Страница:
Роджер Желязны
Вершина
1
Я посмотрел на нее сверху и мне стало ужасно не по себе.
«Где же ее вершина? — подумал я. — У самых звезд?»
Я не находил слов. Я смотрел, смотрел, и не мог оторвать глаз, и уже начинал проклинать сам факт существования этой штуки и тем более то, что кто-то ее обнаружил — пока я еще жив.
— Ну? — Леннинг накренил флайер так, чтобы я мог посмотреть вверх.
Я покачал головой и прикрыл рукой уже защищенные очками глаза.
— Убери ее. Заставь ее уйти.
— Не выйдет. Она больше меня.
— Она больше, чем кто бы то ни было — добавил я.
— Я не могу заставить нас уйти…
— Подожди. Сделаю несколько фотографий.
Он протянул мне камеру и я начал снимать.
— Ближе можешь?
— Нет. Слишком сильный ветер.
И поэтому я снимал — через телескопические объективы, сканирующие устройства и прочие хитрые электронные штуки — пока мы кружили возле нее.
— Я бы многое отдал, чтоб увидеть вершину.
— Мы уже поднялись на тридцать тысяч футов, а пятьдесят — для нашей крошки потолок. Леди же, к сожалению, выше атмосферной границы.
— Странно, — сказал я, — отсюда все же трудно поверить, что она дышит эфиром и все время созерцает звезды.
Леннинг рассмеялся и зажег сигарету, а я потянулся за термосом с кофе.
— И как тебе Серая Сестра?
Я тоже закурил, затянулся глубоко. Флайер подхватила какая-то сила, протащила его немного, потом, словно потеряв к нему интерес, отпустила. Я ответил:
— Как наше Леди на Абатторе — прямо между глаз.
Мы пили кофе. Леннинг спросил:
— Она слишком большая для тебя, Седой?
Глотая кофе, в ответ я лишь заскрежетал зубами, потому что только мои близкие друзья называют меня так, для остальных же я — Джек Саммерс и мои волосы всегда были такими. Я вдруг усомнился, имеет ли Генри Леннинг статус моего близкого друга — только потому, что знает меня двадцать лет, особенно сейчас, после того, как он проявил инициативу и нашел эту штуку в мире с разреженной атмосферой, множеством скал, слишком ярким небом и именем, похожим на ЛСД, прочитанное наоборот, с именем в честь Джорджа Диселя, который оставил здесь свой след и был таков — неглупый парень!
— Гора высотой в сорок миль — уже не гора, — наконец сказал я. Это целый мир, который какое-то глупое божество забыло забросить на орбиту.
— То есть она тебя не заинтересовала?
Я посмотрел вниз на серые лавандовые склоны, снова поднял глаза — туда, где исчезал всякий цвет и оставался только черный зазубренный силуэт, а вершины все равно не было видно, хотя я задирал голову пока не стало жечь в глазах под защитными очками. И я увидел облака, клубящиеся вокруг ее непреодолимых склонов; они были как айсберги, только в небе; и я услышал вой отступающего ветра, который пытался объять ее величие молниеносной лихой атакой, пытался и, конечно, не сумел.
— Почему же, я заинтересован, — сказал я, — но чисто академически. Давай-ка в город, там я смогу поесть, выпить и, если повезет, сломать ногу.
Он повел флайер на юг, и я не смотрел по сторонам. Я просто чувствовал ее присутствие у себя за спиной всю дорогу в город: Серая Сестра, высочайшая гора во всей разведанной вселенной. Непокорная, конечно. Я чувствовал ее присутствие в последующие дни, она отбрасывала тень на все, что попадало в поле моего зрения.
Два следующих дня я изучал сделанные ранее фотографии, потом мне удалось откопать старые карты.
Еще я поговорил с людьми, которые рассказали мне разные истории о Серой Сестре, очень странные истории.
За это время мне не удалось обнаружить ничего обнадеживающего. Правда, я узнал, что пару столетий назад была предпринята попытка колонизировать Дисель, еще до того, как появились корабли со сверхсветовыми скоростями. Однако новый, неизвестный тогдашней науке вирус колонизировал самых первых колонистов, и они все погибли. Новой колонии исполнилось четыре года, новые доктора победили вирус, люди решили остаться на Диселе, и, казалось, гордились своим дурным вкусом в выборе среды обитания. Как я узнал, никто особенно и не пробовал связываться с Серой Сестрой. Было всего несколько попыток покорить ее, но они привели только к появлению новых легенд.
Днем небо всегда было нестерпимо ярким. Оно терзало мои глаза до тех пор, пока я не начал надевать горные очки, всякий раз покидая отель. В основном, однако, я сидел в баре отеля, ел, пил, изучал фотографии и расспрашивал каждого, кто проходил мимо и бросал хотя бы мимолетный взгляд на эти самые фотографии, разложенные на столе.
Я продолжал игнорировать Генри и его вопросы. Я знал, чего он хочет, но черт подери, он может и подождать. К несчастью, он так и делал, у него это получалось очень неплохо, что тоже раздражало меня. Он чувствовал, что я уже почти решился, и он хотел БЫТЬ ТАМ, КОГДА ЭТО СЛУЧИТСЯ. Он нажил целое состояние на покорении Касла, и я, поглядывая на хитрые морщинки вокруг его глаз, уже представлял какими будут строки нынешней истории в его изложении. Всякий раз, когда его лицо делалось похожим на лицо игрока в покер, и он, опираясь на стол одной рукой, другой медленно поворачивал фотографию, я представлял себе целые абзацы. Если бы я проследил за направлением его взгляда, я бы, наверное, увидел гордых покорителей гор в запыленных штормовках.
В конце недели с неба опустился корабль с какими-то невоспитанными людьми на борту и разорвали цепь моих мыслей. Когда они появились в баре, я сразу понял, кто они есть, и тогда я снял свои темные очки, чтобы пригвоздить Генри взглядом василиска и обратить его в камень. Но в тот момент в нем содержался слишком высокий процент алкоголя, и у меня ничего не вышло.
— Ты предупредил прессу, — сказал я.
— Ладно, ладно, — сказал он, съеживаясь, и деревенея под моим взглядом, пробирающимся сквозь сумрачные дебри его нервной системы к маленькой серой опухоли — его Мозгу, — ты хорошо известен, и…
Я снова надел очки и сгорбился над бокалом, спрятав пронизывающий взгляд, как вдруг один из вошедшей троицы спросил:
— Простите, а вы случайно не Джек Саммерс?
Чтобы как-то заполнить наступившую паузу, Генри сказал:
— Да, это Безумный Джек, к двадцати трем годам покоривший Эверест и все остальные вершины о которых только стоит упоминать. В тридцать один он стал единственным человеком, побывавшим на высочайшей вершине во всей исследованной вселенной — пике Касла на Литани, высота 89000 футов. В моей книге…
— Да, — сказал репортер, — меня зовут Гарри и я представляю ГП. Мои друзья представляют два других синдиката. Мы слышали, что вы собираетесь подняться на Серую Сестру.
— Ваши сведения неверны, — сказал я.
— Разве?
Два других репортера подошли поближе и встали рядом с ним.
— Мы думали, что… — начал один из них.
— …вы уже организовываете группу, — закончил другой.
— Значит, вы не намерены покорить Серую Сестру? — спросил Гарри, пока один из подошедших разглядывал мои снимки, а другой собирался сделать свои.
— Прекратите! — вскричал я, поднимая руку к объективу. — У меня от яркого света болят глаза!
— Извините. Я буду снимать на инфра, — сказал фотограф и принялся возиться со своей камерой.
Гарри повторил свой вопрос.
— Я сказал только, что слухи неверны, — ответил я. — Я не утверждал, что я туда собираюсь и не говорил, что не собираюсь. Я еще ничего не знаю.
— Если вы решите попытаться, когда вы предполагаете начать восхождение?
— Извините, на этот вопрос я не могу ответить.
Генри отозвал всю троицу к стойке и стал объяснять что-то, отчаянно жестикулируя. До меня донеслись его слова: «…после четырехлетнего перерыва…» Когда они посмотрят на мой столик, меня уже там не будет.
Я вышел на улицу, где уже сгущались сумерки, и задумчиво двинулся вперед. И даже тогда, Линда, я ступал по ее тени. Серая Сестра звала меня и одновременно гнала от себя прочь, делала какие-то непонятные знаки, не двигаясь при этом с места. Я смотрел на нее, такую далекую, и все равно столь огромную, полуночный перст в подступающей ночи. Часы, оставшиеся до полной темноты, таяли, как расстояние до ее подножия, и я знал, что она будет следовать за мною повсюду, куда бы я не направлялся, даже во сне. Особенно во сне.
И вот тут я, наконец принял решение. В последующие дни я наслаждался игрой. Имитировать нерешительность, когда все ждут от тебя твердости — большое удовольствие. Я смотрел на нее, мою последнюю и самую мою большую, мою собственную Коштру Пиврарчу, и чувствовал, что рожден ступить на ее вершину. И тогда я смогу уйти на покой, может быть даже еще раз жениться, перестану сохранять форму, начну делать все то, чего я раньше не делал и что стоило мне жены и дома, когда я отправился покорять пик Касла, высотой 89941 фут, четыре с половиной года назад, в дни моей славы. Я смотрел на Серую Сестру. Ее силуэт выступал в опустившихся сумерках: она стояла и ждала — темная, благородная и неподвижная, как и стояла она, наверно, вечно.
«Где же ее вершина? — подумал я. — У самых звезд?»
Я не находил слов. Я смотрел, смотрел, и не мог оторвать глаз, и уже начинал проклинать сам факт существования этой штуки и тем более то, что кто-то ее обнаружил — пока я еще жив.
— Ну? — Леннинг накренил флайер так, чтобы я мог посмотреть вверх.
Я покачал головой и прикрыл рукой уже защищенные очками глаза.
— Убери ее. Заставь ее уйти.
— Не выйдет. Она больше меня.
— Она больше, чем кто бы то ни было — добавил я.
— Я не могу заставить нас уйти…
— Подожди. Сделаю несколько фотографий.
Он протянул мне камеру и я начал снимать.
— Ближе можешь?
— Нет. Слишком сильный ветер.
И поэтому я снимал — через телескопические объективы, сканирующие устройства и прочие хитрые электронные штуки — пока мы кружили возле нее.
— Я бы многое отдал, чтоб увидеть вершину.
— Мы уже поднялись на тридцать тысяч футов, а пятьдесят — для нашей крошки потолок. Леди же, к сожалению, выше атмосферной границы.
— Странно, — сказал я, — отсюда все же трудно поверить, что она дышит эфиром и все время созерцает звезды.
Леннинг рассмеялся и зажег сигарету, а я потянулся за термосом с кофе.
— И как тебе Серая Сестра?
Я тоже закурил, затянулся глубоко. Флайер подхватила какая-то сила, протащила его немного, потом, словно потеряв к нему интерес, отпустила. Я ответил:
— Как наше Леди на Абатторе — прямо между глаз.
Мы пили кофе. Леннинг спросил:
— Она слишком большая для тебя, Седой?
Глотая кофе, в ответ я лишь заскрежетал зубами, потому что только мои близкие друзья называют меня так, для остальных же я — Джек Саммерс и мои волосы всегда были такими. Я вдруг усомнился, имеет ли Генри Леннинг статус моего близкого друга — только потому, что знает меня двадцать лет, особенно сейчас, после того, как он проявил инициативу и нашел эту штуку в мире с разреженной атмосферой, множеством скал, слишком ярким небом и именем, похожим на ЛСД, прочитанное наоборот, с именем в честь Джорджа Диселя, который оставил здесь свой след и был таков — неглупый парень!
— Гора высотой в сорок миль — уже не гора, — наконец сказал я. Это целый мир, который какое-то глупое божество забыло забросить на орбиту.
— То есть она тебя не заинтересовала?
Я посмотрел вниз на серые лавандовые склоны, снова поднял глаза — туда, где исчезал всякий цвет и оставался только черный зазубренный силуэт, а вершины все равно не было видно, хотя я задирал голову пока не стало жечь в глазах под защитными очками. И я увидел облака, клубящиеся вокруг ее непреодолимых склонов; они были как айсберги, только в небе; и я услышал вой отступающего ветра, который пытался объять ее величие молниеносной лихой атакой, пытался и, конечно, не сумел.
— Почему же, я заинтересован, — сказал я, — но чисто академически. Давай-ка в город, там я смогу поесть, выпить и, если повезет, сломать ногу.
Он повел флайер на юг, и я не смотрел по сторонам. Я просто чувствовал ее присутствие у себя за спиной всю дорогу в город: Серая Сестра, высочайшая гора во всей разведанной вселенной. Непокорная, конечно. Я чувствовал ее присутствие в последующие дни, она отбрасывала тень на все, что попадало в поле моего зрения.
Два следующих дня я изучал сделанные ранее фотографии, потом мне удалось откопать старые карты.
Еще я поговорил с людьми, которые рассказали мне разные истории о Серой Сестре, очень странные истории.
За это время мне не удалось обнаружить ничего обнадеживающего. Правда, я узнал, что пару столетий назад была предпринята попытка колонизировать Дисель, еще до того, как появились корабли со сверхсветовыми скоростями. Однако новый, неизвестный тогдашней науке вирус колонизировал самых первых колонистов, и они все погибли. Новой колонии исполнилось четыре года, новые доктора победили вирус, люди решили остаться на Диселе, и, казалось, гордились своим дурным вкусом в выборе среды обитания. Как я узнал, никто особенно и не пробовал связываться с Серой Сестрой. Было всего несколько попыток покорить ее, но они привели только к появлению новых легенд.
Днем небо всегда было нестерпимо ярким. Оно терзало мои глаза до тех пор, пока я не начал надевать горные очки, всякий раз покидая отель. В основном, однако, я сидел в баре отеля, ел, пил, изучал фотографии и расспрашивал каждого, кто проходил мимо и бросал хотя бы мимолетный взгляд на эти самые фотографии, разложенные на столе.
Я продолжал игнорировать Генри и его вопросы. Я знал, чего он хочет, но черт подери, он может и подождать. К несчастью, он так и делал, у него это получалось очень неплохо, что тоже раздражало меня. Он чувствовал, что я уже почти решился, и он хотел БЫТЬ ТАМ, КОГДА ЭТО СЛУЧИТСЯ. Он нажил целое состояние на покорении Касла, и я, поглядывая на хитрые морщинки вокруг его глаз, уже представлял какими будут строки нынешней истории в его изложении. Всякий раз, когда его лицо делалось похожим на лицо игрока в покер, и он, опираясь на стол одной рукой, другой медленно поворачивал фотографию, я представлял себе целые абзацы. Если бы я проследил за направлением его взгляда, я бы, наверное, увидел гордых покорителей гор в запыленных штормовках.
В конце недели с неба опустился корабль с какими-то невоспитанными людьми на борту и разорвали цепь моих мыслей. Когда они появились в баре, я сразу понял, кто они есть, и тогда я снял свои темные очки, чтобы пригвоздить Генри взглядом василиска и обратить его в камень. Но в тот момент в нем содержался слишком высокий процент алкоголя, и у меня ничего не вышло.
— Ты предупредил прессу, — сказал я.
— Ладно, ладно, — сказал он, съеживаясь, и деревенея под моим взглядом, пробирающимся сквозь сумрачные дебри его нервной системы к маленькой серой опухоли — его Мозгу, — ты хорошо известен, и…
Я снова надел очки и сгорбился над бокалом, спрятав пронизывающий взгляд, как вдруг один из вошедшей троицы спросил:
— Простите, а вы случайно не Джек Саммерс?
Чтобы как-то заполнить наступившую паузу, Генри сказал:
— Да, это Безумный Джек, к двадцати трем годам покоривший Эверест и все остальные вершины о которых только стоит упоминать. В тридцать один он стал единственным человеком, побывавшим на высочайшей вершине во всей исследованной вселенной — пике Касла на Литани, высота 89000 футов. В моей книге…
— Да, — сказал репортер, — меня зовут Гарри и я представляю ГП. Мои друзья представляют два других синдиката. Мы слышали, что вы собираетесь подняться на Серую Сестру.
— Ваши сведения неверны, — сказал я.
— Разве?
Два других репортера подошли поближе и встали рядом с ним.
— Мы думали, что… — начал один из них.
— …вы уже организовываете группу, — закончил другой.
— Значит, вы не намерены покорить Серую Сестру? — спросил Гарри, пока один из подошедших разглядывал мои снимки, а другой собирался сделать свои.
— Прекратите! — вскричал я, поднимая руку к объективу. — У меня от яркого света болят глаза!
— Извините. Я буду снимать на инфра, — сказал фотограф и принялся возиться со своей камерой.
Гарри повторил свой вопрос.
— Я сказал только, что слухи неверны, — ответил я. — Я не утверждал, что я туда собираюсь и не говорил, что не собираюсь. Я еще ничего не знаю.
— Если вы решите попытаться, когда вы предполагаете начать восхождение?
— Извините, на этот вопрос я не могу ответить.
Генри отозвал всю троицу к стойке и стал объяснять что-то, отчаянно жестикулируя. До меня донеслись его слова: «…после четырехлетнего перерыва…» Когда они посмотрят на мой столик, меня уже там не будет.
Я вышел на улицу, где уже сгущались сумерки, и задумчиво двинулся вперед. И даже тогда, Линда, я ступал по ее тени. Серая Сестра звала меня и одновременно гнала от себя прочь, делала какие-то непонятные знаки, не двигаясь при этом с места. Я смотрел на нее, такую далекую, и все равно столь огромную, полуночный перст в подступающей ночи. Часы, оставшиеся до полной темноты, таяли, как расстояние до ее подножия, и я знал, что она будет следовать за мною повсюду, куда бы я не направлялся, даже во сне. Особенно во сне.
И вот тут я, наконец принял решение. В последующие дни я наслаждался игрой. Имитировать нерешительность, когда все ждут от тебя твердости — большое удовольствие. Я смотрел на нее, мою последнюю и самую мою большую, мою собственную Коштру Пиврарчу, и чувствовал, что рожден ступить на ее вершину. И тогда я смогу уйти на покой, может быть даже еще раз жениться, перестану сохранять форму, начну делать все то, чего я раньше не делал и что стоило мне жены и дома, когда я отправился покорять пик Касла, высотой 89941 фут, четыре с половиной года назад, в дни моей славы. Я смотрел на Серую Сестру. Ее силуэт выступал в опустившихся сумерках: она стояла и ждала — темная, благородная и неподвижная, как и стояла она, наверно, вечно.
2
На следующее утро я разослал телеграммы. Словно космические почтовые голуби помчались они через световые годы. Они летели к людям, которых я не видел многие годы, и к людям, которые провожали меня с лунной станции. В каждой из них было одно и то же: «Если ты хочешь совершить свое самое главное восхождение, отправляйся на Дисель. Серая Сестра может скушать пик Касла на завтрак. Р.С.В.А к/о. Лодж. Джорджтаун. Седой».
Назад, поверни назад…
Я ничего не сказал Генри. Совсем ничего ему не сказал. То, что я делал и куда на какое-то время собрался отправиться, было моим личным делом. Я вышел из отеля задолго до восхода солнца, оставив у портье записку для Генри.
«Уехал из города по делу. Вернусь через неделю. Держи форт. Безумный Джек.»
Я должен был изучить нижние склоны, фигурально говоря, поправить подол ее юбки, прежде чем представлять друзьям. Говорят, что только безумец ходит в горы в одиночку, но ведь и прозвище они мне дали не просто так.
На моих фотографиях северный склон выглядел обещающе.
Я посадил взятый на прокат флайер как мог близко к подножию горы, запер его и, взвалив на плечи рюкзак, пошел.
Горы поднимались слева от меня и справа от меня, горы были позади, черные, как греки, в отступающем предрассветном сумраке белого, такого белого дня. А передо мной была даже не гора — длинный пологий склон, что бесконечно тянулся ввысь. Яркие звезды светили надо мной и холодный ветер бил мне в лицо, пока я шел вверх. Прямо впереди, однако, не было звезд — только чернота. В тысячный раз задумался я о том, сколько такая гора может весить. Меня всегда интересовал этот вопрос, когда мне приходилось иметь дело с горами. На небе ни облачка. Полная тишина нарушаемая лишь шуршанием моих башмаков по дерну и гравию. Очки болтались у меня на шее. Руки внутри перчаток вспотели. На Диселе мой рюкзак и я вместе весили наверное столько же, сколько я один на Земле — и это меня ужасно радовало. Воздух, который я вдыхал, обжигал, а при выдохе расходился облачками пара. Я отсчитал тысячу шагов и, посмотрев назад, не увидел флайера. Я отсчитал еще тысячу, посмотрел наверх и увидел, что некоторые звезды уже погасли. Примерно через час мне пришлось надеть очки. К этому времени я уже мог видеть, куда я иду. Ветер, казалось, крепчал.
Она была такой большой, что я никак не мог всю ее окинуть взглядом. Я крутил головой из стороны в сторону, отклоняясь все больше назад. Вершины я не видел: слишком высоко в небо она уходила. На мгновение, у меня возникло невероятное ощущение, что я стою наверху и смотрю вниз, а ступни ног и ладони у меня начали зудеть, как у обезьяны, которая, отпустив одну высокую ветку, чтобы схватиться за другую, обнаруживает, что веток-то больше нет.
Я поднимался еще два часа и остановился, чтобы перекусить. Это была прогулка, а не скалолазанье. Пока я ел, я раздумывал о том, как могла возникнуть Серая Сестра. Недалеко от нее, в радиусе шестидесяти миль было несколько вершин высотой в десять и двенадцать миль, а на другом континенте — пик Бурка, высотой в пятнадцать миль, но их и сравнивать нельзя было с Серой Сестрой. Меньшее тяготение? Ее строение? Я не знал. Интересно, что скажут Док, Келли и Малларди, когда увидят ее.
Однако, мое дело — взбираться на горы, а не определять как они появились на свет.
Я снова посмотрел вверх и увидел там несколько облаков. Они частично скрывали от меня Серую Сестру. Судя по фотографиям, которые я сделал с флайера, когда летел с Генри, у меня впереди было еще десять или даже двенадцать легких миль. Как подъем на большой холм. Наверняка здесь можно было идти разными маршрутами. Вообще-то, я даже подумал, что она может оказаться гораздо легче, чем я полагал поначалу.
Эти мысли меня слегка взбодрили и я, запаковав свое хозяйство, двинулся дальше. Я уже чувствовал, что день мне предстоит хороший.
Так и вышло. К полудню я сошел со склона на что-то напоминающее тропу. Продолжительность дня на Диселе около девяти часов и большую часть этого времени я провел в движении. Тропа оказалась такой удобной, что я шел по ней еще несколько часов даже после захода солнца и успел подняться на приличную высоту. К этому времени я уже начал пользоваться дыхательным оборудованием и включил обогрев костюма.
Звезды были похожи на большие блистающие цветы, путь был легким, ночь казалась моим другом. Я вышел на широкий плоский участок и разбил лагерь под выступом скалы.
Там я провел ночь, и мне снились снежные женщины, их груди походили на Альпы, розовые в лучах восходящего солнца; и они пели мне, как ветер, и смеялись, а глаза их напоминали льдинки. Они убежали от меня по облачному полю.
На следующий день я поднялся еще выше. Тропа начала сужаться, местами она пропадала совсем, но вскоре появилась вновь. До сих пор идти вверх было легко и удобно. Тропа поднималась все круче, но я по-прежнему мог спокойно по ней идти. Мне удалось быстро пробежать по зигзагообразному пологому подъему и взобраться по широкой трубе почти также быстро, как Санта Клаус спускался бы по ней. Ветер усиливался и если бы подъем стал сложнее, у меня могли бы возникнуть серьезные проблемы. Респиратор я уже не снимал, но чувствовал себя превосходно.
Я видел все далеко впереди. Подо мной лежали бесчисленные горы, как барханы в пустыне. Около вершины возникли ореолы горячих потоков воздуха. На востоке сверкало озеро Эмерик, темное и блестящее, как носок начищенного ботинка. Я прошел совсем рядом с выступающей скалой и оказался перед гигантской лестницей длиной по меньшей мере в тысячу футов. Поднявшись на последнюю ступеньку, я столкнулся с первым серьезным препятствием: гладкий, почти вертикальный участок скалы, высотой примерно в 85 футов.
Обойти его было невозможно: пришлось лезть наверх. У меня ушло на это меньше часа, зато дальше стало снова полегче. Но тут меня атаковали тучи. Хотя подъем был совсем несложным, туман сильно мешал и тормозил продвижение вперед. Я хотел выбраться из облачной зоны еще до захода солнца, поэтому решил не делать остановки на обед.
Но тучи все не кончались. Я поднялся еще на тысячу футов, а тучи продолжали окружать меня. Откуда-то снизу донеслись раскаты грома. Туман, впрочем, начал рассеиваться и я продолжил подъем.
Тут я решил взобраться по трубе, конец которой едва мог различить, она показалась мне намного короче, чем зазубренный полумесяц слева. Это было ошибкой.
Влажность в трубе оказалась гораздо выше, чем я предполагал. И стены были скользкими. Но я упрям, поэтому сражался со скользящими башмаками и мокрыми стенками трубы до тех пор, пока по моим расчетам, мне не осталась где-то с треть пути. Я уже изрядно выдохся.
Тут только я понял, что сделал. То что я считал концом трубы, вовсе таковым не являлось. Я прополз еще футов пятнадцать и понял, что лучше бы я этого не делал. Туман начал клубиться вокруг меня и я моментально промок до нитки. Я боялся спускаться вниз и боялся подниматься вверх, но не мог же я торчать на одном месте вечно.
Если вы когда-нибудь услышите человека, утверждающего, что он полз, как улитка, не ругайте его за банальное сравнение. Отнеситесь к нему с состраданием и симпатией.
Я полз, как улитка, вслепую, по бесконечной скользкой трубе. Если бы мои волосы, когда я только влезал в эту проклятущую дыру, уже не были седыми… Наконец я выбрался из тумана. Наконец я увидел кусок яркого и недружелюбного неба, на которое я решил пока не обижаться. Я стремился к нему и, наконец, попал куда хотел.
Как только я вылез из трубы, я заметил небольшой уступ футах в десяти надо мной. Я взобрался на него и растянулся во всю длину. Мои мышцы подрагивали от напряжения, и я заставил себя их расслабить. Я выпил воды, съел пару шоколадных плиток и еще глотнул.
Минут через десять я встал. Земли уже не было видно. Только мягкая, хлопково-белая верхушка доброй старой бури. Я посмотрел наверх.
Поразительно. Вершины по-прежнему не было видно. И если не считать пары трудных участков — таких, как последний, да и то возникших от моей чрезмерной самонадеянности — подниматься было так же легко, как по обычной лестнице. Теперь, однако, подъем становился посложнее. За этим то я и поднимался сюда: для проверки более трудных участков.
Я приготовил ледоруб и продолжил восхождение.
Весь следующий день я медленно продвигался вперед, не рискуя понапрасну, периодически отдыхая, составляя карты, делая многочисленные фотографии. Дважды крутизна подъема уменьшалась, и я быстро проделал семь тысяч футов. Теперь я уже находился выше Эвереста и продолжал восхождение. Однако, здесь появились места, где мне приходилось ползти и места где понадобилась веревка, были даже случаи, когда мне пришлось воспользоваться пневматическим пистолетом, чтобы было куда поставить ногу. (Если же у вас возник вопрос, почему я не вспомнил про пистолет в трубе — причин тут несколько: у меня могли лопнуть барабанные перепонки, я мог сломать ребро, ногу или просто свернуть себе шею).
Почти перед закатом я оказался у длинного пологого подъема, уходящего далеко вверх. Здесь у меня вышли разногласия с моим вторым, более осторожным «я». В записке я написал, что вернусь через неделю. Заканчивался мой третий день в горах. Я хотел подняться, как можно выше, и начать спускаться вниз на пятый день. Если я пойду по этому маршруту, то мне удастся подняться по нему на сорок тысяч футов. А дальше, в зависимости от условий, у меня будут пятидесятипроцентные шансы достигнуть десятимильной отметки прежде, чем я буду вынужден повернуть назад. Тогда я смогу получить лучшее представление о том, что нас ждет на самом верху.
Мое более осторожное «я» проиграло со счетом 0:3, и безумный Джек продолжил путь наверх.
Звезды были невероятно большими и яркими — мне казалось, что они могут меня обжечь. Ветер перестал мне мешать. На такой высоте его просто не бывает. Мне пришлось усилить обогрев костюма и я подумал, что если бы мне удалось сплюнуть сквозь респиратор, то плевок замерз бы, не достигнув земли. Я смог подняться даже выше, чем рассчитывал, и разменял сорок тысяч футов этой же ночью.
Найдя подходящее место, я остановился на ночлег и выключил ручной маячок.
Ночью меня посетил странный сон.
Невероятное существо из вишневого пламени стояло, на склоне передо мной. Чем-то оно напоминало человека, но стояло оно в совершенно невозможной позе, и я сразу понял, что такое может происходить только во сне. Что-то из моей прошлой жизни шевельнулось во мне и на какое-то странное мгновение я поверил, что передо мной Ангел Страшного Суда. Только в правой руке он держал огненный меч, а не трубу. Казалось, он простоял так целую вечность, направив острие меча в мою грудь. Сквозь него просвечивали звезды. И вдруг я услышал: «Возвращайся назад».
Я ничего не смог ему ответить: мой язык перестал слушаться меня. А он повторил еще дважды:
— Возвращайся назад. Возвращайся назад.
«Завтра», — подумал я во сне и это, по-моему удовлетворило странное существо. Оно стало блекнуть и медленно исчезло, а меня окутала тьма.
На следующий день я взбирался вверх как в свои самые лучшие годы. К позднему ленчу я достиг сорока восьми тысяч футов. Облачность внизу перестала закрывать от меня землю плотным одеялом. Я снова мог видеть то, что осталось далеко внизу. Земля лежала подо мной в темных и светлых заплатках. Сверху продолжали царить звезды.
Подъем был сложный, но я чувствовал себя прекрасно. Я знал, что не успею подняться на десять миль, потому что видел, что впереди путь был не менее сложным, а дальше склон поднимался еще круче. И все равно настроение у меня оставалось отличным и оно продолжало улучшаться по мере моего восхождения.
Нападение было произведено с такой быстротой и яростью, что только в самый последний момент я сумел его отразить.
Голос из ночного сна загудел у меня в голове:
— Возвращайся назад! Возвращайся назад!
И она снова набросилась на меня с неба. Птица размером с кондора.
Только это была не птица. Эта штука только имела форму птицы. А еще она имела огонь и статическое электричество.
Когда оно помчалось на меня, я едва успел прижаться спиной к стене, зажав в правой руке ледоруб.
Назад, поверни назад…
Я ничего не сказал Генри. Совсем ничего ему не сказал. То, что я делал и куда на какое-то время собрался отправиться, было моим личным делом. Я вышел из отеля задолго до восхода солнца, оставив у портье записку для Генри.
«Уехал из города по делу. Вернусь через неделю. Держи форт. Безумный Джек.»
Я должен был изучить нижние склоны, фигурально говоря, поправить подол ее юбки, прежде чем представлять друзьям. Говорят, что только безумец ходит в горы в одиночку, но ведь и прозвище они мне дали не просто так.
На моих фотографиях северный склон выглядел обещающе.
Я посадил взятый на прокат флайер как мог близко к подножию горы, запер его и, взвалив на плечи рюкзак, пошел.
Горы поднимались слева от меня и справа от меня, горы были позади, черные, как греки, в отступающем предрассветном сумраке белого, такого белого дня. А передо мной была даже не гора — длинный пологий склон, что бесконечно тянулся ввысь. Яркие звезды светили надо мной и холодный ветер бил мне в лицо, пока я шел вверх. Прямо впереди, однако, не было звезд — только чернота. В тысячный раз задумался я о том, сколько такая гора может весить. Меня всегда интересовал этот вопрос, когда мне приходилось иметь дело с горами. На небе ни облачка. Полная тишина нарушаемая лишь шуршанием моих башмаков по дерну и гравию. Очки болтались у меня на шее. Руки внутри перчаток вспотели. На Диселе мой рюкзак и я вместе весили наверное столько же, сколько я один на Земле — и это меня ужасно радовало. Воздух, который я вдыхал, обжигал, а при выдохе расходился облачками пара. Я отсчитал тысячу шагов и, посмотрев назад, не увидел флайера. Я отсчитал еще тысячу, посмотрел наверх и увидел, что некоторые звезды уже погасли. Примерно через час мне пришлось надеть очки. К этому времени я уже мог видеть, куда я иду. Ветер, казалось, крепчал.
Она была такой большой, что я никак не мог всю ее окинуть взглядом. Я крутил головой из стороны в сторону, отклоняясь все больше назад. Вершины я не видел: слишком высоко в небо она уходила. На мгновение, у меня возникло невероятное ощущение, что я стою наверху и смотрю вниз, а ступни ног и ладони у меня начали зудеть, как у обезьяны, которая, отпустив одну высокую ветку, чтобы схватиться за другую, обнаруживает, что веток-то больше нет.
Я поднимался еще два часа и остановился, чтобы перекусить. Это была прогулка, а не скалолазанье. Пока я ел, я раздумывал о том, как могла возникнуть Серая Сестра. Недалеко от нее, в радиусе шестидесяти миль было несколько вершин высотой в десять и двенадцать миль, а на другом континенте — пик Бурка, высотой в пятнадцать миль, но их и сравнивать нельзя было с Серой Сестрой. Меньшее тяготение? Ее строение? Я не знал. Интересно, что скажут Док, Келли и Малларди, когда увидят ее.
Однако, мое дело — взбираться на горы, а не определять как они появились на свет.
Я снова посмотрел вверх и увидел там несколько облаков. Они частично скрывали от меня Серую Сестру. Судя по фотографиям, которые я сделал с флайера, когда летел с Генри, у меня впереди было еще десять или даже двенадцать легких миль. Как подъем на большой холм. Наверняка здесь можно было идти разными маршрутами. Вообще-то, я даже подумал, что она может оказаться гораздо легче, чем я полагал поначалу.
Эти мысли меня слегка взбодрили и я, запаковав свое хозяйство, двинулся дальше. Я уже чувствовал, что день мне предстоит хороший.
Так и вышло. К полудню я сошел со склона на что-то напоминающее тропу. Продолжительность дня на Диселе около девяти часов и большую часть этого времени я провел в движении. Тропа оказалась такой удобной, что я шел по ней еще несколько часов даже после захода солнца и успел подняться на приличную высоту. К этому времени я уже начал пользоваться дыхательным оборудованием и включил обогрев костюма.
Звезды были похожи на большие блистающие цветы, путь был легким, ночь казалась моим другом. Я вышел на широкий плоский участок и разбил лагерь под выступом скалы.
Там я провел ночь, и мне снились снежные женщины, их груди походили на Альпы, розовые в лучах восходящего солнца; и они пели мне, как ветер, и смеялись, а глаза их напоминали льдинки. Они убежали от меня по облачному полю.
На следующий день я поднялся еще выше. Тропа начала сужаться, местами она пропадала совсем, но вскоре появилась вновь. До сих пор идти вверх было легко и удобно. Тропа поднималась все круче, но я по-прежнему мог спокойно по ней идти. Мне удалось быстро пробежать по зигзагообразному пологому подъему и взобраться по широкой трубе почти также быстро, как Санта Клаус спускался бы по ней. Ветер усиливался и если бы подъем стал сложнее, у меня могли бы возникнуть серьезные проблемы. Респиратор я уже не снимал, но чувствовал себя превосходно.
Я видел все далеко впереди. Подо мной лежали бесчисленные горы, как барханы в пустыне. Около вершины возникли ореолы горячих потоков воздуха. На востоке сверкало озеро Эмерик, темное и блестящее, как носок начищенного ботинка. Я прошел совсем рядом с выступающей скалой и оказался перед гигантской лестницей длиной по меньшей мере в тысячу футов. Поднявшись на последнюю ступеньку, я столкнулся с первым серьезным препятствием: гладкий, почти вертикальный участок скалы, высотой примерно в 85 футов.
Обойти его было невозможно: пришлось лезть наверх. У меня ушло на это меньше часа, зато дальше стало снова полегче. Но тут меня атаковали тучи. Хотя подъем был совсем несложным, туман сильно мешал и тормозил продвижение вперед. Я хотел выбраться из облачной зоны еще до захода солнца, поэтому решил не делать остановки на обед.
Но тучи все не кончались. Я поднялся еще на тысячу футов, а тучи продолжали окружать меня. Откуда-то снизу донеслись раскаты грома. Туман, впрочем, начал рассеиваться и я продолжил подъем.
Тут я решил взобраться по трубе, конец которой едва мог различить, она показалась мне намного короче, чем зазубренный полумесяц слева. Это было ошибкой.
Влажность в трубе оказалась гораздо выше, чем я предполагал. И стены были скользкими. Но я упрям, поэтому сражался со скользящими башмаками и мокрыми стенками трубы до тех пор, пока по моим расчетам, мне не осталась где-то с треть пути. Я уже изрядно выдохся.
Тут только я понял, что сделал. То что я считал концом трубы, вовсе таковым не являлось. Я прополз еще футов пятнадцать и понял, что лучше бы я этого не делал. Туман начал клубиться вокруг меня и я моментально промок до нитки. Я боялся спускаться вниз и боялся подниматься вверх, но не мог же я торчать на одном месте вечно.
Если вы когда-нибудь услышите человека, утверждающего, что он полз, как улитка, не ругайте его за банальное сравнение. Отнеситесь к нему с состраданием и симпатией.
Я полз, как улитка, вслепую, по бесконечной скользкой трубе. Если бы мои волосы, когда я только влезал в эту проклятущую дыру, уже не были седыми… Наконец я выбрался из тумана. Наконец я увидел кусок яркого и недружелюбного неба, на которое я решил пока не обижаться. Я стремился к нему и, наконец, попал куда хотел.
Как только я вылез из трубы, я заметил небольшой уступ футах в десяти надо мной. Я взобрался на него и растянулся во всю длину. Мои мышцы подрагивали от напряжения, и я заставил себя их расслабить. Я выпил воды, съел пару шоколадных плиток и еще глотнул.
Минут через десять я встал. Земли уже не было видно. Только мягкая, хлопково-белая верхушка доброй старой бури. Я посмотрел наверх.
Поразительно. Вершины по-прежнему не было видно. И если не считать пары трудных участков — таких, как последний, да и то возникших от моей чрезмерной самонадеянности — подниматься было так же легко, как по обычной лестнице. Теперь, однако, подъем становился посложнее. За этим то я и поднимался сюда: для проверки более трудных участков.
Я приготовил ледоруб и продолжил восхождение.
Весь следующий день я медленно продвигался вперед, не рискуя понапрасну, периодически отдыхая, составляя карты, делая многочисленные фотографии. Дважды крутизна подъема уменьшалась, и я быстро проделал семь тысяч футов. Теперь я уже находился выше Эвереста и продолжал восхождение. Однако, здесь появились места, где мне приходилось ползти и места где понадобилась веревка, были даже случаи, когда мне пришлось воспользоваться пневматическим пистолетом, чтобы было куда поставить ногу. (Если же у вас возник вопрос, почему я не вспомнил про пистолет в трубе — причин тут несколько: у меня могли лопнуть барабанные перепонки, я мог сломать ребро, ногу или просто свернуть себе шею).
Почти перед закатом я оказался у длинного пологого подъема, уходящего далеко вверх. Здесь у меня вышли разногласия с моим вторым, более осторожным «я». В записке я написал, что вернусь через неделю. Заканчивался мой третий день в горах. Я хотел подняться, как можно выше, и начать спускаться вниз на пятый день. Если я пойду по этому маршруту, то мне удастся подняться по нему на сорок тысяч футов. А дальше, в зависимости от условий, у меня будут пятидесятипроцентные шансы достигнуть десятимильной отметки прежде, чем я буду вынужден повернуть назад. Тогда я смогу получить лучшее представление о том, что нас ждет на самом верху.
Мое более осторожное «я» проиграло со счетом 0:3, и безумный Джек продолжил путь наверх.
Звезды были невероятно большими и яркими — мне казалось, что они могут меня обжечь. Ветер перестал мне мешать. На такой высоте его просто не бывает. Мне пришлось усилить обогрев костюма и я подумал, что если бы мне удалось сплюнуть сквозь респиратор, то плевок замерз бы, не достигнув земли. Я смог подняться даже выше, чем рассчитывал, и разменял сорок тысяч футов этой же ночью.
Найдя подходящее место, я остановился на ночлег и выключил ручной маячок.
Ночью меня посетил странный сон.
Невероятное существо из вишневого пламени стояло, на склоне передо мной. Чем-то оно напоминало человека, но стояло оно в совершенно невозможной позе, и я сразу понял, что такое может происходить только во сне. Что-то из моей прошлой жизни шевельнулось во мне и на какое-то странное мгновение я поверил, что передо мной Ангел Страшного Суда. Только в правой руке он держал огненный меч, а не трубу. Казалось, он простоял так целую вечность, направив острие меча в мою грудь. Сквозь него просвечивали звезды. И вдруг я услышал: «Возвращайся назад».
Я ничего не смог ему ответить: мой язык перестал слушаться меня. А он повторил еще дважды:
— Возвращайся назад. Возвращайся назад.
«Завтра», — подумал я во сне и это, по-моему удовлетворило странное существо. Оно стало блекнуть и медленно исчезло, а меня окутала тьма.
На следующий день я взбирался вверх как в свои самые лучшие годы. К позднему ленчу я достиг сорока восьми тысяч футов. Облачность внизу перестала закрывать от меня землю плотным одеялом. Я снова мог видеть то, что осталось далеко внизу. Земля лежала подо мной в темных и светлых заплатках. Сверху продолжали царить звезды.
Подъем был сложный, но я чувствовал себя прекрасно. Я знал, что не успею подняться на десять миль, потому что видел, что впереди путь был не менее сложным, а дальше склон поднимался еще круче. И все равно настроение у меня оставалось отличным и оно продолжало улучшаться по мере моего восхождения.
Нападение было произведено с такой быстротой и яростью, что только в самый последний момент я сумел его отразить.
Голос из ночного сна загудел у меня в голове:
— Возвращайся назад! Возвращайся назад!
И она снова набросилась на меня с неба. Птица размером с кондора.
Только это была не птица. Эта штука только имела форму птицы. А еще она имела огонь и статическое электричество.
Когда оно помчалось на меня, я едва успел прижаться спиной к стене, зажав в правой руке ледоруб.
3
Я сидел в маленькой, темной комнате, под вращающимися разноцветными пятнышками света. Ультразвук щекотал мой мозг. Я пытался расслабиться и дать возможность доктору получить мои альфа-ритмы. Их где-то там регистрировали, обсчитывали и запоминали.
Вся процедура заняла двадцать минут.
Когда все закончилось, доктор пристал ко мне, как банный лист. Я с трудом отбился от него.
— Отдайте мне запись, а счет пошлите Генри Леннингу в Лодж.
— Я хочу обсудить с вами показания приборов, сказал он.
— Сюда на днях приезжает мой собственный специалист по энцефаллограммам. Отдайте мне запись и все.
— Не было ли у вас недавно какой-нибудь травмы?
— Вот вы-то мне и ответите на этот вопрос. Что заметно?
— И да, и нет — сказал он.
— Больше всего на свете я люблю получать такие прямые ответы.
— Я не знаю, что является нормой для вас, — отпарировал он.
— Есть ли какие-нибудь прямые указания на мозговую травму?
— Не могу сказать однозначно. Если вы расскажите мне что с вами случилось, и почему вас вдруг заинтересовала ваша энцефалограмма, тогда возможно мне будет легче…
— Кончайте, — сказал я. — Дайте мне запись и пришлите чек.
— Вы беспокоите меня, как пациент.
— Разве вы считаете, что произошли какие-нибудь патологические изменения?
— Не совсем. Но ответьте, если можете, на такой вопрос: У вас были недавно эпилептические припадки?
— Насколько я знаю нет. А в чем дело?
— В вашей энцефалограмме есть отклонения, которые бывают при некоторых формах эпилепсии через несколько дней после припадка.
— Может ли удар по голове привести к такой же картине?
— Это крайне маловероятно.
— А что еще вызывает подобные явления?
— Электрический шок, глазная травма.
— Стоп, — сказал я и снял очки. — Насчет глазной травмы. Посмотрите на мои глаза.
— Но я не офтальмо… — начал он, но я прервал его:
— Мои глаза болят от обычного света. Если бы я потерял очки и находился на ярком свете в течение трех, четырех дней, могло бы это привести к такому эффекту?
— Может быть… — сказал он. — Да, пожалуй.
— Мне кажется вы хотели еще что-то добавить?
— Я не уверен. Мне нужно еще раз снять вашу энцефалограмму, и если бы я знал, что с вами произошло, мне было бы легче сделать окончательные выводы.
— Извините, — сказал я. — Мне нужна запись сейчас.
Он разочарованно вздохнул и отвернулся.
— Хорошо, мистер Смит.
Проклиная гения горы, я вышел из Центрального Госпиталя с записью моих альфа-волн в качестве талисмана. Мысленно я бродил в джунглях памяти в поисках призрачного меча в столбе дыма.
В Лодже меня ждали Леннинг и журналисты.
— На что это было походе? — спросил один из журналистов.
— Что вы имеете в виду?
— Гора. Вы ведь были на ней, не так ли?
— Нет комментариев.
— Как высоко вы поднялись?
— Нет комментариев.
— Что о ней можно сказать по сравнению с Касла?
— Нет комментариев.
— У вас возникали сложности?
— Ответ тот же. Извините, мне нужно принять душ.
Генри последовал за мной в мой номер. Репортеры попытались было повторить его маневр. Тщетно.
Когда я побрился, вымылся и сел в кресло, вооруженный бокалом и сигаретой, Леннинг задал свой любимый вопрос:
— Ну?
— Гну, — сказал я.
— Проблемы?
Я кивнул.
— Непреодолимые?
Я немного подумал.
— Может быть и нет.
Он добавил себе еще виски. Потом повторил свой вопрос:
— Ты рискнешь попробовать?
Я знал, что вопрос решен. Я знал, что даже если все остальные откажутся, я пойду один.
— Я не знаю, — ответил я.
— А почему?
— Потому, что там что-то есть, — сказал я, — и оно не хочет, чтобы мы поднимались туда.
— Там кто-то живет?
— Я не уверен, что это слово «живет» подходит.
Он опустил бокал.
— Что, черт возьми, случилось?
— Мне угрожали. И на меня напали.
— Угрожали? На словах? По-английски? — Он отставил бокал в сторону, что свидетельствовало о том, насколько серьезно он отнесся к моим словам.
— Напали? Как?
— Я послал за Доком, Келли, Стэном, Малларди и Винсентом. Только что я получил от них ответ. Они прибудут сюда. Мигель и датчанин не смогут, и они шлют свои сожаления. Когда мы соберемся вместе, я расскажу, что со мной произошло. Но сначала я хочу переговорить с Доком. Так что сиди тихо, беспокойся себе на здоровье, и ни в коем случае не цитируй меня.
Вся процедура заняла двадцать минут.
Когда все закончилось, доктор пристал ко мне, как банный лист. Я с трудом отбился от него.
— Отдайте мне запись, а счет пошлите Генри Леннингу в Лодж.
— Я хочу обсудить с вами показания приборов, сказал он.
— Сюда на днях приезжает мой собственный специалист по энцефаллограммам. Отдайте мне запись и все.
— Не было ли у вас недавно какой-нибудь травмы?
— Вот вы-то мне и ответите на этот вопрос. Что заметно?
— И да, и нет — сказал он.
— Больше всего на свете я люблю получать такие прямые ответы.
— Я не знаю, что является нормой для вас, — отпарировал он.
— Есть ли какие-нибудь прямые указания на мозговую травму?
— Не могу сказать однозначно. Если вы расскажите мне что с вами случилось, и почему вас вдруг заинтересовала ваша энцефалограмма, тогда возможно мне будет легче…
— Кончайте, — сказал я. — Дайте мне запись и пришлите чек.
— Вы беспокоите меня, как пациент.
— Разве вы считаете, что произошли какие-нибудь патологические изменения?
— Не совсем. Но ответьте, если можете, на такой вопрос: У вас были недавно эпилептические припадки?
— Насколько я знаю нет. А в чем дело?
— В вашей энцефалограмме есть отклонения, которые бывают при некоторых формах эпилепсии через несколько дней после припадка.
— Может ли удар по голове привести к такой же картине?
— Это крайне маловероятно.
— А что еще вызывает подобные явления?
— Электрический шок, глазная травма.
— Стоп, — сказал я и снял очки. — Насчет глазной травмы. Посмотрите на мои глаза.
— Но я не офтальмо… — начал он, но я прервал его:
— Мои глаза болят от обычного света. Если бы я потерял очки и находился на ярком свете в течение трех, четырех дней, могло бы это привести к такому эффекту?
— Может быть… — сказал он. — Да, пожалуй.
— Мне кажется вы хотели еще что-то добавить?
— Я не уверен. Мне нужно еще раз снять вашу энцефалограмму, и если бы я знал, что с вами произошло, мне было бы легче сделать окончательные выводы.
— Извините, — сказал я. — Мне нужна запись сейчас.
Он разочарованно вздохнул и отвернулся.
— Хорошо, мистер Смит.
Проклиная гения горы, я вышел из Центрального Госпиталя с записью моих альфа-волн в качестве талисмана. Мысленно я бродил в джунглях памяти в поисках призрачного меча в столбе дыма.
В Лодже меня ждали Леннинг и журналисты.
— На что это было походе? — спросил один из журналистов.
— Что вы имеете в виду?
— Гора. Вы ведь были на ней, не так ли?
— Нет комментариев.
— Как высоко вы поднялись?
— Нет комментариев.
— Что о ней можно сказать по сравнению с Касла?
— Нет комментариев.
— У вас возникали сложности?
— Ответ тот же. Извините, мне нужно принять душ.
Генри последовал за мной в мой номер. Репортеры попытались было повторить его маневр. Тщетно.
Когда я побрился, вымылся и сел в кресло, вооруженный бокалом и сигаретой, Леннинг задал свой любимый вопрос:
— Ну?
— Гну, — сказал я.
— Проблемы?
Я кивнул.
— Непреодолимые?
Я немного подумал.
— Может быть и нет.
Он добавил себе еще виски. Потом повторил свой вопрос:
— Ты рискнешь попробовать?
Я знал, что вопрос решен. Я знал, что даже если все остальные откажутся, я пойду один.
— Я не знаю, — ответил я.
— А почему?
— Потому, что там что-то есть, — сказал я, — и оно не хочет, чтобы мы поднимались туда.
— Там кто-то живет?
— Я не уверен, что это слово «живет» подходит.
Он опустил бокал.
— Что, черт возьми, случилось?
— Мне угрожали. И на меня напали.
— Угрожали? На словах? По-английски? — Он отставил бокал в сторону, что свидетельствовало о том, насколько серьезно он отнесся к моим словам.
— Напали? Как?
— Я послал за Доком, Келли, Стэном, Малларди и Винсентом. Только что я получил от них ответ. Они прибудут сюда. Мигель и датчанин не смогут, и они шлют свои сожаления. Когда мы соберемся вместе, я расскажу, что со мной произошло. Но сначала я хочу переговорить с Доком. Так что сиди тихо, беспокойся себе на здоровье, и ни в коем случае не цитируй меня.