Железников Владимир Карпович. Чудак из шестого 'Б'

   - Ура-а-а! - закричал мальчишка с последней парты.
   - Не надо, - сказал я.
   Стало тихо и неизвестно, что делать дальше. Первоклашки преданно смотрели на меня.
   - Ну, давайте познакомимся, - упавшим голосом сказал я.
   На первой парте сидели девочки, которые приходили ко мне.
   - Тебя как зовут? - спросил я одну из них.
   - Стрельцова, - ответила она, вставая.
   - Фамилий не надо, - предложил я. - По фамилиям скучно. Давайте только имена.
   - Зина, - сказала Стрельцова и села.
   - А меня Наташа, - сказала ее соседка.
   У этой Наташи были круглые глаза, как пятаки, и эти пятаки не отрываясь следили за мной.
   - У нас две Наташи! И обе дуры! - выкрикнул какой-то острослов с последней парты.
   Мальчишки засмеялись, а Наташа захлопала своими пятаками. Видно собираясь разреветься.
   Я направился к этому острослову. Я угрожающе приближался к нему.
   В классе стало тихо.
   - Тебя как зовут? - спросил я.
   - Генка, - ответил он.
   - А сколько у вас Генок?
   - Трое.
   - Надеюсь, не все такие умные?
   Ребята засмеялись, и острослов Генка тоже. А Наташа уставила на меня свои пятаки и сказала:
   - Нет, только этот... Костиков.
   - Значит, ты Генка Костиков? - Я немного повеселел и спросил соседнего мальчишку: - А ты?
   Мальчишка встал и, сильно смущаясь и краснея, прошептал что-то неразборчиво.
   - Громче, - попросил я.
   - Толя! - вместо него выкрикнул Генка. - Он у нас трус. Как девчонка.
   - Тихо, тихо, - сказал я. - Храбрость дело наживное. Садись, Толя. И повернулся к классу: - Продолжим знакомство...
   И тут со всех сторон защелкало, как горох:
   - Лена!
   - Лена!
   - Гена!
   - Саша!
   Они вскакивали и садились, как оловянные солдатики.
   - Сима!
   - Коля!
   - Леша!
   - Шура!
   Сначала я пытался запомнить имена ребят и их лица, даже пальцы загибал, но вскоре понял всю тщетность этой затеи.
   У меня от них голова пошла кругом. Они были ужасно одинаковые, эти первоклашки. Все в форме. Все с белыми воротничками. Девочки - с косичками. Мальчишки - с челками. Да еще одно имя на двоих или троих.
   - Довольно! - решительно прервал я этот поток имен. - На первый раз достаточно. Хватит!
   Отошел к окну, чтобы сосредоточиться, и увидел, как Настя и Сашка пересекали школьный двор. Они шли рядом, и Сашка все время хохотал. Вероятно, рассказывал что-нибудь смешное про меня. Это его излюбленный прием.
   Надо было отделаться от первоклашек и догнать их.
   - Вот что, ребята, - сказал я, - мы пойдем с вами в автоматическую фотографию. Там вы сфотографируетесь, тогда я вас по фотографиям и запомню.
   Малыши завыли от восторга. Ужас, до чего они были восторженные!
   - А сейчас мы возьмем портфели и ранцы и дружно побежим домой. Только бегом до самого дома! Понятно?
   Они, конечно, не поняли, что я просто решил сбежать от них, зашумели и дружно стали расхватывать свои портфели.
   - Приготовились! - скомандовал я, делая незаметно шаг к двери, чтобы выскочить первым. - За мной!
   Я сделал стремительный рывок, сильно толкнул дверь и на легких парусах покинул коридор первоклашек.
   А они, эти несчастные, неумелые дети, рванули к дверям все одновременно. Ну, конечно, застряли, к получилась классическая пробка.
   Ловко я от них отделался. Хотя, если совсем честно, мне было немного не по себе. Неинтересно их обманывать, они всему верят. Я представил себе, как они придут домой и будут рассказывать про меня и про то, что я собираюсь их вести в автоматическую фотографию... А я-то совсем не собирался.
   Нет, пожалуй, надо. Свожу их в фотографию, раз обещал. Это было последнее, что я подумал о первоклассниках, ибо я увидел впереди Настю и она застила для меня весь мир.
   Где-то рядом с ней, в полутумане, прыгал и корчился Сашка.
   *
   Мы играли в футбол. Шестой "В" на шестой "А". Я стоял в воротах, а Сашка был в нападении. Это была принципиальная игра, во дело не только в этом. Среди зрителей сидела Настя. Понимаете?
   И вдруг слышу писклявенький зовущий голосок:
   - Бо-ря!
   Скосил глаза. О боже, возле меня появилось милое видение: та самая первоклашка, у которой глаза как пятаки!
   Я сделал вид, что не слышу. Нечего сказать, нашла подходящее время для задушевной беседы!
   Она снова окликнула меня:
   - Бо-ря!
   Я оглянулся, посмотрел на нее с диким удивлением, точно вижу впервые:
   - Ты меня?
   Она кивнула, представьте!
   Я снова отвернулся. А она не уходит и говорит мне в спину:
   - Я Наташа Морозова из первого "А".
   - Ну и что? - спросил я.
   - Там собака, - ответила она. - Я боюсь, а мне надо домой.
   - Ты же видишь, я занят, - возмутился я.
   - А я думала, - сказала девчонка, - ты меня проводишь.
   От этих ее слов я чуть не упал, даже перестал следить за игрой и едва поймал мяч.
   Нет, вы видели? У всех ребят детство - лучшая беззаботная пора жизни, а у меня каторга! В футбол не дают поиграть. Нет, нет, нет, меня на жалость не возьмешь! Я не буду жалостливым. Она испугалась собаки! Подумаешь! И если даже та ее немного покусает, ничего страшного.
   Через пять минут мне стало ясно: она без меня никуда не уйдет.
   В общем, я вынужден был попросить замену.
   Не оглядываясь, я побежал к школьным воротам. За мной, еле поспевая, бежала Наташка.
   Ну, уж тут я высказался. Я ее пригвоздил, растер в порошок! Я сказал ей:
   - Если ты боишься, пусть тебя мамочка встречает. Или папаша. Я в няньки не нанимался.
   - У меня папа в Африку уехал, - ответила Наташка.
   - Куда? Куда?
   - В Африку.
   - А ты хоть знаешь, где находится Африка? - спросил я.
   - Конечно! - Она рассмеялась: - Я даже стихи про Африку знаю. "В Африке акулы, в Африке гориллы, в Африке большие злые крокодилы..."
   - И все! Больше ты ничего не знаешь про Африку? Ну, и нечего врать.
   Она вдруг остановилась:
   - Я никогда не вру.
   - Совсем? - выскочило у меня.
   - Совсем, - ответила Наташка. - Я не умею.
   - Не горюй! - Я похлопал ее по спине. - Этому я тебя научу.
   - Зачем? - спросила Наташка, и ее глаза-пятаки превратились в воздушные шары.
   Я засмеялся, не зная, что ответить. Действительно, глупо получилось.
   - Я пошутил. Я сам никогда не вру, - сказал я.
   И тут меня затрясло от смеха, потому что мы подошли к школьным воротам, а там прыгала привязанная на ремешке к изгороди собачонка на тонких ножках, с оттопыренными ушами.
   - И ты ее испугалась? - возмутился я.
   Протянул руку, чтобы погладить собачонку, но она неожиданно ощетинилась, зло залаяла и рванула поводок. Я еле успел отскочить.
   - Вот видишь! - сказала Наташка. - Она кусается. - Взяла меня за руку и крепко прижалась.
   - Ну ладно, африканка, - сказал я, - до свиданья.
   - Спасибо! - крикнула девочка.
   Я посмотрел ей в спину. До чего смешная! Ноги - как у африканского страусенка.
   В это время подошел хозяин собачонки и стал отвязывать ее от изгороди.
   - Между прочим, - сказал я громко, - здесь ходят маленькие дети.
   - Учтем, - ответил хозяин собачонки.
   Подошел троллейбус. Наташка села в него. Водитель поторопился закрыть двери, и ее портфель прищемило.
   Я бросился на выручку: застучал кулаком по двери. Водитель снова открыл двери, и портфель плюхнулся на тротуар.
   Я подхватил портфель, впрыгнул в троллейбус и позвал:
   - Наташка, ты где?
   - Я здесь, - ответила Наташка.
   Водитель закрыл двери, и троллейбус тронулся.
   - Все из-за тебя! - угрожающе прошипел я и сунул ей портфель.
   Вскоре троллейбус остановился, я сошел, и она тоже сошла.
   - А ты чего? - удивился я.
   - Здесь мой дом, - сказала она.
   - И ты пешком не можешь пройти одну остановку?
   - На троллейбусе интересней.
   - "Интересней!" - передразнил я ее.
   Я здорово обозлился.
   Я стал стягивать наколенники, а то на меня все оглядывались: они были натянуты поверх брюк.
   - А твой дом где? - не унималась Наташка.
   - Там... - Я неопределенно махнул рукой и пошел.
   - Можно, теперь я тебя провожу? - Она догнала меня.
   - Нельзя, - ответил я. - Я возвращаюсь на футбол.
   Конечно, когда я прибежал в школу, никакого футбола не было и все разошлись. Я уже собирался уходить, как вдруг вижу, ко мне подбегает Наташка.
   - Ты чего вернулась? - спросил я.
   - Я хотела узнать, чем кончилась игра, - сказала она. - Кто победил?
   - Тоже мне болельщица! - возмутился я.
   - Боря, а теперь можно, я тебя провожу?
   - Провожай, провожай! - От нее нельзя было отделаться.
   Домой мы возвращались вместе. Она оказалась смешной и симпатичной. С ней легко было разговаривать. Ее отец действительно уехал работать в Африку. Он врач. А матери у Наташки нет. Она умерла, когда Наташка была маленькой. И теперь они живут вдвоем с бабушкой, пенсионеркой.
   Ну, тут я, чтобы поддержать разговор, сказал, что у меня тоже есть знакомая пенсионерка - тетя Оля.
   - Пенсионерка! - повторила радостно Наташка и засмеялась.
   Почему ей было смешно, я не понял. Не всегда ведь так сразу поймешь этих маленьких.
   - Все пенсионерки смешные, - объяснила она. - В тот день, когда им разносят пенсию, они не выходят на улицу, боятся прозевать почтальона.
   Правда она веселая. Она мне так понравилась, что я разменял еще один рубль из папиной десятки и угостил ее мороженым. Она его лизала медленно, чтобы растянуть удовольствие.
   - Боря, - спросила Наташка (она все время поддерживала разговор), а твой отец куда уехал в командировку? - Улыбнулась и добавила: - Тоже в Африку?
   Шутница!
   - Нет. В Сибирь. Он живет среди тофаларов.
   - А кто такие тофалары? - спросила Наташка.
   - Это маленькая народность в Сибири.
   - Так это люди, - догадалась Наташка. - А я про них ничего не слышала. А что он там делает?
   - Ищет метеорит в тайге. - Мне нравилась эта игра.
   Она была неиссякаема на вопросы.
   - А что такое метеорит? - спросила Наташка.
   - Это небесное тело. Может быть, осколок далекой звезды.
   - Осколок звезды! - восхищенно прошептала Наташка.
   - Он летит к Земле со сверхзвуковой скоростью и так разогревается, что превращается в огненный шар.
   - В огненный шар, - повторила она.
   Все-таки я ее потряс.
   Наташка подняла глаза к небу, надеясь увидеть в нем этот огненный шар, но увидела только солнце. Сощурилась, глаза у нее превратились в щелки, и она спросила:
   - Как солнце?
   - Нет, - ответил я. - Он маленький. Я вижу, вас надо учить еще да учить.
   - Конечно, - согласилась Наташка. - Боря, а ты не знаешь, как спят африканские жирафы?
   Ну и девица, что придумала! Я бы мог соврать ей или отшутиться, сказать: "Они спят, задрав кверху копыта", или: "Они спят на земле". Но я честно признался, что не знаю. И самое удивительное - мне самому понравилось то, что я сказал правду. Это было что-то новое во мне и подозрительное. Уж не заболел ли я?
   В это время я заметил Сашку, стоящего возле нашего дома. В руках у него был мяч, он небрежно постукивал им об асфальт. Рядом, около стены, лежали наши портфели.
   Я остановился и стал перевязывать шнурки в ботинках, а сам соображал, как отделаться от Наташки. Не хотелось бы, чтобы они сталкивались.
   - Иди, - прошипел я, - тебе пора домой.
   - Ничего, - успокоила меня Наташка, - я не спешу.
   Тогда, все еще завязывая шнурки, я медленно повернулся к Сашке спиной, чтобы уйти.
   Я даже прополз несколько шагов на четвереньках, и так, может быть, я бы полз через весь двор, но неожиданно передо мной выросла стена в виде Сашки.
   - Ну что? - спросил я беззаботным тоном, делая вид, что Наташка вроде бы не со мной. - Зайдем ко мне?
   Собственно, если бы он ответил мне сразу, ничего и не произошло бы, но он так долго обсасывал свой леденец, как будто это было самое важное занятие в мире. Он сосал леденец и презирал меня. Щеки у него были пунцово-малиновые, и поэтому особенно контрастно выделялся синяк под глазом, который кто-то ему поставил во время игры.
   И вот тут-то нетерпеливая Наташка вполне дружески ворвалась в нашу беседу.
   - Какой у вас синяк! - сказала она и заботливо добавила: - Вам надо к врачу.
   Сашка ей ничего не ответил и стал кричать, что они продули игру из-за меня, потому что я поставил в ворота размазню, что я совсем в последнее время ошалел, что ему противно со мной разговаривать, что я предатель.
   - Так вы проиграли, - разочарованно сказала Наташка.
   Сашка секунду помолчал и, не поворачиваясь к ней, не вытаскивая изо рта леденца, едва разжимая губы, процедил:
   - А ну валяй отсюда, шмокодавка!
   Наташка посмотрела на меня, ждала, видно, что я за нее заступлюсь.
   А я сказал:
   - Иди, иди! Тебе пора.
   Она повернулась и пошла, медленно так пошла, - может, думала, что я все же ее окликну.
   Глупо, конечно. И со стороны может показаться смешным. Подумаешь, проиграли в футбол! Но я-то знал, что этот проигрыш для Сашки большое несчастье. И чтобы как-то его успокоить, кивнул в спину удаляющейся Наташки и сказал: "Вот привязалась!" - но не рассчитал и произнес эти слова слишком громко.
   Наташка услышала и, не веря своим ушам, оглянулась. Глаза у нее снова из пятаков превратились в воздушные шары. Два голубых воздушных шара.
   Может быть, она с таким предательством никогда не сталкивалась. Только что были верными друзьями, рассказывали друг другу биографии, ели мороженое, смеялись - и на тебе!
   И тут я увидел, что на Наташку движется какая-то гигантская собака. Не собака, а буйвол! Я догнал ее и сказал:
   - Спокойно. Я здесь.
   Она радостно схватила меня за руку, прижалась и ответила:
   - А я с тобой, Боря, даже собак не боюсь.
   Вот здорово! Значит, она не обиделась. Действительно, чего на меня обижаться? Подумаешь, что-то не так сказал. Важно, что сделал.
   - Портфель забыл! - крикнул Сашка.
   Я повернулся и побежал за портфелем. Когда я подбежал, он расшнуровывал мяч. Я ждал, что он мне еще скажет, а он нахально выпустил воздух из камеры мне в лицо и сказал:
   - Воспитатель! - взял портфель и удалился.
   - Да ты не волнуйся, - жалким голосом крикнул я ему вслед, - мы их обыграем!
   Он не откликнулся.
   - Спасибо за портфель, - не сдавался я.
   Вот что меня губит, так это жалость и то, что я эмоциональный человек: не раздумывая совершаю разные поступки. Мне бы сейчас надо было перетерпеть, не бросаться Наташке на помощь, а я не выдержал.
   А ведь мне Сашка дороже, чем она. У нас одна жизнь, одни идеалы. Нам вместе жить да жить. А эта пигалица уже стояла опять около меня. Треснуть ее, что ли, по макушке, чтобы отделаться раз и навсегда? Я поднял руку для щелчка, но снова натолкнулся на ее доверчивые, прямодушные глаза и, вместо того чтобы ударить, обнял за плечи.
   *
   В этот день я прибежал в школу раньше обычного. В портфеле у меня лежало заявление о том, что я ухожу в отставку с высокого поста вожатого, поскольку это мешает моей личной жизни.
   И действительно, эти первоклассники одолели меня окончательно. Они мне не дают ни вздохнуть, ни охнуть. Вчера, например, притащился Толя. Лицо серьезное, глаза жалостные. А мы в классе были вдвоем с Сашкой. Сидели на парте и тихо обсуждали проблему Насти.
   Дело в том, что накануне Настя и я совершили незабываемую прогулку. Мы бродили по улицам, сидели на скамейке на бульваре, плевали с Крымского моста в воду, за что были обруганы прохожими "верблюдами", выпили две бутылки лимонада и съели по три эскимо.
   Правда, мне это дорого обошлось, я истратил еще один папин рубль, но зато было весело.
   Теперь придется купить маме подарок поскромнее. В конце концов, дело не в дорогом подарке, а во внимании.
   А Сашка, когда узнал о нашей прогулке, покрылся страшной бледностью мертвеца. Эта бледность так долго держалась у него на лице, что я испугался за его здоровье. Вот ревнивец!
   Но я открытый человек и не стал скрывать от Сашки свои истинные намерения, а предложил ему начать генеральную битву за Настю. Мы решили оба за ней ухаживать под покровом полнейшей тайны - это было непременное Сашкино условие, - пока она не полюбит кого-нибудь из нас. Побежденный гордо удалится.
   Ну вот, сидим мы, значит, и шепчемся о Насте, и вдруг входит Толя. А Сашка как раз расспрашивал меня во всех подробностях о нашей прогулке, ему интересно. И поэтому он когда увидел Толю, то закричал на него. А я вскочил на подоконник и стал открывать форточку, будто бы чтобы проветрить класс.
   Я подумал: может быть, Сашка его выгонит, но уже через секунду почувствовал, как кто-то тянет мою штанину. Ах, так? Ну пожалуйста! Я спрыгнул с подоконника, вытащил заявление и поднес к Толиному носу. Он мне ответил, что такие буквы читать не умеет. Тогда я ему объяснил, что не буду больше у них вожатым, потому что это мешает моей личной жизни.
   Он это выслушал, но не ушел. Стоял, как-то странно сжавшись, засунув руки глубоко в карманы.
   - Ну, что тебе? - спросил я.
   - По секрету, - тихо ответил Толя.
   Я нагнулся к нему, меня опять подвела жалость, и он, прижав губы к моему уху, прошептал свой секрет. Оказалось, он не умеет сам застегивать брюки. Я же говорю, с ума сойти можно от этих младенцев! Хотел ему тут же застегнуть брюки, но он кивнул на Сашку.
   - Сашка, - попросил я, - выйди на минуту.
   Сашка долго кривлялся и не хотел выходить, а потом вышел и, видно, рассказал нашим ребятам, потому что именно в тот момент, когда я застегивал Толе брюки, появилась Настя.
   - Боже, - пропела она, - какая трогательная картина! Збандуто, ты просто создан для работы в яслях.
   Я вскочил и стал подталкивать Толю к выходу, а он, наивная душа, решил мне помочь и сказал Насте:
   - Там петельки маленькие. У меня ничего не получается.
   Вот тут уж начался хохот.
   Между прочим, во время нашей прогулки с Настей выяснилось, что она, как и Сашка, считает, что нет в мире более скучного занятия, чем возиться с первоклассниками. Мне это показалось странным: ведь когда меня назначали вожатым, она говорила противоположное. Оказалось, тогда она шутила! А я на эту шутку клюнул и теперь жестоко расплачивался.
   В общем, только я отделался от Толи и показал Насте свое заявление и она меня похвалила и сказала, что я решительный человек, как прибежала Зина Стрельцова, тоже, естественно, первоклассница, с криком, что Генка Костиков убивает Гогу Бунятова и вот-вот выбросит его в окно.
   Ну, конечно, я понимал, что ничего страшного в этом нет, когда мальчишки дерутся, и даже если какой-то Генка выбросит какого-то Гогу из окна, тоже ничего не случится - они ведь учатся на первом этаже.
   Но потом я почему-то не вытерпел и незаметно выскользнул из класса, чтобы Сашка и Настя не догадались.
   И представьте, не зря. Когда я прибежал в первый "А", то Генка Костиков на виду у всех продолжал дубасить неуклюжего толстяка Гогу Бунятова. Тот, видите ли, обозвал Генку "дворником", потому что он помогал матери подметать улицу.
   По-моему, Генка лупил его за дело, и поэтому я растащил их не сразу, а когда Гога стал уж очень вопить.
   - Что же ты? - сказал я Гоге. - Разве не знаешь, что все люди равны?
   - Знаю, - ответил Гога. - Он первый начал дразниться "толстяком" и хлопнул меня по животу. А я крикнул на него без злобы, а он стал меня дубасить.
   Тут мои воспоминания были прерваны, потому что в пионерскую комнату, в которой я сидел и ждал Нину, чтобы вручить ей заявление об отставке, вошла Наташка.
   Я подскочил на стуле и сказал себе: "Осторожно, преследование продолжается". Тем более, что за Наташкой бочком протиснулись Толя и Гога.
   - Привет! - изображая радость, сказал я.
   Они недружно ответили. Конечно, они пришли из-за меня к Нине, а тут я, собственной персоной.
   - Ты Нину ждешь? - спросила находчивая Наташка.
   - Нину, - ответил я. - А что?
   - Ничего, - ответила Наташка. А у самой голос задрожал, но она все же нашла в себе мужество сознаться: - И мы к Нине.
   Они стояли рядком, напротив меня, и не знали, что делать.
   - Садись, - сказал я. - Будем ждать вместе.
   - Конечно, - сказал Толя. - Вместе всегда веселей. - И взгромоздился на стул.
   Наташка с Гогой тоже сели.
   Помолчали.
   Они за мной следили исподтишка, но я все прекрасно видел: как они переглядывались, как ободряли друг друга, как подталкивали для беседы.
   - А у меня зуб больше не болит, - сказал Гога.
   Дело в том, что я его вчера водил к зубному врачу. У них там дома все были заняты. Я хотел спросить у Гоги, отчего это он так вопил у врача, потом решил, что при всех не стоит.
   - Боря, а как ты думаешь, Нина скоро придет? - спросила Наташка. - А то я сегодня дежурная.
   - Не знаю, - ответил я.
   Я стал их рассматривать, и под моим взглядом они перестали подталкивать друг друга - сидели не шевелясь. До чего же у них были смешные лица! Нет, правда. Вы когда-нибудь попробуйте, всмотритесь в первоклассников. Это совершенно особенные люди. На их лица можно смотреть без конца. Они всегда живые: что на сердце, то и на лице.
   - Боря, а может быть, ты передумал?
   - Ничего я не передумал, - ответил я.
   А сам действительно испугался, что могу передумать, и стал себя растравлять и вспоминать, как я из-за них был неоднократно унижен. Они из меня сделали няньку: и брюки я им застегивал, и к зубному врачу водил. А вчера еще в добавление ко всему пришлось зашивать Наташке платье: она его разодрала на одном месте, села на гвоздь.
   Тут я почувствовал, что погибаю, ибо все эти воспоминания не вызывали во мне ни протеста, ни негодования. Я вскочил, чтобы обратиться в бегство, но Наташка, хитрая душа, все поняла и тоже вскочила.
   - Ты куда? - спросила она и загородила мне дорогу.
   В это время, на мое счастье, в комнату вошла Нина, и я протянул ей заявление. Все произошло в одну секунду, никто не успел опомниться, а Нина уже держала заявление в руке и читала.
   - Так, - сказала она. - А вы чего, ребята?
   Они промолчали.
   - Ах, да, - сказала Нина, она их узнала. - Идите, идите. Я сама разберусь. - Проводила до дверей и вернулась ко мне: - Так. Значит, работа вожатого мешает твоей личной жизни?
   - Интересы у меня совсем другие, - ответил я.
   - Знаю я твои интересы: в футбол гонять вместе со Смолиным.
   - Неправда, - возразил я. - Мы в кино ходим, и книги читаем, и всякое прочее.
   - Они сюда пришли из-за тебя, - сказала она, - а ты "всякое прочее", "мешают личной жизни"! Ты вот за все это время ничего для них не придумал.
   - Почему? - возразил я. - Я придумал. Надо отвести их в автоматическую фотографию.
   - Зачем? - Она посмотрела на меня с некоторым удивлением.
   - Они там сфотографируются, а потом эти снимки можно будет наклеить в толстую тетрадь. Ты передай это новому вожатому, - великодушно предложил я, - пусть он их отведет.
   - А зачем? - снова спросила Нина.
   Кажется, произошла осечка. Она ничего не поняла.
   - Фотография ведь автоматическая, работает без фотографа. Детям будет интересно: можно любые рожи корчить.
   - Знаешь, Збандуто, хорошо, что ты подал заявление, - сказала Нина. - Нет в тебе гармонии. И выдумки твои нелепые.
   - Так ведь они люди двадцать первого века, - сказал я. - Им технику и автоматику подавай.
   Она не ответила, видно, забыла про меня. Склонилась над листом бумаги и чертила мужское лицо с бородкой.
   - Так я пойду, - сказал я.
   - А, это ты, - спохватилась она. - Ну ладно, найдем тебе замену.
   А после уроков, когда мы с Сашкой заскочили в раздевалку за куртками, произошло новое событие. К Насте, которая прихорашивалась около зеркала, подошла Наташка. Я первый ее заметил и остановил Сашку. Мы спрятались между пальто. И вот тут-то и услышали этот странный разговор.
   - Ты чего, малышка? - спросила Настя у Наташки.
   - Мне с вами поговорить надо, - ответила Наташка.
   - О чем? - спросила Настя. - Пожалуйста. - А сама продолжала прихорашиваться перед зеркалом.
   - Вы слышали, от нас Боря уходит? - произнесла Наташка, как будто это какое-то космическое событие.
   - Ну и что? - спросила Настя.
   - А вы скажите ему, чтобы он не уходил, - попросила Наташка.
   - Ты думаешь, он меня послушает?
   - Вы на него имеете влияние, - сказала Наташка.
   - Почему? - удивилась Настя и посмотрела в мою сторону.
   Она говорила все время громко и играла в такую наивную-наивную девочку.
   - Вы красивая, - сказала Наташка. - А красивые на всех имеют влияние!
   Последние слова Наташки, видно, понравились Насте, потому что она ответила:
   - Хорошо... Я ему передам. Так что спи спокойно, малышка.
   - Спасибо, - сказала Наташка и выбежала.
   Мы вышли из раздевалки.
   Настя уже сидела в вестибюле, нога на ногу, в нетерпеливом ожидании.
   - Ну, пошли! - сказала она, вставая.
   - Есть предложение поехать на Ленинские горы! - заорал Сашка.
   А я вдруг, сам не знаю почему, бросил портфель на стул и крикнул:
   - Подождите! Сейчас!
   Стремительно взбежал я по лестнице, влетел в пустой первый "А", подошел к доске и написал:
   З А В Т Р А П О С Л Е У Р О К О В
   И Д Е М Ф О Т О Г Р А Ф И Р О В А Т Ь С Я.
   Борис.
   И повернулся, чтобы бежать вниз, к Насте и Сашке, но вместо этого прошелся между партами.
   На полу валялась ленточка, какая-то девчонка обронила. Поднял эту ленточку. Постоял. Мне здесь было хорошо. И все нравилось: и маленькие парты, и неумелые рисунки на доске, и эта ленточка, которую я держал в руке.
   - Ну вот я и вернулся, - тихо сказал я.
   Подошел к парте, за которой "сидел" Толя.
   - Как сидишь! - закричал я на него. - Опять сгорбился? Нехорошо. - И "стукнул" его по спине.
   Тишина пустого класса не смущала меня. Я снова шагал между партами, пристально "вглядываясь" в лица ребят.
   - А ты чего плачешь? - спросил я Зину Стрельцову. - Кляксы посадила? Не страшно. Все мы с этого начинали.
   Подскочил к Генке:
   - Срам! Ты же будущий космонавт, а в носу ковыряешь!
   Тут я заметил Гогу Бунятова:
   - А ты! Не стыдно? Ты достоин презрения! Дразнить товарища за то, что он вместе с матерью подметает улицу! Ты что, не знаешь, что "мамы разные нужны, мамы всякие важны"? Да, по-моему, вы без меня пропадете. Сколько еще у вас недостатков! Решено, я остаюсь навсегда!..