свой вопрос!
— Откуда вы знаете моё имя?
— И только-то, — усмехнулся доктор звездознания. — Сами посудите, разве я смог бы столь долго и, главное, успешно скрываться, не будь у меня сторонников в самых разных сферах общества? Ещё утром прискакал мальчишка-на-попрыгунчиках и вручил Горлохвату — он у меня что-то вроде мажордома и телохранителя в одном лице — записку. Вот она.
Он протянул через стол узкий клочок пергамента тонкой выделки:
«Ждите вечером живой гостинец с броненосца. Зовут Шарби Унц. Выслушайте и примите решение»
— А когда уличная охрана сообщила, что появившийся в сумерках на улице офицер в ранге фрейзера озирается, отыскивая незнакомый дом, мне оставалось только связать его с именем из записки.
— Вот уж действительно: связать, да ещё затолкать в чулан. Зачем же было прибегать к таким мерам, коли вам посоветовали меня выслушать?
Ученый не стал увиливать:
— Я не имел права рисковать головами своих сторонников. Магистрат вполне мог пойти на хитрость и подослать переодетого в офицерскую форму фискала, лишь бы вызнать, где я прячусь. Награда за поимку «государственного преступника, безбожного вероотступника, попирателя идеологических основ имперского мировоззрения», — с видимым удовольствием процитировал он, — пришлась бы мэру весьма кстати. Не секрет, что у него на выданье дочь, красой не славящаяся.
— Как же вы, доктор, установили, что перед вами тот, кто нужен? Ведь у меня при себе никаких документов.
— Если честно, — улыбнулся Тэйтус, — то я не был уверен, кто передо мной, но на всякий случай назвал имя из записки. По вашей реакции, благонравный Шарби, стало понятно, что я не ошибся.
— Вы не ошиблись. Теперь можно сказать, кем я послан.
— И все-таки послан, — в уголках глаз Тэйтуса собрались морщинки. Казалось, что он улыбается, но так могла улыбаться мумия из руин Первоначального Конуса. — Честно скажу, глядя на ваше лицо, молодой человек, я всё же надеялся, что к моему дому вас вела жажда постижения истины. Ведь её знаю один я во всем мире. И самое важное, что я готов ею поделиться с любым, кто согласен меня выслушать.
Ученый произнес это без всякого пафоса, и фрейзер вдруг почувствовал, что верит его словам. Как верил Змее, когда тот напутствовал своего питомца во время последней встречи в подземном лабиринте под столичными улицами. Наверху дул вьюжный ветер, а на глубине в шесть десятков локтей было тепло, хоть и сыро. Где-то неподалёку беспрестанно капало и несмолкаемая капель, возможно, и была повинна в том, что на Шарби внезапно накатило безумное желание сдёрнуть звериную маску с предводителя Активного Противодействия. Да так сильно, аж пальцы зачесались. И все потому, что почудилось лазутчику, что некоторые жесты собеседника ему знакомы. Причем, знакомы давно. Не с тех пор, как он был введен в Тесный Клубок, а гораздо раньше. Кто же скрывается под оскаленной мордой краборосомахи? Помнится, больших трудов стоило загнать порыв назад в подсознание. Страшно представить, как отреагировал бы Великий Конспиратор, признайся фрейзер, какое желание его гложет…
Шарби помотал "головой, отгоняя воспоминания полусезонной давности, и столкнулся взглядом с Тэйтусом. Тот иронически склонил голову, дескать, давай-давай, дружок, выкладывай, кто тебя послал, а я послушаю. Он даже доверительно взмахнул раскрытой ладонью, приглашая к продолжению.
И Шарби Унц продолжил.
Но, по-видимому, не совсем так, как того ожидал опальный астроном. Фрейзер приподнял согнутые в локтях руки, сложил кисти лодочкой, надул щеки и выпустил протяжный свистящий звук. Если отвлечься от того факта, что его издал человек, можно было подумать, будто в помещение проникла змея. И не просто змея, а Змея с большой буквы, чьим именем вот уже много сезонов подряд пугали младенцев в колыбелях.
— Вас-с приветс-ствует Тес-сный Клубок, — усиливая эффект, прошипел Шарби.
Кустистые брови астронома взлетели вверх:
— Вот оно что, оказывается, до моей скромной особы снизошли питомцы Змеи.
Он откинулся на спинку дивана:
— И чем же я заслужил подобную честь? Хотя, вероятно… — он нахмурился: — С почтенным Змеёй — правда, тогда у него было иное имя — у меня всегда возникали разночтения по поводу устройства вселенной.
— Как, доктор, вы знакомы с Великим Конспиратором? — не смог удержать соскочивший с кончика языка и повисший в воздухе вопрос фрейзер. В какой-то степени его можно было понять — на памяти Унца никто не мог похвастать не то что знакомством, а даже тем, что видел лицо Змеи. Руководитель Активного Противодействия даже при общении с посвященными всегда скрывался под звериной маской.
Как и следовало ожидать, Пшу проигнорировал вопрос собеседника, лишь прикрыл глаза ладонью и стал бормотать что-то под нос. Тем не менее Шарби кое-что уловил:
— Теперь понятно, зачем я… ютскому выкормышу… Поверил, наконец, недотёпа, а ведь… орал как оглашенный, всё спорил, что двуединства в природе быть не может в силу принципа единоначалия Зла… Хе-хе-хе… как бы не так!
Казалось, Тэйтус полностью погрузился в воспоминания, и они доставляют ему удовольствие. Фрейзер тоже времени даром не терял, пытаясь привести разрозненные факты к общему знаменателю.
Значит, таинственный Змея, истинного облика которого не знал никто из Тесного Клубка, оказывается, знаком с опальным астрономом. Например, про принцип единоначалия Зла глава движения неоднократно упоминал в своих зажигательных речах, когда питомцы собирались на тайные сходки в канализационных коллекторах… Угу, теперь ясно, почему именно Тэйтус Пшу стал той осью, вокруг которой закрутился заговор. Из того, что только что услышал Шарби, вытекало: Змея не всегда побеждал в спорах с оппонентом. Возможно, ему захотелось взять реванш…
— И что же предлагает мне благонравный Шарби Унц от имени Змеи? — раздался голос Тэйтуса.
— В ближайшем окружении императора, — бойко начал представитель Тесного Клубка, — пришли к выводу, что дальнейшее распространение ваших идей подрывает устои общественного сознания. Неортодоксальные космогонические идеи влияют на неокрепшие умы молодого поколения, ибо из-за запрета являются более привлекательными, нежели канонические. Следовательно, необходимо покончить с человеком, который так последовательно проводит их в жизнь, даже будучи объявленным вне закона. Компетентные органы всех провинций Расстояния Меча, Копья и Стрелы получили секретный формуляр, который гласит, что «изъятие автора вредоносного знания желательно произвести без сожаления», что в переводе с официального языка означает ликвидацию на месте. Так что, — подытожил Шарби безжалостно, — в пределах границы империи вам, доктор, оставаться больше нельзя.
— Я не боюсь смерти, ибо истину убить невозможно! — с пафосом произнёс Пшу.
— Но ваша смерть затруднит распространение истины. Вы же не хотите этого?
— Пожалуй, — вынужден был согласиться ученый. — И куда же прикажете бежать? В Союз Синих Солнц? Или просить политического убежища у Содружества? Но как бы я ни относился к этой старой калоше, пачкающей трон, перебегать на сторону врага…
— Вам вовсе не нужно удаляться ни в шаровое скопление, ни на Землю, — убежденно заявил фрейзер. — Неужели вас не влечет туда, куда вы всегда стремились попасть, следуя долгу великого ученого?
Тэйтус прищурился:
— Вы хотите предложить мне…
— Да, — с ещё большей убежденностью подтвердил Шарби, — я хочу предложить вам отправиться в окрестности Молекулярного Экрана, таинственного космического образования, которому вы в ваших трудах присвоили звание универсального компенсатора между двумя антагонистическими мирами: Добром и Злом!
— Браво, молодой человек! — хлопнул в ладоши астроном. — Вижу, что и вы не избежали искушения заглянуть в мои скромные работы. Но на чем я туда отправлюсь? Ведь не на зонтике же св. Ары, поскольку в космосе, насколько мне известно, не существует никаких зонтиков и никаких св. Ар, а есть периодически возвращающаяся в систему Кахоу дискретная комета Ейнгучи-Раленды!
— Отправитесь на эскадренном броненосце «Шкеллермэуц», доктор. Через полсезона нам вменено заменить предыдущий инспекционный корабль, который 'уже ушёл на профилактику в столичный док. Именно поэтому флотоводец привёл нас сюда, на окраину империи, — хочет перед важнейшим рейдом потренировать подчиненных. Нас ожидает полёт в область, принадлежащую Добровольному Содружеству, с которым у империи весьма прохладные отношения, м-да…
— А как я попаду на корабль? Я не пилот, не солдат, и даже за вспомогательный персонал не сойду…
— Вы абсолютно правы, достопочтимый! Но со вчерашнего дня на нашем крейсере появилось вакантное место, специально для вас. Вам подойдет должность ревнителя имперских стандартов?
Тэйтус даже рот разинул от изумления:
— Меня — в ревнители?! Да уж лучше я до самой смерти просижу в подполье… К тому же детали моей внешности подробно изучили даже завсегдатаи ночлежек, каждому хочется получить денежки тайной канцелярии. Как же я пройду проверку корабельного кабинета подглядки и подслушки?
Шарби усмехнулся, чувствуя, что ученый заглотнул наживку
— А вот об этом мы с вами поговорим чуть позднее. Моя сегодняшняя миссия заключалась в том, чтобы заручиться вашим предварительным согласием. Если я гарантирую, что через какое-то время вас не узнает никто, даже родная мать, вы готовы рискнуть?
Ученый задумался.
— Когда я должен дать ответ? — спросил он через минуту.
— Чем быстрее, тем лучше. Судя по всему, я провёл достаточно времени в вашем чулане, а у меня в быстрокате, оставленном на ближайшей стоянке, включён поисковый маячок. Наверное, не стоит объяснять, что произойдёт, если я не вернусь на корабль в срок?
Доктор Пшу размышлял недолго. Чувствовалось, что в нем борются осторожность и желание воочию взглянуть на Молекулярный Экран, известный у самого опасного противника кахоу, Объединенных человечеств Солнечной Федерации, как астрообъект Потустороннее Зеркало.
Победила в этой борьбе, естественно, пытливость ученого. Да иначе и быть не могло.
И Арьетта, надо отдать ей должное, блистательно справилась с главной ролью. Особенно удался ей заключительный монолог, когда героиня Глабша, понимая, что выхода из заколдованного круга, куда она вместе с возлюбленным попала из-за одинаковых генетических карт, предлагает проверенные средства самоубийц: яд и кинжал. Особую пикантность сплетне придавало то, что оба её персонажа: фрейзер третьего ранга и очаровательная Арьетта, подобно героям вышеупомянутой пьески, были наследственными зиммелями, и по законам империи не могли соединить свои судьбы даже временными узами. Несмотря на то, что Генеалогическое Право продолжало считаться одним из незыблемых столпов империи, в высших слоях общества терпимость к подобного рода интрижкам уже не считалась чем-то предосудительным.
Хотя бы для того, чтобы посмотреть, кто нагадил в чулане.
Злопоух тоже не годится — чересчур невелик, куда девать избыток шарбиунцевой массы? Да и слюны-растворителя после превращения не успеешь накопить, а что толку от сухих питательных трубок: ни напасть, ни подпитаться…
Если бы не так сильно пульсировало в висках, Унц не потратил бы столько времени впустую, рассматривая заведомо проигрышные варианты. Он всё больше и больше склонялся к революционной для высшего примата мысли стать змеёй, но не с большой буквы, как таинственный главарь движения Активного Противодействия, а самым настоящим пресмыкающимся. Например, каменным аспидом, чей взгляд завораживает, а заточенные на треугольник зубы способны перекусить стальную балку с легированными присадками.
То-то повеселится публика, галдящая сейчас за тонкой стенкой, когда вместо облапошенного зиммельцвейггера объявится во всём своём великолепии могучая каменюка!
Да, решено окончательно. Аспид — это отвечает характеру задания. Ипостась змеи выручает питомца Змеи.
Чтобы как можно точнее воспроизвести метаморфоз, фрейзер третьего ранга отрешился от себя, как от человека, и быстро пробежался по оглавлению своей генетической памяти, отыскивая необходимый раздел. Подобным навыком в империи владело всего несколько сот человек, и Шарби Унцу посчастливилось быть внесённым в список так называемых «многоформов». Процедура обращения к оглавлению стала возможной после эпохальных открытий имперских биологов, установивших, что у некоторых кахоутов (будь они высокородными зиммельцвейггерами или простыми гармами — никакого значения не имело!) генетическая память содержит в себе не одну человеческую карту, а целый атлас, в котором представлены геномные карты всех живых существ родной планеты. Многоформы являлись настоящими сокровищницами генофонда. Взять хотя бы такую насущную во многих мирах проблему, как исчезновение отдельных видов животных в результате геологических катаклизмов или межвидовой борьбы. Из своего геномного атласа многоформ всегда мог при желании выделить необходимую генокарту и воспроизвести исчезнувшее с лица планеты животное. Правда, существовало одно «но». После воспроизведения парой многоформов потомства оба не могли вернуть себе человеческую ипостась, а навечно оставались в плену чужих тел. Кроме того, определение многоформов среди обычных особей в популяции даже по меркам империи было весьма дорогостоящей операцией. Латентных особей было, скорее всего, гораздо больше, нежели выявленных многоформов, но отсеять их от обычных пока не было никакой возможности. Другое дело, если подобный индивид поступал на военную службу и не абы куда, а в привилегированную школу лазутчиков. Как, например, Шарби Унц.
Откуда же на Кахоу взялись столь уникальные особи?
Насколько фрейзеру было известно, существовала достаточно невнятная теория, что в одну из прошедших геологических эр организмы с такими аномалиями возникли спонтанно и передавали свою уникальную способность многоформизма по наследству вверх по эволюционной лестнице, поскольку все живые существа на планете Кахоу прошли через совместное барахтанье в прибое Единоутробного Океана, начиная с простейших и заканчивая единственной не тупиковой ветвью эволюции, которая давным-давно покинула не только прогретую животворными лучами звезды Кахоу водичку, насыщенную минеральными солями, но и преодолела путы гравитации родного мира, чтобы расселиться вдоль всего спирального рукава галактики вплоть до пограничной провинции Семизвездья, этого камня преткновения между империей и ее ершистыми соседями.
Но это чистая теория и к практике трансформации её не пристегнёшь. Шарби Унц остановил внутренний курсор на необходимой странице геномного атласа. Ага, вот он, каменный аспид, во всей красе: симпатяга добрых пятнадцати локтей в длину, с устрашающими ядовитыми зубами. Теперь следовало закрепить волевой посыл на необходимом ключе, которым «отпирается» соответствующая цепочка ДНК. Тогда скопированный организм морфологически станет неотличим от биологического образца, взятого в качестве объекта копирования. Потом останется преобразовать клетки организма.
Это займет около часа, а там посмотрим, сколько вонючие гармы продержатся против хищного монстра, наждачную кожу которого не берёт ни свайка, ни дуэльная рапира, ни бандитский тесак. Чтобы остановить каменного аспида, нужен как минимум баллон с горючкой или боевой лазер с интенсивной подкачкой. Но откуда им взяться на окраине империи? Да ещё в торговом городе, а не форпосте Флота.
Эх, только бы не потревожили в ответственный момент! — и фрейзер-многоформ включил умение на полный накал…
Но, увы, — обратиться в аспида ему в этот раз так и не довелось.
Когда он завершил предварительную медитацию, настраивая вегетативную нервную систему в соответствии с таблицей перекодировки примата в пресмыкающееся, и принялся разыгрывать первые аккорды метаморфоза (удлинять клыки с одновременным протачиванием сквозных каналов для последующего впрыскивания яда, наращивать мигательную перепонку на глаза), дверные петли чулана неожиданно заскрипели. На пленника, который даже со связанными конечностями сохранял чувство собственного достоинства, пал бледный квадрат света.
«Ну вот, сейчас задушат или прирежут окончательно», — мелькнула мало утешительная мысль. Будь фрейзер менее сосредоточен на трансформировании собственного организма, он бы пришел к другому, более логичному выводу: если с ним до сих пор не покончили, значит, что-то от него хотят. Но и без того у офицера не дрогнул на бесстрастном лице ни один мускул.
Унц расслабил брюшной пресс, принимая более раскованную позу, нежели та, что способствовала трансформации. Попутно он постарался дать задний ход начатому процессу — совсем не обязательно, чтобы по странному внешнему виду его заподозрили в каких-то необычных приготовлениях.
Что если тот, кто сейчас пялится на него, человек просвещенный, слышавший о граничащих с чудом возможностях флотских лазутчиков, этой элиты империи? Как же, как же: «Куст-шпион в самом центре чужеземного Содружества»… «Как лазутчик стал трупом на некоторое время»… «Победи в себе чужое сознание»… Помнится, в библиотеке школы Флотской Разведки Шарби наткнулся на издания стосезонной давности, пестревшие заголовками в пол-локтя высотой, воспевающие беспримерный подвиг легендарного Зебина Леша. Да, бесподобная была эпопея, начатая на безымянном планетоиде, продолженная в метрополии — сердце вражеской Федерации и завершённая на искусственном спутнике, где впоследствии дипломаты обеих заинтересованных сторон подписали известный меморандум «О разделении наблюдательных полномочий за объектом общего интереса».
Медленно-медленно Шарби Унц растворил мигательную перепонку, потом поднял веки. Ражий малый с облупленной харей, напоминающей бракованное яйцо съедобной черепахи нокду, наклонился над ним и рывком поднял на ноги.
В глубине икроножных мышц Шарби отчаянно закололо. Возможно, из-за начавших изменяться клеток, а, может быть, просто ноги отлежал.
— Ну ты, полегче! — вырвалось у пленника.
— Ух, какие мы нежные, а еще флот! — малый нахлобучил на голову Унца форменку. — Двигай шарнирами!.
— Мог бы по форменке и утюжком пройтись!
— Поговори у меня, так я тебя самого утюжком! А то и вовсе говорилку отчекрыжу, — пригрозил малый хрипло, но без особой злости. Должно быть, орудовать ножиком было для него не в удовольствие, а в силу необходимости.
— Без глупостей, Горлохват, — произнёс другой голос, уже из комнаты, — сначала наш гость должен нам кое-что рассказать.
Слово «гость» подразумевало, что, возможно, удастся вывернуться. В конце концов с флотом не стоит ссориться даже маргиналам!
Тем временем Горлохват с такой силой толкнул Унца в плечо, что офицер мигом оказался чуть ли не в центре ярко освещённой комнаты.
В ней находилось пять гармов: четверо ничем особым не выделялись, а вот один заставил обомлеть— за невысоким столиком, инкрустированным тазовыми костями виброцефала, сидел на диване и иронично улыбался государственный преступник, отъявленный безбожник и попиратель основ официальной имперской космогонии. Да-да, перед Шарби предстал тот самый человек, к которому и направлялся офицер с «Шкеллермэуца». Хотя Тэйтус Пшу вряд ли догадывался, что стал предметом особого интереса Тесного Клубка. Судя по тому, с каким уважением соратники поглядывали на ученого, он явно здесь верховодил.
Ситуация совершенно не соответствовала представлениям Унца. Вместо запуганного человечка перед ним предстал уверенный в себе муж, казалось, не растерявший ни капли достоинства за сезоны вынужденного отлучения от общественной жизни. Словно это не его лишили заслуженного признания, а он объявил бойкот императорской академии.
Да, было отчего прийти в изумление, но изумлялся Шарби Унц не долее четверти секунды — он не смог бы стать кадровым лазутчиком, если б не умел профессионально притворяться. В первую очередь надо выяснить, не подстава ли это? Тэйтуса вполне могли сымитировать таким же способом, каким несколько минут назад фрейзер собирался преобразиться в каменного питона. В таком случае дело происходит не в тайном убежище опального астронома, а на конспиративной квартире подглядки-подслушки. Нет, нас на ментальную копию не купишь! И он с независимым видом произнес:
— Хорошо же вы гостей принимаете.
Тэйтус, если, конечно, это был подлинный Тэйтус, принял подачу с лёту и отправил в ответ кручёный шар:
— А мы вас в гости не приглашали.
— Ну, поскольку я уже здесь, может быть, руки развяжете?
— Горлохват, ты слышал, о чем просит фрейзер третьего ранга, благонравный Шарби Унц? Уважь господина офицера!
Глаза Тэйтуса смеялись, а вот его гостю стало не до смеха.
«Вот вляпался! Точно подглядка-подслушка сработала. Только какая, наша корабельная или местная магистратская? Если местная, то это пустяки, улик против меня никаких, вышел от Арьетты и малость заплутал. А если корабельная, значит, следили за мной от стоянки, да и зачем я в переулок полез, наверное, догадываются…»
— Итак, личность гостя установлена без особых усилий с его стороны, — усмехнулся фрейзер, разминая затекшие руки, — осталось узнать, как имя хозяина?
И получил шар, что называется, прямо в лоб.
— А вот теперь, уважаемый гость, вам ничего другого не остается, как приложить усилия, чтобы самому установить его!
Пришла очередь пойти ва-банк, чем Свистопляс не шутит!
— Ваше лицо, уважаемый, напоминает мне одного типа, чей портрет наклеен на правообличительной доске на фасаде здания магистрата.
Реакция Тэйтуса была самой неожиданной:
— Друзья мои, — сказал он негромко, однако не терпящим возражений тоном, — мне необходимо потолковать с господином фрейзером с глазу на глаз.
И когда, ни слова не говоря, друзья опального астронома, включая душку-Горлохвата, плотно прикрыли за собой дверь, он произнёс условную фразу:
— Если змея кусает себя за хвост, значит, ей больше некого кусать.
3
Поскольку фраза соответствовала паролю, который сообщил ему Змея ещё на Кахоу, офицер успокоился:— Рад видеть вас в добром здравии, мудрый Тэйтус Пшу!
Он шагнул вперёд и почтительно склонил голову.
Ровно настолько, насколько требовал этикет при общении флотских с почитаемыми гражданскими. Потом выпрямился и пристально поглядел в глубокие как дно колодца чёрные глаза ученого:
— А я уж было засомневался, не многоформ ли передо мной, работающий на тайную канцелярию!
Астроном скривился в гримасе:
— Ох уж эта душка, родная подглядка-подслушка! — процитировал ученый строчки из народного фольклора. — Да, мне не приходится сетовать на её невнимание. Но причем здесь многоформы?
По его недоуменному взгляду было видно, что он и впрямь не понимает.
— Ну, как же, — пожал плечами фрейзер. — Ваше обличие могло быть подделано и тогда мне грозило разоблачение.
— Но зачем же вы искали встречи со мной, подвергая себя риску быть разоблачённым?
— Из некоторых источников, — Шарби Унц многозначительно показал глазами в потолок, — до нас дошли сведения, что тайная канцелярия разослала по региональным отделениям службы подглядки-подслушки срочный приказ до конца текущего сезона выкопать вас хоть из-под земли и доставить в Хрустальный Дворец. И, наверное, вовсе не для того, чтобы дать вам прослушать «Зов предков» в исполнении редчайших крапчатых каракатиц.
Судя по тому, какое выражение приняло лицо Тэйтуса, стало ясно, что он-то как раз не имеет ничего против знаменитого вокализа, но уже через пару секунд он стёр блаженную улыбку с уст:
— Да, вы правы. Что может быть общего между государственным преступником и певчими моллюсками из уникальной коллекции императора? Хотя… — учёный поскрёб ямочку на подбородке: — Вот вы сказали «дошло до нас». До кого это «до нас»?
Хотя Шарби почти не сомневался, что беседует с тем человеком, к которому шёл, он всё-таки решил подстраховаться ещё разок.
— Прежде чем ответить на ваш вопрос, позвольте, в свою очередь, задать вам свой.
— Все-таки продолжаете принимать меня за многоформа? — глаза Тэйтуса превратились в узкие щелочки. — Ну что ж, давайте, господин зиммельцвейг-гер, задавайте свой вопрос!
— Откуда вы знаете моё имя?
— И только-то, — усмехнулся доктор звездознания. — Сами посудите, разве я смог бы столь долго и, главное, успешно скрываться, не будь у меня сторонников в самых разных сферах общества? Ещё утром прискакал мальчишка-на-попрыгунчиках и вручил Горлохвату — он у меня что-то вроде мажордома и телохранителя в одном лице — записку. Вот она.
Он протянул через стол узкий клочок пергамента тонкой выделки:
«Ждите вечером живой гостинец с броненосца. Зовут Шарби Унц. Выслушайте и примите решение»
— А когда уличная охрана сообщила, что появившийся в сумерках на улице офицер в ранге фрейзера озирается, отыскивая незнакомый дом, мне оставалось только связать его с именем из записки.
— Вот уж действительно: связать, да ещё затолкать в чулан. Зачем же было прибегать к таким мерам, коли вам посоветовали меня выслушать?
Ученый не стал увиливать:
— Я не имел права рисковать головами своих сторонников. Магистрат вполне мог пойти на хитрость и подослать переодетого в офицерскую форму фискала, лишь бы вызнать, где я прячусь. Награда за поимку «государственного преступника, безбожного вероотступника, попирателя идеологических основ имперского мировоззрения», — с видимым удовольствием процитировал он, — пришлась бы мэру весьма кстати. Не секрет, что у него на выданье дочь, красой не славящаяся.
— Как же вы, доктор, установили, что перед вами тот, кто нужен? Ведь у меня при себе никаких документов.
— Если честно, — улыбнулся Тэйтус, — то я не был уверен, кто передо мной, но на всякий случай назвал имя из записки. По вашей реакции, благонравный Шарби, стало понятно, что я не ошибся.
— Вы не ошиблись. Теперь можно сказать, кем я послан.
— И все-таки послан, — в уголках глаз Тэйтуса собрались морщинки. Казалось, что он улыбается, но так могла улыбаться мумия из руин Первоначального Конуса. — Честно скажу, глядя на ваше лицо, молодой человек, я всё же надеялся, что к моему дому вас вела жажда постижения истины. Ведь её знаю один я во всем мире. И самое важное, что я готов ею поделиться с любым, кто согласен меня выслушать.
Ученый произнес это без всякого пафоса, и фрейзер вдруг почувствовал, что верит его словам. Как верил Змее, когда тот напутствовал своего питомца во время последней встречи в подземном лабиринте под столичными улицами. Наверху дул вьюжный ветер, а на глубине в шесть десятков локтей было тепло, хоть и сыро. Где-то неподалёку беспрестанно капало и несмолкаемая капель, возможно, и была повинна в том, что на Шарби внезапно накатило безумное желание сдёрнуть звериную маску с предводителя Активного Противодействия. Да так сильно, аж пальцы зачесались. И все потому, что почудилось лазутчику, что некоторые жесты собеседника ему знакомы. Причем, знакомы давно. Не с тех пор, как он был введен в Тесный Клубок, а гораздо раньше. Кто же скрывается под оскаленной мордой краборосомахи? Помнится, больших трудов стоило загнать порыв назад в подсознание. Страшно представить, как отреагировал бы Великий Конспиратор, признайся фрейзер, какое желание его гложет…
Шарби помотал "головой, отгоняя воспоминания полусезонной давности, и столкнулся взглядом с Тэйтусом. Тот иронически склонил голову, дескать, давай-давай, дружок, выкладывай, кто тебя послал, а я послушаю. Он даже доверительно взмахнул раскрытой ладонью, приглашая к продолжению.
И Шарби Унц продолжил.
Но, по-видимому, не совсем так, как того ожидал опальный астроном. Фрейзер приподнял согнутые в локтях руки, сложил кисти лодочкой, надул щеки и выпустил протяжный свистящий звук. Если отвлечься от того факта, что его издал человек, можно было подумать, будто в помещение проникла змея. И не просто змея, а Змея с большой буквы, чьим именем вот уже много сезонов подряд пугали младенцев в колыбелях.
— Вас-с приветс-ствует Тес-сный Клубок, — усиливая эффект, прошипел Шарби.
Кустистые брови астронома взлетели вверх:
— Вот оно что, оказывается, до моей скромной особы снизошли питомцы Змеи.
Он откинулся на спинку дивана:
— И чем же я заслужил подобную честь? Хотя, вероятно… — он нахмурился: — С почтенным Змеёй — правда, тогда у него было иное имя — у меня всегда возникали разночтения по поводу устройства вселенной.
— Как, доктор, вы знакомы с Великим Конспиратором? — не смог удержать соскочивший с кончика языка и повисший в воздухе вопрос фрейзер. В какой-то степени его можно было понять — на памяти Унца никто не мог похвастать не то что знакомством, а даже тем, что видел лицо Змеи. Руководитель Активного Противодействия даже при общении с посвященными всегда скрывался под звериной маской.
Как и следовало ожидать, Пшу проигнорировал вопрос собеседника, лишь прикрыл глаза ладонью и стал бормотать что-то под нос. Тем не менее Шарби кое-что уловил:
— Теперь понятно, зачем я… ютскому выкормышу… Поверил, наконец, недотёпа, а ведь… орал как оглашенный, всё спорил, что двуединства в природе быть не может в силу принципа единоначалия Зла… Хе-хе-хе… как бы не так!
Казалось, Тэйтус полностью погрузился в воспоминания, и они доставляют ему удовольствие. Фрейзер тоже времени даром не терял, пытаясь привести разрозненные факты к общему знаменателю.
Значит, таинственный Змея, истинного облика которого не знал никто из Тесного Клубка, оказывается, знаком с опальным астрономом. Например, про принцип единоначалия Зла глава движения неоднократно упоминал в своих зажигательных речах, когда питомцы собирались на тайные сходки в канализационных коллекторах… Угу, теперь ясно, почему именно Тэйтус Пшу стал той осью, вокруг которой закрутился заговор. Из того, что только что услышал Шарби, вытекало: Змея не всегда побеждал в спорах с оппонентом. Возможно, ему захотелось взять реванш…
— И что же предлагает мне благонравный Шарби Унц от имени Змеи? — раздался голос Тэйтуса.
— В ближайшем окружении императора, — бойко начал представитель Тесного Клубка, — пришли к выводу, что дальнейшее распространение ваших идей подрывает устои общественного сознания. Неортодоксальные космогонические идеи влияют на неокрепшие умы молодого поколения, ибо из-за запрета являются более привлекательными, нежели канонические. Следовательно, необходимо покончить с человеком, который так последовательно проводит их в жизнь, даже будучи объявленным вне закона. Компетентные органы всех провинций Расстояния Меча, Копья и Стрелы получили секретный формуляр, который гласит, что «изъятие автора вредоносного знания желательно произвести без сожаления», что в переводе с официального языка означает ликвидацию на месте. Так что, — подытожил Шарби безжалостно, — в пределах границы империи вам, доктор, оставаться больше нельзя.
— Я не боюсь смерти, ибо истину убить невозможно! — с пафосом произнёс Пшу.
— Но ваша смерть затруднит распространение истины. Вы же не хотите этого?
— Пожалуй, — вынужден был согласиться ученый. — И куда же прикажете бежать? В Союз Синих Солнц? Или просить политического убежища у Содружества? Но как бы я ни относился к этой старой калоше, пачкающей трон, перебегать на сторону врага…
— Вам вовсе не нужно удаляться ни в шаровое скопление, ни на Землю, — убежденно заявил фрейзер. — Неужели вас не влечет туда, куда вы всегда стремились попасть, следуя долгу великого ученого?
Тэйтус прищурился:
— Вы хотите предложить мне…
— Да, — с ещё большей убежденностью подтвердил Шарби, — я хочу предложить вам отправиться в окрестности Молекулярного Экрана, таинственного космического образования, которому вы в ваших трудах присвоили звание универсального компенсатора между двумя антагонистическими мирами: Добром и Злом!
— Браво, молодой человек! — хлопнул в ладоши астроном. — Вижу, что и вы не избежали искушения заглянуть в мои скромные работы. Но на чем я туда отправлюсь? Ведь не на зонтике же св. Ары, поскольку в космосе, насколько мне известно, не существует никаких зонтиков и никаких св. Ар, а есть периодически возвращающаяся в систему Кахоу дискретная комета Ейнгучи-Раленды!
— Отправитесь на эскадренном броненосце «Шкеллермэуц», доктор. Через полсезона нам вменено заменить предыдущий инспекционный корабль, который 'уже ушёл на профилактику в столичный док. Именно поэтому флотоводец привёл нас сюда, на окраину империи, — хочет перед важнейшим рейдом потренировать подчиненных. Нас ожидает полёт в область, принадлежащую Добровольному Содружеству, с которым у империи весьма прохладные отношения, м-да…
— А как я попаду на корабль? Я не пилот, не солдат, и даже за вспомогательный персонал не сойду…
— Вы абсолютно правы, достопочтимый! Но со вчерашнего дня на нашем крейсере появилось вакантное место, специально для вас. Вам подойдет должность ревнителя имперских стандартов?
Тэйтус даже рот разинул от изумления:
— Меня — в ревнители?! Да уж лучше я до самой смерти просижу в подполье… К тому же детали моей внешности подробно изучили даже завсегдатаи ночлежек, каждому хочется получить денежки тайной канцелярии. Как же я пройду проверку корабельного кабинета подглядки и подслушки?
Шарби усмехнулся, чувствуя, что ученый заглотнул наживку
— А вот об этом мы с вами поговорим чуть позднее. Моя сегодняшняя миссия заключалась в том, чтобы заручиться вашим предварительным согласием. Если я гарантирую, что через какое-то время вас не узнает никто, даже родная мать, вы готовы рискнуть?
Ученый задумался.
— Когда я должен дать ответ? — спросил он через минуту.
— Чем быстрее, тем лучше. Судя по всему, я провёл достаточно времени в вашем чулане, а у меня в быстрокате, оставленном на ближайшей стоянке, включён поисковый маячок. Наверное, не стоит объяснять, что произойдёт, если я не вернусь на корабль в срок?
Доктор Пшу размышлял недолго. Чувствовалось, что в нем борются осторожность и желание воочию взглянуть на Молекулярный Экран, известный у самого опасного противника кахоу, Объединенных человечеств Солнечной Федерации, как астрообъект Потустороннее Зеркало.
Победила в этой борьбе, естественно, пытливость ученого. Да иначе и быть не могло.
4
Чтобы свободно посещать убежище доктора звездознания, Шарби, ещё до первой своей встречи с ним, запустил сплетню, будто бы потерял голову из-за выразительных карих глаз и гибкого стана великолепной Арьетты, очаровательной лицедейки из фарс-театрика, щедро субсидируемого магистратом весь последний сезон. Поговаривали, что до того, как над вольным городом Туцаном повис на суточной орбите эскадренный броненосец, под кружевным одеялом гостеприимной арьеттовой постели побывали чуть ли не все члены городской ратуши. После такой преснятины, как провинциальные горожане, ладный фрейзер со «Шкеллермэуца» выглядел как деликатес на праздничном столе, поэтому не удивительно, что актриса положила на него глаз, едва блестящий офицер в первый свободный от службы вечер появился в зрительном зале на премьерном спектакле «Драма во льдах Табаланьи», принадлежащем перу столичного мэтра Эжеба Цуйри.И Арьетта, надо отдать ей должное, блистательно справилась с главной ролью. Особенно удался ей заключительный монолог, когда героиня Глабша, понимая, что выхода из заколдованного круга, куда она вместе с возлюбленным попала из-за одинаковых генетических карт, предлагает проверенные средства самоубийц: яд и кинжал. Особую пикантность сплетне придавало то, что оба её персонажа: фрейзер третьего ранга и очаровательная Арьетта, подобно героям вышеупомянутой пьески, были наследственными зиммелями, и по законам империи не могли соединить свои судьбы даже временными узами. Несмотря на то, что Генеалогическое Право продолжало считаться одним из незыблемых столпов империи, в высших слоях общества терпимость к подобного рода интрижкам уже не считалась чем-то предосудительным.