Страница:
Забубённый, конечно, в деревнях бывал, но подобной убогости давно не видел. Не было здесь не то что электричества и асфальтированной дороги, но далее и стекол в домах. Пузыри какие-то натянуты, труб вовсе нету. Проходя под конвоем мимо одной избы, Григорий заметил валивший изо всех щелей дым и сначала подумал, что баня. Но тут открылась дверь, и на свет Божий показалась полнотелая хозяйка в закопченном сарафане с перемазанным сажей лицом. В руках она несла какое-то варево, из чего Забубённый заключил, что в этой «газовой камере» варили обед.
— Да, господа киношники, — проговорил вслух Григорий, — потратились вы на декорации. Натурально получилось.
— Шевелись, — беззлобно подбодрил сзади военный историк в одежде ратника.
Забубённый зашагал побыстрее, чтобы не получить очередной пинок или предупредительный укол мечом в спину. За плечами незаметной ношей болтался чудом сохранившийся импортный рюкзачок с фонариком внутри. Видно, помогла застежка, соединявшая лямки на груди.
На ходу механик продолжал обдумывать свое положение, внимательно приглядываясь к пейзажу. Странное дело, но все эти люди почему-то не казались ему нанятой массовкой. Неестественность поведения было легко распознать. А они двигались так, словно были натуральными.
«Да, — подумал механик, — зря я грибов нализался. Мерещится теперь всякое». Но если он не в руках маньяков, тогда где? Случайно стал героем какого-то суперинтерактивного шоу «Русь заповедная за стеклом»? Значит, здесь повсюду натыканы скрытые камеры, а за каждым его шагом сейчас наблюдает аудитория из миллионов придурков, лежащих на диванах и хряпающих чипсы кубометрами. Впрочем, версия про маньяков пока оставалась рабочей, и Григорий решил подождать с выводами. Поживем, если повезет, увидим.
Прошагав метров сто, Забубённый оказался во дворе самого большого из домов деревни, где толпился народ. Конвойные остановились позади, замкнув узкий двор в кольцо. По виду это был такой же сарай, как и остальные, только с резным крыльцом и забором из свежевыструганных кольев. Но по сравнению с соседними развалюхами, он казался просто чудом архитектуры.
На крыльце сидел воевода в броне. За его спиной и по бокам стояли ратники с мечами в ножнах. Остальные виднелись вместе с конями в поле. Рядом с воеводой обретался Никодим с расшибленным носом, а за его спиной пряталась длинноволосая селянка, из-за которой Забубённый и угодил в эту катавасию. На месте она не стояла, все дергалась нервно. Чуть в сторонке кучковались мужики-помощники. Судя по всему, эта здоровенная сволочь Никодим уже успел изложить воеводе свою версию случившегося. Придется защищаться.
«Эх, мне бы адвоката или право на последний звонок», — подумал с грустью Забубённый. И вдруг поймал себя на мысли, что принимает всю ситуацию уже всерьез. Как будто он действительно житель Древней Руси, а не лучший механик автосервиса на испытательном сроке, и должен оправдываться перед каким-то там воеводой, верным княжеским псом. Короче, полный бред.
Между тем бред набирал обороты. Никодим снова что-то шепнул воеводе и указал пальцем. Мужики одобрительно закивали. «Не иначе, повесить предлагает, — догадался Григорий, — или еще лучше, на кол посадить. Вроде бы в Древней Руси это было модно. Как-никак развлечение. Телевизоров-то ведь не было, Голливуда, к счастью, тоже».
Воевода со смешным именем Путята поднял руку, и шум вокруг смолк. Затем указал пальцем на Забубённого.
— Говори, — изрек Путята. — Его я уже слышал.
«Ну вот, дождался, — промелькнула предательская мысль, — встать, суд идет. Жил себе честным механиком, а тут за уголовника сойду. Как бы умом не тронуться. Где я вообще и что со мной происходит? Может, этот воевода виртуальный, и если перезагрузиться, то все исчезнет?»
Толчок в плечо вернул его к месту действий. Деревня, лес, ратники. Толчок был явно не виртуальным, поэтому Григорий вздрогнул и начал свою речь:
— Гражданин начальник. Я честный человек. Шел себе по лесу, никого не трогал, собирал грибы. Ну и заблудился немного. Тут вижу — гуляет по лесу одинокая честная селянка. Я приблизился к ней и хотел спросить, как бы мне добраться до города короткой дорогой. А она вдруг заорала как оглашенная, лукошко бросила и бежать. Ее бы надо к психиатру на освидетельствование. Ну, пошел я себе дальше, выбрался в поле, а тут эти малохольные наскочили и давай меня дубинами метелить без разговоров. И вообще, скажите мне, гражданин начальник, где я и что тут, блин, за кино вокруг происходит?
Ответный вопрос Путяты его несколько озадачил. Воевода хитро прищурился и спросил:
— А в какой город шел ты, человече и чего там хотел?
— Шел я домой в Питер. Я и прописан там. Если не верите, паспорт покажу. А хотел я домой вернуться. У меня сегодня выходной, а завтра опять на работу, машины собирать.
В глазах воеводы отразилось непонимание. Он переглянулся с черноусым ратником, стоявшим слева от Григория. Тот, как показалось, механику, пожал плечами, мол, врет, словно поет.
— И где этот город?
— Да тут, пару километров и уже окраина его. Я там и живу. У нас хорошо, леса много, да и Финский залив недалеко.
На это воевода только кивнул и переспросил:
— А хотел-то чего там?
— Да ничего. Домой вернуться и поспать маленько. У меня сегодня выходной, а завтра опять на работу, машины собирать.
— Чего собирать? Ты что, травник али колдун?
— Нет, траву не употребляю. Разве что водки иногда. Механик я. Это значит, что любую машину разобрать могу. Даже с закрытыми глазами, — приврал немного для красного словца Забубённый.
Воевода, похоже, не очень оценил механический гений стоящего перед ним мужика и задумался о чем-то своем. Замолчал надолго. Потом, наконец, спросил, глянув мельком на Никодима:
— Ну, а к девке Настасье приставал?
— Я? — заволновался Григорий от смены темы. — Зачем?
— Известно зачем. Потешиться.
— Нет, за этим не приставал, — честно ответил Григорий. — У меня подруга есть. Там и тешусь. Только спросить хотел, как тут до города легче добраться. Но и слова-то толком с ней сказать не успел. Даже не познакомились. А она себе уже неизвестно чего со страху напридумывала да братцу своему эту дэзу впарила. А они поверил. В общем, врут они все, начальник. Чист я.
Воевода вздохнул, бросил взгляд на Настасью, которая зыркала острыми глазками из-за плеча Никодима на своего лесного обидчика.
— Да, напугал ты девку, — проговорил воевода, как бы размышляя вслух.
— Ну и что мне теперь, из-за ее эротических фантазий жениться, что ли? Так у меня уже жена есть, — не моргнув глазом, соврал Забубённый, — а я не мусульманин и денег на гарем у меня не хватит — такую толпу теток содержать.
Тут в разговор вмешался Никодим:
— Да что ты мелешь, Настасья сестра мне! — выкрикнул он, шмыгнув расквашенным носом.
— Да тетки все одинаковы, — урезонил его механик, не опасавшийся новой драки, охрана кругом была надежная, — наплетут с три короба, а ты знай только уши развешивай. Ты вот сейчас ее спроси, пусть повторит при честном народе и понятых, приставал я к ней или нет.
Никодим, по всему было видно, снова хотел броситься на обидчика, но стоявшие рядом княжеские ратники служили гарантами стабильности и уважения к суду. Никодим остался на месте, только кулаки сжал. Тогда он вдруг повернулся к сестре и вытолкнул ее на середину двора.
— Настасья, побожись, что он к тебе приставал.
Длинноволосая красотка Настасья бросила короткий взгляд на Забубённого, закрыла лицо руками и вдруг, бросившись на колени перед воеводой, заголосила:
— Ой, виноватая я, оговорила я его. Простите меня, люди добрые! Не трогал он меня, только напугал. Из лесу вышел, здоровый такой и весь в плесени (Забубённый скосил глаз на свой замызганный камуфляж)… и ко мне… я испугалась, думала — леший. Ну, со страху и наговорила брату небылиц, а он за меня вступился. А потом уж стыдно было обратно признаваться. Простите, люди добрые!
Мужики зашумели. Ратники заулыбались. А кузнец Никодим, как только Настасья с колен поднялась, со всего маху влепил ей такую затрещину, что девица отлетела метра на три в кусты и там зарыдала, то ли от боли, то ли совесть ее замучила.
«Бей бабу молотом, будет баба золотом», — всплыла в памяти у Забубённого народная мудрость. Да, эмансипацией в здешних местах не пахло. Но тут уж он вступился за свою обидчицу, воспитание не позволило промолчать, невзирая на помятые ребра.
— Да ладно тебе, Никодим, убьешь сестрицу. Ты полегче, грабли-то свои не распускай. Она, получается, вроде девушка честная оказалась.
— To мое дело, — огрызнулся кузнец и промямлил: — Ты извини, паря, зря мы тебя помяли.
— Вот это точно, — радостно подхватил Забубённый и повернулся к воеводе: — Ну что, ваша честь, герр Путята, теперь сами видали, — я чист перед законом. Можно наручники с меня снимать и из камеры выпускать. На свободу, как говорится, с чистой совестью.
Народ одобрительно зашумел. Путята подал знак, и черноусый ратник быстро и аккуратно разрезал острым ножом сыромятный ремешок, крепко стянувший запястья механика. Забубённый с радостью замахал затекшими руками.
— Отдашь ему, Никодим, за оскорбление деньгу али имущество равноценное, — вынес приговор воевода, — столько, сколько он сам захочет. А если после того он захочет сестру твою второй женой взять или наложницей, тоже отдашь. Заслужила.
Никодим, скривившись, наклонил голову в знак подчинения. Воевода замолк на мгновение и продолжил, усмехнувшись:
— Да только он не захочет.
Григорий бросил взгляд на длинноволосую Настасью, рыдавшую в кустах. Далее с подбитым глазом она чем-то напоминала Клаудию Шифер. «Ничего девчонка, — подумал Григорий, в котором шевельнулась жалость к своей обидчице, — глупая просто. Молодая еще, пугливая».
— Да уж, — подтвердил механик и вспомнил про удар дубиной по ребрам, — денег возьму, если дадите, это справедливо. Долларов сто нормально будет за моральный ущерб. А Настасья пусть пока в девках походит.
Суд закончился, и мужики разошлись. Никодим увел заплаканную Настасью домой, сказав, чтоб зашел за данью положенной попозже. И Григорий, обрадованный счастливым исходом, совсем уже было засобирался домой, но тут воевода неожиданно заговорил снова.
— С девками разобрались, теперь поговорим о делах наших ратных.
— Каких таких делах? — тревожно спросил Григорий, потирая шишку на голове и поглядывая на ратников. Сбежать было невозможно. Несмотря на свою гордую неподвижность, эти ниндзя зарубили бы мгновенно.
— Бабы — это твое дело, — хитро прищурившись, перешел вдруг на доверительный тон воевода, — ноты скажи мне, что ты тут пел про город странный, коего тут и в помине нет. Да про море-окиян, до которого рукой подать…
— А что тут странного, — не понял Григорий, — все так и есть. До залива пятнадцать минут на маршрутке.
Воевода закивал, как бы соглашаясь, но произнес:
— А то, человече, что до моря теплого ходу отсюда тридцать ден без сна и роздыху, через земли половецкие. А до моря холодного и того больше.
Забубённый присвистнул.
— Это куда же меня занесло? За Урал, что ли. Тут рядом есть большие города?
— А ты не знаешь?
Григорий отрицательно мотнул головой.
— Теперь, воевода, я ни за что не поручусь: кто я, где я, и что вообще здесь происходит. Видно, какая-то метаморфоза с пространством и временем в Юнтоловском заказнике случилась.
Воевода встал, шагнул вперед и оказался рядом с Забубённым. Лицом к лицу. Усмехнулся.
— Память, что ли, тебе мужики отшибли?
Григорий почесал шишку и кивнул в сторону ближайших ратников.
— Да, похоже. Только не деревенские махальщики, а вот эти мужики, в кольчугах.
— Ну, ты на них не серчай. Они свое дело знают. Без вины жизни не лишат. Тебя они легонько пристукнули, чтоб не шумел до времени. Пока не разберемся.
— Ну и что, разобрались же, — Забубённый сделал осторожный шаг в сторону, — я чист. В общем, мне пора домой.
Путята ухмыльнулся в густые усы и положил руку на плечо механика. Рука у воеводы была железной.
— Вот что, парень, — проговорил он, — непонятен ты мне. Шатаешься по лесам в одеже странной. Людей обходишь. Говоришь то понятно, то не по-нашенски. Словами заморскими бросаешься, опять же. Кто ты, мне пока неведомо. А я воевода, потому ведать должен. Сейчас темные времена настают.
Забубённый понял, что главный приговор еще впереди.
— Короче, с нами поедешь в Чернигов. По дороге разберем, что за птица.
— Если я правильно понял, — уточнил Забубённый, — вариантов у меня немного.
Путята как бы невзначай погладил ножны своего меча.
— Мне с тобой сейчас возиться некогда. Тороплюсь. Князь наш Мстислав ждать не любит, ему поход готовить надобно. Меня дожидается. Скорый суд, если упрямиться будешь, хоть сейчас проведем. У Никодима, знакомца твоего, кузня есть. Пытнем тебя каленым железом, враз расскажешь нам правду-матушку. Если враг — в кипятке сварим или на кол посадим. Ну, а если наш человек, — отпустим. А полезным будешь, может, еще и награду получишь.
Григорий засомневался. Если принять место действия на веру, то в сложившихся обстоятельствах вариантов и в самом деле было немного: пытка, кол, кипяток или дальняя дорога. Забубённый решил, что у него окончательно съехала крыша. Отпускать его домой никто не собирался. Да и где он, дом-то: за лесом, или, в самом деле, занесло честного механика каким-то ветром в Древнюю Русь. Хорошо, хоть не в Древний Китай. По-китайски-то он не понимает, там с голоду бы умер, пока язык выучил, а с этими кое-как общаться можно. Значит, придется ему задержаться в этом странном мире богатырей да селянок. Ну что ж, по-любому выходила дальняя дорога. Может быть, по пути удастся выяснить, что происходит. Или назад дорогу отыскать.
— Не надо пытать, начальник, — решил Григорий, вздохнув. — Я с вами по доброй воле поеду. На кол сесть никогда не поздно. Так что поехали в ваш городок, по дороге допросите. Только вот я коней боюсь.
Воевода молча взглянул ему в глаза. Взгляд Путяты был прост и понятен: «Либо на коня, либо на кол, выбирай».
— В детстве с зебры упал в зоопарке, и с тех пор к лошадям подойти боюсь, — поправился Григорий. — Но я постараюсь. Ведь не сложнее, чем мотоциклом управлять, да?
— Это какой конь попадется, — ответил воевода. — Но ты не боись, паря, мы тебе клячу смирную дадим. Эй, Данила, отведи этого к Савраске, что копья везет. Она и его стащит заодно. Да остальным скажи, что выступаем через время малое. Пусть сбираются.
Данилой оказался черноусый ратник, стоявший при допросе слева от Григория. Он радостно хлопнул механика по плечу и показал рукой вперед, мол, «иди, руки за спину, шаг вправо, шаг влево и сам понимаешь, что с тобой будет». Григорий повернулся и пошел немного впереди черноусого Данилы к обширному полю, на котором под присмотром нескольких бойцов паслись кони. Немного поотстав, за ними тронулись еще трое воинов из отряда.
Руки были свободны, ноги тоже. «А может, деру дать, — пронеслось в голове у полоненного механика. — Сейчас припущу по полю и в лес, а там ищи-свищи». Но, внимательно осмотрев окрестности, Забубённый временно отказался от побега. До леса было далеко, не добежать. Ратники Путяты, вскочив на коней, быстро догнали бы его и порубали в мелкий винегрет. Да и в лесу, если добежит, тоже догнали бы. Они же привычные, да и проводники из местных нашлись бы сразу. Сусанины чертовы. Эта сволочь, Никодим, наверняка не упустил бы случая поквитаться. (Кстати, денег за несправедливый мордобой так и не принес. Зажал, значит, сволочь.) А если гоняться по полям лень, то и стрелу ведь можно пустить вдогонку. Она летает быстро.
Нет, бежать рано. Если все происходящее не глюк и не рассосется само собой в ближайшие часы, то придется задержаться, осмотреться да пообвыкнуть в местном временном промежутке. А там глядишь, и придет на ум что-нибудь, типа чертежей машины времени, чтоб обратно смыться на свой родной автосервис.
ГЛАВА 3
— Да, господа киношники, — проговорил вслух Григорий, — потратились вы на декорации. Натурально получилось.
— Шевелись, — беззлобно подбодрил сзади военный историк в одежде ратника.
Забубённый зашагал побыстрее, чтобы не получить очередной пинок или предупредительный укол мечом в спину. За плечами незаметной ношей болтался чудом сохранившийся импортный рюкзачок с фонариком внутри. Видно, помогла застежка, соединявшая лямки на груди.
На ходу механик продолжал обдумывать свое положение, внимательно приглядываясь к пейзажу. Странное дело, но все эти люди почему-то не казались ему нанятой массовкой. Неестественность поведения было легко распознать. А они двигались так, словно были натуральными.
«Да, — подумал механик, — зря я грибов нализался. Мерещится теперь всякое». Но если он не в руках маньяков, тогда где? Случайно стал героем какого-то суперинтерактивного шоу «Русь заповедная за стеклом»? Значит, здесь повсюду натыканы скрытые камеры, а за каждым его шагом сейчас наблюдает аудитория из миллионов придурков, лежащих на диванах и хряпающих чипсы кубометрами. Впрочем, версия про маньяков пока оставалась рабочей, и Григорий решил подождать с выводами. Поживем, если повезет, увидим.
Прошагав метров сто, Забубённый оказался во дворе самого большого из домов деревни, где толпился народ. Конвойные остановились позади, замкнув узкий двор в кольцо. По виду это был такой же сарай, как и остальные, только с резным крыльцом и забором из свежевыструганных кольев. Но по сравнению с соседними развалюхами, он казался просто чудом архитектуры.
На крыльце сидел воевода в броне. За его спиной и по бокам стояли ратники с мечами в ножнах. Остальные виднелись вместе с конями в поле. Рядом с воеводой обретался Никодим с расшибленным носом, а за его спиной пряталась длинноволосая селянка, из-за которой Забубённый и угодил в эту катавасию. На месте она не стояла, все дергалась нервно. Чуть в сторонке кучковались мужики-помощники. Судя по всему, эта здоровенная сволочь Никодим уже успел изложить воеводе свою версию случившегося. Придется защищаться.
«Эх, мне бы адвоката или право на последний звонок», — подумал с грустью Забубённый. И вдруг поймал себя на мысли, что принимает всю ситуацию уже всерьез. Как будто он действительно житель Древней Руси, а не лучший механик автосервиса на испытательном сроке, и должен оправдываться перед каким-то там воеводой, верным княжеским псом. Короче, полный бред.
Между тем бред набирал обороты. Никодим снова что-то шепнул воеводе и указал пальцем. Мужики одобрительно закивали. «Не иначе, повесить предлагает, — догадался Григорий, — или еще лучше, на кол посадить. Вроде бы в Древней Руси это было модно. Как-никак развлечение. Телевизоров-то ведь не было, Голливуда, к счастью, тоже».
Воевода со смешным именем Путята поднял руку, и шум вокруг смолк. Затем указал пальцем на Забубённого.
— Говори, — изрек Путята. — Его я уже слышал.
«Ну вот, дождался, — промелькнула предательская мысль, — встать, суд идет. Жил себе честным механиком, а тут за уголовника сойду. Как бы умом не тронуться. Где я вообще и что со мной происходит? Может, этот воевода виртуальный, и если перезагрузиться, то все исчезнет?»
Толчок в плечо вернул его к месту действий. Деревня, лес, ратники. Толчок был явно не виртуальным, поэтому Григорий вздрогнул и начал свою речь:
— Гражданин начальник. Я честный человек. Шел себе по лесу, никого не трогал, собирал грибы. Ну и заблудился немного. Тут вижу — гуляет по лесу одинокая честная селянка. Я приблизился к ней и хотел спросить, как бы мне добраться до города короткой дорогой. А она вдруг заорала как оглашенная, лукошко бросила и бежать. Ее бы надо к психиатру на освидетельствование. Ну, пошел я себе дальше, выбрался в поле, а тут эти малохольные наскочили и давай меня дубинами метелить без разговоров. И вообще, скажите мне, гражданин начальник, где я и что тут, блин, за кино вокруг происходит?
Ответный вопрос Путяты его несколько озадачил. Воевода хитро прищурился и спросил:
— А в какой город шел ты, человече и чего там хотел?
— Шел я домой в Питер. Я и прописан там. Если не верите, паспорт покажу. А хотел я домой вернуться. У меня сегодня выходной, а завтра опять на работу, машины собирать.
В глазах воеводы отразилось непонимание. Он переглянулся с черноусым ратником, стоявшим слева от Григория. Тот, как показалось, механику, пожал плечами, мол, врет, словно поет.
— И где этот город?
— Да тут, пару километров и уже окраина его. Я там и живу. У нас хорошо, леса много, да и Финский залив недалеко.
На это воевода только кивнул и переспросил:
— А хотел-то чего там?
— Да ничего. Домой вернуться и поспать маленько. У меня сегодня выходной, а завтра опять на работу, машины собирать.
— Чего собирать? Ты что, травник али колдун?
— Нет, траву не употребляю. Разве что водки иногда. Механик я. Это значит, что любую машину разобрать могу. Даже с закрытыми глазами, — приврал немного для красного словца Забубённый.
Воевода, похоже, не очень оценил механический гений стоящего перед ним мужика и задумался о чем-то своем. Замолчал надолго. Потом, наконец, спросил, глянув мельком на Никодима:
— Ну, а к девке Настасье приставал?
— Я? — заволновался Григорий от смены темы. — Зачем?
— Известно зачем. Потешиться.
— Нет, за этим не приставал, — честно ответил Григорий. — У меня подруга есть. Там и тешусь. Только спросить хотел, как тут до города легче добраться. Но и слова-то толком с ней сказать не успел. Даже не познакомились. А она себе уже неизвестно чего со страху напридумывала да братцу своему эту дэзу впарила. А они поверил. В общем, врут они все, начальник. Чист я.
Воевода вздохнул, бросил взгляд на Настасью, которая зыркала острыми глазками из-за плеча Никодима на своего лесного обидчика.
— Да, напугал ты девку, — проговорил воевода, как бы размышляя вслух.
— Ну и что мне теперь, из-за ее эротических фантазий жениться, что ли? Так у меня уже жена есть, — не моргнув глазом, соврал Забубённый, — а я не мусульманин и денег на гарем у меня не хватит — такую толпу теток содержать.
Тут в разговор вмешался Никодим:
— Да что ты мелешь, Настасья сестра мне! — выкрикнул он, шмыгнув расквашенным носом.
— Да тетки все одинаковы, — урезонил его механик, не опасавшийся новой драки, охрана кругом была надежная, — наплетут с три короба, а ты знай только уши развешивай. Ты вот сейчас ее спроси, пусть повторит при честном народе и понятых, приставал я к ней или нет.
Никодим, по всему было видно, снова хотел броситься на обидчика, но стоявшие рядом княжеские ратники служили гарантами стабильности и уважения к суду. Никодим остался на месте, только кулаки сжал. Тогда он вдруг повернулся к сестре и вытолкнул ее на середину двора.
— Настасья, побожись, что он к тебе приставал.
Длинноволосая красотка Настасья бросила короткий взгляд на Забубённого, закрыла лицо руками и вдруг, бросившись на колени перед воеводой, заголосила:
— Ой, виноватая я, оговорила я его. Простите меня, люди добрые! Не трогал он меня, только напугал. Из лесу вышел, здоровый такой и весь в плесени (Забубённый скосил глаз на свой замызганный камуфляж)… и ко мне… я испугалась, думала — леший. Ну, со страху и наговорила брату небылиц, а он за меня вступился. А потом уж стыдно было обратно признаваться. Простите, люди добрые!
Мужики зашумели. Ратники заулыбались. А кузнец Никодим, как только Настасья с колен поднялась, со всего маху влепил ей такую затрещину, что девица отлетела метра на три в кусты и там зарыдала, то ли от боли, то ли совесть ее замучила.
«Бей бабу молотом, будет баба золотом», — всплыла в памяти у Забубённого народная мудрость. Да, эмансипацией в здешних местах не пахло. Но тут уж он вступился за свою обидчицу, воспитание не позволило промолчать, невзирая на помятые ребра.
— Да ладно тебе, Никодим, убьешь сестрицу. Ты полегче, грабли-то свои не распускай. Она, получается, вроде девушка честная оказалась.
— To мое дело, — огрызнулся кузнец и промямлил: — Ты извини, паря, зря мы тебя помяли.
— Вот это точно, — радостно подхватил Забубённый и повернулся к воеводе: — Ну что, ваша честь, герр Путята, теперь сами видали, — я чист перед законом. Можно наручники с меня снимать и из камеры выпускать. На свободу, как говорится, с чистой совестью.
Народ одобрительно зашумел. Путята подал знак, и черноусый ратник быстро и аккуратно разрезал острым ножом сыромятный ремешок, крепко стянувший запястья механика. Забубённый с радостью замахал затекшими руками.
— Отдашь ему, Никодим, за оскорбление деньгу али имущество равноценное, — вынес приговор воевода, — столько, сколько он сам захочет. А если после того он захочет сестру твою второй женой взять или наложницей, тоже отдашь. Заслужила.
Никодим, скривившись, наклонил голову в знак подчинения. Воевода замолк на мгновение и продолжил, усмехнувшись:
— Да только он не захочет.
Григорий бросил взгляд на длинноволосую Настасью, рыдавшую в кустах. Далее с подбитым глазом она чем-то напоминала Клаудию Шифер. «Ничего девчонка, — подумал Григорий, в котором шевельнулась жалость к своей обидчице, — глупая просто. Молодая еще, пугливая».
— Да уж, — подтвердил механик и вспомнил про удар дубиной по ребрам, — денег возьму, если дадите, это справедливо. Долларов сто нормально будет за моральный ущерб. А Настасья пусть пока в девках походит.
Суд закончился, и мужики разошлись. Никодим увел заплаканную Настасью домой, сказав, чтоб зашел за данью положенной попозже. И Григорий, обрадованный счастливым исходом, совсем уже было засобирался домой, но тут воевода неожиданно заговорил снова.
— С девками разобрались, теперь поговорим о делах наших ратных.
— Каких таких делах? — тревожно спросил Григорий, потирая шишку на голове и поглядывая на ратников. Сбежать было невозможно. Несмотря на свою гордую неподвижность, эти ниндзя зарубили бы мгновенно.
— Бабы — это твое дело, — хитро прищурившись, перешел вдруг на доверительный тон воевода, — ноты скажи мне, что ты тут пел про город странный, коего тут и в помине нет. Да про море-окиян, до которого рукой подать…
— А что тут странного, — не понял Григорий, — все так и есть. До залива пятнадцать минут на маршрутке.
Воевода закивал, как бы соглашаясь, но произнес:
— А то, человече, что до моря теплого ходу отсюда тридцать ден без сна и роздыху, через земли половецкие. А до моря холодного и того больше.
Забубённый присвистнул.
— Это куда же меня занесло? За Урал, что ли. Тут рядом есть большие города?
— А ты не знаешь?
Григорий отрицательно мотнул головой.
— Теперь, воевода, я ни за что не поручусь: кто я, где я, и что вообще здесь происходит. Видно, какая-то метаморфоза с пространством и временем в Юнтоловском заказнике случилась.
Воевода встал, шагнул вперед и оказался рядом с Забубённым. Лицом к лицу. Усмехнулся.
— Память, что ли, тебе мужики отшибли?
Григорий почесал шишку и кивнул в сторону ближайших ратников.
— Да, похоже. Только не деревенские махальщики, а вот эти мужики, в кольчугах.
— Ну, ты на них не серчай. Они свое дело знают. Без вины жизни не лишат. Тебя они легонько пристукнули, чтоб не шумел до времени. Пока не разберемся.
— Ну и что, разобрались же, — Забубённый сделал осторожный шаг в сторону, — я чист. В общем, мне пора домой.
Путята ухмыльнулся в густые усы и положил руку на плечо механика. Рука у воеводы была железной.
— Вот что, парень, — проговорил он, — непонятен ты мне. Шатаешься по лесам в одеже странной. Людей обходишь. Говоришь то понятно, то не по-нашенски. Словами заморскими бросаешься, опять же. Кто ты, мне пока неведомо. А я воевода, потому ведать должен. Сейчас темные времена настают.
Забубённый понял, что главный приговор еще впереди.
— Короче, с нами поедешь в Чернигов. По дороге разберем, что за птица.
— Если я правильно понял, — уточнил Забубённый, — вариантов у меня немного.
Путята как бы невзначай погладил ножны своего меча.
— Мне с тобой сейчас возиться некогда. Тороплюсь. Князь наш Мстислав ждать не любит, ему поход готовить надобно. Меня дожидается. Скорый суд, если упрямиться будешь, хоть сейчас проведем. У Никодима, знакомца твоего, кузня есть. Пытнем тебя каленым железом, враз расскажешь нам правду-матушку. Если враг — в кипятке сварим или на кол посадим. Ну, а если наш человек, — отпустим. А полезным будешь, может, еще и награду получишь.
Григорий засомневался. Если принять место действия на веру, то в сложившихся обстоятельствах вариантов и в самом деле было немного: пытка, кол, кипяток или дальняя дорога. Забубённый решил, что у него окончательно съехала крыша. Отпускать его домой никто не собирался. Да и где он, дом-то: за лесом, или, в самом деле, занесло честного механика каким-то ветром в Древнюю Русь. Хорошо, хоть не в Древний Китай. По-китайски-то он не понимает, там с голоду бы умер, пока язык выучил, а с этими кое-как общаться можно. Значит, придется ему задержаться в этом странном мире богатырей да селянок. Ну что ж, по-любому выходила дальняя дорога. Может быть, по пути удастся выяснить, что происходит. Или назад дорогу отыскать.
— Не надо пытать, начальник, — решил Григорий, вздохнув. — Я с вами по доброй воле поеду. На кол сесть никогда не поздно. Так что поехали в ваш городок, по дороге допросите. Только вот я коней боюсь.
Воевода молча взглянул ему в глаза. Взгляд Путяты был прост и понятен: «Либо на коня, либо на кол, выбирай».
— В детстве с зебры упал в зоопарке, и с тех пор к лошадям подойти боюсь, — поправился Григорий. — Но я постараюсь. Ведь не сложнее, чем мотоциклом управлять, да?
— Это какой конь попадется, — ответил воевода. — Но ты не боись, паря, мы тебе клячу смирную дадим. Эй, Данила, отведи этого к Савраске, что копья везет. Она и его стащит заодно. Да остальным скажи, что выступаем через время малое. Пусть сбираются.
Данилой оказался черноусый ратник, стоявший при допросе слева от Григория. Он радостно хлопнул механика по плечу и показал рукой вперед, мол, «иди, руки за спину, шаг вправо, шаг влево и сам понимаешь, что с тобой будет». Григорий повернулся и пошел немного впереди черноусого Данилы к обширному полю, на котором под присмотром нескольких бойцов паслись кони. Немного поотстав, за ними тронулись еще трое воинов из отряда.
Руки были свободны, ноги тоже. «А может, деру дать, — пронеслось в голове у полоненного механика. — Сейчас припущу по полю и в лес, а там ищи-свищи». Но, внимательно осмотрев окрестности, Забубённый временно отказался от побега. До леса было далеко, не добежать. Ратники Путяты, вскочив на коней, быстро догнали бы его и порубали в мелкий винегрет. Да и в лесу, если добежит, тоже догнали бы. Они же привычные, да и проводники из местных нашлись бы сразу. Сусанины чертовы. Эта сволочь, Никодим, наверняка не упустил бы случая поквитаться. (Кстати, денег за несправедливый мордобой так и не принес. Зажал, значит, сволочь.) А если гоняться по полям лень, то и стрелу ведь можно пустить вдогонку. Она летает быстро.
Нет, бежать рано. Если все происходящее не глюк и не рассосется само собой в ближайшие часы, то придется задержаться, осмотреться да пообвыкнуть в местном временном промежутке. А там глядишь, и придет на ум что-нибудь, типа чертежей машины времени, чтоб обратно смыться на свой родной автосервис.
ГЛАВА 3
Первый конник
Приблизившись к пастбищу, Данила обогнал Григория и первым подошел к группе боевых коней, рядом с которыми прохаживались несколько ратников. Ратники при ближайшем рассмотрении больше походили на отроков, как называли в древности вполне созревших для тяжелой физической работы подростков. Судя по всему, сообразил Григорий, этот молодняк старшие витязи заставляли пасти коней, таскать тяжести и делать всякую черную работу, которую сами делать не хотели. В общем, местные деды припахали салаг. Забубённый решил, что дедовщина стара как мир. Армия, она и в Древней Руси армия. Видимо, если копнуть глубже и отвлечься от расовых различий, законы людские везде одинаковы. А человек вообще не меняется в своей жизни. Если бы у него не было зеркала, то он бы и не узнал, что стареет.
Данила поманил пальцем одного из отроков, широкоплечего детину, ростом не ниже Григория, который и сам мог сойти здесь за богатыря.
— Внимай, Изяслав.
Детина отошел от коней и приблизился к ним.
— Этот неизвестный муж с нами в Чернигов поедет. — Он, не стесняясь, указал пальцем на механика-новатора. — Воевода велит стеречь его как зеницу ока. Если что, ты в ответе будешь. А Черняй и Митяй тебе послужат подмогой.
Широкоплечий Изяслав молча кивнул. На его скуластом лице отразилось служебное рвение. «Сообразительный отрок, хотя и туповат на вид», — составлял мнение о своих новых конвойных Забубённый.
— Идти далече, так что усадите его на Савраску, что везет копья. Руки не связывай, если что, руби голову. Воевода велит так. Вот только свезет ли Савраска столько? — шутливо поинтересовался у отрока Данила.
Изяслав бросил взгляд через плечо на здоровенную белую лошадь, что паслась в десяти шагах, смерил взглядом Григория и тоже усмехнулся. А затем выдал свое заключение.
— Тяжело, конечно, ей будет. Старовата. Но Савраска кобыла смирная да тяговитая. Свезет.
— Послушай, Изя, а сколько в ней лошадиных сил? — поинтересовался Забубённый, не выдержав такого оскорбительного обсуждения своих параметров. — А бензину до Чернигова хватит?
Отрок не смутился.
— Хватит. Тут уж недалече осталось, если поспешать.
— Ну, ты меня успокоил… паря, — начал заводиться Забубённый, которому надоело быть чужим среди своих. — Только я на конях никогда не ездил, так что проведи вводный инструктаж.
Изяслав нисколько не обиделся.
— Ну, вы тут грузите этого, — отдал последние указания Данила, — да сами собирайтесь, выступаем скоро. А я пойду ратников остальных разбужу, а то проспят воители.
«Да, — окончательно уверился Григорий, — дедовщина в древнерусской армии процветает. Интересно, а кольчуги с мечами дедам тоже молодняк полирует»?
— Тебя как кличут-то? — незлобиво поинтересовался у своего подконвойного отрок Изяслав.
Немного обалдев от такого хамства со стороны молодежи — Забубённый был как минимум вдвое старше, механик все же ответил:
— Это твою кобылу кличут, а у меня имя есть. Для тебя я Григорий Иванович Забубённый.
На это заявление о суверенитете отрок отозвался целой речью, гордой, длинной, но вполне понятной:
— По отчеству я только своих родителей зову да уважаемых людей. А ты пока неизвестно еще что за птица. Может, порешить тебя придется али на кол посадить. Как выйдет. Так что, извиняй, будем звать тебя покуда для простоты Григорием.
— И на том спасибо, — отозвался Забубённый, обезоруженный убийственной логикой юнца и напоминанием про вездесущий кол. — Показывай свою Савраску.
— И то дело. — Изяслав повернулся и кликнул двух других отроков на всякий случай, а Забубённому указал на здоровенную старую кобылу. — Вот она, твоя лошадь.
Приблизившись вплотную, отрок ласково погладил кобылу по лохматому загривку. Савраска даже ухом не повела, продолжая щипать траву.
— А она не глуховата? — поинтересовался Забубённый, с сомнением осматривая свой гужевой транспорт.
Лошадь только издали казалась белой, а на самом деле была обыкновенной серой масти. С жидкой гривой и кривыми от постоянных перегрузок ногами. Это был явно не арабский скакун и не орловский рысак. Больше всего эта кляча походила на недокормленного тамбовского тяжеловоза. Да и лет ей, судя по всему, было не мало. Кобыла давно вошла в пенсионный возраст, того и гляди, околеет на ходу. Впрочем, для первого раза лучше не придумаешь.
— Есть маненько, — ответил отрок. — Да это ничего, она и так дорогу до Чернигова знает. Уж сколько лет по ней ходит взад-вперед.
— Ходит? — уточнил Григорий. — Это хорошо. А какую максимальную скорость развивает это чудо природы?
— Ты, паря, и взаправду не нашенский, что ли? — подивился отрок речам механика-новатора.
Забубённый вовремя спохватился и решил впредь использовать только местную терминологию, разучивая ее на ходу. Благо кругом были сплошь носители языка, а гениальный механик был склонен к изучению иностранных языков.
— Да нет, — быстро поправился он. — Я хотел спросить, как быстро ходит этот коник?
— Да не шибко, — успокоил Изяслав. — Все время сзади в обозе идет. Но с норовом. Если вдруг взбрыкнет и сбросит, сразу в сторону откатывайся. Упадешь под копыта, — затопчет. Кобыла хоть и старая, а весу в ней много. Да и тяжести на себе тянет.
Забубённый кивнул и почему-то вспомнил не к месту очередную народную мудрость: «Старый конь борозды не портит».
В этот момент два других отрока, Черняй и Митяй, приволокли к Савраске связку копий, замотанных в суровую тряпицу так, чтобы сверток свешивался с двух сторон и не мешал ходу. Пыхтя от натуги, они водрузили военный груз на Савраску. Приняв его, бедная лошадь осела почти на полметра, но как ни в чем не бывало продолжала пощипывать травку. Григорий с сомнением воззрился на отрока Изю.
— Так ты говоришь, что она и меня выдержит?
— Сдюжит, не боись. Савраска наша кобыла сильная. Полезай давай на нее, а то вон ратники старшие уже на подходе. Скоро двинемся.
Забубённый бросил косой взгляд на приближавшийся отряд во главе с воеводой и снова уставился на Савраску.
— А седло? А стремена? А уздечка?
— Седла Савраске не положено. Она людей не возит, — доступно объяснил отрок. — А управлять ею не надо. Она дорогу знает. Сама пойдет. Полезай, короче, а то свяжем и бросим как мешок через холку.
Бравый механик понял, что настал момент истины. Ощущение было таким же, когда ты не уверен в себе, но сдаешь на права. А рядом сидит недовольный жизнью гаишник, которому ты не дал взятку. И от него зависит, быть или не быть тебе драйвером.
Короче, хуже не бывает.
Григорий осторожно приблизился к Савраске и зашел с правого бока. Лошадь не выказывала пока никаких агрессивных намерений. Механик осмелел и положил руку на широкую спину, которая посередине разделялась мощным обтянутым кожей хребтом. Поискал по забывчивости стремена, но опять не нашел. Ощущения стали острее. Теперь он словно стоял в самолете перед открытой дверью, смотрел на бесконечно далекую землю и думал о том, что парашют может не раскрыться, а ему надо прыгать.
— Поспешай, Григорий, — окликнул его сзади воевода, который успел приблизиться со всем отрядом к месту действия и теперь, сидя в седле, наблюдал за ковбойскими трюками Забубённого.
И механик решился. Он подтянулся, двумя руками уцепившись за выпиравший хребет животного, изо всех сил оттолкнулся ногой от связки копий и прыгнул вверх. Земля ушла из-под ног: парашют все не раскрывался. Покачавшись на хребте туда-сюда, Забубённый решил, наконец, принять вертикальное положение, но не удержался, соскользнул и рухнул вниз головой с другой стороны Савраски. Животное даже не шелохнулось, лишь коротко покосилось глазом на злополучного седока, помешавшего ему жевать траву.
Со всех сторон послышался здоровый смех ратников.
— Нет, это не половец. Те с конями за раз управляются, — раздался голос Данилы.
— Да, похоже, — согласился с ним воевода. — Эй, паря, давай влезай быстрее. Негоже князя заставлять ждать, он ведь и осерчать может. А мне моя буйна головушка еще не надоела.
Григорий сразу вспомнил про вездесущий кол, и ловкости у него значительно прибавилось. Он поднялся, обошел лошадь и снова попытался на нее взобраться. С третьей попытки он водрузил свое измученное тело на хребет Савраски, лихо обхватив ее округлые бока ногами, словно потомок Буденного, и упершись подошвами в связки копий. Хотя бравый командарм вряд ли согласился бы ездить без седла, ибо мог в пути отбить себе все самое дорогое. Забубённый тоже об этом подумал, но выхода не было, оставалось надеяться на тихоходность серой лошадки.
— Ну, чего стоим-то, — поинтересовался окрыленный успехом Григорий. — Уж вечер близится, а до Чернигова вашего сколько дней пути?
— Сколь надо, — туманно ответил воевода и, повернув коня к лесу, приказал остальным: — Данила, впереди со мной ты да Никола с Курей, остальным держаться вместе, лес темный впереди, ну а что надобно делать отрокам, они про то ведают.
— А мне чего делать? — уточнил Забубённый.
— А ты за холку держись, — посоветовал Путята, проезжая мимо. — А то, ежели упадешь, отроки ведь невзначай и зарубить могут, подумают, что утечь ты решил, паря. А я с тобой еще разговор не кончил. Он у нас еще долгий впереди, если повезет тебе.
Данила поманил пальцем одного из отроков, широкоплечего детину, ростом не ниже Григория, который и сам мог сойти здесь за богатыря.
— Внимай, Изяслав.
Детина отошел от коней и приблизился к ним.
— Этот неизвестный муж с нами в Чернигов поедет. — Он, не стесняясь, указал пальцем на механика-новатора. — Воевода велит стеречь его как зеницу ока. Если что, ты в ответе будешь. А Черняй и Митяй тебе послужат подмогой.
Широкоплечий Изяслав молча кивнул. На его скуластом лице отразилось служебное рвение. «Сообразительный отрок, хотя и туповат на вид», — составлял мнение о своих новых конвойных Забубённый.
— Идти далече, так что усадите его на Савраску, что везет копья. Руки не связывай, если что, руби голову. Воевода велит так. Вот только свезет ли Савраска столько? — шутливо поинтересовался у отрока Данила.
Изяслав бросил взгляд через плечо на здоровенную белую лошадь, что паслась в десяти шагах, смерил взглядом Григория и тоже усмехнулся. А затем выдал свое заключение.
— Тяжело, конечно, ей будет. Старовата. Но Савраска кобыла смирная да тяговитая. Свезет.
— Послушай, Изя, а сколько в ней лошадиных сил? — поинтересовался Забубённый, не выдержав такого оскорбительного обсуждения своих параметров. — А бензину до Чернигова хватит?
Отрок не смутился.
— Хватит. Тут уж недалече осталось, если поспешать.
— Ну, ты меня успокоил… паря, — начал заводиться Забубённый, которому надоело быть чужим среди своих. — Только я на конях никогда не ездил, так что проведи вводный инструктаж.
Изяслав нисколько не обиделся.
— Ну, вы тут грузите этого, — отдал последние указания Данила, — да сами собирайтесь, выступаем скоро. А я пойду ратников остальных разбужу, а то проспят воители.
«Да, — окончательно уверился Григорий, — дедовщина в древнерусской армии процветает. Интересно, а кольчуги с мечами дедам тоже молодняк полирует»?
— Тебя как кличут-то? — незлобиво поинтересовался у своего подконвойного отрок Изяслав.
Немного обалдев от такого хамства со стороны молодежи — Забубённый был как минимум вдвое старше, механик все же ответил:
— Это твою кобылу кличут, а у меня имя есть. Для тебя я Григорий Иванович Забубённый.
На это заявление о суверенитете отрок отозвался целой речью, гордой, длинной, но вполне понятной:
— По отчеству я только своих родителей зову да уважаемых людей. А ты пока неизвестно еще что за птица. Может, порешить тебя придется али на кол посадить. Как выйдет. Так что, извиняй, будем звать тебя покуда для простоты Григорием.
— И на том спасибо, — отозвался Забубённый, обезоруженный убийственной логикой юнца и напоминанием про вездесущий кол. — Показывай свою Савраску.
— И то дело. — Изяслав повернулся и кликнул двух других отроков на всякий случай, а Забубённому указал на здоровенную старую кобылу. — Вот она, твоя лошадь.
Приблизившись вплотную, отрок ласково погладил кобылу по лохматому загривку. Савраска даже ухом не повела, продолжая щипать траву.
— А она не глуховата? — поинтересовался Забубённый, с сомнением осматривая свой гужевой транспорт.
Лошадь только издали казалась белой, а на самом деле была обыкновенной серой масти. С жидкой гривой и кривыми от постоянных перегрузок ногами. Это был явно не арабский скакун и не орловский рысак. Больше всего эта кляча походила на недокормленного тамбовского тяжеловоза. Да и лет ей, судя по всему, было не мало. Кобыла давно вошла в пенсионный возраст, того и гляди, околеет на ходу. Впрочем, для первого раза лучше не придумаешь.
— Есть маненько, — ответил отрок. — Да это ничего, она и так дорогу до Чернигова знает. Уж сколько лет по ней ходит взад-вперед.
— Ходит? — уточнил Григорий. — Это хорошо. А какую максимальную скорость развивает это чудо природы?
— Ты, паря, и взаправду не нашенский, что ли? — подивился отрок речам механика-новатора.
Забубённый вовремя спохватился и решил впредь использовать только местную терминологию, разучивая ее на ходу. Благо кругом были сплошь носители языка, а гениальный механик был склонен к изучению иностранных языков.
— Да нет, — быстро поправился он. — Я хотел спросить, как быстро ходит этот коник?
— Да не шибко, — успокоил Изяслав. — Все время сзади в обозе идет. Но с норовом. Если вдруг взбрыкнет и сбросит, сразу в сторону откатывайся. Упадешь под копыта, — затопчет. Кобыла хоть и старая, а весу в ней много. Да и тяжести на себе тянет.
Забубённый кивнул и почему-то вспомнил не к месту очередную народную мудрость: «Старый конь борозды не портит».
В этот момент два других отрока, Черняй и Митяй, приволокли к Савраске связку копий, замотанных в суровую тряпицу так, чтобы сверток свешивался с двух сторон и не мешал ходу. Пыхтя от натуги, они водрузили военный груз на Савраску. Приняв его, бедная лошадь осела почти на полметра, но как ни в чем не бывало продолжала пощипывать травку. Григорий с сомнением воззрился на отрока Изю.
— Так ты говоришь, что она и меня выдержит?
— Сдюжит, не боись. Савраска наша кобыла сильная. Полезай давай на нее, а то вон ратники старшие уже на подходе. Скоро двинемся.
Забубённый бросил косой взгляд на приближавшийся отряд во главе с воеводой и снова уставился на Савраску.
— А седло? А стремена? А уздечка?
— Седла Савраске не положено. Она людей не возит, — доступно объяснил отрок. — А управлять ею не надо. Она дорогу знает. Сама пойдет. Полезай, короче, а то свяжем и бросим как мешок через холку.
Бравый механик понял, что настал момент истины. Ощущение было таким же, когда ты не уверен в себе, но сдаешь на права. А рядом сидит недовольный жизнью гаишник, которому ты не дал взятку. И от него зависит, быть или не быть тебе драйвером.
Короче, хуже не бывает.
Григорий осторожно приблизился к Савраске и зашел с правого бока. Лошадь не выказывала пока никаких агрессивных намерений. Механик осмелел и положил руку на широкую спину, которая посередине разделялась мощным обтянутым кожей хребтом. Поискал по забывчивости стремена, но опять не нашел. Ощущения стали острее. Теперь он словно стоял в самолете перед открытой дверью, смотрел на бесконечно далекую землю и думал о том, что парашют может не раскрыться, а ему надо прыгать.
— Поспешай, Григорий, — окликнул его сзади воевода, который успел приблизиться со всем отрядом к месту действия и теперь, сидя в седле, наблюдал за ковбойскими трюками Забубённого.
И механик решился. Он подтянулся, двумя руками уцепившись за выпиравший хребет животного, изо всех сил оттолкнулся ногой от связки копий и прыгнул вверх. Земля ушла из-под ног: парашют все не раскрывался. Покачавшись на хребте туда-сюда, Забубённый решил, наконец, принять вертикальное положение, но не удержался, соскользнул и рухнул вниз головой с другой стороны Савраски. Животное даже не шелохнулось, лишь коротко покосилось глазом на злополучного седока, помешавшего ему жевать траву.
Со всех сторон послышался здоровый смех ратников.
— Нет, это не половец. Те с конями за раз управляются, — раздался голос Данилы.
— Да, похоже, — согласился с ним воевода. — Эй, паря, давай влезай быстрее. Негоже князя заставлять ждать, он ведь и осерчать может. А мне моя буйна головушка еще не надоела.
Григорий сразу вспомнил про вездесущий кол, и ловкости у него значительно прибавилось. Он поднялся, обошел лошадь и снова попытался на нее взобраться. С третьей попытки он водрузил свое измученное тело на хребет Савраски, лихо обхватив ее округлые бока ногами, словно потомок Буденного, и упершись подошвами в связки копий. Хотя бравый командарм вряд ли согласился бы ездить без седла, ибо мог в пути отбить себе все самое дорогое. Забубённый тоже об этом подумал, но выхода не было, оставалось надеяться на тихоходность серой лошадки.
— Ну, чего стоим-то, — поинтересовался окрыленный успехом Григорий. — Уж вечер близится, а до Чернигова вашего сколько дней пути?
— Сколь надо, — туманно ответил воевода и, повернув коня к лесу, приказал остальным: — Данила, впереди со мной ты да Никола с Курей, остальным держаться вместе, лес темный впереди, ну а что надобно делать отрокам, они про то ведают.
— А мне чего делать? — уточнил Забубённый.
— А ты за холку держись, — посоветовал Путята, проезжая мимо. — А то, ежели упадешь, отроки ведь невзначай и зарубить могут, подумают, что утечь ты решил, паря. А я с тобой еще разговор не кончил. Он у нас еще долгий впереди, если повезет тебе.