На экране появились очертания северной Африки и большей части Средиземноморья.
— Именно здесь вы хотели бы побывать вначале, не так ли? — спросил он у Мишиго.
— Да, как раз здесь, — ответил веганец, оторвавшись от неслышного для других разговора с Эллен, которую он прижал в нише с бюстом Вольтера.
Освещение в комнате совсем погасло, и Миштиго подошел к столу. Он взглянул на карту, затем на присутствующих, однако не выделяя кого-нибудь взглядом.
— Мне хотелось бы посетить некоторые ключевые местности, по той или иной причине игравшие важную роль в истории вашей планеты, — сказал он. Я планиpую начать с Египта, Греции и Рима. Затем хотелось бы посетить ненадолго Мадрид, Париж и Лондон. — По мере того, как он все больше углублялся в маршрут своего путешествия, картина на экране соответственно менялась. — Затем я собиpаюсь посетить Берлин, Брюссель, Ленинград, Москву. Потом пересечь Атлантический океан и сделать остановку в Бостоне, Нью-Йорке, Вашингтоне, Чикаго. Затем отправиться на юг, на полуостров Юкатан, а потом снова на север, на этот раз в Калифорнию.
— Именно в таком порядке? — поинтересовался я.
— Да.
— Почему вы не включили в свой маршрут Ближний Восток, Индию и Дальний Восток? — послышался голос Фила. Он подошел незаметно, так как в комнате было достаточно темно.
— Я ничего не имею против этих районов, однако сейчас они в основном покрыты болотами и лесами, и к тому же там довольно большая радиоактивность. Могу добавить, что эти районы не в полеой меpе отвечают моей цели.
— Какова же ваша главная цель? — Фил не унимался.
— Написать книгу.
— О чем?
— Я пришлю вам экземпляр со своим автографом.
— Спасибо.
— Не за что.
— Когда вы хотите отправиться в путь? — спросил я у веганца, так как этой перепалке не было видно конца.
— Послезавтра.
— Хорошо.
— Я приготовил для вас подробные карты, — продолжал Миштиго, — всех вышеназванных районов. Лорел обещал мне, что завтра днем они будут доставлены в вашу контору.
— Прекрасно. Однако, здесь есть во всем этом что-то общее, о чем вы, видимо, не осведомлены. Это связано с тем, что все названные вами местности находятся внутри материка. В наши дни у нас на Земле культура носит большей частью островной характер, и для этого есть веские основания. В течение Трех Дней материки получили особенно большую дозу облучения, и почти все места, которые вы назвали, до сих пор нельзя считать соответствующими норме. Они еще имеют достаточно высокую степень радиоактивности. Однако это не единственная причина угрожающей опасности…
— Я хорошо знаком с вашей историей и прекрасно знаю о том, что нужно предпринимать меры предосторожности против радиации, — прервал он меня. — Кроме того, мне известно, что в Древних местностях живет большое количество мутировавших организмов. Я, это не сбрасываю со счетов, но вовсе не обеспокоен этим.
Я пожал плечами:
— Раз так, то я не возражаю.
— Прекрасно, — он в очередной раз отхлебнул кока-колу из своего бокала. — Можете включить свет, Лорел.
Экран постепенно погас, загорелись лампы.
— Это правда, что вы знакомы с несколькими «емамба», здесь, в Порт-о-Пренсе? — спросил у меня веганец.
— Правда, — ответил я. — Почему они вас заинтересовали?
Он подошел поближе к моему креслу.
— Насколько мне известно, колдовские обряды, совершаемые местными шаманами, почти не претерпели каких-либо изменений за прошедшие столетия.
— Возможно. Только вот меня здесь не было, когда они начались, и поэтому я не уверен, так ли это на самом деле.
— Я знаю, что их участников не очень-то смущает присутствие чужаков…
— Это верно. Однако они разыгрывают для вас на самом деле первосортное представление, если вам удастся найти подходящий «хоупфер» и предложить небольшие подарки.
— Мне очень хотелось бы стать свидетелем обряда. Если бы мне удалось посетить с кем-нибудь, кто не является для них чужаком, их… э-э… представление, то тогда я, вероятно, смог бы увидеть именно то, настоящее…
— Чем вызвано ваше такое сильное желание? Нездоровое любопытство к обычаям дикарей?
— Нет. Я изучаю различия религий с целью сравнения.
Я внимательно смотрел на его лицо, но оно абсолютно ничего не выражало.
Прошло много времени с тех пор, как я в последний раз посещал нечто подобное с Мамашей Джулией и Папашей Джо и некоторыми другими, и хотя «хоупфер» был отсюда далеко, я не был уверен в том, что они согласятся взять вместе со мной обитателя Веги. Хотя, разумеется, у них никогда не было возражений, когда я приводил с собой людей.
— Что ж, — начал я.
— Я хочу только понаблюдать, — добавил он, — сам оставаясь в стороне. Они вряд ли ощутят мое присутствие.
Я промямлил нечто невразумительное и сдался. Я хорошо знал Мамашу Джулию и полагал, что в этом не будет ничего плохого.
Поэтому я сказал:
— О'кей, я поведу вас. Сегодня вечером, если хотите.
Он согласился, поблагодарил меня и ушел на поиски еще одной бутылки кока-колы.
Джордж, который все это время не слезал с подлокотника моего кресла, наклонился ко мне и тихо заметил, что было бы очень интересно произвести рассечение веганца.
Я согласился с ним.
Когда Миштиго вернулся, Дос Сантос был рядом с ним.
— Вы собираетесь повести мистера Миштиго на языческие церемонии? — спросил он, дрожа от негодования и раздувая ноздри.
— Это так, — кивнул я. — Собираюсь.
— Только вместе с телохранителями, а вы таковым не являетесь.
Я поднял вверх ладони.
— Я в состоянии справиться со всем, что бы ни произошло.
— Вас будут сопровождать Хасан и… я.
Я попробовал было протестовать, но незаметно между нами втиснулась Эллен.
— Я хотела бы тоже пойти вместе с вами, — сказала она. — Я никогда еще не была на подобных обрядах.
Я пожал плечами.
Если идет Дос Сантос, это значит, что идет и Диана. Нас становится весьма много. Поэтому один лишний посетитель особого значения не имеет. Все было испорчено еще до того, как началось.
— А почему бы и нет? — Вот и все, что оставалось мне сказать…
Агве Вейс — не очень-то ревнивый божок, поэтому множество других божеств украшали стены своими ярко раскрашенными изображениями. Чуть поодаль от берега были гораздо более искусно выполненные «хоупферы», но они мало-помалу все более переходили в собственность коммерческих заведений.
Огромная ладья Агве переливалась яркими, синими, оранжевыми, желтыми, зелеными и черными кpасками и внешне выглядела несколько неподходящей для моря.
Противоположная стена была почти полностью занята изображениями пурпурно-малинового Дамбала Ведо, со множеством затейливых колец и завитков. Впереди Папаша Джо ритмично отбивал такт, едва раскачиваясь, на нескольких барабанах «рада». Он сидел чуть правее двери, через которую мы вошли — кстати, единственной. Среди ярких изображений сердец, фаллосов и крестов на нас загадочно глядели христианские святые.
Флаги, мачете, багровые сердца заполняли все свободное пространство стен, и как ко всему этому относились христианские святые, невозможно было прочесть на их напряженных лицах, заключенных в дешевые рамки для литографий, напоминавших окна в какой-то чужой мир из этого сюрреалистического окружения.
На небольшом алтаре теснились многочисленные бутылки со спиртным: бутылки, сделанные из тыкв, священные сосуды для духов «лоа», талисманы, трубки, флаги, стереографии каких-то неизвестных людей, а среди всего прочего — пачка сигарет для Папаши Джо.
Служба шла полным ходом, когда молодой «хоуизи» по имени Луис ввел нас.
Комната имела в длину около восьми метров и около пяти в ширину, высокий потолок и грязный пол.
Танцоры двигались около центрального столба замедленно, неестественно важно. Их черная плоть блестела в тусклом свете керосиновых ламп. Когда мы вошли в комнату, в ней стало темно.
Мамаша Джулия взяла меня за руку и улыбнулась. Она отвела меня почти к алтарю и сказала:
— Эзрум был добр.
Я кивнул.
— Ты нравишься ему, Номикос. Ты долго живешь, много путешествуешь и ты возвращаешься.
— Всегда, — согласился я.
— Эти люди с тобой? — она движением своих темных глаз указала на моих спутников.
— Это друзья. Они не побеспокоят.
Она рассмеялась, услышав мои слова. Я тоже рассмеялся.
— Я буду держать их подальше от вас, если вы разрешите им остаться. Мы будем деpжаться в тени у стен комнаты. Если же вы скажете, чтобы я увел их, мы уйдем. Вижу, что вы уже изрядно натанцевались и осушили немало бутылок.
— Оставайся. Приходи как-нибудь поболтать со мной днем.
— Обязательно приду.
Она ушла в круг танцоров. Мамаша Джулия была довольно крупной, хотя голос у нее был весьма тихий. Двигалась она, как огромная резиновая кукла, не без грации, ступая в такт со звуками барабанов, отбиваемыми Папашей Джо.
Через некоторое время барабанный бой заставил все — мою голову, землю, воздух — закружиться. Я наблюдал за танцорами и следил за теми, кто смотрел на танцоров. Я выпил поллитра рома, пытаясь не отстать, но угнаться за присутствующими было тяжело. Миштиго продолжал потягивать коку прямо из бутылки, которую он принес с собой. Никто не заметил, что он синий, но пока мы добрались сюда, было уже довольно поздно, и я решил — пусть будет, что будет, пусть все идет своим чередом.
Женщина в красныом парике стояла в углу. Она казалась надменной и одновременно испуганной. Она держала в руке бутылку, но не поднимала ее.
Миштиго держался за Эллен, прижав ее к себе, но не более того. Дос Сантос стоял у двери и следил за всеми, даже за мной. Хасан, припав к стене справа от двери, курил трубку с длинным черенком и крохотной головкой. Он казался умиротворенным.
Мамаша Джулия начала петь. Ее поддержали голоса остальных. Пение продолжалось довольно долго, навевая дремоту. Я выпил еще, но жажда не утолялась, и поэтому я налил себе еще.
Не знаю, сколько времени мы здесь находились, когда это произошло.
Танцоры поцеловали столб, затем снова стали петь, гремя бутылками, выливая из них воду. Пара «хоуизи», казалось, отpешилась от действительности, их речь стала бессвязной. Воздух был наполнен дымом, я прислонился к стене спиной и мне казалось, что мои глаза сомкнулись на секунду-другую.
Звук раздался на самом неожиданном месте.
Кричал Хасан.
Этот долгий вопль заставил меня рвануться вперед. Голова моя закружилась, я едва удержал равновесие и громко стукнулся спиной о стену.
Барабанный бой продолжался. Ни один такт не был пропущен. Однако несколько танцоров остановились, озираясь.
Хасан вскочил на ноги — с оскаленными зубами, прищурив глаза. От дикого напряжения его потное лицо избороздили морщины, борода вскинулась вверх, полы его плаща, зацепившись за какие-то мелкие украшения на стене, напоминали черные крылья. Руки его в замедленном гипнотическом ритме душили несуществующего и стоявшего будто бы рядом с ним человека. Из его глотки исторгался звериный рык. Он продолжал кого-то душить.
Наконец он дернулся, руки его обвисли. Почти сразу же рядом с ним оказался Дос Сантос и стал что-то говорить ему. Но, казалось, они находятся в разных мирах.
Один из танцоров стал тихо стонать. К нему присоединился еще один. Затем все остальные.
Мамаша Джулия отделилась от круга танцующих, подошла ко мне — как раз тогда, когда Хасан начал все сначала, но на этот раз его жесты были не столь убедительны. Скорее, они были сейчас театральны.
Барабаны продолжали свой монотонный ритм. Папаша Джо даже не удосужился поднять свой взор.
— Плохой знак, — сказала Мамаша Джулия. — Что ты знаешь об этом человеке?
— Многое, — сказал я, напрягаясь, чтобы усилием воли прояснить свое сознание.
— Ангилсоу, — сказала она.
— Что?
— Ангилсоу. Это темный бог. Бог, которого нужно бояться. Твоим другом овладел Ангилсоу.
— Объясни, пожалуйста.
— Он редко посещает наш «хоупфер». Он здесь нежеланный. Те, кто им одержим, становятся убийцами.
— Мне кажется, что Хасан накурился какой-то дряни, что-то вроде мутированной махорки, вот почему он…
— Нет, — перебила она меня, — здесь Ангилсоу. Твой друг станет убийцей, потому что Ангилсоу — бог смерти и он навещает только свои собственные капища.
— Мамаша Джулия, — произнес я, — Хасан и есть убийца. Если вам дать кусочек жевательной резинки за каждого, кого он убил, и вы захотите все это сжевать, то вы рискуете превратиться в бурундука. Он профессиональный убийца, обычный, в рамках закона. Поскольку Кодекс дуэлей распространен на материках, то обычно он зарабатывает себе на хлеб подальше от морских берегов… Ходят слухи, что при случае он совершает и незаконные убийства, но этого никому не удалось доказать. Ты скажи мне вот что. Ангилсоу — бог каких убийц? Профессионалов или просто любителей крови? Ведь есть между ними разница, не так ли?
— Для Ангилсоу все равно, какого рода убийца, — покачала она головой.
Дос Сантос, чтобы прекратить спектакль, схватил Хасана за запястья. Он попытался развести ему руки в стороны. Попробуйте представить себе, что вы в клетке и пытаетесь голыми руками разогнуть ее прутья.
Я пересек комнату, то же сделали еще несколько человек. Это оказалось очень своевременным, так как Хасан наконец-то заметил, что кто-то стоит перед ним, и уронил руки. Затем он вытащил клинок с длинным узким лезвием из-под своего плаща.
Обpатил бы он его против Доса или против кого-нибудь другого — неизвестно, потому что в этот момент Миштиго закупорил свою бутылку с кокой большим пальцем и ударил ею Хасана около уха. Хасан упал лицом вперед. Дос подхватил его, и я выхватил клинок из пальцев убийцы, после чего Миштиго пpодолжил прерванное занятие — приканчивать свою бутылку коки.
— Интересный обряд, — заметил через мгновение веганец. — Я никогда не подозревал, что у этих обитателей гавани такие сильные религиозные чувства.
— Это просто указывает на то, что вам ни в чем и никогда не следует быть абсолютно уверенным, не так ли?
— Да. — Жестом он указал в сторону зрителей. — Все они пантеисты!
Я покачал головой.
— Нет. Это первобытные анимисты.
— Разве между этими религиями существует какая-нибудь разница?
— Придется объяснить. Вот эта бутылочка коки, которую вы только что осушили, займет место на алтаре или «пе», как они его называют, как сосуд для Ангилсоу, поскольку она испытала темно-мистическое соприкосновение с этим богом. Вот так пантеист трактует то, что сейчас произошло. А вот анимисты могут даже сойти с ума от того, что кто-то незванный появился во время церемонии и стал причиной беспокойства вроде того, которое мы только что совершили. Анимист, возможно, будет доведен до такого состояния, что принесет в жертву непрошенных гостей, поразбивав им головы подобным же образом, но теперь уже исполнив это как торжественный обpяд, и швырнув их тела в дальний закуток бухты. Это будет жертва Агве Вейс, морскому божеству.
Все на самом деле было не так уж плохо. но мне хотелось слегка встряхнуть его. Думаю, что мне это вполне удалось…
После того, как я извинился перед хозяевами и пожелал им доброй ночи, я подхватил Хасана. Он изрядно похолодел, и я был единственным, кто был в силах чтобы тащить его.
На улице, кроме нас, никого не было. Огромная, ослепительная ладья Агве Вейс пересекала волны где-то у самого восточного края мира, расплескав по небу все его любимые цветы.
Дос Сантос шел рядом со мной.
— Пожалуй, вы были правы. Нам, наверное, не следовало приходить.
Я не удосужился ответить ему, но Эллен, которая шагала впереди всех с Миштиго, остановилась, обернулась и сказала:
— Чепуха! Если бы мы не пошли, то никогда не стали бы зрителями этого замечательного драматического монолога без слов.
К тому времени я почти догнал ее. Обе ее руки взметнулись и обхватили мое горло. Она не собиралась усиливать давление, но корчила ужасные гримасы.
— Я одержима Ангилсоу, — дурачилась она, — и вы это сейчас почувствуете! О-о! — Она рассмеялась.
— Отпустите мое горло, или я швырну на вас этого араба, — спокойно произнес я, сравнивая каштановый цвет ее волос с пунцово-оранжевым цветом неба над нею. — Он, между прочим, очень тяжелый.
Затем, секундой раньше, чем отпустить, она усилила хватку, причем намного сильнее, чем мгновение назад, но я знал, что это шутка. Через мгновение она опять оказалась рядом с Миштиго, и мы снова двинулись в путь.
Что ж, женщины никогда не дают мне пощечин, потому что я всегда успеваю поставить лицо нужной щекой, а они боятся лишая. Поэтому, как мне кажется, им остается единственное в этом случае — слегка придушить меня.
— Ужасающе интересно, — сказала Диана. — Очень непривычное ощущение. Будто внутри меня что-то танцевало вместе с ними. Странное ощущение. Я, по сути дела, не люблю танцы — какого угодно рода…
— Какой у вас акцент? — прервал я ее. — Никак не могу определить, какой местности он соответствует.
— Сама не знаю, — засмеялась она. — Я в некотором роде франко-ирландского происхождения. Жила на Гебридах, потом в Австралии, Японии…
Хасан застонал и напряг свои мышцы. Я ощутил резкую боль в плече.
Я усадил его у порога какого-то дома и стал вытряхивать из него различные орудия его ремесла. Здесь были два метательных ножа, еще один кинжал с тяжелой рукояткой, длинный охотничий нож с зазубренным лезвием, шнурки-удавки и небольшая металлическая коробка, содержавшая различные порошки и пузырьки с жидкостями, которую я опасался проверять. Мне очень понравилась острая свайка, и я оставил ее себе…
В то время, как его «Зов Земли» — по всей вероятности, лучшее из всего, что он написал — гремел по всей матушке-Земле, увидели свет несколько статей о Возвращении, что помогло вызвать именно то волнение, которое я сам хотел начать.
Сейчас он может сколько угодно отрекаться от этого, но тогда он был настроен возмутителем спокойствия, и я уверен, что он и сейчас с удовольствием вернулся бы к своей прежней мысли.
Кроме того, мне нужен предлог: я хотел бы посмотреть, как чувствует себя Хасан после прискорбной взбучки, которую он получил на «хоупфере». На самом же деле я жаждал получить возможность переговорить с этим арабом и выяснить, что он соблаговолит, если только найдет нужным рассказать мне о своем последнем поручении.
Идти от здания Управления до «Ройала» было совсем немного. У нас с Филом ушло всего семь минут неспешного шага.
— Вы закончили писать элегию в мою честь? — спросил я.
— Я все время работаю над ней.
— Вы повторяете это добрых двадцать лет. Мне хотелось бы, чтобы вы поспешили, потому что я боюсь, что не смогу прочесть ее.
— Я бы мог показать некоторые другие отличные вещи: посвященные Лорелу, Джорджу, даже одна в честь Дос Сантоса. У меня есть еще множество знаменитых имен. Ваше же для меня представляет проблему.
— Почему?
— Мне хочется, чтобы она была современной. Вы же не стоите на месте, все время что-то делаете, меняетесь…
— Вы не одобряете этого?
— У большинства людей хватает благодушия совершить что-либо в течение первой половины своей жизни и остановиться на достигнутом. Элегия в их честь не представляет для меня особых хлопот. У меня их полным-полно. Но я опасаюсь того, что ваша элегия будет совершенно не соответствовать вашему облику на тот момент, когда она будет закончена. Такая работа меня не устраивает. Я предпочитаю обдумывать тему на протяжении многих лет, тщательно взвешивая все стороны человеческой индивидуальности, не подгоняя себя. Вы, люди, чья жизнь подобна песне, вызываете у меня тревогу. Я считаю, что вы пытаетесь вынудить меня написать о вас нечто эпическое, а я становлюсь слишком стар для этого. Иногда я что-то упускаю.
— Я полагаю, что вы становитесь несправедливым, — сказал я ему. — Другим уже посчастливилось прочитать оды в их честь, а на мою же долю осталось выполнить лишь пару эпиграмм.
— Могу вам сказать, что у меня есть предчувствие, что я совсем скоро закончу элегию в вашу честь. И я постараюсь своевременно прислать вам экземпляр.
— О! А откуда у вас такое предчувствие?
— Разве можно определить источник вдохновения?
— И все-таки расскажите…
— Это пришло мне в голову, когда я размышлял. Я тогда составлял элегию для веганца — просто, разумеется, чтобы поупражняться. И вот тут я понял, что думаю о том, что скоро закончу элегию в честь грека. — Он на мгновение задумался. — Представьте себе чисто умозрительно, как двух разных людей, каждый из которых выше другого, пытаются сравнить друг с другом.
— Это можно сделать, если я встану перед зеркалом и буду переминаться с ноги на ногу. У меня одна нога короче другой. Так что я могу себе представить. И что же из этого?
— Ничего. У вас совершенно иной подход к проблеме.
— Это культурная традиция, от которой мне никак не избавиться. Вспомните узлы, лошадей — Горашиб, Трою. Понимаете? Коварство и хитрость у нас в крови.
Десяток шагов он молчал.
— Так что же: орел или решка? — спросил я у него наконец.
— Простите?
— Это загадка калликанзаридов. Вы проиграли бы в любом случае.
— В этом есть определенный произвол, не так ли?
— Именно таковы калликанзариды. Это скорее греческое, а не восточное искусство утонченного коварства. Наша жизнь часто зависит от ответа, а калликанзариды, как правило, желают, чтобы противник проиграл.
— Почему?
— Спросите у следующего калликанзарида, которого встретите. Если только такая возможность вам еще предоставится.
Мы вышли на нужный нам перекресток.
— Почему вы неожиданно снова связались с Рэдполом? Вы же давно должны были уйти в отставку.
— Я ушел в подходящее время и все, что меня с ним связывает, это мысль, удастся ли снова возвратиться, как в добрые старые времена? Появление Хасана всегда что-то означает, и я хочу знать, каково это что-то.
— Вас не тревожит, что я вас разыскал?
— Нет. Это может вызвать определенные неудобства, но я сомневаюсь в том, что ожидается фатальный исход.
Здание «Ройяла» возвышалось над нами. Мы вошли внутрь, постучали в дверь из темного дерева и услышали:
— Входите.
— Привет, — произнес я, входя.
Добрых десять минут прошло прежде, чем мне удалось повернуть разговор к прискорбному случаю с бедуином, но тут же Диана отвлекла меня, появившись в комнате.
— Доброе утро, — сказала она.
— Добрый вечер, — усмехнулся я.
— Что нового в мире искусства?
— Ничего.
— Памятники?
— Нет.
— Архивы?
— Нет.
— Какой, интересно, работой вам приходится заниматься?
— О, она слишком разрекламирована благодаря усилиям нескольких романтиков в бюро Информации. На самом деле все, что мы делаем — это таскаем, восстанавливаем и сохраняем записи материальной культуры, которые составлены на Земле человечеством.
— Что-то вроде мусорщиков культуры?
— Что-то вроде этого. Я думаю, что более верное сравнение вряд ли можно было бы придумать.
— Ну, а зачем?
— Что «зачем»?
— Почему вы это делаете?
— Кто-то же должен этим заниматься, потому что это все-таки мусор культуры. Поэтому-то его и стоит собирать. Я уверен, что мой мусор — лучше, чем что-либо другое на Земле.
— Вы преданы этому делу настолько же, насколько скромны! Это тоже довольно неплохо.
— Кроме того, тогда выбор был не таким уж и большим — когда я предложил свои услуги. Нельзя забывать, что тогда этого мусора было очень много.
Она предложила мне бокал, немного отпила из своего и сказала:
— Они на самом деле еще здесь?
— Кто?
— Боги и Компания. Старые боги. Вроде Ангилсоу. Я считаю, что они все давно покинули нашу Землю.
— Нет, они не покинули ее. Только то, что большинство из них похожи на нас, не означает вовсе, что они поступают подобно нам. Когда люди покидают нашу Землю, они не предлагают своим богам отправиться вместе с собой, а у Бога есть своя собственная гордость. А кроме того, возможно, они должны были оставаться в любом случае, это называется «ананке» — судьба смерти. От нее не уйти.
— Так же, как и от прогресса?
— Да… Если уж говорить о прогрессе, то не улучшилось ли состояние Хасана? В последний раз, когда я его видел, он был совсем плох.
— Улучшилось. С таким толстым черепом нечего бояться. Как с гуся вода…
— А где он?
— В зале для игр.
— Мне хотелось бы лично выразить ему свое сочувствие. Вы меня извините?
— Извиняю, — сказала она, поклонившись.
Повернувшись, она направилась послушать, о чем беседуют Дос Сантос и Фил. Фил, разумеется, очень обрадовался ее приходу.
И никто не обратил внимания на мой уход.
— Именно здесь вы хотели бы побывать вначале, не так ли? — спросил он у Мишиго.
— Да, как раз здесь, — ответил веганец, оторвавшись от неслышного для других разговора с Эллен, которую он прижал в нише с бюстом Вольтера.
Освещение в комнате совсем погасло, и Миштиго подошел к столу. Он взглянул на карту, затем на присутствующих, однако не выделяя кого-нибудь взглядом.
— Мне хотелось бы посетить некоторые ключевые местности, по той или иной причине игравшие важную роль в истории вашей планеты, — сказал он. Я планиpую начать с Египта, Греции и Рима. Затем хотелось бы посетить ненадолго Мадрид, Париж и Лондон. — По мере того, как он все больше углублялся в маршрут своего путешествия, картина на экране соответственно менялась. — Затем я собиpаюсь посетить Берлин, Брюссель, Ленинград, Москву. Потом пересечь Атлантический океан и сделать остановку в Бостоне, Нью-Йорке, Вашингтоне, Чикаго. Затем отправиться на юг, на полуостров Юкатан, а потом снова на север, на этот раз в Калифорнию.
— Именно в таком порядке? — поинтересовался я.
— Да.
— Почему вы не включили в свой маршрут Ближний Восток, Индию и Дальний Восток? — послышался голос Фила. Он подошел незаметно, так как в комнате было достаточно темно.
— Я ничего не имею против этих районов, однако сейчас они в основном покрыты болотами и лесами, и к тому же там довольно большая радиоактивность. Могу добавить, что эти районы не в полеой меpе отвечают моей цели.
— Какова же ваша главная цель? — Фил не унимался.
— Написать книгу.
— О чем?
— Я пришлю вам экземпляр со своим автографом.
— Спасибо.
— Не за что.
— Когда вы хотите отправиться в путь? — спросил я у веганца, так как этой перепалке не было видно конца.
— Послезавтра.
— Хорошо.
— Я приготовил для вас подробные карты, — продолжал Миштиго, — всех вышеназванных районов. Лорел обещал мне, что завтра днем они будут доставлены в вашу контору.
— Прекрасно. Однако, здесь есть во всем этом что-то общее, о чем вы, видимо, не осведомлены. Это связано с тем, что все названные вами местности находятся внутри материка. В наши дни у нас на Земле культура носит большей частью островной характер, и для этого есть веские основания. В течение Трех Дней материки получили особенно большую дозу облучения, и почти все места, которые вы назвали, до сих пор нельзя считать соответствующими норме. Они еще имеют достаточно высокую степень радиоактивности. Однако это не единственная причина угрожающей опасности…
— Я хорошо знаком с вашей историей и прекрасно знаю о том, что нужно предпринимать меры предосторожности против радиации, — прервал он меня. — Кроме того, мне известно, что в Древних местностях живет большое количество мутировавших организмов. Я, это не сбрасываю со счетов, но вовсе не обеспокоен этим.
Я пожал плечами:
— Раз так, то я не возражаю.
— Прекрасно, — он в очередной раз отхлебнул кока-колу из своего бокала. — Можете включить свет, Лорел.
Экран постепенно погас, загорелись лампы.
— Это правда, что вы знакомы с несколькими «емамба», здесь, в Порт-о-Пренсе? — спросил у меня веганец.
— Правда, — ответил я. — Почему они вас заинтересовали?
Он подошел поближе к моему креслу.
— Насколько мне известно, колдовские обряды, совершаемые местными шаманами, почти не претерпели каких-либо изменений за прошедшие столетия.
— Возможно. Только вот меня здесь не было, когда они начались, и поэтому я не уверен, так ли это на самом деле.
— Я знаю, что их участников не очень-то смущает присутствие чужаков…
— Это верно. Однако они разыгрывают для вас на самом деле первосортное представление, если вам удастся найти подходящий «хоупфер» и предложить небольшие подарки.
— Мне очень хотелось бы стать свидетелем обряда. Если бы мне удалось посетить с кем-нибудь, кто не является для них чужаком, их… э-э… представление, то тогда я, вероятно, смог бы увидеть именно то, настоящее…
— Чем вызвано ваше такое сильное желание? Нездоровое любопытство к обычаям дикарей?
— Нет. Я изучаю различия религий с целью сравнения.
Я внимательно смотрел на его лицо, но оно абсолютно ничего не выражало.
Прошло много времени с тех пор, как я в последний раз посещал нечто подобное с Мамашей Джулией и Папашей Джо и некоторыми другими, и хотя «хоупфер» был отсюда далеко, я не был уверен в том, что они согласятся взять вместе со мной обитателя Веги. Хотя, разумеется, у них никогда не было возражений, когда я приводил с собой людей.
— Что ж, — начал я.
— Я хочу только понаблюдать, — добавил он, — сам оставаясь в стороне. Они вряд ли ощутят мое присутствие.
Я промямлил нечто невразумительное и сдался. Я хорошо знал Мамашу Джулию и полагал, что в этом не будет ничего плохого.
Поэтому я сказал:
— О'кей, я поведу вас. Сегодня вечером, если хотите.
Он согласился, поблагодарил меня и ушел на поиски еще одной бутылки кока-колы.
Джордж, который все это время не слезал с подлокотника моего кресла, наклонился ко мне и тихо заметил, что было бы очень интересно произвести рассечение веганца.
Я согласился с ним.
Когда Миштиго вернулся, Дос Сантос был рядом с ним.
— Вы собираетесь повести мистера Миштиго на языческие церемонии? — спросил он, дрожа от негодования и раздувая ноздри.
— Это так, — кивнул я. — Собираюсь.
— Только вместе с телохранителями, а вы таковым не являетесь.
Я поднял вверх ладони.
— Я в состоянии справиться со всем, что бы ни произошло.
— Вас будут сопровождать Хасан и… я.
Я попробовал было протестовать, но незаметно между нами втиснулась Эллен.
— Я хотела бы тоже пойти вместе с вами, — сказала она. — Я никогда еще не была на подобных обрядах.
Я пожал плечами.
Если идет Дос Сантос, это значит, что идет и Диана. Нас становится весьма много. Поэтому один лишний посетитель особого значения не имеет. Все было испорчено еще до того, как началось.
— А почему бы и нет? — Вот и все, что оставалось мне сказать…
* * *
«Хоупфер» был расположен внизу, в районе гавани, возможно, в знак того, что был посвящен Агве Вейс, морскому божеству. Хотя скорее всего, из-за того, что сородичи Мамаши Джулии всегда ютились в гавани.Агве Вейс — не очень-то ревнивый божок, поэтому множество других божеств украшали стены своими ярко раскрашенными изображениями. Чуть поодаль от берега были гораздо более искусно выполненные «хоупферы», но они мало-помалу все более переходили в собственность коммерческих заведений.
Огромная ладья Агве переливалась яркими, синими, оранжевыми, желтыми, зелеными и черными кpасками и внешне выглядела несколько неподходящей для моря.
Противоположная стена была почти полностью занята изображениями пурпурно-малинового Дамбала Ведо, со множеством затейливых колец и завитков. Впереди Папаша Джо ритмично отбивал такт, едва раскачиваясь, на нескольких барабанах «рада». Он сидел чуть правее двери, через которую мы вошли — кстати, единственной. Среди ярких изображений сердец, фаллосов и крестов на нас загадочно глядели христианские святые.
Флаги, мачете, багровые сердца заполняли все свободное пространство стен, и как ко всему этому относились христианские святые, невозможно было прочесть на их напряженных лицах, заключенных в дешевые рамки для литографий, напоминавших окна в какой-то чужой мир из этого сюрреалистического окружения.
На небольшом алтаре теснились многочисленные бутылки со спиртным: бутылки, сделанные из тыкв, священные сосуды для духов «лоа», талисманы, трубки, флаги, стереографии каких-то неизвестных людей, а среди всего прочего — пачка сигарет для Папаши Джо.
Служба шла полным ходом, когда молодой «хоуизи» по имени Луис ввел нас.
Комната имела в длину около восьми метров и около пяти в ширину, высокий потолок и грязный пол.
Танцоры двигались около центрального столба замедленно, неестественно важно. Их черная плоть блестела в тусклом свете керосиновых ламп. Когда мы вошли в комнату, в ней стало темно.
Мамаша Джулия взяла меня за руку и улыбнулась. Она отвела меня почти к алтарю и сказала:
— Эзрум был добр.
Я кивнул.
— Ты нравишься ему, Номикос. Ты долго живешь, много путешествуешь и ты возвращаешься.
— Всегда, — согласился я.
— Эти люди с тобой? — она движением своих темных глаз указала на моих спутников.
— Это друзья. Они не побеспокоят.
Она рассмеялась, услышав мои слова. Я тоже рассмеялся.
— Я буду держать их подальше от вас, если вы разрешите им остаться. Мы будем деpжаться в тени у стен комнаты. Если же вы скажете, чтобы я увел их, мы уйдем. Вижу, что вы уже изрядно натанцевались и осушили немало бутылок.
— Оставайся. Приходи как-нибудь поболтать со мной днем.
— Обязательно приду.
Она ушла в круг танцоров. Мамаша Джулия была довольно крупной, хотя голос у нее был весьма тихий. Двигалась она, как огромная резиновая кукла, не без грации, ступая в такт со звуками барабанов, отбиваемыми Папашей Джо.
Через некоторое время барабанный бой заставил все — мою голову, землю, воздух — закружиться. Я наблюдал за танцорами и следил за теми, кто смотрел на танцоров. Я выпил поллитра рома, пытаясь не отстать, но угнаться за присутствующими было тяжело. Миштиго продолжал потягивать коку прямо из бутылки, которую он принес с собой. Никто не заметил, что он синий, но пока мы добрались сюда, было уже довольно поздно, и я решил — пусть будет, что будет, пусть все идет своим чередом.
Женщина в красныом парике стояла в углу. Она казалась надменной и одновременно испуганной. Она держала в руке бутылку, но не поднимала ее.
Миштиго держался за Эллен, прижав ее к себе, но не более того. Дос Сантос стоял у двери и следил за всеми, даже за мной. Хасан, припав к стене справа от двери, курил трубку с длинным черенком и крохотной головкой. Он казался умиротворенным.
Мамаша Джулия начала петь. Ее поддержали голоса остальных. Пение продолжалось довольно долго, навевая дремоту. Я выпил еще, но жажда не утолялась, и поэтому я налил себе еще.
Не знаю, сколько времени мы здесь находились, когда это произошло.
Танцоры поцеловали столб, затем снова стали петь, гремя бутылками, выливая из них воду. Пара «хоуизи», казалось, отpешилась от действительности, их речь стала бессвязной. Воздух был наполнен дымом, я прислонился к стене спиной и мне казалось, что мои глаза сомкнулись на секунду-другую.
Звук раздался на самом неожиданном месте.
Кричал Хасан.
Этот долгий вопль заставил меня рвануться вперед. Голова моя закружилась, я едва удержал равновесие и громко стукнулся спиной о стену.
Барабанный бой продолжался. Ни один такт не был пропущен. Однако несколько танцоров остановились, озираясь.
Хасан вскочил на ноги — с оскаленными зубами, прищурив глаза. От дикого напряжения его потное лицо избороздили морщины, борода вскинулась вверх, полы его плаща, зацепившись за какие-то мелкие украшения на стене, напоминали черные крылья. Руки его в замедленном гипнотическом ритме душили несуществующего и стоявшего будто бы рядом с ним человека. Из его глотки исторгался звериный рык. Он продолжал кого-то душить.
Наконец он дернулся, руки его обвисли. Почти сразу же рядом с ним оказался Дос Сантос и стал что-то говорить ему. Но, казалось, они находятся в разных мирах.
Один из танцоров стал тихо стонать. К нему присоединился еще один. Затем все остальные.
Мамаша Джулия отделилась от круга танцующих, подошла ко мне — как раз тогда, когда Хасан начал все сначала, но на этот раз его жесты были не столь убедительны. Скорее, они были сейчас театральны.
Барабаны продолжали свой монотонный ритм. Папаша Джо даже не удосужился поднять свой взор.
— Плохой знак, — сказала Мамаша Джулия. — Что ты знаешь об этом человеке?
— Многое, — сказал я, напрягаясь, чтобы усилием воли прояснить свое сознание.
— Ангилсоу, — сказала она.
— Что?
— Ангилсоу. Это темный бог. Бог, которого нужно бояться. Твоим другом овладел Ангилсоу.
— Объясни, пожалуйста.
— Он редко посещает наш «хоупфер». Он здесь нежеланный. Те, кто им одержим, становятся убийцами.
— Мне кажется, что Хасан накурился какой-то дряни, что-то вроде мутированной махорки, вот почему он…
— Нет, — перебила она меня, — здесь Ангилсоу. Твой друг станет убийцей, потому что Ангилсоу — бог смерти и он навещает только свои собственные капища.
— Мамаша Джулия, — произнес я, — Хасан и есть убийца. Если вам дать кусочек жевательной резинки за каждого, кого он убил, и вы захотите все это сжевать, то вы рискуете превратиться в бурундука. Он профессиональный убийца, обычный, в рамках закона. Поскольку Кодекс дуэлей распространен на материках, то обычно он зарабатывает себе на хлеб подальше от морских берегов… Ходят слухи, что при случае он совершает и незаконные убийства, но этого никому не удалось доказать. Ты скажи мне вот что. Ангилсоу — бог каких убийц? Профессионалов или просто любителей крови? Ведь есть между ними разница, не так ли?
— Для Ангилсоу все равно, какого рода убийца, — покачала она головой.
Дос Сантос, чтобы прекратить спектакль, схватил Хасана за запястья. Он попытался развести ему руки в стороны. Попробуйте представить себе, что вы в клетке и пытаетесь голыми руками разогнуть ее прутья.
Я пересек комнату, то же сделали еще несколько человек. Это оказалось очень своевременным, так как Хасан наконец-то заметил, что кто-то стоит перед ним, и уронил руки. Затем он вытащил клинок с длинным узким лезвием из-под своего плаща.
Обpатил бы он его против Доса или против кого-нибудь другого — неизвестно, потому что в этот момент Миштиго закупорил свою бутылку с кокой большим пальцем и ударил ею Хасана около уха. Хасан упал лицом вперед. Дос подхватил его, и я выхватил клинок из пальцев убийцы, после чего Миштиго пpодолжил прерванное занятие — приканчивать свою бутылку коки.
— Интересный обряд, — заметил через мгновение веганец. — Я никогда не подозревал, что у этих обитателей гавани такие сильные религиозные чувства.
— Это просто указывает на то, что вам ни в чем и никогда не следует быть абсолютно уверенным, не так ли?
— Да. — Жестом он указал в сторону зрителей. — Все они пантеисты!
Я покачал головой.
— Нет. Это первобытные анимисты.
— Разве между этими религиями существует какая-нибудь разница?
— Придется объяснить. Вот эта бутылочка коки, которую вы только что осушили, займет место на алтаре или «пе», как они его называют, как сосуд для Ангилсоу, поскольку она испытала темно-мистическое соприкосновение с этим богом. Вот так пантеист трактует то, что сейчас произошло. А вот анимисты могут даже сойти с ума от того, что кто-то незванный появился во время церемонии и стал причиной беспокойства вроде того, которое мы только что совершили. Анимист, возможно, будет доведен до такого состояния, что принесет в жертву непрошенных гостей, поразбивав им головы подобным же образом, но теперь уже исполнив это как торжественный обpяд, и швырнув их тела в дальний закуток бухты. Это будет жертва Агве Вейс, морскому божеству.
Все на самом деле было не так уж плохо. но мне хотелось слегка встряхнуть его. Думаю, что мне это вполне удалось…
После того, как я извинился перед хозяевами и пожелал им доброй ночи, я подхватил Хасана. Он изрядно похолодел, и я был единственным, кто был в силах чтобы тащить его.
На улице, кроме нас, никого не было. Огромная, ослепительная ладья Агве Вейс пересекала волны где-то у самого восточного края мира, расплескав по небу все его любимые цветы.
Дос Сантос шел рядом со мной.
— Пожалуй, вы были правы. Нам, наверное, не следовало приходить.
Я не удосужился ответить ему, но Эллен, которая шагала впереди всех с Миштиго, остановилась, обернулась и сказала:
— Чепуха! Если бы мы не пошли, то никогда не стали бы зрителями этого замечательного драматического монолога без слов.
К тому времени я почти догнал ее. Обе ее руки взметнулись и обхватили мое горло. Она не собиралась усиливать давление, но корчила ужасные гримасы.
— Я одержима Ангилсоу, — дурачилась она, — и вы это сейчас почувствуете! О-о! — Она рассмеялась.
— Отпустите мое горло, или я швырну на вас этого араба, — спокойно произнес я, сравнивая каштановый цвет ее волос с пунцово-оранжевым цветом неба над нею. — Он, между прочим, очень тяжелый.
Затем, секундой раньше, чем отпустить, она усилила хватку, причем намного сильнее, чем мгновение назад, но я знал, что это шутка. Через мгновение она опять оказалась рядом с Миштиго, и мы снова двинулись в путь.
Что ж, женщины никогда не дают мне пощечин, потому что я всегда успеваю поставить лицо нужной щекой, а они боятся лишая. Поэтому, как мне кажется, им остается единственное в этом случае — слегка придушить меня.
— Ужасающе интересно, — сказала Диана. — Очень непривычное ощущение. Будто внутри меня что-то танцевало вместе с ними. Странное ощущение. Я, по сути дела, не люблю танцы — какого угодно рода…
— Какой у вас акцент? — прервал я ее. — Никак не могу определить, какой местности он соответствует.
— Сама не знаю, — засмеялась она. — Я в некотором роде франко-ирландского происхождения. Жила на Гебридах, потом в Австралии, Японии…
Хасан застонал и напряг свои мышцы. Я ощутил резкую боль в плече.
Я усадил его у порога какого-то дома и стал вытряхивать из него различные орудия его ремесла. Здесь были два метательных ножа, еще один кинжал с тяжелой рукояткой, длинный охотничий нож с зазубренным лезвием, шнурки-удавки и небольшая металлическая коробка, содержавшая различные порошки и пузырьки с жидкостями, которую я опасался проверять. Мне очень понравилась острая свайка, и я оставил ее себе…
* * *
На следующий день — вернее, вечер — я поил старого Фила, чтобы прихватить его с собой, намереваясь использовать его в качестве оплаты за допущение в свиту Дос Сантоса в «Ройале». Рэдпол все еще относился к нему с почтением, считая его чем-то вроде второго Ома Нейка, сторонника возврата к старому, хотя он начал убеждать в своей непричастности к этому движению еще полвека назад, когда напустил на себя мистицизм и респектабельность.В то время, как его «Зов Земли» — по всей вероятности, лучшее из всего, что он написал — гремел по всей матушке-Земле, увидели свет несколько статей о Возвращении, что помогло вызвать именно то волнение, которое я сам хотел начать.
Сейчас он может сколько угодно отрекаться от этого, но тогда он был настроен возмутителем спокойствия, и я уверен, что он и сейчас с удовольствием вернулся бы к своей прежней мысли.
Кроме того, мне нужен предлог: я хотел бы посмотреть, как чувствует себя Хасан после прискорбной взбучки, которую он получил на «хоупфере». На самом же деле я жаждал получить возможность переговорить с этим арабом и выяснить, что он соблаговолит, если только найдет нужным рассказать мне о своем последнем поручении.
Идти от здания Управления до «Ройала» было совсем немного. У нас с Филом ушло всего семь минут неспешного шага.
— Вы закончили писать элегию в мою честь? — спросил я.
— Я все время работаю над ней.
— Вы повторяете это добрых двадцать лет. Мне хотелось бы, чтобы вы поспешили, потому что я боюсь, что не смогу прочесть ее.
— Я бы мог показать некоторые другие отличные вещи: посвященные Лорелу, Джорджу, даже одна в честь Дос Сантоса. У меня есть еще множество знаменитых имен. Ваше же для меня представляет проблему.
— Почему?
— Мне хочется, чтобы она была современной. Вы же не стоите на месте, все время что-то делаете, меняетесь…
— Вы не одобряете этого?
— У большинства людей хватает благодушия совершить что-либо в течение первой половины своей жизни и остановиться на достигнутом. Элегия в их честь не представляет для меня особых хлопот. У меня их полным-полно. Но я опасаюсь того, что ваша элегия будет совершенно не соответствовать вашему облику на тот момент, когда она будет закончена. Такая работа меня не устраивает. Я предпочитаю обдумывать тему на протяжении многих лет, тщательно взвешивая все стороны человеческой индивидуальности, не подгоняя себя. Вы, люди, чья жизнь подобна песне, вызываете у меня тревогу. Я считаю, что вы пытаетесь вынудить меня написать о вас нечто эпическое, а я становлюсь слишком стар для этого. Иногда я что-то упускаю.
— Я полагаю, что вы становитесь несправедливым, — сказал я ему. — Другим уже посчастливилось прочитать оды в их честь, а на мою же долю осталось выполнить лишь пару эпиграмм.
— Могу вам сказать, что у меня есть предчувствие, что я совсем скоро закончу элегию в вашу честь. И я постараюсь своевременно прислать вам экземпляр.
— О! А откуда у вас такое предчувствие?
— Разве можно определить источник вдохновения?
— И все-таки расскажите…
— Это пришло мне в голову, когда я размышлял. Я тогда составлял элегию для веганца — просто, разумеется, чтобы поупражняться. И вот тут я понял, что думаю о том, что скоро закончу элегию в честь грека. — Он на мгновение задумался. — Представьте себе чисто умозрительно, как двух разных людей, каждый из которых выше другого, пытаются сравнить друг с другом.
— Это можно сделать, если я встану перед зеркалом и буду переминаться с ноги на ногу. У меня одна нога короче другой. Так что я могу себе представить. И что же из этого?
— Ничего. У вас совершенно иной подход к проблеме.
— Это культурная традиция, от которой мне никак не избавиться. Вспомните узлы, лошадей — Горашиб, Трою. Понимаете? Коварство и хитрость у нас в крови.
Десяток шагов он молчал.
— Так что же: орел или решка? — спросил я у него наконец.
— Простите?
— Это загадка калликанзаридов. Вы проиграли бы в любом случае.
— В этом есть определенный произвол, не так ли?
— Именно таковы калликанзариды. Это скорее греческое, а не восточное искусство утонченного коварства. Наша жизнь часто зависит от ответа, а калликанзариды, как правило, желают, чтобы противник проиграл.
— Почему?
— Спросите у следующего калликанзарида, которого встретите. Если только такая возможность вам еще предоставится.
Мы вышли на нужный нам перекресток.
— Почему вы неожиданно снова связались с Рэдполом? Вы же давно должны были уйти в отставку.
— Я ушел в подходящее время и все, что меня с ним связывает, это мысль, удастся ли снова возвратиться, как в добрые старые времена? Появление Хасана всегда что-то означает, и я хочу знать, каково это что-то.
— Вас не тревожит, что я вас разыскал?
— Нет. Это может вызвать определенные неудобства, но я сомневаюсь в том, что ожидается фатальный исход.
Здание «Ройяла» возвышалось над нами. Мы вошли внутрь, постучали в дверь из темного дерева и услышали:
— Входите.
— Привет, — произнес я, входя.
Добрых десять минут прошло прежде, чем мне удалось повернуть разговор к прискорбному случаю с бедуином, но тут же Диана отвлекла меня, появившись в комнате.
— Доброе утро, — сказала она.
— Добрый вечер, — усмехнулся я.
— Что нового в мире искусства?
— Ничего.
— Памятники?
— Нет.
— Архивы?
— Нет.
— Какой, интересно, работой вам приходится заниматься?
— О, она слишком разрекламирована благодаря усилиям нескольких романтиков в бюро Информации. На самом деле все, что мы делаем — это таскаем, восстанавливаем и сохраняем записи материальной культуры, которые составлены на Земле человечеством.
— Что-то вроде мусорщиков культуры?
— Что-то вроде этого. Я думаю, что более верное сравнение вряд ли можно было бы придумать.
— Ну, а зачем?
— Что «зачем»?
— Почему вы это делаете?
— Кто-то же должен этим заниматься, потому что это все-таки мусор культуры. Поэтому-то его и стоит собирать. Я уверен, что мой мусор — лучше, чем что-либо другое на Земле.
— Вы преданы этому делу настолько же, насколько скромны! Это тоже довольно неплохо.
— Кроме того, тогда выбор был не таким уж и большим — когда я предложил свои услуги. Нельзя забывать, что тогда этого мусора было очень много.
Она предложила мне бокал, немного отпила из своего и сказала:
— Они на самом деле еще здесь?
— Кто?
— Боги и Компания. Старые боги. Вроде Ангилсоу. Я считаю, что они все давно покинули нашу Землю.
— Нет, они не покинули ее. Только то, что большинство из них похожи на нас, не означает вовсе, что они поступают подобно нам. Когда люди покидают нашу Землю, они не предлагают своим богам отправиться вместе с собой, а у Бога есть своя собственная гордость. А кроме того, возможно, они должны были оставаться в любом случае, это называется «ананке» — судьба смерти. От нее не уйти.
— Так же, как и от прогресса?
— Да… Если уж говорить о прогрессе, то не улучшилось ли состояние Хасана? В последний раз, когда я его видел, он был совсем плох.
— Улучшилось. С таким толстым черепом нечего бояться. Как с гуся вода…
— А где он?
— В зале для игр.
— Мне хотелось бы лично выразить ему свое сочувствие. Вы меня извините?
— Извиняю, — сказала она, поклонившись.
Повернувшись, она направилась послушать, о чем беседуют Дос Сантос и Фил. Фил, разумеется, очень обрадовался ее приходу.
И никто не обратил внимания на мой уход.