Страница:
107.
[98] у Радищева вбирает в себя радикальные выводы "естественного права", становится рассадником того революционного фермента, который впервые ярко проявился у Руссо. Но сейчас, через полтораста лет после выхода в свет "Путешествия" Радищева, когда мы можем себе разрешить право быть прежде всего историками, мы должны признать приведенную характеристику Радищева очень односторонней. Чтобы правильно оценить "Путешествие" Радищева, необходимо ознакомиться с его философскими воззрениями; хотя последние выражены в сочинениях Радищева очень неполно, все же в них в действительности находится ключ к пониманию Радищева вообще (34). 9. Скажем несколько слов о философской эрудиции Радищева. Мы упоминали, что Радищев прилежно слушал Платнера, который популяризировал Лейбница. Действительно, в работах Радищева мы очень часто находим следы влияния Лейбница. Хотя Радищев не разделял основной идеи в метафизике Лейбница (учения о монадах), но из этого вовсе нельзя делать вывода (как это мы находим у Лапшина) (35), что Радищев был мало связан с Лейбницем. Другой исследователь идет еще дальше и утверждает буквально следующее: "нет никаких оснований думать, что Радищев был знаком с сочинениями самого Лейбница" (36). На это можно возразить кратко, что для такого утверждения тоже нет решительно никаких оснований. Было бы. наоборот, очень странно думать, что Радищев, очень внимательно проходивший курсы у лейбницианца Платнера, никогда не интересовался самим Лейбницем. Кстати сказать, как раз за год до приезда Радищева в Лейпциг было впервые напечатано главное сочинение Лейбница по гносеологии (Nouveaux essais). В годы пребывания Радищева в Лейпциге этот труд Лейбница был философской новинкой, - и совершенно невозможно представить себе, чтобы Радищев, который вообще много занимался философией, не изучил этого трактата Лейбница (влияние которого несомненно чувствуется во взглядах Радищева на. познание). Следы изучения "Монадологии" и даже "Теодицеи" могут быть разыскиваемы в разных полемических замечаниях Радищева. Наконец, то, что Радищев хорошо знал Bonnet (37), который, следуя лейбницианцу Robinet, отвергал - --------------------------------------(34) Философии Радищева посвящен специальный этюд Лапшина (Философские взгляды Радищева. Петроград, 1922), - кроме того во всех историях литературно-общественных движений XVIII в. всегда посвящают достаточно места Радищеву. Особенно ценно в этом отношении то. что мы находим у Милюкова, (Очерки по .истории русской культуры. Т. III), Боброва, "Философия в России". Выпуск Ш, Мякотина (в книге "Из истории русского общества"). (35) Лапшин, Ор. cit. Стр. 4. (36) {Милюков}. Ор. cit. Стр. 448. (37) Это признает и Милюков. Ibid. Стр. 451-2. [99] чистый динамизм Лейбница (что мы находим и у Радищева), косвенно подтверждает знакомство Радищева с Лейбницем. Из немецких мыслителей Радищев больше всего пленялся Гердером (38), имя которого не раз встречается в философском трактате Радищева. Но особенно по душе приходились Радищеву французские мыслители. О прямом интересе его к Гельвецию мы знаем из его отрывка, посвященного его другу Ушакову. С Гельвецием Радищев часто полемизирует, но с ним всегда в то же время считается. Французский сенсуализм XVIII-го века в разных его оттенках был хорошо знаком Радищеву, который вообще имел вкус к тем мыслителям, которые признавали полную реальность материального мира. Это одно, конечно, не дает еще права считать Радищева материалистом, как это тщетно стремится доказать Бетяев (39). Занятия естествознанием укрепили в Радищеве реализм (а не материализм), и это как раз и отделяло Радищева от Лейбница (в его метафизике). Упомянем, наконец, что Радищев внимательно изучал некоторые произведения английской философии (Локк, Пристли). 10. Начнем изложение взглядов Радищева с его гносеологических воззрений. Высказывания его о проблеме познания довольно случайны и разбросаны в разных местах, но все они носят печать того синтеза эмпиризма и рационализма, который воодушевляет Лейбница в его "Nouveaux essais". Радищев прежде всего категорически стоит за то, что "опыт есть основание всего естественного познания" (40). В духе французского сенсуализма Радищев замечает: "ты мыслишь органом телесным (мозгом В. 3.); как можешь представить себе что-либо внетелесное?" Но зта чувственная основа знания должна быть восполняема тем, что может привнести разум, - поэтому Радищев различает опыт чувственный от опыта "разумного" (41). Дальше Радищев говорит: "все силы нашего познания не различны в существовании своем, эта сила познания едина и неразделима". В этих мыслях Радищев верен Лейбницу, ему же он следует в признании закона "достаточного основания" (42). Следуя Лейбницу же, Радищев развивает свои мысли о познании внешнего мира: "Вещество само по себе неизвестно человеку" (43), утверждает он совершенно в духе Лейбница. "Внутренняя - --------------------------------------(38) См. интересные сопоставлення у Лапшина. Ibid. Стр. 24 п дальше. (39) Бетяев "Политические и философские взгляды Радищева" (в журнале "Под знаменем Марксизма" за 1938 г. ? 8). (40) Сочинения, т. II, стр. 156 (цитирую по изданию 1907 г., под редакцией В. В. Каллаш, в 2 томах). (41) ibid. Стр. 171. (42) ibid. Стр. 198. (43) ibid. Стр. 182. [100] сущность вещи, утверждает Радищев, нам неизвестна; что есть сила сама по себе, мы не знаем; как действие следует из причины - тоже не знаем" (44). Так же близок Радищев к Лейбницу в учении о законе непрерывности: "мы почитаем доказанным, говорит Радищев, что в природе существует явная постепенность" (45). Этот "закон лестницы", как выразился в одном месте Радищев, есть тот же принцип, который утверждает и Лейбниц. В этих мыслях Радищева о познании он вполне верен Лейбницу, но когда он переходит к самому содержанию знания, он решительно расходится с ним, и прежде всего в вопросе о природе материи. Для Лейбница утверждение, что вещество само по себе непознаваемо, было основанием его спиритуализма в общем учении о бытии и феноменализма в учении о материи (phenomenon bene fundatum). Радищев же категорически стоит за реализм в вопросе о материи, как это мы находим и у французского лейбницианца Robinet (46). Радищев обнаруживает в своем трактате явный вкус к натурфилософии и прекрасное знание современной французской и немецкой литературы по натурфилософии (особенно много считает он себя обязанным Пристли (47). Но ему трудно до конца принимать динамическую теорию материи (как это было у Пристли, следовавшего известному физику Босковичу): "раздробляя свойства вещественности, замечает Радищев, будем беречься, чтобы она не исчезла совсем" (48). И дальше Радищев, твердо исповедуя реальность материи, говорит о "неосновательности мнения о бездейственности вещества": вещество мыслится им (как и у Robinet) {живым}. Конечно, Радищев здесь не полемизирует с окказионализмом, а просто следует Robinet. В учении о человеке Радищев исходит из виталистического единства природы: "человек единоутробный сродственник всему, на земле живущему, пишет он; не только зверю, птице... но и растению, грибу, металлу, камню, земле" (49). - --------------------------------------(44) ibid. Стр. 279. (45) ibid. Стр. 275. (46) Лапшин в своем этюде о Радищеве видит здесь влияние английского философа Пристли (Pristley), которого Радищев действительно знал. Но в реализме Радищева слишком явно выступает то виталистическое понимание материи, которое было как у Bonnet, так и у Robinet. Радищев присваивает, наприм., минералам черты органической жизни (наприм., половые различия!),здесь Радищев явно следует Robinet. См. у Лапшина Ibid. Стр. 8-10. (47) "Пристли путеводительствует нами в сих рассуждениях", пишет с.н. (Соч. т. П. Стр. 205). (48) Ibid. Стр. 203. (49) Ibid. Стр. 149. [101] Перейдем к антропологии Радищева. Он связывают человека со всем миром, но знает и о специфических его особенностях; главная из них, это способность оценки. "Человек есть единое существо на земле, ведающее худое и злое", пишет Радищев (50). И в другом месте он замечает: "особое свойство человека - беспредельная возможность, как совершенствоваться, так и развращаться". Вопреки Руссо, Радищев очень высоко ставит социальные движения в человеке и решительно против изоляции детей от общества (как проповедует Руссо в "Эмиле"). "Человек есть существо сочувствующее и подражающее", пишет Радищев. Естественная социальность является для Радищева основой его морали - и здесь он решительно расходится с французскими моралистами, выводившими социальные движения из "себялюбия". Горячо разделяя идеи "естественного права", Радищев вообще оправдывает все подлинно естественное в человеке. "В человеке... никогда не иссякают права природы.", говорит он. Поэтому для него "совершенное умерщвление страстей - уродливо" (51), "корень страстей благой- они производят в человеке благую тревогу - без них он уснул бы" (52). Защищая право естественных движений души, Радищев горячо протестует против всякого угнетения "естества". Отсюда надо выводить и социально-политический радикализм Радищева. Его знаменитое "Путешествие из Петербурга в Москву" является столько же радикальной критикой социального неравенства, политического и бюрократического самоуправства, - сколько и своеобразной утопией, про диктованной защитой всего естественного в тех, кто социально угнетен. Утопическая установка очень ясно выступает, напри мер, в рассказе о сне, в котором ему привиделось, что он - царь. Рассказав об угодничестве и лжи приближенных к царю, он вводит в рассказ "Истину", которая снимает бельмо с глаз царя и показывает ему страшную правду... В трактате о "Бессмертии" Радищев противоставляет рас суждения противников и защитников индивидуального бессмертия. Личные его симпатии склоняются в сторону положительного решения. В религиозных вопросах Радищев склоняется в сторону того релятивизма, который был характерен для про поведи "естественной религии" в XVII-ом и ХVШ-ом веках (но вовсе не деизма, как часто полагают, путая понятие деизма и доктрины "естественной религии") (53). - --------------------------------------(50) ibid. Стр. 157. (51) Ibid. Стр. 216. (52) Ibid. Стр. 261 (53) См.,наприм. Мякотина в статье о Радищеве в сборнике "Из истории русского общества". [102] 11. Мы закончили изложение философских взглядов Радищева. и можем теперь дать общую характеристику его мировоззрения и указать его место в истории русской философской мысли. Как ни значительна и даже велика роль Радищева в развитии социально-политической мысли в России, было бы очень неверно весь интерес в Радищеву связывать лишь с этой стороной его деятельности. Тяжелая судьба Радищева дает ему, конечно, право на исключительное внимание историков русского национального движения в XVIII-ом веке, - он, бесспорно, является вершиной этого движения, как яркий и горячий представитель радикализма. Секуляризация мысли шла в России XVIII-го века очень быстро и вела к светскому радикализму потомков тех, кто раньше стоял за церковный радикализм. Радищев ярче других, как-то целостнее других опирался на идеи естественного права, которые в XVIII веке срастались с руссоизмом, с критикой современной неправды. Но, конечно, Радищев в этом не одинок - он лишь ярче других выражал новую идеологию, полнее других утверждал примат социальной и моральной темы в построении новой идеологии. Но Радищева надо ставить прежде всего в связь именно с последней задачей - с выработкой свободной, внецерковной, секуляризованной идеологии. Философское обоснование этой идеологии было на очереди - и Радищев первый пробует дать самостоятельное ее обоснование (конечно, опираясь на мыслителей Запада, но по-своему их синтезируя). Развиваясь в границах национализма и гуманизма, Радищев проникнут горячим пафосом свободы и восстановления "естественного" порядка вещей. Радищев, конечно, не эклектик, как его иногда представляют (54), но у него были зачатки собственного синтеза руководящих идей XVIII века: базируясь на Лейбнице в теории познания, Радищев прокладывал дорогу для будущих построений в этой области (Герцен, Пирогов н другие). Но в онтологии Радищев - горячий защитник реализма, и это склоняет его симпатии к французским мыслителям. В Радищеве очень сильна тенденция к смелым, радикальным решениям философских вопросов, но в нем велико и философское раздумье. Весь его трактат о бессмертии свидетельствует о философской добросовестности в постановке таких трудных вопросов, как тема бессмертия... Во всяком случае, чтение философского трактата Радищева убеждает в близости философской зрелости в России и в возможности самостоятельного философского творчества... 12. От этого течения в философском движении в России - --------------------------------------(54) Лапшин (Ор. cit. Стр. 37), тоже приходит к выходу, что у Радищева мы находим "не эклектическую попытку соединить логически несоединимое, но произведение самостоятельной пытливой мысли". [103] XVIII века перейдем к третьему крупному течению, имеющему религиозно-философский характер. И это течение идет по линии секуляризации, - не отделяясь от христианства, оно отделяется и отдаляется от Церкви. Первые проявления свободной религиозно-философской мысли мы находим в замечательном русском ученом М.В.Ломоносове, о котором было верно сказано, что с ним связан "первый русский теоретический опыт объединения принципов науки и религии" (55). Ломоносов был гениальным ученым, различные учения и открытия которого (например, закона о сохранении материи) далеко опередили его время, но не были оценены его современниками. Ломоносов был в то же время и поэт, влюбленный в красоты природы, - что он выразил в ряде замечательных стихотворений. Получив строгое научное образование в Германии, Ломоносов (1711 - 1765) хорошо познакомился с философией у знаменитого Вольфа, но он знал хорошо и сочинения Лейбница (56). Философски Ломоносов ориентировался именно на Лейбница и постоянно защищал мысль, что закон опыта нужно восполнять "философским познанием". Ломоносов хорошо знал Декарта и следовал ему в определении материи; между прочим, однажды он высказал мысль, что "Декарту мы особливо благодарны за то, что он ободрил ученых людей против Аристотеля и прочих философов - в их праве спорить и тем открыл дорогу к вольному философствованию". Для Ломоносова свобода мыс ли н исследования настолько уже "естественна", что он даже не защищает этой свободы, а просто ее осуществляет. Будучи религиозным по своей натуре, Ломоносов отвергает стеснение одной сферы другой и настойчиво проводит идею мира между наукой и религией. "Неверно рассуждает математик, замечает он, если захочет циркулем измерить Божью волю, но неправ и богослов, если он думает, что на Псалтирье можно научиться астрономии или химии". Ломоносову были чужды и даже противны наскоки на религию со стороны французских писателей (57) и, - --------------------------------------(55) Попов. ("Наука и религия в миросозерцании Ломоносова" в сборнике статей, посвященных Ломоносову, под редакцией Сиповского. Петербург, 1911. Стр. 2). (56) Тукалевский в своей статье "Главные черты миросозерцания Ломоносова (Лейбниц и Ломоносов)", в том же сборнике дает не мало материала, чтобы поставить вопрос о непосредственном влиянии Лейбница па Ломоносова, но этот вопрос лишь .намечен им, но не разработан окончательно. (57) Попытка одного новейшего автора (Бурмистенко. "Философские взгляды Ломоносова. "Под знаменем марксизма", 1938 г. ? 9) представить Ломоносова, как противника религии, основана на таких натяжках, что не стоит даже оспаривать аргументацию этого автора. Не менее бездоказательны утверждения нового автора Максимова. (Очерки по истории борьбы за материализм в русском естествознании. Огиз. 194). О Ломоносове. Стр. 31-54. [104] наоборот, он относится с чрезвычайным уважением к тем ученым (например, Ньютону), которые признавали бытие Божие. Известна его формула: "испытание натуры трудно, однако, приятно, полезно, свято". В этом признании "святости" свободного научного исследования и заключается основной тезис секуляризованной мысли: здесь работа мысли сама по себе признается "святой". Это есть принцип "автономии" мысли, как таковой, - вне ее связи с другими силами духа. Религиозный мир Ломоносова тоже очень интересен. В тщательном этюде, написанном на тему "О заимствованиях Ломоносова из Библии" (58), очень ясно показано, что в многочисленных поэтических произведениях Ломоносова на религиозные темы он следует исключительно Ветхому Завету, - у него нигде не встречается новозаветных мотивов. Это, конечно, вовсе не случайно и связано с общей внецерковной установкой даже у религиозных людей XVIII века в России. Любопытно отметить у Ломоносова религиозное отталкивание от ссылок на случайность:
О вы, которые все... Обыкли случаю приписывать слепому, Уверьтесь... Что Промысел Вышнего господствует во всем.
Вообще у Ломоносова есть склонность к идее "предустановленной гармонии" (59). Природа для него полна жизни - и здесь Ломоносов всецело примыкает к Лейбницу. Очень ярко и сильно выражает Ломоносов свое эстетическое любование природой - оно неотделимо для него и от научного исследования, и от религиозного размышления. Из всех естественных наук больше всего любя химию, Ломоносов ценил ее за то, что она "открывает завесу внутреннейшего святилища натуры". Здесь Ломоносов предвосхищает философское понимание химии у другого, более позднего русского гениального химика - Д. И. Менделеева. В лице Ломоносова, мы имеем дело с новой для русских людей религиозно-философской позицией, в которой свобода мысли не мешает искреннему религиозному чувству, - но уже по существу внецерковному. Несколько иной является позиция тех рус ских религиозных людей, которые искали удовлетворения своих исканий в масонстве, которое в ХVШ-ом веке с необы чайной силой захватило большие круги русского общества. 13. Русское масонство XVIII-го и начала ХIХ-го веков сыграло громадную роль в духовной мобилизации творческих сил - --------------------------------------(58) См. статью Дароватской (статья в сборнике под редакцией Сиповского). (59) См. в статье Тукалевского. Ibid. Стр. 29. [105] России. С одной стороны, оно привлекало к себе людей, искавших противовеса атеистическим течениям XVIII-го века, и было в этом смысле выражением религиозных запросов русских людей этого времени. С другой стороны, масонство, увлекая своим идеализмом и благородными мечтами о служении человечеству, само было явлением внецерковной религиозности, свободной от всякого церковного авторитета. С одной стороны, масонство уводило от "вольтерианства", а с другой стороны, - от Церкви; именно поэтому масонство на Руси служило основному процессу секуляризации, происходившему в XVIII веке в России. Захватывая значительные слои русского общества, масонство несомненно подымало творческие движения в душе, было школой гуманизма, но в то же время пробуждало и умственные интересы. Давая простор вольным исканиям духа, масонство освобождало от поверхностного и пошлого русского вольтерианства. Гуманизм, питавшийся от масонства, нам уже знаком по фигуре Н. И. Новикова. В основе этого гуманизма лежала реакция против одностороннего интеллектуализма эпохи. Любимой формулой здесь была мысль, что "просвещение без нравственного идеала несет в себе отраву". Здесь, конечно, есть близость к проповеди Руссо, к воспеванию чувств, - но есть отзвуки и того течения в Западной Европе, которое было связано с английскими моралистами, с формированием "эстетического человека" (особенно в Англии и Германии) (60), т.е. со всем, что предваряло появление романтизма в Европе. Но здесь, конечно, влияли и различные оккультные течения, поднявшие голову как раз в разгар европейского просвещения (61). В русском гуманизме, связанном с масонством, существенную роль играли мотивы чисто моральные. В этом отношении гуманизм XVIII-го века находится в теснейшей связи с моральным патетизмом русской публицистики ХIХ-го века. Но в русском масонстве для нас сейчас важнее остановиться на других его сторонах - на его религиозно-философских и натурфилософских интересах. И то и другое имело чрезвычайное значение в подготовке к философскому творчеству в XIX-ом веке. Обращаясь к религиозно-философским течениям в масонстве, отметим, что масонство распространяется у нас с середины XYIII-го века - в царствование Елизаветы. Русское высшее общество к этому времени уже окончательно отошло от родной старины. Кое-кто увлекался дешевым "вольтеризмом", как вы ражался Болтин, кое-кто уходил в националистические интересы. - --------------------------------------(60) См, интересную книгу Obernauer. Der aesthetische Mensch. (61) См. большую и ценную работу Viatte. Les sources occultes du romantisrne. [106] в чистый гуманизм, изредка - в научные занятия (особенно русской историей). Но были люди и иного склада, которые имели духовные запросы и болезненно переживали пустоту, создавшуюся с отходом от церковного сознания. Успехи масонства в русском обществе показали, что таких людей было очень много: масонство открывало им путь к сосредоточенной духовной жизни, к серьезному и подлинному идеализму и даже к религиозной жизни (вне Церкви, однако). Среди русских масонов попадались настоящие праведники (самым замечательным из них был С. И. Гамалея), было среди них много искренних и глубоких идеалистов. Русские масоны были, конечно, "западниками", они ждали откровений и наставлений от западных "братьев", вот отчего очень много трудов положили русские масоны на то, чтобы приобщить русских людей к огромной религиозно-философской литературе Запада. В переводческой и оригинальной масонской литературе (62) довольно явственно выступает основная религиозно-философская тема - учение о сокровенной жизни в человеке, о сокровенном смысле жизни вообще. Здесь теоретический и практический интерес сливались воедино; особую привлекательность этой мистической метафизике придавала ее независимость от официальной церковной доктрины, а в то же время явное превосходство, в сравнении с ходячими научно-философскими учениями эпохи. "Эзотеричность" этой мистической антропологии и метафизики, ее доступность не сразу, а лишь по ступеням "посвящения", конечно, импонировала не менее, чем уверенность масонских учений в том, что истина сохранилась именно в их преданиях, а не в церковной доктрине. Для русского общества учения, которые открывались в масонстве, представлялись проявлением именно современности - все более глубоком течении. Легендарные рассказы о храме Соломона, символические прикрасы в книгах, в церемониях импонировали вовсе не тем, что их считали идущими от древности, а тем, что за ними стояли современные люди, часто с печатью таинственности и силы. Масонство тоже, как и вся секуляризованная культура, верило в "золотой век впереди", в прогресс, призывало к творчеству, к "филантропии". В русском масонстве формировались все основные черты будущей "передовой" интеллигенции - и на первом месте здесь стоял примат морали и сознание долга служить обществу, - --------------------------------------(62) См. ее обзор в работах Пыпина. "Масонство XVIII в.", 1916. Сборник статей "Масонство в его прошлом и настоящем", т. I и II (под редакцией Сидорова и Мельгунова), 1916. Г. В. Вернадский. "Русское масонство в царствование Екатерины II", 1917. Барсков. "Переписка масонов XVIII в."1915, Боголюбов. "Новиков и его время" 1916. [107] вообще практический идеализм. Это был путь идейной жизни и действенного служения идеалу. Наука, вопросы мировоззрения и "внутренняя" религиозная жизнь (т.е. свободная ют следования Церкви) - все это соединилось вместе, создавало свой особый стиль жизни и мысли. Для значительной части масонов была очень привлекательна и ценна надежда на проникновение в "эзотерическую" сторону христианства, которую им заслоняла "внешняя" Церковь. На этом пути масонство призывало к единству веры и знания - разум без веры не в состоянии познать таинственную сторону бытия, а вера без разума впадает в суеверие.
[98] у Радищева вбирает в себя радикальные выводы "естественного права", становится рассадником того революционного фермента, который впервые ярко проявился у Руссо. Но сейчас, через полтораста лет после выхода в свет "Путешествия" Радищева, когда мы можем себе разрешить право быть прежде всего историками, мы должны признать приведенную характеристику Радищева очень односторонней. Чтобы правильно оценить "Путешествие" Радищева, необходимо ознакомиться с его философскими воззрениями; хотя последние выражены в сочинениях Радищева очень неполно, все же в них в действительности находится ключ к пониманию Радищева вообще (34). 9. Скажем несколько слов о философской эрудиции Радищева. Мы упоминали, что Радищев прилежно слушал Платнера, который популяризировал Лейбница. Действительно, в работах Радищева мы очень часто находим следы влияния Лейбница. Хотя Радищев не разделял основной идеи в метафизике Лейбница (учения о монадах), но из этого вовсе нельзя делать вывода (как это мы находим у Лапшина) (35), что Радищев был мало связан с Лейбницем. Другой исследователь идет еще дальше и утверждает буквально следующее: "нет никаких оснований думать, что Радищев был знаком с сочинениями самого Лейбница" (36). На это можно возразить кратко, что для такого утверждения тоже нет решительно никаких оснований. Было бы. наоборот, очень странно думать, что Радищев, очень внимательно проходивший курсы у лейбницианца Платнера, никогда не интересовался самим Лейбницем. Кстати сказать, как раз за год до приезда Радищева в Лейпциг было впервые напечатано главное сочинение Лейбница по гносеологии (Nouveaux essais). В годы пребывания Радищева в Лейпциге этот труд Лейбница был философской новинкой, - и совершенно невозможно представить себе, чтобы Радищев, который вообще много занимался философией, не изучил этого трактата Лейбница (влияние которого несомненно чувствуется во взглядах Радищева на. познание). Следы изучения "Монадологии" и даже "Теодицеи" могут быть разыскиваемы в разных полемических замечаниях Радищева. Наконец, то, что Радищев хорошо знал Bonnet (37), который, следуя лейбницианцу Robinet, отвергал - --------------------------------------(34) Философии Радищева посвящен специальный этюд Лапшина (Философские взгляды Радищева. Петроград, 1922), - кроме того во всех историях литературно-общественных движений XVIII в. всегда посвящают достаточно места Радищеву. Особенно ценно в этом отношении то. что мы находим у Милюкова, (Очерки по .истории русской культуры. Т. III), Боброва, "Философия в России". Выпуск Ш, Мякотина (в книге "Из истории русского общества"). (35) Лапшин, Ор. cit. Стр. 4. (36) {Милюков}. Ор. cit. Стр. 448. (37) Это признает и Милюков. Ibid. Стр. 451-2. [99] чистый динамизм Лейбница (что мы находим и у Радищева), косвенно подтверждает знакомство Радищева с Лейбницем. Из немецких мыслителей Радищев больше всего пленялся Гердером (38), имя которого не раз встречается в философском трактате Радищева. Но особенно по душе приходились Радищеву французские мыслители. О прямом интересе его к Гельвецию мы знаем из его отрывка, посвященного его другу Ушакову. С Гельвецием Радищев часто полемизирует, но с ним всегда в то же время считается. Французский сенсуализм XVIII-го века в разных его оттенках был хорошо знаком Радищеву, который вообще имел вкус к тем мыслителям, которые признавали полную реальность материального мира. Это одно, конечно, не дает еще права считать Радищева материалистом, как это тщетно стремится доказать Бетяев (39). Занятия естествознанием укрепили в Радищеве реализм (а не материализм), и это как раз и отделяло Радищева от Лейбница (в его метафизике). Упомянем, наконец, что Радищев внимательно изучал некоторые произведения английской философии (Локк, Пристли). 10. Начнем изложение взглядов Радищева с его гносеологических воззрений. Высказывания его о проблеме познания довольно случайны и разбросаны в разных местах, но все они носят печать того синтеза эмпиризма и рационализма, который воодушевляет Лейбница в его "Nouveaux essais". Радищев прежде всего категорически стоит за то, что "опыт есть основание всего естественного познания" (40). В духе французского сенсуализма Радищев замечает: "ты мыслишь органом телесным (мозгом В. 3.); как можешь представить себе что-либо внетелесное?" Но зта чувственная основа знания должна быть восполняема тем, что может привнести разум, - поэтому Радищев различает опыт чувственный от опыта "разумного" (41). Дальше Радищев говорит: "все силы нашего познания не различны в существовании своем, эта сила познания едина и неразделима". В этих мыслях Радищев верен Лейбницу, ему же он следует в признании закона "достаточного основания" (42). Следуя Лейбницу же, Радищев развивает свои мысли о познании внешнего мира: "Вещество само по себе неизвестно человеку" (43), утверждает он совершенно в духе Лейбница. "Внутренняя - --------------------------------------(38) См. интересные сопоставлення у Лапшина. Ibid. Стр. 24 п дальше. (39) Бетяев "Политические и философские взгляды Радищева" (в журнале "Под знаменем Марксизма" за 1938 г. ? 8). (40) Сочинения, т. II, стр. 156 (цитирую по изданию 1907 г., под редакцией В. В. Каллаш, в 2 томах). (41) ibid. Стр. 171. (42) ibid. Стр. 198. (43) ibid. Стр. 182. [100] сущность вещи, утверждает Радищев, нам неизвестна; что есть сила сама по себе, мы не знаем; как действие следует из причины - тоже не знаем" (44). Так же близок Радищев к Лейбницу в учении о законе непрерывности: "мы почитаем доказанным, говорит Радищев, что в природе существует явная постепенность" (45). Этот "закон лестницы", как выразился в одном месте Радищев, есть тот же принцип, который утверждает и Лейбниц. В этих мыслях Радищева о познании он вполне верен Лейбницу, но когда он переходит к самому содержанию знания, он решительно расходится с ним, и прежде всего в вопросе о природе материи. Для Лейбница утверждение, что вещество само по себе непознаваемо, было основанием его спиритуализма в общем учении о бытии и феноменализма в учении о материи (phenomenon bene fundatum). Радищев же категорически стоит за реализм в вопросе о материи, как это мы находим и у французского лейбницианца Robinet (46). Радищев обнаруживает в своем трактате явный вкус к натурфилософии и прекрасное знание современной французской и немецкой литературы по натурфилософии (особенно много считает он себя обязанным Пристли (47). Но ему трудно до конца принимать динамическую теорию материи (как это было у Пристли, следовавшего известному физику Босковичу): "раздробляя свойства вещественности, замечает Радищев, будем беречься, чтобы она не исчезла совсем" (48). И дальше Радищев, твердо исповедуя реальность материи, говорит о "неосновательности мнения о бездейственности вещества": вещество мыслится им (как и у Robinet) {живым}. Конечно, Радищев здесь не полемизирует с окказионализмом, а просто следует Robinet. В учении о человеке Радищев исходит из виталистического единства природы: "человек единоутробный сродственник всему, на земле живущему, пишет он; не только зверю, птице... но и растению, грибу, металлу, камню, земле" (49). - --------------------------------------(44) ibid. Стр. 279. (45) ibid. Стр. 275. (46) Лапшин в своем этюде о Радищеве видит здесь влияние английского философа Пристли (Pristley), которого Радищев действительно знал. Но в реализме Радищева слишком явно выступает то виталистическое понимание материи, которое было как у Bonnet, так и у Robinet. Радищев присваивает, наприм., минералам черты органической жизни (наприм., половые различия!),здесь Радищев явно следует Robinet. См. у Лапшина Ibid. Стр. 8-10. (47) "Пристли путеводительствует нами в сих рассуждениях", пишет с.н. (Соч. т. П. Стр. 205). (48) Ibid. Стр. 203. (49) Ibid. Стр. 149. [101] Перейдем к антропологии Радищева. Он связывают человека со всем миром, но знает и о специфических его особенностях; главная из них, это способность оценки. "Человек есть единое существо на земле, ведающее худое и злое", пишет Радищев (50). И в другом месте он замечает: "особое свойство человека - беспредельная возможность, как совершенствоваться, так и развращаться". Вопреки Руссо, Радищев очень высоко ставит социальные движения в человеке и решительно против изоляции детей от общества (как проповедует Руссо в "Эмиле"). "Человек есть существо сочувствующее и подражающее", пишет Радищев. Естественная социальность является для Радищева основой его морали - и здесь он решительно расходится с французскими моралистами, выводившими социальные движения из "себялюбия". Горячо разделяя идеи "естественного права", Радищев вообще оправдывает все подлинно естественное в человеке. "В человеке... никогда не иссякают права природы.", говорит он. Поэтому для него "совершенное умерщвление страстей - уродливо" (51), "корень страстей благой- они производят в человеке благую тревогу - без них он уснул бы" (52). Защищая право естественных движений души, Радищев горячо протестует против всякого угнетения "естества". Отсюда надо выводить и социально-политический радикализм Радищева. Его знаменитое "Путешествие из Петербурга в Москву" является столько же радикальной критикой социального неравенства, политического и бюрократического самоуправства, - сколько и своеобразной утопией, про диктованной защитой всего естественного в тех, кто социально угнетен. Утопическая установка очень ясно выступает, напри мер, в рассказе о сне, в котором ему привиделось, что он - царь. Рассказав об угодничестве и лжи приближенных к царю, он вводит в рассказ "Истину", которая снимает бельмо с глаз царя и показывает ему страшную правду... В трактате о "Бессмертии" Радищев противоставляет рас суждения противников и защитников индивидуального бессмертия. Личные его симпатии склоняются в сторону положительного решения. В религиозных вопросах Радищев склоняется в сторону того релятивизма, который был характерен для про поведи "естественной религии" в XVII-ом и ХVШ-ом веках (но вовсе не деизма, как часто полагают, путая понятие деизма и доктрины "естественной религии") (53). - --------------------------------------(50) ibid. Стр. 157. (51) Ibid. Стр. 216. (52) Ibid. Стр. 261 (53) См.,наприм. Мякотина в статье о Радищеве в сборнике "Из истории русского общества". [102] 11. Мы закончили изложение философских взглядов Радищева. и можем теперь дать общую характеристику его мировоззрения и указать его место в истории русской философской мысли. Как ни значительна и даже велика роль Радищева в развитии социально-политической мысли в России, было бы очень неверно весь интерес в Радищеву связывать лишь с этой стороной его деятельности. Тяжелая судьба Радищева дает ему, конечно, право на исключительное внимание историков русского национального движения в XVIII-ом веке, - он, бесспорно, является вершиной этого движения, как яркий и горячий представитель радикализма. Секуляризация мысли шла в России XVIII-го века очень быстро и вела к светскому радикализму потомков тех, кто раньше стоял за церковный радикализм. Радищев ярче других, как-то целостнее других опирался на идеи естественного права, которые в XVIII веке срастались с руссоизмом, с критикой современной неправды. Но, конечно, Радищев в этом не одинок - он лишь ярче других выражал новую идеологию, полнее других утверждал примат социальной и моральной темы в построении новой идеологии. Но Радищева надо ставить прежде всего в связь именно с последней задачей - с выработкой свободной, внецерковной, секуляризованной идеологии. Философское обоснование этой идеологии было на очереди - и Радищев первый пробует дать самостоятельное ее обоснование (конечно, опираясь на мыслителей Запада, но по-своему их синтезируя). Развиваясь в границах национализма и гуманизма, Радищев проникнут горячим пафосом свободы и восстановления "естественного" порядка вещей. Радищев, конечно, не эклектик, как его иногда представляют (54), но у него были зачатки собственного синтеза руководящих идей XVIII века: базируясь на Лейбнице в теории познания, Радищев прокладывал дорогу для будущих построений в этой области (Герцен, Пирогов н другие). Но в онтологии Радищев - горячий защитник реализма, и это склоняет его симпатии к французским мыслителям. В Радищеве очень сильна тенденция к смелым, радикальным решениям философских вопросов, но в нем велико и философское раздумье. Весь его трактат о бессмертии свидетельствует о философской добросовестности в постановке таких трудных вопросов, как тема бессмертия... Во всяком случае, чтение философского трактата Радищева убеждает в близости философской зрелости в России и в возможности самостоятельного философского творчества... 12. От этого течения в философском движении в России - --------------------------------------(54) Лапшин (Ор. cit. Стр. 37), тоже приходит к выходу, что у Радищева мы находим "не эклектическую попытку соединить логически несоединимое, но произведение самостоятельной пытливой мысли". [103] XVIII века перейдем к третьему крупному течению, имеющему религиозно-философский характер. И это течение идет по линии секуляризации, - не отделяясь от христианства, оно отделяется и отдаляется от Церкви. Первые проявления свободной религиозно-философской мысли мы находим в замечательном русском ученом М.В.Ломоносове, о котором было верно сказано, что с ним связан "первый русский теоретический опыт объединения принципов науки и религии" (55). Ломоносов был гениальным ученым, различные учения и открытия которого (например, закона о сохранении материи) далеко опередили его время, но не были оценены его современниками. Ломоносов был в то же время и поэт, влюбленный в красоты природы, - что он выразил в ряде замечательных стихотворений. Получив строгое научное образование в Германии, Ломоносов (1711 - 1765) хорошо познакомился с философией у знаменитого Вольфа, но он знал хорошо и сочинения Лейбница (56). Философски Ломоносов ориентировался именно на Лейбница и постоянно защищал мысль, что закон опыта нужно восполнять "философским познанием". Ломоносов хорошо знал Декарта и следовал ему в определении материи; между прочим, однажды он высказал мысль, что "Декарту мы особливо благодарны за то, что он ободрил ученых людей против Аристотеля и прочих философов - в их праве спорить и тем открыл дорогу к вольному философствованию". Для Ломоносова свобода мыс ли н исследования настолько уже "естественна", что он даже не защищает этой свободы, а просто ее осуществляет. Будучи религиозным по своей натуре, Ломоносов отвергает стеснение одной сферы другой и настойчиво проводит идею мира между наукой и религией. "Неверно рассуждает математик, замечает он, если захочет циркулем измерить Божью волю, но неправ и богослов, если он думает, что на Псалтирье можно научиться астрономии или химии". Ломоносову были чужды и даже противны наскоки на религию со стороны французских писателей (57) и, - --------------------------------------(55) Попов. ("Наука и религия в миросозерцании Ломоносова" в сборнике статей, посвященных Ломоносову, под редакцией Сиповского. Петербург, 1911. Стр. 2). (56) Тукалевский в своей статье "Главные черты миросозерцания Ломоносова (Лейбниц и Ломоносов)", в том же сборнике дает не мало материала, чтобы поставить вопрос о непосредственном влиянии Лейбница па Ломоносова, но этот вопрос лишь .намечен им, но не разработан окончательно. (57) Попытка одного новейшего автора (Бурмистенко. "Философские взгляды Ломоносова. "Под знаменем марксизма", 1938 г. ? 9) представить Ломоносова, как противника религии, основана на таких натяжках, что не стоит даже оспаривать аргументацию этого автора. Не менее бездоказательны утверждения нового автора Максимова. (Очерки по истории борьбы за материализм в русском естествознании. Огиз. 194). О Ломоносове. Стр. 31-54. [104] наоборот, он относится с чрезвычайным уважением к тем ученым (например, Ньютону), которые признавали бытие Божие. Известна его формула: "испытание натуры трудно, однако, приятно, полезно, свято". В этом признании "святости" свободного научного исследования и заключается основной тезис секуляризованной мысли: здесь работа мысли сама по себе признается "святой". Это есть принцип "автономии" мысли, как таковой, - вне ее связи с другими силами духа. Религиозный мир Ломоносова тоже очень интересен. В тщательном этюде, написанном на тему "О заимствованиях Ломоносова из Библии" (58), очень ясно показано, что в многочисленных поэтических произведениях Ломоносова на религиозные темы он следует исключительно Ветхому Завету, - у него нигде не встречается новозаветных мотивов. Это, конечно, вовсе не случайно и связано с общей внецерковной установкой даже у религиозных людей XVIII века в России. Любопытно отметить у Ломоносова религиозное отталкивание от ссылок на случайность:
О вы, которые все... Обыкли случаю приписывать слепому, Уверьтесь... Что Промысел Вышнего господствует во всем.
Вообще у Ломоносова есть склонность к идее "предустановленной гармонии" (59). Природа для него полна жизни - и здесь Ломоносов всецело примыкает к Лейбницу. Очень ярко и сильно выражает Ломоносов свое эстетическое любование природой - оно неотделимо для него и от научного исследования, и от религиозного размышления. Из всех естественных наук больше всего любя химию, Ломоносов ценил ее за то, что она "открывает завесу внутреннейшего святилища натуры". Здесь Ломоносов предвосхищает философское понимание химии у другого, более позднего русского гениального химика - Д. И. Менделеева. В лице Ломоносова, мы имеем дело с новой для русских людей религиозно-философской позицией, в которой свобода мысли не мешает искреннему религиозному чувству, - но уже по существу внецерковному. Несколько иной является позиция тех рус ских религиозных людей, которые искали удовлетворения своих исканий в масонстве, которое в ХVШ-ом веке с необы чайной силой захватило большие круги русского общества. 13. Русское масонство XVIII-го и начала ХIХ-го веков сыграло громадную роль в духовной мобилизации творческих сил - --------------------------------------(58) См. статью Дароватской (статья в сборнике под редакцией Сиповского). (59) См. в статье Тукалевского. Ibid. Стр. 29. [105] России. С одной стороны, оно привлекало к себе людей, искавших противовеса атеистическим течениям XVIII-го века, и было в этом смысле выражением религиозных запросов русских людей этого времени. С другой стороны, масонство, увлекая своим идеализмом и благородными мечтами о служении человечеству, само было явлением внецерковной религиозности, свободной от всякого церковного авторитета. С одной стороны, масонство уводило от "вольтерианства", а с другой стороны, - от Церкви; именно поэтому масонство на Руси служило основному процессу секуляризации, происходившему в XVIII веке в России. Захватывая значительные слои русского общества, масонство несомненно подымало творческие движения в душе, было школой гуманизма, но в то же время пробуждало и умственные интересы. Давая простор вольным исканиям духа, масонство освобождало от поверхностного и пошлого русского вольтерианства. Гуманизм, питавшийся от масонства, нам уже знаком по фигуре Н. И. Новикова. В основе этого гуманизма лежала реакция против одностороннего интеллектуализма эпохи. Любимой формулой здесь была мысль, что "просвещение без нравственного идеала несет в себе отраву". Здесь, конечно, есть близость к проповеди Руссо, к воспеванию чувств, - но есть отзвуки и того течения в Западной Европе, которое было связано с английскими моралистами, с формированием "эстетического человека" (особенно в Англии и Германии) (60), т.е. со всем, что предваряло появление романтизма в Европе. Но здесь, конечно, влияли и различные оккультные течения, поднявшие голову как раз в разгар европейского просвещения (61). В русском гуманизме, связанном с масонством, существенную роль играли мотивы чисто моральные. В этом отношении гуманизм XVIII-го века находится в теснейшей связи с моральным патетизмом русской публицистики ХIХ-го века. Но в русском масонстве для нас сейчас важнее остановиться на других его сторонах - на его религиозно-философских и натурфилософских интересах. И то и другое имело чрезвычайное значение в подготовке к философскому творчеству в XIX-ом веке. Обращаясь к религиозно-философским течениям в масонстве, отметим, что масонство распространяется у нас с середины XYIII-го века - в царствование Елизаветы. Русское высшее общество к этому времени уже окончательно отошло от родной старины. Кое-кто увлекался дешевым "вольтеризмом", как вы ражался Болтин, кое-кто уходил в националистические интересы. - --------------------------------------(60) См, интересную книгу Obernauer. Der aesthetische Mensch. (61) См. большую и ценную работу Viatte. Les sources occultes du romantisrne. [106] в чистый гуманизм, изредка - в научные занятия (особенно русской историей). Но были люди и иного склада, которые имели духовные запросы и болезненно переживали пустоту, создавшуюся с отходом от церковного сознания. Успехи масонства в русском обществе показали, что таких людей было очень много: масонство открывало им путь к сосредоточенной духовной жизни, к серьезному и подлинному идеализму и даже к религиозной жизни (вне Церкви, однако). Среди русских масонов попадались настоящие праведники (самым замечательным из них был С. И. Гамалея), было среди них много искренних и глубоких идеалистов. Русские масоны были, конечно, "западниками", они ждали откровений и наставлений от западных "братьев", вот отчего очень много трудов положили русские масоны на то, чтобы приобщить русских людей к огромной религиозно-философской литературе Запада. В переводческой и оригинальной масонской литературе (62) довольно явственно выступает основная религиозно-философская тема - учение о сокровенной жизни в человеке, о сокровенном смысле жизни вообще. Здесь теоретический и практический интерес сливались воедино; особую привлекательность этой мистической метафизике придавала ее независимость от официальной церковной доктрины, а в то же время явное превосходство, в сравнении с ходячими научно-философскими учениями эпохи. "Эзотеричность" этой мистической антропологии и метафизики, ее доступность не сразу, а лишь по ступеням "посвящения", конечно, импонировала не менее, чем уверенность масонских учений в том, что истина сохранилась именно в их преданиях, а не в церковной доктрине. Для русского общества учения, которые открывались в масонстве, представлялись проявлением именно современности - все более глубоком течении. Легендарные рассказы о храме Соломона, символические прикрасы в книгах, в церемониях импонировали вовсе не тем, что их считали идущими от древности, а тем, что за ними стояли современные люди, часто с печатью таинственности и силы. Масонство тоже, как и вся секуляризованная культура, верило в "золотой век впереди", в прогресс, призывало к творчеству, к "филантропии". В русском масонстве формировались все основные черты будущей "передовой" интеллигенции - и на первом месте здесь стоял примат морали и сознание долга служить обществу, - --------------------------------------(62) См. ее обзор в работах Пыпина. "Масонство XVIII в.", 1916. Сборник статей "Масонство в его прошлом и настоящем", т. I и II (под редакцией Сидорова и Мельгунова), 1916. Г. В. Вернадский. "Русское масонство в царствование Екатерины II", 1917. Барсков. "Переписка масонов XVIII в."1915, Боголюбов. "Новиков и его время" 1916. [107] вообще практический идеализм. Это был путь идейной жизни и действенного служения идеалу. Наука, вопросы мировоззрения и "внутренняя" религиозная жизнь (т.е. свободная ют следования Церкви) - все это соединилось вместе, создавало свой особый стиль жизни и мысли. Для значительной части масонов была очень привлекательна и ценна надежда на проникновение в "эзотерическую" сторону христианства, которую им заслоняла "внешняя" Церковь. На этом пути масонство призывало к единству веры и знания - разум без веры не в состоянии познать таинственную сторону бытия, а вера без разума впадает в суеверие.