Мы вошли в комнату. Она показала мне, где лежат сигареты, сама курить отказалась. Закуривая, я подошел к окну. Далеко в стороне свет растекался по небу мутной рыжевато-коричневой лужей. Я глубоко затянулся, выдохнул дым.
   — Вам, правда, понравилось там? — спросил я.
   — Да, а сейчас там так красиво, и солнце уже всходит.
   — Хорошо. Я хочу пригласить вас туда на прогулку.
   — Вы не в такой уж хорошей форме.
   — Тогда тем более кто-то должен быть рядом со мной. Кроме того, мне потребуется секретарь.
   Она наклонила голову на бок и прищурилась. Я улыбнулся.
   — Решайтесь. Мы будем идти тихо и спокойно. Прогулка пойдет нам на пользу.
   Она кивнула и последовала за мной к выходу. Мы вышли и вдохнули прохладный утренний воздух.
   — Не могу привыкнуть к запахам, — сказала она. — Здесь дышится совсем не так, как в Доме!
   Потом она спросила: — Куда мы идем?
   Я показал ей кивком головы.
   — Вон туда.
   — К развалинам? Это довольно далеко…
   — Тихо и спокойно. Без спешки, — сказал я. — Времени у нас сколько угодно.
   Мы двинулись в ту сторону, и меня раздражала только необходимость часто останавливаться и отдыхать. Еще нам пришлось несколько изменить маршрут, чтобы не проходить мимо оставленного мной тела. Хотя я пытался скрывать боль в боку, она заметила это и стала поддерживать меня под руку. Я уже не возражал.
   Я рассмеялся.
   — Помнишь, когда тебе исполнилось семь лет, я подарил тебе коньки? — сказал я. — И уже на следующий день ты поскользнулась и подвернула ногу. Мне показалось, что это был настоящий перелом. Но ты не позволила мне взять тебя на руки. Ты опиралась на мою руку, как я сейчас. Ты сдерживала слезы, но твое личико было мокрым, и ты кусала губу. Падая, ты порвала свое любимое синее платьице. То самое, с желтой вышивкой на груди.
   Ее пальцы почти до боли сжали мою руку. С востока повеяло легким ветерком. Я похлопал ее по руке.
   — Все уже хорошо, — сказал я, и она быстро кивнула и я отвернулся.
   Я скорее почувствовал, чем увидел, что в развалинах вспыхнул свет. Его луч промелькнул мимо нас, вернулся к нам и остановился. Сейчас при дневном свете, он уже не производил того впечатления, что раньше.
   Мы пробирались среди камней, обходили ямы, воронки, поднимались вверх, спускались вниз, потом опять вверх.
   — Птичка! — вскрикнула она.
   — Да. Хорошенькая. Желтая.
   Это было приятное утро, наполнившее мир нежными тонами, смягчившими суровость этих мест, где разыгрывался мой ночной кошмар. Кучевые облака и прохладный ветерок слева обещали, что скоро начнется дождь, но на востоке продолжала разгораться заря нового дня, и небо там было ясным, безоблачным, и зелени там было больше, чем мне раньше казалось.
   Мы приблизились, и свет, которым он пользовался во время охоты на меня, наконец скрылся за верхним краем уцелевшей части фасада здания, почерневшей, покрытой трещинами. Дверь туда была распахнута.
   — Мы войдем внутрь? — спросила она.
   — Да.
   Мы вошли в выгоревший вестибюль, стены которого местами обвалились, а крыша рухнула, поэтому сверху беспрепятственно падал дневной свет. Здесь пахло пылью веков.
   — Что мы будем здесь делать? — спросила она, пока мы пробирались среди мусора в дальний угол комнаты, над которым оставалось что-то вроде навеса.
   — Через минуту. Я думаю, Что примерно через минуту ты все узнаешь, — сказал я. — Именно поэтому мне нужен был секретарь.
   Дальний коридор, по которому мне довелось пройти столько лет назад, был наглухо завален. Это, вероятно, было вызвано обрушившейся когда-то с отдаленных гор лавиной. Я отвел ее в относительно чистый закуток, где, под огромными слоями пыли, с трудом угадывались очертания какой-то мебели. Да, я все помнил правильно. Черный аппарат притаился, как тарантул, в своем углублении в стене. Я достал свой носовой платок.
   Телефон зазвонил, когда я вытирал с него пыль.
   Гленда вскрикнула.
   — Вот, — сказал я, делая шаг назад. — Теперь он относительно чистый. Не возьмешь ли ты за меня трубку?
   Она кивнула, подошла и, волнуясь, заметно нервничая, сняла трубку.
   — Алло?
   Она послушала немного, потом прикрыла ее рукой, чтобы не было слышно на другом конце и посмотрела на меня.
   — Он спрашивает, кто я.
   — Так и скажи ему, — ответил я.
   Она сказала, опять послушала и снова обратилась ко мне.
   — Он спрашивает мистера Анджело ди Негри.
   — Ты секретарь мистера Негри. Спроси его, что ему надо.
   Пауза, и…
   — Он хочет поговорить с вами о ваших делах, — сказала она.
   — Сейчас я занят, — сказал я, протирая стул. — Скажи ему, что ты можешь немного удовлетворить его любопытство и расскажи про структуру Дома, про расположение его Крыльев, про его внутреннее устройство. Отвечай на любые его вопросы, относящиеся к этой теме.
   Я очистил стул от накопившейся за века пыли и грязи, сделав это очень тщательно, и уселся. Тут она снова обратилась ко мне.
   — Он спрашивает, нельзя ли ему поговорить с вами сейчас.
   Я покачал головой. Я закурил.
   — Скажи ему, что стена в Крыле 5 рухнула и что люди идут наружу. Скажи ему, что ты возвращаешься туда для осуществления программы помощи участникам неминуемого массового исхода.
   — Я?
   — Разве ты этого не хочешь?
   — Да, но…
   — Ты знаешь, какое понадобится оборудование? Как его производить и применять?
   — Думаю, да.
   — Так скажи ему еще и об этом.
   Я докурил. Прошло довольно много времени, прежде чем я опять закурил.
   — Он спрашивает, что, по-вашему, из всего этого следует? — сказала она наконец.
   — Черт возьми, да почем я знаю? — сказал я. — Я даже не вполне понимаю, чему это научило меня, разве что теперь мне известно, каково быть винтиком в огромной машине.
   Она быстро переговорила с ним, потом сказала:
   — Он говорит, что хочет услышать ваш голос. Он просит вас сказать ему что-нибудь. Что угодно.
   Я встал на ноги и потянулся.
   — Скажи ему, что долг чести между нами уплачен, — сказал я. — Скажи ему, что, к сожалению, в настоящее время мистер Негри на звонки не отвечает. Потом положи трубку.
   Она так и сделала, и я снова оперся на ее руку, и она помогла мне выйти из развалин. Солнце уже взошло, но на небе появились тучи. Я подумал, что мы, быть может, еще успеем вернуться до того, как пойдет дождь. А если даже и нет, то какая, черт побери, разница.