Страница:
Катя пыталась как-то выкрутиться, отшутиться, и я бросился на помощь. С криком:
– Ты женишься? Поздравляю! – прикрыл Катерину Ивановну, словно телохранитель своего любимого президента (интересно, почему нет фильма, где телохранитель прикрывал бы госсекретаря или, скажем, министра здравоохранения?).
Это был абсолютно дружеский жест! Практически. В конце концов, мы старые друзья. В целом. Но Машка не признает дружбы между мужчиной и женщиной. Кто знает, возможно, она и права.
А Катя, кстати, здорово похорошела за эти полгода.
**
*
ТЕАТРЫ, БАНКЕТЫ, БЛОНДИНЫ В СМОКИНГАХ
**
*
**
*
– Ты женишься? Поздравляю! – прикрыл Катерину Ивановну, словно телохранитель своего любимого президента (интересно, почему нет фильма, где телохранитель прикрывал бы госсекретаря или, скажем, министра здравоохранения?).
Это был абсолютно дружеский жест! Практически. В конце концов, мы старые друзья. В целом. Но Машка не признает дружбы между мужчиной и женщиной. Кто знает, возможно, она и права.
А Катя, кстати, здорово похорошела за эти полгода.
**
Мягко говоря, мне было очень приятно то, что он меня обнимает. Наверное, виноват одеколон, есть такие запахи, от которых я просто теряю голову. Или неожиданность. Если бы мы ужинали в интимной обстановке, если бы я этого ждала, и соответственно, морально приготовилась, эффект был бы не тот. Нет, ноги не подкашивались, желание не «накрыло меня горячей волной». Просто стало очевидно, как бы закончился этот вечер, если бы здесь не сидела Маша. Маша… Мне стало ясно, что пора уходить. Сергей, может, и не догадался, что я почувствовала, а вот она…
– Ладно, с вами хорошо, но я, пожалуй, пойду.
Сергей, оказывается, все это время что-то говорил. А тут остановился на полуслове.
– Куда ты пойдешь, сейчас вина выпьем. Я за тебя рад, это нужно отметить, – он притянул меня к себе еще ближе.
Ему явно не хотелось меня из рук выпускать, но, похоже, в отличие от меня он совершенно этого не осознавал. Зато Маша осознавала.
– Да, поздно уже. Тебе, наверное, ехать далеко, – попыталась она обо мне позаботиться.
– Да не нужно ей никуда ехать! Она в соседнем доме у подруги живет, – Сергей был бодр и оптимистичен.
– Удобно. – Маша стала мрачнее тучи.
Я все это время лихорадочно соображала, что бы такое предпринять, а тут вдруг расслабилась. А почему я должна что-то делать? Он меня обнимает, а не я его. А если Маше это не нравится, то ее сюда никто не звал. Я со злорадством не шевелилась, Сергей веселился, Маша… На Машу я смотреть боялась…
Стояла и думала, что все равно он меня когда-нибудь, к сожалению, отпустит.
– Давай отпустим нашу гостью домой, – женственным голосом пропела Маша.
– Кого?
Сергей обалдело смотрел на свою даму.
Я поняла, что еще минута – и Маша просто вытолкает меня за дверь, поэтому тут же подхватила:
– Да, давайте. Приятно было познакомиться.
Пока я шла впереди них по коридору, за спиной раздавалось придушенное шипение. Я поняла, что Сергей хотел меня проводить. За что и получил.
Несмотря ни на что, распрощались мы очень любезно, пригласили друг друга в гости, рассыпались в комплиментах. Маша готова была признать меня хоть королевой Англии, только бы я ушла побыстрее. Единственное, чего я не поняла, так это последней ее реплики. Когда я уже открыла входную дверь, Маша сквозь зубы процедила:
– Надо же, а я так и не научилась ее открывать. Видимо, практики маловато.
Что открывать? Зачем открывать? Я ждала лифт, в глазах стояли слезы. Выгнали. Просто выперли взашей. Противно-то как. Причем ни за что! Если бы я его любовницей была, хоть осталось бы что вспомнить. Нет, если бы я его любовницей была, ни за что бы не ушла. Сидела бы там до одурения, а если некоторым это не нравится, то пусть сами и уходят. Единственное, что меня утешало, так это твердая уверенность, что все равно у них сегодня ничего хорошего не получится. Я уже откровенно шмыгала носом, когда выходила из подъезда, а там… Только этого не хватало! На улице шел дождь. Вернее, снег с дождем. Под навесом подъезда стояла бабушка, к ногам которой жалась маленькая собачка. Ей явно нужно было погулять, но даже она не решалась выйти из-под крыши.
– Погода сегодня гадкая, – начала светскую беседу бабушка. – Вчера вот снег шел, я думала, сегодня не будет, ан нет, пошел…
Не судьба мне поплакать. С трудом сдерживая смех, я выскочила под дождь.
– Ладно, с вами хорошо, но я, пожалуй, пойду.
Сергей, оказывается, все это время что-то говорил. А тут остановился на полуслове.
– Куда ты пойдешь, сейчас вина выпьем. Я за тебя рад, это нужно отметить, – он притянул меня к себе еще ближе.
Ему явно не хотелось меня из рук выпускать, но, похоже, в отличие от меня он совершенно этого не осознавал. Зато Маша осознавала.
– Да, поздно уже. Тебе, наверное, ехать далеко, – попыталась она обо мне позаботиться.
– Да не нужно ей никуда ехать! Она в соседнем доме у подруги живет, – Сергей был бодр и оптимистичен.
– Удобно. – Маша стала мрачнее тучи.
Я все это время лихорадочно соображала, что бы такое предпринять, а тут вдруг расслабилась. А почему я должна что-то делать? Он меня обнимает, а не я его. А если Маше это не нравится, то ее сюда никто не звал. Я со злорадством не шевелилась, Сергей веселился, Маша… На Машу я смотреть боялась…
Стояла и думала, что все равно он меня когда-нибудь, к сожалению, отпустит.
– Давай отпустим нашу гостью домой, – женственным голосом пропела Маша.
– Кого?
Сергей обалдело смотрел на свою даму.
Я поняла, что еще минута – и Маша просто вытолкает меня за дверь, поэтому тут же подхватила:
– Да, давайте. Приятно было познакомиться.
Пока я шла впереди них по коридору, за спиной раздавалось придушенное шипение. Я поняла, что Сергей хотел меня проводить. За что и получил.
Несмотря ни на что, распрощались мы очень любезно, пригласили друг друга в гости, рассыпались в комплиментах. Маша готова была признать меня хоть королевой Англии, только бы я ушла побыстрее. Единственное, чего я не поняла, так это последней ее реплики. Когда я уже открыла входную дверь, Маша сквозь зубы процедила:
– Надо же, а я так и не научилась ее открывать. Видимо, практики маловато.
Что открывать? Зачем открывать? Я ждала лифт, в глазах стояли слезы. Выгнали. Просто выперли взашей. Противно-то как. Причем ни за что! Если бы я его любовницей была, хоть осталось бы что вспомнить. Нет, если бы я его любовницей была, ни за что бы не ушла. Сидела бы там до одурения, а если некоторым это не нравится, то пусть сами и уходят. Единственное, что меня утешало, так это твердая уверенность, что все равно у них сегодня ничего хорошего не получится. Я уже откровенно шмыгала носом, когда выходила из подъезда, а там… Только этого не хватало! На улице шел дождь. Вернее, снег с дождем. Под навесом подъезда стояла бабушка, к ногам которой жалась маленькая собачка. Ей явно нужно было погулять, но даже она не решалась выйти из-под крыши.
– Погода сегодня гадкая, – начала светскую беседу бабушка. – Вчера вот снег шел, я думала, сегодня не будет, ан нет, пошел…
Не судьба мне поплакать. С трудом сдерживая смех, я выскочила под дождь.
*
След Кати уже простыл и подернулся поземкой, а Мария все грызла меня с настойчивостью зубной боли. Но ее аргументы и упреки я парировал почти автоматически – слава богу, не впервой. Какая-то подспудная мысль точила меня сильнее, чем Машкина истерика.
Она все не умолкала, я никак не мог сосредоточиться. Только когда девушка моей судьбы заявила, что «шиш тебе с фигой, а не волшебную ночь любви», и ломанулась к выходу, меня озарило:
– Дверь! – воскликнул я, невежливо не реагируя на третье предупреждение не звонить ни в коем случае. – Она сама открыла входную дверь!
– И после этого ты будешь утверждать, что она у тебя не живет тут круглыми сутками? – снова взвилась Машка.
– В том-то и дело, – ответил я. – В том-то и дело…
И не стал продолжать. Я не мог объяснить, почему Катя, которая была здесь третий раз в жизни, легко справилась с моей знаменитой дверью. Очень легко. Легче, чем я.
Она все не умолкала, я никак не мог сосредоточиться. Только когда девушка моей судьбы заявила, что «шиш тебе с фигой, а не волшебную ночь любви», и ломанулась к выходу, меня озарило:
– Дверь! – воскликнул я, невежливо не реагируя на третье предупреждение не звонить ни в коем случае. – Она сама открыла входную дверь!
– И после этого ты будешь утверждать, что она у тебя не живет тут круглыми сутками? – снова взвилась Машка.
– В том-то и дело, – ответил я. – В том-то и дело…
И не стал продолжать. Я не мог объяснить, почему Катя, которая была здесь третий раз в жизни, легко справилась с моей знаменитой дверью. Очень легко. Легче, чем я.
ТЕАТРЫ, БАНКЕТЫ, БЛОНДИНЫ В СМОКИНГАХ
**
Неделька выдалась, хоть плачь. Что я и проделывала регулярно и с чувством, хотя обычно почти не плачу. На работе полный бедлам. Назначили новую начальницу. Во-первых, она дура. Во-вторых, она дура, в-третьих, то, что она спит с директором, только доказывает, что она дура. Какого черта я должна слушать, что мне вещает эта… что-то я повторяюсь. Короче, привел это сокровище наш дорогой начальник в начале июня. Говорит: «Вот вам, ребята, опытный специалист, она будет руководить отделом реализации». Я вся исшипелась: «Причем тут отдел реализации, она не по этому делу специалист». Мужики меня заткнули, решили, что я из зависти ядом плююсь. Ну, из зависти, так и что! Если я сама с ним не сплю, так мне теперь вечно будут всяких ду… теток подсовывать?! Руководить она будет, а как же! Собрала всех нас и сообщила, что теперь мы будем работать по-новому, продажи возрастут в небывалое количество раз, начнем завтра. В июне! Продажи у нее возрастут!.. Ага.
– Катенька, распечатайте мне все накладные за последний месяц. Мне нужно их проанализировать.
– Все?
– Да, пожалуйста.
И улыбнулась так мило.
Не вопрос. Все так все. В мае мы учебники отгружали, а я ей еще и все розничные накладные распечатала, чтоб наанализировалась по самые уши. Рабочий день я, конечно, убила, а потом попросила Андрея всю эту кипу бумаг отнести ей на стол. Сама поднять была не в состоянии. Приглушенные всхлипы из директорского кабинета полчаса спустя несколько подняли мне настроение, но ненадолго. Наябедничала она качественно. Разнос мне устроили чудовищный, вычли стоимость бумаги из зарплаты и пообещали не пустить в отпуск. И это Петр Александрович! Спокойный, рассудительный мужик. Нам с ним всегда так хорошо работалось. Если мне позволяло время, я даже с удовольствием оставалась с ним в офисе, после того как все свалят домой. Вдвоем мы очень быстро решали все вопросы, и время летело незаметно, и весело было. И вот этот самый человек орет на меня дурным голосом, стучит кулаком по столу, брызжет слюной.
– Если она такая умная, назначьте ее своим начальником!
Я вылетела из кабинета хлопнув дверью. Расплакалась. Поняла, что не могу доставить этой, этой... удовольствие видеть меня зареванной и ушла домой.
Потом, правда, все относительно наладилось. На следующий день директор типа извинился. Собрал нас с этой в кабинете, усадил рядом. Сказал: «Девочки, не ссорьтесь, мы вместе делаем общее дело. Ты, Катенька, опытнее (подхалим!), вот и помоги Лене. Ты же умница».
Все, вроде, так, но возникает резонный вопрос: если я такая опытная умница, то почему она моя начальница, а не наоборот. А я ей еще и помогать должна! Короче, осадок остался. На работу теперь по утрам совсем не хочется, нашим с Петром Александровичем вечерам пришел конец, между нами сидит Леночка. И мало того, что обстановку портит, так ей еще все по три раза объяснять приходится. Уволюсь к черту! Вот только в отпуск схожу, и уволюсь.
Но ведь если в жизни что-то не ладится, то все сразу. Пришла я как-то вечером домой после особенно тоскливого дня. Машку спать уложила в девять и начала слоняться по квартире, не зная, чем заняться. Решила поработать. Долго набирала всякие документы, чтобы завтра на работе не уродоваться, и в обед куда-нибудь по магазинам свалить, и вот, когда они уже были готовы, осталось только это все счастье отослать на работу, выяснилось, что в Интернет я выйти не могу. Билась-билась – не получается. Дискет, как назло, дома ни одной. Что же делать-то? Очень жалко было потраченного времени. Можно, конечно, завтра с утра поехать на работу, взять дискету, приехать домой, переписать все, и поехать на работу. Но не хочется. И тут я привычно набрала спасительный номер телефона своего любимого мужчины. Практически платонически любимого, но это самое «почти» и давало мне возможность звонить ему в любое время дня и ночи.
– Привет, мур. А у меня проблема, в Интернет не выходится… Куда ты пропал?
Уже позвонив, я сообразила, что мы давно не разговаривали. Больше недели его было не слышно.
– Привет.
Голос был явно сонный. Я посмотрела на часы и ужаснулась: полвторого.
– Извини, заработалась. Ничего, что я так поздно?
Обычно мне на это отвечали, что, конечно, ничего. Что все замечательно, что мой звонок – лучшее, что могло случиться этой ночью, потому что присутствия моего не допросишься. И что, конечно, он сейчас все мне расскажет, а если нужно и приедет и все починит, только потом уже никуда не уедет, помнишь, как в тот раз… Этот самый Тот Раз стал просто легендой. Я практически никогда не оставляю мужиков у себя дома, а тут Машка ночевала у бабушки, и было уже три часа ночи, когда у нас наконец компьютер заработал, да и дождь за окном… Короче, я всего лишь слабая женщина…
Во-о-от. А в этот раз мне сказали:
– Я тебе завтра перезвоню, если будет время.
–?..
Я от неожиданности потеряла дар речи. Как это «завтра»? Как это «если»?
– На часы посмотри. Спокойной ночи.
Он явно собирался сразу отключить телефон, но, видимо, на кнопку не попал, и я услышала женский смех и то, что зовут меня Саша, я верстальщик и работаю по ночам, когда другие люди делом занимаются, иди сюда, киска.
Киска?! Я была убита. Ошарашена. Я заплакала...
Мы встретились через два дня, он приехал ко мне домой, привез букет моих любимых желтых роз.
Решив не прикидываться, я сразу выпалила, что верстальщикам Сашам цветы не дарят.
– Послушай, ты взрослая разумная женщина. Я ведь у тебя тоже не единственный. Ведь так? И я не святой, я не могу жить обещаниями. Что ты думала?
– А что я думала? Да не думала, не думала. Совсем не думала. Думала, ты всегда будешь рядом, когда я этого захочу. Думала, что всегда буду для тебя чем-то особенным. Думала, что ты никогда ни с кем больше, потому что после меня все женщины будут серыми и скучными. А ты вот так, втихаря…
– Ну, ну не перегибай. Что ж мне – надо было у тебя разрешения спрашивать?
– Нет… Наверное, нет.
– Все, не реви. Мы друзья, друзьями были, друзьями и останемся. Все хорошо. Ведь ты меня не хочешь, ведь не хочешь же?
– Нет. Наверное, нет.
Я всегда была честной девочкой. Да и что было сказать? «Хочу»? Еще унизительнее.
– Ты красивая, ты сексуальная, ты потрясающая женщина. Ты будешь счастлива. Обязательно найдешь человека, с которым будешь счастлива…
Все это он говорил уже не женщине, а всхлипывающему, взъерошенному, несчастному созданию, громко рыдающему ему в жилетку.
Прошло еще два дня. Мне позвонил мой первый муж. Точнее, бывший первый муж. Нет, единственный первый бывший муж. То есть единственный первый и единственный бывший. Надо сказать, у нас сохранились очень хорошие отношения. Машку он любит, часто с ней встречается, деньгами исправно помогает. На фоне общего отвратного настроения я была очень рада его слышать. А зря.
– Привет. Слушай, тут такое дело, мне внезапно дали отпуск. Хочу в Турции отдохнуть. Отпусти со мной Машу. Нужно только бумаги подписать...
Он выпалил это на одном дыхании. Выдернул кольцо и пригнулся в ожидании взрыва.
– Надолго?
– На две недели.
В тот момент я думала только о том, как обрадуется Машка. На море. С папой.
– А когда ты уезжаешь?
– Послезавтра.
– Когда?
От неожиданности я даже подпрыгнула. Как послезавтра? Так нельзя. Мне же нужно морально подготовиться, принять решение… Я не готова…
Дима понял мои вопросы по-своему.
– Ты не против! Ура! Я знал, что ты умница. Только… знаешь, я ведь не один еду.
– Я догадалась. У нее дети свои есть?
– Есть. Девочка, восемь лет. Им будет весело.
А мне? А мне как будет здесь одной? Обо мне кто-нибудь подумал?! Дима весело щебетал дальше:
– Собери сумку. Я заеду за Машкой в семь утра, самолет в десять. Больше ничего не делай. Лиза говорит, чтобы ты составила список, что ей нужно. Я там все куплю. Лиза говорит, там все дешевле.
– Что еще говорит Лиза? – не сдержалась я.
– Язва.
– Послушай, дай Лизе трубку.
– Катька, я тебя прошу…
– Не бойся, я добрая.
Передача трубки явно потребовала от Димки немалого мужества. Интересно, почему?
– Катя? – наконец услышала я. Приятный голос.
– Лиза, я на самом деле не знаю, что вам сказать. Вы справитесь? – голос у меня предательски задрожал. – Я буду волноваться. Я еще никогда с Машей не расставалась так надолго.
– Я вас понимаю, не волнуйтесь. Спасибо вам. Для Димы это очень важно.
– Вам спасибо.
– Катя! Эй, Катька, с тобой все хорошо? Что у тебя с голосом? Катя, что случилось?
Дима явно подслушивал на параллельной трубке, я так поняла, и ожидал чего угодно, только не обмена любезностями. Наверное, решил, что у меня крыша поехала.
– Все нормально. Я устала. Я все подпишу. Заезжайте, я соберу сумку.
И быстро швырнула трубку, потому что слезы уже привычно клокотали в горле.
Чтобы как-то успокоиться, залезла к Маше «под бочок». Не выдержала, разбудила и спросила:
– Поедешь с папой на море?
– С папой? На море? Ура! – сонные глазки засветились. – А ты?
– Я не могу, меня с работы не отпускают.
Только меня там не хватало!
Машка задумалась. Честно говоря, я так надеялась, что она меня сейчас обнимет, скажет, что без меня никуда не поедет, что только я ей нужна, что она жить без меня не может. Короче, скажет именно те слова, которых я жду всю эту ужасную неделю.
– Я тебе буду часто-часто звонить, – изрек, наконец, мой ребенок.
Машка уехала.
Жуть, тоска, жить не хочется. Свет померк, мрак кромешный.
Ночевать домой не пойду. Лучше к Олегу в тренажерный зал. Он мужик, найдет чем меня занять, он никогда не против.
Я представила себе, как он офигеет, когда я останусь на всю ночь. Он всегда страшно бесился, что я первая вставала и куда-то неслась. Похоже, что я была у него единственная в своем роде.
После очень хорошей дозы очень качественного секса я спокойно заснула. Проснулась оттого, что глаза резал включенный свет.
– Просыпайся давай.
– Зачем?
– Давай, давай. Мне уходить через двадцать пять минут, мы сегодня на «Реакторе» тусуемся.
Слово «мне» резануло похуже яркого света. Может, он просто не решается мне предложить с ним пойти?
– А мне нельзя?
– Что?
– Тусоваться.
– Да ты ж вдвое старше всех девок там будешь. Давай домой дуй. Баиньки.
– Ну, не вдвое…
– Вдвое, вдвое. Им по шестнадцать. Или ты уходить не хочешь? Тебе мало? – герой-любовник лихо запрыгнул на меня и прижал к кровати, – давай, у меня еще полчаса есть.
– Мне достаточно, – отчеканила я, – выше крыши!
Смела его с себя, оделась за пять минут и уже в дверях не удержалась:
– Богатый жизненный опыт подсказывает мне, что домой ты меня не проводишь.
– Че?
– Да ниче!!! – выпалила я, хотя на языке вертелось выражение гораздо хуже.
– Катенька, распечатайте мне все накладные за последний месяц. Мне нужно их проанализировать.
– Все?
– Да, пожалуйста.
И улыбнулась так мило.
Не вопрос. Все так все. В мае мы учебники отгружали, а я ей еще и все розничные накладные распечатала, чтоб наанализировалась по самые уши. Рабочий день я, конечно, убила, а потом попросила Андрея всю эту кипу бумаг отнести ей на стол. Сама поднять была не в состоянии. Приглушенные всхлипы из директорского кабинета полчаса спустя несколько подняли мне настроение, но ненадолго. Наябедничала она качественно. Разнос мне устроили чудовищный, вычли стоимость бумаги из зарплаты и пообещали не пустить в отпуск. И это Петр Александрович! Спокойный, рассудительный мужик. Нам с ним всегда так хорошо работалось. Если мне позволяло время, я даже с удовольствием оставалась с ним в офисе, после того как все свалят домой. Вдвоем мы очень быстро решали все вопросы, и время летело незаметно, и весело было. И вот этот самый человек орет на меня дурным голосом, стучит кулаком по столу, брызжет слюной.
– Если она такая умная, назначьте ее своим начальником!
Я вылетела из кабинета хлопнув дверью. Расплакалась. Поняла, что не могу доставить этой, этой... удовольствие видеть меня зареванной и ушла домой.
Потом, правда, все относительно наладилось. На следующий день директор типа извинился. Собрал нас с этой в кабинете, усадил рядом. Сказал: «Девочки, не ссорьтесь, мы вместе делаем общее дело. Ты, Катенька, опытнее (подхалим!), вот и помоги Лене. Ты же умница».
Все, вроде, так, но возникает резонный вопрос: если я такая опытная умница, то почему она моя начальница, а не наоборот. А я ей еще и помогать должна! Короче, осадок остался. На работу теперь по утрам совсем не хочется, нашим с Петром Александровичем вечерам пришел конец, между нами сидит Леночка. И мало того, что обстановку портит, так ей еще все по три раза объяснять приходится. Уволюсь к черту! Вот только в отпуск схожу, и уволюсь.
Но ведь если в жизни что-то не ладится, то все сразу. Пришла я как-то вечером домой после особенно тоскливого дня. Машку спать уложила в девять и начала слоняться по квартире, не зная, чем заняться. Решила поработать. Долго набирала всякие документы, чтобы завтра на работе не уродоваться, и в обед куда-нибудь по магазинам свалить, и вот, когда они уже были готовы, осталось только это все счастье отослать на работу, выяснилось, что в Интернет я выйти не могу. Билась-билась – не получается. Дискет, как назло, дома ни одной. Что же делать-то? Очень жалко было потраченного времени. Можно, конечно, завтра с утра поехать на работу, взять дискету, приехать домой, переписать все, и поехать на работу. Но не хочется. И тут я привычно набрала спасительный номер телефона своего любимого мужчины. Практически платонически любимого, но это самое «почти» и давало мне возможность звонить ему в любое время дня и ночи.
– Привет, мур. А у меня проблема, в Интернет не выходится… Куда ты пропал?
Уже позвонив, я сообразила, что мы давно не разговаривали. Больше недели его было не слышно.
– Привет.
Голос был явно сонный. Я посмотрела на часы и ужаснулась: полвторого.
– Извини, заработалась. Ничего, что я так поздно?
Обычно мне на это отвечали, что, конечно, ничего. Что все замечательно, что мой звонок – лучшее, что могло случиться этой ночью, потому что присутствия моего не допросишься. И что, конечно, он сейчас все мне расскажет, а если нужно и приедет и все починит, только потом уже никуда не уедет, помнишь, как в тот раз… Этот самый Тот Раз стал просто легендой. Я практически никогда не оставляю мужиков у себя дома, а тут Машка ночевала у бабушки, и было уже три часа ночи, когда у нас наконец компьютер заработал, да и дождь за окном… Короче, я всего лишь слабая женщина…
Во-о-от. А в этот раз мне сказали:
– Я тебе завтра перезвоню, если будет время.
–?..
Я от неожиданности потеряла дар речи. Как это «завтра»? Как это «если»?
– На часы посмотри. Спокойной ночи.
Он явно собирался сразу отключить телефон, но, видимо, на кнопку не попал, и я услышала женский смех и то, что зовут меня Саша, я верстальщик и работаю по ночам, когда другие люди делом занимаются, иди сюда, киска.
Киска?! Я была убита. Ошарашена. Я заплакала...
Мы встретились через два дня, он приехал ко мне домой, привез букет моих любимых желтых роз.
Решив не прикидываться, я сразу выпалила, что верстальщикам Сашам цветы не дарят.
– Послушай, ты взрослая разумная женщина. Я ведь у тебя тоже не единственный. Ведь так? И я не святой, я не могу жить обещаниями. Что ты думала?
– А что я думала? Да не думала, не думала. Совсем не думала. Думала, ты всегда будешь рядом, когда я этого захочу. Думала, что всегда буду для тебя чем-то особенным. Думала, что ты никогда ни с кем больше, потому что после меня все женщины будут серыми и скучными. А ты вот так, втихаря…
– Ну, ну не перегибай. Что ж мне – надо было у тебя разрешения спрашивать?
– Нет… Наверное, нет.
– Все, не реви. Мы друзья, друзьями были, друзьями и останемся. Все хорошо. Ведь ты меня не хочешь, ведь не хочешь же?
– Нет. Наверное, нет.
Я всегда была честной девочкой. Да и что было сказать? «Хочу»? Еще унизительнее.
– Ты красивая, ты сексуальная, ты потрясающая женщина. Ты будешь счастлива. Обязательно найдешь человека, с которым будешь счастлива…
Все это он говорил уже не женщине, а всхлипывающему, взъерошенному, несчастному созданию, громко рыдающему ему в жилетку.
Прошло еще два дня. Мне позвонил мой первый муж. Точнее, бывший первый муж. Нет, единственный первый бывший муж. То есть единственный первый и единственный бывший. Надо сказать, у нас сохранились очень хорошие отношения. Машку он любит, часто с ней встречается, деньгами исправно помогает. На фоне общего отвратного настроения я была очень рада его слышать. А зря.
– Привет. Слушай, тут такое дело, мне внезапно дали отпуск. Хочу в Турции отдохнуть. Отпусти со мной Машу. Нужно только бумаги подписать...
Он выпалил это на одном дыхании. Выдернул кольцо и пригнулся в ожидании взрыва.
– Надолго?
– На две недели.
В тот момент я думала только о том, как обрадуется Машка. На море. С папой.
– А когда ты уезжаешь?
– Послезавтра.
– Когда?
От неожиданности я даже подпрыгнула. Как послезавтра? Так нельзя. Мне же нужно морально подготовиться, принять решение… Я не готова…
Дима понял мои вопросы по-своему.
– Ты не против! Ура! Я знал, что ты умница. Только… знаешь, я ведь не один еду.
– Я догадалась. У нее дети свои есть?
– Есть. Девочка, восемь лет. Им будет весело.
А мне? А мне как будет здесь одной? Обо мне кто-нибудь подумал?! Дима весело щебетал дальше:
– Собери сумку. Я заеду за Машкой в семь утра, самолет в десять. Больше ничего не делай. Лиза говорит, чтобы ты составила список, что ей нужно. Я там все куплю. Лиза говорит, там все дешевле.
– Что еще говорит Лиза? – не сдержалась я.
– Язва.
– Послушай, дай Лизе трубку.
– Катька, я тебя прошу…
– Не бойся, я добрая.
Передача трубки явно потребовала от Димки немалого мужества. Интересно, почему?
– Катя? – наконец услышала я. Приятный голос.
– Лиза, я на самом деле не знаю, что вам сказать. Вы справитесь? – голос у меня предательски задрожал. – Я буду волноваться. Я еще никогда с Машей не расставалась так надолго.
– Я вас понимаю, не волнуйтесь. Спасибо вам. Для Димы это очень важно.
– Вам спасибо.
– Катя! Эй, Катька, с тобой все хорошо? Что у тебя с голосом? Катя, что случилось?
Дима явно подслушивал на параллельной трубке, я так поняла, и ожидал чего угодно, только не обмена любезностями. Наверное, решил, что у меня крыша поехала.
– Все нормально. Я устала. Я все подпишу. Заезжайте, я соберу сумку.
И быстро швырнула трубку, потому что слезы уже привычно клокотали в горле.
Чтобы как-то успокоиться, залезла к Маше «под бочок». Не выдержала, разбудила и спросила:
– Поедешь с папой на море?
– С папой? На море? Ура! – сонные глазки засветились. – А ты?
– Я не могу, меня с работы не отпускают.
Только меня там не хватало!
Машка задумалась. Честно говоря, я так надеялась, что она меня сейчас обнимет, скажет, что без меня никуда не поедет, что только я ей нужна, что она жить без меня не может. Короче, скажет именно те слова, которых я жду всю эту ужасную неделю.
– Я тебе буду часто-часто звонить, – изрек, наконец, мой ребенок.
Машка уехала.
Жуть, тоска, жить не хочется. Свет померк, мрак кромешный.
Ночевать домой не пойду. Лучше к Олегу в тренажерный зал. Он мужик, найдет чем меня занять, он никогда не против.
Я представила себе, как он офигеет, когда я останусь на всю ночь. Он всегда страшно бесился, что я первая вставала и куда-то неслась. Похоже, что я была у него единственная в своем роде.
После очень хорошей дозы очень качественного секса я спокойно заснула. Проснулась оттого, что глаза резал включенный свет.
– Просыпайся давай.
– Зачем?
– Давай, давай. Мне уходить через двадцать пять минут, мы сегодня на «Реакторе» тусуемся.
Слово «мне» резануло похуже яркого света. Может, он просто не решается мне предложить с ним пойти?
– А мне нельзя?
– Что?
– Тусоваться.
– Да ты ж вдвое старше всех девок там будешь. Давай домой дуй. Баиньки.
– Ну, не вдвое…
– Вдвое, вдвое. Им по шестнадцать. Или ты уходить не хочешь? Тебе мало? – герой-любовник лихо запрыгнул на меня и прижал к кровати, – давай, у меня еще полчаса есть.
– Мне достаточно, – отчеканила я, – выше крыши!
Смела его с себя, оделась за пять минут и уже в дверях не удержалась:
– Богатый жизненный опыт подсказывает мне, что домой ты меня не проводишь.
– Че?
– Да ниче!!! – выпалила я, хотя на языке вертелось выражение гораздо хуже.
*
15 июня в 10 часов утра я ушел в «загул».
Нет, не подумайте, со мной такое редко бывает. Это не похоже, например, на запой, потому что пью не больше обычного. Просто на какое-то время прячусь от человечества, отключаю все телефоны и не открываю дверь даже на крики «Пожар!» или вопросы типа «Это не ваши пять штук баксов под дверью валяются?».
Хуже всего, что «загул» всегда обрушивается на меня внезапно, и я не успеваю никому об этом сообщить. На работе первое время очень переживали по этому поводу, потом директор – физик по образованию – выяснил эмпирическим путем, что срываюсь я не чаще одного раза в год, и коллективу пришлось смириться. Неделю «загула» потом просто вычитали у меня из отпуска. Один черт, я отпуска никогда не догуливаю.
Вот жена – та переживала и пыталась помочь. Вместо того чтобы оставить меня в покое, садилась напротив и нежным голосом уговаривала меня поделиться своими проблемами. Кончалась это тем, что я либо швырял в стены табуретками, либо бил стекла в межкомнатных дверях. Потому что проблем никаких не было – была неодолимая потребность послать весь мир в задницу и не позволять приставать ко мне, пока я не перебешусь.
Вот Машка – она сразу эту мою особенность приняла. Поэтому, наверное, и задержалась при мне на целых три года. Может, надеялась впоследствии меня вразумить? Кстати, при ней мои «загулы» почти прекратились.
Почти, но не совсем.
15 июня в десять я, вместо того чтобы пойти на работу, методично обесточил все средства связи, включая домофон и дверной звонок, и лег спать. Проснулся в восемь вечера и направился к холодильнику. По счастью, он был полон. В прошлый раз шиза подкосила меня при почти абсолютном нуле провианта, и целую неделю я питался консервированным зеленым от времени горошком.
Поел, принял душ и завалился на диван с томом Шекли.
Это был тот случай, когда чтение заменяет размышления.
За неделю отшельничества я основательно выел холодильник, отрастил щетину «а ля Леонид Парфенов», выпил полбутылки водки и освежил в памяти сокровища американской фантастики.
К 22 июня меня отпустило. Как обычно, невыносимо болела голова – нет, башка. Ощущалась общая вялость. Ничего не хотелось, но воля уже начинала беспокойно шевелиться. Я убрал на кухне и побрился. Мир по-прежнему пребывал в заднице, но уже хотелось познакомиться с новостями. Телевизор ничего не дал, и я врубил компьютер. Истосковавшийся по информации модем фирмы Acorp радостно заверещал. Почтовый ящик ломился от предложений увеличить самое необходимое и тематических рассылок. Писем от живых людей практически не оказалось – даже от моей далекой провинциальной подруги.
Теперь оставалась самая неприятная часть выхода из кризиса: следовало обзвонить наиболее близких знакомых и извиниться (перед теми, кто в курсе моих странностей) или что-нибудь наврать (тем, кто не в курсе).
Первый звонок по праву принадлежал Машке.
– Привет, – сказала она, и в голосе прозвучала усталая мудрость, – опять?
– Ага, – согласился я, – понимаешь…
– Да понимаю, – усмехнулись в трубке, – все понимаю. А у меня позавчера день рождения был. Мне исполнилось тридцать два.
Я закусил губу. Пропустить Машкины именины – это непростительно.
– Слушай, Сергей, – продолжала трубка, – дело не в дне рождения, дело в том, что мне тридцать два. И я старомодная, но я хочу семью. А ты не хочешь. И я не буду тебя заставлять. Хотя могу. Но мне это не надо.
– Не нужно, – автоматически поправил я.
– И не нужно тоже, – согласилась трубка. – Короче, пока. Желаю счастья. Мне было с тобой хорошо. Не обижайся, ладно?
Какое-то время я слушал короткие гудки. А я-то считал Машку похотливой дурой. Хотя и заботливой. А ей, оказывается тридцать два. И она не просто хочет замуж, а хочет, чтобы и ее избранник хотел жениться. Дела…
Вот теперь был повод конкретно напиться.
Нет, не подумайте, со мной такое редко бывает. Это не похоже, например, на запой, потому что пью не больше обычного. Просто на какое-то время прячусь от человечества, отключаю все телефоны и не открываю дверь даже на крики «Пожар!» или вопросы типа «Это не ваши пять штук баксов под дверью валяются?».
Хуже всего, что «загул» всегда обрушивается на меня внезапно, и я не успеваю никому об этом сообщить. На работе первое время очень переживали по этому поводу, потом директор – физик по образованию – выяснил эмпирическим путем, что срываюсь я не чаще одного раза в год, и коллективу пришлось смириться. Неделю «загула» потом просто вычитали у меня из отпуска. Один черт, я отпуска никогда не догуливаю.
Вот жена – та переживала и пыталась помочь. Вместо того чтобы оставить меня в покое, садилась напротив и нежным голосом уговаривала меня поделиться своими проблемами. Кончалась это тем, что я либо швырял в стены табуретками, либо бил стекла в межкомнатных дверях. Потому что проблем никаких не было – была неодолимая потребность послать весь мир в задницу и не позволять приставать ко мне, пока я не перебешусь.
Вот Машка – она сразу эту мою особенность приняла. Поэтому, наверное, и задержалась при мне на целых три года. Может, надеялась впоследствии меня вразумить? Кстати, при ней мои «загулы» почти прекратились.
Почти, но не совсем.
15 июня в десять я, вместо того чтобы пойти на работу, методично обесточил все средства связи, включая домофон и дверной звонок, и лег спать. Проснулся в восемь вечера и направился к холодильнику. По счастью, он был полон. В прошлый раз шиза подкосила меня при почти абсолютном нуле провианта, и целую неделю я питался консервированным зеленым от времени горошком.
Поел, принял душ и завалился на диван с томом Шекли.
Это был тот случай, когда чтение заменяет размышления.
За неделю отшельничества я основательно выел холодильник, отрастил щетину «а ля Леонид Парфенов», выпил полбутылки водки и освежил в памяти сокровища американской фантастики.
К 22 июня меня отпустило. Как обычно, невыносимо болела голова – нет, башка. Ощущалась общая вялость. Ничего не хотелось, но воля уже начинала беспокойно шевелиться. Я убрал на кухне и побрился. Мир по-прежнему пребывал в заднице, но уже хотелось познакомиться с новостями. Телевизор ничего не дал, и я врубил компьютер. Истосковавшийся по информации модем фирмы Acorp радостно заверещал. Почтовый ящик ломился от предложений увеличить самое необходимое и тематических рассылок. Писем от живых людей практически не оказалось – даже от моей далекой провинциальной подруги.
Теперь оставалась самая неприятная часть выхода из кризиса: следовало обзвонить наиболее близких знакомых и извиниться (перед теми, кто в курсе моих странностей) или что-нибудь наврать (тем, кто не в курсе).
Первый звонок по праву принадлежал Машке.
– Привет, – сказала она, и в голосе прозвучала усталая мудрость, – опять?
– Ага, – согласился я, – понимаешь…
– Да понимаю, – усмехнулись в трубке, – все понимаю. А у меня позавчера день рождения был. Мне исполнилось тридцать два.
Я закусил губу. Пропустить Машкины именины – это непростительно.
– Слушай, Сергей, – продолжала трубка, – дело не в дне рождения, дело в том, что мне тридцать два. И я старомодная, но я хочу семью. А ты не хочешь. И я не буду тебя заставлять. Хотя могу. Но мне это не надо.
– Не нужно, – автоматически поправил я.
– И не нужно тоже, – согласилась трубка. – Короче, пока. Желаю счастья. Мне было с тобой хорошо. Не обижайся, ладно?
Какое-то время я слушал короткие гудки. А я-то считал Машку похотливой дурой. Хотя и заботливой. А ей, оказывается тридцать два. И она не просто хочет замуж, а хочет, чтобы и ее избранник хотел жениться. Дела…
Вот теперь был повод конкретно напиться.
**
– Гадина! Гадина! Гадина!
Слезы размазывались по лицу, тушь не размазывалась, ее давно смыли предыдущие слезы.
– Сволочь! Гадина! Я к нему, а он… Качок хренов. Мозги бы себе накачал! Больше никогда в жизни!
Тут я разревелась с удвоенной силой.
На улице темно, холодно. О том, чтобы идти на остановку, не могло быть и речи. На такси приехала в пустую квартиру, начала звонить подругам. Одна вообще не ответила, вторая детей спать укладывала, третья с мужем ушла в театр. Все были кому-то нужны, кроме меня. И вот тогда, уже совсем зайдясь от горя и безысходности, я позвонила Наташке. Звонила сразу на мобильник, потому что она могла быть и не в Москве, а где угодно. Может, за границей работает, может, на гору лезет. Но одно я знала точно: даже если Наташка висит на горе, она обязательно возьмет трубку. Будет висеть на одной руке.
Трубку Наташка взяла практически мгновенно, и сразу стало понятно, что нигде она не висит, а в машине едет.
– Наташ, привет, ты в Москве?
Мы знаем друг друга уже семнадцать лет и, услышав мой придушенный рыданиями голос, она сразу сказала именно то, что я от нее и ждала.
– Что ты там ревешь, дуреха, приезжай!
– Угу.
– Жду.
Я посмотрела на часы. За 20 минут собралась, за 23 доехала до вокзала, через 4 у меня на руках был билет, через 15,5 поезд тронулся. Итого: через 92,5 минуты я спала в поезде, а через 14 часов и 12 минут после нашего разговора сидела на кухне у Наташки и разбавляла слезами свежезаваренный чай.
Наташка была просто душка.
– Понимаешь, меня никто не любит…
– Кто? Кто конкретно тебя не любит?
– Никто…
– Конкретно!
– Мужики все.
– Конкретно!..
– Знакомые мужики.
– Имей совесть. У тебя два любовника, ты еще третьего хочешь?
– Не хочу! Я и этих не хочу!
– Чего тогда ревешь?
– Я хочу одного, но другого…
– Какого?
– Такого, чтоб меня любил…
– А эти не любили?
– Меня никто не любит…
Наташка взвыла и удрала на работу.
Когда Наташка ушла, я еще полчасика поплакала, а потом решила включить радио.
– Доброе утро, дорогие москвичи! Сегодня понедельник, тяжелый день, но, несмотря на это, многим из нас сейчас придется встать и отправиться на работу!
Ужас! Кошмар! На работу! Мне же на работу! Я посмотрела на часы. До начала рабочего дня остался час. А я в Москве. А пошли они все! Набрала номер директора.
– Алло, здравствуйте, Петр Александрович. Это Катя. Я сегодня на работу не приду.
– Ты заболела? Ты неважно выглядела вчера.
– Нет, я не заболела. Я уехала. В Москву. Извините.
– Насовсем?..
– Нет. Не знаю. Хотите, увольте меня за прогул, но я не приду (я заплакала). Не могу…
– Так… Так… Кать. Сколько тебе нужно времени? Неделя? (Всхлип.) Две недели? О’кей! Считай, что это отпуск за мой счет. Ты, это… не раскисай. Привет столице!
Весь день я провела лежа на диване и жалея себя. Никто и никогда меня столько не жалел! Я стала абсолютным чемпионом по жалению!
Вечером пришла Наташка и показала мне себя со стороны, причем в прямом смысле слова. Зеркало под нос подсунула. А еще подруга называется!
Увиденное меня настолько впечатлило, что я перестала рыдать. Побоялась, что еще немножко, и глазки с лица исчезнут совсем.
Наташка принялась меня тормошить и, в итоге, отправила в магазин.
– Иди, иди, развеешься. Купи хлеба и тортик. И кетчуп. И выпить. Тогда не будет вызывать подозрений твой вид. Девушка за опохмелом пришла. В девять вечера это вызовет уважение. Слушай, ты хоть причешись.
– Ай…
– Что, так и пойдешь в этих штанах?
– Ай…
– Да как это: «Ай»?! Иди переоденься, а то тебя арестуют за бродяжничество. И губы накрась. Хотя бы.
Спорить было лень. Я надела другие штаны, причесалась, накрасила губы и пошла в магазин за тортиком и кетчупом.
На улице хорошо, тепло, просто вечер для свиданий… Так, об этом не думать. А куда бы мне пойти? Наташка говорила, в «Перекресток».
Шла я медленно, просто плелась нога за ногу, оказывается, соскучилась по свежему воздуху. Подошла к центральному входу «Глобал сити», увидела там толпу людей, решила, что нет, туда не хочу, зайду прямо в гастроном. Ну их, еще знакомых встречу. Хотя кого я могу в Москве встретить? У меня тут и знакомых-то нет. А нет, есть! Сергей. Я оглянулась по сторонам и… увидела Сергея. Сердце остановилось. Но потом мужик повернулся ко мне спиной, это оказался совсем даже и не он. Этот был с женой и ребенком. При виде чужого счастья я уже привычно захлюпала носом. «Ну, и фиг с ним, с “Перекрестком”, – решила я, – пойду в “Седьмой континент”».
Через полчаса после того, как я ушла из дома, мне позвонила Наташка.
– Где ты шляешься?
– В магазин иду.
– В какой?
– В «Седьмой континент». Я решила чуть-чуть прогуляться.
– Черт!..
– Ты чего?
– Ничего, это я не тебе. Это я обожглась. Иди давай, есть очень хочется.
Когда я вернулась, Наташка была явно не в духе. Ворчала, бурчала, с кем-то созванивалась, бурчала и ворчала в трубку. Наконец, сказала:
– Ладно, утро вечера мудренее. Пошли спать.
– Не хочу.
– Надо. Поспишь, может, будешь выглядеть поприличнее.
Слезы размазывались по лицу, тушь не размазывалась, ее давно смыли предыдущие слезы.
– Сволочь! Гадина! Я к нему, а он… Качок хренов. Мозги бы себе накачал! Больше никогда в жизни!
Тут я разревелась с удвоенной силой.
На улице темно, холодно. О том, чтобы идти на остановку, не могло быть и речи. На такси приехала в пустую квартиру, начала звонить подругам. Одна вообще не ответила, вторая детей спать укладывала, третья с мужем ушла в театр. Все были кому-то нужны, кроме меня. И вот тогда, уже совсем зайдясь от горя и безысходности, я позвонила Наташке. Звонила сразу на мобильник, потому что она могла быть и не в Москве, а где угодно. Может, за границей работает, может, на гору лезет. Но одно я знала точно: даже если Наташка висит на горе, она обязательно возьмет трубку. Будет висеть на одной руке.
Трубку Наташка взяла практически мгновенно, и сразу стало понятно, что нигде она не висит, а в машине едет.
– Наташ, привет, ты в Москве?
Мы знаем друг друга уже семнадцать лет и, услышав мой придушенный рыданиями голос, она сразу сказала именно то, что я от нее и ждала.
– Что ты там ревешь, дуреха, приезжай!
– Угу.
– Жду.
Я посмотрела на часы. За 20 минут собралась, за 23 доехала до вокзала, через 4 у меня на руках был билет, через 15,5 поезд тронулся. Итого: через 92,5 минуты я спала в поезде, а через 14 часов и 12 минут после нашего разговора сидела на кухне у Наташки и разбавляла слезами свежезаваренный чай.
Наташка была просто душка.
– Понимаешь, меня никто не любит…
– Кто? Кто конкретно тебя не любит?
– Никто…
– Конкретно!
– Мужики все.
– Конкретно!..
– Знакомые мужики.
– Имей совесть. У тебя два любовника, ты еще третьего хочешь?
– Не хочу! Я и этих не хочу!
– Чего тогда ревешь?
– Я хочу одного, но другого…
– Какого?
– Такого, чтоб меня любил…
– А эти не любили?
– Меня никто не любит…
Наташка взвыла и удрала на работу.
Когда Наташка ушла, я еще полчасика поплакала, а потом решила включить радио.
– Доброе утро, дорогие москвичи! Сегодня понедельник, тяжелый день, но, несмотря на это, многим из нас сейчас придется встать и отправиться на работу!
Ужас! Кошмар! На работу! Мне же на работу! Я посмотрела на часы. До начала рабочего дня остался час. А я в Москве. А пошли они все! Набрала номер директора.
– Алло, здравствуйте, Петр Александрович. Это Катя. Я сегодня на работу не приду.
– Ты заболела? Ты неважно выглядела вчера.
– Нет, я не заболела. Я уехала. В Москву. Извините.
– Насовсем?..
– Нет. Не знаю. Хотите, увольте меня за прогул, но я не приду (я заплакала). Не могу…
– Так… Так… Кать. Сколько тебе нужно времени? Неделя? (Всхлип.) Две недели? О’кей! Считай, что это отпуск за мой счет. Ты, это… не раскисай. Привет столице!
Весь день я провела лежа на диване и жалея себя. Никто и никогда меня столько не жалел! Я стала абсолютным чемпионом по жалению!
Вечером пришла Наташка и показала мне себя со стороны, причем в прямом смысле слова. Зеркало под нос подсунула. А еще подруга называется!
Увиденное меня настолько впечатлило, что я перестала рыдать. Побоялась, что еще немножко, и глазки с лица исчезнут совсем.
Наташка принялась меня тормошить и, в итоге, отправила в магазин.
– Иди, иди, развеешься. Купи хлеба и тортик. И кетчуп. И выпить. Тогда не будет вызывать подозрений твой вид. Девушка за опохмелом пришла. В девять вечера это вызовет уважение. Слушай, ты хоть причешись.
– Ай…
– Что, так и пойдешь в этих штанах?
– Ай…
– Да как это: «Ай»?! Иди переоденься, а то тебя арестуют за бродяжничество. И губы накрась. Хотя бы.
Спорить было лень. Я надела другие штаны, причесалась, накрасила губы и пошла в магазин за тортиком и кетчупом.
На улице хорошо, тепло, просто вечер для свиданий… Так, об этом не думать. А куда бы мне пойти? Наташка говорила, в «Перекресток».
Шла я медленно, просто плелась нога за ногу, оказывается, соскучилась по свежему воздуху. Подошла к центральному входу «Глобал сити», увидела там толпу людей, решила, что нет, туда не хочу, зайду прямо в гастроном. Ну их, еще знакомых встречу. Хотя кого я могу в Москве встретить? У меня тут и знакомых-то нет. А нет, есть! Сергей. Я оглянулась по сторонам и… увидела Сергея. Сердце остановилось. Но потом мужик повернулся ко мне спиной, это оказался совсем даже и не он. Этот был с женой и ребенком. При виде чужого счастья я уже привычно захлюпала носом. «Ну, и фиг с ним, с “Перекрестком”, – решила я, – пойду в “Седьмой континент”».
Через полчаса после того, как я ушла из дома, мне позвонила Наташка.
– Где ты шляешься?
– В магазин иду.
– В какой?
– В «Седьмой континент». Я решила чуть-чуть прогуляться.
– Черт!..
– Ты чего?
– Ничего, это я не тебе. Это я обожглась. Иди давай, есть очень хочется.
Когда я вернулась, Наташка была явно не в духе. Ворчала, бурчала, с кем-то созванивалась, бурчала и ворчала в трубку. Наконец, сказала:
– Ладно, утро вечера мудренее. Пошли спать.
– Не хочу.
– Надо. Поспишь, может, будешь выглядеть поприличнее.
*
На работе все тактично делали вид, что я вернулся из командировки, а не из загула. Но поблажек не делали – навалились скопом прямо от порога. Младшие редакторы, наученные горьким опытом, вцепились мертвой хваткой и не отстали, пока я не поснимал все вопросы и не позвонил всем нужным людям. Зам по производству обрушил на меня кипу неподписанных макетов, а художник – пачку неутвержденных обложек. Рабочий почтовый ящик был забит корреспонденцией, требующей немедленного реагирования. В самые неподходящие моменты возникал зам по маркетингу и сообщал, что 800-страничный фолиант по MathCAD почти продан, и нужно срочно напрягать автора, чтобы он скорее сдал рукопись второго издания.