Желязны Роджер. Девять принцев Амбера

Роджер Желязны
Девять принцев Амбера

1

   После целой вечности ожидания кажется, что-то стало проясняться.
   Попытался пошевелить пальцами ног – удалось. Я лежал, распластавшись, в больничной постели, обе ноги были в гипсе, но все-таки это были мои ноги.
   Я изо всех сил зажмурился, потом открыл глаза – и так три раза.
   Комната постепенно перестала вращаться вокруг меня. Но где это, черт побери, я нахожусь?
   Постепенно туман, застилавший мозг, начал рассеиваться, и я кое-что припомнил. Долгие темные ночи, санитарок и уколы. Каждый раз, как только я начинал приходить в сознание, меня тут же кололи какой-то гадостью. Так все и было. Да. Именно так. Но сейчас я чувствовал себя вполне прилично. По крайней мере наполовину. И им придется прекратить это их лечение.
   Придется ли?
   Может быть, и нет – внезапно пришло на ум.
   Естественный скептицизм относительно чистоты человеческих намерений прочно укоренился в моем мозгу. Да меня просто перекололи наркотиками, – внезапно сообразил я. По моим ощущениям, никакой особой необходимости в этом не было и не могло быть, но если уж они начали, то с какой стати им останавливаться именно сейчас? Ведь наверняка за это заплачено. Значит – действуй хладнокровно и сделай вид, что ты все еще в дурмане, – подсказал мой внутренний голос, мое второе я, самое худшее, но и более мудрое.
   Я последовал его совету.
   Санитарка осторожно заглянула в палату примерно десятью минутами позже и, конечно, я все еще храпел. Дверь тихо закрылась.
   К этому времени в памяти восстановилось кое-что из того, что произошло.
   Я смутно припоминал, что попал в какую-то аварию. Что произошло потом – было как в тумане, ну, а о том, что было до этого, я вообще не имел ни малейшего представления. Но сперва меня привезли в обычный госпиталь, а потом перевели сюда, это я помнил, но не знал, почему.
   Однако я чувствовал, что ноги были в полном порядке. По крайней мере, я вполне мог ходить, хотя и не помнил точно, сколько времени прошло с тех пор, как я их сломал. Ну а то, что у меня было два перелома – это помнил.
   Голова несколько кружилась, но вскоре это прошло, и я поднялся, держась за железный прут изголовья кровати, и сделал свой первый шаг.
   Полный порядок – ноги меня держат.
   Итак, теоретически я вполне способен уйти отсюда восвояси.
   Я вновь добрался до кровати, улегся поудобнее и стал думать. Меня зазнобило, на лбу выступил пот. Во рту отчетливо чувствовался вкус сладкого пудинга…
   В Дании пахло гнилью…
   Да, я попал в автокатастрофу, да еще какую… Затем дверь открылась, впустив в комнату луч яркого света из коридора, и сквозь щелки век я увидел сестру со шприцем в руках.
   Она подошла к постели – широкобедрая бабища, темноволосая и с толстыми руками.
   Как только она приблизилась, я сел.
   – Добрый вечер, – сказал я.
   – Д-добрый… – ответила она.
   – Когда я выписываюсь отсюда?
   – Это надо узнать у доктора.
   – Узнайте!
   – Пожалуйста, закатайте рукав.
   – Нет, благодарю вас.
   – Но мне надо сделать вам укол.
   – Нет, не надо. Мне он не нужен.
   – Боюсь, что доктору виднее.
   – Вот и пригласите его сюда, и пусть он сам это скажет. А до того я не позволю делать себе никаких уколов.
   – И все же боюсь, что тут ничего нельзя сделать. У меня точные указания.
   – Они были и у Эйхмана, а поглядите-ка только, что с ним сделали.
   И я медленно покачал головой.
   – Ах вот как, – сказала она. – Учтите, что мне придется доложить об этом… этом…
   – Обязательно доложите, – съехидничал я, – и кстати, во время своего доклада не забудьте сказать, что я решил выписаться отсюда завтра утром.
   – Это невозможно. Вы не можете даже стоять на ногах, а что касается внутренних повреждений и кровоизлияний…
   – Посмотрим, – сказал я, – спокойной ночи.
   Она исчезла из комнаты, не удостоив меня ответом.
   Я вновь улегся поудобнее и задумался. Похоже было, что я нахожусь в частной клинике, и это означало, что кто-то должен был оплачивать счет, и немалый. Но кто? Кого я знал? Я не мог вспомнить ни одного своего родственника или друга. Что из этого следовало? Что меня упрятали сюда враги?
   Я стал думать дальше.
   Ничего.
   И никого, кто мог бы поместить меня сюда.
   Мой автомобиль упал с небольшого утеса прямо в озеро… И это было все, что я помнил.
   Я…
   Я весь напрягся, и меня вновь прошиб пот.
   Я не знал, кто я такой.
   И чтобы хоть чем-то занять себя, я уселся на постели и принялся разбинтовывать все свои повязки. Под ними все было в порядке, да к тому же меня не оставляло чувство, что я все делаю правильно. Я сломал гипс на правой ноге, используя как рычаг железный прут, выломанный в изголовье кровати. У меня внезапно возникло чувство, что надо убираться отсюда как можно скорее, и что мне обязательно надо сделать что-то очень важное.
   Несколько раз согнул и разогнул правую ногу. Полный порядок.
   Разбив гипс на левой ноге, я поднялся и подошел к стенному шкафу.
   Моей одежды там не было.
   Затем я услышал шаги. Я вернулся на кровать и как можно более тщательно накрылся бинтами и разломанным гипсом.
   Дверь вновь открылась.
   Затем комната ярко осветилась, и у самого входа, у выключателя встал здоровенный детина в белом халате.
   – Мне сказали, что вы тут грубо отказываетесь подчиниться нашей санитарке, – сказал он. Здесь уже было не притвориться спящим. – Как это понять?
   – Не знаю, – ответил я, – а что?
   Это его обеспокоило на секунду-другую, затем, нахмурившись, он продолжал.
   – Сейчас время вашего вечернего укола.
   – Вы врач?
   – Нет, но мне велено сделать вам укол, а для этого у меня хватит медицинской подготовки.
   – А я отказываюсь от укола, – сказал я, – и имею на это полное юридическое право. В конце концов, какое вам дело?
   – Я сделаю вам укол, – проговорил он, приближаясь с левой стороны кровати.
   В руке его появился шприц, тщательно до этого скрываемый.
   Это был очень некрасивый, грязный удар, дюйма на четыре ниже пояса, если я не ошибаюсь. Он упал перед кроватью на колени.
   – …. …. – сказал он спустя некоторое время.
   – Еще раз подойдете ко мне, и пеняйте на себя.
   – Ничего, мы умеем обращаться и с такими пациентами – выдавил он с трудом.
   Тогда я понял, что наступило время действовать.
   – Где моя одежда?
   – … … – повторил он.
   – В таком случае мне придется позаимствовать вашу. Дайте-ка ее сюда.
   Его ругань начала уже утомлять меня, так что пришлось накинуть на него простыню и оглушить железным прутом.
   Примерно через две минуты я был одет во все белое – цвет Моби Дика и ванильного мороженого. Какое уродство.
   Я запихал его в стенной шкаф и выглянул сквозь зарешеченное окно. Я увидел старую луну с молодым месяцем на руках, качающую его над верхушками тополей. Трава слабо серебрилась и переливалась тонким светом. Ночь слабо спорила с солнцем. Ничто не подсказывало, где именно я находился. Комната моя тем не менее располагалась на третьем этаже здания, и освещенный квадрат окна слева внизу от меня говорил о том, что на первом этаже кто-то не спал.
   Так что я вышел из комнаты и осмотрел коридор. Слева он заканчивался глухой стеной с зарешеченным окном, и по обе стороны располагались четыре двери. Скорее всего, они вели в такие же палаты, как и моя. Вернувшись к окну, я не обнаружил ничего нового: те же деревья, та же земля, та же ночь. Я повернулся и направился в другую сторону.
   Двери, двери, двери без единой полоски света под ними, и единственный звук – шлепанье моих ног, да и то только потому, что позаимствованная обувь оказалась слишком велика.
   Часы моего вышибалы показывали пять часов сорок четыре минуты. Металлический прут я заткнул за пояс под белым халатом, и он очень неудобно бил меня во время ходьбы по бедру. На потолке примерно через каждые двадцать футов горела лампа дневного света.
   Добравшись до первого этажа, я свернул направо и пошел по коридору, высматривая дверь с выбивающейся из под нее полоской света.
   Дверь эта оказалась самой последней в коридоре, и я был так невежлив, что вошел в нее без стука.
   За большим полированным столом, наклонившись над одним из ящиков, сидел человек в роскошном халате. На палату эта комната что-то не была похожа.
   Он поднял голову, глаза его загорелись, а губы раздвинулись на секунду, как будто он хотел закричать, но удержался, увидев выражение моего лица. Он быстро встал.
   Я закрыл за собой дверь, подошел ближе и поздоровался:
   – С добрым утром. Боюсь, у вас будут крупные неприятности.
   Люди, по-видимому, никогда не излечатся от любопытства по поводу неприятностей, потому что, подождав те секунды, которые потребовались мне, чтобы пересечь комнату, он спросил:
   – Что вы хотите этим сказать?
   – Я хочу сказать, – ответил я, – что я собираюсь подать на вас в суд за то, что вы держали меня взаперти, а также за издевательство и незаконное употребление наркотиков. В настоящий момент у меня как раз начался тот период, когда мне необходим укол морфия, а потому я за себя не отвечаю и могу начать бросаться на людей, и…
   Он выпрямился.
   – Убирайтесь отсюда!
   Тут я увидел на столе пачку сигарет. Закуривая, я процедил:
   – А теперь сядьте и заткнитесь. Нам надо кое-что обсудить.
   Сесть-то он сел, но не заткнулся.
   – Вы нарушаете сразу несколько наших правил!
   – Вот пусть суд и разберется в том, кто и что нарушает, – ответил я.
   – А теперь мне нужна моя одежда и личные вещи. Я выписываюсь.
   – Вы не в том состоянии…
   – Вас не спрашивают. Гоните мои вещи, или я действительно обращусь в суд.
   Он потянулся к кнопке звонка на столе, но я отбросил его руку.
   – Мои вещи, – повторил я. – А это вам следовало сделать раньше, как только я вошел. Сейчас уже слишком поздно.
   – Мистер Кори, вы были очень тяжелым па…
   Кори???
   – Сам я сюда не ложился, – перебил его я, – но будьте уверены, выписаться отсюда я выпишусь. И причем сейчас. Так что не задерживайте меня.
   – Совершенно очевидно, что вы сейчас не в том состоянии, чтобы оставить стены клиники, – ответил он. – Я не могу допустить этого. Сейчас я позову санитара, чтобы он помог вам добраться обратно в палату и уложил в постель.
   – Не советую. В противном случае вы на себе испытаете, в каком я сейчас состоянии. А теперь ответьте мне на несколько вопросов. Во-первых, кто поместил меня сюда и платит за всю эту роскошь?
   – Ну хорошо…
   Он вздохнул, и его маленькие усики печально опустились долу.
   Открыв ящик стола, он сунул туда руку, и я насторожился.
   Мне удалось выбить пистолет еще до того, как он спустил предохранитель. Очень изящный кольт-32. Подобрав пистолет с крышки стола, я сам снял его с предохранителя и направил в сторону доктора.
   – Отвечайте. По-видимому, вы считаете, что я опасен, и можете оказаться правы.
   Он слабо улыбнулся и тоже закурил, явный просчет с его стороны, если он желал выглядеть уверенным в себе. Руки у него здорово тряслись.
   – Ну ладно, Кори, – сказал он. – Коли это вас успокоит, то поместила вас сюда ваша сестра.
   – Какая сестра?
   – Эвелина.
   И это имя мне ни о чем не говорило.
   – Странно. Я не видел Эвелину много лет, сказал я. – она даже не знала, что я живу в этих местах.
   Он пожал плечами.
   – И тем не менее…
   – А где она живет сейчас? Я хотел бы навестить ее.
   – У меня нет при себе ее адреса.
   – В таком случае узнайте его.
   Он поднялся, подошел к полке с картотекой и вытащил оттуда одну из карточек.
   Я внимательно прочел все, что там было написано.
   Мисс Эвелина Флаумель…
   Адрес в Нью-Йорке тоже был мне незнаком, но я его запомнил. Судя по карточке, меня звали Карл. Карл Кори. Прекрасно. Чем больше данных, тем лучше.
   Я засунул пистолет за пояс, рядом с прутом. Естественно, поставив на предохранитель.
   – Ну ладно, – сказал я. – Где моя одежда и сколько вы мне заплатите?
   – Вся ваша одежда пропала при катастрофе, – прошипел он, – и я все же должен сообщить вам, что у вас были сломаны обе ноги, причем на левой переломов было два. Честно говоря, я просто не понимаю, как вы можете стоять. Прошло всего две недели…
   – Я всегда поправляюсь быстро, – ответил я. – А теперь поговорим о деньгах.
   – Каких деньгах?
   – Которые вы заплатите мне, чтобы избежать суда за незаконное содержание в клинике, злоупотребление наркотиками и так далее.
   – Не будьте смешным.
   – Кто из нас смешон? Я согласен на тысячу долларов наличными, только сразу.
   – Я не намерен даже обсуждать этого вопроса.
   – А я все-таки советую вам подумать, ведь что ни говори, посудите сами, что будут болтать о вашей клинике, если я не промолчу. А я вне всякого сомнения обращусь в медицинское общество, в газеты…
   – Шантаж, – сказал он, – но я на него не поддамся.
   – Заплатите вы мне сейчас или потом, после решения суда – мне все равно. Но сейчас это обойдется значительно дешевле.
   Если он согласится, то я буду твердо знать, что все мои догадки были верны и эта история достаточно грязна.
   Он уставился на меня и молчал довольно долго.
   – У меня нет при себе тысячи, – в конце концов выдавил он.
   – В таком случае назовите цифру сами, – предложил я.
   После еще одной паузы он добавил:
   – Это вымогательство.
   – Ну какие между нами могут быть счеты? Валяйте. Сколько?
   – В моем сейфе есть долларов пятьсот.
   – Доставайте.
   Тщательно осмотрев свой маленький стенной сейф он сообщил мне, что там всего лишь четыреста тридцать долларов, а так как мне не хотелось оставлять отпечатков пальцев, пришлось поверить ему на слово. Я забрал купюры и засунул их во внутренний карман.
   – Где тут у вас ближайшая компания такси?
   Он назвал место, и я проверил по телефонному справочнику, заодно уточнив, где я нахожусь.
   Я заставил его набрать номер и вызвать мне такси, во-первых, потому, что не знал названия его клиники, а во-вторых, потому, что не хотел показать ему, в каком состоянии моя память. Одна из повязок, которые я тщательно удалил, была вокруг головы.
   При заказе машины я услышал и название клиники:
   «Частный госпиталь в Гринвуде».
   Я затушил сигарету, вытащил из пачки другую и освободил свои ноги от примерно двухсотфунтовой тяжести, усевшись в удобное кресло коричневой кожи рядом с книжным шкафом.
   – Подождем здесь, и вы проводите меня до выхода.
   От него я больше так и не услышал ни слова.

2

   Было часов восемь утра, когда шофер такси высадил меня на каком-то углу ближайшего города. Я расплатился и минут двадцать шел пешком. Затем зашел в закусочную, устроился за столиком и заказал себе сок, пару яиц, тост, бекон и три чашки кофе. Бекон был слишком жирный.
   Понаслаждавшись завтраком примерно с час, я вышел из закусочной, дошел до магазина одежды и прождал там до девяти тридцати – время открытия. Купил себе пару брюк, три рубашки спортивного покроя, пояс, нижнее белье и ботинки впору. Выбрал носовой платок, бумажник и расческу.
   Затем, отыскав гринвудскую автостанцию, купил себе билет до Нью-Йорка. Никто не попытался меня остановить. Никто, вроде бы, за мной не следил.
   Сидя у окна, глядя на осенний пейзаж с быстро мчавшимися по небу облачками, я попытался собрать воедино все, что знал о себе и о том, что со мной произошло.
   Я был помещен в Гринвуд как Карл Кори моей сестрой Эвелиной Флаумель. Это произошло после автокатастрофы примерно две недели назад. Притом у меня были переломаны ноги, чего я сейчас не чувствовал. И не помнил никакой сестры Эвелины. Персонал Гринвуда, очевидно, получил инструкции держать меня в постели в беспомощном состоянии: по крайней мере доктор был явно испуган, когда я пригрозил судом. Ну что ж. Значит, кто-то по какой-то причине боялся меня. Так и придется держаться.
   Я вновь стал вспоминать о том, как произошла катастрофа, и додумался до того, что у меня разболелась голова. Все же происшествие это не было случайностью. Я был твердо в этом убежден, хотя и не знал, почему. Ну что же, выясним и это, и тогда кому-то не поздоровится. Очень, очень не поздоровится. Ненависть горячей волной обдала мне грудь. Кто бы ни пытался повредить мне, знал, на что он шел, и делал это на свой страх и риск, так что теперь ему не на что будет жаловаться, кто бы это ни был. Я чувствовал сильное желание убить, уничтожить этого человека, и внезапно понял, что эти ощущения не в новинку мне, что в своей прошлой жизни я именно так и поступал. Причем не один раз.
   Я уставился в окно, на мертвые опадающие листья.
   Добравшись до Нью-Йорка, первым делом я отправился в парикмахерскую побриться и подстричься, затем переодел рубашку – терпеть не могу, когда шею щекочут срезанные волосы. Кольт-32, принадлежавший безвестному индивиду в Гринвуде, лежал в правом кармане моей куртки. Правда, если бы Гринвуд или моя сестра обратились в полицию с просьбой разыскать меня, да еще что-нибудь при этом приврали, незаконное ношение оружия вряд ли сослужило бы мне пользу, но все же так спокойнее. Сначала меня все же надо был найти, и я не знал, как будут разворачиваться события. Быстро перекусив в ближайшей столовой, я потом в течение часа ездил на метро и автобусах, соскакивая на самых неожиданных станциях, затем взял такси и назвал адрес Эвелины, якобы моей сестры, которая смогла бы освежить мою память.
   Проезжая по улицам города до Вестчестера, я обдумывал план дальнейших действий и свое поведение при встрече.
   И когда в ответ на мой стук дверь большого старинного дома отворилась практически сразу, я уже знал, что буду говорить. Я все тщательно обдумал, еще когда шел по извилистой аллее – подъезду к дому – мимо дубов-великанов и ярких осин, а ветер холодил мою только что подстриженную шею под воротником куртки. Запах тоника от моих волос смешивался с густым запахом плюща, обвивавшего стены старого кирпичного здания. Ничто не было мне знакомо, и вряд-ли я когда-либо был здесь раньше.
   На мой стук ответило эхо.
   Затем я засунул руки в карманы и стал ждать.
   Когда дверь отворилась, я улыбнулся и кивнул плоскогрудой служанке с россыпью родинок на лице и пуэрториканским акцентом.
   – Да? – спросила она.
   – Я бы хотел повидать мисс Эвелину Флаумель.
   – Как прикажете доложить?
   – Ее брат Карл.
   – О, входите, пожалуйста.
   Я прошел в прихожую, пол которой был выстлан мозаикой из крохотных бежевых и розовых плиток, а стены были целиком из красного дерева. Освещала все это серебряная с эмалью люстра, вся в хрустальных рожках.
   Девчушка удалилась, и я стал осматриваться, пытаясь хоть что-нибудь узнать.
   Тщетно.
   Тогда я стал просто ждать.
   Наконец, служанка вернулась, улыбнулась и изрекла:
   – Идите за мной, пожалуйста. Она примет вас в библиотеке.
   Я пошел за ней: три лестничных пролета вверх, а затем по коридору мимо двух закрытых дверей. Третья слева была открыта, и служанка остановилась, приглашая войти. Я остановился на пороге.
   Как и в любой другой библиотеке, повсюду здесь были книги. На стенах висели три картины – два пейзажа и одна марина. Пол застлан тяжелым зеленым ковром. Рядом с большим столом стоял столь же большой глобус, с его поверхности на меня смотрела Африка. Позади стола и глобуса во всю стену протянулось окно со стеклом по меньшей мере восьмисантиметровой толщины. Но остановился на пороге я не поэтому.
   На женщине, сидевшей за столом, было платье цвета морской волны с глубоким вырезом спереди, у нее были длинные волосы в локонах, по цвету напоминающие нечто среднее между закатными облаками и пламенем свечи в темной комнате, а ее глаза – я это чувствовал, знал – за большими очками, в которых она, по-моему, не нуждалась, светились такой же голубизной, как озеро Эри в три часа пополудни ясным летним днем. Цвет же ее сжатых коралловых губ удивительно гармонировал с волосами. Но все же и не поэтому я остановился на пороге.
   Я знал ее, эту женщину, знал, но абсолютно не помнил, кто она такая.
   Я вошел в комнату, тоже слегка сжав губы в улыбке.
   – Привет.
   – Садись, – ответила она, указывая рукой на стул с высокой спинкой и подлокотниками, как раз такой, что в нем можно было удобно развалиться. Я сел, и она принялась внимательно изучать меня.
   – Хорошо, что с тобой все в порядке. Я рада тебя видеть.
   – Я тоже. Как поживаешь?
   – Спасибо, хорошо. Должна сознаться, что не ожидала увидеть тебя здесь.
   – Знаю, – чуть иронически ответил я. – но я здесь, чтобы поблагодарить тебя за сестринскую заботу и ласку.
   С иронией я говорил специально, чтобы посмотреть на ее реакцию.
   В эту минуту в комнату вошла собака – ирландский волкодав – который дошел до самого стола и плюхнулся рядом с ним на пол.
   – Вот именно, – ответила она с той же иронией, – это самое малое, что я могла для тебя сделать. В следующий раз будь за рулем осторожнее.
   – Обещаю тебе, что в будущем я буду принимать все меры предосторожности.
   Я понятия не имел, в какие игры мы играем, но так как и она не знала, что я этого не знаю, я решил выудить из нее, что только возможно.
   – Я подумал, что тебе будет небезынтересно, в каком я сейчас состоянии, потому и пришел.
   – Да, – ответила она. – Ты что-нибудь ел?
   – Позавтракал, два часа тому назад.
   Она позвонила служанке и приказала накрыть стол. Затем осторожно обратилась ко мне.
   – Я так и думала, что ты сам выберешься из Гринвуда, когда поправишься. Правда, я не ожидала, что это будет так скоро и что ты явишься сюда.
   – Знаю. Потому-то я и пришел.
   Она предложила мне сигарету, и я вежливо сначала дал прикурить ей, потом закурил сам.
   – Ты всегда вел себя неожиданно, – сказала она после несколько затянувшейся паузы. – Правда, в прошлом тебе это помогало, но не думаю, что ты что-нибудь выгадаешь сейчас.
   – Что ты хочешь этим сказать?
   – Ставка слишком высока для блефа, а мне кажется, что ты именно блефуешь, явившись ко мне вот так запросто. Я всегда восхищалась твоей смелостью, Корвин, но не будь дураком. Ты ведь знаешь, как обстоит дело.
   Корвин? Запомним это наряду с «Кори».
   – А может и не знаю, – ответил я. Ведь на некоторое время я был выключен из игры, верно?
   – Ты хочешь сказать, что ни с кем не связался?
   – Просто еще не успел.
   Она наклонила голову в сторону, и ее удивительные глаза сузились.
   – Странно. Но возможно. Не верится, но возможно. Может быть, ты и не врешь. Может быть. И я попробую тебе поверить сейчас. И если ты действительно не врешь, то ты поступил очень умно и к тому же обезопасил себя. Дай мне подумать.
   Я затянулся сигаретой, надеясь, что она скажет еще что-нибудь. Но она молчала, думая о своем участии в этой игре, о которой я ничего не знал, с игроками, которые были мне неизвестны, и о ставках в которой я не имел никакого понятия.
   – Одно то, что я пришел сюда, уже говорит кое о чем.
   – Да. Знаю. Но ты слишком умен, поэтому говорить это может слишком о многом. Подождем. Тогда увидим.
   Подождем чего? Увидим что? Галлюцинацию?
   К этому времени нам принесли бифштексы и кувшин пива, так что на некоторое время я был избавлен от необходимости делать загадочные замечания и тонко намекать на то, о чем не имел ни малейшего представления. Бифштекс был прекрасный – розовый внутри, сочный, и я смачно захрустел свежим поджаренным хлебом, запивая всю эту роскошь большим количеством пива. Она засмеялась, нарезая свое мясо маленькими ломтиками и глядя, с какой жадностью я поглощаю пищу.
   – Что мне в тебе нравится, так это жажда жизни, Корвин, – сказала она. – И это одна из причин, по которой мне так не хотелось бы, чтобы ты с ней расстался.
   – Мне тоже, – пробормотал я.
   И пока я ел, я представил себе ее. Я увидел ее в платье с большим вырезом на груди, зеленом, как может зеленеть только море, с пышной юбкой. Звучала музыка, все танцевали, позади нас слышались голоса. Моя одежда была двухцветная – черная и серебряная, и…
   Видение исчезло. Но то, что я сейчас вспомнил, было правдой, моим прошлым, в этом я не сомневался, и про себя я выругался, что помню только часть этой правды. Что она говорила мне там – тогда, когда звучала музыка, все танцевали и слышались странные голоса?
   Я налил из кувшина еще пива и решил испробовать на ней свое видение.
   – Я вспоминаю одну ночь, – сказал я, – когда ты была вся в зеленом, а я носил свои цвета. Как все тогда казалось прекрасно, и музыка…
   На лице ее появилось слегка мечтательное выражение, щеки порозовели.
   – Да, – ответила она, – Какие прекрасные были тогда времена… Скажи, ты действительно ни с кем еще не связался?
   – Честное слово, – сказал я.
   Что бы это ни значило.
   – Все стало значительно хуже, – сказала она. – И в Тени сейчас больше ужасов, чем даже можно себе представить…
   – И?
   – Он все в тех же заботах, – закончила она.
   – О.
   – Да, – продолжала она, – и ему хотелось бы знать, что ты намереваешься делать.
   – Ничего.
   – Ты хочешь сказать?
   – По крайней мере сейчас, – поспешно добавил я, потому что глаза ее слишком уж широко открылись от изумления, – до тех пор, пока точно не буду знать, в каком положении находятся сейчас дела.
   – А-а.
   Мы доели наши бифштексы и допили пиво, а кости отдали собакам. Второй ирландский волкодав зашел в комнату незадолго до этого и тоже улегся у стола Потом мы пили кофе, маленькими глоточками, и я почувствовал по отношению к ней самые настоящие братские чувства, которые, однако, быстро подавил.