- Эх, Сомов, - вздохнул капитан в штатском. - Ты бы хоть подумал, что будет с этой девицей, когда она придет в себя! Она снова увидит труп собственного отца. Да еще с кровавыми сосульками вместо ушей... Ты "скорую" вызвал?
Лейтенант вопросительно посмотрел на сержанта в бронежилете.
- Так точно! - сказал тот. - "Скорая" вызвана.
Следователь положил руку на плечо автоматчика и приказал:
- Сходи за медиками. Пусть девицу быстренько в чувство приведут. Мне ее допросить надо. Пока в ее рыжей головке события не обросли теми деталями, которых не было. Если она очухается, конечно.
С этими словами следователь достал из пиджака портсигар, а из портсигара - сигаретку. Как по команде, это проделали и сопровождающие люди в штатском.
В помещении заклубился тот самый сизый смрад, который неизменно возникает, когда три человека разом курят "Приму" фабрики имени Урицкого.
- Ну что, Саш? - спросил судмедэксперт. - Поехали?
- Погнали, - кивнул следователь и обратился ко второму своему спутнику: - Ты сразу возьми отпечатки у этого лейтенанта. Он наверняка дергал ручки камер без перчаток. Кстати, лейтенант. Владельцы этой фирмы, как ее...
- "Тоусна", - с готовностью подсказал Сомов.
Ему необходимо было любым путем реабилитировать себя в глазах начальства и подчиненных.
- Да, владельцы "Тоусны" извещены?
Сомов почувствовал, что плиточный
пол под ногами качается. Сейчас он получит еще одну вздрючку. За то, что не сообщил хозяевам. "Я действительно кретин, - обреченно пронеслось в голове. - Самые простые вещи делать забываю".
Сомов опустил голову и едва слышно произнес:
- Нет, владельцам не сообщил.
- От молодец! - воскликнул капитан в штатском и выпустил струю вонючего дыма. - Мы сперва соберем все, что можно, по мокрому делу, а уж после займемся складом. Вот тогда и порадуем капиталистов. А то работать не дадут.
39
"Рафик" опергруппы угрозыска затормозил у старого пятиэтажного дома, в котором проживали Кондратьевы. Было половина пятого утра. Если можно называть утром четыре тридцать ночи.
Благодаря этому обстоятельству лавочка у подъезда была пуста. Старушки Ганя, Пуня, Фоня и другие отдыхали от вахты, которую несли весь световой день.
Из машины выбрался капитан в штатском. Подал руку Кате Кондратьевой. Перед этим они проговорили полтора часа.
Следователя поразило мужество девушки.
Они поднялись по темной лестнице.
Следователь невольно держал руку на рукояти "Макарова", который висел под сердцем. Он полностью согласился с девушкой, что на ее семью идет охота.
Катя повернула ключ в замке. Толкнула дверь. Та не поддалась.
- О Господи, - прошептала Катя. - Почему ты не забрал меня первой?!
Капитан пошевелил ключ в скважине.
- Не волнуйтесь, Катя, - мягко проговорил он. - Брат заперся на фиксатор.
Давайте позвоним.
Он обнял девушку за плечи. Она послушно нажала кнопку. Ночью звонок доносился из квартиры совершенно отчетливо. Прошло несколько томительных минут.
- Неужели можно так крепко спать? - в ужасе сказала девушка. - Ведь их там должно быть двое! Неужели ни Борька, ни дядя Сергей не слышат?!
Следователю стало не по себе. Можно было сомневаться в рассказе этой рыжей красавицы, если бы не труп ее отца. Нет ничего красноречивее и убедительнее трупов. Следователь нетерпеливо стал колотить в дверь кулаком. Дверь была обита дерматином, под которым скрывался ватин, и удары выходили глухие.
- Вы позволите? - спросил капитан, извлекая из кармана набор отмычек. Я постараюсь не испортить замок.
Из другого кармана он достал изящную портативную фомку. Пять лет назад ему подарил свои инструменты матерый домушник по кличке Сыч. Перед отсидкой.
Через минуту дверь распахнулась. В квартире повсюду горел свет. Капитан не выдержал и выхватил пистолет. Положил палец на предохранитель. Остро пахло окурками и алкоголем.
- Оставайтесь здесь, - шепнул капитан Кате на ухо.
Он вошел в гостиную. Здесь не было ни души. Следователь обвел внимательными глазами мерцающий экран телевизора, разломанное кресло, пустые бутылки из-под водки и коньяка "Белый аист", грязную посуду на журнальном столике, переполненную пепельницу...
Капитан перешагнул опрокинутый торшер. Ковер под ногами был скомкан так, будто на нем шел длительный борцовский поединок. Не убирая пистолета, капитан выдернул шнур из розетки. Экран погас.
Следующая дверь была также распахнута настежь. "Должно быть, спальня родителей, - подумал следователь и сам себя поправил: - Покойных родителей...
Впрочем, мать еще не найдена".
В спальне зачем-то горели бра над кроватями супругов и люстра под потолком. Следователь заглянул в большой платяной шкаф. Никого. Он ощутил непривычный комок в горле.
Вроде бы ко всему уже привык. Всего насмотрелся. Но чтобы кто-то методично вырезал целую семью - о таком он даже не слышал. "Судя по Кате, чудесная, дружная была семья", - пронеслось в голове. Предательски защипало в глазах.
Капитан даже опустился на четвереньки и заглянул под кровать. Там не было даже пыли. В чистоте и любви жили люди... "А ну возьми себя в руки! грозно приказал капитан самому себе. - Все убийства кажутся необъяснимыми и загадочными до тех пор, пока они не раскрыты"
Он выключил в спальне свет и прошел через гостиную в третью комнату. И остолбенел у порога. Прямо на покрывале, посреди неразложенной постели, раскинув руки, лежал юноша. В одежде и домашних тапочках. Под ярким светом трехрожковой люстры.
Больше в комнате никого не было.
"Бедная девчонка, - подумал капитан. - Недаром она говорила, что больше всего боится остаться одна. Укоряет Бога, что он не с нее начал изводить семью".
Следователь подошел к кровати. Протянул руку. Прикоснулся кончиками пальцев к ладони юноши.
Ладонь показалась еще теплой. "Неужели это произошло, пока я допрашивал на складе "Тоусны" его сестру?!"
По привычке его пальцы легли на запястье.
- Есть! - воскликнул следователь. - Катя, он жив!
- Бо-о-орька-а-а!
Катя ринулась в детскую с такой прытью, что своротила по пути второе кресло. Вместе со следователем они перевернули Бориса с живота на спину. Он немедленно захрапел.
- Господи, Боренька, Борька, что с тобой? - причитала Катя, обнимая брата. - Не оставляй меня, Боренька... У меня уже и папы нет. У меня остался только ты!
- Катя, вы зря плачете. Пока его жизни ничто не угрожает. Он абсолютно невредим. Но очень пьян.
До Кати не сразу дошел смысл сказанного. Она бросилась капитану на шею и стала благодарить. Слова смешивались с остатками слез.
Несмотря на успокаивающие уколы, которые сделал фельдшер "скорой помощи", она была на грани психического истощения.
Следователь очень устал. Ему хотелось поскорее добраться до здания питерского угро, заполнить всевозможные отчеты о дежурстве и отправиться домой, чтобы хоть немного поспать.
Однако он не мог оттолкнуть эту несчастную. Он не знал, как она переживет кошмар, в который превратились ее последние дни.
- У тебя все в порядке, Саш? - послышался из прихожей голос судмедэксперта. - Мы уже заволновались. Может, думаем, и тебя уже без ушей в холодильник...
Катя зарыдала в полный голос. Она билась головой о грудь капитана. Слезы кончились. Гладя ее по голове, капитан крикнул:
- А ты помнишь сегодняшнего лейтенанта, Сомова, кажется?
- Конечно, - пробасил эксперт, входя в гостиную и оглядывая разгром. Круглый болван.
- Так вот ты сейчас от него нисколько не отличаешься. Ты хоть соображаешь, что говоришь при ней?! Что ты мелешь, Леонид?
- Во, блин, - сказал смущенный эксперт. - Извините, девушка. Что-то башка к утру не того.
Чтобы как-то успокоить безутешную Катю, следователь решил ее отвлечь и спросил:
- Кстати, вы говорили, что сегодня вместе с братом ночует друг... э-э, простите, Катя, что опять напоминаю, Василия Константиновича. Где же он?
- Не знаю, - равнодушно ответила Катя. - Ему ничего не угрожает. Он будет жить. Он не Кондратьев.
- Однако, раз уж вы привели домой сыщиков, позвольте все-таки поискать.
Осторожно отстранив девушку, следователь спрятал наконец пистолет в кобуру под пиджаком и решительно направился на кухню.
Там царил не менее страшный беспорядок, чем в гостиной, из крана тонко лилась вода и горел свет.
- Чудес не бывает! - провозгласил капитан и распахнул дверь ванной комнаты.
И здесь никого. Он заглянул в туалет.
Ярко освещенный стоваттовой лампой, на унитазе сидел огромных размеров мужчина в костюме. Пухлые руки его были скрещены на коленях. На руках покоилась голова.
Следователь дотронулся до затылка.
Он был теплый и живой.
- Ну-ка, Леня, помоги, - позвал капитан эксперта. - Катя, идите скорее сюда!
Вдвоем они вцепились мужчине в плечи и приподняли.
- Дядя Сергей! - воскликнула подошедшая Катя. - Что с ним?!
- Нажрался, - ответил капитан. - Нажрался так, что сел на доску, не расстегнув штанов, да тут же и заснул.
- Лихо они с вашим братиком погуляли, - протянул эксперт. - Я предлагаю оставить его досыпать здесь. Вряд ли мы сумеем вытащить его отсюда даже втроем.
- Подожди! - капитан задумался. - А как же девушка без туалета?
- Ничего, - безразлично сказала Катя. - Я обойдусь. Ванна свободна.
- Катя, пожалуйста, когда брат придет в себя, передайте, что ему нужно будет сегодня же заехать в морг для опознания вашего отца... Извините, что я опять об этой трагедии, но ничего не поделаешь. Вот адрес. Морг при больнице номер...
Следователь вырвал из блокнота листок, что-то написал и протянул Кате.
40
Поспать дома следователю Ананьеву не удалось. Поэтому всю дорогу до Нестерковского РОВД он проспал на заднем сиденье служебной машины.
Поскольку АО "Заря" располагалось на территории Нестерковского района, дело об убийстве Кондратьевой Любови Семеновны было заведено именно здесь.
Протерев глаза, Ананьев вылез из машины и поднялся по ступенькам. Дежурный лейтенант за стеклом с любопытством разглядывал питерского гостя.
Не прошло и двух минут после доклада дежурного, как навстречу гостю выбежал крепыш в капитанской форме. На Ананьеве по-прежнему был измятый гражданский костюм.
- Два капитана, понимаешь, - улыбнулся Ананьев, пожимая районному сыщику руку.
Районный сыщик прикрыл дверь кабинета и поднес указательный палец к большому:
- Может, по чуть-чуть?
- Спасибо, не могу.
- Напрасно. Великолепная самогонка.
- Я ночь не спал. Нужен свежий короб на плечах. - Следователь достал из портсигара "Приму" и задымил. - Дай дело Кондратьевой посмотреть.
- Кондратьевой?! - Районный сыщик удивился. - Никогда не поверю, что ты ради семидесятилетней старухи из Питера прилетел. Она бы и так через год-два померла.
Ананьев проигнорировал эту реплику и спросил:
- Кстати, о старике Кондратьеве никаких новостей?
Районный капитан удивился еще больше:
- Так ведь этому деду семьдесят пять то! Видно, разморило на солнышке и бултыхнулся в воду.
- А лодка?
- А что лодка? Лодка, раз по берегам до сих пор не нашлась, затонула. Ты ж знаешь эти плоскодонки, постоянно вода сочится.
- А весла?
- А что весла? Весла из уключин не вышли. Впоперек встали...
- KgK встали весла?
- Впоперек, - с недоумением повторил районный капитан.
- А удочка?
- Что удочка?
- Где удочка старика Кондратьева?
Лодка затонула, весла впоперек, труп, видимо, всплывет со дня на день, а вот куда удочка делась? Может, она тоже впоперек?
Крепыш в капитанском мундире заморгал белесыми ресницами.
- Я что-то не понял, - протянул он. - Оба дела объединили в одно и повесили на тебя, что ли?
Ананьеву захотелось дать ему в морду.
Так, чтобы летел, кувыркаясь, вместе с мебелью.
- Слушай, - попросил Ананьев, - дать тебе в морду не позволяет профессиональная этика. Поэтому быстро гони мне все, что есть по старикам Кондратьевым.
Районный сыщик больше слова не проронил. Молниеносно нашел все, что требовалось. Дела хранились у него в идеальном порядке. Формально они с Ананьевым были в одном звании. Но приказывал один другому, а не наоборот.
Просмотрев бумаги, Ананьев поднял голову:
- Старушку в субботу нашли?
- Да, аккурат в полдень.
- Сегодня вторник. Экспертиза что сообщает?
Районный сыщик вновь недоумевал:
- Пока ничего. Да и не поймут они ничего. Я видел, что из выгреба доставали. В экспертизе от запаха уже небось мухи передохли... А что, собственно, интересует?
Ананьев встал со стула, подошел к двери и обернулся:
- Меня, собственно, интересует, какие были раны нанесены Кондратьевой Любови Семеновне. В частности, меня очень интересует, не были ли отрезаны у нее уши?
Районный сыщик побледнел.
- Но при чем здесь уши?!
Не говоря больше ни слова, капитан Ананьев вышел вон.
- В управление, - приказал он водителю, забравшись в машину.
"Спать! - приказал он сам себе, вытягиваясь на заднем сиденье. - Час по дороге сюда, час на обратном пути... Два часа за сутки... Загнанных лошадей пристреливают, не правда ли?.."
Ворвавшись в свой рабочий кабинет, Ананьев набрал номер судмедэкспертизы Ленинградской области.
- Да! - крикнул он в трубку. - Кондратьева Любовь Семеновна из Васнецовки... Послушайте, девушка, я про каловые массы без вас знаю. Вы мне лучше что-нибудь про состояние кожных покровов, про наружные органы... Что предположительно?.. Не отрезаны, а откушены?! Это уже фильм ужасов какой-то... И вам жутко? Ну, извините... Спасибо.
Трубка легла на рычаг. Красные от недосыпания глаза Ананьева блестели. Он положил перед собой чистый лист бумаги. Нарисовал в ряд четыре кружка. Точками обозначил в каждом кружке глаза, носы изобразил запятыми, а рты с помощью тире. Уши следователь пририсовывать не стал.
Над четырьмя кружками он написал четыре имени: "Константин, Любовь, Елена, Василий". Под кружком, обозначенным Константином, Ананьев написал:
"Борис; негр".
Под кружком, названным Любовью, нарисовал большой вопросительный знак.
Под кружком с именем Елены написал:
"Негр видел последним". Под последним кружком следователь вновь изобразил знак вопроса.
Он выкурил, глядя на рисунок, сигарету, а затем набрал телефон Кондратьевых.
- Катя, это следователь Ананьев. Тот самый, с которым вы познакомились ночью... Катенька, милая, ну, успокойтесь.
Передайте трубочку брату, я хочу его кое о чем спросить... Он плачет?.. Все равно передайте. Дело серьезное... Борис, здравствуйте. Я понимаю ваше состояние и не стану терзать вас вопросами, кроме одного... Борис, успокойтесь. Это в ваших же интересах... Вспомните день отъезда из Васнецовки после исчезновения вашего дедушки. Ваш друг э-э-э... Кофи Догме, так?.. Он уехал вместе с вами?..
Весь путь до станции Новолуково вы проделали вместе?.. Как не весь?.. Ах вот оно что! Он возвращался за часами... Понятно. Спасибо, Борис. Пожалуйста, не забудьте съездить в морг. Вы извините, формальности.
Следователь зачеркнул большой вопросительный знак под кружком с именем Любовь и уверенно написал: "Негр".
Он вновь закурил и какое-то время сидел, пуская кольца в потолок. Затем загасил окурок в пепельнице и вышел из кабинета.
Капитан Ананьев вошел в одну из соседних дверей. Его коллега майор Рябушев проводил очную ставку подозреваемого в изнасиловании и его жертвы.
Жестом Рябушев попросил Ананьева присесть и обождать. Затем он страшно наморщил лоб и произнес:
- Гражданка Петрушевская, вы согласны-с гражданином Бобылевым в том, что он три года сожительствовал с вами?
- Да, согласна, - охотно подтвердила крашеная блондинка лет тридцати.
- Тогда объясните, для чего вы написали заявление, будто бы Бобылев вас изнасиловал?
Блондинка сняла левую ногу с правой и поставила на пол. Правую ногу она положила на левую. Ананьев механически изучал узор на черных колготках.
- Как зачем заявление? - спросила Петрушевская. - Он нанес мне материальный ущерб. Пускай суд присудит мне возмещение.
- Вот паскуда, - раздался шипящий голос. - Вот мразь...
- Гражданин Бобылев, прекратите выражаться, - сказал майор. - Объясните лучше, как вы умудрились изнасиловать женщину, с которой спали в одной постели три года?
Ананьев понял, что очная ставка надолго, и шепнул майору на ухо:
- Слушай, ты не помнишь, к кому попало дело об исчезновении Кондратьевой Елены Владимировны?
41
Кофи нес свое тело так, будто оно было сделано из хрусталя. Каждое движение причиняло боль, причем не в одном каком-то месте, а по всему телу. При каждом шаге боль пронзала ступню, голень, бедро, перетекала в печень, почки, поясницу, взбиралась вверх по ребрам и била в голову. К этому времени Кофи делал следующий шаг. В коридорах и на лестницах общежития попадались знакомые.
- Что с тобой, Кофи? - спрашивали латиноамериканские и африканские студенты.
- Менты вчера на проспекте отделали, - угрюмо отвечал Кофи Догме, едва ворочая языком в распухшем рту, и добавлял: - Хорошо еще, что в мойку, как иностранца, не забрали!
Латиноамериканцы и африканцы с уважением смотрели вслед хромому герою.
Менты бить умеют.
В душевой вождь отмокал добрый час.
Больше всего мороки было с головой. Ее коркой покрывало затвердевшее тесто из муки, дождевых капель и соленого пота.
Хорошо еще, что в такую рань приспичило мыться только ему одному. Было около десяти утра, и в институте полным ходом шла вторая пара.
Приведя себя, наконец, в порядок и даже сбрив пятидневную щетину, Кофи заковылял назад. Проходя через вестибюль, сунул руку в ячейку с почтой на букву "Д".
Ему, Догме, адресованы были две бумажки. Первой оказалась повестка в милицию - точно такая, какую он слишком поздно обнаружил вчера. Кофи вгляделся во вторую корреспонденцию и вздрогнул.
К бланку международной телеграммы была приклеена телеграфная строчка. В ней содержалось всего одно слово на французском языке: "Жду".
Вождь перевел глаза на строчку с адресом: "Порто-Ново". Кофи прикрыл глаза.
Каплу, старый колдун Каплу, с острым посохом и в дурацком колпаке, не покидал своего молодого вождя. Старик тревожился и заботился о Кофи, несмотря на разделявшие их моря и материки.
Вождь нагнулся к нагрудному карману. Клетчатая рубашка была свежей и пахла стиральным порошком "Ариэль".
Кофи сделал сильный вдох. Глаза вождя широко распахнулись. Сладкий запах тлена наполнил ноздри. Аромат стирального порошка исчез. Внезапно отступила головная боль. Перестала ныть спина.
Прежде амулет никогда не пах до появления черных полос. Сейчас он вознаграждал Кофи за верность еще более поразительной мощью. Вождь с трудом удержался от повторного вдоха. Улыбка заиграла на коричневых губах. Он снял трубку таксофона, вставил карточку и набрал номер.
- Катенька? Ну как дела? Как мама?
Нашлась?.. Не может быть... Папа?! Василий Константинович? Не может быть!
Долгих десять минут стоял он как громом пораженный, прижимая к уху рыдающую трубку.
- Послушай, Катенька, а как же наш ребенок? - сказал Кофи, едва сдерживая слезы. - Как твое самочувствие после всего этого, ведь уже почти три месяца беременности?..
Старушка в будочке вахты, не поднимая головы от вязания, с негодованием подумала: "Мыслимо ли было в наше время, чтобы ленинградка с чудесным именем Катя забеременела от негра! Который к тому же пьяница, прогульщик и, похоже, не собирается жениться".
Повесив трубку, Кофи облизнулся.
В его карих глазах пылал огонь. Раздувая ноздри, он постоял несколько мгновений, глядя на вахтершу. К счастью, она не видела этого взгляда. Кофи помчался вверх по лестнице, перепрыгивая через ступеньки. Больше всего он хотел сейчас увидеть перед собой парочку тех подонков, которые его дубасили демократизаторами вчера на асфальте.
Кофи оставил банные принадлежности, запер комнату на ключ и поспешил на улицу. В соседнем павильончике он купил большой французский хот-дог. Обычную сосиску на его глазах вставили в дырку булочки, заполненную майонезом.
Запивая еду фантой, Кофи думал, что "французским" хот-дог называется именно оттого, что на глазах покупателя сосиску впихивают в смазанную дырочку.
Французов принято считать очень сексуальным народом.
Выскакивая из павильончика, Кофи наткнулся на двух крупных бритоголовых парней. Один из них толкнул вождя в грудь и прочавкал полным ртом жвачки:
- Куда прешься, обезьяна? Не видишь, белые люди кушать идут?
Кофи с радостью отреагировал:
- Сам ты обезьяна. Входящий в помещение должен сперва выпустить выходящих.
Бритоголовые остолбенели. Потом один крикнул другому:
- Струг! Выноси гада!
В этот миг Кофи схватил чугунную урну и вместе с мусором надел ее на бритую голову Струга. Первый бритоголовый нанес вождю удар в правое ухо. Туда же попал вчера полковник Кондратьев.
Кофи рассвирепел. Не обращая внимания на удары, он тщательно примерился. В таких делах главное - не промазать.
На щеках парня рос пух, как на одуванчике.
Средним пальцем правой руки Кофи ткнул бритоголовому в глаз. Точно! Раздался такой страшный крик, словно человек умирает. Застыли на тротуарах люди в радиусе трехсот метров.
Обернувшись, Кофи увидел, что Струг уже освободил голову и теперь стоит, весь покрытый пеплом, окурками, огрызками и банановой кожурой.
В руках Струг вздымал чугунную урну и готовился обрушить ее на обидчика.
Кофи схватил орущего бритоголового за ворот куртки и подставил под удар.
Страшный удар пришелся в бритую голову. Парень тут же перестал кричать, будто из розетки выдернули. Рухнул перед павильончиком с хот-догами. Струг бросился к нему, причитая:
- Нет-нет, я тебя не убил!.. Не умирай, не смей, слышишь?.. Сволочь, если ты подохнешь, меня ж на зону отправят!..
Кофи не смог отказать себе в удовольствии. Тем более что зрителей было пруд пруди. Он широко взмахнул ногой и нанес такой сокрушительный пендель, что Струг перелетел через поверженного товарища, стукнулся замусоренной головой о ступеньку павильончика и, раскинув ноги-руки, затих.
Собравшаяся толпа испустила восторженный вздох. Никто в Петербурге не любил бритоголовых. Но все их боялись.
В толпе виднелись счастливые лица двух милиционеров.
Они стали свидетелями захватывающего зрелища и радовались, что хоть у кого-то нашлась управа на бритоголовых.
"Это не то что пьяных работяг дубинками обхаживать", - с завистью думали стражи порядка.
Кофи поправил куртку. С сожалением посмотрел на распростертые тела. Он знал, что оба живы. Хотелось добить. Вождь тяжело вздохнул и зашагал прочь.
Зрители с благоговением расступились, пропуская черного героя. А он прыгнул в подошедший автобус. Отъезжая от остановки, Кофи видел, как два милиционера, небрежно помахивая дубинками, направляются к бритоголовым телам.
При виде сотрудников милиции Кофи едва не подавился слюной. Его взгляд превратился в кинжал. Кулаки сжались в гранит. Дыхание стало глубоким.
Как у африканской кобры перед нападением.
42
Катя Кондратьева беззвучно плакала, сидя над ведром с картофельной шелухой. То, что в таких душевных муках приходится думать еще и о еде, казалось кощунством.
Она почувствовала, что не может больше оставаться одна в квартире. Вечером будет легче. Придут друзья отца, приятельницы матери.
- Какая ж это легкость! - вскричала Катя и зашлась в приступе плача.
Скрипя зубами от нетерпения, она коекак перемыла картошку, побросала в кастрюлю и залила холодной водой. Поставила в холодильник. Так делала мама, если картошку приходилось готовить не сразу после чистки.
Опять беззвучные сухие рыдания. Катя бросилась одеваться. Ее слегка подташнивало.
"Черт с ним, с токсикозом, лишь бы не выкидыш, - думала девушка, натягивая любимые оранжевые джинсы. - Вместо папы с мамой будет новый родной человечек... Господи, какая чушь болтается в голове!.. Сейчас главное - не сойти с ума. Или, наоборот, лучше спятить и радоваться жизни?"
Она сунула в карман свое оружие: газовый баллончик. В другом кармане нащупала записку, которую рано утром сунул ей следователь: адрес больницы, в морг которой должны были отвезти отца.
Зря она отпустила Борьку одного. Им поодиночке нельзя. Поодиночке невыносимо тяжело. Лишь друг в друге им осталось теперь искать поддержку и утешение. Так и будут до самой старости утешать друг друга.
Рассуждая таким сумбурным образом, Катя себе самой боялась признаться, что старость для них с братом может не наступить. Опасность не миновала. Они с Борькой - Кондратьевы. Кто и за что проклял их род - до сих пор неизвестно.
Она с трудом влезла в переполненный автобус. А он с трудом тронулся с места.
И повез Катю так медленно, что она уже начала бояться умереть не от руки неведомого чудовища, а от недостатка кислорода. Руками она защищала от случайных ударов живот, но грудь была беззащитна и стиснута со всех сторон.
Пассажиры кругом ссорились. Друг с другом, с водителем, с контролерами. Рядом с Катей ехала пожилая пара, и жена нудно выговаривала мужу, а тот в ответ неразборчиво бурчал. Дальше стояла молодая пара, и муж тихонько шипел на жену, что убьет, если еще раз увидит ее на улице с каким-то Иваном.
Катя вспомнила слова Кофи о том, что он никогда не видел такого количества ссор, как в России. Здесь ссора - способ существования. Здесь люди живут, непрерывно сражаясь.
От страшных мыслей, тесноты, духоты и раздраженных голосов Катю затошнило гораздо сильнее, чем недавно дома. Было бы еще легче, если бы сесть... Возможно, ей уступили бы место. Но она при всем желании не могла протиснуться к сиденьям.
Лейтенант вопросительно посмотрел на сержанта в бронежилете.
- Так точно! - сказал тот. - "Скорая" вызвана.
Следователь положил руку на плечо автоматчика и приказал:
- Сходи за медиками. Пусть девицу быстренько в чувство приведут. Мне ее допросить надо. Пока в ее рыжей головке события не обросли теми деталями, которых не было. Если она очухается, конечно.
С этими словами следователь достал из пиджака портсигар, а из портсигара - сигаретку. Как по команде, это проделали и сопровождающие люди в штатском.
В помещении заклубился тот самый сизый смрад, который неизменно возникает, когда три человека разом курят "Приму" фабрики имени Урицкого.
- Ну что, Саш? - спросил судмедэксперт. - Поехали?
- Погнали, - кивнул следователь и обратился ко второму своему спутнику: - Ты сразу возьми отпечатки у этого лейтенанта. Он наверняка дергал ручки камер без перчаток. Кстати, лейтенант. Владельцы этой фирмы, как ее...
- "Тоусна", - с готовностью подсказал Сомов.
Ему необходимо было любым путем реабилитировать себя в глазах начальства и подчиненных.
- Да, владельцы "Тоусны" извещены?
Сомов почувствовал, что плиточный
пол под ногами качается. Сейчас он получит еще одну вздрючку. За то, что не сообщил хозяевам. "Я действительно кретин, - обреченно пронеслось в голове. - Самые простые вещи делать забываю".
Сомов опустил голову и едва слышно произнес:
- Нет, владельцам не сообщил.
- От молодец! - воскликнул капитан в штатском и выпустил струю вонючего дыма. - Мы сперва соберем все, что можно, по мокрому делу, а уж после займемся складом. Вот тогда и порадуем капиталистов. А то работать не дадут.
39
"Рафик" опергруппы угрозыска затормозил у старого пятиэтажного дома, в котором проживали Кондратьевы. Было половина пятого утра. Если можно называть утром четыре тридцать ночи.
Благодаря этому обстоятельству лавочка у подъезда была пуста. Старушки Ганя, Пуня, Фоня и другие отдыхали от вахты, которую несли весь световой день.
Из машины выбрался капитан в штатском. Подал руку Кате Кондратьевой. Перед этим они проговорили полтора часа.
Следователя поразило мужество девушки.
Они поднялись по темной лестнице.
Следователь невольно держал руку на рукояти "Макарова", который висел под сердцем. Он полностью согласился с девушкой, что на ее семью идет охота.
Катя повернула ключ в замке. Толкнула дверь. Та не поддалась.
- О Господи, - прошептала Катя. - Почему ты не забрал меня первой?!
Капитан пошевелил ключ в скважине.
- Не волнуйтесь, Катя, - мягко проговорил он. - Брат заперся на фиксатор.
Давайте позвоним.
Он обнял девушку за плечи. Она послушно нажала кнопку. Ночью звонок доносился из квартиры совершенно отчетливо. Прошло несколько томительных минут.
- Неужели можно так крепко спать? - в ужасе сказала девушка. - Ведь их там должно быть двое! Неужели ни Борька, ни дядя Сергей не слышат?!
Следователю стало не по себе. Можно было сомневаться в рассказе этой рыжей красавицы, если бы не труп ее отца. Нет ничего красноречивее и убедительнее трупов. Следователь нетерпеливо стал колотить в дверь кулаком. Дверь была обита дерматином, под которым скрывался ватин, и удары выходили глухие.
- Вы позволите? - спросил капитан, извлекая из кармана набор отмычек. Я постараюсь не испортить замок.
Из другого кармана он достал изящную портативную фомку. Пять лет назад ему подарил свои инструменты матерый домушник по кличке Сыч. Перед отсидкой.
Через минуту дверь распахнулась. В квартире повсюду горел свет. Капитан не выдержал и выхватил пистолет. Положил палец на предохранитель. Остро пахло окурками и алкоголем.
- Оставайтесь здесь, - шепнул капитан Кате на ухо.
Он вошел в гостиную. Здесь не было ни души. Следователь обвел внимательными глазами мерцающий экран телевизора, разломанное кресло, пустые бутылки из-под водки и коньяка "Белый аист", грязную посуду на журнальном столике, переполненную пепельницу...
Капитан перешагнул опрокинутый торшер. Ковер под ногами был скомкан так, будто на нем шел длительный борцовский поединок. Не убирая пистолета, капитан выдернул шнур из розетки. Экран погас.
Следующая дверь была также распахнута настежь. "Должно быть, спальня родителей, - подумал следователь и сам себя поправил: - Покойных родителей...
Впрочем, мать еще не найдена".
В спальне зачем-то горели бра над кроватями супругов и люстра под потолком. Следователь заглянул в большой платяной шкаф. Никого. Он ощутил непривычный комок в горле.
Вроде бы ко всему уже привык. Всего насмотрелся. Но чтобы кто-то методично вырезал целую семью - о таком он даже не слышал. "Судя по Кате, чудесная, дружная была семья", - пронеслось в голове. Предательски защипало в глазах.
Капитан даже опустился на четвереньки и заглянул под кровать. Там не было даже пыли. В чистоте и любви жили люди... "А ну возьми себя в руки! грозно приказал капитан самому себе. - Все убийства кажутся необъяснимыми и загадочными до тех пор, пока они не раскрыты"
Он выключил в спальне свет и прошел через гостиную в третью комнату. И остолбенел у порога. Прямо на покрывале, посреди неразложенной постели, раскинув руки, лежал юноша. В одежде и домашних тапочках. Под ярким светом трехрожковой люстры.
Больше в комнате никого не было.
"Бедная девчонка, - подумал капитан. - Недаром она говорила, что больше всего боится остаться одна. Укоряет Бога, что он не с нее начал изводить семью".
Следователь подошел к кровати. Протянул руку. Прикоснулся кончиками пальцев к ладони юноши.
Ладонь показалась еще теплой. "Неужели это произошло, пока я допрашивал на складе "Тоусны" его сестру?!"
По привычке его пальцы легли на запястье.
- Есть! - воскликнул следователь. - Катя, он жив!
- Бо-о-орька-а-а!
Катя ринулась в детскую с такой прытью, что своротила по пути второе кресло. Вместе со следователем они перевернули Бориса с живота на спину. Он немедленно захрапел.
- Господи, Боренька, Борька, что с тобой? - причитала Катя, обнимая брата. - Не оставляй меня, Боренька... У меня уже и папы нет. У меня остался только ты!
- Катя, вы зря плачете. Пока его жизни ничто не угрожает. Он абсолютно невредим. Но очень пьян.
До Кати не сразу дошел смысл сказанного. Она бросилась капитану на шею и стала благодарить. Слова смешивались с остатками слез.
Несмотря на успокаивающие уколы, которые сделал фельдшер "скорой помощи", она была на грани психического истощения.
Следователь очень устал. Ему хотелось поскорее добраться до здания питерского угро, заполнить всевозможные отчеты о дежурстве и отправиться домой, чтобы хоть немного поспать.
Однако он не мог оттолкнуть эту несчастную. Он не знал, как она переживет кошмар, в который превратились ее последние дни.
- У тебя все в порядке, Саш? - послышался из прихожей голос судмедэксперта. - Мы уже заволновались. Может, думаем, и тебя уже без ушей в холодильник...
Катя зарыдала в полный голос. Она билась головой о грудь капитана. Слезы кончились. Гладя ее по голове, капитан крикнул:
- А ты помнишь сегодняшнего лейтенанта, Сомова, кажется?
- Конечно, - пробасил эксперт, входя в гостиную и оглядывая разгром. Круглый болван.
- Так вот ты сейчас от него нисколько не отличаешься. Ты хоть соображаешь, что говоришь при ней?! Что ты мелешь, Леонид?
- Во, блин, - сказал смущенный эксперт. - Извините, девушка. Что-то башка к утру не того.
Чтобы как-то успокоить безутешную Катю, следователь решил ее отвлечь и спросил:
- Кстати, вы говорили, что сегодня вместе с братом ночует друг... э-э, простите, Катя, что опять напоминаю, Василия Константиновича. Где же он?
- Не знаю, - равнодушно ответила Катя. - Ему ничего не угрожает. Он будет жить. Он не Кондратьев.
- Однако, раз уж вы привели домой сыщиков, позвольте все-таки поискать.
Осторожно отстранив девушку, следователь спрятал наконец пистолет в кобуру под пиджаком и решительно направился на кухню.
Там царил не менее страшный беспорядок, чем в гостиной, из крана тонко лилась вода и горел свет.
- Чудес не бывает! - провозгласил капитан и распахнул дверь ванной комнаты.
И здесь никого. Он заглянул в туалет.
Ярко освещенный стоваттовой лампой, на унитазе сидел огромных размеров мужчина в костюме. Пухлые руки его были скрещены на коленях. На руках покоилась голова.
Следователь дотронулся до затылка.
Он был теплый и живой.
- Ну-ка, Леня, помоги, - позвал капитан эксперта. - Катя, идите скорее сюда!
Вдвоем они вцепились мужчине в плечи и приподняли.
- Дядя Сергей! - воскликнула подошедшая Катя. - Что с ним?!
- Нажрался, - ответил капитан. - Нажрался так, что сел на доску, не расстегнув штанов, да тут же и заснул.
- Лихо они с вашим братиком погуляли, - протянул эксперт. - Я предлагаю оставить его досыпать здесь. Вряд ли мы сумеем вытащить его отсюда даже втроем.
- Подожди! - капитан задумался. - А как же девушка без туалета?
- Ничего, - безразлично сказала Катя. - Я обойдусь. Ванна свободна.
- Катя, пожалуйста, когда брат придет в себя, передайте, что ему нужно будет сегодня же заехать в морг для опознания вашего отца... Извините, что я опять об этой трагедии, но ничего не поделаешь. Вот адрес. Морг при больнице номер...
Следователь вырвал из блокнота листок, что-то написал и протянул Кате.
40
Поспать дома следователю Ананьеву не удалось. Поэтому всю дорогу до Нестерковского РОВД он проспал на заднем сиденье служебной машины.
Поскольку АО "Заря" располагалось на территории Нестерковского района, дело об убийстве Кондратьевой Любови Семеновны было заведено именно здесь.
Протерев глаза, Ананьев вылез из машины и поднялся по ступенькам. Дежурный лейтенант за стеклом с любопытством разглядывал питерского гостя.
Не прошло и двух минут после доклада дежурного, как навстречу гостю выбежал крепыш в капитанской форме. На Ананьеве по-прежнему был измятый гражданский костюм.
- Два капитана, понимаешь, - улыбнулся Ананьев, пожимая районному сыщику руку.
Районный сыщик прикрыл дверь кабинета и поднес указательный палец к большому:
- Может, по чуть-чуть?
- Спасибо, не могу.
- Напрасно. Великолепная самогонка.
- Я ночь не спал. Нужен свежий короб на плечах. - Следователь достал из портсигара "Приму" и задымил. - Дай дело Кондратьевой посмотреть.
- Кондратьевой?! - Районный сыщик удивился. - Никогда не поверю, что ты ради семидесятилетней старухи из Питера прилетел. Она бы и так через год-два померла.
Ананьев проигнорировал эту реплику и спросил:
- Кстати, о старике Кондратьеве никаких новостей?
Районный капитан удивился еще больше:
- Так ведь этому деду семьдесят пять то! Видно, разморило на солнышке и бултыхнулся в воду.
- А лодка?
- А что лодка? Лодка, раз по берегам до сих пор не нашлась, затонула. Ты ж знаешь эти плоскодонки, постоянно вода сочится.
- А весла?
- А что весла? Весла из уключин не вышли. Впоперек встали...
- KgK встали весла?
- Впоперек, - с недоумением повторил районный капитан.
- А удочка?
- Что удочка?
- Где удочка старика Кондратьева?
Лодка затонула, весла впоперек, труп, видимо, всплывет со дня на день, а вот куда удочка делась? Может, она тоже впоперек?
Крепыш в капитанском мундире заморгал белесыми ресницами.
- Я что-то не понял, - протянул он. - Оба дела объединили в одно и повесили на тебя, что ли?
Ананьеву захотелось дать ему в морду.
Так, чтобы летел, кувыркаясь, вместе с мебелью.
- Слушай, - попросил Ананьев, - дать тебе в морду не позволяет профессиональная этика. Поэтому быстро гони мне все, что есть по старикам Кондратьевым.
Районный сыщик больше слова не проронил. Молниеносно нашел все, что требовалось. Дела хранились у него в идеальном порядке. Формально они с Ананьевым были в одном звании. Но приказывал один другому, а не наоборот.
Просмотрев бумаги, Ананьев поднял голову:
- Старушку в субботу нашли?
- Да, аккурат в полдень.
- Сегодня вторник. Экспертиза что сообщает?
Районный сыщик вновь недоумевал:
- Пока ничего. Да и не поймут они ничего. Я видел, что из выгреба доставали. В экспертизе от запаха уже небось мухи передохли... А что, собственно, интересует?
Ананьев встал со стула, подошел к двери и обернулся:
- Меня, собственно, интересует, какие были раны нанесены Кондратьевой Любови Семеновне. В частности, меня очень интересует, не были ли отрезаны у нее уши?
Районный сыщик побледнел.
- Но при чем здесь уши?!
Не говоря больше ни слова, капитан Ананьев вышел вон.
- В управление, - приказал он водителю, забравшись в машину.
"Спать! - приказал он сам себе, вытягиваясь на заднем сиденье. - Час по дороге сюда, час на обратном пути... Два часа за сутки... Загнанных лошадей пристреливают, не правда ли?.."
Ворвавшись в свой рабочий кабинет, Ананьев набрал номер судмедэкспертизы Ленинградской области.
- Да! - крикнул он в трубку. - Кондратьева Любовь Семеновна из Васнецовки... Послушайте, девушка, я про каловые массы без вас знаю. Вы мне лучше что-нибудь про состояние кожных покровов, про наружные органы... Что предположительно?.. Не отрезаны, а откушены?! Это уже фильм ужасов какой-то... И вам жутко? Ну, извините... Спасибо.
Трубка легла на рычаг. Красные от недосыпания глаза Ананьева блестели. Он положил перед собой чистый лист бумаги. Нарисовал в ряд четыре кружка. Точками обозначил в каждом кружке глаза, носы изобразил запятыми, а рты с помощью тире. Уши следователь пририсовывать не стал.
Над четырьмя кружками он написал четыре имени: "Константин, Любовь, Елена, Василий". Под кружком, обозначенным Константином, Ананьев написал:
"Борис; негр".
Под кружком, названным Любовью, нарисовал большой вопросительный знак.
Под кружком с именем Елены написал:
"Негр видел последним". Под последним кружком следователь вновь изобразил знак вопроса.
Он выкурил, глядя на рисунок, сигарету, а затем набрал телефон Кондратьевых.
- Катя, это следователь Ананьев. Тот самый, с которым вы познакомились ночью... Катенька, милая, ну, успокойтесь.
Передайте трубочку брату, я хочу его кое о чем спросить... Он плачет?.. Все равно передайте. Дело серьезное... Борис, здравствуйте. Я понимаю ваше состояние и не стану терзать вас вопросами, кроме одного... Борис, успокойтесь. Это в ваших же интересах... Вспомните день отъезда из Васнецовки после исчезновения вашего дедушки. Ваш друг э-э-э... Кофи Догме, так?.. Он уехал вместе с вами?..
Весь путь до станции Новолуково вы проделали вместе?.. Как не весь?.. Ах вот оно что! Он возвращался за часами... Понятно. Спасибо, Борис. Пожалуйста, не забудьте съездить в морг. Вы извините, формальности.
Следователь зачеркнул большой вопросительный знак под кружком с именем Любовь и уверенно написал: "Негр".
Он вновь закурил и какое-то время сидел, пуская кольца в потолок. Затем загасил окурок в пепельнице и вышел из кабинета.
Капитан Ананьев вошел в одну из соседних дверей. Его коллега майор Рябушев проводил очную ставку подозреваемого в изнасиловании и его жертвы.
Жестом Рябушев попросил Ананьева присесть и обождать. Затем он страшно наморщил лоб и произнес:
- Гражданка Петрушевская, вы согласны-с гражданином Бобылевым в том, что он три года сожительствовал с вами?
- Да, согласна, - охотно подтвердила крашеная блондинка лет тридцати.
- Тогда объясните, для чего вы написали заявление, будто бы Бобылев вас изнасиловал?
Блондинка сняла левую ногу с правой и поставила на пол. Правую ногу она положила на левую. Ананьев механически изучал узор на черных колготках.
- Как зачем заявление? - спросила Петрушевская. - Он нанес мне материальный ущерб. Пускай суд присудит мне возмещение.
- Вот паскуда, - раздался шипящий голос. - Вот мразь...
- Гражданин Бобылев, прекратите выражаться, - сказал майор. - Объясните лучше, как вы умудрились изнасиловать женщину, с которой спали в одной постели три года?
Ананьев понял, что очная ставка надолго, и шепнул майору на ухо:
- Слушай, ты не помнишь, к кому попало дело об исчезновении Кондратьевой Елены Владимировны?
41
Кофи нес свое тело так, будто оно было сделано из хрусталя. Каждое движение причиняло боль, причем не в одном каком-то месте, а по всему телу. При каждом шаге боль пронзала ступню, голень, бедро, перетекала в печень, почки, поясницу, взбиралась вверх по ребрам и била в голову. К этому времени Кофи делал следующий шаг. В коридорах и на лестницах общежития попадались знакомые.
- Что с тобой, Кофи? - спрашивали латиноамериканские и африканские студенты.
- Менты вчера на проспекте отделали, - угрюмо отвечал Кофи Догме, едва ворочая языком в распухшем рту, и добавлял: - Хорошо еще, что в мойку, как иностранца, не забрали!
Латиноамериканцы и африканцы с уважением смотрели вслед хромому герою.
Менты бить умеют.
В душевой вождь отмокал добрый час.
Больше всего мороки было с головой. Ее коркой покрывало затвердевшее тесто из муки, дождевых капель и соленого пота.
Хорошо еще, что в такую рань приспичило мыться только ему одному. Было около десяти утра, и в институте полным ходом шла вторая пара.
Приведя себя, наконец, в порядок и даже сбрив пятидневную щетину, Кофи заковылял назад. Проходя через вестибюль, сунул руку в ячейку с почтой на букву "Д".
Ему, Догме, адресованы были две бумажки. Первой оказалась повестка в милицию - точно такая, какую он слишком поздно обнаружил вчера. Кофи вгляделся во вторую корреспонденцию и вздрогнул.
К бланку международной телеграммы была приклеена телеграфная строчка. В ней содержалось всего одно слово на французском языке: "Жду".
Вождь перевел глаза на строчку с адресом: "Порто-Ново". Кофи прикрыл глаза.
Каплу, старый колдун Каплу, с острым посохом и в дурацком колпаке, не покидал своего молодого вождя. Старик тревожился и заботился о Кофи, несмотря на разделявшие их моря и материки.
Вождь нагнулся к нагрудному карману. Клетчатая рубашка была свежей и пахла стиральным порошком "Ариэль".
Кофи сделал сильный вдох. Глаза вождя широко распахнулись. Сладкий запах тлена наполнил ноздри. Аромат стирального порошка исчез. Внезапно отступила головная боль. Перестала ныть спина.
Прежде амулет никогда не пах до появления черных полос. Сейчас он вознаграждал Кофи за верность еще более поразительной мощью. Вождь с трудом удержался от повторного вдоха. Улыбка заиграла на коричневых губах. Он снял трубку таксофона, вставил карточку и набрал номер.
- Катенька? Ну как дела? Как мама?
Нашлась?.. Не может быть... Папа?! Василий Константинович? Не может быть!
Долгих десять минут стоял он как громом пораженный, прижимая к уху рыдающую трубку.
- Послушай, Катенька, а как же наш ребенок? - сказал Кофи, едва сдерживая слезы. - Как твое самочувствие после всего этого, ведь уже почти три месяца беременности?..
Старушка в будочке вахты, не поднимая головы от вязания, с негодованием подумала: "Мыслимо ли было в наше время, чтобы ленинградка с чудесным именем Катя забеременела от негра! Который к тому же пьяница, прогульщик и, похоже, не собирается жениться".
Повесив трубку, Кофи облизнулся.
В его карих глазах пылал огонь. Раздувая ноздри, он постоял несколько мгновений, глядя на вахтершу. К счастью, она не видела этого взгляда. Кофи помчался вверх по лестнице, перепрыгивая через ступеньки. Больше всего он хотел сейчас увидеть перед собой парочку тех подонков, которые его дубасили демократизаторами вчера на асфальте.
Кофи оставил банные принадлежности, запер комнату на ключ и поспешил на улицу. В соседнем павильончике он купил большой французский хот-дог. Обычную сосиску на его глазах вставили в дырку булочки, заполненную майонезом.
Запивая еду фантой, Кофи думал, что "французским" хот-дог называется именно оттого, что на глазах покупателя сосиску впихивают в смазанную дырочку.
Французов принято считать очень сексуальным народом.
Выскакивая из павильончика, Кофи наткнулся на двух крупных бритоголовых парней. Один из них толкнул вождя в грудь и прочавкал полным ртом жвачки:
- Куда прешься, обезьяна? Не видишь, белые люди кушать идут?
Кофи с радостью отреагировал:
- Сам ты обезьяна. Входящий в помещение должен сперва выпустить выходящих.
Бритоголовые остолбенели. Потом один крикнул другому:
- Струг! Выноси гада!
В этот миг Кофи схватил чугунную урну и вместе с мусором надел ее на бритую голову Струга. Первый бритоголовый нанес вождю удар в правое ухо. Туда же попал вчера полковник Кондратьев.
Кофи рассвирепел. Не обращая внимания на удары, он тщательно примерился. В таких делах главное - не промазать.
На щеках парня рос пух, как на одуванчике.
Средним пальцем правой руки Кофи ткнул бритоголовому в глаз. Точно! Раздался такой страшный крик, словно человек умирает. Застыли на тротуарах люди в радиусе трехсот метров.
Обернувшись, Кофи увидел, что Струг уже освободил голову и теперь стоит, весь покрытый пеплом, окурками, огрызками и банановой кожурой.
В руках Струг вздымал чугунную урну и готовился обрушить ее на обидчика.
Кофи схватил орущего бритоголового за ворот куртки и подставил под удар.
Страшный удар пришелся в бритую голову. Парень тут же перестал кричать, будто из розетки выдернули. Рухнул перед павильончиком с хот-догами. Струг бросился к нему, причитая:
- Нет-нет, я тебя не убил!.. Не умирай, не смей, слышишь?.. Сволочь, если ты подохнешь, меня ж на зону отправят!..
Кофи не смог отказать себе в удовольствии. Тем более что зрителей было пруд пруди. Он широко взмахнул ногой и нанес такой сокрушительный пендель, что Струг перелетел через поверженного товарища, стукнулся замусоренной головой о ступеньку павильончика и, раскинув ноги-руки, затих.
Собравшаяся толпа испустила восторженный вздох. Никто в Петербурге не любил бритоголовых. Но все их боялись.
В толпе виднелись счастливые лица двух милиционеров.
Они стали свидетелями захватывающего зрелища и радовались, что хоть у кого-то нашлась управа на бритоголовых.
"Это не то что пьяных работяг дубинками обхаживать", - с завистью думали стражи порядка.
Кофи поправил куртку. С сожалением посмотрел на распростертые тела. Он знал, что оба живы. Хотелось добить. Вождь тяжело вздохнул и зашагал прочь.
Зрители с благоговением расступились, пропуская черного героя. А он прыгнул в подошедший автобус. Отъезжая от остановки, Кофи видел, как два милиционера, небрежно помахивая дубинками, направляются к бритоголовым телам.
При виде сотрудников милиции Кофи едва не подавился слюной. Его взгляд превратился в кинжал. Кулаки сжались в гранит. Дыхание стало глубоким.
Как у африканской кобры перед нападением.
42
Катя Кондратьева беззвучно плакала, сидя над ведром с картофельной шелухой. То, что в таких душевных муках приходится думать еще и о еде, казалось кощунством.
Она почувствовала, что не может больше оставаться одна в квартире. Вечером будет легче. Придут друзья отца, приятельницы матери.
- Какая ж это легкость! - вскричала Катя и зашлась в приступе плача.
Скрипя зубами от нетерпения, она коекак перемыла картошку, побросала в кастрюлю и залила холодной водой. Поставила в холодильник. Так делала мама, если картошку приходилось готовить не сразу после чистки.
Опять беззвучные сухие рыдания. Катя бросилась одеваться. Ее слегка подташнивало.
"Черт с ним, с токсикозом, лишь бы не выкидыш, - думала девушка, натягивая любимые оранжевые джинсы. - Вместо папы с мамой будет новый родной человечек... Господи, какая чушь болтается в голове!.. Сейчас главное - не сойти с ума. Или, наоборот, лучше спятить и радоваться жизни?"
Она сунула в карман свое оружие: газовый баллончик. В другом кармане нащупала записку, которую рано утром сунул ей следователь: адрес больницы, в морг которой должны были отвезти отца.
Зря она отпустила Борьку одного. Им поодиночке нельзя. Поодиночке невыносимо тяжело. Лишь друг в друге им осталось теперь искать поддержку и утешение. Так и будут до самой старости утешать друг друга.
Рассуждая таким сумбурным образом, Катя себе самой боялась признаться, что старость для них с братом может не наступить. Опасность не миновала. Они с Борькой - Кондратьевы. Кто и за что проклял их род - до сих пор неизвестно.
Она с трудом влезла в переполненный автобус. А он с трудом тронулся с места.
И повез Катю так медленно, что она уже начала бояться умереть не от руки неведомого чудовища, а от недостатка кислорода. Руками она защищала от случайных ударов живот, но грудь была беззащитна и стиснута со всех сторон.
Пассажиры кругом ссорились. Друг с другом, с водителем, с контролерами. Рядом с Катей ехала пожилая пара, и жена нудно выговаривала мужу, а тот в ответ неразборчиво бурчал. Дальше стояла молодая пара, и муж тихонько шипел на жену, что убьет, если еще раз увидит ее на улице с каким-то Иваном.
Катя вспомнила слова Кофи о том, что он никогда не видел такого количества ссор, как в России. Здесь ссора - способ существования. Здесь люди живут, непрерывно сражаясь.
От страшных мыслей, тесноты, духоты и раздраженных голосов Катю затошнило гораздо сильнее, чем недавно дома. Было бы еще легче, если бы сесть... Возможно, ей уступили бы место. Но она при всем желании не могла протиснуться к сиденьям.