Житков Борис Степанович. Что бывало (рассказы)

   - А еду привезли? Девочка плачет.
   - Даже горячую, - сказал доктор и отнёс девочку в аэросани.
   Пока почтальон и девочка обогревались, прошла метель.
   ПРИКЛЮЧЕНИЯ "ПАРТИЗАНА"
   На заводе сделали пароход. Его строили на берегу и вот теперь спускают в воду.
   Назвали пароход - "Партизан".
   "Партизан", совсем готовый, стоит у пристани, и в него кладут груз. Ему назначили идти в Ледовитый океан. Там никогда не тает лёд. Там на далёком острове люди ждут не дождутся парохода. Им нужны доски для постройки дома, нужны мука, сахар, овощи, молоко. "Партизан" везёт им даже живую корову.
   "Партизан" очень торопится. Если его застанет зима, ему не выбраться изо льда без помощи ледокола и не вернуться назад.
   Машина работает полным ходом. "Партизан" идёт днём и ночью. По ночам зажигаются огни: белые на мачтах, а по бокам красный и зелёный, чтобы встречные пароходы не натолкнулись на него.
   Вдруг поднялась страшная буря. Идти вперёд стало трудно. Огромные волны рвались на пароход. Но "Партизан" был крепкий и сильный пароход: он шёл сквозь ветер и волны всё вперёд и вперёд. Капитан знал: на далёком острове ждут люди. Если он запоздает и его захватит в пути зима, они останутся без хлеба.
   Но вот капитан увидел: гибнет в море парусный корабль. Нужно спасать людей! С "Партизана" перекинули верёвку, а на паруснике прикрепили её к мачте. К верёвке привязали корзину, и в ней перетаскивали людей на "Партизан". Всех спасли и отправились дальше. Всё скорей, скорей!..
   Уже полпути прошёл "Партизан" благополучно. Но тут поднялся на море туман. Ничего кругом не видно, как будто в молоке плывёшь. "Партизан" идёт медленно и гудит в гудок, чтоб не столкнуться. Как вдруг совсем близко показался другой пароход. Капитан хотел повернуть, но было уже поздно. Встречный пароход ударил "Партизана" в бок и пробил большую дыру.
   Но "Партизан" не потонул. Пробоина была в борту над водой. Пришлось идти в порт, чтобы зачинить пробоину. Капитан просил, чтобы чинили скорее. Надо было до зимы успеть на далёкий остров. На месте пробоины поставили новый железный лист, и "Партизан" опять стал как новый.
   Теперь "Партизан" спешил больше прежнего и всё-таки не успел: льды окружили его со всех сторон.
   Не пробить "Партизану" льда.
   Но тут помог ему пароход-ледокол. Ледоколу лёд нипочём. Он его разбивает и делает среди льда канал, похожий на речку с ледяными берегами. По этой речке за ледоколом и пошёл "Партизан".
   Так за ледоколом прошёл "Партизан" к острову, где его давно ждали люди. Капитан всё рассказал, что с ним было в пути. И все радовались, что пароход всё-таки пришёл до зимы. Стали скорее выгружать сахар, муку, доски, а корову свели по сходням. Потом на пароход нагрузили звериные шкуры, моржовые клыки - всё, что наловили и настреляли за целый год.
   На севере был уже мороз, когда "Партизан" пошёл домой.
   В море налетела на корабль морозная буря, волны захлёстывали палубу, и вода замерзала. От тяжести льда пароход мог перевернуться. Люди скалывали лёд три дня и три ночи без отдыха и спасли "Партизан".
   Чем ближе к дому, тем становилось теплей. А когда пришли домой, было уже совсем тепло и светило солнышко. Пароход украсили флагами. На пристани его встречали люди; они махали шапками и кричали "ура". Все были рады, что "Партизан" не замёрз во льдах.
   Он доставил всё необходимое людям на острове. А оттуда привёз много мехов и шкур, и тюленьего жира, и солёной рыбы, и моржовых клыков, и даже живого белого мишку для зоосада.
   ОБВАЛ
   Девочка Валя ела рыбу и вдруг подавилась косточкой. Мама закричала:
   - Съешь скорее корку!
   Но ничего не помогало. У Вали текли из глаз слезы. Она не могла говорить, а только хрипела, махала руками. Мама испугалась и побежала звать доктора. А доктор жил за сорок километров. Мама сказала ему по телефону, чтоб он скорей-скорей приезжал. Доктор сейчас же собрал свои щипчики, сел в автомобиль и поехал к Вале. Дорога шла по берегу. С одной стороны было море, а с другой стороны крутые скалы. Автомобиль мчался во весь дух. Доктор очень боялся за Валю. Вдруг впереди загремело, и шофёр остановил автомобиль. Это одна скала рассыпалась на камни и засыпала дорогу. Ехать стало нельзя, и доктор чуть не заплакал. Оставалось ещё далеко. Но доктор всё равно хотел идти пешком. Вдруг сзади затрубил гудок. Шофёр посмотрел назад и сказал:
   - Погодите, доктор, помощь идёт!
   А это спешил грузовик. Он подъехал к завалу. Из грузовика выскочили люди. Они сняли с грузовика машину-насос и резиновые трубы. И провели трубу в море. Насос заработал. По трубе он сосал из моря воду, а потом гнал её в другую трубу. Из этой трубы вода вылетала со страшной силой. Она с такой силой вылетала, что конец трубы людям нельзя было удержать: так он трясся и бился. Его привинтили к железной подставке и направили воду прямо на обвал. Получилось, как будто стреляют водой из пушки. Вода так сильно била по обвалу, что сбивала глину и камни и уносила их в море. Весь обвал вода смывала с дороги.
   - Скорей едем! - крикнул доктор шофёру.
   Шофёр пустил машину. Доктор приехал к Вале, достал свои щипчики и вынул из горла косточку. А потом сел и рассказал Вале, как завалило дорогу и как насос-гидротаран размыл обвал.
   ДЫМ
   Никто этому не верит. А пожарные говорят:
   - Дым страшнее огня. От огня человек убегает, а дыму не боится и лезет в него. И там задыхается. И ещё - в дыму ничего не видно. Не видно, куда бежать, где двери, где окна. Дым ест глаза, кусает в горле, щиплет в носу.
   И пожарные надевают на лицо маски, а в маску по трубке идёт воздух. В такой маске можно долго быть в дыму, но только всё равно ничего не видно.
   И вот один раз тушили пожарные дом. Жильцы выбежали на улицу. Старший пожарный крикнул:
   - А ну, посчитайте, все ли?
   Одного жильца не хватало.
   И мужчина закричал:
   - Петька-то наш в комнате остался!
   Старший пожарный послал человека в маске найти Петьку. Человек вошёл в комнату.
   В комнате огня ещё не было, но было полно дыму. Человек в маске обшарил всю комнату, все стены и кричал со всей силы через маску:
   - Петька, Петька! Выходи, сгоришь! Подай голос!
   Но никто не отвечал. Человек услышал, что валится крыша, испугался и ушёл.
   Тогда старший пожарный рассердился:
   - А где Петька?
   - Я все стены обшарил, - сказал человек.
   - Давай маску! - крикнул старший.
   Человек начал снимать маску. Старший видит: потолок уже горит. Ждать некогда.
   И старший не стал ждать; окунул рукавицу в ведро, заткнул её в рот и бросился в дым.
   Он сразу бросился на пол и стал шарить. Наткнулся на диван и подумал: "Наверное, он туда забился, там меньше дыму".
   Он сунул руку под диван и нащупал ноги. Старший пожарный схватил их и потянул вон из комнаты.
   Он вытянул человека на крыльцо. Это и был Петька. А пожарный стоял и шатался. Так его заел дым.
   А тут как раз рухнул потолок, и вся комната загорелась.
   Петьку отнесли в сторону и привели в чувство. Он рассказал, что со страху забился под диван, заткнул уши и закрыл глаза. А потом не помнит, что было.
   А старший пожарный для того взял рукавицу в рот, что через мокрую тряпку в дыму дышать легче.
   После пожара старший сказал пожарному:
   - Чего по стенам шарил? Он не у стенки тебя ждать будет. Коли молчит, так, значит, задохнулся и на полу валяется. Обшарил бы пол да койки, сразу бы и нашёл.
   СКАТ
   Один старик пошёл утром на море удить рыбу. Он пошёл по берегу поискать, где б получше.
   Вдруг видит: недалеко от берега торчат из воды камни, а на камнях сидят двое с удочками и то и дело рыбу вытягивают.
   "Ну-ка и я с ними", - подумал старик. Разделся, взял одёжу в охапку, пошёл вброд к камням, где сидели рыболовы.
   Он вошёл уж по грудь в воду, как вдруг вскрикнул, выпустил удочку и одёжу, опрокинулся назад и пошёл под воду.
   Рыболовы оглянулись, бросили удочки и кинулись спасать старика.
   Когда они вытащили его на берег, то увидели, что у старика живот разрезан, как ножом, и кровь течёт ручьём.
   Младший испугался и говорит:
   - Дядя Вася, я боюсь, старик сейчас помрёт, вон и глаза закрыл.
   А дядя Вася сказал:
   - Это его скат ударил, рыба такая. Ты, Федька, здесь стой, а я побегу, тут доктор живёт, приведу.
   И дядя Вася побежал бегом что было мочи.
   Федя отвернулся, боялся на старика глядеть и думал, что умер уже старик, потому что он не охал и ничего не говорил.
   Вдруг видит Федя: бежит дядя Вася, а за ним доктор.
   Тогда Федя оглянулся на старика, а он глазами моргает.
   Федя вскочил и побежал навстречу доктору и стал кричать во весь голос:
   - Моргает, моргает!
   А доктор расстелил на песке простыню и говорит:
   - Осторожно берём, кладём его на простыню.
   Тут старик застонал и говорит:
   - Ой, не трожьте меня, дайте помереть спокойно.
   - Помереть успеешь, - сказал доктор и велел нести старика в дом, да скорей.
   Федя с дядей Васей понесли старика на простыне, как могли скорей, а доктор вперёд бегом побежал.
   У доктора положили старика на стол, и доктор сказал, что пусть все уйдут.
   Пошли дядя Вася с Федей к своим удочкам, а дядя Вася и говорит:
   - Это рыба такая есть - скат, у ней хвост, а на хвосте тонкая пилочка. Как махнёт скат хвостом, так этой пилочкой может и лошади ноги подрезать. Он спал, должно быть, на дне, а старик не видал и наступил на ногой. Он взвился да и резанул старика по животу. Ну, - говорит дядя Вася, - пришли! Идём на каменья.
   - Нет, - говорит Федя, - я уж не пойду. Иди сам.
   - Ну, - сказал дядя Вася, - ската уж спугнули, он уж куда теперь уплыл! А боишься, так я вперёд пойду, ты за мной.
   И пошёл. Феде стыдно стало, и он пошёл следом.
   А вечером они зашли к доктору спросить, как старик, жив ли.
   Доктор вышел, говорит:
   - Вот хорошо, что меня скоро позвали. Жив старик. Я ему живот зашил, авось выздоровеет.
   Через неделю пустил доктор Федю с дядей Васей старика посмотреть.
   - А я уж думал, что помру, - сказал старик, - да вот доктору спасибо, не дал помереть.
   А доктор сказал:
   - Ты вот им спасибо скажи, что вытащили.
   А Федя сказал:
   - Это дядя Вася доктора позвал; полетел, что пуля.
   - Эх, - сказал старик, - чем же я вас благодарить буду? Нет у меня ничего. Только вот разве рыбы наловлю да вас всех позову уху хлебать.
   РАЗИНЯ
   Девочку Сашу мама послала в кооператив. Саша взяла корзинку и пошла. Мама ей вслед крикнула:
   - Смотри, сдачу-то не забудь взять. Да гляди, чтоб кошелёк у тебя не вытащили!
   Вот Саша заплатила в кассе, кошелёк положила в корзинку на самое дно, а сверху ей насыпали в корзинку картошки. Положили капусты, луку - полна корзинка. А ну-ка, вытащи оттуда кошелёк! Саша-то вон как хитро придумала от воров!
   Вышла из кооператива и тут вдруг забоялась: ой, кажется, сдачу-то опять забыла взять, а корзинка тяжелющая! Ну, на одну минутку Саша поставила корзинку у дверей, подскочила к кассе:
   - Тётенька, вы мне, кажется, сдачи не дали.
   А кассирша ей из окошка:
   - Не могу я всех помнить.
   А в очереди кричат:
   - Не задерживай!
   Саша хотела взять корзинку и уж так, без сдачи, идти домой. Глядь, а корзинки нет. Вот перепугалась Саша! Заплакала да как закричит во весь голос:
   - Ой, украли, украли! Корзинку мою украли! Картошку, капусту!
   Люди обступили Сашу, ахают и бранят её:
   - Кто ж вещи свои так бросает! Так тебе и надо!
   А заведующий выскочил на улицу, вынул свисток и начал свистеть: милицию звать. Саша думала, что сейчас её в милицию заберут за то, что она разиня, и ещё громче заревела. Пришёл милиционер.
   - В чём тут дело? Чего девочка кричит?
   Тут милиционеру рассказали, как обокрали Сашу.
   Милиционер говорит:
   - Сейчас устроим, не плачь.
   И стал говорить по телефону.
   Саша боялась домой идти без кошелька и корзинки. И тут стоять ей тоже страшно было. А ну как милиционер в милицию сведёт?
   А милиционер пришёл и говорит:
   - Ты никуда не уходи, стой здесь!
   И вот приходит в магазин человек с собакой на цепочке. Милиционер на Сашу показал:
   - Вот у неё украли, вот у этой девочки.
   Все расступились, человек подвёл собаку к Саше. Саша думала, что собака её сейчас начнёт кусать. Но собака только её нюхала и фыркала. А милиционер в это время спрашивал Сашу, где она живёт.
   Саша просила милиционера, чтобы он ничего маме не говорил. А он смеялся, и все кругом тоже смеялись. А тот человек с собакой уже ушёл.
   Милиционер тоже ушёл. А Саша боялась домой идти. Села в угол прямо на пол. Сидит - ждёт, что будет.
   Она долго там сидела. Вдруг слышит - мама кричит:
   - Саша, Сашенька, ты здесь, что ли?
   Саша как крикнет:
   - Тута! - и вскочила на ноги.
   Мама схватила её за руку и привела домой.
   А дома в кухне стоит корзина с картошкой, капустой и луком. Мама рассказала, что собака повела того человека по нюху следом за вором, нагнала вора и схватила зубами за руку. Вора отвели в милицию, корзинку у него отобрали и принесли маме. А вот кошелька не нашли, так он и пропал с деньгами вместе.
   - И вовсе не пропал! - сказала Саша и перевернула корзинку. Картошка высыпалась, и кошелёк со дна выпал.
   - Вот какая я умная! - говорит Саша.
   А мама ей:
   - Умная, да разиня.
   БЕЛЫЙ ДОМИК
   Мы жили на море, и у моего папы была хорошая лодка с парусами. Я отлично умел на ней ходить - и на вёслах и под парусами. И всё равно одного меня папа никогда в море не пускал. А мне было двенадцать лет.
   Вот раз мы с сестрой Ниной узнали, что отец на два дня уезжает из дому, и мы затеяли уйти на шлюпке на ту сторону; а на той стороне залива стоял очень хорошенький домик: беленький, с красной крышей. А кругом домика росла рощица. Мы там никогда не были и думали, что там очень хорошо. Наверно, живут добрые старик со старушкой. А Нина говорит, что непременно у них собачка и тоже добрая. А старики, наверное, простоквашу едят и нам обрадуются и простокваши дадут.
   И вот мы стали копить хлеб и бутылки для воды. В море-то ведь вода солёная, а вдруг в пути пить захочется?
   Вот отец вечером уехал, а мы сейчас же налили в бутылки воды потихоньку от мамы. А то спросит: зачем? - и тогда всё пропало.
   Чуть только рассвело, мы с Ниной тихонько вылезли из окошка, взяли с собой наш хлеб и бутылки в шлюпку. Я поставил паруса, и мы вышли в море. Я сидел как капитан, а Нина меня слушалась как матрос.
   Ветер был лёгонький, и волны были маленькие, и у нас с Ниной выходило, будто мы на большом корабле, у нас есть запасы воды и пищи, и мы идём в другую страну. Я правил прямо на домик с красной крышей. Потом я велел сестре готовить завтрак. Она наломала меленько хлеба и откупорила бутылку с водой. Она всё сидела на дне шлюпки, а тут, как встала, чтобы мне подать, да как глянула назад, на наш берег, она так закричала, что я даже вздрогнул:
   - Ой, наш дом еле видно! - и хотела реветь.
   Я сказал:
   - Рёва, зато старичков домик близко.
   Она поглядела вперёд и ещё хуже закричала:
   - И старичков домик далеко: нисколько мы не подъехали. А от нашего дома уехали!
   Она стала реветь, а я назло стал есть хлеб как ни в чём не бывало. Она ревела, а я приговаривал:
   - Хочешь назад, прыгай за борт и плыви домой, а я иду к старичкам.
   Потом она попила из бутылки и заснула. А я всё сижу у руля, и ветер не меняется и дует ровно. Шлюпка идёт гладко, и за кормой вода журчит. Солнце уже высоко стояло.
   И вот я вижу, что мы совсем близко уж подходим к тому берегу и домик хорошо виден. Вот пусть теперь Нинка проснётся да глянет - вот обрадуется! Я глядел, где там собачка. Но ни собачки, ни старичков видно не было.
   Вдруг шлюпка споткнулась, стала и наклонилась набок. Я скорей опустил парус, чтобы совсем не опрокинуться. Нина вскочила. Спросонья она не знала, где она, и глядела, вытаращив глаза. Я сказал:
   - В песок ткнулись. Сели на мель. Сейчас я спихну. А вон домик.
   Но она и домику не обрадовалась, а ещё больше испугалась. Я разделся, прыгнул в воду и стал спихивать.
   Я выбился из сил, но шлюпка ни с места. Я её клонил то на один, то на другой борт. Я спустил паруса, но ничто не помогло.
   Нина стала кричать, чтобы старичок нам помог. Но было далеко, и никто не выходил. Я велел Нинке выпрыгнуть, но и это не облегчило шлюпку: шлюпка прочно вкопалась в песок. Я пробовал пойти вброд к берегу. Но во все стороны было глубоко, куда ни сунься. И никуда нельзя было уйти. И так далеко, что и доплыть нельзя.
   А из домика никто не выходил. Я поел хлеба, запил водой и с Ниной не говорил. А она плакала и приговаривала:
   - Вот завёз, теперь нас здесь никто не найдёт. Посадил на мель среди моря. Капитан! Мама с ума сойдёт. Вот увидишь. Мама мне так и говорила: "Если с вами что, я с ума сойду".
   А я молчал. Ветер совсем затих. Я взял и заснул.
   Когда я проснулся, было совсем темно. Нинка хныкала, забившись в самый нос, под скамейку. Я встал на ноги, и шлюпка под ногами качнулась легко и свободно. Я нарочно качнул её сильней. Шлюпка на свободе. Вот я обрадовался-то! Ура! Мы снялись с мели. Это ветер переменился, нагнал воды, шлюпку подняло, и она сошла с мели.
   Я огляделся. Вдали блестели огоньки - много-много. Это на нашем берегу: крохотные, как искорки. Я бросился поднимать паруса. Нина вскочила и думала сначала, что я с ума сошёл. Но я ничего не сказал.
   А когда уже направил шлюпку на огоньки, сказал ей:
   - Что, рёва? Вот и домой идём. А реветь нечего.
   Мы всю ночь шли. Под утро ветер перестал. Но мы были уже под берегом. Мы на вёслах догреблись до дому. Мама и сердилась и радовалась сразу. Но мы выпросили, чтобы отцу ничего не говорила.
   А потом мы узнали, что в том домике уж целый год никто не живёт.
   КАК Я ЛОВИЛ ЧЕЛОВЕЧКОВ
   Когда я был маленький, меня отвезли жить к бабушке. У бабушки над столом была полка. А на полке пароходик. Я такого никогда не видал. Он был совсем настоящий, только маленький. У него была труба: жёлтая и на ней два чёрных пояса. И две мачты. А от мачт шли к бортам верёвочные лесенки. На корме стояла будочка, как домик. Полированная, с окошечками и дверкой. А уж совсем на корме - медное рулевое колесо. Снизу под кормой - руль. И блестел перед рулём винт, как медная розочка. На носу два якоря. Ах, какие замечательные! Если б хоть один у меня такой был!
   Я сразу запросил у бабушки, чтоб поиграть пароходиком. Бабушка мне все позволяла. А тут вдруг нахмурилась:
   - Вот это уж не проси. Не то играть - трогать не смей. Никогда! Это для меня дорогая память.
   Я видел, что, если и заплакать, - не поможет.
   А пароходик важно стоял на полке на лакированных подставках. Я глаз от него не мог оторвать.
   А бабушка:
   - Дай честное слово, что не прикоснёшься. А то лучше спрячу-ка от греха.
   И пошла к полке.
   Я чуть не заплакал и крикнул всем голосом:
   - Честное-расчестное, бабушка. - И схватил бабушку за юбку.
   Бабушка не убрала пароходика.
   Я всё смотрел на пароходик. Влезал на стул, чтоб лучше видеть. И всё больше и больше он мне казался настоящим. И непременно должна дверца в будочке отворяться. И наверно, в нём живут человечки. Маленькие, как раз по росту пароходика. Выходило, что они должны быть чуть ниже спички. Я стал ждать, не поглядит ли кто из них в окошечко. Наверно, подглядывают. А когда дома никого нет, выходят на палубу. Лазят, наверно, по лестничкам на мачты.
   А чуть шум - как мыши: юрк в каюту. Вниз - и притаятся. Я долго глядел, когда был в комнате один. Никто не выглянул. Я спрятался за дверь и глядел в щёлку. А они хитрые, человечки проклятые, знают, что я подглядываю. Ага! Они ночью работают, когда никто их спугнуть не может. Хитрые.
   Я стал быстро-быстро глотать чай. И запросился спать.
   Бабушка говорит:
   - Что это? То тебя силком в кровать не загонишь, а тут этакую рань и спать просишься.
   И вот, когда улеглись, бабушка погасила свет. И не видно пароходика. Я ворочался нарочно, так что кровать скрипела.
   Бабушка:
   - Чего ты всё ворочаешься?
   - А я без света спать боюсь. Дома всегда ночник зажигают. - Это я наврал: дома ночью темно наглухо.
   Бабушка ругалась, однако встала. Долго ковырялась и устроила ночник. Он плохо горел. Но всё же было видно, как блестел пароходик на полке.
   Я закрылся одеялом с головой, сделал себе домик и маленькую дырочку. И из дырочки глядел не шевелясь. Скоро я так присмотрелся, что на пароходике мне всё стало отлично видно. Я долго глядел. В комнате было совсем тихо. Только часы тикали. Вдруг что-то тихонько зашуршало. Я насторожился - шорох этот на пароходике. И вот будто дверка приоткрылась. У меня дыхание спёрло. Я чуть двинулся вперёд. Проклятая кровать скрипнула. Я спугнул человечка!
   Теперь уж нечего было ждать, и я заснул. Я с горя заснул.
   На другой день я вот что придумал. Человечки, наверно же, едят что-нибудь. Если дать им конфету, так это для них целый воз. Надо отломить от леденца кусок и положить на пароходик, около будочки. Около самых дверей. Но такой кусок, чтоб сразу в ихние дверцы не пролез. Вот они ночью двери откроют, выглянут в щёлочку. Ух ты! Конфетища! Для них это - как ящик целый. Сейчас выскочат, скорей конфетину к себе тащить. Они её в двери, а она не лезет! Сейчас сбегают, принесут топорики - маленькие-маленькие, но совсем всамделишные - и начнут этими топориками тюкать: тюк-тюк! тюк-тюк! И скорей пропирать конфетину в дверь. Они хитрые, им лишь бы всё вёртко. Чтоб не поймали. Вот они завозятся с конфетиной. Тут, если я и скрипну, всё равно им не поспеть: конфетина в дверях застрянет - ни туда, ни сюда. Пусть убегут, а всё равно видно будет, как они конфетину тащили. А может быть, кто-нибудь с перепугу топорик упустит. Где уж им будет подбирать! И я найду на пароходике на палубе малюсенький настоящий топорик, остренький-преостренький.
   И вот я тайком от бабушки отрубил от леденца кусок, как раз какой хотел. Выждал минуту, пока бабушка в кухне возилась, раз-два - на стол ногами, и положил леденец у самой дверки на пароходике. Ихних полшага от двери до леденца. Слез со стола, рукавом затёр, что ногами наследил. Бабушка ничего не заметила.
   Днём я тайком взглядывал на пароходик. Повела бабушка меня гулять. Я боялся, что за это время человечки утянут леденец и я их не поймаю. Я дорогой нюнил нарочно, что мне холодно, и вернулись мы скоро. Я глянул первым делом на пароходик! Леденец как был - на месте. Ну да! Дураки они днём браться за такое дело!
   Ночью, когда бабушка заснула, я устроился в домике из одеяла и стал глядеть. На этот раз ночник горел замечательно, и леденец блестел, как льдинка на солнце, острым огоньком. Я глядел, глядел на этот огонёк и заснул, как назло! Человечки меня перехитрили. Я утром глянул - леденца не было, а встал я раньше всех, в одной рубашке бегал глядеть. Потом со стула глядел - топорика, конечно, не было. Да чего же им было бросать: работали не спеша, без помехи, и даже крошечки ни одной нигде не валялось - всё подобрали.
   Другой раз я положил хлеб. Я ночью даже слышал какую-то возню. Проклятый ночник еле коптел, я ничего не мог рассмотреть. Но наутро хлеба не было. Чуть только крошек осталось. Ну, понятно, им хлеба-то не особенно жалко, не конфеты: там каждая крошка для них леденец.
   Я решил, что у них в пароходике с обеих сторон идут лавки. Во всю длину. И они днём там сидят рядком и тихонько шепчутся. Про свои дела. А ночью, когда все-все заснут, тут у них работа.
   Я всё время думал о человечках. Я хотел взять тряпочку, вроде маленького коврика, и положить около дверей. Намочить тряпочку чернилами. Они выбегут, не заметят сразу, ножки запачкают и наследят по всему пароходику. Я хоть увижу, какие у них ножки. Может быть, некоторые босиком, чтобы тише ступать. Да нет, они страшно хитрые и только смеяться будут над всеми моими штуками.
   Я не мог больше терпеть.
   И вот - я решил непременно взять пароходик и посмотреть и поймать человечков. Хоть одного. Надо только устроить так, чтобы остаться одному дома. Бабушка всюду меня с собой таскала, во все гости. Всё к каким-то старухам. Сиди - и ничего нельзя трогать. Можно только кошку гладить. И шушукает бабушка с ними полдня.
   Вот я вижу - бабушка собирается: стала собирать печенье в коробочку для этих старух - чай там пить. Я побежал в сени, достал мои варежки вязаные и натёр себе и лоб и щёки - всю морду, одним словом. Не жалея. И тихонько прилёг на кровать.
   Бабушка вдруг хватилась:
   - Боря, Борюшка, где ж ты? - Я молчу и глаза закрыл. Бабушка ко мне:
   - Что это ты лёг?
   - Голова болит.
   Она тронула лоб.
   - Погляди-ка на меня! Сиди дома. Назад пойду - малины возьму в аптеке. Скоро вернусь. Долго сидеть не буду. А ты раздевайся-ка и ложись. Ложись, ложись без разговору.
   Стала помогать мне, уложила, увернула одеялом и всё приговаривала: "Я сейчас вернусь, живым духом".
   Бабушка заперла меня на ключ. Я выждал пять минут: а вдруг вернётся? Вдруг забыла там что-нибудь?
   А потом я вскочил с постели как был, в рубахе. Я вскочил на стол, взял с полки пароходик. Сразу руками понял, что он железный, совсем настоящий. Я прижал его к уху и стал слушать: не шевелятся ли? Но они, конечно, примолкли. Поняли, что я схватил ихний пароход. Ага! Сидите там на лавочке и примолкли, как мыши.
   Я слез со стола и стал трясти пароходик. Они стряхнутся, не усидят на лавках, и я услышу, как они там болтаются.
   Но внутри было тихо.
   Я понял: они сидят на лавках, ноги поджали и руками что есть сил уцепились в сиденья. Сидят как приклеенные.
   Ага! Так погодите же. Я подковырну и приподниму палубу. И вас всех там накрою. Я стал доставать из буфета столовый нож, но глаз не спускал с пароходика, чтоб не выскочили человечки. Я стал подковыривать палубу. Ух, как плотно всё заделано. Наконец удалось немножко подсунуть нож. Но мачты поднимались вместе с палубой. А мачтам не давали подниматься эти верёвочные лесенки, что шли от мачт к бортам. Их надо было отрезать - иначе никак. Я на миг остановился. Всего только на миг. Но сейчас же торопливой рукой стал резать эти лесенки. Пилил их тупым ножом. Готово, все они повисли, мачты свободны. Я стал ножом приподнимать палубу. Я боялся сразу дать большую щель. Они бросятся все сразу и разбегутся. Я оставил щёлку, чтобы пролезть одному. Он полезет, а я его - хлоп! - и захлопну, как жука в ладони. Я ждал и держал руку наготове - схватить.